Текст книги "Крупская"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

После первой революции Красин отошел от подпольных дел, окончил Харьковский технологический институт, четыре года строил в Баку электростанции, а потом уехал в Германию, где успешно работал по инженерной части в фирме Сименса и Шуккерта в Берлине. Немецкий выучил в Таганской тюрьме. Немцы его высоко ценили. Красин был одним из немногих большевиков, которые понимали, что такое современная экономика и торговля. Его зазывали в правительство. А он не спешил давать согласие. 15 января 1918 года принял ни к чему не обязывающее назначение членом совета Государственного банка. Своим обликом он сильно выделялся среди большевиков. Сохранилось свидетельство современника: «Безукоризненный джентльмен, в буржуазном костюме которого чувствовалась подлинная забота о вкусе и элегантности, заходил в наши штабы, полные рабочих в фуражках и пальто, опоясанных пулеметными лентами. Красавец-мужчина с тщательно ухоженной бородой клинышком, очень интеллигентный, с благородными манерами».

Даже Красин, который близко знал лидеров большевиков, не понимал овладевшей ими жажды власти. Ленин был готов отдать полстраны, лишь бы оставалась возможность управлять другой половиной. Более рассудительные большевики считали, что надо сделать ставку на Учредительное собрание и постепенно привлечь массы на свою сторону. Ленин не хотел ждать! И в своей логике был прав. Если бы Учредительное собрание, представляющее интересы всего народа России, приступило к работе, большевики лишились бы шанса удержать власть.

Осенью 1917 года многие считали, что большевики не имеют права единолично управлять страной. Они должны, как минимум, вступить в коалицию с другими социалистическими партиями, чтобы опираться на большинство населения.

На второй день после победы большевиков, в перерыве между заседаниями съезда Советов в Смольном, меньшевик Николай Николаевич Суханов, член исполкома Петросовета и член ВЦИК, отправился в буфет, где была давка и свалка у прилавка. В укромном уголке Суханов натолкнулся на Льва Борисовича Каменева, впопыхах глотавшего чай. Спросил:

– Так вы окончательно решили править одни? Я считаю такое положение совершенно скандальным. Боюсь, что, когда вы провалитесь, будет поздно идти назад…

– Да, да, – нерешительно и неопределенно выговорил Каменев, смотря в одну точку. – Хотя… почему мы, собственно, провалимся?

Четыре наркома-большевика – Алексей Рыков (будущий глава правительства), Владимир Милютин (до революции он пять раз сидел в тюрьме), Виктор Ногин (противник вооруженного захвата власти) и Иван Теодорович (будущий председатель Крестьянского интернационала) – через десять дней после Октябрьского переворота, 4 ноября 1917 года, вышли из состава первого советского правительства по принципиальным соображениям. Товарищи по партии не поддержали их мнения о «необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий». А четыре наркома предлагали принять требование Всероссийского исполнительного комитета железнодорожного профессионального союза (Викжель) о коалиционном правительстве.

Демарш имел некоторые последствия. В ночь с 9 на 10 декабря 1917 года большевики договорились о коалиции с левыми социалистами-революционерами, которые получили семь мест в Совнаркоме, а также должности заместителей наркомов и членов коллегий. А из четырех наркомов, проявивших тогда принципиальность, только один – Ногин – умер своей смертью, совсем молодым. Остальных Сталин со временем уничтожил.

Другое требование профсоюза железнодорожников – передать ему управление железнодорожным делом и наделить правом утверждать коллегию Наркомата путей сообщения – отвергли наотрез.

Четырнадцатого ноября 1917 года Ленин на заседании Петроградского комитета партии обещал:

– Когда нам необходимо арестовывать – мы будем. Вот Викжеля арестовать – это я понимаю. Тверской мужичок пришел и сказал: «Всех их арестуйте». Вот это я понимаю. Вот он имеет понимание, что такое диктатура пролетариата.

Не принял власти большевиков и один из патриархов русской социал-демократии, Георгий Валентинович Плеханов. 28 октября 1917 года он опубликовал «Открытое письмо к петроградским рабочим»:

«Товарищи! Многие из вас рады тем событиям, благодаря которым пало коалиционное правительство А. Ф. Керенского и политическая власть перешла в руки Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Скажу вам прямо: меня эти события огорчают…

Несвоевременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и марте нынешнего года… Власть должна опираться на коалицию всех живых сил страны…»

Поразительно, как точно Плеханов предсказал будущее. Разразилась жестокая Гражданская война, и русское общество лишилось прав и свобод, полученных после Февральской революции.

