Текст книги "Русская армия между Троцким и Сталиным"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

Отказ от присяги

Владимир Александрович Антонов-Овсеенко родился 9 марта 1884 года в Чернигове в семье офицера – поручика резервного пехотного полка. Отец, дворянин (захудалый, неизменно добавлял Антонов-Овсеенко в автобиографиях), дослужился до капитана. Умер рано, в 1902 году.

За год до смерти отца, в 1901-м, Владимир Антонов-Овсеенко окончил Воронежский кадетский корпус и поступил в Николаевское военное инженерное училище. Но через месяц за отказ присягнуть «на верность царю и отечеству» был посажен на одиннадцать суток под арест и отдан отцу на поруки. Отказ от присяги объяснил «органической ненавистью к военщине», что любопытно слышать от будущего военного министра.

Зимой 1901 года Антонов-Овсеенко вступил в социал– демократический студенческий кружок в Варшаве. Весной 1902 года ушел из дома, работал в Питере чернорабочим в Александровском порту, потом кучером в «Обществе покровительства животным».

Осенью 1902 года все же поступил в Петроградское юнкерское училище. В 1903 году болгарский революционер Борис Спиридонович Стомоняков, который в Советской России станет заместителем наркома иностранных дел, свел его с большевиками. В августе 1904 года Антонова-Овсеенко арестовали с грузом нелегальной литературы.

Он просидел всего десять дней. По распоряжению великого князя Константина Константиновича юнкера освободили – великий князь, известный своим либерализмом, покровительствовал молодым военным.

Антонов-Овсеенко окончил училище и был выпущен офицером в 40-й пехотный Колыванский полк, который стоял в Варшаве. Но большой пользы от него армии не было. Военная карьера его не интересовала. Владимир Александрович мечтал о революции, а для социал-демократов представлял интерес как один из немногих присоединившихся к ним офицеров.

Осенью 1904 года ему поручили навестить однокашников по юнкерскому училищу, чтобы прощупать молодых офицеров: кто из них готов сотрудничать с социал-демократами. Он побывал в Москве, Екатеринославе, Одессе, Киеве, Вильно, восстанавливая связи со старыми приятелями.

Антонов-Овсеенко создал Варшавский военный комитет РСДРП. Весной 1905 года Антонова-Овсеенко перевели на Дальний Восток, где шла война с Японией. На фронт Владимир Александрович не поехал, дезертировал и перешел на нелегальное положение. Он готовил восстание в Ново-Александрии двух пехотных полков и артиллерийской бригады. Восстание сорвалось, и Антонов-Овсеенко поспешно уехал в Вену. Благо в те времена это не представляло особого труда.

Владимир Александрович был близок к меньшевикам и по их поручению отправился в Петроград, где работал в меньшевистской военной организации. В июне он был арестован в Кронштадте. Его выдал успешно работавший секретный агент охранного отделения полиции Доброскок, которого именовали «Николай – золотые очки». Но объявленная в октябре амнистия позволила ему выйти на свободу. Он входил в состав объединенной военной организации, которой руководил известный социал-демократ Виктор Павлович Ногин, редактировал подпольную газету «Казарма».

В начале апреля 1906 года во время конференции военных организаций в Москве Антонов-Овсеенко вновь был арестован – вместе с Емельяном Ярославским, будущим секретарем ЦК, Розалией Землячкой, которая станет заместителем Сталина в правительстве, и многими другими видными большевиками.

Но охраняли арестованных не слишком бдительно, поэтому через пять дней они с Ярославским бежали из Сущевского полицейского дома, проломив стену. Через месяц Антонов– Овсеенко отправился в Севастополь для подготовки вооруженного восстания, которое действительно вспыхнуло в июне.

На свободе Антонов-Овсеенко оставался недолго. При новом аресте свою настоящую фамилию он благоразумно не назвал, выдавал себя за некоего Антона Кабанова. Но прокуратуре и суду это не помешало. После почти годичного следствия он был приговорен к смертной казни, вскоре замененной двадцатилетней каторгой. Впрочем, буквально через месяц (в июне 1907 года), накануне отправки на каторгу из Севастополя, он бежал вместе с двадцатью заключенными. Московские товарищи организовали побег с размахом – стену тюрьмы взорвали, а часового обстреляли.

