Текст книги "Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах"
Автор книги: Леопольд фон Захер-Мазох
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
25. Бал в пекарне
«На чьей телеге едешь, того и песню поешь». Эта толковая малорусская пословица стала той путеводной звездой, на которую ориентировались слуги в Михайловке. До тех пор пока их хозяева жили скромно и бережливо, они походили на челядь ветхозаветных праотцов, но по мере того, как Менев и его близкие сбрасывали с себя путы патриархальных обычаев, слуги тоже освобождались от предрассудков и нравственных сомнений.
Если раньше в людской царили уживчивость и довольство, то теперь целыми днями все ссорились и обменивались злыми словами. Каждый завидовал другим, но как только возникала возможность сделать пакость кому-то одному, остальные тут же по-братски объединялись против него. Никто уже не хотел трудиться, а поскольку дел было даже больше, чем прежде, слуги состязались в том, кто ловчее спихнет работу на другого. И тогда произошло то, что не могло не произойти. Порядок в барском доме с грехом пополам поддерживался, лошади с голоду не мерли и стол в любое время был обильно заставлен, но все прочее мало-помалу приходило в запустение. Казалось, будто толстый слой пыли лежит на Михайловке, а к пыли постепенно добавлялись грязь и плесень, и плесень имела свойство разрастаться. Если раньше эти славные люди радовались простой крестьянской пище и всегда пребывали в хорошем настроении, то теперь они превратились в капризных гурманов. Когда на стол подавалось что-то, что приходилось им не по вкусу, то здесь, где обычно звучали шутливые речи, безобидные песни и набожные молитвы, можно было услышать ужасные проклятия. И губы, с которых столько лет не слетало ни слова лжи, научились искажать правду и даже привязывать к ней ослиные уши, если отговорка или трусливое сокрытие истины позволяли пренебречь своими обязанностями.
Воцарился какой-то наивный коммунизм, изрядно способствовавший барскому расточительству. Все, что оставалось несъеденным – изысканные блюда и дорогие лакомства, – тут же попадало на кухню, если, конечно, уже по пути туда не поглощалось Тарасом и Ендрухом. Любая початая бутылка вина здесь осушалась до дна, и никому даже в голову не приходило приберечь что-нибудь на будущее. Тарас донашивал пантофли барина, Софья добросовестно делила с барышней носовые платки и чулки, носила сорочки Лидии и Аспазии – попеременно, чтобы никого не обидеть несправедливостью. Квита щеголяла меховым воротником госпожи Меневой, Мотуш носил сапоги, оставленные Феофаном, и так поступали все.
У Менева в секретере красного дерева имелся потайной ящик, в котором, однако, не хранились какие-то важные бумаги или драгоценности, а стояли несколько бутылок ликера и рюмка. Из открытой бутылки он время от времени отпивал глоточек-другой.
Однажды он заметил, что нашелся еще один любитель ликера. Подозрение пало на Тараса. Барин мелом обозначил на бутылке тоненькую черту и порадовался, что теперь разоблачит старого лиса. На следующий день ликера снова значительно поубавилось, хотя меловая черта точно совпадала с уровнем жидкости. Менев улыбнулся.
– Старик такой же ловкий, как я, – пробормотал он, – но я его все-таки выведу на чистую воду!
Из касторового масла, колоцинтиса, [59]59
Растение семейства тыквенных, горькие плоды которого используются в медицине.
[Закрыть]ревеня и nux vomica [60]60
Рвотного ореха (лат.).
[Закрыть]он сварганил настоящий адский напиток, который затем подмешал в ликер. Наследующее утро Менев был разбужен ужасным шумом. Выскочив из спальни в халате и пантофлях, он застал возле секретера Тараса. Тот корчился от нестерпимой боли, проклиная себя и час своего рождения. При виде барина он выпрямился и с горькой укоризной воскликнул:
– Хорошо, что вы появились, ну разве это по-христиански? Постыдились бы наливать в бутылку такую дьявольскую отраву – чудо, что я тут вообще концы не отдал!
