Текст книги "Крупская"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

ГАЛСТУКИ И РЕФОРМЫ

В конце 1908 года Ленин и Крупская перебрались в Париж. Надежда Константиновна объясняла этот переезд следующим образом: «Приводились различные доводы. 1) Можно будет принять участие во французском движении, 2) Париж большой город – там будет меньше слежки. Последний аргумент убедил Ильича».

С ними поехала и Мария Ульянова. Летом 1909 года Владимир Ильич писал из Парижа брату Дмитрию – спрашивал его мнение как врача:

«Доктора нашли у Мани воспаление отростка слепой кишки (аппендицит, – кажись, так?). Спросил очень хорошего здешнего хирурга. Советует операцию. Говорят все, что безопасно и излечивает радикально. Этот хирург (Dr. Duboucher) всеми восхваляется. Недавно сделал операцию (ту же) жене приятеля – превосходно; чайная ложка крови; через восемь дней вставать начала. Лечебница хорошая.

Припадок сейчас несильный. Повышения температуры нет. Боли не очень сильные. Прошу тебя немедленно мне ответить: я склоняюсь к операции, но без твоего совета боюсь решить. Отвечай немедленно».

Операцию сестре сделали, и благополучно.

В Париже они поселились в квартире из двух комнат на улице Мари-Роз, в доме 4. В меньшей комнате, в которой жила мать Надежды Константиновны, стоял большой простой стол, застланный газетами, вспоминала одна из эмигранток. Это было рабочее место Надежды Константиновны. На столике были разложены «орудия производства» для секретной переписки, известные под общим названием «химия»: бутылочки со всякого рода растворами, кисточки, клей. Она готовила сотни конвертов, в которых переправляла в Россию социал-демократическую литературу.

Жили скромно. Кое-какие деньги Елизавете Васильевне Крупской оставила ее покойная тетка. Иногда Ленину платили за лекции. Надежда Константиновна зарабатывала тем, что давала уроки или надписывала конверты для рассылки объявлений. В общем, хватало. Летом 1910 года Ленин, Крупская и ее мать отдыхали на берегу Бискайского залива (Франция). Оттуда Ленин ездил в Копенгаген на VIII конгресс Второго интернационала.

Григорий Евсеевич Зиновьев, будущий хозяин Ленинграда и председатель Исполкома Коминтерна, годы эмиграции провел вместе с Лениным и Крупской. Более близкого человека у них не было. В феврале 1911 года Ленин написал записку одному из виднейших немецких социал-демократов, Карлу Каутскому:

«Многоуважаемый товарищ по партии!

Настоящим очень рекомендую Вам моего друга, члена редакции “Рабочей газеты” (большевистского органа) и редакции Центрального органа товарища Зиновьева.

С наилучшими пожеланиями Ваш Н. Ленин (В. Ульянов)».

После Октябрьской революции Зиновьев наслаждался своим высоким положением, но в минуту откровенности признался художнику Анненкову, что скучает по Парижу.

«Осенью двадцать третьего года, – писал Анненков, – мне случилось ехать в Москву с Григорием Зиновьевым в его личном вагоне. Глаза Зиновьева были печальны, жесты – редкие и ленивые. Он мечтательно говорил о Париже, о лиловых вечерах, о весеннем цветении бульварных каштанов, о Латинском квартале, о библиотеке Святой Женевьевы, о шуме улиц, и опять – о каштанах весны».

Зиновьев говорил о тоске, овладевшей им при мысли, что Париж теперь для него недоступен. В Петербурге Зиновьев жил в гостинице «Астория», перед которой на площади – Исаакиевский собор, похожий на парижский Пантеон. Вспоминая о Париже, рассказывал, как Ленин по вечерам «бегал на перекресток» за последним выпуском вечерних газет, а ранним утром – в булочную за горячими подковками.

– Его супружница, – добавил Григорий Евсеевич, – предпочитала, между нами говоря, бриоши, но старик был немного скуповат…

Художника поразила фраза ленинского соратника:

– Революция, Интернационал – всё это, конечно, великие события. Но я разревусь, если они коснутся Парижа!

