Текст книги "Юрий Андропов. Последняя надежда режима."

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

Брежневу намекнули, что Андропов слишком болен и не в состоянии руководить страной. Леонид Ильич позвонил академику Чазову, отвечавшему за медицинское обслуживание партийно-государственной верхушки:

– Евгений, почему ты мне ничего не говоришь о здоровье Андропова? Мне сказали, что он тяжело болен и его дни сочтены. Я видел, как он у меня в гостях не пьет, почти ничего не ест, говорит, что может употреблять пищу только без соли.

Андропову, как человеку страдавшему тяжелым поражением почек, действительно еду готовили без соли. Пил он только чай или минеральную воду. Вместо более полновесной пищи ему несколько раз в день приносили протертое яблоко.

Чазов удивился звонку Леонида Ильича. Во-первых, он не раз рассказывал о болезни Андропова, но Брежнев всякий раз отмахивался: «Юрий работает больше, чем все здоровые члены политбюро». Во-вторых, Брежнев давно утратил интерес ко всему, что не касалось его лично.

Чазов дипломатично ответил, что Андропов действительно тяжело болен, но лечение позволяет стабилизировать его состояние и Юрий Владимирович вполне работоспособен.

– Работает он много, – согласился Брежнев, – но вокруг его болезни идут разговоры, и мы не можем на них не реагировать. Идут разговоры о том, что Андропов обречен. А мы на него рассчитываем. Ты должен четко доложить о его возможностях и его будущем.

Слова Брежнева были плохим сигналом. Здоровых людей среди членов политбюро было немного, но состояние их здоровья оставалось для всех секретом. Если же о ком-то стали говорить как о больном человеке, то ему следовало думать о переходе на покой.

Вскоре Чазову позвонил и сам Андропов. Он был очень встревожен и просил академика о помощи:

– Я встречался с Брежневым, и он меня долго расспрашивал о самочувствии, о моей болезни, о том, чем он мог бы мне помочь. Видимо, кто-то играет на моей болезни и под видом заботы хочет представить меня тяжелобольным, инвалидом. Я прошу вас успокоить Брежнева и развеять его сомнения и настороженность в отношении моего будущего.

Но возможно, генеральный секретарь уже сделал для себя какие-то выводы.

Бывший секретарь ЦК по кадрам Иван Васильевич Капитонов рассказывает, что в середине октября 1982 года его вызвал Леонид Ильич.

– Видишь это кресло? – спросил Брежнев, указывая на свое кресло. – Через месяц в нем будет сидеть Щербицкий. Все кадровые вопросы решай с учетом этого.

Перед смертью Брежнева в Москве отметили возросшую активность украинского секретаря Щербицкого. Он часто звонил и встречался с председателем КГБ СССР Федорчуком. Андропову об этом сообщали. В аппарате знали, что Брежнев ценил и поднимал Щербицкого, говорил, что Владимир Васильевич станет следующим генеральным секретарем. Щербицкий мог всерьез отнестись к словам генерального секретаря. А Юрий Владимирович Андропов знал, как много в таких кадровых делах зависит от КГБ.

Разговоры о Щербицком вызвали настороженность в политбюро: выходцев с Украины московские аппаратчики опасались. Помнили, как хамовато вел себя Алексей Илларионович Кириченко, которого Хрущев взял из Киева на роль второго секретаря ЦК КПСС, но, увидев, что тот не тянет, быстро с ним расстался. Безмерно амбициозный и фантастически бесцеремонный Николай Викторович Подгорный, еще один бывший первый секретарь ЦК компартии Украины, тоже оставил по себе плохую память, потому что позволял себе в унизительной форме разговаривать даже с членами политбюро.

Щербицкий был человеком более деликатным, знал эти настроения и старался их учитывать, постоянно спрашивал своих помощников:

– Ну а что по этому поводу думают «московские бояре»? Бывший член политбюро Гришин тоже считал, что

Щербицкий был самым близким человеком к «Брежневу, который, по слухам, хотел на ближайшем пленуме ЦК рекомендовать Щербицкого генеральным секретарем ЦК КПСС, а самому перейти на должность председателя ЦК партии. Осуществить это Л.И. Брежнев не успел. Недели за две до намечавшегося пленума ЦК он скоропостижно скончался...».

