Текст книги "Сентябрь – это навсегда (сборник)"

Автор книги: Леонид Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

«Как она, дохлая, может лаять?» – слабо удивился Роберт. – «Это она меня увидела, – сказал полковник Хьюз, невесть откуда появившийся в тесной кабинке планера. – Меня собаки почему‑то не любят…» Без всякой связи с предыдущими словами он вдруг зашептал, наклонившись к уху Роберта: «Те солдаты погибли, доктор. Все до одного. Которые заразились». – «Они не могли погибнуть! – вскричал Роберт. – Максимум два–три приступа лихорадки. Озноб. Все равно что пересидеть на пляже». – «Поздно, – шепнул Хьюз. – Мы их кремировали. Я же вам докладывал в среду…» – «Где, как? Откуда в Зоне крематорий?» – «В полевых условиях, доктор, – вздохнул полковник. – В полевых…»

Что‑то легонько стукнуло в окно.

Роберту почудилось, что за стеклом, снаружи, мелькнула белая вспышка – женское лицо.

– Подглядываешь, – погрозил он пальцем в сторону окна. – Нехорошо! Я не совсем сегодня в форме. Перебрал. Самую малость…

Он уронил голову на подушку.

– Ты улетай, – пробормотал Роберт. – Улетай, Лыжница. А не то Хьюз поймает тебя и сожжет. Да, да – в полевых условиях…

ЗАСТРЕЛИТЕСЬ, ОЛИВЕР

– Почему он такой… – Хьюз неопределенно пожал плечами, – расплывчатый?

Черный сгусток Змея неслышно скользил над землей, осмысленно обходя кусты. Кое–где из травы поднимались чахлые струйки дыма – они обозначали путь Змея. То горели сухие стебли и прошлогодняя листва.

– Голоден, слаб, – неохотно объяснил Роберт. Он был трезв и хмур, без всякого интереса поглядывал на экспертов, которые толпились вокруг своего предводителя. Главный эксперт Слоупер, казалось, вовсе не смотрел представление в свою честь, однако то и дело что‑то помечал в блокноте. Губы его иногда складывались в снисходительную улыбку многоопытного человека. По всему можно было понять: мистеру Слоуперу Змей понравился.

– Может, вернемся в убежище? – предложил Хьюз. Слоупер промолчал. А Роберт, обругав в уме Хьюза «старым дикобразом», угрюмо заметил:

– Объект для человека не опасен. Только при непосредственном контакте. Или во время сброса излишков энергии. В его программу введен ряд запретов. Кроме того, он повинуется всем моим командам.

Роберт поднял левую руку, на которой носил браслет связи, приказал:

– Ищи! Потребляй и аккумулируй!

Змей тотчас свернул к мачте высоковольтной передачи, которую накануне установили на полигоне. Здесь же, в овраге, пряталась передвижная электростанция.

Черный сгусток остановился у опоры. В следующий миг часть псевдотела Змея как бы расплылась по несущим конструкциям мачты, потекла вверх. С проводов, уходящих в овраг, сорвалась голубоватая вспышка разряда.

– Есть контакт, – доложил оператор с командного пункта. – Все уходит, как в прорву. Лучше любого заземления.

– Смотрите, – не удержался один из экспертов. – Он течет по проводам.

– Такова программа, – Роберт впервые за этот день улыбнулся. – Ума Змей, увы, не имеет. Поэтому он, не успев толком распробовать восхитительный вихрь электронов, тут же стремится найти его источник. Найти и уничтожить. И снова голодать.

Из оврага взметнулось пламя. Раздался негромкий взрыв.

– А теперь можно и в убежище, – пригласил Роберт. – Предстоит эффектное зрелище.

Змей возвратился из оврага минуты через две. Его псевдотело еще больше почернело.

– Поглощает свет, – пояснил Роберт. – «Малыш» попробовал вкуснятинки и у него разыгрался аппетит. Послушайте.

Он вызвал Змея. Горячее булькающее бормотание ворвалось в убежище. Полковник Хьюз, узнав свой голос, вздрогнул.

– Голоден! Голоден! Голоден! – повторяло чудовище. – Осваиваю различные виды энергии. Готов потреблять. Функционирую нормально.

– Сейчас мы попробуем его уничтожить, – сказал Роберт, уменьшая силу звука. Он поощрительно хлопнул оператора по плечу: – Шепни там артиллеристам.