«Летом 1911 года провели мы все вместе в деревушке под Парижем, в Лонжюмо, где была устроена большевистская партийная школа, – вспоминала Злата Лилина. – Владимир Ильич работал шесть дней в неделю, не давая себе ни минуты отдыха. Но зато один день в неделю, но никогда не в воскресенье, когда, по его словам, проходу не было от гуляющих, отдыхал полностью. Мы тогда садились все четверо: Владимир Ильич, Надежда Константиновна, Зиновьев и я – на велосипеды и уезжали с 6 часов вечера до 10–11 часов вечера за город.

Условие, которое Владимир Ильич при этом ставил, – ни слова о политике. В первый раз, когда мы поехали, мне казалось странным, о чем же мы будем говорить, если нельзя говорить о политике. Оказалось, что с В. И. можно говорить о многом, не касаясь политики. В. И. был прекрасным велосипедистом. В дороге он внимательно следил за Надеждой Константиновной и мною и частенько брал нас на буксир за своим велосипедом».

Так что Ленин был в неплохой физической форме, прогулки и катание на велосипедах пошли ему на пользу.

Писатель Илья Григорьевич Эренбург когда-то без тени почтения описал свои впечатления от Ленина в эмиграции: «Юнцом наивным и восторженным прямо из Бутырской тюрьмы попал я в Париж. Утром приехал, а вечером сидел уж на собрании в маленьком кафе “Avenue d’Orléanes”. Приземистый лысый человек за кружкой пива, с лукавыми глазами на красном лице, похожий на добродушного бюргера, держал речь.

Сорок унылых эмигрантов, с печатью на лице нужды, безделья, скуки, слушали его, бережно потягивая гренадин. “Козни каприйцев”, легкомыслие “впередовцев” тож “отзовистов”, соглашательство “троцкистов” тож “правдовцев”, “уральские мандаты”, “цека, цека, ока” – вещал оратор, и вряд ли кто-либо, попавший на это собрание не из Бутырок, а просто из Москвы, понял бы сии речи…»

Эмигрантский мир сужает кругозор. Вести из России Владимир Ильич и Надежда Константиновна получали самые прискорбные. Царскому режиму удалось раздавить революцию. Провели закон о военно-полевых судах. Судили упрощенным порядком – без прокуроров, защитников и вызова свидетелей. Приговор выносился в течение сорока восьми часов и приводился в исполнение немедленно. Прошения о помиловании не рассматривались. Депутат Третьей думы Федор Измайлович Родичев окрестил виселицу столыпинским галстуком.

Председатель Совета министров Российской империи в 1906–1911 годах Петр Аркадьевич Столыпин ныне включен в почетный список выдающихся государственных мужей. К месту и не к месту цитируют его знаменитые слова: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!» Из всего наследства Столыпина поминают лишь усердие его жандармов. Не без внутреннего одобрения пишут о том, как он железной рукой подавлял народное возмущение, организованные им военно-полевые суды, столыпинские вагоны (арестантские) и столыпинские галстуки.

На Столыпина сильно подействовала попытка покушения на его жизнь: в августе 1906 года террористы взорвали его дачу на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге. Пострадало больше ста человек, ожидавших приема, была тяжело ранена его дочь.

Столыпин многим нравится твердостью, граничащей с жестокостью. Но ее не надо переоценивать. В царские времена в Государственную думу избиралось предостаточно оппозиционеров, в том числе радикально настроенных. Столыпину, главе правительства, приходилось убеждать депутатов в своей правоте. Это удавалось отнюдь не всегда. И Дума, и Государственный совет (что-то вроде нынешнего Совета Федерации) проваливали столыпинские законопроекты.

И заметим: его жесткая внутренняя политика принесла лишь временное успокоение. Военно-полевые суды породили возмущение и ненависть. А к чему привело изменение избирательного закона в попытке иметь удобный парламент – без смутьянов? Четвертая дума, избранная по столыпинскому закону, покончила с монархией в России.

Его историческая заслуга – не столыпинские галстуки, не ограничение права выбирать и быть избранным, а аграрная реформа в крестьянской стране. Накормить страну, считал он, сможет только сам крестьянин, если он получит землю в собственность и право эффективно ею распоряжаться.

Выпускник физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета Петр Аркадьевич Столыпин сделал изрядную административную карьеру. Первая русская революция застала его на посту саратовского губернатора. Усердие и энергия губернатора обратили на себя внимание императора. В апреле 1906 года он вызвал Столыпина в столицу и назначил министром внутренних дел. А в июле распустил Первую Государственную думу и заодно сменил главу правительства – этот пост занял Столыпин.

