Текст книги "Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах"
Автор книги: Леопольд фон Захер-Мазох
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
Том третий
29. Зверинец Зиновии
Карнавал приближался к концу. Веселая компания, которую возглавляла Зиновия, в последние дни без устали кочевала с праздника на праздник. Все никак не могли успокоиться. Санной прогулкой день начинался, завершался же танцами и играми.
Так незаметно подошел канун Великого поста. До самого утра продолжался бал в замке графини. Поспав немного на соломе, постеленной прямо в зале, господа на санях отправились в Михайловку. Здесь сели играть в рулетку, а на кухне дворня тем временем стряпала – к обеду и ужину одновременно. Дамы поочередно удалялись, чтобы навести последний лоск на свои туалеты, потому что веселые дни Масленицы собирались завершить маскарадом.
После сытной трапезы каждый ненадолго прикорнул прямо там, где его сморил сон. Февадия задремала в большом бабушкином кресле, Винтерлих – под обеденным столом, дядюшка Карол – на вышеозначенном столе, а Феофан – перед дверью Зиновии.
Когда стемнело, начали наряжаться. Музыканты настраивали инструменты, и скоро танцевальный зал заполнился цыганами, неаполитанками, арабами, индусами, шотландцами, рыцарями времен короля Собеского, мифологическими и литературными персонажами.
Сергей, одетый Гамлетом, стоял, прислонившись к одной из деревянных колонн, украшавших вход, и глядел на проходящих мимо него пестро разряженных привидений. Зиновия шла с Каролом: он – в образе Геркулеса, с веретеном в руке; она – как Омфала, с львиной шкурой на плечах, сжимая палицу.
Февадия преобразилась в московскую боярыню семнадцатого столетия и напоминала ожившую коробку с красками. Ее высокий, похожий на диадему головной убор сверкал золотом, фальшивыми бриллиантами и жемчугами. Серебряные каблуки желтых сафьяновых сапожек цокали, как копыта рысистой лошади.
Лидия в костюме знатной китаянки и Алена, одетая голландской крестьянкой, смотрелись очень эффектно, как, впрочем, и Аспазия, представлявшая фурию Столетней войны, королеву Изабо. [67]67
Изабо (настоящее имя Изабелла Баварская, 1371–1435) – королева Франции, с 1385 г. супруга Карла VI Французского.
[Закрыть]Графиня Коморовская в роскошном одеянии Альдоны из «Конрада Валленрода» [68]68
Альдона – дочь литовского князя, героиня поэмы Адама Мицкевича «Конрад Валленрод» (1828).
[Закрыть]появилась под руку с майором, вступившим под своды зала в образе великого магистра Тевтонского ордена.
На Винтерлихе был костюм нищенствующего монаха, Лепернир играл роль пажа эпохи Анны Австрийской.
– Ну, как дела? – спросила Зиновия меланхоличного Гамлета, легонько похлопывая его по плечу. – Все не можете позабыть бедную Офелию?
– Ты же знаешь, прекрасная царица, – возразил Сергей, – что я слегка помешался, а дураки всегда упрямы.
– Такое помешательство излечимо.
– Как?
– По методу Гиппократа, огнем и железом, – ответила Зиновия. – Хочешь, я тебя вылечу, несчастный Гамлет?
– Ты кажешься мне опасным врачом.
– Здесь поможет только одно средство. Пламя новой любви и рабские цепи, наложенные красивой женщиной.
– То есть тобой?
– Почему бы и нет. Короткая узда вам бы очень пошла, принц…
В этот момент к прекрасной царице приблизился Натан Мудрый – господин Менев – и разлучил ее с датским принцем. Зато теперь к принцу подошла статная турчанка в белом, расшитом золотой нитью бурнусе, который оставлял открытыми ее изящные ножки в красных парчовых чувяках и великолепные руки, унизанные серебряными браслетами. Турчанка пристально посмотрела на Сергея из-под плотной чадры, целиком закрывавшей ее голову, и протянула ему букет.