Менев затрясся от хохота.
– От этого не умирают, – проговорил он, – но ты, старый грешник, получил заслуженный урок. Разве я просил тебя лакать мой ликер?
Тарас тотчас притих и сконфуженно выскользнул из комнаты.
В один прекрасный день все местное общество было приглашено к Бадени. Семья Меневых с Зиновией отправлялись туда к обеду, и можно было предположить, что домой они воротятся лишь поздней ночью. Как только об этом прознали на кухне, кто-то предложил устроить в пекарне бал. В результате Мотуш заявил барину, что растянул ногу, а Ендрух внезапно слег с высокой температурой. Оба сказались больными, чтобы не ехать с хозяевами, и тем пришлось срочно рекрутировать в кучера двух крестьян.
Едва господские сани вылетели за ворота, как Мотуш с Ендрухом выздоровели, запрягли имеющиеся розвальни и отправились по соседним имениям, чтобы собрать на праздник знакомых слуг и служанок. Им улыбнулось счастье, ибо в усадьбу они вернулись с целой гурьбой симпатичных краснощеких нимф, а кроме того, привезли с собой четырех цыган, которых встретили по дороге и которые ознаменовали свой въезд в Михайловку «удалыми мелодиями повстанцев Ракоши [61]61
Имеется в виду венгерский князь Ференц (Франц) Ракоши (1678–1735), предводитель мятежа против центральной власти; в 1704 г. во главе своего войска он вторгся из Польши в восточные пределы империи, был провозглашен князем Семигорья, а затем королем Венгрии; в 1708 г. потерпел сокрушительное поражение под Тренчином, бежал в Польшу, потом жил в Париже, откуда переехал в Константинополь.
[Закрыть]».
Тарас с Адаминко как раз заканчивали необходимые приготовления. На кухне варилось, пеклось и жарилось, просторная пекарня была прибрана и украшена еловыми ветками и цветами, а в помещении для прислуги накрыли длинный стол.
Три «дамы» все еще занимались своими туалетами. Квита даже напудрила волосы.
– Она думает, что Ендрух уже у нее в кармане! – смеясь, воскликнула Софья. – Да только он называет ее не иначе как рыжей кобылой…
– По мне, так лучше быть лошадью, – огрызнулась Квита, – чем такой змеей, как ты.
– Но я симпатичная змея, – язвительно бросила маленькая русоволосая субретка, зашнуровывавшая в этот момент черевички.
Дамьянка облизнулась и молча продолжала заплетать свою черную косу.
– Эй, бабы, – крикнул заглянувший в комнату Ендрух, – вы еще долго возиться будете? Заканчивайте, наконец!
– Уже идем, мое золотце, – елейным голоском отозвалась Квита.
Цыгане заняли место у хлебопекарской печи и начали играть. Неистовые звуки скрипок подействовали на присутствующих, как волшебная флейта крысолова. Ноги тотчас сами собой пришли в движение, даже Тарас принялся радостно покрикивать и в такт приподнимать ноги. Софья, все больше и больше оживляясь, шмыгнула в помещение и с лету овладела Ендрухом. Раскачиваясь и крутясь за руку с ним, она торжествующе поглядывала то на позеленевшую от зависти Квиту, которая стояла, прислонившись к двери, то на Дамьянку. Мотуш топал ногами, как конь, – вероятно, по кучерской привычке. Адаминко в белом поварском колпаке неловко и комично подпрыгивал по-козлиному. Все были довольны, хотя вокруг клубились густые облака пыли и температура в переполненном помещении вскоре стала как в парной бане. В перерыве гостей пригласили на званый ужин, во время которого погреб Менева подвергся беспощадному опустошению. И только потом разгулялись окончательно – плясали, пели и пили, стараясь перещеголять друг друга, до поздней ночи. Ни одна душа не вспомнила об отсутствующих хозяевах. Адаминко приготовил из дорогих ингредиентов роскошный пунш. Чтобы проветрить кухню, в ней на некоторое время открыли окна, поскольку здесь собирались теперь играть в тарок и наплясавшиеся до полусмерти девушки сбежались сюда хлебнуть миндального молока.
