Текст книги "Крупская"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

СОРАТНИКИ СТАРЕЮТ И БОЛЕЮТ

В августе 1921 года к Ленину пришел Александр Григорьевич Шлихтер, председатель Тамбовского губисполкома, снятый с должности после вспыхнувшего там крестьянского восстания. Владимир Ильич завел с ним беседу о переходе на дипломатическую работу. (Шлихтера сделают членом коллегии Наркомата иностранных дел, отправят полпредом в Австрию.) И вдруг Ленин неожиданно сказал ему:

– А вы уже знаете, что Саммер умер? Еще один…

Хорошо знакомый вождю Иван Адамович Саммер, старый большевик, участник еще первой русской революции, в 1905 году – член объединенного ЦК, поехал на Украину представителем Наркомата внешней торговли и скончался в Харькове.

«Я был застигнут врасплох этим вопросом Ильича, – вспоминал Шлихтер. – Мне мгновенно вдруг стало ясно, что Ильич, казавшийся, на первый взгляд, всё тем же давно знакомым Ильичом, в действительности был в этот момент совсем другим, каким-то новым, чем-то удрученным и о чем-то упорно думающим, в то время как мне казалось, что он слушает меня».

Ленин заметно уставал, и это ощущение постоянной слабости его раздражало. Он не мог справиться со своими нервами. Спал еще хуже, чем обычно. По непонятной причине поднималась температура – голова становилась горячая, тяжелая; из-за жара он очень плохо себя чувствовал. Признался брату, что работать не хочется. Это совсем не было на него похоже!

В конце ноября 1921 года вождя навестила актриса Мария Федоровна Андреева, гражданская жена Горького. Пересказала потом разговор Алексею Максимовичу: «По обыкновению я волновалась, горячилась. Он долго что-то слушал, а потом вдруг говорит: “Какая вы еще, Мария Федоровна, молодая! Даже румянец во всю щеку от волнения… Краснеть не разучились. А вот я уставать стал”. И мне так жалко его стало, так страшно. Мы крепко обнялись с ним, и я вдруг почему-то заплакала, а он, тоже отирая глаза, стал укорять меня и убеждать, что это очень плохо».

Ленин с обостренной чувствительностью стал относиться к нездоровью соратников. Раньше за ним это не наблюдалось. Владимир Ильич, вообще говоря, был человеком резким и, по-видимому, злым. С презрением относился к своим соратникам, в том числе к тем, кого сам вознес на высокие посты и приблизил. И о родных Владимир Ильич был невысокого мнения. О старшей сестре, Анне Ильиничне, в своем кругу говорил:

– Ну, это башковитая баба. Знаете, как в деревне говорят – «мужик-баба» или «король-баба»… Но она сделала непростительную глупость, выйдя замуж за этого «недотепу» Марка, который, конечно, у нее под башмаком.

Анна Ильинична Ульянова – это не могло укрыться от посторонних – относилась к мужу, Марку Елизарову, мягко говоря, свысока. Она точно стыдилась того, что он член их семьи и ее муж. Между тем, по отзывам современников, Марк Тимофеевич был очень искренний и прямой человек, чуждый красивой фразы, не любивший никаких поз. Он окончил математический факультет Петербургского университета, затем еще и Московское инженерное училище, работал на железнодорожном транспорте… Елизаров участвовал в революционной деятельности, не раз попадал в тюрьму. Не скрывал, что не разделяет идей Ленина, воспринимал его очень здраво и критически.

И к младшему брату Ленин относился иронически.

После революции положение скромного крымского врача Дмитрия Ильича Ульянова переменилось. Местные коммунисты считали своим долгом продвигать брата вождя. В ноябре 1917 года Дмитрия Ульянова избрали в состав Таврического областного комитета партии. Когда в марте 1918 года образовалась Советская Республика Тавриды, назначили наркомом здравоохранения.

Пятого мая 1919 года в Симферополе провозгласили создание Крымской Социалистической Советской Республики и образовали Советское временное рабоче-крестьянское правительство. Наркомом здравоохранения и одновременно заместителем председателя Совнаркома, чтобы сделать приятное Ленину, назначили его младшего брата.