– Это ваш «селям»? – с улыбкой поинтересовался Гамлет.
– Именно так, – ответила она звонким голосом. – Сумеешь разгадать его смысл?
– К сожалению, я слишком плохо знаю язык цветов, – сказал принц, с веселым любопытством разглядывая букет.
– Хочешь, я тебя научу?
– Прошу тебя.
– Оранжевый цветок, – чуть слышно объяснила она, – выдает мне, что ты любишь одну красивую женщину, а цветок шпорника предостерегает тебя от нее.
– Это совершенно излишне.
– Предостережение, видимо, опоздало?
– Я не люблю ни оранжевый, ни другой цветок, я вообще никого не люблю.
– Однако тебя любят.
– Сразу видно, что ты с Востока, потому и рассказываешь мне сказки.
– Нет, мой друг, вот здесь молодая роза, и в ней заключена пылкая любовь.
– А как быть с шипами, которые окружают розу? Однажды они уже больно укололи меня.
– Это не причинило тебе большого вреда. А она все-таки тебя любит.
– Очень скрытно, надо заметить, – усмехнулся он.
– Так оно и есть, ибо эта ромашка указывает на свойственную ей гордость. Однако фиалка и барвинок подтверждают, что она тебя любит, чисто и скромно, и что она всегда будет любить тебя. А вот этот маленький голубой цветочек говорит тихо-тихо: «Не забудь меня».
Тут она попыталась ускользнуть, но он схватил ее за руку и больше не выпускал. Теперь он узнал ее, и сладкая радость заставила его сердце забиться сильнее.
– Твои цветы лгут, – сказал он.
– О, это очень надежные прорицатели.
– Правда? Я все же любим? Но я не могу поверить – ни цветам, ни твоим красивым глазам. Я знаю эту розу, разве я должен назвать тебе красавицу с шипами, ранившими мне сердце? Теперь это сердце мертво, а ты приходишь, чтобы потешиться надо мной…
– Нет, это не так, совершенно не так, – быстро ответила она с серьезностью, которая казалась одновременно ребячливой и очень искренней.
Сергей посмотрел на девушку и медленно приложил ее ладони к своей груди.
– Продолжай рассказывать твою сказку, – пробормотал он, – она так прекрасна…
– Я вовсе не сказочница, – возразила та. И сквозь чадру, как ему показалось, рассмеялась с милой девичьей шаловливостью. – Я волшебница.
– Ты права.
– Волшебница, которая умеет пробуждать мертвых…
– Испробуй свою силу на мне, но боюсь, тебя ждет неудача. Мое сердце мертво, как мышь, с которой жестоко поиграла красивая кошечка.
Темные глаза вспыхнули, и из-под чадры послышался приглушенный радостный смех.
– Следовательно, стоит сотворить чудо?
– Нечто подобное.
– Хорошо, я за это возьмусь, а сейчас прощайте.
Она вырвалась и растворилась в маскарадной сутолоке.
Между тем в темном углу позади оркестра Феофан перешептывался с Аленой. Он затеял с ней легкомысленную игру и слишком поздно заметил, что собственное его сердце оказалось ставкой в этой игре, что он сам угодил в ловушку, которую приготовил для девушки. Здесь, где все дышало радостью и красотой, в этой интригующей путанице красок и звуков, он в первый раз почувствовал, что влюблен в Алену. Он с нарастающим восхищением любовался ее фигурой, ее свежим лицом, светившимся в обрамлении густых светло-русых волос, благотворным здоровьем этого создания, для которого, казалось, и были выдуманы голландская юбка и блекло-золотистый чепец.
– Ах, ну что ты делаешь, глупый! – сказала Алена, когда он погладил ее по руке. – Ты себе все придумал. Разве я дама? В такую простую девушку, как я, не влюбляются.