Еще будучи саратовским губернатором, Столыпин предложил способ остановить революцию: «Благодарной почвой для пропаганды я считаю не столько малоземелье, сколько бедность народную: полуголодный, не имеющий сбережений, безграмотный крестьянин охотно слушал посулы агитаторов. Коренное разрешение вопроса заключается в создании класса мелких собственников – этой основной ячейки государства, – являющихся по природе своей органическими противниками всяких разрушительных теорий».

С чего он начал? Убедил императора подписать указ от 5 октября 1906 года, который дал крестьянину свободу распоряжаться собой и право беспрепятственно получать паспорт. Хочешь – оставайся в деревне, хочешь – ищи работу в городе. Указ запретил местным начальникам сажать крестьян под арест или штрафовать – только через суд. Столыпин не на словах – делом добивался создания правового государства. Советская власть заберет назад все права, данные тогда крестьянину, загонит в колхозы, запретит выдавать паспорта и будет сажать без суда…

Итак, сформулировал Столыпин, для успеха страны нужны личная свобода и экономическая независимость. Тогда тоже надо было догонять ушедших вперед европейцев. По количеству удобной земли на душу населения Россия превосходила Францию и Германию. Отставание же от европейских стран: в три с лишним раза в производстве на душу населения и пятикратное в урожайности – объяснялось не результатом дурных климатических условий или нехваткой земли. Мешали отсталая агротехника, низкий уровень производительности труда и главное – общинное землепользование.

«Община прирезала землю одним и отрезала у других – в соответствии с числом душ мужского пола, – отмечает профессор доктор исторических наук Нина Львовна Рогалина, автор трудов об аграрных реформах в России. – Община приспосабливала землю к семье, в то время как семья должна была приспосабливать землю к требованиям производства. Средний уровень урожайности общинных земель был на треть ниже частновладельческих…»

Общинное хозяйство не подталкивало к усердию, не стимулировало добиваться большего. Надо быть как все. Зачем стараться? Это емко сформулировал известный экономист-аграрник Лев Николаевич Литошенко: «Крестьянин не только был беден, но и не хотел быть богатым»…

Тогда столкнулись две точки зрения. Одна – крестьянину не хватает земли. Решение? Поделить земли, принадлежащие крупным землевладельцам, помещикам. Этот лозунг так или иначе поддерживали все крупные политические партии, надеясь привлечь на свою сторону крестьянское население.

Но простые подсчеты показывали, что «земли всем не хватит», отмечает профессор Рогалина. Даже если раздать все помещичьи земли, размер крестьянских наделов практически не увеличится. А если иметь в виду прирост населения, то эта прибавка и вовсе быстро сойдет на нет. Зато увеличение урожайности с сорока до шестидесяти пудов на десятину (по расчетам ученых-агрономов, весьма скромное) было бы равносильно расширению площади крестьянского землепользования в полтора раза!

Идея Столыпина: помочь крестьянину стать самостоятельным, то есть получить землю в частную собственность. Создать условия, которые помогут трудолюбивому и предприимчивому человеку преуспеть. Когда крестьянин превратится в реального хозяина своей земли, тогда он захочет и сможет проявить личную инициативу и добиться успеха.

– Правительство, – говорил Столыпин, – желает видеть крестьянина богатым, достаточным, а где достаток – там и просвещение, там и настоящая свобода. Для этого надо освободить крестьянина от кабалы отживающего общинного строя, дать ему власть над землей… Отсутствие у крестьянина своей земли подрывает его уважение ко всякой чужой собственности.

Идеи Петра Аркадьевича общество встретило в штыки.

Лев Николаевич Толстой решительно высказался против частной собственности на землю. «Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею», – писал он реформатору 23 октября 1907 года.

«Вы считаете злом то, что я считаю благом для России, – уверенно ответил великому писателю Столыпин. – Мне кажется, что отсутствие собственности на землю у крестьян и создает всё наше неустройство… Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обихаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своей землей. Оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств…»

Цель Столыпина состояла в том, чтобы предоставить крестьянину свободу самому решать, чем ему заниматься, и наделить правами, которых его никто не лишит. Но ничего не давать даром! Не воспитывать иждивенчество. Глава правительства категорически возражал против идеи социалистов – отобрать землю у тех, кто ею владеет, и раздать бесплатно:

– Если признавать возможность отчуждения земли у того, у кого ее много, чтобы дать тому, у кого ее мало, надо знать, к чему это приведет… Никто не будет прилагать свой труд к земле, зная, что плоды его трудов могут быть через несколько лет отчуждены… Это приведет к такому социальному перевороту, к такому изменению всех социальных, правовых и гражданских отношений, какого еще не видела история.