Возможно, это всего лишь версия.

В первый раз Брежнев заговорил о своем уходе на покой значительно раньше. В апреле 1979 года Брежнев вдруг сказал начальнику своей охраны Александру Рябенко:

– Хочу на отдых.

Рябенко думал, что генеральный секретарь собрался в отпуск. А выяснилось, что Брежнев завел речь об отставке. Черненко собрал политбюро. Брежнев сказал, что ему пора на пенсию. Все выступили против, единодушно твердя, что надо генеральному секретарю создать комфортные условия для работы, проследить, чтобы он больше отдыхал. Брежнев согласился остаться на своем посту. Но настроения у Леонида Ильича, видимо, менялись.

Валентин Фалин пишет, что в одном из разговоров с Черненко Брежнев сказал ему:

– Костя, готовься принимать от меня дела.

«Не исключаю, – добавляет Фалин, – что те же слова в это же самое время слышал от него и кто-то другой. При всех дворах практикуются подобные игры. Но Черненко выделялся особой преданностью Брежневу, не давал ни малейшего повода заподозрить себя в желании подпиливать ножки трона, на котором восседал немощный генеральный, и это могло перевесить».

Когда Брежнев забрал Андропова из ЦК и сделал вторым секретарем, стало ясно, что больше всего шансов стать преемником у Юрия Владимировича. Но он знал, какие авансы делались и Черненко, и Щербицкому, и это заставляло его дополнительно нервничать.

В реальности Леонид Ильич уходить не собирался. И о скорой смерти, как и любой нормальный человек, он не думал, поэтому его разговоры относительно преемника никто не воспринимал всерьез. Да и в его окружении всем было выгодно, чтобы он оставался на своем посту как можно дольше, хотя те, кто имел возможность видеть его вблизи, понимали, как он плох.

«Я помню последнюю встречу в 1982 году, – рассказывал тогдашний первый секретарь Пермского обкома Борис Коноплев. – Я зашел к нему в кабинет. Брежнев сидел за столом. Ранее не было случая, чтобы он не поднялся, не встретил. Я еще не успел поздороваться, а Леонид Ильич спрашивает:

– Ну, что пришел?

– Рассказать о делах в области.

– Да я знаю, не надо.

Я попрощался и вышел».

В середине марта Брежнев поручил Андропову произнести доклад по случаю очередной ленинской годовщины. Это был признак доверия. Доклад получился необычным по стилю, и хлопали Андропову больше, чем было принято.

В докладе Андропова было меньше пустых фраз, чем у других, несколько неожиданных слов, например: «Мы не знаем как следует общества, в котором живем». Анатолий Черняев записал в дневнике: «Говорил банальности – но с размахом. В фойе, во время перерыва, слышались разговорчики: «Почему бы и не очередной генсек?» Андропову аплодировали больше, чем обычно, Юрия Владимировича JTO испугало. Он боялся ревности коллег.

На заседаниях политбюро Черненко сидел рядом с Брежневым, а Андропов – через одного, то есть рядом с председателем Совета министров Тихоновым, Андропов вроде бы даже пожаловался Брежневу, что Черненко его затирает, ведет заседания секретариата и политбюро. Тут была особая хитрость.

Брежнев всегда боялся усиления второго секретаря, поскольку человек, ведущий секретариаты и располагающий сиреневой печатью ЦК КПСС номер два, становился важнейшей фигурой для работников центрального аппарата и местных партийных секретарей: он их назначал и снимал, отправлял в заграничные командировки и на учебу, то есть он сажал «уездных князей» на «кормление». Завися от благорасположения второго человека, партсекретари старались демонстрировать ему лояльность.

Брежнев, отвергнув поползновения Николая Подгорного стать вторым секретарем, поручал вести секретариаты двоим – Суслову и Кириленко, Суслову и Черненко. Но Андропова Леонид Ильич не боялся и решил поддержать.

