Текст книги "Юрий Андропов. Последняя надежда режима."

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Бабрак Кармаль встал, попрощался и ушел. После этого разговора Тараки, возбужденный и возмущенный, никак не мог успокоиться. Харазов и Пузанов напрасно пытались перевести разговор на другую тему. Тараки все время повторял:

– Мы пройдемся железным катком!

Через несколько дней Валерий Харазов попросил главу Афганистана о новой встрече, на сей раз один на один. Тараки принял его. Но уже не был так радушен, как в прошлый раз, видимо догадываясь, о чем пойдет речь.

Харазов стал говорить, что Москва одобрила объединение двух фракций – «Хальк» и «Парчам». Объединение позволяет партии стать еще влиятельнее в стране, а раскол, напротив, таит в себе большую опасность для молодого государства. Тараки слушал невнимательно и без интереса. Когда Харазов закончил, Тараки попросил передать в Москву благодарность за заботу о единстве партии. На этом разговор закончился. Обсуждать эту тему он не захотел.

– Мне стало ясно, – вспоминает Харазов, – что старая вражда вспыхнула вновь, основы для сотрудничества двух фракции нет, и примирение невозможно.

Кармаль заявил Тараки, что если ему, второму человеку в стране, никто не желает подчиняться, то он вообще устраняется от государственных дел. Тараки решил поступить по советским канонам: отправить Кармаля и его друзей послами в разные страны. И при первой встрече спросил советского посла: как к этому отнесутся Москве?

Пузанов, не запрашивая мнение центра, сразу же одобрил план Тараки:

– Если товарищ Кармаль не понимает текущего момента, если он только мешает руководству страны рабо-гать, пусть поедет за границу и там поработает.

Тараки, объявляя Кармалю о своем решении, сослался па мнение советского посла. Об этом, вспоминал полковник Морозов, стало известно нашей резидентуре. Но повлиять на развитие событий разведчики не могли.

Бабрак Кармаль надеялся, что Москва вступится за нею. Накануне отъезда в Прагу Кармаль вместе с двумя друзьями-парчамистами приехали на виллу корреспондента ТАСС. На этой вилле он многие годы встречался с сотрудниками резидентуры, которые с ним работали. Кармаль попросил устроить ему беседу с послом. Александр Михайлович Пузанов растерялся. Он не хотел встречаться с опальным Кармалем, чтобы не портить отношения с Тараки и Амином. Посол велел передать Кармалю, что его пег в Кабуле. Всю ночь Кармаль и его друзья жаловались советским разведчикам на превратности судьбы...

Утром в посольстве решили, что в любом случае надо поставить Амина в известность, что Кармаль просил о встрече с Пузановым, но посол его не принял. Выслушав сообщение, Амин удовлетворенно кивнул:

– Я знаю об этом.

Одновременно с Кармалем в разные страны уехали послами еще пять видных деятелей фракции «Парчам», в том числе Наджибулла, будущий президент, который тогда отправился в Тегеран. В ночь перед отъездом Бабрак собрал у себя лидеров фракции и сказал им:

– Я еще вернусь. И под красным флагом.

Парчамисты решили вновь уйти в подполье. Фактически на этом ночном совещании речь шла о подготовке Парчам к захвату власти. Халькисты узнали о том, что произошло. Многих парчамистов сняли с высоких должностей, арестовали. Из армии выгнали чуть ли не всех командиров-парчамистов.

В мае 1979 года, вспоминает полковник Морозов, рези-дентура получила информацию о том, что Амин отправляет в Прагу группу боевиков с заданием убить Кармаля. Об ном сообщил один из боевиков, который до революции работал на управление национальной безопасности Афганистана, но стал единомышленником парчамистов. Сотрудники резидентуры не сомневались в надежности своего источника и доложили в Москву.

Крючков счел сообщение провокацией и предложил заморозить контакты с информатором. Возможно, он боялся, что это Амин проверяет своих советских друзей. Но летом контрразведка Чехословакии обнаружила и обезвредила группу афганских боевиков, которые все-таки добрались до Праги...

В одном из интервью иностранным журналистам Бабрак Кармаль обмолвился, что в его воспитании и образовании огромную роль сыграла немецкая культура. Что означало это неожиданное высказывание? Плод восточной фантазии, ничего не значащая вежливая фраза? Для небольшого круга просвещенного афганского общества дружба с Германией была давней традицией, продиктованной антибританскими настроениями. Не один раз в своей беспокойной истории народности Афганистана пытались разыграть германскую карту в борьбе против нелюбимых феодальных господ, против британского колониализма.

Кармаль, как и многие его товарищи по фракции «Парчам», посещал основанную в 1924 году немецкую школу «Амани». Лекции в кабульском Институте Гёте были излюбленным местом встреч получивших образование на немецкий манер интеллектуалов из фракции «Парчам», а иногда и местом конспиративных сходок в разгар борьбы с соперниками из фракции «Хальк».