Антонова-Овсеенко благополучно переправили в Финляндию, где ему сделали новые документы, вполне надежные, и он смог вернуться в Москву. Первая русская революция закончилась, наступило время кропотливой агитации среди рабочих. Он организовал несколько рабочих кооперативов, сотрудничал с профсоюзом печатников, помог большевикам установить контроль над местным обществом трезвости и основал «Клуб разумных развлечений», который использовался как ширма для революционной работы.

В 1909 году его выдал главный агент охранного отделения полиции среди большевиков член ЦК Роман Малиновский. Антонов-Овсеенко был арестован, но через три дня по ошибке выпущен. Уехал в Киев, но и там шли аресты. Он поспешно вернулся в Москву и тут опять был задержан. Полгода просидел под чужим именем в тюрьме. Товарищи по партии выручили его, организовав мнимое опознание, – нанятые свидетели утверждали, что знают его как Антона Гука, который никогда не занимался недозволенной деятельностью. В феврале 1910 года «Антона Гука» выпустили на свободу.

Постоянные провалы заставили Антонова-Овсеенко в июле 1910 года уехать за границу. Правда, в Германии его арестовали теперь уже немецкие жандармы, но России не выдали, потому что за него вступились влиятельные немецкие социал-демократы. Тем не менее пришлось перебраться в Париж. В 1914 году Антонов-Овсеенко расстался с меньшевиками.

В мае 1917 года, получив амнистию от Временного правительства, вернулся в Россию. Он сразу же вступил в партию большевиков и стал заниматься пропагандой среди военных.

Штурм Зимнего дворца

Октябрь 1917 года был звездным часом Антонова-Овсеенко. Военные познания и энергия выдвинули его в число главных действующих лиц Октябрьской революции.

Антонов-Овсеенко прошел в Учредительное собрание от Северного фронта. Он был избран во Всероссийское бюро военных организаций и назначен комиссаром при финляндском генерал-губернаторе.

В октябре был образован Петроградский военно-революционный комитет, которому было поручено готовить восстание. Председателем утвердили левого эсера Павла Евгеньевича Лазимира, заместителем председателя – видного большевика Николая Ивановича Подвойского, секретарем – Антонова– Овсеенко, как военного человека.

В середине октября Антонов-Овсеенко появился в ЦК социал-демократии Латышского края для переговоров относительно роли латышей в перевороте. Латыши полностью одобрили идею восстания. Латышские части станут своего рода гвардией большевиков.

За несколько дней до революции Леонид Борисович Красин (соратник Ленина и будущий нарком в те месяцы довольно скептически относился к большевикам) в письме жене, остававшейся за границей, живописно обрисовал ситуацию в Петрограде:

«Питер поражает прежде всего, конечно, грязью и затем какой-то отрешенностью, запустением, жалкой выморочностью. Улицы и тротуары залиты жидкой грязью, мостовые полуразрушены, сломанные там и сям решетки, перила, водопроводные тумбы или люки – остаются неисправленными, стекла немыты, много пустующих заколоченных лавчонок (хлебных, овощных) – все в целом имеет вид города если не оставленного жителями, то во всяком случае населенного пришельцами, настолько мало заинтересованными в каком-либо благоустройстве, что они не считают нужным делать самого элементарного ремонта.

Улицы заметно опустели: не то убыло жителя (статистика будто бы говорит противное), не то он сидит дома из-за бесцельности покидать жилье (веселого все равно ничего не увидит) или же из-за отсутствия средств передвижения и даже калош.

Меньше стало даже солдат, хотя все еще предостаточно, и идиотские физиономии плюющих семечками «революционеров» по-прежнему украшают пейзаж.

По погоде настроение у толпы более кислое и злое, чем летом, да и в политике идет какая-то новая анархистско-погромная волна, перед которой, кажется, даже бесшабашные большевики начинают останавливаться в раздумье…

Пожалуй, если бы Корнилов не поторопился, его выступление могло бы найти почву. Сейчас испуганные обыватели с трепетом ждут выступления большевиков, но преобладающее мнение, что у них ничего не выйдет или выйдет решительный и уже непоправимый провал.

Еда пока что есть, хотя мало и цены ужасные…»

Все знали, что большевики готовятся взять власть, но никто не решился им помешать.

25 октября Антонов-Овсеенко руководил захватом Зимнего дворца и арестом Временного правительства.

