Текст книги "Русская армия между Троцким и Сталиным"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

«По заданию германской разведки и руководства военной организации правых Дыбенко проводил подрывную вредительскую деятельность в боевой подготовке, военном строительстве, укрепрайонах и т. д. Наряду с этим он передавал систематически германской разведке шпионские материалы о Средне-Азиатском, Приволжском и Ленинградском округах, которыми он командовал…»

29 июня 1939 года Военная коллегия Верховного суда рассматривала его дело. Председательствовал неизменный Василий Васильевич Ульрих. Дыбенко задали вопрос, признает ли он себя виновным. В протоколе суда записано, что он признал свою вину…

7 июля его расстреляли.

Жену Дыбенко Зинаиду Викторовну посадили за недонесение о преступных действиях мужа. Она провела восемнадцать лет в карагандинских лагерях. Сыновей отдали в детприемник. Но они выжили. Лев Михайлович Карпов со временем стал полковником авиации, Владимир Павлович Дыбенко окончил Ленинградский транспортный институт, работал инженером.

Повезло одной только невенчанной жене первого наркома по морским делам Александре Михайловне Коллонтай, которая отреклась от всего, что было ей дорого в молодые годы, и от всех, кто ее любил.

Сталин не разрешил ее трогать, и худшие годы она провела далеко от родины в весьма комфортных условиях. Работавшие под посольской крышей чекисты следили за ней, докладывали в Москву о ее поведении. Она пристроила в Стокгольме своего сына с невесткой, но и это сошло ей с рук.

После трех лет работы в Норвегии Коллонтай в 1926 году отправили полпредом в Мексику, в 1927-м вернули в Норвегию, через три года перевели в Швецию, где она была послом пятнадцать лет, до 1945 года.

Главным в сталинской дипломатии было сознательное самоограничение: каждый должен заниматься тем, что ему поручено, точно и буквально исполнять указания руководства.

В 1933 году после встречи со Сталиным Коллонтай записала в дневник: «В нашей работе не надо быть инициативной. Надо «проводить задания».

17 сентября 1944 года с помощью Коллонтай было подписано перемирие с Финляндией, которая вышла из войны. Это был ее последний дипломатический успех. У нее случился инсульт, после чего последовал паралич левой половины тела и воспаление легких. Но она выкарабкалась. В марте 1945-го, в семьдесят с лишним лет она вернулась в Москву и до конца жизни была советником министерства иностранных дел.

Ей была дарована милость умереть в преклонном возрасте в своей постели. Она скончалась 9 января 1952 года, не дожив двух недель до своего восьмидесятилетия, которое собиралась пышно отметить в особняке министерства иностранных дел на улице Алексея Толстого.

Александра Михайловна Коллонтай пережила своего любимого Павла Ефимовича Дыбенко на четырнадцать лет.

Глава четвертая
СВЯЩЕННИК, КОТОРЫЙ СТАЛ НАРКОМВОЕНМОРОМ
НИКОЛАЙ ИЛЬИЧ ПОДВОЙСКИЙ

Генерал сдал генштаб без боя

Когда Владимир Владимирович Маяковский описывал в знаменитой поэме «Хорошо!» события 25 октября 1917 года, то упомянул и Николая Ильича Подвойского:

 
До рассвета
осталось
не больше аршина, —
руки
лучей
с востока взмолены.
Товарищ Подвойский
сел в машину,
сказал устало:
«Кончено…
В Смольный».
 

На самом деле власть досталась большевикам сравнительно легко – не только в Петрограде, где они фактически вообще не встретили вооруженного сопротивления, но и в Москве, где юнкера не захотели сдаваться без боя.

Ночью 25 октября был образован Комитет по военным и морским делам в составе Крыленко, Антонова-Овсеенко и Дыбенко. Подвойский обиделся: почему его забыли? Ведь он столько работал с большевистскими организациями в армии, состоял в Петроградском военно-революционном комитете, готовившем вооруженное восстание в столице, и входил в оперативную тройку, которая 25 октября руководила взятием Зимнего дворца.