Один из основателей российской социал-демократии не любил Ленина: «Как только я познакомился с ним, я сразу понял, что этот человек может оказаться для нашего дела очень опасным, так как его главный талант – невероятный дар упрощения».

Это Георгий Валентинович еще со Сталиным, подлинным мастером упрощения, не успел познакомиться поближе…

Плеханов вернулся в Россию из эмиграции 1 апреля 1917 года. Его встретили восторженно как признанного вождя социал-демократии. Но его скептическая позиция относительно перспектив немедленного построения социализма в России вызвала непонимание. А Плеханов выразился так: «Русская история еще не смолола той муки, из которой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма».

Отношение к нему быстро менялось к худшему. Большевики его презирали. Плеханов был болен, горестно повторял:

– Судьба дала мне хорошую голову, но плохое здоровье.

Известный прозаик Борис Аркадьевич Пильняк собирался писать роман о революции. Он пришел к Плеханову и нашел его в бедственном положении: осунувшийся, изнуренный болезнью Георгий Валентинович голодал. Пильняк сбегал на рынок. Купил масло, яйца, молоко, хлеб и немного мяса.

– Сегодня, Борис Андреевич, вы для меня сделали гораздо больше, чем Ленин, – с горькой укоризной говорил Плеханов, – и все вместе взятые товарищи большевики. Прошу вас о нашем разговоре нигде не упоминать, нынче время злобно-крутое.

Плеханов умер в мае 1918 года. Гроб с его телом доставили в Петроград. Похоронили Плеханова на Волковом кладбище, рядом с неистовым Виссарионом Белинским.

«Умер Плеханов, – записала в дневнике Зинаида Гиппиус. – Его съела родина. Его убила Россия, его убили те, кому он, в меру сил, служил сорок лет. Нельзя русскому революционеру: 1) быть честным, 2) культурным, 3) держаться науки и любить ее. Нельзя быть европейцем. Задушат. Еще при царе туда-сюда, но при Ленине – конец…»

После большевистского переворота другие левые социалисты растерялись. Меньшевики не могли понять, как их товарищи по подполью и эмиграции могли узурпировать власть. Член Исполкома Петроградского совета и президиума ВЦИК меньшевик Федор Ильич Дан с горечью констатировал:

– Всякому мыслящему здраво ясно, что вооруженные столкновения на улицах Петрограда означают не торжество революции, а торжество контрреволюции, которая сметет в недалеком будущем не только большевиков, но все социалистические партии.

Девятнадцатого ноября 1917 года лидер меньшевиков Юлий Осипович Мартов писал товарищу по партии и члену исполкома Петроградского совета Павлу Борисовичу Аксельроду: «Самое страшное, чего можно было ожидать, совершилось – захват власти Лениным и Троцким в такой момент, когда и менее их безумные люди, став у власти, могли бы наделать непоправимые ошибки».

Павел Аксельрод, известный своим нравственным чутьем, выражался еще резче. Назвал большевистский переворот «колоссальным преступлением», писал, что большевики отбросили страну «назад – в экономическом отношении чуть ли не в середину прошлого века, а в политическом – частью ко временам Петра Великого, а отчасти – Ивана Грозного»…

Юлия Мартова называют «великим неудачником», потому что он растерял свою партию – партию меньшевиков. На I съезде Советов в июне 1917 года меньшевиков было в два с половиной раза больше, чем большевиков. Петроградский совет создали меньшевики. Но умеренность в России не ценится, и меньшевики быстро утратили свои позиции.

С не желавшим работать на большевиков государственным аппаратом пытались поладить. 18 декабря 1917 года на заседании Совнаркома договорились выплатить служащим правительственных учреждений рождественские наградные, но это решение не публиковать! Это было компромиссное предложение Владимира Александровича Карелина, члена ЦК партии левых эсеров, принявшего на себя обязанности народного комиссара имуществ Республики: «Признавая выдачу служащим наградных к празднику противоречащей принципам демократизма и подлежащей отмене, Совет Народных Комиссаров в настоящем году, ввиду невозможности достигнуть единообразного решения, так как в ряде учреждений и отдельными категориями и группами служащих наградные уже получены, – постановляет выдачу наградных не отменять».

Что касается Анатолия Васильевича Луначарского, то нарком просвещения демонстрировал невероятный либерализм, готовность сотрудничать и помогать всем, кто просит о помощи.