– Именно в такую, Алена, – заверил ее Феофан. – Капризы душат любовь, ведь она – птица, которая предпочитает опуститься на дерево в тихом лесу и там свить себе гнездо.
– Мне это непонятно, я только вижу, что ты так закатываешь глаза, будто играешь в театре.
– Я в тебя влюблен.
– И что дальше?
– Ты должна стать моей женушкой.
– Чепуха! Представляю, какая бы из меня получилась дворянка.
Она рассмеялась громко и грубо, но тем не менее это был милый смех, и он чрезвычайно понравился Феофану, ибо что только не понравится влюбленному человеку!
Неподалеку от этой молодой парочки образовалось забавное трио: господин Винтерлих, зажатый между Февадией и Лидией, торчал, как гвоздь в стене. Он даже шелохнуться не мог – Февадия завладела его правой рукой, а Лидия мощно прижалась к левому плечу.
Зиновия, которую забавляла эта сцена, ненадолго остановилась поблизости, но смогла уловить только несколько обрывочных фраз.
– Я могла бы пообещать вам милый домашний быт, – говорила Лидия, – а кроме того, приятную жену, которая сделала бы вашу жизнь по-настоящему уютной.
– Любой брак в конечном итоге ярмо, – заявила Февадия, тяжело отдуваясь под усеянной золотыми блестками шубой.
Спустя некоторое время Зиновия услышала, как Винтерлих сказал:
– Я люблю уединение. Меня еще в школе дразнили воробьем-одиночкой. Коня, который состарился в степи, никогда уже не впряжешь в хомут, а ведь именно в хомут впрягается человек, как только он влюбляется или тем паче женится.
Пока господа танцевали в большом зале, снаружи, на дворе, казалось, разверзлись врата преисподней и были выпущены на волю ее обитатели. Здесь справляли свой карнавал слуги. Все вырядились, кто во что горазд, стараясь выглядеть как можно более вычурно. Софья напялила на себя медвежью шкуру, отчего ее и без того розовощекое личико казалось еще более румяным. Дамьянка просто вывернула наизнанку домашнюю душегрейку. Квита надела казачий костюм Ендруха, тогда как сам он переоделся евреем. Тарас скакал по кругу, водрузив себе на башку сахарную голову. Мотуш задрапировался в две простыни. Адаминко надел на голову корону из золоченой бумаги, а на плечи вместо королевской мантии набросил тканое покрывало с кровати. Пришлые кучера и челядь, деревенские приятели и зазнобы были экипированы самым фантастическим и потешным образом. Каждый держал в руках какой-нибудь настоящий или сделанный из подручных материалов музыкальный инструмент, и, водя хороводы по плотно утрамбованному снегу, они все вместе исполняли поистине инфернальную музыку – на детских свирелях, гармониках, барабанах, тромбонах, глиняных горшках, ступках и печных щипцах.
В назначенный час появился цыган со своей неизменной скрипкой, в сопровождении маленькой девочки, ударявшей в бубен. Вся буйная компания набилась теперь в пекарню, чтобы отплясывать там коломийку.
В зале между тем прозвучали первые такты мазурки. Пары выстроились чередой. Сергей все еще стоял на крыльце, опершись о колонну, и продолжал вести наблюдения, когда к нему вторично приблизилась стройная турчанка.
– Ты не танцуешь, – начала она, шаловливо склонив голову набок. – Тогда зачем ты сюда пришел?
– Хотел убедиться, что другие еще сумасбродней меня. На их фоне я кажусь себе вполне здравомыслящим.
– Я тоже не танцую.
– Это я уже заметил, но почему?
– Не знаю, – проговорила она. – И все же… почему не танцуешь ты?
– У меня совсем не веселое настроение.
– Хочешь потанцевать со мной?
– Нет, но охотно поболтаю немного, если у тебя есть желание.