«Разумеется, трудно поверить, – вспоминал известный художник Юрий Анненков, – что низкорослый, патлатый, очкастый Антонов-Овсеенко, бывший офицер царской армии, находился в этот день одновременно: в Смольном институте, в Петропавловской крепости, у здания городского телефона, у главного почтамта, на крейсере «Аврора», на Дворцовой площади, на отдаленной набережной при высадке кронштадтских матросов, на минном заградителе «Амур», в Зимнем дворце при аресте министров Временного правительства, в толпе на Троицком мосту, оберегая их от самосуда… Но действительно было именно так…

В молочном тумане над Невой бледнел силуэт «Авроры», едва дымя трубами. С Николаевского моста торопливо разбегались последние юнкера, защищавшие Временное правительство. Уже опустилась зябкая, истекавшая мокрым снегом ночь, когда ухнули холостые выстрелы с «Авроры». Это был финальный сигнал.

Я присутствовал на Дворцовой площади в качестве неисправимого ротозея («живописец живет глазами»). Добровольческий женский батальон, преграждавший подступ к Зимнему дворцу, укрывшийся за дровяной баррикадой, был разбит. Дрова разлетелись во все стороны. Я видел, как из дворца выводили на площадь министров, как прикладами били до полусмерти обезоруженных девушек и оставшихся возле них юнкеров…»

Специальная комиссия Петроградской городской думы установила, что трое женщин-солдаток при штурме Зимнего были изнасилованы и одна покончила жизнь самоубийством.

В ночь на 25 октября 1917 года весь состав ЦК партии большевиков, в том числе Ленин, ночевал в комнате № 14 Смольного дворца, прямо на полу. По воспоминаниям Андрея Сергеевича Бубнова, члена Военно-революционного комитета, «Ильич очень торопил с взятием Зимнего и ругался весьма здорово, когда не было сообщений о ходе наступления».

«В 10-й комнате, на верхнем этаже, шло беспрерывное заседание Военно-революционного комитета, – писал американец Джон Рид. – Приходили: Подвойский, худой, бородатый штатский человек, в мозгу которого, созревали оперативные планы восстания; Антонов, небритый… шатающийся от бессонницы, Крыленко, коренастый, широколицый солдат с постоянной улыбкой, оживленной жестикуляцией и резкой речью; Дыбенко, огромный бородатый матрос со спокойным лицом. Таковы были люди этой битвы за власть Советов и грядущих битв».

«Громадный город как бы вымер, – вспоминал будущий главнокомандующий Красной армией Николай Васильевич Крыленко. – Ни души на улицах. Иногда лишь гремели, с грохотом прокатываясь вдоль Невского, броневые автомобили и, громыхая, подтягивались к Зимнему дворцу трехдюймовые орудия…

Ударный женский батальон к вечеру сдался; жалкая горсть юнкеров, защищавшая подступы к Зимнему дворцу, забаррикадировалась за поленницами сложенных у ворот дров и с полной безнадежностью ждала решительной атаки. До самой поздней ночи никаких активных действий не предпринималось. К двенадцати же часам все было кончено…

Правительство Керенского пало, так как за ним не оказалось никакой реальной силы. Ни один полк не двинулся на его защиту, и, наоборот, все полки Петроградского гарнизона повиновались приказаниям комиссаров Военно-революционного комитета Петроградского Совета».

На улицах Петрограда остались только отряды красногвардейцев и патрули войск, присоединившихся к большевикам.

Леонид Красин писал семье через неделю после революции:

«Воображаю, сколько всякой чепухи сообщалось в ваших газетах за эту последнюю неделю! Вкратце дело обстояло так.

Временное правительство и Совет Республики за последние недели проявили какой-то такой паралич всякой деятельности и воли, что у меня уже возникал вопрос: да не политика ли это и не собирается ли Керенский и компания дать большевикам, так сказать, зарваться и затем одним ударом с ними покончить.

В действительности покончили с ним большевики нападением на Зимний дворец, в котором в последний момент не было иной защиты, кроме юнкеров и смехотворного женского батальона. Весь остальной гарнизон, подвергавшийся в течение трех недель безудержному воздействию большевиков, отказался выступать на защиту Временного правительства, и все оно к вечеру 25 октября оказалось в казематах Петропавловки, кроме Керенского, который бежал в Гатчину…

Жертв почти не было, матросы и Красная гвардия вели себя вполне достойно, только солдаты кое-где в Зимнем дворце, а еще вернее – переодетые солдатами уголовные элементы коснулись слегка кое-каких сундуков с драгоценными вещами.