Через несколько дней, 11 мая, Дмитрий Ильич Ульянов писал сестре Марии: «Передай Володе, что в Евпатории в лучшей санатории У самого берега моря я приготовлю ему помещение, чтобы он хоть две-три недели мог отдохнуть, покупаться и окрепнуть. Там есть у нас все приборы для электро-гидро-механо– и легиотерапии, и можно полечить ему руку. Тем более что он никогда не видел нашего Черного моря».

Ленин посетовал наркому внешней торговли Леониду Красину:

– Эти идиоты, по-видимому, хотели мне угодить, назначив Митю… Они не заметили, что хотя мы с ним носим одну и ту же фамилию, но он просто обыкновенный дурак, которому впору только печатные пряники жевать…

В конце июня большевикам пришлось оставить Крым – белые наступали. Ульянов вернулся туда после окончательного освобождения полуострова от белых войск, в ноябре 1920 года, с мандатом главноуполномоченного Наркомата здравоохранения по курортам Крыма. Затем он стал называться начальником Главного курортного управления Крыма. А в конце 1921 года всё-таки перебрался в Москву и трудился в центральном аппарате Наркомздрава. Дмитрий Ильич пережил всех братьев и сестер. Он умер 16 июля 1943 года в дачном местечке, которое в память о его старшем брате стало именоваться Горки Ленинские.

После покушения на Ленина эсерки Фанни Каплан 30 августа 1918 года вождь пролежал дома полтора месяца. В середине сентября 1918 года Яков Михайлович Свердлов поручил своим подчиненным найти место за городом, где бы вождь «мог как следует отдохнуть и окончательно окрепнуть». Выбрали бывшее имение московского градоначальника Анатолия Анатольевича Рейнбота.

В конце сентября Ленина и Крупскую повезли смотреть загородное имение. Три недели Владимир Ильич провел в Горках. Лечение было минимальное – ванны для простреленной руки. Главным образом рассчитывали на целительное воздействие чистого воздуха. 14 октября 1918 года Ленин вернулся в Кремль. Ни ему самому, ни Надежде Константиновне не приходило в голову, что очень скоро Горки превратятся в постоянно действующий госпиталь одного пациента…

О младшей сестре, Марии Ильиничне, Ленин отзывался нежно-снисходительно:

– Ну что касается Мани, она пороху не выдумает, она… помните, как в сказке «Конек-Горбунок» у Ершова сказано про второго и третьего братьев:

 
Средний был и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
 

Георгий Александрович Соломон, известный в предреволюционные годы социал-демократ, хорошо знавший и Ленина, и его семью, вспоминал:

«После первой русской революции в Брюссель приехал Ленин. Менжинский вызвался встретить его на вокзале. Я увидел сперва болезненно согнутого Менжинского, а за ним Ленина. Менжинский был очень болен. Его отпустили из Парижа всего распухшего от болезни почек, почти без денег. Мне удалось найти ему врача. Он стал поправляться, но всё еще имел ужасный вид с набалдашниками под глазами, распухшими ногами…

Меня поразило, что Менжинский, весь дрожащий еще от своей болезни и обливающийся потом, нес от самого трамвая огромный, тяжелый чемодан Ленина, который шел налегке за ним, неся только зонтик. Я бросился скорее к Менжинскому, выхватил у него из рук чемодан и, зная, как ему вредно носить тяжести, накинулся на Ленина с упреками:

– Как же вы могли, Владимир Ильич, позволить ему тащить чемоданище. Ведь посмотрите, человек еле-еле дышит!..

– А что с ним? – весело-равнодушно спросил Ленин. – Разве он болен? А я и не знал… Ну, ничего, поправится…

В моей памяти невольно зарегистрировалась эта черта характера Ленина: он никогда не обращал внимания на страдания других, он их просто не замечал и оставался к ним совершенно равнодушным…»

Если это наблюдение верное, то с годами, чувствуя себя всё хуже и хуже, Владимир Ильич сильно переменился. 17 мая 1921 года ему принесли бюллетень о состоянии здоровья Григория Евсеевича Зиновьева, у которого за день до этого случился сердечный приступ. Врачи поставили диагноз: «расширение сердца и утомление сердечной мышцы при наличии плохого и неправильного пищеварения». Причина: переутомление и неправильный образ жизни, напряженная работа, нерегулярное питание, сидячий образ жизни и отсутствие дневного отдыха. Предложили: отдых в течение двух недель.