В июле 1982 года, когда члены политбюро сидели в так называемой ореховой комнате, где члены высшего руководства собирались перед заседанием, Андропов внезапно поднялся и сказал:

– Пора начинать.

Он первым вошел в зал заседаний и сел в председательское кресло. Вечером ему позвонил Горбачев:

– Поздравляю, кажется, произошло важное событие. То-то, я гляжу, вы перед секретариатом были напряжены.

Андропов решился на это не по собственной инициативе. Оказывается, ему позвонил Брежнев:

– Для чего я тебя брал из КГБ и переводил в аппарат ЦК? Я тебя брал для того, чтобы ты руководил секретариатом и курировал кадры. Почему ты этого не делаешь?

«Перед Андроповым, – писал опытный Чазов, – стояла задача завоевать твердые позиции в партийной среде, привлечь на свою сторону руководителей среднего ранга, создать определенное общественное мнение в отношении его возможностей. В завоевании симпатий и поддержки партийного аппарата и, что не менее важно, секретарей крайкомов и обкомов, во многом определявших не только жизнь в стране, но и общественное мнение, незаменимым был Горбачев».

Был ли Горбачев близок к Андропову? Безусловно.

19 июля 1982 года Андропов пригласил к себе Виталия Воротникова, вернувшегося с Кубы, и предложил должность первого секретаря Краснодарского крайкома.

– Медунова мы отзываем в Москву, – объяснил ему Андропов. – В крае сложилась пренеприятная ситуация. Медунов наконец понял, что дальше там оставаться ему нельзя. Взяточничество, коррупция среди ряда работников различных сфер, в том числе среди партийного актива. Арестованы и находятся под следствием более двухсот человек.

Обычно такие разговоры ведутся один на один. Новый руководитель области или края должен был понять, из чьих рук он получает власть. При разговоре с Воротниковым в кабинете Андропова находился Горбачев. Не только потому, что Горбачев рекомендовал Воротникова. Важнейшие вопросы Андропов решал с помощью Михаила Сергеевича.

Само по себе смещение Медунова, любимца Брежнева, показало аппаратную силу Андропова. Но его влияния было недостаточно для того, чтобы добиться действительно важных перемен.

Известный дипломат Юлий Александрович Квицинский, назначенный руководителем советской делегации на женевских переговорах об ограничении ядерных вооружений в Европе, был встревожен нежеланием Москвы искать решения. Ему казалось, что есть возможность для компромисса и договоренности. Но в Министерстве иностранных дел он не находил понимания.

Руководитель отдела внешнеполитической информации Леонид Замятин посоветовал ему сходить к Андропову.

4 августа Андропов принял Квицинского.

«Раньше мне никогда не доводилось видеть его вблизи, – писал Юлий Александрович. – Он производил впечатление тяжелобольного человека. Бледный, тонкая шея в слишком широком воротничке рубашки, глаза, устремленные как бы внутрь себя».

Юлий Квицинский доложил о ходе переговоров и объяснил, что держаться прежних позиций бессмысленно – время работает против нас, рассказал, какую возможность компромисса он видит. Андропов проявил интерес к его предложениям. Квицинский достаточно откровенно дал понять, что в Министерстве иностранных дел не хотят отходить от первоначальной позиции.

– Сходите к военным, – предложил Андропов.

– Министр обороны Устинов в отпуске, а начальник Генштаба Огарков уже назвал мою телеграмму с предложениями «провокацией».

Андропов рассмеялся. Он позвонил заместителю председателя Совета министров по военной технике Леониду Васильевичу Смирнову, попросил его принять Квицинского и подумать, как действовать.

Квицинский из здания ЦК со Старой площади пешком пошел в Кремль, где располагались руководители правительства.

Смирнов сначала заинтересовался новыми идеями, потом, видимо, понял, что дело это долгое, и переправил Квицинского к первому заместителю начальника Генштаба генералу армии Сергею Федоровичу Ахромееву. Когда Квицинский пришел в Генштаб, Смирнов позвонил Ахромееву. Мембраны правительственных телефонов очень чувствительные, и Юлий Александрович невольно слышал весь разговор.