Змея «накрыли» первым же снарядом.

– Еще, еще! – крикнул Роберт, приникая к смотровой щели. – Лупи его! Не жалейте снарядов!

Когда опала земля и рассеялся дым, наблюдатели увидели, что тело Змея значительно увеличилось. Его темная масса оживленно колыхалась среди воронок, в голосе, казалось, зазвучали нотки довольства:

– Получил активную подкормку! Часть тепловой энергии утеряна во время выбора оптимального режима поглощения. Ощущение сытости. Ощущение избытка…

В следующий миг Змей вдруг засветился, вспыхнул ярче солнца и тут же угас. Взрывная волна расшвыряла обломки мачты высоковольтной передачи, качнула убежище.

– Сброс, – тихо сказал Роберт. Он почему‑то сразу потерял интерес к происходящему.

– Голоден! Голоден! Голоден! – буквально взвыл Змей.

– Опять же коварство программы, – устало объяснил Роберт. – Сброс забирает не только избыток. Почти все. В принципе я создал Тантала двадцатого века.

– Очень впечатляет, – наконец подал голос Слоупер. – Не позже чем послезавтра о результатах испытаний будет доложено президенту.

Главный эксперт слегка поклонился Роберту, сказал:

– Я хотел бы поговорить с вами наедине.

Они отошли в сторону. Роберт поймал откровенно завистливый и ревнивый взгляд Хьюза. – Слушаю вас, сэр.

– Если я правильно понял ваши математические выкладки, – Слоупер помедлил, подбирая термин, – энергетическая емкость системы «Змей» может быть гораздо больше?

– О да. В этом случае мы бы подняли порог сброса – только и всего. Однако нынешние параметры весьма оптимальны. Мы не знаем более мощных источников энергии.

– А я знаю. – Губы главного эксперта сложились в дьявольскую улыбку. – Приходилось наблюдать.

– Не понимаю. Впрочем, – Роберт вскинул на Слоупера удивленный взгляд. – Не хотите ли вы сказать…

– Вот именно, – перебил его главный эксперт. – Меня интересует: сможет ли ваш… Змей хотя бы частично обуздать ядерный взрыв?

– Черт побери… – растерянно пробормотал Роберт. Ему показалось, что от мистера Слоупера повеяло замогильным холодом. – Никогда не думал… Но зачем, какой смысл?.. Теоретически, наверное, такой вариант возможен.

– Вот и хорошо. Подумайте, подсчитайте. А смысл… Если ваш Змей победит атомного дракона, мы сможем создать невиданную доселе систему защиты. Тысячи, десятки тысяч ваших пожирателей энергии окружат важнейшие промышленные и военные объекты. Мы станем практически неуязвимыми – вы представляете?

– Пробую представить, – удрученно сказал Роберт. – Вы хотите расчленить ядерный взрыв на десятки, а то и сотни небольших взрывов–сбросов?

– Не обязательно, – загадочно улыбнулся Слоупер. – В идеале мы сможем законсервировать всю мощь ответного удара нашего противника и несколько веков после этого питаться дармовым электричеством.

– Ответного? – переспросил Роберт, содрогаясь от омерзения.

– Не придирайтесь к словам, дорогой коллега, – отмахнулся главный эксперт. – Задумайтесь над другим: быть может, вы сейчас стоите на пороге открытия века.

– Закрытия века, – бросил сердито Роберт. – Извините, меня ждут.

Роберт пришел в столовую позже всех.

– А где доктор Оливер? – спросил он у официанта. Закуски на столе, за которым сидел толстяк, остались нетронутыми. – Может, заболел?

– Не знаю, сэр. Я предлагал принести обед в номер,. но он выругал меня и отключил телефон.

«Это серьезно, – подумал Роберт. – Не было еще случая, чтобы Оливер отказался от обеда».

Ему тоже не хотелось есть. Роберта ошеломили циничные откровения Слоупера. Не хватает еще, чтобы его имя проклинали потом, как проклинают до сих пор создателей атомного оружия. Хотя он уже так глубоко увяз здесь, что Центр в самом деле стал для него западней. Отсюда так просто не вырвешься? Да и кому он нужен? Брату, который всю жизнь пытается хоть как‑то обеспечить свою семью? Нет, Ред ему не опора. Ему самому надо помогать. А больше… Больше у него никого нет – во всем этом огромном и бестолковом мире. Разве что фея, которую он повстречал в небе?