Ленин тут же отправил записку секретарю ЦК Молотову: «Предлагаю провести через Оргбюро: обязать Зиновьева гостей и вообще никого в свою квартиру не пускать; принимать людей только на службе; работать на службе не больше 4-х часов: уезжать аккуратно на дачу и в Санкт-Петербурге, и в Москве».

Заодно Ленин распорядился, чтобы питерский комитет партии открыл дома отдыха в Эстонии и Финляндии мест на 20–30. Половину мест отдавать рабочим, половину – советским служащим, то есть чиновникам.

Почему вождь обратился к Молотову? Ленину нравились исполнительность, старательность, кабинетная работоспособность Молотова. Говорят, что в узком кругу он именовал Вячеслава Михайловича «каменной задницей» и «самым твердолобым из большевиков». Такие люди не ходили у Ильича в любимчиках, но Молотова он считал полезным.

Ленин озаботился и состоянием здоровья Алексея Ивановича Рыкова, которого высоко ценил и только что сделал своим заместителем в правительстве. 26 мая 1921 года Ленин обратился к его жене, Нине Семеновне:

«Тов. Рыкова!

И на меня, и на жену, и на других Алексей Иванович производит впечатление совсем больного человека. Через силу ходит на конференции. Из письма его ко мне сегодня видно, что врачи настаивают на серьезном лечении.

Да это видно и не врачу.

Переустал до чертиков, почти надорвался. А не лечится толком. Это безобразие. Хищение казенного имущества совершенно недопустимое.

Не можете ли Вы его уговорить или хитростью, что ли, заставить, или самой с ним поехать? Ну где в Ессентуках у нас хорошее лечение? Явный вздор! Будет хаос, бестолочь, неустройство, усталость, а не лечение, дерганье нервов, обращения местных работников. Он упрямится, не хочет в Германию. А там 2–3 месяца стоит 4–5 у нас. Будет изоляция, отдых, корм, лечение по науке строгое. Станет работоспособным человеком. Нам такие нужны до зареза.

Очень прошу постараться его “вывезти” в Германию и вылечить серьезно.

Привет!»

Характерно, что Ленин отчетливо понимал пороки советской системы, но избавить от них был готов только избранных.

Первого июня Нина Рыкова ответила вождю: «Мой муж страшно противится поездке за границу. Кроме давнишней неприязни к загранице ему неприятно встретиться с кем-либо из двух миллионов убежавших русских, неприятно жить в стране, языка которой он не знает, неприятно быть оторванным от России… Муж дал слово, что он согласится поехать за границу, если сведения о постановке дела на Кавказе не удовлетворят врачей, но в этом случае поедет только нелегально».

Сам Ленин с 4 по 14 июня 1921 года находился в Горках. Отправил Троцкому записку: «Я нахожусь вне города. Уехал в отпуск на несколько дней по нездоровью…»

Вернулся в город. Но работа оказалась для него непосильной. Нервничал. На ночь прогуливался по пустому Кремлю, закрытому для обычных горожан. 13 июля опять уехал в Горки. Провел там месяц. 9 августа пожаловался Максиму Горькому: «Я устал так, что ничегошеньки не могу».

Но не утратил интереса к состоянию здоровья своих помощников. По настоянию Ленина 7 июля 1921 года политбюро всё-таки обязало Рыкова «выехать за границу для постановки диагноза и лечения». Алексей Иванович подчинился воле партии.

Двадцать второго ноября Рыков отчитался перед Лениным: «Сейчас я доживаю четвертую неделю в клинике профессора Бира. Послезавтра обещали разрешить в первый раз встать. Всего я пролежал в заграничных постелях во время припадков и операции два месяца! Я думаю, что это вполне достаточная дань заграничной медицине, и хочу как можно скорее возвратиться в Москву. Профессор же Бир и его ассистент хотят меня резать еще раз в первых числах января. Я соглашаюсь на вторую операцию, но при условии, чтобы резали скорее… Жду от Вас поддержки и очень прошу “дать директиву” о скорейшем отъезде моем из-за границы, не ожидая второй операции».

Двадцать шестого ноября Ленин, напротив, попросил проголосовать в политбюро совсем другое предложение: «Обязать Рыкова остаться для новой операции по указанию профессора Бира и впредь до полного излечения и отдыха».