Столыпин как в воду глядел! После революции большевики отменили все законы, забрали землю у крупных владельцев, и это стало началом полного беззакония. А в конце концов лишили права на землю самих крестьян, загнав их в колхозы, что именуют вторым крепостничеством.

Крестьянский банк выдавал ссуды на покупку земли под ее залог. Опасались, что землю скупят кулаки и спекулянты. Но за годы реформы землю через банк приобрел почти миллион крестьян. Землю приобретал тот, кто сам на ней работал.

Реформа дала толчок подъему сельского хозяйства.

«Урожайность хуторских и отрубных хозяйств была значительно выше, чем в среднем по России, – констатирует профессор Рогалина. – В 1913 году Ставрополье вышло на первое место по чистому сбору продовольственных хлебов на душу населения, обогнав Кубань, имевшую лучшие природные условия, но не затронутую реформой… Распахать бескрайние степи, основать села и хутора, вывести замечательные сорта пшеницы и породы скота могли только самые сильные, предприимчивые и трудолюбивые крестьяне, которые получили землю благодаря Столыпинской реформе».

Успешно началась программа переселения за Уральский хребет, где пустовали огромные территории.

«За годы реформы в Сибирь и на Дальний Восток переселились от трех до четырех миллионов человек, – отмечает профессор Рогалина. – Темпы роста посевных площадей в Сибири были в пять раз, а в Западной Сибири в восемь раз выше, чем в Европейской России. Сибирь превратилась в важнейший земледельческий район страны и давала больше хлеба, чем Украина и Северный Кавказ».

Пятнадцатого марта 1910 года на заседании Государственного совета Петр Столыпин рассказал о достижениях первых трех лет реформы.

– При такой же успешной работе, – с надеждой говорил председатель Совета министров, – еще шесть-семь таких трехлетних периодов, и общины в России почти уже не будет…

Но этого исторического времени России не было дано.

Судьба Российской империи решилась в городском театре Киева. Давали оперу Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане». Парадный спектакль, который играли специально для прибывшего в город императора, начался поздно вечером.

«В Киевском военном округе назначены были в 1911 году большие маневры, на которых государь пожелал присутствовать, – вспоминал военный министр Владимир Александрович Сухомлинов, – а вместе с тем быть и на открытии памятника императору Александру II. Маневры происходили вблизи Киева, мы ежедневно выезжали туда на автомобилях. Государь пребывал в отличном расположении духа. Погода была прекрасная, ход маневров успешный…»

В четыре часа дня император и его многочисленная свита поехали еще и на ипподром. Скачки закончились только в восемь вечера. А к девяти стали съезжаться в театр. Автомобиль председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина остановился у бокового подъезда. Вместе с ним приехал его заместитель в правительстве министр финансов Владимир Николаевич Коковцов.

«На мой вопрос, – вспоминал Коковцов, – почему Столыпин предпочитает закрытый автомобиль открытому – в такую чудную погоду, он сказал, что его пугают готовящимся покушением на него, чему он не верит, но должен подчиниться этому требованию…»

Кто мог в ту минуту предположить, что из театра Коковцов уйдет новым главой правительства России. А Столыпина, тяжело раненного и потерявшего сознание, вынесут на руках. И жить ему останется всего несколько дней…

Страх перед революционерами-террористами был тогда всеобщим. И киевский губернатор Алексей Федорович Гирс вздохнул с облегчением, когда все гости уже собрались в театре. «За театр можно быть спокойным, – думал он, – публика, которую предложено было допустить туда, была строго профильтрована».

Полицейские предварительно осмотрели зрительный зал и все помещения театра. Вскрыли пол и даже проверили хрустальную люстру на прочность – не попытаются ли террористы обрушить ее на высокопоставленных зрителей…

Во втором антракте, как только занавес опустился и царская ложа опустела, министр финансов подошел к Столыпину. Глава правительства стоял, опершись на балюстраду оркестра. Коковцов объяснил, что прямо из театра едет на вокзал и желал бы проститься.

