Текст книги "Наука, философия и религия в раннем пифагореизме"

Автор книги: Леонид Жмудь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Глава 5
Медицина и науки о живой природе

Гиппократа часто называют отцом греческой медицины, так же как Геродота – отцом истории, а Феофраста – отцом ботаники. Однако во всех этих случаях мы имеем дело не с зарождением научной отрасли благодаря усилиям одного человека, а с первым дошедшим до нас сочинением, ставшим для истории науки своего рода отправной точкой. Ни медицинская теория, ни тем более практика не рождены Гиппократом – об искусных врачах писал еще Гомер. Но греческая медицина обязана Гиппократу, вернее, авторам гиппократовского корпуса, окончательным оформлением тех важнейших черт, которые определяют ее характер и отличают ее от любой другой медицины древности.

К числу главных особенностей медицины, представленной в гиппократовском корпусе, относится ее светский, рационалистический характер и тесная связь с философскими учениями своего времени. Во многих трактатах отчетливо видны следы идей Алкмеона, Гераклита, Анаксагора, Эмпедокла, Демокрита и других досократиков, а позже и софистов. В отличие от египтян и вавилонян, в медицинских текстах которых разумные практические советы переплетаются с магическими предписаниями,[818]818
  Leak Ch. The Old Egyptian Medical Papyri. Lawrence 1952; Ghalioungui P. Magic and Medical Science in Ancient Egypt. London 1963.


[Закрыть] в сочинениях гиппократовского корпуса можно найти лишь несколько изолированных примеров такого рода.[819]819
  См.: Edelstein L. Greek Medicine in its Relation with Religion and Magic, Ancient Medicine, 205-246. Справедливости ради стоит сказать, что и ранняя египетская медицина была гораздо меньше связана с магией, чем в поздний период (Castiglioni A. A History of Medicine. V. I. New York 1946, 151 ff).


[Закрыть]

Греческую медицину даже в период ее наивысшего расцвета (III в.) в целом нельзя назвать медициной научной. Не относили ее к числу наук и сами греки: медицина считалась практическим искусством (τέχνη). Впрочем, и сейчас понятие «врачебное искусство» отнюдь не утратило своего смысла: знающий врач далеко не всегда врач искусный. Упрекать греков за ненаучный характер их медицины тем более неоправданно, что и в Новое время медицине потребовалось несколько веков, прежде чем в первой половине XIX в. она сумела перешагнуть донаучный порог. Переход этот был связан не только с неустанными поисками почти десяти поколений европейских врачей от Везалия и Гарвея до Вирхова, но и с бурным ростом естествознания (физики, химии, биологии, физиологии), изобретением микроскопа, открытием клетки и т.д. В Греции же естественные науки делали еще только первые шаги и в силу огромной сложности своего предмета далеко не продвинулись.

Физиология и анатомия, зародившиеся в Греции на рубеже VI-V вв., могли лишь частично удовлетворить стремление греческих врачей к рациональному объяснению причин болезни – и не только из-за своей неразвитости. Дело осложнялось еще и тем, что путем к такому объяснению греческая медицина считала познание всей природы человека, а эта задача была для нее совершенно непосильной. Неумение понять бесконечную сложность явлений Гейдель называл одной из основных ошибок античной науки.[820]820
  Heidel W. A. Hippocratic Medicine: Its Spirit and Method. New York 1941, 115. См. также: Lloyd. Revolution, 20 ff.


[Закрыть] Искушение упростить проблему было еще слишком сильным, и во многих случаях оно приводило к фатальным последствиям.

Не находя ответа на интересующие их вопросы в самом материале, многие врачи обращались к философии, спекулятивные теории которой компенсировали им недостаток твердых знаний и служили своеобразным теоретическим обоснованием их медицинской практики. Разумеется, далеко не все врачи были склонны соглашаться с тем, что «врач-философ подобен богу», как утверждает один из поздних трактатов гиппократовского корпуса (De dec. hab. 5). Некоторые гиппократики предстают как осторожные эмпирики, без всяких мудрствований писавшие о том, что они могли узнать за время своей практики. Встречаются здесь и прямые нападки на философов, как, например, в трактате «О древней медицине» (VM 20). Казалось бы, перед нами трезвый эмпирик, но это впечатление быстро рассеивается при знакомстве с его собственной теорией – она не менее спекулятивна, чем та, которую он отвергал![821]821
  Jones W. Η. S. Philosophy and Medicine in Ancient Greece. Baltimore 1961. 5 См., например: Senn. Beschreibungen, 217 ff.


[Закрыть]

Споры гиппократиков о том, что является преобладающим в природе человека – огонь, воздух или вода, кажутся наивными, особенно если сравнить их с тогдашним уровнем развития точных наук. Не следует, однако, забывать, что все это – неизбежная плата за смелость мысли, далеко опережавшей уровень позитивных знаний о человеческом организме. При общей установке гиппократовской медицины на опыт, основанный на наблюдениях, а нередко и экспериментах,5 опыт этот был еще слишком незначительным, чтобы дать ответ на большинство вопросов, интересовавших врачей.

5.1 Италийская медицина и пифагореизм

Во времена Платона и Аристотеля косская и книдская медицинские школы были самыми знаменитыми в Греции. Но на рубеже VI-V вв. наиболее известными, согласно Геродоту (111,130), были киренские и особенно кротонские врачи. О медиках Кирены, отдаленной колонии в Африке, мы фактически ничего не знаем. Свидетельства о кротонской школе, хотя и не сопоставимы по объему с наследием косских и книдских врачей, все же позволяют достаточно определенно судить о ее характере и роли в развитии греческой медицины. Нельзя сказать, чтобы историки медицины совсем обходили вниманием кротонскую школу, однако специально посвященных ей работ сравнительно мало.[822]822
  См.: Michler Μ. Das Problem der westgriechischen Heilkunde, Sudhoffs Archiv 46 (1962) 137-152 (с библиографией вопроса).


