Текст книги "Юрий Андропов. Последняя надежда режима."

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

Подлинную цель создания службы объяснил генералу Устинову председатель КГБ. Андропов пригласил генерала и сказал:

– Обстановка в стране сложная, и я должен иметь достоверную информацию, что же у нас творится, особенно на экономическом фронте.

Иначе говоря, это была не инициатива Госплана, не объективная потребность, а разведка КГБ внутри Госплана. Устинов докладывал председателю КГБ, «что происходило в Госплане, какие проблемы в стране, каковы предложения, перспективные разработки».

Такие же службы появились и в других ведомствах, в том числе в Министерстве иностранных дел. Едва ли Громыко это нравилось, но и он, член политбюро, ничего не мог поделать. Ничего подобного прежде не было. Плохо замаскированные чекисты сидели в отделах кадров, в первых отделах, в отделах внешних сношений, которые занимались оформлением командировок за границу и приемом иностранных гостей. В оборонных министерствах один из заместителей министра представлял КГБ. Но чтобы создавать целые службы соглядатаев... Они только формально подчинялись руководителю ведомства. В реальности исполняли указания Андропова и сообщали ему о ситуации внутри того или иного министерства.

Иначе говоря, председатель КГБ управлял мощным аппаратом, который пронизывал всю страну. Генерал Валерий Павлович Воротников возглавлял Свердловское областное, затем Красноярское краевое управление КГБ. Он рассказывал мне:

– Система территориальных органов КГБ позволяла высшему руководству держать в поле зрения всю страну. Иногда местные руководители просили о чем-то не сообщать: зачем людей беспокоить? С точки зрения местной власти, чрезвычайное происшествие пустяк. А с точки зрения центра, это очень важно. Например, прорвало трубы, снабжающие теплом рабочий поселок. Это произошло ночью. Утром уже стали восстанавливать. Я все знаю: масштабы ЧП, ход работ. Тут мне звонят и слезно просят не докладывать первому секретарю Свердловского обкома Борису Николаевичу Ельцину. И без этого было что рассказать первому секретарю, поэтому на докладе в понедельник я об этом деле умолчал. Вернулся к себе. Через полчаса звонит телефон, и я получаю очень серьезный втык: почему не рассказал о ЧП? У нас был очень строгий принцип: КГБ централизованная структура. То есть мне не сообщить центру всю правду о том, что творится на территории, самый тяжкий грех...

Шпионы попадались очень редко (тем более далеко от Москвы), терроризма еще практически не существовало. Гигантский механизм прокручивался впустую, но создавал у Андропова ощущение полного контроля над страной. Получаемой информацией Андропов делился с генеральным секретарем и частично с другими членами политбюро.

Часов в одиннадцать утра председатель КГБ знакомился с предназначенными для членов политбюро особыми, сверхсекретными материалами разведки и контрразведки, после чего лично подписывал их. Вечером он подписывал вторую порцию спецсообщений для политбюро. Их доставляли в запечатанных конвертах. Вскрывать и читать их не имели права даже помощники членов политбюро,

Бумаги председатель КГБ рассылал по разной разметке: обычную информацию всем членам политбюро для расширения кругозора, более узкую тем, кто курировал направление, о котором шла речь. Когда информация касалась внешней политики – обязательно Суслову и Громыко. Вес, что относилось к социалистическим странам, своему преемнику на Старой площади – Константину Викторовичу Русакову. Он стал секретарем ЦК по социалистическим странам.

За разметкой спецсообшений следила аналитическая служба первого главного управления. Аналитики разведки предлагали, кому и какую информацию послать, учитывали, кому она раньше посылалась, чтобы не получилось так что члена политбюро оповестили о начале каких-то событий, а уведомить об окончании забыли. Председатель КГБ вносил коррективы, иногда говорил: давайте расширим круг получателей информации или, наоборот, сузим...