Ошибку быстро исправили. Комитет преобразовали в народный комиссариат по военным и морским делам и расширили его состав, включив Подвойского, Мехоношина, Склянского и еще нескольких человек. Николай Ильич, как наиболее склонный к аппаратной работе, оказался среди них как бы старшим.

Задача народных комиссаров состояла прежде всего в том, чтобы заставить военное ведомство, вооруженные силы в целом принять новую власть и подчиниться большевикам. Вот тут и оказался очень полезен старый друг и родственник Подвойского Михаил Сергеевич Кедров, у которого в военном министерстве оказался свой человек – генерал-лейтенант Николай Михайлович Потапов.

* * *

Потапов, сын вольноотпущенного крепостного крестьянина, окончил 1-й Московский кадетский корпус, артиллерийское училище и Академию генерального штаба. Он служил помощником военного атташе в Австро-Венгрии, двенадцать лет помогал создавать армию Черногории. В разгар войны, в 1915 году, вернулся в Россию и был назначен генерал-квартирмейстером генерального штаба. Во время Февральской революции получил повышение и стал заместителем начальника генштаба.

С Михаилом Сергеевичем Кедровым они подружились задолго до революции и были на «ты». Генерал Потапов и большевик Кедров встречались и сохраняли добрые, товарищеские отношения даже в те времена, когда Михаила Сергеевича разыскивала царская полиция.

Потапов вспоминал потом, как в конце августа 1917 года, провожая кого-то в Москву, случайно встретился с Кедровым на вокзале («Военно-исторический журнал», 1968, № 1). Михаил Сергеевич ошарашил давнего приятеля злой фразой, которая, конечно, не носила личного характера, но сильно встревожила генерала.

– Вскоре мы, большевики, выступим против Керенского, – предупредил его Кедров, – и первое, что мы сделаем, – это вдребезги разобьем ваш генеральный штаб.

– За что же это? – удивился Потапов.

– За то, что ваша контрразведка занимается политическим сыском и после июльского выступления арестовала целый ряд наших товарищей.

– Категорически заявляю, – ответил Потапов, – что наша контрразведка, которая наряду с другими отделами подчинена мне, политическим сыском не занимается и никакого участия в аресте ваших товарищей не принимала.

Вообще она ни в какую политику не вмешивается, а борется исключительно с военным шпионажем.

– Однако же во всех газетах сообщалось, что аресты были произведены именно контрразведкой, – возразил Кедров.

– Совершенно верно. Но в газетах шла речь не о нашей военной контрразведке, а об органе, который под тем же названием создало у себя министерство юстиции. Тот орган действительно занимается политическим сыском.

Главное управление генерального штаба, рассказал раздосадованный Потапов, уже не один раз протестовало против такого злоупотребления названием военного органа. По инициативе генерального штаба было даже направлено специальное письмо за подписью военного министра на имя председателя Совета министров с просьбой отменить неуместно присвоенное сыскному органу военное название.

– Если нужны для подтверждения моих слов документальные доказательства, – предложил генерал, – то я с полной готовностью предоставлю их: приходи ко мне на службу с кем-либо из твоих влиятельных товарищей, и я ознакомлю вас обоих со всей перепиской по этому поводу.

Через день Кедров привел к Потапову Николая Ильича Подвойского. Беседа продолжалась более двух часов. Этот разговор решил судьбу генерала Потапова.

В результате генеральный штаб и пальцем не пошевелил, чтобы спасти Временное правительство и помешать большевикам взять власть. 25 октября 1917 года генеральный штаб и военное министерство вели себя так, словно политические баталии их вовсе не касаются, соблюдали удивительный для военных людей нейтралитет.

После Октябрьской революции сотрудники многих министерств разбежались или саботировали новую власть. «Ярким исключением из этого, – с гордостью писал Потапов, – явилось царское Военное министерство, где работа после Октябрьской революции не прерывалась ни на минуту…»

Военное министерство не руководило боевыми действиями – это была задача Ставки верховного главнокомандования. Министерство занималось обучением и отправкой на фронт подкреплений, обеспечением действующей армии вооружением, боеприпасами, продовольствием, лошадьми и фуражом.