Еще в августе 1917 года в России начало работать представительство Всемирного христианского союза молодых людей. Под клуб оно сняло опустевшее здание Дворянского собрания, подписав, как положено, контракт. Но это здание самочинно занял 326-й Белгородский полк и отказывался его освободить, несмотря на просьбу (тогда с революционными солдатами разговаривали исключительно вежливо) культурно-просветительного отдела штаба Петроградского военного округа.

Представительство союза пожаловалось советскому правительству: «Всемирный христианский союз молодых людей – это американская ассоциация, которая ставит своей целью открытие клуба для солдат с чайными, читальнями, бесплатными просветительными кинематографическими спектаклями, лекциями и концертами. Ассоциация не преследует никаких политических заданий, чему достаточным свидетельством служит то, что после Октябрьского переворота ассоциация продолжала свою работу в таком же широком масштабе, как и раньше».

Анатолий Васильевич Луначарский проникся просьбой. Иностранцы, тем более американцы, еще не воспринимались как враги. Загвоздка состояла в том, чтобы подыскать Белгородскому полку другое помещение. 1 декабря 1917 года нарком обратился к коллегам в Наркомате по военным делам. Объяснил, почему не может предоставить дом из своего хозяйства: «Ведомство дворцов республики не имеет в своем распоряжении помещений, которые могли быть предоставлены под постой воинских частей без существенного ущерба для национального достояния».

Составили список других зданий, пригодных для размещения полка:

«Покорнейше прошу Вас, товарищ, распорядиться об использовании одного из этих помещений и не мешать, таким образом, осуществлению весьма симпатичного предприятия американских граждан».

От себя Луначарский написал письмо полковому комитету белгородцев: «Комиссар по городу Петрограду найдет вам в самом близком будущем другое помещение, и я прошу вас согласиться на такой перевод, так как американские граждане хотят открыть в Дворянском собрании клуб на пять тысяч солдат с чайной, читальней, ежедневными бесплатными спектаклями и лекциями. Подыскать для этого назначения другое помещение невозможно, к тому же на любезность американцев мы обязаны ответить такой же величайшей любезностью».

Одиннадцатого декабря 1917 года Совнарком принял проект декрета, предложенный Луначарским, о переходе сорока тысяч церковно-приходских школ «в ведение Государственной комиссии по просвещению». Крупская отстаивала принцип светской школы, писала в ЦК: «Мы в сотнях статей и речей пропагандировали, что попам не место в школе. Наших агитаторов избивали, убивали даже».

Сотрудница наркомата в один из январских дней 1918 года стала свидетельницей телефонного разговора Крупской с Владимиром Ильичом. Надежда Константиновна взволнованно говорила ему:

– Нет, мы не можем допустить преподавание Закона Божия даже в церквях. Я категорически против такого решения. Мы созовем сейчас заседание коллегии Наркомпроса и всё обсудим.

Ленина просили, чтобы советская власть разрешила священникам вести уроки Закона Божия если не в школах, раз это запрещено декретом, то хотя бы в церквях. Согласия не получили. Наркомат просвещения твердо проводил свою линию: запретить преподавание любых вероучений и вообще освободить школу от влияния церкви.

Четырнадцатого февраля 1923 года заместитель наркома просвещения Варвара Николаевна Яковлева сообщала управляющему делами Совнаркома Николаю Петровичу Горбунову: «Постановлением коллегии Наркомата просвещения от 3 апреля 1921 года предложено всем губернским отделам народного образования принять меры к тому, чтобы допускаемое вне стен учебных заведений преподавание так называемого Закона Божия детям до восемнадцати лет не отливалось в форму учреждения учебных заведений, руководимых церковниками».

Наркомат просвещения получил право реквизировать произведения искусства и целые коллекции, национализировать музеи и библиотеки. Скажем, будущего секретаря Крупской Веру Дридзо взяли в библиотечный подотдел Наркомпроса и поручили описывать частные библиотеки в барских особняках. По проекту Надежды Константиновны Совнарком принял декрет «О централизации библиотечного дела в РСФСР».

Анатолий Васильевич Луначарский делал много полезного. В частности, спасал культурные ценности в годы Гражданской войны, хаоса и разрухи.

«Я видаюсь с Луначарским чуть не ежедневно, – пометил в дневнике 14 февраля 1918 года писатель Корней Иванович Чуковский. – Меня спрашивают, отчего я не выпрошу у него того-то или того-то. Я отвечаю: жалко эксплуатировать такого благодушного ребенка. Услужить кому-нибудь, сделать одолжение – для него нет ничего приятнее! Он мерещится себе как некое всесильное благостное существо – источающее на всех благодать:

– Пожалуйста, не угодно ли, будьте любезны.