Ощущение власти, собственной значимости, высокого положения в стране наложило отпечаток на личность, манеры и даже выражение лица Андропова.

«Лицо волевое, холодное, губы тонкие, опущенные по краям, – таким запомнил его известный дипломат Олег Алексеевич Гриневский. – Но главное – это прозрачно-голубого, ледяного цвета глаза, которые придавали острую пронзительность его взгляду.

В разговоре с подчиненными держался спокойно, холодно. Мог улыбаться, беседуя с иностранцами. Но взгляд его всегда оставался проницательно-изучающим. Даже когда Андропов смеялся. Такие ледяные глаза я видел еще только у одного человека – президента Ирака Саддама Хусейна».

Ходят разговоры о том, что у Андропова была собственная разведка и личная агентура, с которой он встречался на конспиративных квартирах. И будто бы эта глубоко законспирированная структура и расчищала Андропову дорогу к власти. Сведений о личной разведке Андропова не обнаружено. Не под силу одному человеку руководить целой службой. Но Андропов действительно с некоторыми людьми предпочитал встречаться на конспиративных квартирах комитета госбезопасности в центре Москвы.

Наверное, ему надоедал скучно и казенно обставленный служебный кабинет. Понимал, что кому-то из его собеседников будет не по себе в здании на Лубянке. На конспиративной квартире ничто не мешало разговору, который приобретал более свободный и неофициальный характер. К тому же ему не всегда хотелось, чтобы подчиненные фиксировали, с кем он встречается. А он приглашал пообедать людей, находившихся вне привычного круга общения, – из среды научной и творческой интеллигенции. Таким путем Юрий Владимирович пытался расширить свои представления о настроениях в обществе, формировавшиеся исключительно служебными сводками.

А может быть, чем черт не шутит, Юрий Владимирович и в самом деле хотел ощутить себя настоящим разведчиком, который проводит вербовочные беседы и получает интересующую его информацию... Во всяком случае, шутки у него стали специфическими. Однажды он позвонил дипломату Олегу Трояновскому:

– Олег Александрович, что же вы исчезли? Приезжайте к нам, посадим вас (председатель КГБ сделал многозначительную паузу), напоим чаем.

В 1973 году у Андропова появился новый помощник по делам политбюро – Игорь Елисеевич Синицын, сын бывшего сотрудника разведки, но сам – сугубо штатский человек.

– Юрий Владимирович производил тогда впечатление очень крепкого человека, – рассказывал мне Игорь Синицын. – Он каждый день сорок минут занимался гимнастикой. Когда ехал в машине, то не забивался в глубь лимузина, а садился у окна на откидное сиденье. Правда, уже тогда у него на письменном столе стояли два вида соков – клюквенный и лимонный, да еще бутылочка трускавецкой минеральной воды.

Помощники знали, что у председателя барахлят почки, но держался он молодцом. У него был очень напряженный график работы. Он приезжал к девяти утра и уезжал в девять вечера. Днем он час отдыхал, потом обедал и возвращался в свой кабинет, который покидал только для того, чтобы доложить срочные бумаги Брежневу, побывать помещении разведки в Ясеневе или пройти процедуры в больнице, И субботу сидел с одиннадцати до шести вечера и даже в воскресенье днем приезжал на несколько часов. Единственное развлечение, которое он себе позволял, – это ежевечерние прогулки – десять тысяч шагов, как ему приписал личный врач. Когда уходил в отпуск, то две недели проводил в Крыму, а две недели в Минеральных Водах. Председателя КГБ тяжелая болезнь лишила всех иных человеческих радостей, кроме работы и наслаждения властью.

– Его состояние резко ухудшилось где-то в конце 1979 года, мне кажется, после поездки в Афганистан, – продолжал Синицын. – Он внешне изменился – очень облысела голова, кожа стала желтого цвета. И рука стала слабой – ее даже опасно было пожимать.