Царем в пекарне был Ендрух. С правого боку его оглаживала Квита, слева томно вздыхала Дамьянка, но он отмахивался от них как от пары докучливых мух и благосклонно, словно настоящий султан, кивал то одной, то другой из новоприбывших симпатичных дивчин.
Торжество было в самом разгаре, далеко разносилось разухабистое пиликанье скрипок, танцующие громко притоптывали каблуками, бражничающие кричали и пели, когда вдруг неожиданно воротились хозяева. Поскольку открыть ворота было некому, одному из крестьян пришлось перелезть через каменную ограду. Когда сани наконец въехали во двор, господский дом стоял тихий и темный, зато со стороны ярко освещенного хозяйственного двора доносились звуки буйной вакханалии. Невозможно описать замешательство разгулявшихся слуг, когда Менев с Аспазией внезапно вошли на кухню.
Софья, надевшая меховую кофту своей барыни, собралась было выпрыгнуть в окно, а Тарас, беззастенчиво дымивший трубкой Менева и державший в руках игральные карты, залез под стол. В пекарне Менев обнаружил повара и кучера с бумажными киверами на головах, лихо отплясывающих казачка, тогда как Ендрух с Дамьянкой кружились как угорелые, а Квита щедро потчевала гостей пирогами и ликером.
При виде барина Квита с истошным криком выронила поднос, так что осколки разлетелись во все стороны и по половицам растекся желтый ручеек, Ендрух нашел убежище за пышными юбками Дамьянки, Адаминко сховался за печкой, а вот злосчастный Мотуш, совершив неуклюжее сальто-мортале, рухнул на пол и теперь сидел посреди горницы на осколках стекла, в желтой луже, – оцепенело уставившись на Менева, точно на привидение.
– Что же, твоя нога уже вылечилась? – спросил Менев, в котором все клокотало от бешенства.
– Как вы изволите видеть, еще не совсем, – пробормотал Мотуш, – поскольку я снова потерпел аварию.
– И Ендрух тоже опять здоров… – продолжал Менев.
– Уверяю вас, барин, – жалобно промямлил тот, – температура еще очень высокая.
– Ах вы, мерзавцы! Лодыри! Сучьи дети! – рассвирепел Менев. – Подать мне трость, я засеку вас до полусмерти!
И он точно пришиб бы их, если бы под рукой у него оказалась трость и если бы подоспевшая вовремя Зиновия не подхватила его и не увлекла прочь.
– Ну, погодите у меня, утром я вам устрою суд! – кричал он, пока она вытаскивала его из пекарни.
На следующее утро Менев, как инспектирующий генерал, прошелся по дому, на каждом шагу обнаруживая новые следы беспорядка и доказательства присвоения слугами хозяйского имущества. Но тут появилась Зиновия, положила руки ему на плечи и улыбнулась.
– Ты только не сердись так, – молвила она, – дело того не стоит. Позволь мне самой все уладить, я уравновешеннее тебя, меня эти прохиндеи из себя не выведут.
Она уговаривала и ласково убеждала его до тех пор, пока он не согласился поручить ей наказание провинившихся.
– Они получат по заслугам, – пообещала Зиновия, – можешь быть спокоен!
Когда она вошла в кухню, все грешники уже были в сборе и имели весьма удрученный вид. Ендрух тотчас бросился на колени и поклялся, что ни в чем не виноват, три служанки завыли терцетом. Зиновия расхохоталась.
– Собственно говоря, я должна отодрать вас всех как Сидоровых коз, – проговорила она, – таково желание барина. Однако на сей раз я хочу проявить милосердие.