Он без спроса вошел в номер биохимика. Оливер лежал на тахте. На полу валялась книга, а на столике стояла почти пустая бутылка.

– Чего киснешь, старина? – поинтересовался Роберт и плюхнулся в кресло. – И что за привычка появилась у тебя – надираться в одиночку? Мог бы позвонить. Я – идеальный партнер.

– Вы ничего не знаете, шеф, – тоскливо сказал толстяк, не поворачивая головы. – Ничего!

– Правильно. И знать не хочу, – согласился Роберт. – Если ты казнишься из‑за Опухоли, то дурак. Повлиять на гены так избирательно, чтобы произошла небольшая деградация живого и больше ничего, крайне сложно. Тем более, откуда нам знать: может, эти лавинообразные мутации и приведут в конечном итоге к тому, чего ты добивался.

– Нет, я не хотел! Я не добивался! – воскликнул вдруг биохимик. Он потянулся к виски, плеснул в свой стакан. Роберт перехватил бутылку, сделал несколько глотков.

– Вот тебе еще одно доказательство – нельзя пить в одиночку. Уже кричать начал, бьешь себя в грудь. Чего ради? – Роберт тяжело посмотрел на биохимика. – Мы не на фабрике игрушек работаем, а я не пастор, чтобы отпустить тебе грехи. Сам по уши в дерьме.

– Я написал генералу, – сказал Оливер, тупо глядя в потолок. – Требую официального расследования.

Роберт расхохотался.

– Ты спятил, дружище?! Он требует расследования! И это говорит человек, который больше всех хотел уйти в тень, спихнуть свою Опухоль на меня, Ральфа, на господа бога. Какая муха тебя укусила?

– Мне не хочется жить, Роберт. – Биохимик попробовал закурить, но тут же с отвращением отбросил сигарету. – С вами не бывало такого? Мне открылось… Я все понял… Мало того, что я ничтожество, так я еще и преступник.

– Можно подумать, что все остальные здесь разводят кроликов, – зло сказал Роберт. – Перестань заниматься мазохизмом.

– Вы ничего не знаете, шеф, – тупо повторил Оливер. – Я хуже тех фашистов, которые экспериментировали в лагерях смерти…

– Чего ты хочешь? – грубо спросил Роберт, которому вдруг стало противно находиться рядом с этим стенающим боровом.

– Избавиться от мук! – с пьяной горячностью воскликнул Оливер. – Я всегда считал, что совесть – это выдумка поэтов и неврастеников. А теперь она открылась, будто старая рана, и болит. Что мне делать?

– Застрелись, – посоветовал Роберт. – Самый простой выход. Я пока не пробовал, но, говорят, помогает.

Оливер привстал. Глаза его обрели осмысленность.

– Спасибо за совет, – без тени улыбки сказал он и добавил: – Я всегда считал тебя хорошим парнем, шеф.

– Проспись, – буркнул Роберт, направляясь к двери. – Сейчас пришлю к тебе Эвелину – пусть сделает успокоительный укол.

В городе Роберт решил позвонить брату и заехал на почту. Из Центра звонить не хотелось – он знал, что все их разговоры фиксируются на пленку.

Пока телефонистка связывалась с Лос–Анджелесом, он вышел на веранду. С запада на город заходили грозовые облака. Их еще пронзали солнечные лучи, и все вокруг окрасилось в зловещий сиреневый цвет. Роберт достал флакон с коньяком, сделал несколько могучих глотков.

«Напрасно я так с Оливером, – подумал он. – Может, в самом деле у человека душа заболела… Что‑то его, конечно, мучает. В таком случае – зачем темнить? Открылся бы, хотя какой из меня, черт возьми, духовник… Самому выть хочется…»

Он снова глотнул из флакона и невольно поежился, почувствовав затылком чей‑то взгляд: Его бесцеремонно разглядывал худой мальчишка лет десяти в заношенных джинсах и грязной желтой рубашке. Мальчишка сидел на ступеньках веранды. Время от времени он с независимым видом отворачивался и плевал в цветник. Взгляд у мальчишки был насмешливый и дерзкий.

Роберт поманил его рукой. Подойди, мол.

Мальчишка насторожился и нехотя встал.

– Хочешь заработать доллар? – спросил Роберт.

– Еще как, сэр.