– Я от души завидую вам, что вы уезжаете, – признался Петр Аркадьевич, – мне здесь очень тяжело ничего не делать и чувствовать себя целый день каким-то издерганным, разбитым…

Коковцов ушел, оставив Столыпина беседовать с министром императорского двора бароном Владимиром Борисовичем Фредериксом и военным министром Сухомлиновым.

Зал опустел, публика хлынула в фойе. Вместе с остальными зрителями вышел и адъютант председателя Совета министров капитан Есаулов, который должен был его охранять. В его обязанность входило ни на минуту не оставлять Столыпина одного. Но в антракте капитан преспокойно ушел. Что может случиться? В театре – 15 жандармских офицеров и 92 агента дворцовой охраны и Киевского охранного отделения!

«Когда мы разговаривали, – вспоминал Сухомлинов, – государя уже не было в генерал-губернаторской ложе, он ушел курить. В тот момент, когда я повернулся к кулисам, мне послышалось, точно кто-то ударил в ладоши…»

«Раздались два глухих выстрела, точно от хлопушки, – рассказывал Коковцов. – Я сразу не сообразил, в чем дело…»

«Мы услышали крики и треск, – вспоминал начальник Киевского охранного отделения подполковник Николай Николаевич Кулябко. – Первое впечатление, что рухнул театр от перегрузки. Под этим впечатлением я бросился в зрительный зал».

Быстрее Кулябко в зал вбежал заведующий агентурой дворцовой охраны жандармский полковник Александр Иванович Спиридович. Он прямо по стульям добрался до царской ложи и выхватил саблю из ножен.

Только генерал-лейтенант Павел Григорьевич Курлов, командир корпуса жандармов и заместитель Столыпина по Министерству внутренних дел, сразу понял, что это за звук: «Раздался выстрел из браунинга, столь характерный по своему звуку. Я бросился в зал, встретив у прохода какого-то офицера, который выбежал с обнаженной шашкой, крича, что убили Столыпина. Проникнуть в зал не мог, так как в проходе публика избивала какого-то человека. Издали я видел опускавшегося на кресло Столыпина и стоявшего около царской ложи с обнаженной саблей полковника Спиридовича».

«Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось, – вспоминал киевский губернатор Гирс. – Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: “Все кончено!”».

Петр Аркадьевич сделал несколько шагов.

– Я ранен, – сказал он.

Он стал бледнеть и опустился в кресло.

«Раздались крики о помощи, – вспоминал Коковцов. – Я побежал к Столыпину. Все окружающие помогли ему сесть. Поднялась страшная суматоха. Столыпина понесли на кресле к проходу…»

Генерал Курлов приказал командиру эскадрона жандармов очистить проезд от публики и выделить взвод, чтобы сопровождать карету скорой медицинской помощи, вызванную для Столыпина. Когда главу правительства укладывали в карету, он уже впал в беспамятство.

«Зал моментально заполнился публикой, – вспоминал Коковцов. – Государь и вся царская семья появились в ложе. Взвился занавес, раздались звуки гимна, исполненного всею театральною труппою. Громовым “ура!” встретила растерявшаяся публика конец гимна. Государь, бледный и взволнованный, стоял один у самого края ложи и кланялся публике. Затем быстро начался разъезд. Я узнал, что царская семья выехала благополучно, Столыпин отвезен в клинику доктора Маковского, а преступник задержан и подвергается уже допросу в одном из нижних помещений театра».

Возле клиники Маковского собралась огромная толпа. Приехал министр финансов Коковцов. Как заместитель Столыпина, он автоматически вступил в права председателя Совета министров. Приказал губернатору удалить из лечебницы публику, поставить полицейскую охрану снаружи и внутри.

«Врачи были в сборе, – вспоминал Коковцов, – тотчас приступили к осмотру раненого и заявили, что пуля нащупывается близко к поверхности и к вынутию ее будет приступлено не позже следующего утра. Столыпин был в полном сознании, видимо, сильно страдал, но удерживал стоны и казался бодрым…»

На следующий день было назначено молебствие в Михайловском соборе об исцелении Петра Аркадьевича. Никто из царской семьи не приехал, и даже из ближайшей свиты государя никто не явился. Столыпин был ранен в руку и в грудь. Ранение в руку оказалось легким. А вторая пуля попала в печень. Операция не помогла. Вечером 18 сентября 1911 года – по новому стилю – сознание покинуло его и он скончался.