– Да наградит вас Господь! – крикнул Тарас.
Физиономии заблудших овец просветлели.
– Делайте все, что вам заблагорассудится, – продолжала она, – но не будьте глупцами и не позволяйте, чтобы вас поймали с поличным!
– Мы все бараны, – признал Мотуш, ударяя себя кулаком по лбу.
– Главное – не попадаться, – повторила Зиновия. – Зарубите это себе на носу.
26. Триумф
Теперь бедняга у меня в плену!
Я ему деспот, он – мой раб!
Свершив таким забавным манером суд, Зиновия послала Ендруха верхом в Хорпынь с коротенькой эпистолой к Каролу. Она написала: «Я приеду к тебе обедать и останусь до самого вечера. Твоя Зиновия».
Потом занялась туалетом. В Михайловке ощущалась духота надвигающейся грозы, поэтому она сочла за лучшее провести день вне дома. Кроме того, она руководствовалась соображением, что настало время подстраховаться. Ибо кто мог ей поручиться за то, что не разразится – уже очень скоро – катастрофа, которая вынудит ее покинуть Михайловское поместье? Втайне, правда, она еще надеялась добиться Сергея. Ну а если это не удастся? Что тогда? На всякий случай ей следует иметь в запасе Карола. Она хотела «приберечь» его, как копейку на черный день.
Был полдень, когда она прибыла в Хорпынь. Она сама правила лошадьми, рядом с ней в санях сидела Софья, а в ногах стоял большой короб.
Хорпыньская усадьба состояла из двух расположенных напротив друг друга строений: маленького закоптелого домика, в котором обитали еще прародители Карола, и небольшого дворца в греческом стиле, возведенного одним итальянским зодчим по эскизам самого Карола.
На крыльце этой архитектурной причуды Карол и дожидался Зиновии. Он радостно помог ей выбраться из саней и провел вверх по ступенькам в небольшой зал с колоннами – собственно вестибюль. Здесь по обе стороны стояли гипсовые изваяния олимпийских богов в натуральную величину, а напротив входа был алтарь с ларами и пенатами.
Четверо лакеев в древнегреческих одеяниях приветствовали вошедших, которые неторопливо проследовали через анфиладу комнат. Вся обстановка тоже была греческой или римской, поскольку Карол считал обе эпохи почти идентичными и безбожно их смешивал.
– Нет, – сказала Зиновия, – ты настоящий кудесник! Можно подумать, что находишься в возрожденных Помпеях.
Карол сиял.
– Недостает только прекрасной помпеянки, дочери Афродиты, которая обживет эти покои и будет в них править. Да-да, если бы ты захотела здесь жить, то Хорпынь превратилась бы в храм и киферийскую [63]63
На острове Кифера существовал в античную эпоху центр культа Афродиты со знаменитым святилищем этой богини. От названия этого острова и происходит эпитет Афродиты «Киферийская».
[Закрыть]рощу.
– Очень опрометчиво с твоей стороны, Карол! А если я приму приглашение?
– В таком случае я был бы счастливее Адониса, – быстро ответил он. – Но ты еще должна взглянуть на сад.
– Сейчас… в снег?
– Почему бы и нет, надень высокие сапоги.
– Они уже на мне, – сказала Зиновия и кокетливо приподняла подол шубы и платья, так что обнажились сафьяновые сапожки со складками.
– Тем паче! – воскликнул Карол. – А кроме того, я приказал расчистить дорожки.
Они прошли в сад, и Карол с нескрываемой гордостью показал Зиновии воздвигнутый там маленький греческий храм, в котором имелся алтарь с изображением Венеры. Затем – грот из туфа, с дерновой скамьей внутри и играющим на флейте каменным сатиром у входа; двух сфинксов и бассейн Нептуна, а также наяд и тритонов.