Смирнов, не зная, что Квицинский уже пришел, по-дружески посоветовал Ахромееву вести себя осторожно, потому что дипломат уже побывал у Андропова, но предложения его не подходят. Опытный Смирнов с себя лишнюю обузу снял – он уже позвонил Андропову и объяснил, что Квицинский не прав, поскольку нам придется сокращать реальные ракеты, а американцы будут оперировать тем, чего еще нет.

– Слушай, – заметил Ахромеев, – ты неправильно Андропова сориентировал. Это против Брежнева. Он в своей речи сказал, что мы готовы пойти на существенное сокращение своих средств средней дальности, если Соединенные Штаты откажутся от планов развертывания своих ракет.

– Вот тебе и на, – сказал Смирнов. – Но Андропов со мной согласился, так что перезванивать ему не буду. А я с завтрашнего дня в отпуске.

На этом все кончилось. Андропова фактически обманули, о чем он и не подозревал.

В октябре 1982 года Валентин Фалин побывал в кабинете Андропова, которого не видел несколько месяцев. Юрий Владимирович сильно изменился: «Лицо бело, спорит в цвете с седыми волосами. Непривычно тонкая шея, окаймленная ставшим вдруг необъятным воротничком сорочки. Голова кажется еще более крупной. Глаза тоже другие. Они не улыбаются, если даже Андропов шутит. Мысль из них не ушла, но добавилось озабоченности и печали».

Андропов прочитал по глазам невысказанный вопрос и ответил:

– Врачи рекомендовали пройти курс похудения. С пуд сбросил. Как будто бы на пользу.

3 ноября у Андропова побывали Арбатов и Бовин. Им Юрий Владимирович рассказал, как ему звонил Брежнев и велел, во-первых, заниматься кадрами и, во-вторых, в отсутствие Леонида Ильича вести политбюро.

– Власть переменилась! – довольно произнес Андропов, подняв указательный палец.

Через неделю власть в стране действительно перешла к самому Андропову.

В КРЕСЛЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО

Академик Чазов вспоминает, как 10 ноября 1982 года ему позвонил охранник Брежнева:

– Евгений Иванович, Леониду Ильичу нужна реанимация!

Когда Чазов приехал, то увидел, что Брежнев скончался уже несколько часов назад. Так что Чазов задумался не о медицинских проблемах. Перед ним стояла сложная задача: кому первому из сильных мира сего доложить о том, что генерального секретаря больше нет?

«Я не исключал, – вспоминает Чазов, – что телефоны прослушиваются и все, что я скажу, станет через несколько минут достоянием либо Федорчука, либо Щелокова. Я прекрасно понимал, что прежде всего о случившемся нужно информировать Андропова. Он должен, как второй человек в партии и государстве, взять в свои руки дальнейший ход событий».

Решение академика Чазова было политическим. Кто первый приедет на дачу Брежнева – тот и наследник.

Андропов в этот ранний час еще не добрался до ЦК. Чазов попросил дежурного в приемной сразу же соединить Юрия Владимировича с дачей Брежнева. Когда Андропов позвонил, Чазов, ничего не объясняя, попросил его сразу приехать. Андропов не задал ни одного вопроса, но сразу понял, что произошло. Приехав, он повел себя крайне неуверенно.

«Почему-то суетился, – вспоминает Чазов, – и вдруг стал просить, чтобы мы пригласили Черненко. Жена Брежнева резонно заметила, что Черненко ей мужа не вернет и ему нечего делать на даче. Я знал, что она считает Черненко одним из тех друзей, которые снабжали Брежнева успокаивающими средствами, прием которых был ему запрещен врачами...»

Юрий Владимирович в сопровождении Чазова зашел в спальню, чтобы попрощаться с Леонидом Ильичом.