– Вот, возьми. И сделай милость – не торчи перед глазами.

– Понял, сэр. Исчезаю.

– Мистер… Вы заказывали Лос–Анджелес, – напомнила телефонистка. – Соединяю.

Роберт узнал голос Луизы, жены брата, и обрадовался.

– А где Ред? – спросил он.

– Ты откуда звонишь? – вопросом на вопрос ответила Луиза. – Не из города?

– Нет, Лу. От себя. А Ред дома?

– Жаль, что от себя, – огорчилась Луиза. – Мы тебя ждем, ждем… Ты второй год обещаешь приехать, и все никак. Ред уже боится, что ты там загордился, забыл о нас. Он тебя часто вспоминает.

– Я – ничего, Лу. Как‑нибудь выберусь. Обязательно! К Рождеству, а может, и раньше. Дай‑ка Реду трубку.

– Его нет дома. Ред решил устроить в нашем домике водяное отопление. Возится сейчас там с трубами, котлом.

– Какой еще домик? – удивился Роберт.

– Как? Ты не знаешь? Я ведь писала тебе… Мы весной купили участок. Кстати, спасибо тебе за деньги – они нам очень пригодились. Ред надеется, что года за три мы с тобой полностью рассчитаемся.

– Пустяки, это подарок, – пробормотал Роберт. Что‑то сдавило ему сердце и не отпускало: если он правильно понял, сбылась наконец отцовская мечта. – Большой участок, Лу, где он находится?

– На берегу. Четыре акра. Ты знаешь, я посеяла возле дома море цветов. И твою любимую магнолию посадила. Приезжай и живи там сколько захочешь.

Роберт сглотнул ком, застрявший в горле.

– А где малышка Каролина? – спросил он.

– Ее от Реда за уши не оттянешь. Помогает… Она тебя тоже часто вспоминает. И все спрашивает, когда же мой дядя приедет. А Ред к твоему приезду так забил бар, что он буквально ломится.

Роберт криво улыбнулся, вспомнив, как они с братом в один из его приездов за несколько дней разгромили бар Реда. Выпили все подчистую. Им не хватало дней, чтобы наговориться. Они сидели еще и по ночам, в большой комнате, и однажды нечаянно разбудили Луизу: пустая бутылка из‑под бренди покатилась под стол, опрокинула еще целую батарею…

– Я… обязательно… приеду, – запинаясь, сказал Роберт в трубку.

– Ты странно говоришь. Ты случайно не болен?

– Я здоров, как Змей. – Он засмеялся, но тут же понял: слово «Змей» для Луизы ровным счетом ничего не значит. – Извини, Лу. Я, наверное, немного перебрал. К тому же меланхолия какая‑то прицепилась.

– Тебе надо жениться, – вздохнула Луиза на другом конце провода. – То же самое и Ред говорит. А еще тебе надо отдохнуть. Брось ты все к чертям и прилетай к нам, а?!

– У нас дождь пошел, – сказал Роберт, глядя сквозь стекло кабинки на улицу. – А у вас?

– Не поняла, какие‑то помехи.

– Погода, говорю, какая?

– Отличная погода. Солнце, тепло. У нас еще купаются… Так что передать Реду насчет твоего приезда?

– Скажи: я люблю его, – Роберт вдруг почувствовал, что по щекам текут слезы. – И Каролине скажи то же самое… Я так и думал, что у вас солнце.

– Ты опять меня пугаешь, – Луиза всхлипнула. – Не мучай себя. Приезжай скорее…

– Я послал вам сегодня деньги, – перебил ее Роберт. – Это подарок. Купи что‑нибудь Каролине… И ищи невесту, раз надумала меня женить.

Он положил трубку, вышел на веранду.

– Почему ты плачешь? – спросил его все тот же мальчишка, которого, очевидно, загнал сюда дождь. – Тебе больно? Ушибся? Я заметил: люди часто ударяют себя дверками кабин.

– Ударился, – согласился Роберт.

– Прочитай молитву, – посоветовал мальчик. – Пока будешь читать, оно и переболит.

– Я позабыл все молитвы, – признался Роберт. Мальчик уже не казался ему назойливым.

– Тогда выругайся, – сказал маленький учитель. – Здорово помогает. Сам пробовал.

– Ладно. Сделаю, как ты говоришь. Только чуть позже.