«Гладким переходом к работе с большевиками, – писал Потапов, – царское Военное министерство было в большой степени обязано тому такту, который был проявлен тогдашним председателем Петроградского военно-революционного комитета, ставшим потом народным комиссаром по военным делам, Николаем Ильичом Подвойским».

27 октября Николай Крыленко приехал в здание военного министерства на Мойку, 67. Отдал свой первый приказ:

«Военно-революционный комитет предписывает всем чинам военного и морского министерства, штаба Петроградского военного округа немедленно приступить к исполнению своих обязанностей».

Военные, уверенные, что большевики не продержатся и нескольких дней, приказ прапорщика Крыленко игнорировали.

В первые дни после революции большевики не пытались непосредственно руководить военным министерством. Народные комиссары, находившиеся в Смольном, хотели наладить сотрудничество с исполняющим обязанности военного министра генералом Маниковским и начальником генерального штаба генералом Марушевским.

Алексей Алексеевич Маниковский во время Первой мировой войны был начальником Главного артиллерийского управления. В марте 1917 года его назначили помощником военного министра. При Керенском, который был военным министром по совместительству, Маниковский фактически управлял министерством.

Причем ни Маниковский, ни Марушевский не желали иметь дело непосредственно с Подвойским, а поддерживали с наркомом отношения через порученца начальника генштаба полковника Одинцова. Они считали, что их задача – руководить армией, а большевиков все равно скоро выгонят из Петрограда.

Маниковский, вспоминает генерал Потапов, разослал во все военные округа циркулярную телеграмму, в которой категорически заявил, что никто не может быть отстранен от должности без его согласия. То есть начальник военного ведомства выступил против принципа выборности командиров. Это был уже прямой вызов правительству большевиков, которые обещали солдатам дать им право самим назначать себе командиров.

Телеграмма Маниковского конечно же не понравилась Подвойскому. Через несколько дней Николай Ильич позвонил Потапову домой (дело было в воскресенье) и выразил желание немедленно переговорить. Генерал предложил побеседовать в его служебном кабинете в генеральном штабе. Уже через десять минут они встретились.

Подвойский без предисловий предложил Потапову вступить в управление военным министерством.

Генерал тактично ответил, что, насколько ему известно, Алексей Алексеевич Маниковский уходить не собирается.

– Нет, – категорически возразил Николай Ильич, – он не останется на этой должности.

Подвойский перешел на другие темы, и Потапов считал, что вопрос остался открытым. Но через несколько дней в пять часов утра ему позвонили домой и сообщили, что Маниковский и Марушевский ночью арестованы и отвезены в Смольный. Накануне их обоих приглашали на беседу, они отказались поехать. Тогда их доставили под конвоем.

Потапов позвонил Подвойскому. Тот, не входя в объяснения, обещал вечером заглянуть к Потапову. Однако Николай Ильич приехал лишь на следующий день около восьми часов вечера в сопровождении Кедрова, Мехоношина и Бориса Васильевича Леграна, будущего полпреда в Армении.

Сообщив, что Следственная комиссия решила задержать Маниковского и Марушевского в Смольном до созыва Учредительного собрания (которое должно было собраться 28 ноября 1917 года, а позднее было перенесено на 5 января 1918-го), Подвойский решительным тоном обратился к Потапову:

– Марушевский и Маниковский больше к своим должностям не вернутся. В управление военным ведомством вступает коллегия под моим председательством. Я предлагаю вам принять на себя управление делами военного министерства на правах помощника руководителя коллегии (по-старому заместителя министра) и быть при коллегии военным консультантом. На тот случай, если вы откажетесь от этого предложения, я заготовил и завтра опубликую приказ о том, чтобы впредь все начальники центральных военных управлений являлись с докладами непосредственно ко мне.

И Николай Ильич вынул из бокового кармана пиджака сложенный лист бумаги.

