Текст книги "Русская армия между Троцким и Сталиным"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)

«Уважаемый товарищ Троцкий.

Я просил бы вас очень взять на себя защиту грузинского дела на Ц.К. партии. Дело это находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем наоборот. Если бы вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным…»

Но остаться спокойным Ленину не удается. С большим опозданием он узнал о том, как Сталин кричал на Надежду Константиновну. Особенно неприятно ему было узнать, что Каменеву и Зиновьеву все известно, следовательно, слухи об этой истории могли распространиться достаточно широко.

В тот же день, 5 марта, утром, после того как Крупская уехала в наркомат просвещения, где она работала, Владимир Ильич продиктовал личное и строго секретное письмо:

«Товарищу Сталину.

Копия тт. Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хоть она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня.

Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения».

Ленин велел Володичевой запечатать письмо и отправить Сталину. Когда вернулась Крупская, она попросила не спешить с отправкой письма. Вероятно, она справедливо опасалась, что эта история может сказаться на здоровье Владимира Ильича и хотела как-то успокаивающе поговорить с мужем, а возможно, и со Сталиным – пусть он сам извинится, и об этой истории можно будет забыть.

Но разговор не состоялся. 6 марта Ленину стало хуже.

7 марта Володичева вручила Сталину письмо Владимира Ильича. Абсолютно уверенный в себе генсек тут же написал еле живому Ленину высокомерно-снисходительный ответ:

«Т. Ленину от Сталина.

Только лично.

Т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: «Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича» и пр.

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что– либо грубое или непозволительное, предпринятое «против» Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят».

Это письмо Ленин уже не прочитал. Сначала не хотели показывать сталинский ответ, чтобы ему не стало хуже. А 10 марта его разбил третий удар, от которого Владимир Ильич уже не оправился и влиять на политическую жизнь страны больше не мог. Руки у Сталина были развязаны…

После Гражданской войны отношения Ленина и Троцкого усложнились. Пока шла война, у них практически не было разногласий. Когда встал вопрос, как восстанавливать нормальную жизнь, начались споры, иногда очень жесткие. Впрочем, и Ленин и Троцкий считали споры и дискуссии естественным и необходимым делом. На личных отношениях это не отражалось.

В середине июля 1922 года уже тяжело больной Ленин, откликаясь на какое-то обострение отношений в политбюро, писал Каменеву: «Выкидывать за борт Троцкого – ведь на то Вы намекаете, иначе нельзя толковать – верх нелепости. Если Вы не считаете меня оглупевшим уже до безнадежности, то как Вы можете это думать???? Мальчики кровавые в глазах…»

На одном партийном совещании во время XI съезда партии в марте 1921 года Ленин говорил, что, несмотря на разногласия, «мы с Троцким сойдемся». И тут же добавил: «Он в аппарат влюблен, а в политике ни бе ни ме». Троцкий, наверное, обиделся, узнав, что о нем говорил Владимир Ильич. Но Ленин был недалек от истины…

Почему Троцкий вел себя так вяло и безынициативно, когда Ленин фактически выталкивал его на первые роли? Председатель Реввоенсовета оказался наивен, он не верил в то, что его могут свергнуть с вершины власти. По-настоящему он не стремился к первой роли. Ему нравилась его роль мудреца, который с недосягаемой вершины взирает на происходящее. Он не был охвачен этой неутихающей страстью к власти, поэтому и проиграл.

Завещание Ленина, как его ни толкуй, содержит только одно прямое указание: снять Сталина с должности генсека, остальных менять не надо, хотя Ленин и указал – довольно болезненным образом – недостатки каждого из самых заметных большевиков. Но получилось совсем не так, как завещал Владимир Ильич. Сталин – единственный, кто остался на своем месте. Остальных он со временем уничтожил.

Более того, само письмо Ленина стали считать троцкистским документом, чуть ли не фальшивкой. Сам Сталин предпочитал говорить о так называемом «завещании Ленина».

Ленин готовил это письмо к очередному, то есть XII съезду, который состоялся еще при его жизни. Как и всякий человек, он не верил в скорую смерть и надеялся на выздоровление. Но Сталин сделал все, чтобы письмо Ленина не дошло до делегатов съезда, которые – при жизни Владимира Ильича – могли бы и потребовать исполнения ленинских указаний.