Он подмигнул мальчишке и побежал к машине – прямо по лужам, на которых лопались дождевые пузыри.

Роберт тронул автомобиль с места, левой рукой достал флакон и допил коньяк.

Он машинально вел свой «Альфа–Ромео», погрузившись в воспоминания. Вечер, мать зовет их ужинать, а они с Редом затаились в кустах сассафраса – им радостно слышать в голосе матери тревогу, ноздри щекочет запах только что сваренной молодой кукурузы, и они в конце концов не выдерживают, выскакивают из своего укрытия, крича во все горло: «Мы здесь, мама…» Смрадные заросли Опухоли… «Познакомьтесь, генерал Гейли, представитель заказчика…» Смуглое лицо Небесной лыжницы. В глазах ее – ужас… Оскаленная морда собаки и хлесткие, будто удары бича, выстрелы… Все перемешалось. И если видения детства – просто картинки, от которых щемит сердце, то дальше во всем появляется боль. Скрытая и явная, чужая и своя. Оказывается, мир построен на боли. Она, она основа жизни, а не радость и не сострадание. Если так, то зачем… Зачем жить? Чтобы страдать и приносить страдания другим? Ведь «доброе оружие» – блеф. Все они, обитатели Центра, убийцы–идеалисты, он это отлично знает. Западня проглотила их, горстку благородных негодяев, но разве она может быть сыта такой малостью? Уже сейчас их Западня может стать западней для всего человечества… А Луиза в Калифорнии садит магнолию… Бедная Луиза…

Роберт прижал педаль газа.

Машина неслась по шоссе будто снаряд, поднимая в воздух тучи воды. Были мгновения, когда Роберт управлял уже интуитивно: «дворники» не успевали очищать стекло.

Справа промелькнул знакомый рекламный щит. Роберт, который часто ездил по этой дороге, знал: через несколько миль от федерального шоссе отделится узкая бетонная лента. Над ней надпись: «Проезд запрещен. Собственность министерства обороны». Свернув на нее, он тоже станет «собственностью», ибо дорога эта ведет к Центру, то есть в Западню. И еще он знал: там, на перекрестке, стоит плод чьего‑то чудовищного воображения: бетонный колосс статуи Раскрепощения, а точнее – шлюхи, пытающейся то ли взлететь, то ли прыгнуть.

«Может, и мне раскрепоститься? – мелькнула безумная мысль. – Я же насоветовал Оливеру? Насоветовал? А почему бы мне и самому не воспользоваться своим советом? Железобетон – штука надежная. Упрощает жизнь. До уровня лепешки…»

Ему стало вдруг жарко. Роберт непослушными руками открыл верх машины, но ветер вперемешку с дождем не остудил ни лица, ни души.

Стрелка спидометра перескочила через последнюю отметину на шкале.

Показалась громада статуи.

– Эй, девка! – крикнул Роберт и пьяно захохотал. – Принимай клиента! Сейчас раскрепостимся…

Он повернул руль немного вправо. Бетонное основание колосса рванулось навстречу, надвинулось, выросло под небеса. Все… Сейчас! Роберт закрыл глаза…

Удара не последовало.

Автомобиль запрыгал, затем его бросило сначала в одну, потом в другую сторону, перевернуло… и Роберт окончательно очнулся от предсмертной эйфории. Машина лежала рядом, вверх колесами, которые продолжали бешено вращаться. Он попытался встать. Руки дрожали от запоздалого испуга, а ноги скользили в раскисшем черноземе вспаханного поля. По–прежнему лил дождь.

Все еще ничего не понимая, Роберт доковылял до основания статуи, на котором не было даже царапины. Его удивило и то обстоятельство, что бетон, несмотря на дождь, был абсолютно сухим. Он протянул руку. Рука, не встретив ни малейшего сопротивления, вошла в серый монолит.

– Ха–ха–ха! Проклятый идиот! Как же ты не догадался, кретин?! Фальшь… Все фальшь! – Роберт выкрикивал проклятия и без толку пинал ногами объем голографического изображения. Колосс состоял… из воздуха.

Придя в себя, Роберт попытался связаться с Центром. Браслет связи не работал: очевидно, повредился, когда его хозяин падал из машины. Дождь заливал лицо, которое Роберт так и не смог толком оттереть от грязи.. Мокрый и несчастный, он стоял у подножья гигантского фантома и соображал: что же делать? Затем, выругавшись, вернулся на шоссе и побрел к ближайшему телефону, чтобы вызвать вертолет.