А за пару лет до этого что-то в нем изменилось. Первые годы, по словам Синицына, Юрий Владимирович излагал очень интересные идеи о переустройстве страны, экономики, банковской системы, а потом – как отрезало.

Свои идеи Андропов изложил в восемнадцатистраничной записке, которую 8 января 1976 года прислал Брежневу:

«Дорогой Леонид Ильич!

Настоящий документ, подготовленный мною лично, предназначается только для Вас. Если Вы найдете в нем что-либо полезное для дела, буду очень рад, если нет – то прошу считать, что такового в природе не было».

И что же Андропов предлагал сделать? Взять на вооружение большевистскую партийность, строгую организованность и железную дисциплину. Выдвигать на партийную работу не специалистов, а профессиональных политических руководителей. А так называемые «деловые» люди, писал Андропов, «всякий разговор начинают с чирканья цифири на бумаге. И возникает вопрос: чем же такой руководитель отличается, например, от американского менеджера, для которого дело – это прежде всего расчеты, деньги, а люди – вопрос второстепенный, В наших условиях такие «деловые люди» – это деляги...».

Вот и все идеи Юрия Владимировича...

– К каждому заседанию политбюро, – говорил Синицын, – я готовил ему материалы – по всем пунктам повестки дня, чтобы он мог полноценно участвовать в дискуссии. Я очень коротко писал ему, что думаю по каждому из вопросов. И где-то в 1977 году обратил внимание на то, что он словно перестал читать мои заметки – раньше они были исчерканы его замечаниями, а теперь возвращались девственно-чистыми. Я спросил, что случилось. Он ответил: «Я все читаю, но зачем ты мне это пишешь? Хочешь, чтобы меня из политбюро выгнали?» Он стал бояться высказывать какие-то свежие мысли.

В феврале 1982 года Андропов совершил секретную поездку в Кабул. Считается, что там он тяжело заболел. Афганистан словно мстил за себя. Юрий Владимирович с трудом выздоравливал. А ведь то был самый важный год в его жизни. И остатки здоровья ему были позарез необходимы.

Некоторые действующие лица событий того времени полагают, что Андропов пытался ускорить свой приход к власти. Юрий Владимирович сам был серьезно болен и боялся, что не дождется, пока Леонид Ильич уступит ему место естественным путем. По мнению сторонников этой версии, Андропов пытался скомпрометировать и самого Брежнева, и его окружение. Поэтому Юрий Владимирович позаботился о том, чтобы по стране пошли слухи о коррупции в правящей семье. А слухи эти вертелись вокруг дочери генерального секретаря, Галины Леонидовны Брежневой, чьи любовные похождения и близкие отношения с некоторыми сомнительными персонажами активно обсуждались в ту пору в московском обществе.

Теперь уже известно, что никакого дела Галины Брежневой не существовало, преступной деятельностью она не занималась. Но она действительно была знакома с некоторыми людьми, попавшими в поле зрения правоохранительных органов.

Бывший член политбюро академик Александр Яковлев говорил мне:

– Брежнев побаивался Андропова. И справедливо: Андропов плел против него интриги. Мне известно, что Брежнев несколько раз поручал Суслову его одернуть.

– Какие интриги вы имеете в виду?

– Андропов был трусоватый человек. Он пытался укусить Брежнева через семью. Позволил информации, порочащей семью генерального секретаря, гулять по стране. Это компрометировало Брежнева...

Возможно ли, что Андропов допустил сознательную утечку информации о темных делишках брежневской семьи, чтобы скомпрометировать Леонида Ильича?

– Андропов был человек страшно осторожный, – считает генерал Виктор Иваненко. – Ни на какие опасные мероприятия против высшего руководства он бы никогда не пошел. Это не в его характере. Он осаживал ретивых подчиненных, которые призывали активно заняться высшими партийными чиновниками. А к Брежневу он и вовсе относился с пиететом.