У нас все в порядке, и нигде по соседству никакого ущерба никто не потерпел. Город занят советскими войсками и Красной гвардией, которые поддерживают пока что полный порядок. О красногвардейцах (рабочих) вообще хорошо отзываются. Они основательно дерутся и соблюдают полный революционный порядок, так что покамест хулиганам нет ходу».

Подробнейшим образом о том, что 25 октября происходило в Зимнем дворце, написал участник его обороны поручик Александр Петрович Синегуб, преподаватель Петроградской школы прапорщиков инженерных войск. Его записки появились в «Архиве русской революции», издававшемся в эмиграции.

Утром 25 октября главный штаб Петроградского военного округа приказал школе прапорщиков явиться к Зимнему дворцу для «усмирения элементов, восставших против существующего правительства». Синегуб во главе батальона юнкеров отправился исполнять приказ. Встретив патруль 2-й Ораниенбаумской школы прапорщиков, бодро сказал:

– Мы быстро установим границы должного поведения для господ хулиганствующих. Эх, черт возьми, разрешили бы арестовать Ленина и компанию, и все пришло бы в порядок.

Батальон построили лицом к Зимнему дворцу и правым флангом к главному штабу округа.

Появился военный комиссар при верховном главнокомандующем поручик Владимир Станкевич, бывший преподаватель полевой фортификации в школе прапорщиков, о чем он не преминул напомнить:

– Я рад, что некоторым образом родная мне школа… Старший курс должен помнить меня… Я сейчас приехал из армии. Я свидетельствую вам, что вера армии в настоящий состав правительства, возглавляемого обожаемым Александром Федоровичем Керенским, необычайно велика. Везде царит вера в ясную будущность России. И только здесь, в столице, в Красном Петрограде, готовится нож в спину революции. Я рад и счастлив приветствовать вас, так решительно и горячо, без колебаний отдающих себя в распоряжение тех, кто единственно имеет право руководства жизнью народа до дня Учредительного собрания.

Станкевич пожал руки офицерам и исчез.

Юнкеров под командованием Синегуба один из комиссаров Временного правительства распорядился отправить на охрану Мариинского дворца, где заседал Совет Республики – так называемый предпарламент, образованный представителями различных партий и общественных организаций. Совет Республики должен был действовать до созыва Учредительного собрания.

Синегуб попросил выдать патроны.

– Патроны? Зачем? – удивился комиссар Временного правительства.

– У нас мало. По пятнадцати штук на винтовку. Пулеметов и гранат совсем нет. Обещали здесь выдать, но добиться…

– Это лишнее. Дело до огня дойти не может. И пятнадцати штук за глаза хватит. Огня без самой крайней необходимости не открывать. А если и подойдет к Мариинскому дворцу какая-нибудь хулиганствующая толпа, то для ее укрощения достаточно одного вида юнкеров с винтовками.

По дороге выяснилось, что городскую телефонную станцию захватили красногвардейцы. Ворота станции были заперты, изнутри их не открывали. Синегуб потребовал прислать ему подкрепление, пулеметы и пироксилин, чтобы взорвать ворота.

Комиссар Временного правительства предупредил его:

– Смотрите же, первыми огня не открывать. Это может все дело испортить. Потом будут кричать, что мы первые открыли стрельбу и что мы идем по стопам старорежимных городовых – стреляем в народ.

Юнкера не знали, что красногвардейцы захватили не только городскую телефонную станцию, но и телеграф и центральную телефонную станцию. После чего телефоны Зимнего дворца были отключены. Большевики контролировали и радиосвязь. Смольный связывался с революционными моряками Балтийского флота через радиостанцию крейсера «Аврора» и радиостанцию «Новая Голландия» главного штаба военно– морского флота.

Кроме того, не доверяя технике, Антонов-Овсеенко распорядился, чтобы комиссары частей каждый день присылали по одному солдату в Военно-революционный комитет для связи.

Подкрепление так и не появилось, и от от попытки вернуть контроль над телефонной станцией юнкера быстро отказались. Комиссар Временного правительства увел отряд к Зимнему дворцу. Туда вызвали всех, кто откликнулся на призыв правительства, – школы прапорщиков из Ораниенбаума, Петергофа, Константиновское артиллерийское училище…

В Зимнем появились казаки, которые все же решили поддержать Временное правительство, инвалиды – георгиевские кавалеры и ударная рота женского батальона смерти.