Роберт мылся под душем, как никогда, долго. Горячая вода нещадно секла тело. Она, как ни странно, усмирила отчаянье и развеяла скорбь. Вода очищала. Мозг – от пьяного дурмана, а тело от преждевременной усталости, которая губит всех нервных людей. Когда Роберт выключил оба крана и надел халат, прежние беды и проблемы показались ему почти ничтожными. Чувство одиночества и неудовлетворенности миром? Господи, как это знакомо: банальнейшие проявления комплекса неполноценности. Угрызения совести? Чушь все это… Пусть мир содрогается от стыда за свое ничтожество. Он, Роберт, не хуже других. Может, даже лучше. По крайней мере у него в душе осталось хоть несколько капель сострадания. Неизвестно, правда, – зачем…

Роберт оделся и, чувствуя себя обновленным, решил зайти к биохимику.

«Надо извиниться и приободрить толстяка. Мы одной веревочкой связаны… – думал он по пути. – Нечего и нечем мне кичиться. Мой монстр не лучше, а может, и похуже, чем генная бомба Оливера…»

У знакомой двери Роберт остановился, поднял руку, чтобы позвонить.

Он не успел коснуться кнопки звонка – за дверью грянул выстрел.

Роберт рванул дверь и замер от ужаса: посреди комнаты, уткнувшись головой в лужицу крови, лежал Оливер. Рядом валялся пистолет.

«Он все‑таки послушался моего совета, – внутренне содрогнулся Роберт. – Он нашел свою бетонную стену, за которой нас уже не мучают угрызения совести… Впрочем, может, Оливер только ранен и ему еще можно помочь?»

Роберт перевернул тело. Пустые глаза биохимика глядели сквозь Роберта и весь этот мир в запредельные далн. Роберту показалось, что в них застыло удивление. По–видимому, в последний миг жизни, уже заглянув туда, Оливер понял: нет никаких запредельных далей, миров, сфер… Ничего нет там. Все здесь, только здесь!

ВСТРЕЧА НАД ОКЕАНОМ

Планер набрал высоту, и Роберт выключил мотор. Небо сразу как бы подступило ближе, а когда он открыл фонарь кабины, то и заговорило: запело едва слышно в элеронах и плоскостях, зашумело свежим ветерком, негромко забренчало струной антенны.

Планер, ведомый автопилотом, шел широкими галсами вдоль берега океана. Затем Роберт направил его к Опухоли, над которой почти постоянно громоздились облака, и легкая машина стала то взбираться на восходящие токи, то скатываться с них, будто санки, в воздушные ямы.

Время уходило, и солнце повернуло ближе к западу, клонясь за черту окоема. Оно вызолотило тучи и землю, руки Роберта, и он улыбнулся, вспомнив, как боится полковник Хьюз мифического вируса «З», обитающего в зоне Опухоли.

«Пора домой, – подумал Роберт. – Я в самом деле спятил: методично и целеустремленно ищу в небе свои алкогольные галлюцинации. Надо будет проконсультироваться у Эвелины…»

Он взялся за штурвал, и тут в разрыве туч, в молочной дымке, соединяющей две небесные крепости, мелькнуло что‑то черное.

Лыжница!

Роберт включил мотор, бросил машину в крутой вираж.

«Она! Значит, то не было наваждение. Кто бы она ни была – она существует. Реальная, живая, такая красивая и… испуганная».

Девушка в черном свитере заметила планер и резко свернула в сторону, намереваясь спрятаться в недрах ближайшего облака. До нее было не больше полутора километров.

– Нет, милая, – прошептал Роберт, сжимая штурвал. – Я не дам тебе уйти. Хватит меня дурачить.

Он быстро настиг беглянку, но в последний момент лыжница вновь обманула его: нырнула вниз, и Роберту пришлось делать новый вираж.

– Не бойся меня! – крикнул он, привстав. – Не убегай, слышишь!

Теперь он следил за каждым движением девушки и вскоре, бросая планер из стороны в сторону, догнал ее.

– Куда же ты? – опять крикнул он. – Постой!

Лыжница обернулась на бегу, взмахнула рукой, будто хотела ударить преследователя или бросить в него камнем. В следующий миг она поскользнулась (господи, ну как можно поскользнуться в небе?) и упала на крыло планера.