– Разумеется, однако давай присядем. – Она огляделась по сторонам. – Вон там, где стоят цветы, ты не возражаешь?
Сергей проследовал за турчанкой к маленькому дивану, обставленному лиственными растениями, которые сводом смыкались над ним. Здесь, под этим балдахином из зелени, было свежо и покойно. Стройная девушка уселась рядом с ним, плечом к плечу, и прямодушно посмотрела ему в лицо.
– Здесь очень мило, не правда ли? – молвила она. – Чадра, правда, мне уже надоела. Когда можно будет снять с себя эту маскировку? Я полагаю, к ужину.
– Подними ее сейчас, – сказал Сергей. – Тебя и под чадрой нельзя не узнать. Второй, которая обладала бы таким станом, походкой и глазами, на свете не существует.
Хорошо, что в этот момент лицо девушки было закрыто, иначе он увидел бы, как она покраснела.
– Теперь я поняла, что ты меня так и не узнал.
– Нет, узнал.
– Хочешь, я скажу тебе, за кого ты меня принимаешь? Красавица, которую ты имеешь в виду, танцует вон там, с Плоцким, – у нее на плечах львиная шкура.
Сергей отрицательно покачал головой.
– Я знаю тебя, прекрасная роза, – прошептал он. – Я все еще чувствую в сердце твои шипы.
Она отвернулась.
– Это вы, Наталья! – И он поднял чадру.
– Вы по-прежнему сердитесь на меня? – спросила она, спокойно поворачивая к нему красивое невинное лицо.
– Если вы захотите, могу быть к вам добрым.
– Можете? Хорошо, что я узнала об этом. Тогда я хочу.
Она взглянула на него, залилась румянцем и со смехом отвернулась.
– Так чего вы хотите, милая Наталья?
– Я и сама не знаю, мне хотелось бы смеяться и радоваться, но потом меня снова охватывает такое чувство, будто я вот-вот расплачусь. Я, должно быть, кажусь вам совсем взбалмошной.
– Только не пытайтесь, пожалуйста, проводить над собой исследования, – урезонил ее Сергей. – Все, что вы делаете, хорошо и прекрасно.
– Теперь вы начинаете рассказывать сказки…
– Я постыдился бы сказать вам хоть слово, которое не соответствовало бы истине, – проговорил он в ответ. – Пожалуйста, Наталья, верьте мне.
– Разве я сидела бы здесь рядом с вами, если бы хоть капельку в вас сомневалась? – Она слегка пожала ему руку, и взор ее был открытым и сердечным, как в тот раз, когда он впервые сказал ей о своей любви. – Нет, это в прошлом. Если я не всегда понимаю вас сразу, то извините меня – ведь ничего дурного я не имею в виду. Отныне мы станем добрыми друзьями, да? Или вы считаете, что я требую слишком много?
– Слишком мало, Наталья.
Она смотрела в пол и, не находя слов, поигрывала, как ребенок, серебряными браслетами на запястье. Но Сергей мягко взял ее ладонь и поднес к губам.
В этот момент всех пригласили к ужину. Сергей поспешил предложить Наталье руку и за столом занял место рядом с ней.
– Что скажет на это Зиновия? – шепнула ему Наталья.
– Поверьте мне, ей это глубоко безразлично.
– Я верю, что вы не любите Зиновию, – возразила счастливая девушка, – но никогда не поверю, что вы безразличны ей. Она вас любит, я это чувствую, и я не ошибаюсь.
Зиновия бросила взгляд в сторону нашей пары и закусила губу. Теперь она делала вид, что развлекается с Каролом и Плоцким: она хохотала и кокетничала, хотя внутри нее все кипело. Она не притрагивалась ни к одному блюду, зато стремительно – один за другим – осушала бокалы с шампанским, и в завершение исполнила французский шансон, встреченный бурными аплодисментами.