[Закрыть] Обычно ее затрагивают либо в общих трудах по истории античной медицины, либо в связи с тем или иным трактатом гиппократовского корпуса. Тем не менее историкам медицины всегда был очевиден тот факт, что кротонская школа, возникшая почти одновременно с пифагорейской, была связана с ней теснейшим образом.[823]823
  См., например: Pohlenz Μ. Hippokrates und die Begründung der Wissenschaftlichen Medizin. Berlin 1938, 82; Sigerist Η. E. A History of Medicine. V. II. New York 1961, 94; Schumacher J. Antike Medizin. 2. Aufl. Berlin 1963, 34 ff; Michler. Op.cit. 136 ff.


[Закрыть] Исследователи же пифагорейской науки и философии обращают на это внимание лишь в крайне редких случаях.[824]824
  Одним из немногих исключений здесь была К. де Фогель, посвятившая небольшую главу пифагорейской медицине (De Vogel, 232 ff).


[Закрыть] Как правило, развитие досократической философии рассматривают в рамках оппозиции «ионийцы – пифагорейцы». Ионийская философия от Фалеса до Демокрита была непосредственно связана с исследованием природы, тогда как пифагорейская школа занималась метафизикой и числовыми спекуляциями – такова точка зрения тех, кто вообще отказывает пифагорейцам в научных занятиях. Те же, кто не заходит так далеко, выдвигают другой тезис: если ионийцы занимались преимущественно естественнонаучными, эмпирическими изысканиями, то пифагорейцы развивали математические дисциплины.

Непредвзятое рассмотрение античной традиции приводит нас совсем к другим выводам. В пифагорейской философии V в. нельзя не заметить живого интереса именно к естественнонаучным вопросам – в этом плане существенных различий между ионийцами и пифагорейцами нет. Ничуть не меньше, а скорее даже больше, чем ионийцы, пифагорейцы занимались физиологией, анатомией, эмбриологией, ботаникой. Развитие, а нередко и возникновение этих дисциплин не в последнюю очередь обязано тому обстоятельству, что в конце VI в. – первой половине V в. большинство известных нам пифагорейских ученых и философов занимались медициной или по крайней мере писали на медицинские темы. В свою очередь, многие южноиталийские врачи были близки к пифагорейской школе. В русле врачебной практики и рождался интерес к тому, что могло способствовать излечению больных, – строению и функционированию человеческого организма, лекарственным растениям, диете и т.д.

Насколько глубоко были укоренены занятия медициной в пифагорейской среде, показывает следующий перечень.

1. Демокед из Кротона. Геродот говорит о нем как об известнейшем враче своего времени (III,125 ff). Написал врачебную книгу, о которой упоминает Плиний.[825]825
  Вельман, впрочем, сомневался в ее подлинности (Wellmann Μ. Demokedes, RE 5 [1905] 132).


[Закрыть]

2. Каллифонт, отец Демокеда. По сообщению Гермиппа, ученик Пифагора (fr. 22 = 19 А 2). В лексиконе Суды назван жрецом Асклепия из Книда, что как будто связывает его с храмовой медициной Асклепиадов. Однако Гермипп называет его родиной Кротон,[826]826
  Pohlenz. Op.dt, 81, 116. Гермипп был автором книги «О знаменитых врачах» (FGH III,52).


[Закрыть] вместе с тем уже доказано, что в VI в. в Книде еще не было храма Асклепия.[827]827
  Sigerist. Op.cit, 111 η. 45; Kudlien F. Überlegungen zu einer Sozialgeschichte des frühgriechischen Arztes und seines Berufs, Hermes 114 (1986) 135. Кудлин полагает, однако, что Каллифонт мог действительно происходить из аристократической семьи книдских Асклепиадов, в которой занятие медициной было наследственным. Ср.: Michler. Op.cit, 146 IF.


[Закрыть]

3. Алкмеон из Кротона, самый известный из пифагорейских врачей. Автор первого медицинского сочинения, содержание которого нам известно.

4. Иккос из Тарента. Врач, занимался гимнастикой и диететикой (25 А 2). Возможно, был автором первой книги по диететике как основе подготовки атлетов.[828]828
  Jüthner. Op.cit, 8 f.


[Закрыть]

5. Менестор из Сибариса. Его ботанические сочинения были связаны и с медицинской проблематикой (32 А 7).

6. Акрон из Агригента, современник Эмпедокла. Врач, автор книги «О диете здоровых» (DK I, 283.5), что очень близко по тематике к пифагорейской медицине. Аристоксен упоминает его среди пифагорейцев (fr. 22).

7. Ксенон, отец Акрона, известный врач (D.L. VIII,65). Возможно, идентичен с пифагорейцем Ксеноном из Локр (DK I, 477.4).

8. Гиппон из Метапонта. Натурфилософ, автор двух сочинений по естествознанию и медицине (38 А 11).