Роберт схватил ее за руку.

Планер качнуло вправо, но автопилот тут же выровнял машину. Девушка рванулась, чтобы высвободиться. Внезапный и нелогичный страх за нее – свалится! вот сейчас свалится! – сжал сердце Роберта, и он заорал, удерживая ее уже двумя руками:

– Тебе что – жить надоело?! Упадешь!

В гневных глазах девушки мелькнула тень удивления. Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, она никак не могла отдышаться – жадно хватала ртом тугой встречный воздух, задыхалась.

– Дурак, – наконец прошептала она и снова попыталась высвободиться, но уже не так резко и настойчиво. – Некуда мне падать, понял? Отпусти меня!

Роберт молчал. Он даже глаза прикрыл, стараясь, чтобы руки его не сделали больно небесной лыжнице, чтобы они заговорили ее страх.

– Вы стервятники. – Девушка заплакала. – Вы хуже стервятников. Тем падали хватает, а вам живых людей подавай. Зачем, ну зачем ты охотишься за мной?

Ладонь у лыжницы была горячая, чересчур горячая.

– Послушай, – сказал он, – разве так охотятся? Да, верно, я искал тебя. Искал – это верно. Я думал – ты сон или мираж. Или привидение. Я тебя через иллюминатор первый раз увидел, помнишь? Ты испугалась тогда…

Планер, не рассчитанный на пассажира, резко сбавил скорость. Шум встречного потока воздуха стих.

– Ты вся горишь, – встревожился Роберт. Он осторожно погладил пальцами недоверчивую и напряженную ладошку девушки. – Простыла, наверно, в своих небесах… Ты не больна?

Лыжница повернула к нему золотисто–смуглое лицо. Слез на нем не было – высушил ветер, потрескавшиеся губы сложились в презрительную улыбку:

– Ты что, действительно дурак или прикидываешься? Привидение, фея, сон… Да, я больна, я – не человек. Ты же с этой проклятой базы, сам должен знать. Это вы сделали нас такими.

На Роберта будто дохнуло замогильным холодом Змея.

«Генная бомба, – обожгла его страшная догадка. – Значит, на полигон каким‑то образом попали люди. В зоне Опухоли я видел крыши… Хьюз заверял, что бунгало нежилые… Лыжница сказала „нас“… Получается, что Хьюз или не знает о людях, или лжет…»

– Сколько вас? Как вы попали в зону взрыва? Почему ты пряталась? – Он засыпал девушку вопросами. – Расскажи мне все. Я в самом деле из Центра, но, поверь, ни о чем не знал. Да и сейчас ничего не понимаю.

– Зачем тебе? – взгляд небесной лыжницы по–прежнему был враждебен. – Нас бессовестно обманули, сделали подопытными кроликами. Теперь преследуют. Могут в любое время убить… Ты один из них.

– Этого не может быть! – Роберт потряс головой, будто вновь увидел наваждение. – Ты что‑то путаешь, девочка. Ты, наверное, путаешь… Молчи. Ничего не говори. Мне надо подумать…

Они опустились ниже туч, и слева по курсу открылся буро–зеленый нарост Опухоли, над которым дрожало странное марево: там шевелились фантастических размеров то ли черви, то ли внутренности – розовые, омерзительные, как и само извращение природы, созданное Оливером.

«Вот почему он застрелился, – Роберт шаг за шагом постигал страшную механику эксперимента. – Он все знал.

Хьюз, конечно, знал. Вне всяких сомнений, это его идея – проверить „добрую“ бомбу на „человеческом материале“. Какой негодяй! Оливер успокоил свою совесть пулей… Теперь мне ясны его реплики: „Вы ничего не знаете, Роберт“ и „Спасибо за совет“. Но где найти пулю для Хьюза? И чем помочь несчастным?»

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Бланка.

– Расскажи обо всем, Бланка. Клянусь: я ничего не знал.

– Отпусти меня. Я не убегу.

Роберт разжал левую руку, а правой продолжал перебирать и гладить горячие пальцы небесной лыжницы, успокаивая ее и себя одновременно.