Двадцать первого января 1922 года Ленин наставлял Алексея Ивановича: «Итак, я насчет четырех месяцев оказался ближе к истине, чем Вы.

Пока не вылечитесь и не научитесь спать по десять часов без снотворного, никакой “мелочи” на Вас взваливать нельзя… Во всяком случае до окончания всего “курса” и до расписки обеих знаменитостей, что товар сдают в готовом виде для товарообмена, в работу серьезную Вас нельзя!»

Первого марта 1922 года Ленин телеграфировал Николаю Николаевичу Крестинскому, которого за полгода до этого отправили полпредом в Берлин: «Не выпускайте Рыкова, пока не достигнет семидесяти кило. Исполнение телеграфируйте»

Второго марта исполнительный Крестинский ответил: «Я спросил сегодня у врача, можно ли надеяться, что Рыков скоро увеличит свой вес до 70 кило. Врач ответил, что при характере Рыкова этого, вероятно, никогда не будет… Добиться можно было бы только в том случае, если бы месяца два специально откармливать его, не позволяя ему почти двигаться, и то при начале работы и движения он очень быстро потерял бы этот искусственно приобретенный избыток веса.

Поэтому, если Рыков вернется из Бадена с хорошим самочувствием и профессора не будут возражать против его поездки в Россию, я чинить ему препятствий, несмотря на Вашу сегодняшнюю телеграмму, не буду».

И Григорию Яковлевичу Сокольникову, который после Гражданской войны тяжело заболел, сделали в Германии операцию. Он был образованным человеком, знал шесть языков, в эмиграции окончил юридический факультет Парижского университета и докторантуру, намереваясь защитить диссертацию по экономике, но помешала начавшаяся Первая мировая война. Владимир Ильич видел его во главе Наркомата финансов, надеясь, что он-то наладит расстроенное денежное обращение. 13 октября 1921 года Ленин подписал телеграмму в Берлин: «Узнайте точно, каково состояние здоровья Сокольникова. Добудьте врачебное свидетельство о том, сможет ли он теперь перенести далекое путешествие… Требуется работоспособность хотя бы на несколько часов в день в хороших условиях.

Ответьте немедленно и поставьте вообще дело так, чтобы о каждом лечившемся в Германии присылался в ЦеКа оригинал самого подробного заключения врачей и предписания их больному или вылечившемуся».

Точно так же Владимир Ильич озаботился состоянием здоровья главного редактора «Правды» Николая Ивановича Бухарина. 28 января 1922 года инструктировал полпреда в Германии Крестинского: «Примите все меры к охране Бухариных. Жену Бухарина надо надолго в санаторию. Говорят, больна серьезно. Николая Ивановича Бухарина надо держать строго вне политики. Пусть пробудет сейчас, пока не выправит сердце, а потом по временам наезжает к жене. Привет!»

Крестинский ответил: «Николай Иванович сильно истощен; на почве этого истощения сильно развившаяся неврастения, сердце не в полном порядке, но никаких органических повреждений еще нет… Мое впечатление от Николая Ивановича, что ему для полного восстановления сил и работоспособности нужно пробыть в санатории или, может быть, сначала в санатории, а потом где-нибудь в горах в общей сложности не менее двух месяцев.

Положение Надежды Михайловны серьезнее. Процесс в легких у нее уже прошел, но на почве заболевания внутренней секреции и сильного истощения у нее сильно не в порядке нервы и есть признаки сахара».

Политбюро постановило: «Создать при СНК СССР специальный фонд в размере 100 000 рублей для организации отдыха и лечения ответственных работников».

Глава правительства, осознав хрупкость человеческого организма, пытался помочь всем своим соратникам. Себе только помочь ничем не мог…

ПЕРВЫЕ СИМПТОМЫ

В конце 1921 года Крупская стала отмечать, что муж теперь уже постоянно страдает сильными головными болями и чаще прежнего жалуется на усталость. 6 декабря они уехали в Горки. Вообще старались больше жить за городом. Но свежий воздух не помогал. Владимир Ильич плохо спал, вставал в дурном настроении и неработоспособный.