Когда они вернулись в дом, Карол предоставил прекрасной чаровнице одну из комнат под гардеробный кабинет, и, пока она с помощью Софьи переодевалась, он отдавал последние распоряжения к званому обеду. Потом – в сандалиях и тунике, в синей с золотой каймой накидке на плечах, увенчав голову цветочным венком – он с достоинством консула появился перед Зиновией, чтобы препроводить ее к столу. Она, улыбаясь, выступила ему навстречу в пурпуре олимпийских одежд и с золотой диадемой – точно сама Афродита.
– Тут я немного теряюсь, поскольку достоверно не знаю, – пробормотал он, – что предпочитали греки и римляне: вести женщину под руку или за руку.
Зиновия пожала плечами.
– Зато я достоверно знаю, что изрядно проголодалась.
Тогда Карол взял ее за кончики пальцев и таким манером повел в трапезный зал. Впереди шагали два трубача; две служанки – в греческих костюмах и с цветами в волосах – следовали за ними, ударяя в литавры. Зиновия засмеялась и заткнула уши руками. По знаку Карола музыка смолкла. Посреди украшенного статуями колонного зала помещался узкий длинный стол, заставленный серебряной посудой, вазами и цветами, по обе стороны от него располагались удобные ложа, покрытые красным шелком и мехом пантеры. Карол и Зиновия возлегли на них и с античной непринужденностью вкушали пищу, а слуги прислуживали им, поднося блюда и наполняя вином серебряные бокалы.
Одна из служанок сидела в ногах Зиновии и обмахивала ее широким опахалом из страусовых перьев. Время от времени звучала музыка – играли на флейтах и цимбалах. Кульминацией пиршества оказался жареный павлин, украшенный собственным роскошным хвостом. Когда его подали, в зал вбежали четыре танцовщицы и исполнили своеобразную пантомиму.
– Дорогой Карол, – сказала Зиновия, отодвигая тарелку, – уж от павлина ты меня, пожалуйста, уволь, он ужасно жесткий.
– Но у римлян он считался изысканным блюдом, – робко возразил Карол.
– Вероятно, их кулинарное искусство было не в пример выше нашего, мы же вообще варвары.
Они приступили к фруктам и сладостям, когда Зиновия, зябко поежившись, накинула на себя пурпурную шубу.
– Да, мы – варвары, привыкшие к медвежьим шкурам, – сказала она. – Мы позорно мерзнем в этих легких светлых одеждах. Думаю, я уже схватила божественный насморк. Ради Бога, прекрати махать, – обратилась она к миловидной служанке у своих ног, которая с глупым видом таращила на нее глаза.
– Я тоже простудился, – признался Карол. – Наш климат, к сожалению, совершенно не эстетичен, нам не хватает неба Греции.
– Смешной ты человек! – с улыбкой проговорила Зиновия. – Я, впрочем, твое желание выполнила, теперь твоя очередь повиноваться. – Она поднялась с ложа. – Давай сейчас устроимся у печки в твоей самой маленькой и самой теплой комнате, без поющих флейт и греческих танцовщиц. Как настоящие варвары, закутаемся в меха по самые уши и поболтаем. Но прежде вели принести нам крепкого горячего кофе, хорошо?
– Незамедлительно будет исполнено.
Карол отдал необходимые распоряжения и затем проводил свою гостью в небольшую комнату, которая, правда, тоже была выдержана в античном стиле, но при этом жарко натоплена.
– Вот здесь можно жить! – воскликнула Зиновия. – Но мне все же не хотелось бы расставаться с шубой.
И успокоилась только тогда, когда Карол закутал ее в подбитый горностаевым мехом пурпур, и она, расположившись на кушетке у камина, закурила папироску.
– Но в одном отношении греки и римляне все-таки достойны сожаления.
– В каком? Я не понимаю.
– Они не знали табака.
Подали кофе, и оба с нескрываемым наслаждением принялись отхлебывать его маленькими глотками.
– Принеси-ка и мне плед, голубчик, – несколько конфузясь, сказал Карол лакею.