Старшие члены политбюро звонили Леониду Ильичу напрямую, благо у каждого стоял аппарат связи с генсеком. Андропов этой привилегией не пользовался, звонил в приемную, спрашивал, как Леонид Ильич себя чувствует, один ли он – и только после этого просил соединить. Юрий Владимирович робел перед Брежневым. Однажды он заговорил с Брежневым о том, что муж медсестры, которая ухаживает за генеральным секретарем, слишком много болтает, поэтому, может быть, есть смысл сменить медсестру? Между Брежневым Л медсестрой возникли отношения, выходящие за рамки служебных, и об этом стало широко известно.

Брежнев жестко ответил Андропову:

– Знаешь, Юрий, это моя проблема и прошу больше ее никогда не затрагивать.

Об этой беседе стало известно лишь потому, что огорченный Андропов пересказал ее академику Чазову, начальнику 4-го главного управления при Министерстве здравоохранения, объясняя, почему он не смеет вести с генеральным секретарем разговоры на неприятные темы. В эти последние брежневские годы у Андропова было сложное отношение к Леониду Ильичу.

Однажды на заседании политбюро тяжелобольной Брежнев отключился, потерял нить обсуждения. После политбюро Андропов сказал Горбачеву, который уже был переведен в Москву:

– Надо, Михаил, делать все, чтобы и в этом положении поддержать Леонида Ильича. Это вопрос стабильности в партии, государстве, да и вопрос международной стабильности.

Если охрана докладывала Андропову, что Брежнев плохо себя чувствует, он немедленно находил академика Чазова, где бы тот ни был, и отправлял к генеральному секретарю. Андропов полностью зависел от поддержки Брежнева, пишет Чазов. Юрий Владимирович понимал, что один из его главных недостатков – отрыв от партийных секретарей. В этом кругу – в отличие от Кириленко или Черненко – у него не было достаточной опоры.

Андропов искал возможности привлечь на свою сторону молодых партийных секретарей, поэтому заботился о карьере лично известного ему Михаила Сергеевича Горбачева. В воспоминаниях Горбачева живо описано, как в 1975 году Михаил Сергеевич обрушился на Андропова:

– Вы думаете о стране или нет?

– Что за дикий вопрос? – недоуменно спросил Юрий Владимирович.

– В течение ближайших трех—пяти лет большинство членов политбюро уйдет, – пояснил свою мысль Горбачев. – Просто перемрет. Они уже на грани.

Михаил Сергеевич горячо заговорил о том, что надо выдвигать молодых работников:

– Помните, что в народе говорят: «Леса без подлеска не бывает».

Разумеется, нет оснований сомневаться в точности этого разговора, воспроизведенного Горбачевым по памяти, но что-то внушает сомнение. Трудно предположить, что первый секретарь крайкома позволял себе так резко разговаривать со всесильным Андроповым. Заводить разговор о том, что члены политбюро стары и скоро умрут, в присутствии тяжелобольного Андропова было даже по-человечески неприлично. Ставить вопрос о выдвижении молодых – как минимум нескромно.

Свидетели их бесед в Ставрополе говорят о том, что тональность была, разумеется, иной – более чем почтительной. Андропов увидел в Горбачеве лично преданного ему человека, потому и приложил усилия для его выдвижения.

Горбачев познакомился с Андроповым из-за того, что Юрий Владимирович, страдавший болезнью почек, каждый год приезжал на Северный Кавказ лечиться. Из-за событий в Чехословакии знаменитый курорт в Карловых Барах высшие руководители посещать не могли. На курорты Кавказских Минеральных Вод фактически приезжало все крупное начальство – лечиться и отдыхать. Как тут не проявить внимание, не организовать отдых так, чтобы у большого начальника остались наилучшие воспоминания? И грех было не воспользоваться возможностью побыть с московским начальством накоротке. Даже понятие такое появилось – «курортный секретарь*.