Троцкий, обиженный резкостью ленинских слов и совершенно не понимая, что последует дальше, не позаботился о том, чтобы письмо Ленина стало известно делегатам.

На съезде выступление Троцкого было встречено такой бурной овацией, таким длительным, несмолкаемым громом аплодисментов, что Сталин и другие члены политбюро позеленели от зависти и злобы. А Ворошилов сказал, что «подобные овации просто неприличны, так можно встречать только Ленина».

Увидев, как вслед за Троцким в зал заседаний входит член ЦК Карл Радек, Ворошилов сказал:

– Вот идет Лев, а за ним его хвост.

Остроумный Радек ответил ему четверостишием:

 
У Ворошилова тупая голова,
Все мысли в кучу свалены,
И лучше быть хвостом у Льва,
Чем задницей у Сталина.
 

Делегации, которые приходили приветствовать съезд, провозглашали: «Да здравствуют наши вожди Ленин и Троцкий!» Имя Сталина они не вспоминали.

Троцкий увидел в этом признание партией его таланта и авторитета. А Сталин и другие твердо решили, что от Троцкого нужно избавиться. После XII съезда Сталин и его сторонники повели против председателя Реввоенсовета открытую борьбу.

Еще во время так называемой дискуссии о профсоюзах, когда партийная печать получила из аппарата команду атаковать Троцкого, Лев Семенович Сосновский, редактор газеты «Беднота», встретил Сталина во дворе Кремля и спросил:

– Почему вы обостряете эту борьбу?

Сталин объяснил наивному журналисту:

– Вы думаете, речь идет о судьбе профсоюзной резолюции? Речь идет о том, кому руководить партией.

Троцкий, окруженный множеством восторженных поклонников, не считал нужным готовить себе базу поддержки. Он не понимал, что это необходимо. За послереволюционные годы он привык к аплодисментам, восторженному приему, восхвалениям и считал, что так будет всегда. Западные коммунисты вообще говорили о нем как о символе революции.

В октябре 1922 года, когда Ленин еще был жив и действовал, Карл Радек выдал порцию комплиментов председателю Реввоенсовета:

«Если т. Ленина можно назвать разумом революции, господствующим через трансмиссию воли, то т. Троцкого можно охарактеризовать как стальную волю, обузданную разумом. Как звук колокола, призывающего к работе, звучала речь Троцкого…»

14 марта 1923 года «Правда» выпустила специальный номер, посвященный двадцатипятилетию образования социал– демократической партии в России. Все видные большевики представили в этот спецвыпуск свои статьи.

Самой заметной оказалась статья Карла Радека «Лев Троцкий – организатор побед»:

«Государственная машина наша скрипит и спотыкается. А что у нас вышло действительно хорошо, – это Красная Армия. Создатель ее, волевой центр ее, это – РКП в лице товарища Троцкого. Русская революция в военном деле действовала через мозг, через нервную систему и сердце этого великого своего представителя…

Только человек, так работающий, как Троцкий, только человек, умеющий так говорить солдату, как говорил Троцкий, – только такой человек мог сделаться знаменосцем вооруженного трудового народа…

Без него создание Красной Армии и ее победы требовали бы во много раз больше жертв. Если наша партия войдет в историю как первая партия пролетариата, которая сумела построить великую армию, то эта блестящая страница истории русской революции будет навсегда связана с именем Льва Давидовича Троцкого как человека, труд и дело которого будут предметом не только любви, но и науки новых поколений рабочего класса, готовящихся к завоеванию всего мира».

Статья Радека была воспринята однозначно: место заболевшего Ленина по праву может занять только один человек – Лев Давидович Троцкий. Можно представить себе, с какой ненавистью читал эту статью Сталин…

Но так думал не один только Радек.

Луначарский по-прежнему ставил Троцкого рядом с Лениным: «Ленин и Троцкий давно уже числились в наших рядах людьми столь огромного дарования, столь бесспорными вождями, что особенного удивления колоссальный рост их во время революции ни в ком вызывать не мог».

Поэт Сергей Есенин после встречи с Троцким сказал, что председатель Реввоенсовета – «идеальный тип человека».