Занятия медициной не прерывались в пифагорейской школе и далее. Найденные в конце XIX в. выдержки из «Истории медицины» Менона неожиданно показали, что Филолай рассматривал в своей книге и медицинские вопросы (44 А 27-28). Едва ли он был практикующим врачом, но сам интерес Филолая к эмпирическим проблемам, которые, казалось бы, так от него далеки, очень показателен. Из пифагорейцев IV в., писавших на медицинские темы, можно упомянуть еще Ликона (DK 57) и Андрокида (DK I, 465 not.). На этом фоне интерес Алкмеона, Менестора или Гиппона к физиологии, анатомии и ботанике кажется вполне естественным. Нет никакой необходимости выделять их в какую-то особую группу «около-пифагорейцев» на том основании, что они не занимались математикой или ничего не говорили о числе. В конце концов мы знаем гораздо меньше пифагорейских математиков этого времени, чем врачей.

Показательно, что список пифагорейцев, писавших на медицинские темы, а также медиков, так или иначе близких к этой школе, охватывает практически всех известных нам италийских и сицилийских врачей конца VI-первой половины V в.[829]829
  Единственным исключением был Павсаний, о жизни и взглядах которого мы знаем очень мало. Но его дружба с Эмпедоклом (31 А 1, 3), близким к пифагорейцам, говорит о том, что и он, скорее всего, принадлежал к этой же среде (Singer Ch. A Short History of Anatomy from the Greeks to Harvey. New York 1957, 9).


[Закрыть] Таким образом, италийская медицина этого времени оказывается если и не идентичной медицине пифагорейской, то по крайней мере связанной с ней тесными узами. Правда, Вельман выделял еще сицилийскую школу (Эмпедокл и его последователи), которую он отличал от италийской,[830]830
  Wellmann Μ. Fragmentsammlung der griechischen Ärzte. Bd I. Berlin 190Γ.


[Закрыть] но членение это в античной традиции подтверждения не находит и широкого признания не получило.[831]831
  Гален упоминал о трех ведущих «кругах» врачей этого времени: италийском, косском и книдском (De meth. med. 1,3). См.: Pohlenz. Op.cit, 117; Longgrig. Op.cit, 151; Michler. Op.cit, 142 ff.


[Закрыть] Вообще применительно к италийской, да и ко всей греческой медицине того времени нельзя говорить о «школе» в смысле совокупности обязательных и всеми разделяемых доктрин, как это было, например, в школах методиков и эмпириков.[832]832
  Michler. Op.cit, 144 ff.


[Закрыть] Лаже в трактатах, приписываемых книдской или косской школе, есть немало несовместимых друг с другом положений, объясняющихся не в последнюю очередь историческим развитием каждой из них. Если мы наблюдаем здесь большее единство методов и доктрин, чем среди врачей Южной Италии, то объясняется оно не большей жесткостью доктринальной основы, а тем обстоятельством, что эти школы находились в соседних полисах, а их члены были связаны между собой не только профессиональными, но и семейными узами.[833]833
  См.: Smith W. D. Galen on Coans versus Cnidians, BHM47 (1973) 569-585; Kudlien F. Bemerkungen zu W. D. Smith's These über die Knidische Ärzteschule, R. Joly, ed. Corpus Hippocraticum IV. Möns 1977, 95-103.


[Закрыть] Италийские же врачи были разбросаны по многим городам (Кротон, Метапонт, Тарент, Акрагант и др.) и не принадлежали к единой врачебной корпорации. Нет поэтому ничего удивительного в том, что некоторые из них считали центром сознательной жизни человека мозг (Алкмеон), а другие – сердце (Эмпедокл).

Математические или музыкальные учения пифагорейцев демонстрируют в своем развитии гораздо большее единство, чем их естественнонаучные и натурфилософские взгляды, что вытекает из самой природы этих областей знания. По сравнению с математикой медицина (и тем более натурфилософия) не только предоставляет гораздо больше пространства для конкуренции взаимоисключающих гипотез, но и обладает гораздо меньшими возможностями для устранения ошибочных теорий. И все же, несмотря на многие частные отличия, нельзя не увидеть, например, что учение Эмпедокла опирается как на пифагорейскую диететику, так и на анатомические исследования Алкмеона. Характерные для всей италийской медицины черты, которые заметны уже у первых пифагорейских медиков, Демокеда и Алкмеона, повторяются затем в разных сочетаниях у других западногреческих врачей. Эти черты позволяют видеть в италийской медицине не просто конгломерат разнообразных методов и учений, а некое единство в многообразии, столь присущее развивающемуся знанию, – в отличие от прямолинейных схем, в которые его нередко стремятся втиснуть.

* * *

О первом из известных нам кротонских врачей Каллифонте сведений очень мало. Происходил ли он (вопреки свидетельству Гермиппа) из семьи книдских Асклепиадов, решить едва ли возможно, тем более что о его врачебной деятельности мы ничего не знаем. Гермипп говорит, что Каллифонт был учеником Пифагора, но умер раньше его (fr. 22 = 19 А 2). Если Каллифонт был старше Пифагора, то их отношения едва ли укладывались в схему «учитель-ученик». И все же сообщение Гермиппа подтверждает ту близость кротонских и – шире – италийских врачей к пифагорейским кругам, которая прослеживается в биографиях многих из них. Разумеется, близость эту не следует понимать лишь в доктринальном плане. Многие врачи, занимавшие видное место в обществе и нередко происходившие из аристократических семейств,[834]834
  Kudlien. Überlegungen, 130 ff.


[Закрыть] могли быть членами пифагорейских гетерий, как на то указывает судьба сына Каллифонта, Демокеда.