Впервые Андропов приехал в Ставропольский край в апреле 1969 года. Он разместился в Железноводске в санатории 4-го главного управления «Дубовая роща» для страдавших желудочно-кишечными заболеваниями. Там был трехкомнатный люкс, не очень уютный, для самых высокопоставленных пациентов.

Приветствовать члена политбюро прибыли первый секретарь крайкома Леонид Николаевич Ефремов, отправленный в Ставрополь в ссылку за слишком хорошие отношения с Хрущевым, второй секретарь крайкома Горбачев и начальник краевого управления госбезопасности Эдуард Болеславович Нордман, в прошлом белорусский партизан. По инструкции начальник управления на своей территории лично отвечал за безопасность члена политбюро, хотя Андропов приезжал с охраной. Впоследствии Андропов предпочитал санаторий «Красные камни» в Кисловодске, там был особняк для членов политбюро.

Вообще Андропов мало ездил по стране. В 1969 году побывал в Куйбышевской области. Председатель облисполкома Виталий Иванович Воротников записал в дневник: «Интересный рассказчик. Простой в обращении, без присущего некоторым его коллегам министерства, эрудированный, сдержанный, но в то же время и остроумный собеседник».

Так что возможности познакомиться с партийными секретарями поближе у него просто не было. А Михаил Сергеевич Горбачев не упускал возможности побыть вместе с Андроповым. Когда председатель КГБ приезжал отдыхать, тоже брал отпуск и селился там же, в «Красных камнях». Вместе гуляли, играли в домино.

Андропов обожал «забивать козла». Сажал рядом личного врача – Валентина Архиповича Архипова. Два раза в неделю в особняке показывали кино – по выбору председателя. Ездили в горы на шашлыки. Юрий Владимирович позволял себе немного сухого вина, расслаблялся, начинал петь. Однажды читал свои стихи. Он привозил с собой магнитофонные записи Александра Галича, Владимира Высоцкого, эмигранта Рубашкина. Фактически эти записи были запрещены, советскому народу слушать их не разрешали, но себя председатель КГБ считал достаточно стойким.

– Андропов в какой-то момент хотел взять Михаила Сергеевича в кадры комитета госбезопасности, – рассказывал мне тогдашний начальник управления КГБ по Ставропольскому краю генерал Нордман.

Когда встал вопрос о назначении Горбачева первым секретарем крайкома, Андропов огорченно сказал:

– Опоздал я, опоздал.

Выяснилось, что он предполагал сделать Горбачева заместителем председателя КГБ по кадрам. На эту должность как раз назначались вторые секретари обкомов или крайкомов – Чебриков, Пирожков. Если бы Андропов тогда взял Горбачева к себе заместителем, то Михаил Сергеевич имел шансы со временем возглавить комитет госбезопасности. В таком случае он бы точно не стал генеральным секретарем. Не было бы и перестройки... А был бы председатель КГБ генерал армии Горбачев...

Андропов понимал, что председатель КГБ – это человек, которого побаиваются. И старался привлечь на свою сторону молодых партийных секретарей, поэтому сделал все возможное для того, чтобы Горбачев переехал из Ставрополя в Москву. Ну и такой фактор, как землячество, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Андропов хоть и маленьким уехал из края, все же здесь родился и считал себя ставропольцем.

Академик Георгий Арбатов вспоминал, как однажды после его тирады насчет слабости кадров Андропов спросил его:

– Слышал такую фамилию – Горбачев?

– Нет.

– Ну вот видишь. А подросли люди совершенно новые, с которыми действительно можно связать надежды на будущее.

«При всей сдержанности Андропова, – вспоминал Горбачев, – я ощущал его доброе отношение, даже когда, сердясь, он высказывал в мой адрес замечания. Вместе с тем Андропов никогда не раскрывался до конца, его доверительность и откровенность не выходили за раз и навсегда установленные рамки».