Троцкий обладал даром увлекать за собой людей и не меньшим даром рождать врагов. Сталин возненавидел его в Царицыне, Зиновьев, председатель исполкома Коминтерна и хозяин Петрограда, – осенью 1919 года, когда он боялся, что наступающие войска Юденича возьмут город, и струсил, а Троцкий не счел нужным скрыть своего презрения к петроградскому вождю.

Троцкий сторонился этих людей и демонстративно остался в одиночестве.

«Хождение друг к другу в гости, прилежное посещение балета, коллективные выпивки, связанные с перемыванием косточек отсутствующих, никак не могли привлечь меня. Новая верхушка чувствовала, что я не подхожу к этому образу жизни. Меня даже и не пытались привлечь к нему. По этой самой причине многие групповые беседы прекращались при моем появлении, и участники расходились с некоторым конфузом за себя и с некоторой враждебностью ко мне. Вот это и означало, если угодно, что я начал терять власть».

Его положение в партии зависело от Ленина. Когда Ленин умер, звезда Троцкого закатилась, потому что он ничего не сделал ради удержания власти.

И по сей день историки ведут споры, кто же был вторым человеком в стране и партии после Ленина – Сталин или Троцкий? Рассекреченные спецсводки ОГПУ, которые после смерти Ленина составлялись ежедневно, свидетельствуют о том, что народ считал наследником Троцкого:

«Население не верит, что Троцкий болен… Среди масс наблюдается недовольство тем, что т. Троцкий отстранен… В связи с партдискуссией и болезнью т. Троцкого ходят толки, что портреты т. Троцкого уничтожаются, что т. Троцкий выступает против коммунистов ввиду того, что угнетают рабочих, что он арестован и находится в Кремле…»

Имя Сталина в спецсводках не упомянуто ни разу. В народе его просто не знали. Именно потому, что Троцкий многими воспринимался как законный преемник Ленина, он вызывал страх и ненависть у товарищей по политбюро.

Они все сплотились против Троцкого. И Зиновьев, и Каменев, и другие подозревали, что, если Лев Давидович станет во главе партии и государства, он выбросит их из партийного руководства. Поэтому недавние соратники сделали ставку на Сталина, ненавидевшего Троцкого. И тем самым подписали себе смертный приговор – со временем Сталин их всех уничтожит…

Троцкого фактически изолировали. Шестеро других членов политбюро собирались без него и все решали, на официальное заседание выносился уже готовый документ. Если Троцкий возражал, он оставался в полном одиночестве.

12 июля 1923 года «Правда» поместила его статью с протестом против широкой продажи водки – страна еще фактически жила в условиях сухого закона. В тот же день Сталин от имени политбюро (из семи членов политбюро наличествовали только двое – Сталин, Каменев, а также кандидат в члены политбюро Ян Эрнестович Рудзутак) потребовал «воздержаться от помещения в «Правде» дискуссионных статей по вопросу о продаже водки».

Во время отпуска Бухарина обязанности ответственного редактора газеты исполнял Евгений Алексеевич Преображенский, известный экономист, в недавнем прошлом секретарь ЦК и член оргбюро. Преображенский возмутился:

«Никакое новое решение в направлении возврата к продаже водки не может быть проведено без всестороннего и публичного обсуждения вопроса и без твердого большинства в партии за эту меру. Поэтому, не касаясь вопроса по существу (я лично против продажи водки), я нахожу совершенно ошибочным решение Политбюро от 12 июля и прошу об его отмене».

Сталин даже рад был поводу убрать из «Правды» Преображенского, сторонника Троцкого. 25 июля генсек писал Зиновьеву, отдыхавшему в Кисловодске:

«Вы, должно быть, знаете, что в связи с известным фельетоном Наркомвоена (в «Правде») против водки политбюро предложило «Правде» воздержаться от дискуссии по вопросу о водке. В ответ на это Преображенский прислал заявление в политбюро об ошибочности этого решения, «принятого частью ЦК» (то есть – политбюро), с просьбой отозвать его из «Правды».