Когда все снова вернулись к танцам, Наталья с Сергеем сидели, как и до ужина, на маленьком диване под лиственным балдахином и вели беседу – так радостно и доверительно, словно их никогда не разделяла пропасть обид и недоразумений. Они говорили о Сергеевом хозяйстве, об охоте, о новых романах, о Шекспире, о «Марии Магдалине» Корреджо, о старом Онисиме – обо всем, кроме того, что их действительно волновало, ибо в таких разговорах необходимости не было. В этом вопросе они понимали друг друга без слов, достаточно было взгляда, которым они обменивались, или едва заметного прикосновения руки.
Когда музыканты заиграли котильон, Зиновия внезапно вышла из круга и выбрала в партнеры Сергея. Тот слегка побледнел, и она тоже, только она сумела затушевать смущение ироничной улыбкой. Наталья спокойно посмотрела на нее и даже не вздрогнула: сейчас она была уверена, что Сергей не любит Зиновию, а большего ей и не требовалось. Как только тур завершился, Сергей, не мешкая, вернулся к ней.
– Ну, что вы на сей раз скажете?
– Я не настолько тщеславен, чтобы этому верить.
– А я повторяю вам: она вас любит.
– Было бы весьма досадно, – откликнулся он. – И уже поэтому я хочу надеяться, что вы ошибаетесь.
Когда праздничный угар достиг кульминации, слуги внезапно вкатили крытую повозку и установили ее в центре зала. Затем появилась Зиновия в короткополом костюме из синего атласа, в кумачовых полусапожках, с беретом на голове и хлыстом в руке, и приветствовала собравшуюся публику. Она была сейчас очень похожа на одно из тех очаровательных, грациозно-дерзких созданий, которые обычно выступают на арене цирка.
Когда покровы с повозки были сняты, все увидели большую клетку на колесах, в которой находилась компания хищных зверей, возбуждающих скорее любопытство, чем страх: лев, тигр, волк…
Кавалеры и дамы, улыбаясь, столпились возле решетки и начали дразнить совершенно добродушных на вид бестий, но Зиновия решительно положила этому конец.
– Прошу вас, господа, не подходите слишком близко! – крикнула она, сопровождая свой призыв величественным движением головы и мановеньем руки. – Я укротительница зверей Зинаида Кнутусова из Одессы, а здесь вы видите мой зверинец. Вот это лев, царь животного мира.
Его роль исполнял Менев. Она слегка прошлась по его спине плетью, и он грозно зарычал.
– Он родом из Африки. А здесь вы видите бенгальского тигра.
– Да это же Винтерлих! – крикнула Февадия и радостно захлопала в ладоши, после чего хищный зверь учтиво ей поклонился.
– А вот медведь (Карол, стоявший на четвереньках, теперь с дружелюбным рычанием поднялся на задние лапы), он родом из России. А этот волк – из Венгрии.
– Разве это не Феофан? – пробормотала Алена. – Ну конечно, он и есть.
Она легонько шлепнула его ладонью, после чего тот вознамерился подать ей лапу, но она отступила на пару шагов и во все горло расхохоталась.
– Все выдрессированы на воле, – заключила Зиновия, – все очень ручные и доверчивые. Теперь я покажу несколько трюков, после чего состоится кормление.
Ендрух с Тарасом поспешили приставить лесенку, которую держали наготове. Зиновия поднялась по ступенькам и вошла в клетку, встреченная зычным рыком и воем хищников.
– Не пугайтесь, дамы и господа, – любезно, но не без гордости сказала она. – Вы незамедлительно увидите, как они мне повинуются.
Ендрух протянул ей трость.
– Давай, Гектор, прыгай!
Волк разбежался и дважды перескочил через трость.
– Теперь твоя очередь, Фатима. – Она указала на Винтерлиха. – Вы, между прочим, видите перед собой даму тигриного племени – кровожадную, но исключительно грациозную.