И пишет рекомендательные письма ко всем, к кому угодно – и на каждом лихо подмахивает: Луначарский. Страшно любит свою подпись, так и тянется к бумаге, как бы подписать… Публика так и прет к нему в двери: и артисты Императорских театров, и бывшие эмигранты, и прожектеры, и срыватели легкой деньги, и милые поэты из народа, и чиновники, и солдаты».

Анатолий Васильевич в революционную эпоху был одной из самых ярких фигур новой власти. Образованный, литературно одаренный, он сильно выделялся на фоне основной массы партийных чиновников.

Он принял на себя обязанности профессора историко-этнологического факультета Московского университета и читал лекции по двум курсам – социология искусства и история русской критики.

«Профессор медленно и грузно поднимается на кафедру, – вспоминал его лекцию будущий доктор филологических наук Самуил Борисович Бернштейн. – Лицо утомлено, мятый костюм. Протирает ослепительно-белым носовым платком пенсне. Смотрит на нас. Вдруг бросает взгляд на стул, на скверный древтрестовский стул. Мы не обратили бы внимания на это, если бы профессорский взгляд не напоминал взгляд удава, устремленного на кролика. Вслед за профессором и мы стали рассматривать этот несчастный стул. Наконец началась лекция: “Как скверно теперь делают мебель. Забывают, что все окружающие нас предметы должны воспитывать вкус. Чему может научить этот стул?”

И сразу после этих слов началась блестящая лекция из истории мебели с цитатами из Монтеня, Сен-Симона, Вольтера, Фурье… Мы все были потрясены. Скверный стул мог вызвать столько ярких воспоминаний, приоткрыть перед нами глубины знаний и самостоятельных суждений. Какой необъятной культурой должен обладать человек!»

Выступление Луначарского было триумфом. Он покинул кафедру под гром аплодисментов. Несколько дней на факультете только и говорили, что о лекции. Особенно студентов потрясло то, что это была импровизация… Прошло время, Луначарский вновь приехал читать лекцию. И, видимо, забыв, что он уже высказался на сей счет в этой аудитории, устремив взгляд на другой стул, практически слово в слово повторил давешнюю лекцию. Разочарованию студентов не было предела.

Старшеклассники объяснили новичкам:

– Такие лекции, разумеется, не могут быть экспромтом. Вы должны были это понять. А на второй лекции надо было спокойно объяснить, что с историей мебели вы уже знакомы. У Луначарского в запасе много других лекций. Но имейте в виду: он не ученый и не преподаватель. Он мастер публичных выступлений. Это самая сильная его страсть.

Крупская возглавила в наркомате огромный внешкольный отдел, который ведал школами для рабочих и крестьян, народными университетами, да еще занялся культурно-просветительной работой среди взрослого населения – в библиотеках, клубах, народных домах и курсах для взрослых.

Двадцатого февраля 1918 года на заседании Малого Совнаркома (Комиссия при Совете народных комиссаров, разбиравшая менее значимые вопросы) Луначарский попросил выделить отделу внешкольного образования десять миллионов рублей.

Заседали в тот день Моисей Соломонович Урицкий (будущий председатель Петроградской ЧК), народный комиссар торговли и промышленности Александр Гаврилович Шляпников и помощник наркома финансов, член совета Государственного банка Дмитрий Петрович Боголепов. Прежде чем выдать деньги, запросили мнение Комиссариата финансов и Высшего совета народного хозяйства, который проводил огосударствление промышленности и финансовой системы. ВСНХ имел право конфискации, реквизиции и секвестра, то есть отбирал у частных владельцев всё, что считал нужным превратить в госсобственность.

Четвертого марта Малый Совнарком под председательством Шляпникова рассматривал уже всю смету Комиссариата народного просвещения. Но заседание было сорвано: наркоматы финансов и государственного контроля не прислали своих представителей. Вновь собрались 6 марта. Смету расходов Наркомпроса на 1918 год утвердили с поправками.

Наступление немецких и австро-венгерских войск, начавшееся 18 февраля 1918 года, напугало большевиков. 21 февраля Петроград объявили на осадном положении. 26 февраля Совнарком принял решение об эвакуации правительства в старую столицу.

«Большевизм, – записывал в дневнике известный историк профессор Московского университета Юрий Владимирович Готье, – настолько дик и тяжел, что даже владычество бронированного немецкого кулака кажется меньшим злом, чем разгул русских горилл. Немцы заняли Минск. Ужасно, если придут немцы; ужасно, если останутся большевики».