Одновременно он сказал Сольцу (Аарон Александрович Сольц – член президиума Центральной контрольной комиссии партии. – Авт.), что «дело может дойти до раскола». Видимо, некоторые товарищи ищут «удобного» повода для очередного шума. Я думаю, что придется удовлетворить просьбу Преображенского, освободив его от тяжелой работы в «Правде» и создав какую-нибудь «временную редакционную группу»…»

Через день, 27 июля, политбюро постановило: «Признать, что письмо т. Преображенского является недопустимым по тону и непозволительным по содержанию. Удовлетворить просьбу т. Преображенского об освобождении его от работы в «Правде».

Преображенского заменила коллегия из шести человек во главе с Андреем Бубновым.

Редактор «Правды» Бухарин, отдыхавший в Кисловодске, возмущенно писал Каменеву, что Сталин «даже меня вывел из терпения, передав «Правду» Бубешке, даже не запросив меня. В результате М.И. Ульянова вызывает меня в Москву, все бунтуют. Не написали даже толком, почему выставили Преображенского. Так швыряться людьми нельзя, даже если они не правы».

Но Сталин не обратил внимания на протесты Бухарина.

Преображенский впоследствии отошел от политической деятельности, работал в наркомате финансов, Госплане, наркомате совхозов. В 1937 году его расстреляли…

Троцкий пытался сопротивляться, говорил, что в партии исчезает демократия, дискуссии становятся невозможными, партийные организации привыкают к тому, что не избранные, а назначенные сверху секретари ими просто командуют.

5 октября 1923 года Троцкий отправил письмо в политбюро, в котором писал, что «секретарскому бюрократизму должен быть положен предел… Партийная демократия должна вступить в свои права, без нее партии грозит окостенение и вырождение».

Верх в партии брали именно назначенные сверху секретари, но в партийных массах Троцкий все еще был популярен. И политбюро вынуждено было заявить:

«Будучи несогласным с т. Троцким в тех или иных отдельных пунктах, политбюро в то же время отметает как злой вымысел предположение, будто в ЦК партии есть хотя бы один товарищ, представляющий себе работу политбюро, ЦК и органов государственной власти без активнейшего участия т. Троцкого…» Это означало, что исход борьбы был еще неясен.

Но в решающий момент Троцкий сам вышел из игры, сильно заболев осенью 1923 года. Пока он лежал в постели, Сталин, Зиновьев и Каменев убирали сторонников Троцкого со всех ответственных постов.

Путь в ссылку

В вооруженных силах Сталина практически не знали. Для военных безусловным лидером был Лев Троцкий, поэтому генеральный секретарь предпринял особые усилия для того, чтобы лишить опасного соперника его опоры.

В сентябре 1923 года на пленуме Центрального Комитета люди Сталина предложили ввести в Реввоенсовет Республики нескольких членов ЦК – для укрепления партийного влияния. Троцкий выступил против, ловко сославшись на то, что новый состав РВС за границей истолкуют «как переход к новой, то есть агрессивной политике».

Сталин попытался ввести в Реввоенсовет хотя бы преданного ему Ворошилова «специально для наблюдения за военной промышленностью». Троцкий отбил и это предложение: как сможет Ворошилов заниматься промышленными делами, если он командует войсками Северо-Кавказского военного округа и постоянно находится в Ростове-на-Дону?

8 октября 1923 года Троцкий написал письмо всем членам ЦК и ЦКК, сообщая, что ему понятны причины атаки на военное ведомство. Он процитировал слова председателя Центральной контрольной комиссии, то есть партийной инквизиции, Валериана Куйбышева, который откровенно сказал Троцкому:

– Мы считаем необходимым вести против вас борьбу, но не можем вас объявить врагом; вот почему мы вынуждены прибегать к таким методам.

Троцкий критиковал ЦК за распространяющийся в партии бюрократизм и свертывание демократии и предупреждал, что аппарат встал над партией. «Партия живет на два этажа, – писал председатель Реввоенсовета, – в верхнем решают, в нижнем только узнают о решениях». Мнение рядовых членов партии не спрашивают, а они не смеют возражать против мнения начальства. Такая система сводит на нет внутрипартийную жизнь. А любые возражения рассматриваются как проявление фракционности.