«Андропов вздрогнул и побледнел, когда увидел мертвого Брежнева, – пишет Чазов. – Мне трудно было догадаться, о чем он в этот момент думал – о том, что все мы смертны, какое бы положение ни занимали (а тем более он, тяжелобольной), или о том, что близок момент, о котором он всегда мечтал, – встать во главе партии и государства. Он вдруг заспешил, пообещал Виктории Петровне поддержку и заботу, быстро попрощался и уехал».

10 ноября во второй половине дня, рассказывал потом член политбюро и первый секретарь ЦК компартии Казахстана Динмухамед Ахметович Кунаев, его разыскал Клавдий Михайлович Боголюбов, первый заместитель заведующего общим отделом ЦК КПСС, и просил срочно вылететь в Москву. Причину он не назвал. Кунаев терялся в догадках. К концу дня прибыл в Москву, явился в Кремль и зашел в комнату, где собираются члены политбюро перед заседанием. Все были в сборе. Сразу вошли в зал, где проходили заседания политбюро. На ходу Кунаев спросил у Щербицкого:

– Что случилось?

– Случилось худшее, – ответил руководитель Украины, Люди, близкие к Брежневу, впоследствии уверяли, что если бы он не умер столь неожиданно 10 ноября, то буквально через неделю, 17 или 19 ноября, на пленуме ЦК назвал бы имя своего преемника – Владимира Васильевича Щербицкого.

Открыв заседание, Андропов сообщил о смерти Брежнева. Все молчали несколько минут. Молчание прервал Черненко. Он предложил безотлагательно решить, кто будет генеральным секретарем, и добавил:

– Я предлагаю избрать генеральным секретарем ЦК КПСС Юрия Владимировича Андропова,

Министр обороны Устинов уверенно сказал;

– Армия поддерживает товарища Андропова. На этом дискуссия завершилась, не начавшись.

12 ноября в Свердловском зале Кремля открылся пленум ЦК. Юрий Владимирович Андропов, который первым появился из комнаты президиума, прошел к трибуне и коротко отдал должное Брежневу:

– Партия и страна понесли тяжелую утрату. Ушел из жизни крупнейший политический деятель, наш товарищ и друг, человек большой души... Прошу почтить память минутой молчания.

Отговорив положенный текст, он сказал:

– Пленуму предстоит решить вопрос об избрании генерального секретаря ЦК КПСС. Прошу товарищей высказываться.

Встал Черненко и от имени политбюро предложил избрать генеральным секретарем Андропова, В зале – настоящая овация.

– Все члены политбюро, – говорил Черненко, – считают, что Юрий Владимирович хорошо воспринял брежневский стиль руководства. Его высоко ценил Леонид Ильич за марксистско-ленинскую убежденность, широкий кругозор, выдающиеся деловые и человеческие качества. Ему присуши партийная скромность, уважение к мнению других товарищей и, можно сказать, пристрастие к коллективной работе.

Проголосовали единогласно, и Юрий Владимирович поблагодарил за доверие:

– Я глубоко тронут и взволнован вашим доверием, избранием на такой высокий пост. Особенно после Леонида Ильича Брежнева. Мы здесь все свои. Я не хочу кривить душой. У меня нет такого авторитета а мире и в партии, такого опыта. Но я обещаю вам приложить все силы и знания, чтобы оправдать ваше доверие..

Чазов при удобном случае поинтересовался:

– Выступление Черненко – это результат вашей дипломатии или его искреннее желание?

Андропов ответил уклончиво:

– Мы с товарищами решили, что лучше, если с представлением выступит Черненко. Это подчеркнуло бы единство политбюро.

Автоматически он был наделен всеми остальными атрибутами власти – номинальными и реальными.

15 ноября 1982 года на заседании политбюро решили:

«Рекомендовать сессии Верховного Совета СССР избрать тов. Андропова Ю.В. членом Президиума Верховного Совета СССР».

29 ноября 1982 года на заседании политбюро приняли Гюлее важное решение:

«Утвердить Председателем Совета Обороны СССР Генерального секретаря ЦК КПСС т. Андропова Ю.В.

Одобрить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР по этому вопросу».