Кармаль получил аттестат в немецкой школе в 1949 году. Он плохо говорил по-немецки, но утверждал, что понимает хорошо. Тот факт, что в разгар Второй мировой войны его отец, генерал при Захир-шахе, послал сына учиться в немецкую школу, а не в основанную французами и тогда более престижную гимназию «Истикляль», говорит о многом. Это была почти что политическая демонстрация. В кабульском высшем обществе немецкая школа слыла гнездом бунтовшиков с тех пор, как в 1933 году один из ее учащихся убил короля Надира, англофила, ненавидимого националистами. За пропаганду против короля попал в свое время в тюрьму и Ахмед Ратеб, отец будущей жены Бабрака Кармаля, ставшей министром по делам воспитания.

Германо-афганские отношения возникли во время Первой мировой войны, когда кайзер Вильгельм II пытался восстановить эмира Афганистана против Британской Индии. Эта идея принадлежала легендарному вождю турецкой революции, который за несколько лет из провинциального офицера сделался генералом и военным министром. Имеется в виду Энвер-паша, восторженный поклонник прусского военного устава.

Он взялся помочь немцам оторвать Афганистан от Англии.

Англичане дважды пытались присоединить Афганистан к своей колониальной империи. Обе кровавые попытки не увенчались успехом. В 1893 году эмир абд-аль Рахман подписал договор о протекторате. Афганистан сохранял независимую внутреннюю политику, а его внешней политикой руководила Англия, точнее, британский наместник в Индии. За это Англия платила эмиру, как и индийским князьям, хорошие деньги. Для правителя Кабула это был практически единственный источник дохода.

Энвер-паша собирался втянуть Турцию в войну на стороне центральных держав и надеялся, что Афганистан откроет второй фронт против англичан в Индии. Немецкая экспедиция доставила эмиру отпечатанное на пишущей машинке письмо кайзера. Послание Вильгельма II разочаровало адресата. Это были всего лишь слова. А англичане сообщили эмиру, что ему отправлен из Индии караван с двумястами миллионами рупий золотом и серебром...

В конце лета 1979 года резидентура советской разведки и Кабуле получила сведения о том, что Амин готовится арестовать троих членов ЦК НДПА – Абдула Керима Мисака, Шараи Джоузджани и Дастагира Панджшири. Советские представители встревожились: все трое считались преданными друзьями Москвы. Но и ссориться с Амином никто не хотел. Представитель КГБ в Афганистане предложил предупредить всех троих об опасности и предложить им тайно уехать в Советский Союз.

Эта миссия была поручена посольскому переводчику, Постоянно выполнявшему задания резидентуры. Он встретился с Абдулом Керимом Мисаком. Но предупрежденные об арестах члены ЦК повели себя совсем не так, как ожидалось. Они предпочли броситься к Амину с повинной. На следующий день Амин пригласил к себе представителя КГБ И потребовал немедленно убрать из Афганистана посольского переводчика. Он добавил, что среди советских представителей есть и другие люди, которые «живут старыми понятиями и представлениями и не понимают изменившейся ситуации в Афганистане и не способствуют успеху апрельской революции».

Переводчика без возражений откомандировали в Москву. Репрессии не встречали возражений со стороны советских партийных работников, которые старались ладить с Амином.

«Получив дорогие подарки, за обильными обедами, когда столы ломились от ароматных жареных барашков, а водка лилась рекой, разве можно было задавать острые вопросы и подвергать сомнению линию Амина?» – вспоминал полковник Морозов.

Между советниками в Афганистане не было единства. Партийные и военные советники считали, что надо работать с фракцией «Хальк», которая фактически стоит у власти. Представители КГБ сделали ставку на фракцию «Парчам», которая охотно шла на контакт и казалась легко управляемой.

Секретарь ЦК КПСС по международным делам Борис Николаевич Пономарев, напутствуя Харазова перед поездкой в Кабул, честно признался:

– Апрельская революция была для нас неожиданностью. Наши работники поддерживали контакты только с халькистами, и мы не знаем Бабрака Кармаля и не знаем парчамистов. Ты нам, кстати, сообщи, что у него имя, а что фамилия?

А сотрудники резидентуры внешней разведки КГ установили контакты именно с парчамистами, которые отчаянно пытались завоевать расположение Москвы. Сотрудники КГБ увидели в этой интриге шанс: уверенные в своих силах халькисты ведут себя самостоятельно, а парчамисты готовы подчиняться Москве во всем. Значит, на парчамистов и на их лидера Бабрака Кармаля и надо делать ставку.