В Петрограде началась паника. Ждали прихода немцев. 3 марта немецкая авиация совершила налет на Петроград. Одна бомба разорвалась неподалеку от Таврического сада. Крупская с Лениным и правительство переехали в Москву. Луначарский с частью аппарата Наркомпроса временно остался в Питере. 9 марта Крупскую утвердили заместителем наркома просвещения, и она исполняла эти обязанности до 23 мая. Без всякой охоты. Когда Анатолий Васильевич обосновался в Москве, вернула ему все административные полномочия и руководила только внешкольным отделом.

Наркомат просвещения разместился в здании бывшего Императорского лицея на Остоженке (здесь сейчас расположена Дипломатическая академия). 5 июля 1918 года Ленин выступал в актовом зале Наркомата просвещения на заседании I Всероссийского съезда учителей-интернационалистов.

Сотрудники наркомата поражались богатой отделке, роскошной мебели, стенам, обтянутым шелком. Каждая комната была выдержана в определенном стиле. Владимир Ильич осмотрел здание, где обосновалась Надежда Константиновна, и остался доволен:

Все наши учреждения, и тем более Наркомпрос, должны находиться в красивых помещениях и должны быть обставлены красивой мебелью. Не следует избегать этого.

Иногда вечером Ленин заезжал за женой на Остоженку. А иногда Надежда Константиновна с подругой шли пешком до Кремля, где они жили.

Двадцатого апреля 1918 года подотдел народных университетов внешкольного отдела Наркомата просвещения предложил через газету «Известия» работу желающим трудиться на этом поприще. На первом этаже дома на Остоженке с полудня до двух часов Крупская проводила собеседование с откликнувшимися на предложение.

Приехавшая издалека молодая женщина впервые увидела жену Ленина на заседании внешкольной секции культурно-просветительной комиссии городской думы: «Надежда Константиновна – худая, немного сутуловатая, с усталым лицом – в первый момент показалась слишком простой». Такой же она показалась заведующему Госиздатом РСФСР Николаю Леонидовичу Мещерякову: «Надежда Константиновна была на первый взгляд незаметная».

Принятое 18 июня 1918 года Совнаркомом «Положение об организации дела народного образования в Российской Республике» поручало Государственной комиссии принимать все принципиальные решения, а Наркомату просвещения – проводить их в жизнь. Поначалу наркомат запрашивал мнение госкомиссии. Но в советском государственном устройстве аппарат всегда берет верх. Наркоматовские чиновники не нуждались в лишней инстанции. К тому же и в госкомиссии, и в наркомате заседали одни и те же люди. Так что комиссия вскоре оказалась лишним звеном. 28 сентября 1918 года комиссия передоверила наркомату право самостоятельно управлять школой, а вскоре и вовсе почила в бозе, хотя формально ее никто не распускал.

Наркомат просвещения сосредоточил в своих руках все нити управления системой образования и культурой, по существу управлял духовной жизнью огромной страны. Ведомство Луначарского и Крупской непрерывно расширяло сферу своего влияния. 11 июля 1918 года Народный комиссариат имуществ включили в состав Наркомпроса. В ведение Луначарского перешли издательства, книжные магазины, кинопроизводство. Он подчинил себе и все театры.

Из старого министерства остался только технический персонал – курьеры, швейцары, уборщики. Все остальные – новые люди. В отличие от других советских ведомств – с образованием, иногда вполне приличным. Четыре пятых аппарата наркомата имели среднее или даже высшее образование. Правда, из руководящего состава – только две трети.

Но специалистов-педагогов оказалось немного. В основном должности занимали дилетанты, недоучившиеся студенты и домохозяйки. Брали только проверенных товарищей, как правило, по направлению партийных органов, местных Советов или по личной рекомендации видных деятелей новой власти. Луначарский своим авторитетом привлек в наркомат несколько известных художников, писателей, режиссеров. Но они растворились в массе новых чиновников.

Постановлением 23 февраля 1918 года все учебные заведения в стране были переданы в ведение наркомата – со своим имуществом. И выделяемые на образование деньги тоже шли через наркомат.

Всероссийский учительский союз бойкотировал советскую власть. В декабре 1918 года указом ВЦИК его распустили. Летом 1919 года создали новый – Союз работников просвещения и социалистической культуры.