Избранию Андропова генеральным секретарем предшествовала серия переговоров между старшими членами политбюро. Юрий Владимирович повторял, что примет этот пост, если таково будет общее мнение политбюро. Вот поэтому Черненко, Громыко, Устинов и Тихонов, переговорив друг с другом, договорились, что Андропова должен представить именно Константин Устинович. Особенно старался министр иностранных дел Громыко.

Андропов сделал ему приятное предложение:

– Я, конечно, хотел бы, чтобы ты продолжал работать министром иностранных дел, но в то же время, если ты согласишься, предлагаю тебе занять пост председателя президиума Верховного Совета. У меня нет сомнений, что все товарищи и на политбюро, и в Верховном Совете поддержат мое решение.

Громыко поблагодарил и отказался. Андропов очень удивился:

– А я думал, тебе это предложение понравится.

Но Громыко и в самом деле не хотел пересаживаться в новое кресло. Андрей Андреевич объяснял потом сыну:

– Я знаю, пройдет два-три месяца после моего назначения на пост председателя, как Юрий Владимирович начнет крепко сожалеть о своем предложении.

Опытный Громыко предсказывал, что Андропову самому понадобится этот пост для ведения международных дел. Так и произошло. 9 июня 1983 года на политбюро решили:

«Внести на рассмотрение Пленума ЦК КПСС предложение об избрании Генерального секретаря ЦК КПСС т. Андропова Ю.В. Председателем Президиума Верховного Совета СССР».

14 июня на пленуме ЦК Черненко от имени политбюро предложил рекомендовать Верховному Совету избрать Андропова председателем президиума. Пленум послушно проголосовал...

Громыко в порядке компенсации получил к посту министра должность первого заместителя главы правительства. Фактически это ничего не меняло, но Андрею Андреевичу все равно приятно было получить повышение.

Незадолго до своей смерти, в октябре 1982 года, Брежнев подписал секретное постановление ЦК и Совета министров о повышении цен на сахар, хлеб и хлебобулочные изделия. Рассказал об этом много позже Владимир Георгиевич Пансков, тогда начальник бюджетного управления союзного Министерства финансов. Постановление входило в силу 1 декабря. Повышать цены накануне праздника, тем более 7 ноября, никто не решался.

О подписанном постановлении знали председатель правительства Николай Тихонов, министр финансов Василий Гарбузов, будущий премьер-министр Валентин Павлов и сам Владимир Пансков. Не знал даже второй секретарь ЦК Андропов!

Брежнев подписал бумагу, а 10 ноября умер. Избрали генеральным секретарем Андропова. Ему, естественно, сразу доложили о постановлении. Он возмутился:

– Вы что?! Пришел новый человек и начинает с повышения цен на хлеб?..

Уже принятое решение отменили.

На 15 ноября 1982 года был намечен пленум ЦК, на котором должны были рассмотреть и одобрить план развития экономики и бюджет страны на следующий год. Доклад для генерального секретаря был готов (писали еще для Брежнева). Андропов прочитал текст, попросил его переработать, а пленум отложить хотя бы на неделю. Он выступил после основных докладов:

– Хотелось бы со всей силой привлечь ваше внимание к тому факту, что по ряду важнейших показателей плановые задания за первые два года пятилетки оказались невыполненными... В общем, товарищи, в народном хозяйстве много назревших задач. У меня, разумеется, нет готовых рецептов их решения.

По тем временам такая фраза произвела впечатление, привыкли же, что с высокой трибуны могут только поучать. Но когда новый генеральный секретарь стал перечислять, что надо сделать, то остался в рамках обычных благих пожеланий.

Зато всем понравилось, когда Андропов сказал, что надо укреплять дисциплину, стимулировать хорошую работу рублем и наоборот:

– Плохая работа, бездеятельность, безответственность должны самым непосредственным и неотвратимым образом сказываться и на материальном вознаграждении, и на служебном положении, и на авторитете работников.

Новому генеральному секретарю ЦК КПСС Юрию Владимировичу Андропову исполнилось шестьдесят восемь лет. В нашей стране это весьма серьезный возраст – немногим удается в такие годы сохранять энергию и динамизм для того, чтобы начать новое дело. Под Новый год, 31 декабря 1982 года, помощники повезли Андропова на Московский станкостроительный завод, чтобы генеральный секретарь побеседовал с рабочим классом.