Демокед перенял занятие отца и еще в молодом возрасте стал знаменитым на всю Грецию врачом. За высокую плату он был приглашен сначала в Эгину, а затем к Поликрату на Самос, где после убийства Поликрата попал в плен к персам (Hdt. 111,125 ff). По возвращении в Кротон он женился на дочери пифагорейца Милона (Hdt. 111,137) и вошел таким образом в число пифагорейских εταίροι. Во время мятежа Килона он был одним из тех, кто выступал против свержения πάτριος πολιτεία (Iam. VP 257). После победы килоновцев Демокед «с эфебами», обвиненные в попытке установить тиранию, были вынуждены бежать в Платею, где Демокед был вскоре убит в битве с отрядом килоновцев (Iam. VP 261). Подробности этой истории, восходящие к Аполлонию Тианскому, могут показаться малодостоверными, но это едва ли ставит под сомнение факт участия Демокеда в политической борьбе на стороне консервативно настроенных пифагорейцев.[835]835
  Ср.: Michler. Op.cit, 150 f.


[Закрыть]

У Геродота, повествующего о не менее бурных годах молодости Демокеда, сохранился ряд сведений, которые позволяют заметить в его медицинской практике черты, характерные для всей последующей пифагорейской медицины. Когда персидский царь Дарий, вывихнув ногу, призвал к себе египетских лекарей, то они ничем не смогли ему помочь. После их безуспешных попыток вправить вывих, к царю был приведен греческий пленник Демокед, который вместо грубых средств египтян применил свои мягкие снадобья (ήπια μετά τά ισχυρά προσάγον) и вскоре вылечил Дария. За это он получил богатые дары и стал одним из близких к царю людей, особенно после того, как излечил царицу Атоссу от опухоли груди (III, 134).[836]836
  Историки медицины видят в этой болезни скорее мастит, чем рак груди (Grmek. Op.cit, 351, 438 η. 28), из чего можно заключить, что метод Демокеда и в этом случае был терапевтическим, а не хирургическим.


[Закрыть] Жизнь при дворе его, впрочем, не радовала, и в конце концов он нашел способ бежать из Персии и вернуться в Кротон.

Судя по сохранившимся свидетельствам, пифагорейские врачи и позже избегали сильнодействующих средств и хирургического вмешательства, которые, например, книдская школа применяла гораздо чаще. В основе пифагорейской медицины лежали: 1) диететика, определявшая характер и дозировку пищи и учившая правильному чередованию работы и отдыха; 2) гимнастика, поддерживавшая бодрость тела; 3) музыка, в целительную силу которой пифагорейцы твердо верили. Об этом мы читаем в пассаже из сочинения Аристоксена, сохранившемся у Ямвлиха:

«В медицине пифагорейцы более всего одобряли диететику и были в ней весьма строги. Прежде всего они старались изучить признаки правильного соотношения (συμμετρία) между едой, питьем и отдыхом. Затем, что касается самого приготовления пищи, то они, пожалуй, первыми стали заниматься этим [среди врачей] и устанавливать надлежащее. Пифагорейцы чаще, чем их предшественники, употребляли мази, а лекарства применяли редко, в основном те, которые предназначены для лечения нагноений, и уж почти совсем не прибегали к разрезанию и прижиганию. Для лечения некоторых болезней они пользовались заговорами (επωδού).[837]837
  Ср. роль заговоров в медицинских взглядах Платона: Chrmd. 155; ТЫ. 149; Res. 591c-d.


[Закрыть] Они полагали, что и музыка во многом способствует здоровью, если только применять надлежащие лады».[838]838
  VP 163-164 (Porph. VP 34) = DK 58 D 1,6-16. О принадлежности этого пассажа Аристоксену: Pitagorici III, 280 f.


[Закрыть]

Описание пифагорейской медицины у Ямвлиха в целом ряде случаев дословно совпадает с фрагментами Аристоксена и восходит, по всей видимости, к его книге «О пифагорейской жизни». Так, например, Аристоксен указывает, что «пищей пифагорейцев был хлеб с медом – тот, кто принимает эту пищу постоянно, лучше всего охраняет себя от болезней» (fr. 27). У Ямвлиха же говорится, что пифагорейцы немало времени посвящали заботе о теле – гимнастике, бегу, борьбе; на завтрак ели хлеб с медом или сотами; на обед ячменные лепешки, хлеб, мясо и овощи, а рыбу ели редко, так как некоторые ее виды вредны для здоровья.[839]839
  VP 97_98 = DK 58 D 1 (ср. запрет на некоторые виды рыб: D.L. VIII,19 = Arist. fr. 195). Слова об употреблении в пищу мяса жертвенных животных также подтверждают авторство Аристоксена (ср. fr. 25).


[Закрыть] Согласно Аристоксену, пифагорейцы очищали тело посредством медицины, а душу – посредством музыки (fr. 26). Эти же слова мы встречаем у Ямвлиха (VP110).[840]840
  Ср. также Iam. VP 203: «Говорят, пифагорейцы часто спрашивали и задавались вопросом, почему мы приучаем детей к упорядоченному и размеренному питанию и утверждаем, что порядок и пропорция для них хороши, а то, что противоположно этому, беспорядок и диспропорция – безобразны» (пер. А. Лебедева) с Аристоксеном: «С самого детства, говорили [пифагорейцы], следует питаться по правилам, ибо, как они учили, порядок и пропорция (τάξις kαΐ συμμετρία) прекрасны и полезны, а беспорядок и диспропорция безобразны и вредны» (fr. 35).


[Закрыть]

Многие предписания, восходящие к книге Аристоксена о пифагорейцах, выходят за рамки медицинской диететики и приближаются в своей совокупности к учению о здоровом (в том числе и с моральной точки зрения) образе жизни. Так, например, обжорство и пьянство отвергаются не только сами по себе, но и потому, что они препятствуют здоровому деторождению (Iam. VP 211-213; Aristox. fr. 39). Разнообразие человеческой пищи связывается с многообразием желаний и страстей: «Ибо каждый вид пищи вызывает особое душевное состояние... Вот почему необходимо большое искусство, чтобы заметить и понять, какую пищу и в каком количестве надо употреблять» (Iam. VP 207-208; Aristox. fr. 37).