Выступая потом на съезде, Троцкий говорил:

– Если я, по мнению иных товарищей, напрасно рисовал те или другие опасности, то я, со своей стороны, считаю, что я выполняю свой долг члена партии. Не только у отдельного члена партии, но даже у самой партии могут быть отдельные ошибки…

Сталин не признавал за собой никаких ошибок.

15 октября 1923 года сорок шесть известных в стране людей, старые большевики, активные участники революции и Гражданской войны, члены ЦК и наркомы, независимо от Троцкого обратились в ЦК и ЦКК с письмом: «Продолжение политики большинства Политбюро грозит тяжкими бедами для всей партии» – и требовали создать внутри партии режим «товарищеского единства и внутрипартийной демократии».

«Заявление 46» не было связано с обращением Троцкого, но Сталин искусно превратил оба письма в фракционное выступление, что считалось тяжким преступлением против партии. Всякое высказывание Троцким его точки зрения классифицировалось как фракционная борьба, хотя он выступал только от своего имени и не пытался сформировать вокруг себя группу.

Причем Сталин не торопился, понимая, что слишком резкие выступления против Троцкого удивят партию, и старался сделать так, чтобы партийная масса не поняла, в чем суть разногласий между Троцким и большинством политбюро.

В ноябре 1923 года секретарь Полтавского губ кома партии прислал Сталину личное письмо, жалуясь на то, что «секретари губкомов абсолютно не в курсе дела, не информируются ЦК о внутрипартийном состоянии, когда к величайшему нашему прискорбию об этом всюду говорят, об этом сплетничают в беспартийных кругах.

Я особенно имею в виду последнее разногласие в ЦК РКП, заявление тов. Троцкого и платформу 46. Ни заявления тов. Троцкого, ни платформу 46, само собой разумеется, читать не пришлось».

Что уж говорить о рядовых членах партии и вообще о стране, если даже крупный партийный руководитель не знал, что послужило поводом для бешеной атаки на Троцкого?

Сталин ответил в самых успокоительных тонах:

«Беда в том, что нельзя обо всем писать. Например, ЦК постановил не сообщать партийным организациям резолюции Пленума ЦК и ЦКК в октябре этого года по поводу некоторых разногласий внутри Политбюро. Разногласия эти, в сущности, не велики, они уже разрешены Пленумом ЦК и ЦКК, сами недоразумения отпали целиком или почти целиком, ибо мы продолжаем работать дружно».

В реальности атаки на Троцкого усиливались по мере того, как становится ясно, что Ленин уже не вернется к работе. За неделю до смерти Владимира Ильича XII Всероссийская партконференция осудила и высказывания Троцкого, и «письмо 46». Хотя, надо понимать, большая часть делегатов конференции следовала за политбюро, не очень понимая, за что и против чего воюет Лев Давидович.

Троцкого обвинили в том, что он создает в партии оппозицию, представляющую опасность для государства, поскольку в поддержку председателя Реввоенсовета высказывались партийные организации в вооруженных силах и молодежь. Выступления Троцкого для пущей убедительности именовались «мелкобуржуазным уклоном».

Судя по всему, эти решения партконференции, разносящие Троцкого в пух и прах, доконали Ленина. Он порвал со Сталиным и просил Троцкого отстаивать его позиции в политбюро. Когда Владимиру Ильичу прочитали материалы конференции, писала Надежда Константиновна Крупская, Ленин стал «волноваться». Это было 20 января 1924 года. На следующий день, 21 января, ему стало плохо, а вечером он умер от кровоизлияния в мозг.

Через несколько дней после его смерти Крупская написала Троцкому письмо:

«Дорогой Лев Давидович.

Я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал очень внимательно, потом еще просматривал сам.

И еще вот что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у Владимира Ильича к вам тогда, когда вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю вам, Лев Давидович, сил и здоровья и крепко обнимаю».

Но Ленина больше не было, и сталинский аппарат методично уничтожал Троцкого.

На январском 1924 года пленуме ЦК было решено образовать комиссию для проверки состояния Красной армии.