Поначалу казалось, это результат невероятного переутомления и нужно всего лишь как следует отдохнуть. Как-никак за плечами революция и Гражданская война… 31 декабря 1921 года политбюро предоставило председателю Совета народных комиссаров полноценный отпуск на полтора месяца. Ему запретили приезжать в Москву. Разрешили час в день говорить по телефону о делах. Ленин подчинился. Отпуск шел, но загородное житье и безделье не помогли, работать он фактически не мог.

Тридцать первого января 1922 года Ленин продиктовал записку Молотову: «Прошу считать мою вчерашнюю телефонограмму аннулированной. Чувствовал себя неважно. Писал неопределенно. Надеялся сегодня исправить. Но сегодня чувствую себя еще хуже».

Нервничал. Всё больше полагался на лекарства. 13 февраля написал записку:

«В Кремлевскую аптеку

Прошу отпустить мне брому в облатках, штук двенадцать, такой дозы, чтобы можно было рассчитывать на действие одной облатки, а если не действует, принимать и по две».

Бром – самый известный в ту пору успокаивающий препарат.

Семнадцатого февраля Ленин оповестил председателя Высшего совета народного хозяйства Валериана Осинского (Оболенского): «От свидания и от разговора я, к сожалению, вынужден отказаться по болезни».

По секрету от всех обратился к доктору, которому доверял, – Федору Александровичу Гетье, основателю и главному врачу Солдатенковской (Боткинской) больницы. Особую тревогу вызывали начавшиеся у него обмороки, как он говорил – головокружения.

«По словам Владимира Ильича, в первый раз он почувствовал головокружение утром, когда одевался, – рассказывал Гетье. – Головокружение было сильное: Владимир Ильич не мог устоять на ногах и принужден был, держась за кровать, опуститься на пол, но сознания не терял. Головокружение продолжалось несколько минут и прошло бесследно, почему Владимир Ильич не придал ему значения и не сообщил об этом никому.

Второе головокружение произошло тоже утром, когда Владимир Ильич вернулся из уборной в спальную. Но этот раз оно сопровождалось потерей сознания: Владимир Ильич очнулся на полу около стула, за который он, по-видимому, хотел держаться, падая…»

– Это первый звонок, – обреченно сказал Ленин.

Четвертого марта его осмотрел профессор-невропатолог Ливерий Осипович Даршкевич. Он вспоминал: «Владимир Ильич переживает очень тяжелое состояние от полной утраты способности работать интеллектуально – “я совсем стал не работник”. Иногда он совсем не мог уснуть».

Описав симптомы недуга, Ленин спросил профессора:

– Это не грозит сумасшествием?

Вот чего он больше всего боялся!

Однажды в Горках он долго не мог заснуть. Вышел на улицу подышать. Стал бросать камни в соловья, который, сидя на кусте сирени, слишком громко заливался. Ощутил слабость в правой руке. Охрана пришла к нему на помощь – тоже гоняла соловья.

Ночью Ленина мучили рвота и сильная головная боль. Проснувшись утром, он не смог внятно говорить. Взял газету – буквы расплылись. Хотел что-то написать, рука не слушалась. И ему самому, и Надежде Константиновне стало страшно.

Двадцать пятого мая был церковный праздник Вознесение Господне. Московский совет профсоюзов объявил этот день нерабочим. Рано утром Марии Ильиничне Ульяновой в Москву позвонил начальник охраны в Горках Петр Петрович Пакалн, попросил срочно приехать вместе с врачом.

– Кто болен? – спросила она.

– Надежда Константиновна, – соврал чекист.

Пока Мария Ильинична в праздничный день искала врачей, прошло время. Еще раз позвонил Пакалн. Потом – начальник всего отдела охраны ведомства госбезопасности Абрам Яковлевич Беленький. Выяснилось, что врач всё-таки нужен Ленину, но Крупская не хотела заранее волновать Марию Ильиничну.

Приехавшие медики легкомысленно решили, что Владимир Ильич съел несвежей рыбы. Дали ему английской соли и прописали постельный режим. Но сам Ленин понимал, что болен серьезно. И Крупская это видела.

В их совместной жизни наступал горестный период, когда он больше, чем когда бы то ни было, зависел от жены. И еще больше оценил ее. Не все жены способны полностью посвятить себя тяжелобольному мужу. И только очень проницательные люди сознавали реальную роль, которую сыграла Крупская в жизни Ленина, придавая ему силы на протяжении стольких лет, очень трудных для них обоих…