Последняя мысль очень близка к пифагорейскому учению о различном воздействии музыкальных ладов на душу человека и вытекающем отсюда осторожном подборе подходящих для каждого случая мелодий.[841]841
  См. выше, IV,3.1.


[Закрыть] Пифагор, как утверждает традиция, был первым, кто применил музыку для лечения болезней,[842]842
  Cael. Aur. De morb. acut. IV,47. Целий опирался на утраченные сочинения Сорана Эфесского (ок. 100 г. н.э.), занимавшегося историей медицины. Ср: Iam. VP 110, 164 (из Аристоксена = DK 58 D 1); Porph. VP 33. О лечебной роли музыки у пифагорейцев см.: Meinecke В. Music and Medicine in Classical Antiquty, D. M. Schullian, ed. Music and Medicine. New York 1948; Schumacher. Musik; Kümmel W. F. Musik und Medizin: Ihre Wechselbeziehungen in Theorie und Praxis von 800 bis 1800. Freiburg/München 1977, 137 f, 157 f, 213 f.


[Закрыть] и неслучайно одной из особенностей пифагорейской медицины является открытый ею параллелизм между воздействием диеты и музыки, направленных на поддержание телесного и душевного равновесия. Среди тех, кто разделял пифагорейскую идею о лечебном воздействии музыки, были не только философы (Платон, Аристотель, Феофраст),[843]843
  Обширный материал на эту тему см.: Wille G. Rhythmisch-musikalische Heilpädagogik in der Antike, Jahrbuch des Orff-Instituts (1962) 41-52. Из рассказа Филиппа Опунтского о последних днях Платона следует, что тот, будучи больным лихорадкой и надеясь излечиться от нее музыкой, пригласил к себе музыканта-халдея в сопровождении флейтистки (Gaiser. Op.cit., 176 f, 422 f, 432 f). Если верна конъектура Гайзера, то Филипп упоминал об έπφδή, с помощью которой музыкант должен был излечить Платона.


[Закрыть] но и профессиональные врачи.[844]844
  Асклепиад из Вифинии, Соран Эфесский (Kümmel. Op.cit., 142 f).


[Закрыть] Современная музыкальная терапия также находит в пифагореизме многие близкие ей идеи.

Учитывая, что сведения Аристоксена восходят к пифагорейцам первой половины IV в., передаваемое им учение едва ли можно целиком относить к раннему пифагореизму. Ряд отмеченных им черт, например употребление мяса, вина и бобов (fr. 25), явно противоречит популярной традиции и описанию «пифагористов» в средней комедии (DK 58 Ε 1-2), так что их особое выделение могло быть вызвано у Аристоксена сознательной полемикой с невыгодным для него образом пифагорейцев. Но было бы напрасно полагать, что пифагорейская диететика является поздней рационализацией первоначальных религиозно-магических запретов типа «мальвы не ешь» или «не прикасайся к священным рыбам». Истоки рациональной диететики лежат не в акусмах,[845]845
  Даже запрет на бобы, как показал недавно Грмек, может частично объясняться особым типом аллергической реакции на них, распространенной в Южной Италии (Grmek. Op.cit, 210 ff). В то же время применение заговоров показывает, что граница между религией и медициной была в пифагореизме еще не столь определенной, как у врачей-гиппократиков. Ср.: De mormo sacro 1.2 против έπφδαί.


[Закрыть] а в гимнастике и связанной с ней подготовке атлетов, а также в стремлении пифагорейцев найти гармонию и упорядоченность во всем, что окружает человека, либо привнести эти черты туда, где их было недостаточно.

Обрисованный Аристоксеном характер пифагорейской медицины, сочетавшей гимнастику, диететику и музыку,[846]846
  Neuburger Μ. Geschichte der Medizin. Stuttgart 1906, 154; Palm A. Studien zur hippokratischen Schrift 'De victu'. Tübingen 1936, 110 ff; Jones. Philosophy, 44 f; Schumacher. Medizin, 53 ff; Edelstein L. The Hippocratic Oath, Ancient medicine, 21 f; Michler. Op.cit, 137 f, 148 ff.


[Закрыть] хорошо согласуется и с более ранними источниками. О тарентийском пифагорейце Иккосе, бывшем в молодости знаменитым атлетом, а затем учителем гимнастики и врачом, с уважением отзывался Платон (Leg. 839е). Сам Иккос вел столь умеренный образ жизни, что попал в поговорку: о скромно обедающих греки говорили «обед Иккоса»; во время атлетических состязаний он соблюдал строгую диету и воздержание.[847]847
  Pl. Leg. 840a = 23 A 2; Ael. VH XI,3. Интересно, что рядом с Иккосом Платон упоминает другого пифагорейского атлета, Астила из Кротона, о котором «говорят то же самое». Телесное воздержание Астила отмечено и у Климента (Strom. 111,6.51).


[Закрыть] Платон вкладывает в уста Протагора мысль о том, что за гимнастикой Иккоса скрывалось некое «софистическое искусство» (Prot 316d); если эта мысль имеет под собой историческую основу, то можно полагать, что Платон имел в виду теоретическое обоснование образа жизни и предписаний, предлагавшихся Иккосом. Хотя никаких прямых сведений о книге Иккоса не сохранилось, контекст, в котором он упоминается у Платона и особенно у Лукиана (Hist. conscr. 35), делает предположение Ютнера о существовании этого сочинения вполне вероятным. Насколько был близок к пифагорейцам агригентский врач Акрон, судить трудно, но его книга «О диете здоровых» также лежит в русле основного направления пифагорейско-кротонской медицины.