Зрелище было печальное. Выглядел Юрий Владимирович неважно, ораторствовать, тем более на митинге, он не умел. И призывать к строгой дисциплине, когда по всей стране уже накрывались праздничные столы, тоже было не совсем уместно. Подготовленные заводским парткомом рабочие говорили в ответ нужные слова. Но что они думали на самом деле?

Назначение Андропова генеральным секретарем породило множество новых шуток. ЦК КПСС предлагали переименовать в ЧК КПСС, а Кремль – в Андропов. Говорили, что аграрная программа у Юрия Владимировича такая: сажать всех, не дожидаясь весны, а снимать, не дожидаясь осени.

Первой заботой нового генерального секретаря стали кадры. Ему нужны были свои люди на ключевых постах. Заодно он мог избавиться от тех, кого терпеть не мог. На первом же пленуме, 22 ноября 1982 года, через десять дней после избрания генеральным секретарем, Андропов исполнил давнюю мечту – отправил на пенсию секретаря ЦК Андрея Павловича Кириленко – «по состоянию здоровья и по собственной просьбе». Самого Кириленко на пленуме не было.

Академик Чазов давно говорил Андропову о тяжелом положении Андрея Павловича:

– Вряд ли мы далеко уйдем, если страной руководят люди, у которых при компьютерной томографии мозга обнаруживается атрофия его коры.

– Если бы это было только у одного Кириленко! – отозвался Андропов. – Посмотреть на некоторых других, так вы не у одного обнаружите те же самые изменения.

Андропов рассказывал Горбачеву, что он сам зашел к Кириленко:

– Андрей, у нас сложилось общее мнение, что состояние твоего здоровья стало заметно влиять на дела. Ты серьезно болен, должен лечиться.

Кириленко заплакал.

– Ты сейчас поедешь отдыхать – месяц, два, сколько нужно. Все за тобой сохранится – машина, дача, медицинское обслуживание. Но надо, чтобы инициатива исходила от тебя...

– Хорошо, – выдавил из себя Кириленко, – раз надо... Но ты помоги мне написать заявление.

Андропов продиктовал ему несколько слов.

На том же пленуме решили создать экономический отдел ЦК. Поставили руководить им Николая Ивановича Рыжкова, которого одновременно избрали секретарем ЦК. Рыжков много лет проработал на Уральском заводе тяжелого машиностроения имени Серго Орджоникидзе. В 1975 голу его перевели в Москву первым заместителем министра тяжелого и транспортного машиностроения, еще три года он был первым заместителем председателя Госплана.

Идея принадлежала еще Брежневу. Незадолго до смерти Леонид Ильич предложил сформировать на Старой площади экономический отдел. Но кандидатуру на этот пост не назвал. Юрий Владимирович пригласил к себе Рыжкова, едва став генеральным. Это было в воскресенье. Андропов стал расспрашивать Рыжкова о положении в экономике.

«Он очень внимательно слушал, – вспоминал Николай Иванович, – задавал только короткие и точные вопросы, заставляя меня, как боксера на ринге, раскрываться и говорить, говорить... Уже потом я ближе познакомился с этой его довольно хитрой манерой – молчать, побуждая собеседника к монологам, быстрыми вопросами вытягивать из него нужное».

Андропов вытащил Рыжкова из Госплана и, минуя промежуточные ступени партийной лестницы, назначил сразу отраслевым секретарем ЦК КПСС по экономике. Уважение к Андропову Рыжков сохранил навсегда. В политическом истеблишменте он один воспринял смерть Юрия Владимировича как личное горе.

Андропов создал тандем Рыжков—Горбачев. Вызвал обоих в начале декабря 1982 года. Сказал Горбачеву:

– Михаил Сергеевич, не замыкайтесь только на сельском хозяйстве, поактивней подключайтесь к вопросам общей экономики.