Когда Горбачева сделали секретарем ЦК по сельскому хозяйству и он переехал в Москву, Андропов не спешил афишировать свое расположение к Михаилу Сергеевичу. Горбачев, став членом политбюро, обосновался на даче рядом с Андроповым. Оказавшись с Юрием Владимировичем в одном партийном ранге, осмелился позвонить ему в воскресенье.

– Сегодня у нас ставропольский стол. И, как в старое доброе время, приглашаю вас с Татьяной Филипповной на обед.

– Да, хорошее было время, – согласился Андропов. – Но сейчас, Михаил, я должен отказаться от приглашения.

– Почему? – искренне удивился Горбачев.

– Если я к тебе пойду, завтра же начнутся пересуды: кто? где? зачем? что обсуждали? Мы с Татьяной Филипповной еще будем идти к тебе, а Леониду Ильичу уже начнут докладывать. Говорю это, Михаил, прежде всего для тебя.

Внеслужебные отношения на трех верхних этажах власти – члены политбюро, кандидаты в члены, секретари ЦК – исключались. Личного общения между руководителями партии практически не было. Они недолюбливали друг друга и безусловно никому не доверяли. Сталин не любил, когда члены политбюро собирались за его спиной, и страх перед гневом генерального сохранился. Никто ни с кем без дела не встречался.

Избранный секретарем ЦК Николай Иванович Рыжков спросил у Владимира Ивановича Долгих, который уже десять лет как входил в высшее партийное руководство: как, мол, у вас проходят праздники, как их отмечают, где собираются, можно ли с женами?

Долгих с удивлением посмотрел на новичка:

– Никто ни с кем не собирается. Забудь об этом.

Запугав всех, Андропов и сам боялся собственного аппарата. Не позволял себе ничего, что могло бы повредить его репутации, что не понравилось бы Леониду Ильичу.

«Консерватизм Юрия Владимировича Андропова проявился и в личной жизни, поведении, – писал Гришин. – Его отличали замкнутость, неразговорчивость, настороженное, недоверчивое отношение к людям, закрытость личной жизни, отсутствие желания общаться с товарищами по работе (только два-три раза я видел его за товарищеским столом по случаю встречи Нового года или дня рождения кого-то из членов политбюро, и то это было только тогда, когда присутствовал Л,И. Брежнев).

Одевался Ю.В. Андропов однообразно. Длинное черное пальто зимой и осенью, темный костюм, неизменная темно-серая фетровая шляпа, даже летом в теплую погоду...»

Генерал Вадим Кирпиченко, всю жизнь прослуживший в разведке, тоже отмечал, что Андропов был человеком очень осторожным. Не брал на себя лишней ответственности, чтобы не создавалось впечатления, что он превышает свои полномочия. По всем мало-мальски серьезным вопросам писал бумагу в ЦК...

Андропов не хотел рисковать расположением Брежнева, а Леонид Ильич не любил, когда между членами политбюро возникали дружеские отношения, и уж тем более не хотел, чтобы у председателя КГБ появлялись политические союзники.

Первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов в 1974 году выдал замуж вторую дочь. Свадьба прошла на его загородной даче, но по стране пошли разговоры о небывалой пышности торжества, говорили, что уникальный столовый сервиз был взят из Эрмитажа и пьяные гости разбили драгоценную посуду,

Романов был уверен, что эти слухи, которые были воспроизведены в передачах западных радиостанций, – результат заговора, организованного из-за границы. Бывший помощник Лигачева Валерий Легостаев пишет, что Романов обратился за помощью к Андропову. Тот подробно расспросил начальника Ленинградского областного управления КГБ Даниила Павловича Носырева. Начальник управления поддержал своего первого секретаря.

Андропов, по словам Легостаева, согласился, что «радиоакция была санкционирована и осуществлена западными спецслужбами и имела своей целью подорвать позиции ленинградского первого секретаря в составе высшего политического руководства СССР.