В комиссию вошли новый секретарь ЦК Андрей Андреев, заведующий отделом ЦК Андрей Бубнов, командующий Северо-Кавказским округом Климент Ворошилов, первый секретарь Закавказского крайкома Серго Орджоникидзе, переведенный из ГПУ в Реввоенсовет Иосиф Уншлихт, член Реввоенсовета Михаил Фрунзе, член президиума ЦКК и нарком рабоче-крестьянской инспекции Николай Шверник…

Руководителем комиссии стал Сергей Иванович Гусев, которого после возвращения из Туркестана, где он боролся с басмачами и занимался объединением Туркестана, Хорезма и Бухары, сделали руководителем инспекции Центральной контрольной комиссии партии по армии и флоту.

Гусев имел все основания ненавидеть Троцкого.

В январе 1921 года Сергей Иванович был утвержден начальником Политического управления Реввоенсовета Республики. Но Троцкий его с этой должности убрал.

7 ноября 1921-го Троцкий отправил Ленину записку:

«Я уже несколько раз говорил в Политбюро, что у нас фактически нет Пура. Это значит, что мы не можем как следует провести ни одной серьезной меры.

Товарищ Гусев – устал, всегда опаздывает и запаздывает, не слушает, не проявляет никакой инициативы. Товарищу Гусеву нужен длительный отпуск.

На его место нужно поставить энергичного, опытного, политически авторитетного работника. Мы выдвигали кандидатуры И.Н. Смирнова, Серебрякова, Белобородова. Они получали другие назначения. Со своей стороны Оргбюро никаких кандидатур не выдвигает.

Я считаю, что Центральный комитет недооценивает чрезвычайной критичности положения армии. У нас теперь не армия 1919/20 гг., а совершенно новая:

1) обиженный и недовольный комсостав;

2) сырой крестьянский молодняк в качестве красноармейской массы;

3) децимированный и расшатанный чисткой коммунистический состав.

В известный момент может оказаться, что у нас не армия, а карточный домик.

В этих условиях роль Пура огромна. А у нас Пура нет».

В январе 1922 года Гусев покинул свою должность, а в феврале был отправлен на Туркестанский фронт.

Два года спустя Сергей Иванович получил вожделенную возможность сквитаться.

3 февраля 1924 года пленум ЦК рассмотрел вопрос о ситуации в армии. Докладывал Гусев. Он опять обрушился на Троцкого за выдвижение военных специалистов:

– Во всех наших главных управлениях имеется засилье старых спецов, генералов… Реввоенсоветом не велось политики, направленной к тому, чтобы постепенно сменять старых спецов и ставить новых работников, которые у нас выросли в годы Гражданской войны, которые после Гражданской войны обучались и которые способны теперь занимать более высокие посты и справляться с делом лучше, чем старые спецы…

Пленум ЦК постановил: «Заслушав доклад комиссии и единогласно принятые ею резолюции, пленум ЦК констатирует наличие в армии серьезных недочетов (колоссальная текучесть, полная неудовлетворительность постановки дела снабжения и пр.), угрожающих армии развалом».

Пленум образовал комиссию в составе секретаря ВЦСПС Михаила Томского, заместителя председателя Госплана Георгия Пятакова, командующего войсками Сибирского военного округа Михаила Лашевича и Сергея Гусева «для обсуждения и выработки совместно с тов. Троцким проекта срочных мер, необходимых для оздоровления и укрепления армии».

Всю вину за бедственное положение армии возложили на Реввоенсовет.

Троцкий отверг обвинения, считая их интригами политбюро против армии, писал, что «всякими обиняками, а иногда и довольно открыто Реввоенсовет противопоставляется партии». Он резонно замечал, что боеспособность армии «зависит сейчас на девять десятых не от военного ведомства, а от промышленности». Троцкий говорил, что армии сознательно не дают денег.

И был прав.

Исследование, опубликованное в «Военно-историческом журнале» (2001, № 11), показывает, что бюджет армии резко сократили после того, как Ленин, заболев, перестал работать.

После Гражданской войны началось сокращение ассигнований на вооруженные силы. Первоначально они были совершенно разумны, потому что быстрыми темпами шло сокращение армии. Но когда сокращение закончилось, военные ассигнования все равно урезали и урезали.

В феврале 1924 года Реввоенсовет принял решение: «Поставить перед правительством вопрос о неизбежности в случае неассигнования необходимых сумм, либо сокращения национальных формирований, либо сокращения армии».