Потапов попросил сутки – подумать и посоветоваться с сотрудниками военного министерства. Двенадцать управлений высказались за, пять выступили против, пять воздержались. Потапов сообщил Подвойскому, что принимает предложение.

23 ноября 1917 года Совнарком образовал коллегию по управлению военным министерством. В тот же день приказом Подвойского и Кедрова Потапов был назначен начальником генерального штаба вместо арестованного Владимира Владимировича Марушевского.

В газетах за подписью народного комиссара по военным делам Подвойского был напечатан приказ по военному ведомству № 17.

В параграфе первом говорилось, что арестованный по постановлению Совнаркома Маниковский отчисляется от занимаемой должности; второй параграф сообщал, что управление военным ведомством переходит к Подвойскому и к товарищам народного комиссара Мехоношину, Склянскому, Леграну; наконец, третий параграф объявлял, что «при назначенной коллегии на правах помощника управляющего Военным министерством состоит начальник генерального штаба генерал Потапов».

24 ноября генерал Потапов оповестил о своем назначении центральный военный аппарат, а также находившихся за границей военных атташе и представителей, призывая всех к дружной совместной работе.

После этого течение дел в военном министерстве, вспоминал Потапов, приобрело вполне нормальный характер.

Маниковский принял предложение продолжить военную службу и был освобожден из-под ареста. Он служил в Красной армии начальником Главного архивного управления, потом занимался армейским снабжением. Во время служебной командировки в 1920 году его сбросили с поезда, и он погиб.

Марушевского тоже освободили. Он попросил Потапова выхлопотать у Подвойского разрешение для него провести два месяца в санатории в Финляндии, чтобы «оправиться от того сильного нервного потрясения», которое он испытал в связи со своим арестом. Подвойский разрешил. Марушевский не вернулся.

В военном министерстве сократили почти тысячу должностей. Оставшиеся на службе, видимо, стали лояльнее к новой власти, хотя им было крайне трудно привыкнуть к советской системе.

Старший юрисконсульт военного министерства в апреле 1918 года принес Потапову на подпись запрос во ВЦИК с просьбой сообщить, на каком, собственно, основании существует эта организация? Старому юристу трудно было понять, что ВЦИК сам себя назначил высшим органом государственной власти Советской России.

Один из пограничников пожаловался заместителю наркома Склянскому опять же на то, что «какой-то ВЦИК» отменил распоряжение Петроградского окружного штаба о назначении пограничного командира на другую должность.

«Такая грубая невежественность, – пишет Потапов, – привела товарища Склянского в понятное бешенство, и Эфраим Маркович резко разъяснил заявителю, чем является для РСФСР «какой-то» ВЦИК»…

Генерал-лейтенант Потапов возглавлял генштаб с ноября 1917-го по май 1918-го.

После Гражданской войны бывшего генерала Потапова активно использовали в знаменитой операции «Трест», которую проводила советская контрразведка.

В 1924 году Потапова командировали за границу – в Берлин, Варшаву, Париж. Как говорилось в приказе члена Реввоенсовета (и недавнего заместителя председателя ВЧК) Иосифа Станиславовича Уншлихта, «для подбора вышедших после войны французских, немецких, английских, итальянских и польских военных изданий для библиотеки наркома».

В реальности Потапов, выполняя задание чекистов, выдавал себя за активного участника подпольной монархической организации, которая будто бы готовила в стране военный переворот и нуждалась в помощи белой эмиграции и иностранных разведок.

Из всех, кто участвовал в этих играх, генерал Потапов чуть ли не единственный, кто умер своей смертью, – он скончался в феврале 1946 года. Остальных уничтожили. Руководителя операции «Трест» Артура Христиановича Артузова (Фраучи) расстреляли в 1937-м. Его дядю, Михаила Сергеевича Кедрова, старого друга Потапова, – в 1941-м…

Семинарист славно играл на барабане

Николай Ильич Подвойский родился 2 февраля 1880 года в селе Чаусы Стародубского уезда Черниговской губернии. Мать – Ольга Акимовна Павловская – происходила из семьи священнослужителя. Отец, Илья Михайлович, был сельским учителем, потом предпочел перейти в священнослужители.