– Мы купили здесь землю и бунгало, по объявлению. Нам сказали, что все это осталось после съемок какого‑то фильма… – Девушка вздохнула, вытерла глаза. – Взяли гроши. Мол, потому что местность дикая, до ближайшего поселка около сотни миль. Отец давно хотел иметь свой угол. Свой, понимаешь?! И брат хотел…

– Понимаю, – поспешно сказал Роберт. – Мой отец тоже когда‑то мечтал о маленькой ферме. Не дождался… Я бы ему сейчас что угодно купил, да поздно. – Он достал из‑под сидения куртку, и ветер тотчас стал рвать ее из рук. – Надень. Здесь чертовски дует.

Бланка покачала головой.

– Не надо. Мне жарко. Я же говорила – мы теперь не люди. Все изменилось. Во мне, остальных наших людях… Дэвид, мой брат, говорит, что это мутация. Мы научились летать – очень быстро научились. А еще раньше – чувствовать. Все, что происходит вокруг. Но не здесь, а там, где мы живем. Я, например, и сейчас там все чувствую: что делают мои друзья, куда летит или ползет любая тварь, какое из растений растет или засыхает, кто кого хочет съесть. Я вижу каждого вашего охранника на вышке и знаю, о чем плачет или по какому поводу смеется его душа. Вон, кстати, колючая проволока. По ней бегут мириады серебристых мурашей. По–видимому, это ток… О чем тебе еще рассказать?

– Вас много? – спросил Роберт и не узнал свой голос.

– Двенадцать семей. Я не считала – сколько нас. Двое уже умерли, старики. Еще во время мутации. Ты же знаешь: бомбу взорвали зимой, когда здесь день и ночь лили дожди… Мы тогда ничего не поняли. Она мигнула, как зарница, напугала немножко – для гроз не то время. Потом мы забыли…

– Бланка! – воскликнул он, привлекая девушку к себе. – Любимая, чудо мое… Я тоже болен. Ты мне снилась и мерещилась. Каждый день, ежеминутно… Ты, наверное, не поймешь меня, потому что живешь своей болью. Можешь ли ты представить богатого ученого, который одинок и несчастен так же, как и ты? Я ведь тоже нелюдь, Бланка. Я искал тебя в небесах, слышишь, любимая. Я тоже мутант. – Он говорил горячо, полуприкрыв глаза, чтобы в слова не проникла фальшь. – По–видимому, я тоже облучен. Давно, еще в детстве. У меня была очень добрая мама, Бланка. Радиацию доброты еще никто не зарегистрировал, но она есть, существует. Я знаю это. Потому и мучаюсь…

Горячая ладонь небесной лыжницы легла ему на лоб. Роберт прервал свою полубезумную речь, потянулся к этой маленькой руке, стал ее целовать.

– Мой брат раньше был аптекарем, – тихо сказала Бланка. – Он много читал, многое знает. Он первым понял… Мы заболели. Вскоре после взрыва. Шел дождь – и все стало скользким и бурым, покрылось плесенью. Люди тоже. Началась лихорадка. Мы валялись без памяти в грязи, бредили, рвали на себе одежду, потому что в организмах происходило нечто несусветное: мы умирали и одновременно возрождались. Помню страшный зуд. Все, что связывает человека с внешним миром, болело и видоизменялось. Глаза то ничего не видели, а то, казалось, начинали различать даже шевеление молекул. Уши… Если бы ты знал, что они теперь слышат…

– Прости, – перебил ее Роберт, – я так понял, что ты чувствуешь весь биом Опухоли, то есть места, где взорвалась бомба. Это говорит о взрывоподобном развитии интуиции. Тогда почему ты мне не веришь, Бланка? Я же весь перед тобой. Ты меня видишь, правда же? Всего, насквозь?! Больше того. Ты давно должна ощутить мое одиночество и тоску. Старая история: мне катастрофически не хватает любви и понимания.

Бланка молча толкнула штурвал. Планер клюнул носом, ринулся к земле.

– Хватит меня мучить! – воскликнула девушка. – Ты в самом деле нелюдь. Или дьявол. Чего ты добиваешься? Какая еще любовь?! Встретились два урода… Убийца–философ объясняется своей жертве. Исповедываться надумал… – Бланка то ли засмеялась, то ли всхлипнула. – Давай, милый! – воскликнула она. – Последний шанс тебе. Сейчас будет отпущение всех грехов…

Она каким‑то чудом продолжала оставаться рядом с ним, в одноместной кабине, а земля и океан уже не раз поменялись местами, надвигаясь, падая на них – неотвратимо и ежесекундно.