Вокруг раздавались смех и рукоплескания. После того как Винтерлих тоже дважды перепрыгнул через трость, дрессировщица пригласила выступить медведя Ивана. Тому пришлось танцевать, брать у нее изо рта кусочки сахара и кувыркаться. В завершение наступила очередь льва.
– К моим ногам, Сулейман! – воскликнула Зиновия; и после того как Менев послушно выполнил приказание, она грациозно разлеглась у него на спине.
– Вы видите царя пустыни, ставшего моим рабом.
Пока остальные хлопали в ладоши и ликовали, Наталья вдруг встала. Щеки у нее разрумянились, глаза сверкали.
– Что вы надумали? – спросил Сергей.
– Я больше не могу смотреть, как унижается мой отец, – ответила она с едва сдерживаемым негодованием. – Да еще перед этой женщиной! Если бы я увидела в клетке вас, Сергей, то думаю… Впрочем, нет, вы бы не согласились принимать участие в подобной дурацкой затее, даже если бы любили Зиновию…
Она протянула ему руку и направилась к выходу.
Сергей хотел было последовать за ней.
– Нет, – серьезно и решительно сказала она, – оставьте меня сейчас одну, прошу вас.
Затем широкой красивой поступью вышла из зала – разгневанная молодая султанша.
30. Бесенята и амурчики
Карась, хоть раз обманутый крючком,
Остережется зариться вторично.
Рюккерт
Настала Пепельная среда, [69]69
Среда на первой неделе Великого поста.
[Закрыть]люди осеняли лоб крестом из пепла, природа тоже, казалось, разделяла их печаль и раскаяние. Солнце скрылось за темными тучами, словно под траурным вдовьим покровом. Все было окутано серостью, с неба будто падал пепел и устилал землю, деревья и кровли серым, угрюмым, давящим слоем – так Везувий когда-то засыпал прекрасные Помпеи. Тучи пепла кружились на горизонте; река и ручьи, казалось, полнились пеплом, и воздух пах дымом. И вечерние сумерки накатывали теперь, как море пепла, на просторы края, на леса и деревни; и серые, тяжелые, тоскливые волны этого моря проникали сквозь наглухо запертые окна в жилища – до самого глухого и дальнего уголка.
Сергей не поехал в Михайловку. В такие дни он любил быть один и подытоживать прожитое. За этими думами хозяина и застал вечер: Сергей с тлеющей сигарой сидел у камина, красный жар в котором начинал угасать. По его приятному лицу пробежала тень недовольства, когда вдруг послышался перезвон санных бубенцов, фырканье лошадей, и потом дверь в дом отворилась. Сергей даже не пошевелился, чтобы приветствовать непрошеного гостя; более того, он лишь слегка повернул голову, когда чья-то маленькая ладонь легла ему на плечо и перед ним предстала Зиновия, чьи волосы и меха запорошила серебристая морозная пыль.
– Добрый вечер, – раздался голос, похожий на звучание арфы.
– Это вы, Зиновия?
– Сдается, вы не особенно рады меня видеть.
– Что хорошего вы принесли?
– Вот две тысячи гульденов. – Она положила их на стол. – Я счастлива, что смогла принести их вам. Вы проявляете по отношению ко мне столько терпения, мне даже совестно.
Сергей не прикоснулся к деньгам и не произнес ни слова, он подошел к окну и выглянул на улицу.
– Что с вами? – спросила красивая женщина. – Вы не в духе или сердитесь на меня?
– И то и другое, – ответил Сергей. – Прекрасный союз, который должен был связать нас навеки, начинает разваливаться.
– Не по моей ли вине?
– А по чьей же еще?
– Не выставляйте мне такой большой счет за проделки, которыми я пыталась одурманить себя, чтобы забыться, – молвила Зиновия. – Вы действительно полагаете, что я нахожу вкус в той жизни, какую веду? Вы несправедливы ко мне и причиняете мне боль. Я пришла к вам как кающаяся с пепельным крестом на лбу, уставшая от света и пресытившаяся людьми, чтобы найти здесь немного успокоения, а вы так скверно ведете себя со мной.