Диететика пифагорейцев не зря придавала едва ли не большее значение предотвращению болезни, чем ее лечению: ни физические упражнения, ни наилучшая из диет, ни тем более музыка, пусть даже самая прекрасная, не были способны вылечить их пациентов от большинства болезней, с которыми сталкивались греки в то время. Вместе с тем приемы, которыми пользовались пифагорейские врачи, не могли серьезно повредить больным, что в условиях малой эффективности доступных медицинских средств было чрезвычайно важным. Не случайно девизом гиппократовской медицины становится «Не вреди!». Пифагорейские врачи по крайней мере не подвешивали своих пациентов вниз головой, не советовали им переплывать реку в бурную ночь или лечить опухоль селезенки пилением дров в течение месяца, как это делали некоторые врачигиппократики.

Большинство современных исследователей согласны с Аристоксеном в том, что начало греческой диететики было положено кротонскими врачами.[848]848
  Palm. Op.cit, ПО ff; Jones. Philosophy, 44; Sigerist. Medicine, 96 ff; Schumacher. Medizin, 53 ff; Edelstein. Hippocratic Oath, 26; Michler. Op.cit, passim; Kudlien F. Der Beginn des medizinischen Denkens hei den Griechen. Zürich/Stuttgart 1967, 36 ff, 56 f; Krug A. Heilkunst und Heilkult. Medizin in der Antike. München 1984, 25 f. В гомеровское время диететики еще не существовало (Sigerist. Medicine, 23, 31; Kudlien. Beginn, 34 f). Платон (Res. 405c ff) считал диететику «новомодным» изобретением и потому, вероятно, называл ее основателем Геродика из Селимбрии (род. ок. 490 г.); между тем Геродик был младше не только Демокеда и Алкмеона, но и Иккоса. См.: Heidel. Medicine, 123.


[Закрыть] Любая традиционная медицина, в том числе и греческая, столетиями накапливала сведения о том, какой эффект дает применение того или иного растения или вещества, при каких болезнях его нужно принимать. Но переход к рациональной диететике не мог заключаться лишь в систематизации и развитии этих знаний – для этого необходимо было коренное изменение взгляда на саму болезнь как на наказание, посылаемое божеством. В традиционных обществах болезни обычно разделяются на две принципиально различные категории: к первой относятся открытые раны и повреждения, нанесенные в бою либо полученные во время работы, ко второй – внутренние болезни, причина которых непонятна, и им, соответственно, приписывается сверхъестественное происхождение. Именно такую картину мы наблюдаем в древневосточной и гомеровской медицине;[849]849
  Kudlien. Beginn, 33, 48 ff; Goltz D. Studien zur alt orientalischen und griechischen Heilkunde. Wiesbaden 1974, 261 ff.


[Закрыть] в гиппократовском же корпусе все болезни, в том числе и душевные, рассматриваются лишь с точки зрения их естественных причин. Очевидно, что где-то во второй половине VI в. произошла существенная перемена взгляда на здоровье в целом, в результате чего внутренние болезни также стали объяснять естественными причинами, в частности, образом жизни, который ведет человек, климатом того места, где он живет, пищей, которую он ест, и т.п.[850]850
  Пиндар, который к профессионалам не принадлежал, среди причин болезней называет лишь нарывы, раны, воздействие жары и холода (Pyth. 3, 47 f). Правда, в качестве методов лечения у него фигурируют не только операции, но и заклинания (Schmid-Stählin, 764; Kudlien. Beginn, 52).


[Закрыть]

Первым греческим врачом, которым здоровье понималось как наилучшее равновесие всех качеств организма, а болезнь как нарушение этого равновесия, наступающее в силу естественных причин, был Алкмеон (24 В 4). По всей видимости, кротонская школа первой обратила внимание не только на больного, но и на здорового человека: каким должен быть его образ жизни, чтобы он оставался здоровым, что он должен есть и пить, чем и сколько заниматься, чего избегать? Ответы на это должна была дать диететика, рассматривавшая здоровье не как отсутствие болезней, зависящее от милости богов, а как особое состояние организма, достигаемое и сохраняемое рациональными усилиями самого человека, такими, например, как физические упражнения, воздержание от излишеств в еде и питье и т.д.[851]851
  Ср. пифагорово определение здоровья: ύγιε(αν τήν είδους διαμονήν, νόσον τήν τούτου φθοράν, восходящее к книге Аристотеля о пифагорейцах (D.L. VIII,35 = Arist. fr. 195). У Ямвлиха Пифагор рекомендует только те виды пищи, которые не нарушают состояния тела (VP 106).


[Закрыть]

Зарождение греческой диететики давно уже принято связывать с практикой подготовки атлетов, которыми был славен Кротон как раз во второй половине VI-первой половине V в.[852]852
  Wachtier. Op.cit, 90 f; Kayserling Α. Die Medizin Alkmaeons von Kroton, ZKM 42/43 (1901) 173-178; Egger J. B. Begriff der Gymnastik bei den alten Philosophen und Medizinern (Diss.) Freiburg 1903, 49 ff; Jüthner. Op.cit, 30 ff; Heidel. Medicine, 122 f; Sigerist. Medicine, 236 f; Michler. Op.cit, 140 f. У Геродота сказано, что египтяне видят причину некоторых болезней в пище, которую они едят (11,77), но существование диететики египетским материалом не подтверждается.