– И ты, Брут! – рассмеялась Зиновия.
Плед прибыл, и теперь Карол с собакой у ног походил на вождя какого-нибудь шотландского клана из романа Вальтера Скотта. Он отставил маленькую чашку и, откинувшись на спинку кресла, погрузился в созерцание Зиновии. Смеркалось, комната наполнилась серым туманом, который, казалось, поднимался из колдовского котла; языки пламени в камине время от времени вытягивались, точно огненные змеи, и бросали кровавые отблески на нежную белую шкуру и на красивую женщину, покоящуюся на ней.
– Что ты так пристально на меня смотришь? – наконец спросила Зиновия. – Я тебе нравлюсь?
– Больше, чем нравишься, – произнес Карол, застенчиво касаясь ее руки, – я боготворю тебя.
– Это говорит всякий, пока женщина манящей золотой звездой мерцает над ним; но стоит богине сойти на землю… – Зиновия прервала свою речь, сморщила личико и энергично чихнула. – Вот тебе и… – Она снова чихнула. – Вот и он, божественный насморк!
Карол хотел было что-то ответить, но вдруг зажмурил глаза и на мгновение застыл, точно в ожидании какого-то события; потом он тоже чихнул, да так отчаянно, что ударился носом о колено Зиновии.
– Сколько душевной гармонии! – иронично заметила она.
– Ах, Зиновия! – с нарастающей отвагой продолжал он. – Знай ты, какие чувства я испытываю к тебе, как я люблю тебя, ты бы не стала играть со мной таким образом.
– Разве я играю с тобой? – возразила она и положила руку ему на плечо. – Я хорошо к тебе отношусь, или этого недостаточно?
– Это много, Зиновия, – воскликнул Карол, – но еще далеко не все! Я желаю получить гораздо больше – само солнце, а если возможно, то и луну, и звезды в придачу.
– Ну, в излишней скромности тебя явно не упрекнешь.
– Я влюблен!
Он бросился перед ней на колени и прижался губами к миниатюрной ручке.
– Что же мне с тобой делать? – спросила Зиновия, бросив на него исподлобья лукавый взгляд.
Карол зарылся лицом в мягкие волны ее пурпурной шубы, как будто стыдясь самого себя.
– Ты должна стать моей женой, – пробормотал он.
Радостная улыбка заиграла на пухлых губах Зиновии, когда она взирала на него сверху, точно Семирамида на побежденных царей.
– Твоей женой? – переспросила она. – Это дело серьезное. Ты, мое сокровище, многого требуешь. Но я подумаю…
– Ты не говоришь «нет»?
– Но и «да» я тоже не говорю. Прежде ты сам себя должен основательно проверить.
– Я уже сделал это. И знаю, что для меня на земле существует только односчастье, и оно связано с тобой.
– Хорошо, дальше видно будет.
Она поднялась на ноги и рассмеялась ему в лицо – рассмеялась так добросердечно, так солнечно, что он, позабыв всякий страх, заключил ее в объятия и поцеловал.
– Ну, мне пора отправляться, – воскликнула она и высвободилась.
Когда она снова переоделась и тепло укуталась для зимней поездки, ее взгляд случайно упал на мраморную урну, стоящую на постаменте.
– Что это? – поинтересовалась она и подошла ближе, чтобы прочитать имя, высеченное на мраморе. – Может, в этой урне покоится пепел твоей любви?
– Да нет, знаешь ли.
– Тогда что?
Она приподняла крышку, с любопытством заглянула внутрь и залилась звонким смехом. В урне среди игральных карт, порошков для приготовления лимонада, костяшек домино, всевозможных цветочных семян и остатков сигар под толстым слоем пыли были погребены значок для котильона, старая перчатка и программка танцев; туча моли поднялась вверх и весело закружилась вокруг закутанной в меха женщины.
– Ты действительно смешной человек! – воскликнула она. – По-моему, настало время взять тебя под каблук…