На просьбу Г.В. Романова сделать об этом от имени КГБ СССР официальное заявление Ю.В. Андропов ответил:

– Ну, что мы будем на каждый их чих откликаться. Не обращай внимания, работай...

А ведь Андропову Романов нравился. Когда Юрий Владимирович станет генеральным секретарем, он переведет Романова в Москву. Но в должности председателя КГБ он не хотел проявлять особой заинтересованности в судьбе одного из членов политбюро. Ведь у других могло создаться ощущение, что Андропов сколачивает свою группу. Если бы такое подозрение возникло у Брежнева, Андропов повторил бы путь бывшего комсомольского вожака Шелегина, вокруг которого сложилась группа влиятельных работников, и потерял свое кресло.

При этом Андропов понимал, что его время уходит с катастрофической быстротой – он слишком болен, чтобы долго ждать. Юрий Владимирович готовился к тому, что произойдет после ухода Брежнева. Объективно он был заинтересован в том, чтобы возможные конкуренты из брежневского окружения были надежно скомпрометированы.

Андропов наладил доверительные отношения с академиком Чазовым, который лучше всех был осведомлен о состоянии здоровья и Брежнева, и всех остальных членов политбюро. Один-два раза в месяц он встречался с Чазовым – или у себя в кабинете по субботам, или на конспиративной квартире комитета в одном из старых домов неподалеку от Театра сатиры. Устраивался небольшой обед с учетом строгой диеты, прописанной Андропову.

«Разговор шел в основном о состоянии здоровья Брежнева, – вспоминает Чазов, – наших шагах в связи с его болезнью, обстановке в верхних эшелонах власти. Умный и дальновидный политик, с аналитическим складом ума, Андропов, как шахматист, проигрывал возможные варианты поведения тех или иных политических деятелей».

Начальник 4-го главного управления считал себя в негласной иерархии равным председателю КГБ. Доступ к генсеку и возможность влиять на него, возможно, давали ему основание так думать. Члены политбюро старались ладить с начальником кремлевской медицины. Ко всему прочему именно его генеральный спрашивал о здоровье других членов политбюро. И никто не знал, что именно он скажет за закрытыми дверями.

Между Андроповым и Чазовым существовала «близость, возникающая между тяжелобольным пациентом и лечащим врачом». Она переросла в доверительные отношения.

«Чазов – фигура зловещая, не врач он, а бог знает кто еще, иначе не допустил бы такого лечения и смерти Леонида Ильича, – говорил потом бывший помощник генерального секретаря Виктор Андреевич Голиков. – Он всю информацию тащил в КГБ. И там решали, как лечить больного, что рекомендовать...

Кто-то подсовывал ему зарубежные сильнодействующие таблетки. Из-за границы. Они его и доконали. Пусть мне вторую руку отрежут, но я убежден, что Леонид Ильич умер не от инфаркта. Его напичкали этой дрянью. Тут Чазов, другие врачи недоглядели или уже не очень беспокоились о нем»,

Виктор Голиков стал помощником Брежнева еще в Молдавии, проработал с ним дольше всех. Леонид Ильич ему очень доверял. После кончины Брежнева Голиков оказался не у дел и не мог скрыть своего недовольства новым руководством. Наверное, только этим можно объяснить его уверенность в том, что Брежнева уморили Андропов с Чазовым...

Юрий Владимирович мечтал вернуться из КГБ в аппарат ЦК КПСС, что открыло бы ему дорогу к должности генерального секретаря. Его беспокоило «разгоравшееся соперничество» между ним и Черненко. По мере того как Брежнев слабел, Черненко становился для него все более близким человеком.

Константин Устинович, возглавляя общий отдел ЦК, контролировал всю работу партийного аппарата. Он не только информировал Брежнева обо всем, что происходит, но и создавал иллюзию напряженной работы генерального секретаря. Брежнев в последние годы так доверял Черненко, что подписывал принесенные им бумаги, не вникая в их суть.