[Закрыть] Не будет поэтому слишком смелым предположить, что именно в среде врачей, связанных с атлетами, т. е. преимущественно со здоровыми людьми, и зародился новый взгляд на здоровье, который стимулировал объединение двух категорий болезней в одну, понимаемую как отклонение от состояния равновесия и объясняемую рациональным способом.[853]853
  Конечно, греческая «спортивная медицина», практиковавшаяся педотрибами, включала в себя не только диететику. Она должна была заниматься и травмами, случающимися во время тренировок и состязаний, особенно в борьбе, кулачном бое и т.п. (Wilamowitz. Glaube II, 229). Но новые медицинские теории, возникающие в VI в., едва ли обязаны чем-либо существенным этой стороне спортивного врачевания, которое не отличалось ничем принципиальным от старой практики лечения открытых ран и переломов.


[Закрыть] К этой среде должны были принадлежать как пифагорейские олимпионики Милон и Иккос (ставший позже тренером и врачом), так и кротонские врачи Демокед и Алкмеон. Разумеется, практические методы подготовки атлетов не были изобретены в Кротоне – Олимпийские игры насчитывали к тому времени уже двести пятьдесят лет. Однако общий вопрос о том, какова сущность здоровья и что есть болезнь, не мог быть разрешен лишь в рамках рационального осмысления этих практических методов. Теоретический характер поставленной проблемы заставлял обращаться к философии – тому роду знания, который давал ответы именно на общие вопросы. И если рациональный подход к здоровью и болезни действительно зародился на стыке медицины, подготовки атлетов и философии,[854]854
  Sigerist. Medicine, 237.


[Закрыть] то в таком контексте фигура Пифагора отнюдь не кажется случайной.

Помимо традиции, приписывающей ему введение особой мясной диеты для атлетов (D.L. VIII, 12), об этом говорит и сама его роль ήγεμών παιδείας, ибо в этой παιδεία физическое воспитание и ориентация на победу в спортивных состязаниях должны были играть существенную роль. Созданный Пифагором особый образ жизни (πυθαγόρειος τρόπος του βίου) несомненно включал в себя многие из тех правил, которые доносит до нас Аристоксен. Все три биографа Пифагора единодушно утверждают, что ему не были чужды занятия медициной и что он высоко ценил это искусство.[855]855
  D.L. VIII,12; Porph. VP 30, 33; Iam. VP 110 f, 163-164. См. также: Ael. VH IV,17.


[Закрыть] Конечно, рассказы Порфирия и Ямвлиха об излеченных Пифагором друзьях можно считать поздней выдумкой, но о его интересе к медицине писали и авторы специальных медицинских сочинений, опиравшиеся, по-видимому, на более надежные источники. Корнелий Цельс (I в. н.э.) говорит о том, что Пифагор, Эмпедокл и Демокрит более других философов занимались медициной (De med. prooem. 7).[856]856
  Cael. Aurel. De morb. acut. V,23; у него же говорится о том, что была даже специальная таблетка, названная именем Пифагора (De morb. chron. IV,47).


[Закрыть] Последний великий врач античности Гален (II в. н.э.) связывает Пифагора с учением о критических днях.[857]857
  De dieb. dectet. III,8; см. также: Cels. De med. III,4.15.


[Закрыть] К сожалению, всё это поздние свидетельства, и, опираясь на них, нельзя установить, насколько серьезными были занятия Пифагора врачебным искусством. Тем не менее можно полагать, что пифагореизм сыграл важную роль в том соединении спекулятивной мысли с эмпирическим исследованием, которое обогатило и медицину, и философию, а впоследствии стало конституирующей чертой всей греческой медицины.[858]858
  О роли Пифагора в развитии медицины см.: Hauser G. Lehrbuch der Geschichte der Medizin. Bd I. Iena 1875, 77 f; Neuburger. Op.cit, 154 ff; Jüthner. Op.cit., 36; Schmid-Stählin, 767; Castiglioni. Op.cit, 133; Sigerist. Medicine, 94 ff; Schumacher. Medizin, 34 ff; De Vogel, 232 ff.


[Закрыть]

Медицинская доктрина о критических днях служит одним из примеров такого сочетания. Суть ее заключалась в том, что кризисы болезней соотносились с определенными днями, как правило, нечетными, отсчитываемыми от дня начала болезни (Cels. De med. III,11 ff). В эти дни должно наступить либо улучшение состояния больного, либо его смерть. «Считается, – писал Аристоксен, – что в нечетные дни происходят кризисы и перемены в болезнях, т. е. их начало, разгар и завершение, ибо нечетное имеет начало, середину и конец» (fr. 22). Теория критических дней была широко распространена среди авторов Гиппократовского корпуса[859]859
  Материал собран в: Kudlien F. Die Bedeutung des Ungeraden in der hippokratischen Krankenarithmetik, Hermes 108 (1980) 200-205; Langholf V. Medical Theories in Hippocrates. Berlin/New York 1990, 79 ff, 118 ff. Критику этой теории см.: Cels. De med. 111,11 ff.


[Закрыть] и удерживалась в медицине вплоть до XVII в.

Некоторые болезни, например малярия, скарлатина или крупозная пневмония, действительно имеют кризисы через определенный, биологически детерминированный период. Конечно, кризис этот далеко не всегда наступает на 3, 5 или 7-й день. Врач, внимательно наблюдавший за развитием болезни, не мог этого не заметить, поэтому некоторые гиппократики принимали периодичность в 4 или 8 дней и т.п. Поскольку вся эта теория неизбежно основывалась на компромиссе между опытом и схемой, единодушия здесь быть не могло. Что касается ее происхождения, то едва ли кротонские врачи первыми в Греции стали следить за ходом болезни и отмечать дни кризисов. Однако связь критических дней с четными и нечетными числами имеет, судя по всему, пифагорейское происхождение.[860]860
  Castiglioni. Op.cit, 133; Longgrig. Op.cit, 154; Sigerist. Medicine, 98; Kudlien. Bedeutung, 201.