Горбачев после пленума, избравшего Андропова генсеком, ходил веселый и торжественный, как будто его самого избрали, рассказывал его многолетний помощник Валерий Иванович Болдин. Вечером, когда Болдин зашел к шефу с очередной порцией документов, тот многозначительно сказал:

– Мы с Юрием Владимировичем старые друзья, семьями дружим. У нас было много доверительных разговоров, и наши позиции совпадают.

Положение Михаила Сергеевича сразу изменилось. Формально он по-прежнему отвечал за сельское хозяйство. Фактически Андропов опирался именно на него, постоянно звонил, приглашал, обсуждал с ним многие вопросы, давал поручения, далеко выходившие за рамки его прежних обязанностей. Андропов откровенно поддерживал Горбачева. Он поручил Михаилу Сергеевичу в апреле 1983 года сделать доклад по случаю очередной ленинской годовщины.

«Право выступить с таким докладом, – считает опытный партийный работник Наиль Биккенин, – было своеобразным знаком отличия, показывающим, кто сегодня «кронпринц», каковы его удельный вес в партийной иерархии и возможности на перспективу. Для Михаила Сергеевича это был дебют на открытой политической сцене*.

Но ради Горбачева Юрий Владимирович не хотел ссориться с другими членами политбюро. В середине августа на секретариате ЦК под председательством Горбачева рассмотрели вопрос «Об опережающем росте производительности труда по отношению к заработной плате». На следующий день этот вопрос был вынесен на политбюро. Но туг, записал в дневнике Воротников, возмутился глава правительства Тихонов: проект постановления не согласован с Советом министров.

Он резко сказал:

– Необходимо сначала разобраться в правительстве, а потом уже, если надо, выносить на политбюро.

 Тихонов был недоволен тем, что секретариат ЦК берется за чисто хозяйственные вопросы.

– А что делать, если вы не решаете, – огрызнулся Михаил Сергеевич.

– Не пытайтесь работать по проблемам, в которых вы не компетентны, – не менее резко ответил Тихонов.

Андропов не стал высказываться по существу, снял вопрос по формальной причине:

– Не дело выносить на заседание политбюро несогласованные вопросы.

Косвенно он сделал выговор Горбачеву. Представлять на политбюро неподготовленные вопросы считалось большим аппаратным промахом. Все важнейшие вопросы полагалось заранее согласовать со всеми членами политбюро.

В отличие от Брежнева Юрий Владимирович продолжал работать в здании ЦК на Старой площади. В Кремль он приезжал только по четвергам на заседания политбюро. Из прежнего кабинета на пятом этаже Андропов перебрался в тот, что прежде занимал Брежнев. На этом этаже стоял дополнительный пост охраны. У постоянных работников, имевших право заходить на этот этаж, в пропуске стоял дополнительный штамп.

Приемная генерального секретаря была небольшой. Дежурный секретарь – эту должность занимали только мужчины – сидел не за обычным столом, а за высокой деревянной стойкой. Самый близкий к генеральному помощник сидел в кабинете напротив хозяина, приемная была общей. В кабинете генерального стояли письменный стол и большой стол для совещаний. Когда Юрий Владимирович с кем-то беседовал, то пересаживался за большой стол.

Так же были устроены апартаменты генерального в Кремле, рядом с комнатой заседаний политбюро. Зал заседаний политбюро тоже представлял собой вполне ординарный кабинет. В центре большой стол для членов политбюро. По бокам столики для заведующих отделами и помощников генерального.

В аппарате ЦК Андропов сразу же расстался с руководителем отдела пропаганды Евгением Михайловичем Тяжельниковым, выходцем из комсомола. Еще не будучи генсеком, Юрий Владимирович пригласил к себе Тяжельникова со всеми его заместителями, провел с ними беседу и заметил, что отдел слабо ведет агитационно-пропагандистскую работу. Опытный первый заместитель Тяжельникова Георгий Лукич Смирнов понял, что это был звонок. Замы недолюбливали Тяжельникова, долгое время возглавлявшего комсомол, считали его мастером показухи, в своем кругу откровенно называли его «инициативы» чепухой.