Начальник инженерной школы прапорщиков полковник Ананьев, назначенный ответственным за оборону Зимнего дворца, разработал план действий. Но план тут же начал рушиться. Артиллеристы Константиновского училища раздумали защищать Временное правительство, покинули дворец и увезли свои орудия. Удержать их не удалось. Собрались уходить казаки.

Поручик Синегуб, вскочив на ящик, стал убеждать станичников остаться. Командовавший ими подхорунжий ответил:

– Когда мы сюда шли, нам сказок наговорили, что здесь чуть ли не весь город с образами, да все военные училища и артиллерия, а на деле-то оказалось – жиды да бабы, да и правительство тоже наполовину из жидов. А русский-то народ там с Лениным остался. А вас тут даже Керенский, не к ночи будь помянут, оставил одних.

И эта отповедь, и эти смешки взбесили Синегуба, и он накинулся на подхорунжего:

– Кто мне говорил вот на этом самом месте, что у Ленина вся шайка из жидов, а теперь вы уже и здесь жидов видите! А вы, трусы подлые, женщин и детей оставляете, а сами бежите. Смотрите, вас за это Господь так накажет, что свету не рады будете…

Казаки молча уходили. Синегуб обратился к подхорунжему:

– Оставьте пулеметы, мы тут с голыми руками.

– Берите, – мрачно ответил подхорунжий, – они там, в углу, в мешках. Они нам ни к чему.

По Зимнему дворцу бродили труппы пьяных офицеров. Они уже ни во что ни верили и ничего не хотели делать.

Полковник Ананьев сказал Синегубу:

– Сейчас получен ультиматум с крейсера «Аврора», ставшего на Неве напротив дворца. Матросы требуют сдачи дворца, иначе откроют огонь из орудий. Правительство хочет отпустить всех желающих уйти. Само же остается здесь и от сдачи отказывается.

При наличии войск и решительности командиров оборону во дворце можно было держать довольно долго. Но не было ни того, ни другого. Большевики сначала взяли соседний главный штаб Петроградского военного округа, затем стали проникать внутрь дворца, агитируя юнкеров расходиться.

Поручика Синегуба отправили доложить об обстановке Временному правительству. Его выслушали министр иностранных дел Михаил Иванович Терещенко и министр торговли и промышленности Александр Иванович Коновалов, исполнявший обязанности главы правительства.

– Поблагодарите юнкеров от нашего имени! – пожимая поручику руку, сказал Коновалов. – И передайте нашу твердую веру в то, что они додержатся до утра.

– А утром подойдут войска, – вставил Терещенко.

Синегуб повернулся, чтобы уйти, и тут его окликнули:

– Господин офицер!

К нему подошел Петр Иоакимович Пальчинский, горный инженер, участвовавший в первой русской революции. Во Временном правительстве Пальчинский был товарищем (заместителем) министра торговли и промышленности.

– Сейчас звонили по телефону из городской думы, – сказал Пальчинский, – что общественные деятели, купечество и народ во главе с духовенством скоро должны подойти и освободить дворец от осады. Сообщите это коменданту для передачи на баррикады и оповещения всех защитников дворца. Это должно поднять дух.

Но уже ничто не могло поднять дух немногочисленных защитников Временного правительства. В Зимнем дворце царил хаос. Юнкера не знали, что делать, и бесцельно слонялись по коридорам. Офицеры не доверяли друг другу, потому что одни уже готовы были перейти на сторону большевиков, другие просто хотели убежать, чтобы не подвергать риску свою жизнь.

Пальчинский приказал Синегубу взять взвод и очистить от большевиков ту часть дворца, которая примыкает к Эрмитажу.

– А вы план Зимнего знаете? – спросил Пальчинский.

– Никак нет!

– А где комендант здания? Он где-то здесь был.

– Так точно, я тут, господин министр! – подлетел молоденький прапорщик в широчайших галифе.

– Пойдете вместе со взводом, – распорядился Пальчинский, – и укажите самый короткий путь, чтобы, поднявшись еще на этаж, зайти к ним с тыла.

– Виноват, господин министр, я буду совершенно бесполезен. Я не знаю ходов соединений помещений дворца. Я только недавно вступил в должность.