[Закрыть]

Одним из существенных «идеологических» компонентов диететики пифагорейцев было их негативное отношение к τρυφή и πολυτέλεια, нашедшее отражение в цитированных выше фрагментах Аристоксена. По словам Диодора, восходящим, скорее всего, к Тимею,[861]861
  De Vogel, 232 f; ср. параллельный пассаж у Юстина (Х,4.2 и 5-7).


[Закрыть] Пифагор утверждал, что «излишество (πολυτέλεια) разрушает не только состояния людей, но и их тела, ибо большинство болезней возникает от несварения желудка, а само оно есть результат излишества» (Diod. Х,7). Еще более важную роль в поисках рационального обоснования здорового образа жизни и предотвращения болезней с помощью диетических норм сыграло учение Пифагора о противоположностях и их гармонии. Сколь бы далекой от медицины ни казалась нам эта метафизическая доктрина, следует учитывать, что при очень скромном уровне тогдашних знаний о человеческом организме любая рациональная медицинская теория неизбежно сочетала в себе как эмпирические, так и спекулятивные элементы. Остается только удивляться тому, что главный результат пифагорейской мысли в этой области – взгляд на здоровье как на гармонию всех сил и качеств организма, состояние равновесия между человеком и окружающей средой – не только не отвергнут, но и всячески поддерживается современной медициной.[862]862
  Sigerist. Medicine, 317.


[Закрыть]

Родоначальником этой доктрины, воспринятой гиппократиками и ставшей впоследствии теоретической основой всей греческой медицины, был Алкмеон. Человек ясного и трезвого ума, он одинаково плодотворно занимался и эмпирическими исследованиями, и самыми общими вопросами медицинской теории. Продолжая линию Ксенофана, сомневавшегося в доступности человеку истинного знания, Алкмеон был явно не склонен воспринимать философские теории как ключ к познанию мира. Недаром в самом начале его книги столь отчетливо слышны полемические ноты: ясным знанием (σαφήνεια) обладают одни только боги, людям же дано лишь судить на основании свидетельств (24 В 1). В том, что Алкмеон стремился основывать свои взгляды на почве наблюдений и даже экспериментов (см. ниже, IV,5.3), нет никаких сомнений. Но, желая понять, в чем заключается здоровье человека, он неизбежно должен был выйти за пределы фактов, ибо они не могли быть единственной основой его общемедицинской доктрины.

Доктрина эта находится под несомненным влиянием космогонии Пифагора, согласно которой мир возникает не из одного начала, как полагали милетские натурфилософы, а из взаимодействия противоположных начал. Отталкиваясь от τό άπειρον Анаксимандра, Пифагор противопоставил ему предел, πέρας, и с тех пор идея качественных противоположностей становится одной из характерных черт философии пифагорейцев. Именно эта общая идея, а не конкретная пара «предел-беспредельное», была перенесена пифагорейской медициной из космоса на организм человека и стала основой алкмеонова учения о том, что здоровье определяется равновесием противоположных сил.[863]863
  Wachtier. Op.cit, 75, 83 ff; Palm. Op.cit, 112 f; Schmid-Stählin, 766 f; Pohlenz. Op.cit, 82.


[Закрыть]

Собственно говоря, качественные противоположности занимали важное место уже в космогонии Анаксимандра, упоминал он и о конкретных качествах, например горячем и холодном.[864]864
  οί δ' έχ του ενός ένοϋσας τας έναντιότητας έκκρίνεσθαι, ώσπερ Αναξίμανδρος φησι (Arist. Phys. 187 а 20 = 12 А 9); φησί δέ τό έκ του άιδίου γόνιμον θερμού τε καί ψυχρού κατά τήν γένεσιν τούδε του κόσμου άποκριθήναι (12 Α 10).


[Закрыть] Однако какую роль играли у него эти качества после возникновения мира и шла ли речь об их равновесии или равномерном смешении, установить, исходя из сохранившихся сведений об Анаксимандре, невозможно. Столь же сложно ответить на вопрос, оказал ли Анаксимандр прямое влияние на Алкмеона, или его идеи стали известны в Кротоне через посредство Пифагора. Те, кто отрицает пифагореизм Алкмеона, склонны, естественно, настаивать на его прямой связи с ионийской философией.[865]865
  Burkert, 295 n. 89.


[Закрыть] Хотя принадлежность к пифагорейской школе не вытекает из тождественности доктрин (тем более, что мы знаем о них очень мало),[866]866
  Представим себе, что Платон ничего не писал, а от Аристотеля дошло лишь четыре фрагмента и два десятка свидетельств. В этом случае вопрос «Был ли Аристотель учеником Платона?» решался бы на основе сведений о его многолетнем пребывании в платоновской Академии, а не исходя из сходств и различий в сохранившейся части их учений. Имеет ли смысл видеть в оригинальности идей Алкмеона довод против его пифагореизма, если биографическая традиция рисует его современником и учеником Пифагора? См.: Dörrie. Alkmaion, 22 ff.


[Закрыть] сходство учения Алкмеона с пифагоровым было замечено еще Аристотелем (Met. 986 b 1). И если он упоминает, что Пифагор был старше Алкмеона, это может означать лишь признание Аристотелем пифагорейского влияния на Алкмеона.[867]867
  Ibid., 23.


[Закрыть]