После смерти Петра Аркадьевича аграрная реформа еще продолжалась. Заявления о выходе из общины к 1915 году подали более шести миллионов крестьянских дворов – это две трети общинных хозяйств. Не хватало землемеров, чтобы всё оформить! Столыпинскую реформу один японский ученый назвал «русской агротехнологической революцией». Ее остановила Первая мировая война.

«Если бы Столыпин был жив, – считал начальник Петербургского охранного отделения генерал Александр Васильевич Герасимов, – если бы он стоял по-прежнему у кормила правительственной власти, то войны бы не допустил. Он всегда расценивал войну как величайшее несчастье из всех, какие только могут постигнуть Россию. Он считал, что Россия начинает внутренне укрепляться, что только теперь, после проведения земельной реформы, складывается тот класс, который способен стать прочной опорой порядка. Еще 10–15 лет, говорил он, и нам будут не страшны все революции…»

Герасимов приводил в пример решительные действия главы правительства, когда в октябре 1908 года Австро-Венгерская империя аннексировала Боснию и Герцеговину. В Санкт-Петербурге и либералы, и консерваторы требовали выступить «на защиту братьев-славян» и объявить войну Австрии.

После поездки в Царское Село Столыпин сказал генералу Герасимову:

– Сегодня мне удалось спасти Россию от гибели. Царь сообщил мне о своем решении дать согласие на мобилизацию трех военных округов против Австрии. С большим трудом убедил его величество, что этот шаг неизбежно повлечет за собой войну с Германией и что эта война грозит самому существованию и династии, и империи…

Тогда война была предотвращена. В 1914 году Столыпина уже не было… Добил реформу и перечеркнул все успешные начинания Столыпина 1917 год, революция.

В советские времена принято было считать дореволюционную Россию безнадежно отсталым государством, которое Ленин вывел на столбовую дорогу развития. Современные исследования опровергают эти заблуждения. Историки и экономисты смотрят на старую Россию иным, более трезвым взглядом. Российская экономика была на подъеме и располагала большим потенциалом развития.

Двенадцатого июля 1914 года Совет съездов представителей промышленности и торговли представил правительству анализ состояния отечественной экономики: «В сельском хозяйстве, в самой системе землепользования начался громадный переворот… В промышленности начался сильный подъем… Условием экономического успеха должно стать предоставление широкого поприща личной инициативе и отсутствие ограничений, тормозящих частные начинания в области торговли и промышленности».

«Россия накануне Первой мировой войны была одной из основных экономических держав, – пишет известный американский ученый Пол Грегори, изучающий экономическую историю нашей страны. – Она стояла на четвертом месте среди пяти крупнейших промышленно развитых стран. Российская империя выпускала почти такой же объем промышленной продукции, как и Австро-Венгрия, и была крупнейшим производителем сельскохозяйственных товаров в Европе»

Темпы экономических и социальных перемен в дореволюционной России сравнимы с европейскими, хотя отставали от американских. Рост национального дохода – как в Германии и Швеции. Очень успешно развивалось сельское хозяйство – можно говорить о настоящем буме. Сегодня как никогда ясно, что было потеряно в результате революции, Гражданской войны, ленинских экспериментов. Как выразился один публицист, «Столыпин готовил для русских крестьян экономическую будущность американских фермеров, а злая мачеха-история принесла им колхозное рабство».

До революции наша страна была крупнейшим экспортером зерновых. При большевиках страна с трудом будет кормить собственное население, а затем начнет и закупать зерно за границей. Решение заменить рыночную экономику планово-административной оказалось губительным.

Старая Россия при условии проведения таких же модернизационных проектов, какие затеял Столыпин, добилась бы неизмеримо большего. И сколько десятков миллионов людей остались бы живы! Население страны в 1900 году составило 128 миллионов человек, в 1908-м – 160 миллионов. По прогнозам, в 1920 году в России должно было жить 200 миллионов.

Все долгосрочные цели развития России могли быть достигнуты на путях развития стабильной рыночной экономики. Если даже очень осторожно экстраполировать показатели дореволюционного экономического роста в гипотетическое будущее, то очевидно, что Россию отделяло всего лишь несколько десятилетий от превращения в процветающую во всех отношениях экономику…

Если бы аграрную реформу довели до конца, крестьянство превратилось бы в хозяев своей земли и вторую революцию просто некому было бы поддержать. Но… не сбылось.