– Черт знает что! – вскипел Пальчинский. – Я сам пойду с вами.

Синегуб скомандовал:

– Смирно! На плечо! Ряды вздвой! Направо! Шагом марш!

– Сколько юнкеров? – спросил поручика Пальчинский.

– Двадцать семь человек.

– Достаточно. Эти негодяи очень трусливы. Важна внезапность, – проговорил Пальчинский.

Стремительная контратака удалась. Юнкера отобрали назад часть помещений и освободили своих арестованных сослуживцев. Но пока они вели бой, Зимний дворец капитулировал.

Полковник Ананьев извиняющимся тоном сказал Сине– губу:

– Саня, я вынужден был сдать дворец. Не кипятись. Беги скорее к Временному правительству и предупреди… Скажи: юнкерам обещана жизнь. Это все, что пока я выговорил. Для правительства я ничего не могу сделать. О нем отказываются говорить.

В пустынном коридоре на полу лежали винтовки, гранаты, матрацы. Всего несколько юнкеров продолжали охранять правительство. Но все было кончено. Дворец был в руках большевиков. Появилась, по описанию Синегуба, «маленькая фигурка с острым лицом в темной пиджачной паре с широкой полой, как у художников, старой шляпчонке на голове». Это был Владимир Антонов-Овсеенко.

Он резким голосом сдерживал толпу:

– Держите, товарищи, дисциплину.

Антонов-Овсеенко вместе с Пальчинским прошли в кабинет договариваться. Вскоре они вернулись.

Антонов-Овсеенко громким голосом произнес:

– Товарищи, капиталистическая власть, власть буржуазная у наших ног! Товарищи, у ног пролетариата! И теперь вы, товарищи пролетарии, обязаны проявить всю стойкость революционной дисциплины! Я требую полного спокойствия!

Пальчинский сообщил юнкерам решение правительства: сдаться без всяких условий, подчиняясь силе.

Некоторые юнкера не хотели сдавать оружие:

– Прикажите открыть огонь!

– Бесцельно и бессмысленно погибнете, – последовал ответ.

Синегуб бросил наган. Министры продолжали переговариваться. Один из них торопливо рылся в каких-то бумажках, затем, отвернувшись к стене, куда-то спрятал листок, после чего с облегчением сел.

Антонов-Овсеенко крикнул:

– Товарищи, выделите двадцать пять лучших, вооруженных товарищей для отвода сдавшихся нам слуг капитала в надлежащее место для производства допроса.

Синегубу и его юнкерам, оставив оружие, удалось преспокойно выйти из дворца. С изумлением поручик узнал, что офицеры штаба Петроградского военного округа и генерального штаба, узнав о начинающемся восстании, преспокойно отправились в заранее оборудованное убежище, где провели ночь, выпивая и закусывая. Утром там появился представитель Военно-революционного комитета большевиков, чтобы составить список офицеров, готовых сотрудничать с новой властью.

Генштабисты самодовольно говорили:

– Они без нас не могут обойтись…

Министров Временного правительства, арестованных Антоновым-Овсеенко, отправили в Петропавловскую крепость.

Находясь в тюрьме, министры написали обращение к Учредительному собранию, заявляя, что они не признают власти «захватчиков», складывают с себя полномочия и передают их Учредительному собранию.

Государственный контролер, член ЦК партии кадетов Федор Федорович Кокошкин вместе с министром финансов Андреем Ивановичем Шингаревым, тоже членом ЦК партии кадетов, попали в Мариинскую тюремную больницу. Там они были убиты группой матросов в январе 1918 года.

Нескольких других министров усилиями политического Красного Креста удалось перевести из Петропавловской крепости в тюремную больницу в «Кресты». Там еще не было красногвардейцев, и министров вскоре освободили.

Оставшиеся в живых члены Временного правительства постарались как можно быстрее оказаться подальше от большевиков. Петр Пальчинский остался в России. Инженер и ученый, он стал профессором Петроградского горного института, членом научно-технического совета ВСНХ. Но преданная служба родине не спасла, когда начались процессы над «вредителями» в народном хозяйстве. Бывший заместитель министра в правительстве Керенского был идеальной фигурой для чекистов.

Пальчинского арестовали в апреле 1928 года, а в мае 1929-го расстреляли по обвинению в руководстве никогда не существовавшей «контрреволюционной организацией в золото-платиновой промышленности».