Советская власть потребовала демократически решать главные вопросы школьной жизни и привлечь к школьному самоуправлению самих учащихся, а также представителей местных Советов.

В статье «Контроль сверху и контроль снизу в деле народного образования» Крупская писала: «Надо организовать население в особые советы народного образования. Эти советы составляются из делегатов от всех тех организаций, которые посылают своих представителей в местный Совет. В количестве одной трети к ним добавляются представители от учащих и учащихся. Перед этим Советом отчитывается народный комиссар, на этом Совете обсуждаются всесторонне все вопросы, касающиеся воспитания и образования».

Но очень скоро демократические традиции российского учительства сошли на нет.

Двадцать шестого июня 1918 года появился Декрет Совнаркома «Положение об организации дела народного образования в Российской Социалистической Советской Республике». Задача – создать бесплатную и доступную всем школьную систему с обязательным преподаванием труда как важнейшего предмета. Из-за Гражданской войны введение новой системы растянулось на несколько лет, пока на всей территории России не установилась советская власть.

Шестнадцатого октября 1918 года появился декрет ВЦИК «Положение о единой трудовой школе Российской Социалистической Федеративной Советской Республики». В первом же номере журнала «Народное просвещение» Крупская объяснила, что имеется в виду: «В социалистической школе должен быть организован производительный труд детей. Социалисты против эксплуатации детского труда, но они, конечно, за детский посильный, всесторонний, развивающий труд».

Этим занимались два ведущих подразделения наркомата: отдел единой трудовой школы (ведавший распределением денег) и отдел реформы школы, которым руководил Пантелеймон Николаевич Лепешинский (позднее он возглавит Музей революции). Итоговый документ «Основные принципы Единой Трудовой Школы и Положение о Единой Трудовой Школе Российской Социалистической Федеративной Советской Республики», подготовленный под началом Пантелеймона Лепешинского, опубликовали 16 октября 1918 года «Известия».

Отдел дошкольного воспитания обещал наладить систему воспитания детей шести-семилетнего возраста. Но Наркомат просвещения не располагал для этого ни силами, ни средствами. Школьно-санитарный отдел заработал с конца ноября 1917 года. Среди школьников были распространены серьезные заболевания, в первую очередь туберкулез (в военную пору им болело больше половины детей). Стали создавать загородные санатории для больных детей. Обещали кормить школьников горячими завтраками, но в обнищавшей стране это было непросто…

Важную роль в работе наркомата играл профессор Московского университета Михаил Николаевич Покровский. Летом 1905 года он познакомился с Лениным и Крупской, и это сыграло немалую роль в его судьбе. Сразу после революции Совет рабочих и солдатских депутатов избрал его председателем Исполкома Моссовета.

«Всё было парализовано, – вспоминал Покровский. – Из-за отсутствия электроэнергии трамвай больше стоял, чем находился на линии; даже извозчики и те сокращались».

С появлением большевиков в Москве исчез хлеб. Что делать? Отправили уполномоченных в Сибирь выменивать хлеб на сахар, галоши, гвозди и керосиновые лампы. Поручили красногвардейцам и чекистам конфисковывать хлеб у «спекулянтов». Продовольствия стало еще меньше, а цены выросли.

В марте 1918 года Покровского утвердили заместителем наркома просвещения, избавив от хозяйственных забот. Ему подчинили отдел школьной политики, который выстраивал систему административного управления учебными заведениями, и отдел подготовки учителей, ведавший набором новых преподавательских кадров, – для них по всей стране устраивали краткосрочные курсы.

Профессор Покровский был историком с большими научными амбициями. Он мечтал о звании академика. Но Российская академия наук не оценила его таланты. Покровский открыл Социалистическую академию общественных наук и сам ее возглавил. Членов академии назначил ВЦИК – из числа видных партийцев: Зиновьева, Каменева, Бухарина, Крупскую, Коллонтай.

Покровский, который называл Крупскую «единственным марксистским педагогом на весь Коминтерн», стал первым ректором Института красной профессуры, основанного в 1921 году.

Научными, музейными и научно-художественными учреждениями руководил старый большевик Федор Николаевич Петров, вернувшийся из Читы, где он был заместителем председателя Совета министров недолго существовавшей Дальневосточной республики. В 1928 году заместители наркома просвещения Михаил Покровский и Варвара Яковлева сменили его на другого старого большевика – Мартына Николаевича Лядова (Мандельштама). Между Наркоматом просвещения и Академией наук шла невидимая война. Академики не желали подчиняться наркоматовским чиновникам, а те обижались, что ими пренебрегают.