– Вы не понимаете меня, Зиновия, или не хотите понять?
– Прежде всего, я хочу уютно расположиться, – ответила она, – а потом мы все обсудим. Предложите мне, пожалуйста, чашку чая.
Сергей, хотя и весьма неохотно, послушался. Когда он вернулся в комнату, Зиновия стояла у окна, и на ее темных ресницах дрожали жемчужины слез.
– Что с вами? – растерянно спросил он.
– Ничего, ничего.
– Я не хотел причинить вам боль, простите меня, ради Бога.
Зиновия протянула ему руку и приветливо улыбнулась сквозь влажную пелену, затем вытерла глаза, скинула шубу и попросила свою кацавейку. Сергей поспешил принести ее. Тем временем Зиновия развязала башлыки привела в порядок волосы. Облачившись с помощью Сергея в дорогой соболиный мех, она расположилась в кресле возле камина.
– Так, а теперь подсаживайтесь ко мне и выкладывайте начистоту, что вы против меня имеете.
– Я вовсе не собираюсь в чем-либо вас упрекать, – заговорил Сергей. – Вы такая же женщина, как и все другие, и это моя вина, что я посчитал вас исключением. Я почему-то вообразил, что вы будете довольны мужчиной, который вам друг, но не любит вас; что вы удовлетворитесь почитателем, который вас не боготворит, слугой, не превращенным вами в раба. Но любая женщина чувствует себя уязвленной, если мужчина рядом с ней сохраняет здравый рассудок. Она непременно хочет видеть его у своих ног…
– Вы правы, – перебила его Зиновия. – Я буду откровенна: вашей дружбы мне недостаточно.
– Вам хотелось бы сделать из меня своего раба.
– Нет, неправда.
– Именно так.
Зиновия посмотрела на него, прямо и честно.
– Вы сердитесь на меня за то, – чуть слышно произнесла она, – что я люблю вас.
– Вы меня не любите, – возразил Сергей. – Вам лишь невыносимо видеть меня свободным. С вами происходит то же, что с охотником, который изо дня в день наблюдает за скачущим зайцем и не может его подстрелить. В этом вся суть.
– Я с вами не кокетничаю, – ответила она с обезоружившей Сергея непосредственностью. – Вы вот уверены, что ведете себя благородно, но это не так. Что вы мне предлагаете? Содействие верного и честного поверенного, больше ничего. То, что вы мне даете, не делает меня счастливой, а я хотела бы быть счастлива. Или вы думаете, что я счастлива? Нет, вы даже так не думаете.
– Однако со стороны кажется, что вы счастливы.
– Вы столь серьезно воспринимаете безобидную игру, которую я веду?
– Тому, для кого это серьезно, не до игры.
Зашелестела портьера, Онисим принес чай и поставил лампу на маленький столик у окна. Он глядел мрачно и вздыхал, точно ржавый флюгер под порывами ветра.
– Прикажете еще чего-нибудь, барин? – раздосадованно спросил он.
Сергей отрицательно покачал головой. Старик удалился. Зиновия наполнила чашки и одну из них протянула Сергею.
– Дайте мне руку, – промолвила она затем. – Будьте снова добры ко мне.
– Я не держу на вас зла. – Сергей подал ей руку. – Я только осторожен, в отношениях с вами это не повредит.
– Обещаю вам впредь быть благоразумной, – заверила его Зиновия. – А теперь скажите, как вам понравился мой зверинец.
Сергей рассмеялся.
– Скажите-ка мне лучше, кто, собственно говоря, ваш поклонник – Феофан, Карол, Винтерлих или старший Менев?