«Долгие голы он был просто доверенным секретарем Брежнева», – писал Андрей Михайлович Александров-Агентов, помощник Леонида Ильича.

Заведующий общим отделом ЦК – должность важная, позволяющая оказывать серьезное влияние на формирование и осуществление политики, вести контроль за исполнением решений политбюро, за претворением их в жизнь. Но должность не творческая, так что Черненко – это «канцелярист с большой буквы».

– Задача общего отдела – обслуживание высших органов партии, – рассказывал мне старший помощник Черненко Виктор Васильевич Прибытков, – Имелось в виду организационно-техническое обслуживание. Но получилось иначе. Ни один документ, в том числе самый секретный, самый важный, не мог миновать общего отдела. Даже председатель КГБ Андропов обращался к генеральному секретарю Брежневу через общий отдел. Личные беседы у них происходили достаточно редко. Первым получателем и читателем его бумаг был заведующий общим отделом Константин Черненко.

Конечно, через общий отдел проходили тонны малозначащих, а то и просто пустых бумаг, которые приходили отовсюду. Но в целом они давали картину жизни страны. И это позволяло Черненко не хуже Андропова знать, что происходит в государстве.

После смерти видных партийных деятелей приезжали сотрудники КГБ и забирали весь его архив. Он поступал в общий отдел ЦК, в распоряжение Черненко. Эта судьба постигла архивы решительно всех – и Хрущева, и Микояна. Осечка вышла с Михаилом Андреевичем Сусловым, просто потому что у него вообще не оказалось никакого архива.

Только два человека имели доступ к архиву политбюро: генеральный секретарь и заведующий общим отделом. Но Брежнев архивными материалами не интересовался, а Черненко знал все, что там хранится. А там лежали взрывоопасные материалы, которые таили от мира и еще больше от собственной страны: оригиналы секретных протоколов, подписанные с немцами в 1939 году о разделе Польши и Прибалтики, документы о расстреле польских офицеров в Катыни. И многое другое, что ограничено наисекретнейшим грифом «особой важности – особая папка». Даже члены политбюро не имели доступа к этим документам и просто не знали, что хранится в архиве политбюро.

«Черненко лично, именно лично – это было для него чрезвычайно важно, – вспоминал Александров-Агентов, – докладывал Леониду Ильичу все важнейшие документы, поступавшие в высшие эшелоны Центрального комитета, сопровождая это, когда было уместно, какими-то своими комментариями, может быть, рекомендациями. Причем делал он это, надо отдать должное, с большим искусством, поскольку обладал тонкой интуицией по улавливанию настроений и направления мысли начальства, умел подстроиться к этому направлению, умел доложить дело так, чтобы оно не вызывало раздражения, сглаживал острые углы, что осознанно или неосознанно, но весьма нравилось Леониду Ильичу...

Между ними установились весьма близкие, доверительные отношения, и Леонид Ильич, насколько я мог понять, неоднократно давал Черненко поручения даже самого деликатного характера, с которыми он не обратился бы ни к одному из других своих сотрудников и коллег».

Летом 1977 года Брежнева избрали председателем президиума Верховного Совета СССР. Черненко лежал в больнице, не мог присутствовать, очень огорчился из-за этого, прислал письменное поздравление. Брежнев ему ответил 16 июня:

«Дорогой Костя!

С большим волнением я прочел твое поздравление в связи с избранием меня на пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Твои слова в этом поздравлении не могли не тронуть моего сердца, не взволновать меня.

Заседание сессии Верховного Совета прошло хорошо, я бы сказал, великолепно. Бесконечные аплодисменты. Особенно бурно было встречено выступление Михаила Андреевича Суслова. После него я выступил с благодарностью и обещал, как солдат, оправдать доверие нашей любимой Родины и нашей великой партии, сделать все, чтобы укрепился мир на земле и развивалось доброе сотрудничество между народами. Мой ответ был принят депутатами очень тепло.