Биограф Подвойского, автор книги о нем в серии «Жизнь замечательных людей» и более поздних публикаций, Николай Степанов считает, что Ильей Михайловичем руководили чисто житейские соображения: большую семью (четверо сыновей и трое дочерей) прокормить на учительскую зарплату трудновато. Священнослужители все же жили лучше.

В частности, юный Николай Подвойский, как сын священника, бесплатно учился в духовном училище Нежина и в Черниговской духовной семинарии.

Одаренный от рождения, с хорошим слухом и голосом, Николай Ильич играл на скрипке, неплохо пел. В семинарском оркестре играл на барабане. Подрабатывал репетиторством, потом устроился помощником регента архиерейского хора мальчиков Троицкого монастыря.

Из семинарии его исключили за связь с социал-демократами и участие в недозволенной деятельности. Более того, его вообще попросили уехать из Чернигова. Подвойский выяснил, что недоучившихся семинаристов принимают в Демидовский юридический лицей в Ярославле, куда и отправился.

Потом мать все-таки добилась разрешения, и он съездил в Чернигов, чтобы сдать семинарские экзамены. Так что, в отличие от недоучившегося семинариста Сталина, Николай Ильич в конце концов прошел полный курс богословия. Но посвятить себя служению Богу он все равно не захотел.

В Ярославле в 1901 году Николай Ильич вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию и стал, как раньше говорили, профессиональным революционером.

Подвойский и здесь тоже организовал «Хор малороссийских студентов» – сначала чтобы заработать, потом, когда начались публичные выступления, часть заработанных денег шла в партийную кассу.

В Ярославле Подвойский познакомился с социал-демократом Михаилом Сергеевичем Кедровым, который со временем возглавит Военный, а затем и Особый отдел ВЧК. Они вместе поселились в пансионе, а их соседом оказался агроном губернского земства Александр Августович Дидрикиль. Он был старше молодых людей, проникся к ним дружескими чувствами, предложил Подвойскому место статистика в земстве, чтобы Николай Ильич мог подработать.

Александр Августович познакомил молодых людей со своими многочисленными и весьма привлекательными сестрами.

Одна из них вышла замуж за швейцарца Фраучи; их сын Артур Фраучи после революции сменит имя и фамилию и превратится в Артура Христиановича Артузова и станет известным чекистом – благодаря своему дяде Михаилу Кедрову, которой женился на Ольге Дидрикиль.

А Николай Ильич влюбился в младшую из сестер Нину, блондинку с голубыми глазами. Они пройдут вместе через всю жизнь. Николая и Нину объединила не только взаимная симпатия, но и политические взгляды и революционные идеи.

Из этой пары Нину Августовну арестовали первой, в 1903 году, и выслали в Нижний Новгород. Но заботливый брат исхлопотал разрешение взять ее на поруки, и она вернулась в Ярославль, где находилась под надзором полиции, что не помешало ей заниматься революционной деятельностью. В полицейских документах Нина Дидрикиль проходила под кличкой Резвая.

В 1904-м и Подвойского и Нину ввели в состав Ярославского комитета РСДРП.

Начальник Ярославского охранного отделения ротмистр В.М. Немчинов, пытаясь избавиться от самых активных бунтовщиков, в разгар первой революции, летом 1905 года, попросил Нину уехать из города. Она осталась и перешла на нелегальное положение, жила у своей сестры Ольги Августовны.

В охранном отделении ярославской полиции сохранилась и характеристика самого Подвойского, написанная осенью 1905 года:

«Подвойский принадлежал к числу членов «Северного комитета РСДРП» и, являясь одним из выдающихся руководителей ярославской организации той же партии, принимал активное участие во всех революционных выступлениях, имевших место в Ярославле в октябре 1905 года.