– Они все в меня влюблены, – ответила Зиновия весело. – Но на каждого из них у меня свои виды. Винтерлих в моих планах – не более чем шахматная фигура; старший Менев – тайный рычаг моего правления; Феофана я держу, как обезьянку или попугая, для собственного удовольствия, что же касается Карола… за него я, вполне может статься, выйду замуж.
– Весьма умно, – заметил Сергей. – Однако, должен признаться, я вас не совсем понимаю.
– Что ж тут понимать, – продолжала она, насмешливо сверкая глазами, – точно так, как я предпочитаю добротное и мягкое кресло, я хочу, коль скоро не выйду замуж по любви, иметь удобного мужа.
– Тем не менее мне непонятен ваш выбор.
– Но я выбираю не по своему вкусу, а как женщина, оказавшаяся в безвыходном положении.
– Это вы-то, Зиновия? Для выбора у вас еще есть время.
– Кто знает?
Она встала и подошла к зеркалу. Ярко-красный бархат ее вечернего платья и соболиная кацавейка переливались мягким огнем, платье ниспадало до вышитых золотой ниткой туфелек, в темных же волосах вспыхивала, подобно пламени, бархатная красная лента. Зиновия невозмутимо полюбовалась собой и, похоже, осталась довольна.
– Разве я вам не нравлюсь? – спросила она с почти наивным лукавством, внезапно оборачиваясь к Сергею.
– Вы самая красивая женщина, какую мне довелось видеть во плоти, – с улыбкой произнес он. – Во всяком случае, мраморные дамы, которые могли бы с вами соперничать, не красивее вас.
– И вам непонятно, как я могу оказаться в безвыходном положении? – быстро спросила она. – Но какой мне прок от того, что я красива? Красота – мой рок. Меня постоянно находят красивой, но – не любят. Я порядком устала от этих побед, которые только унижают меня. Теперь вы понимаете?
– А Карол вас любит?
– Думаю, да.
– Я начинаю понимать вас и вместе с тем жалеть, – проговорил Сергей.
– В таком случае позвольте мне, пока в моей жизни не наступила Пепельная среда, пережить короткий карнавальный сон, – ответила Зиновия. – Наденьте маску: позвольте мне хоть на миг поверить, что вы меня любите.
– Я сужу о вас не по тому, что вы говорите и делаете, а по тому, что вы собой представляете. И поскольку в вашей натуре заключено нечто большое и благородное, я уважаю вас и никогда не сделаю своей игрушкой. Я, вероятно, и полюбил бы вас, если б не знал Натальи, ибо мужчина всегда хочет завоевать женщину, но вам-то любовь видится охотой, в которой охотник – вы.
– Стало быть, вы действительно любите Наталью?
– Да.
– Вздор! – Зиновия досадливо отмахнулась, и ее жест был очарователен.
Сергей рассмеялся.
– Смейтесь, смейтесь, вы еще не знаете моей власти.
Зиновия откинулась на спинку кресла и спрятала руки в подбитые мехом рукава. Сейчас, ярко освещенная лампой и камином, охваченная переливчатой игрой огненно-красного бархата, она была блистательно красива – как ядовитый гриб. Она медленно выпростала руки из золотистого собольего меха. Эти руки обладали немым, вкрадчивым красноречием. Забавляясь цветком, они говорили о весне сердца и изящной любовной игре; погружаясь в пышные волосы, рассказывали мрачные сказки о добрых феях, ласково зовущих русалках и неразрывных колдовских тенетах.
В это мгновение вокруг нее кружили бесенята и амурчики: танцевали на кончиках пальцев и из тонких луков ее бровей посылали вниз свои стрелы.
– Почему вы не смотрите на меня? – чуть слышно спросила она.
– Охотно смотрят на луну, – ответил он, – но не на солнце.
Зиновия встала, сонно потянулась и сверкнула глазами из-под полузакрытых век.
– Я, пожалуй, поеду, – сказала она.
Сергей отворил окно и позвал ее кучера.