Через две недели Реввоенсовет констатировал: «Ассигнования, произведенные на армию на февраль и март, ставят армию нынешней численности в совершенно тяжкое положение, еще более ухудшающее ее нынешнее положение». Уже не на что стало кормить армию и проводить боевую учебу.

Тем не менее сокращение военных расходов продолжалось. Предложенную правительством смету расходов Реввоенсовет признал «совершенно неприемлемой и противоречащей интересам обороны». 17 августа 1924 года Реввоенсовет сообщил, что дальнейшее сокращение расходов требует новых сокращений армии. Результат предсказать несложно: «армия такой численности, то есть ампутированная на треть, ни в коем случае не может отвечать задачам обороны, имея в виду реальные силы возможных врагов».

Беспристрастный анализ экономического и финансового положения страны показывает, что не было нужды доводить армию до такого положения. Все это делалось только для того, чтобы подорвать позиции Троцкого, обвинить его в плохом управлении вооруженными силами и настроить против него Красную армию.

Как только Троцкого убрали из армии, деньги нашлись. На том же январском (1925 года) пленуме ЦК, который утвердил Фрунзе председателем Реввоенсовета, Михаил Васильевич попросил дополнительно выделить армии пять с половиной миллионов рублей. И пленум выделил эти деньги! Осенью 1925 года по просьбе Фрунзе было принято решение повысить денежное содержание всему начальствующему составу Красной армии. В 1928-м на армию тратили вдвое больше, чем в 1924-м.

Февральский пленум 1924 года поручил провести оздоровительную работу в армии. В Сухуми, где лечился Троцкий, приехала делегация ЦК – член политбюро Михаил Томский, член ЦК Пятаков, Фрунзе и Гусев, – чтобы согласовать с ним кадровые перемены в Реввоенсовете Республики. По словам Троцкого, «это была чистейшая комедия» – все было решено заранее.

Первой жертвой стал заместитель председателя Реввоенсовета Эфраим Маркович Склянский, верный помощник Троцкого на протяжении всей Гражданской войны.

«На нем прежде всего выместил Сталин свои неудачи под Царицыном, свой провал на Южном фронте, свою авантюру под Львовом», – писал Троцкий.

Военному врачу Склянскому не было и тридцати лет, когда он стал человеком номер два в военном ведомстве Советской России. Принимал активное участие в Октябрьском вооруженном восстании. 25 октября 1917 года Склянский с отрядом красногвардейцев занял штаб Петроградского военного округа.

Он был включен в состав коллегии наркомата по военным и морским делам, возглавил Военно-хозяйственный совет и занимался организацией и снабжением Красной армии. 23 ноября 1917-го его утвердили заместителем наркома по военным делам, возложив на него обязанности осуществлять общее управление военным министерством.

Когда наркомом стал Троцкий, он сразу оценил организационные таланты своего заместителя. В марте 1918-го Склянского ввели в Высший военный совет, затем в РВС Республики. 26 октября 1918-го Склянский был утвержден заместителем председателя Реввоенсовета. Он, по словам Троцкого, отличался «деловитостью, усидчивостью, способностью оценивать людей и обстоятельства», то есть он был умелым администратором, или, как сейчас бы сказали, менеджером.

Склянский вспоминал, с чего начиналась Красная армия: «Действующая армия слагалась сначала из отдельных мелких отрядов, действующих на далеких окраинах. Армии, как таковой, в сущности, не было, и Народному комиссариату по военным делам приходилось руководить этими небольшими отрядами, иной раз не выше роты, находящимися вдобавок вне пределов досягаемости».

Сергей Иванович Гусев, который приложил руку к отставке Склянского, и тот должен был признать на пленуме ЦК:

– Вы знаете, что сначала был Реввоенсовет, состоящий из огромного количества членов, которые фиктивно числились, а фактически руководил делом товарищ Склянский, который сидел в Москве.

«Склянский, – писал Троцкий, – председательствовал в мое отсутствие в Реввоенсовете, руководил всей текущей работой комиссариата, то есть главным образом обслуживанием фронтов, наконец, представлял военное ведомство в Совете Обороны, заседавшем под председательством Ленина… Он был всегда точен, неутомим, бдителен, всегда в курсе дела. Большинство приказов по военному ведомству исходило за подписью Склянского…»