На устроенном 13 октября 1905 года митинге у Московского вокзала, на коем присутствовало более 1500 забастовавших рабочих, Подвойский произнес речь, в коей призывал рабочих к вооруженному восстанию. Того же числа Подвойский был арестован, но на следующий день освобожден вследствие предъявленного депутацией от митинга, имевшего место 14 октября в здании лицея (на митинге было свыше 3000 человек), требования о немедленном освобождении студента Подвойского.

16 октября в помещении лицея состоялся более многочисленный митинг (свыше 5000 человек)… На этом митинге в числе ораторов выступал также и Николай Подвойский, произнесший революционную речь…»

14 октября 1905 года Подвойского задержала полиция. Социал-демократы провели митинг в его защиту. Трогательно пел его хор. Власти чувствовали себя настолько неуверенно, что через день Николая Ильича выпустили. Но впереди его ждали более серьезные испытания.

19 октября во время демонстрации он был избит участниками контрдемонстрации из числа черносотенцев. Подвойский получил серьезные травмы и нуждался в медицинской помощи. Его пытались укрыть у знакомых, но безуспешно. Арестовали и Николая Ильича и Нину Августовну. Нину приговорили к пятилетней ссылке в Тобольскую губернию. Подвойского – к пятилетней ссылке в Якутию.

Но времена были не худшие. Протесты общественности, возмущенной арестом тяжело раненного человека, привели к желанному результату. В марте 1906 года Подвойскому из гуманных соображений разрешили в сопровождении сестры милосердия выехать за границу на лечение. Причем в роли медсестры его сопровождала Нина, которой сделали паспорт на чужое имя.

Он лечился в Германии, потом они перебрались в Швейцарию, где в Берне зарегистрировали брак. Подвойский изучал немецкий и слушал лекции в местном университете.

В конце 1907 года они вернулись в Россию. Подвойский работал в петербургской организации большевиков, занимался изданием партийной литературы. В апреле 1908 года он вновь был арестован, как и его старый друг Михаил Кедров.

Они оба получили по три года тюрьмы. Отбывая срок, Подвойский читал военную литературу, что ему очень пригодится в будущем, и пытался симулировать нервную болезнь. Это у него не очень получалось, но все равно по состоянию здоровья в июле 1910 года он был выпущен из тюрьмы.

В январе 1911 года Николай Ильич уехал в Баку, но вскоре получил возможность вернуться в столицу. Он участвовал в выпуске большевистских газет, помогал фракции социал– демократов в Государственной Думе. А официально его устроили секретарем больничной кассы Путиловского завода.

В ноябре 1916-го он вновь был арестован. В феврале 1917-го его приговорили к ссылке в Сибирь. Причем перед дальней дорогой его любезно отпустили на три дня домой – собрать вещи. Но поездка за казенный счет в Сибирь отменилась по причине Февральской революции.

Теперь уже Подвойский мог полностью отдаться партийной работе.

31 марта 1917 года была образована Военная комиссия при Петербургском комитете РСДРП, «Военка», – с задачей вести пропагандистскую работу в войсках. Председателем избрали Подвойского. В военной организации большевиков состояли будущий главком Крыленко, будущие члены Реввоенсовета Республики Владимир Иванович Невский (настоящее имя Феодосий Иванович Кривобокое), химик по профессии, и Константин Алексеевич Мехоношин, служивший в армии рядовым.

Подвойский никогда военной формы не носил, но удивляться его назначению не приходится – военных среди большевиков вообще было немного.

С 16-го по 23 июня 1917 года проходила Всероссийская конференция фронтовых и тыловых военных организаций большевиков. Конференция избрала Всероссийское бюро военных организаций при ЦК, в которое вошли и Подвойский, и его друг Кедров. Михаил Сергеевич окончил медицинский факультет Бернского университета, но успел повоевать в царской армии.

Подвойский принял активное участие в июльских событиях 1917 года в Петрограде, которые Временное правительство расценило как попытку мятежа, и вынужден был скрываться. Военная организация большевиков под страхом уголовного преследования со стороны Временного правительства прекратила свое существование…