– Как правило, у нас было единое мнение с послом Пузановым и главным военным советником генералом Гореловым, – вспоминает Харазов. – Мы все согласовывали между собой. Припоминаю такой случай. Однажды мы вместе были на переговорном пункте, где была прямая связь с Москвой, гарантированная от подслушивания. Я беседовал с руководителем одною из отделов ЦК, а генерал Горелов докладывал начальнику Генерального штаба Николаю Огаркову.

Маршал Огарков попросил Харазова взять трубку и поинтересовался его мнением о ситуации в стране. Потом спросил:

– У тебя единое мнение с Гореловым или вы расходитесь?

Харазов твердо ответил:

– У нас единое мнение.

Но у группы партийных советников не было контактов с руководителями представительства КГБ.

– Генерал Богданов уклонялся от этих контактов, – говорит Валерий Харазов, – возможно, потому, что наши оценки положения в Афганистане были очень разными.

Леонид Павлович Богданов, бывший резидент советской разведки в Иране и Индонезии, руководил представительством КГБ при спецслужбах Афганистана.

В практической работе Тараки был беспомощным. Амин, напротив, оказался прекрасным организатором. Амин, физически крепкий, решительный, упрямый и жесткий, обладал огромной работоспособностью и сильной нолей.

– Амин имел огромный авторитет в стране, – говорит Харазов. – По существу, он в апреле 1978 года отдал приказ о вооруженном выступлении. Так что халькисты всегда говорили, что настоящий герой революции – Амин.

Тараки называл Амина «любимым и выдающимся товарищем» и с удовольствием передавал ему все дела. Тараки не любил и не хотел работать. Его славили как живое божество, и ему это нравилось. Тараки царствовал, Амин правил. И он постепенно отстранял Тараки от руководства государством, армией и партией. Многим советским представителям в Кабуле казалось естественным, что власть в стране переходит в руки Амина, ведь Тараки не способен руководить государством.

– Когда я был в Кабуле, Тараки и Амин были едины – ВОДОЙ не разольешь, – говорит Валерий Харазов. – Причем Амин тянул весь воз работы на себе. Он занимался партийными делами, армией, кадрами. А потом начались интриги. Прежде всего, в нашем союзническом аппарате, Тараки и Амина стравили...

– А у вас было ощущение, что Амин плохо относится к Советскому Союзу, что он симпатизирует Соединенным Штатам? – спрашивал я Харазова. – Ведь потом это утверждение станет главным объяснением, почему убили Амиина и заменили его Кармалем.

– Амин постоянно говорил о своих дружеских чувствах к Советскому Союзу, – вспоминает Харазов. – Слухи о том, что Амин – агент ЦРУ, были и при нас. Основывались они на том, что он недолго учился в США и был там руководителем землячества афганцев. Но ни тогда, ни сейчас, через столько лет после его устранения, не найдено никаких подтверждений того, что он был агентом ЦРУ.

– К Советскому Союзу Амин относился с уважением и любовью, – говорит генерал Заплатин. – У него были два святых праздника в году, когда он позволял себе спиртное, и это были не афганские, а советские праздники – 7 Ноября и 9 Мая.

Когда Амина убили – а с ним погибли двое его сыновей, – вдова с дочками и младшим сыном поехала в Советский Союз, хотя ей предложили любую страну на выбор. Но она сказала:

– Мой муж был другом Советского Союза, и я поеду только в Советский Союз...

Между афганскими лидерами был не политический конфликт, а личный, это была война амбиций. Ею воспользовались наши советники, принадлежавшие к разным ведомствам. Ведомства тоже конкурировали между собой.

– Отношение к русским было тогда прекрасным, – вспоминает Валерий Харазов. – «Шурави» считались друзьями. Незнакомые люди прямо на улице приглашали нас в гости. Но все это было до ввода наших войск. После ввода войск у афганцев коренным образом изменилось ношение к русскому человеку.

Хотя недовольство новым режимом проявилось довольно быстро. В ответ начались массовые аресты реальных и потенциальных противников новой власти. Хватали многих – часто без каких-либо оснований. Арестовывали обычно вечером, допрашивали ночью, а наутро уже расстреливали. Руководил кампанией репрессий Хафизулла Амин.

Советники несколько раз разговаривали с Амином на эту тему. Говорили, что такая поспешность в решении судьбы людей может привести к катастрофе. Рассказывали о трагическом опыте сталинских репрессий. Он уверенно отвечал:

– У вас тоже были большевики и меньшевики. Но пока были меньшевики, порядка в стране не было. А вот когда вы от меньшевиков избавились, все у вас стало нормально. У нас примерно такое же положение...

По словам полковника Морозова, Амин цитаты для своих выступлений находил в сталинском «Кратком курсе историт ВКП(б)», который всегда был у него под рукой. Глава представительства КГБ в Афганистане генерал Борис Иванов, сообразив, откуда Амин черпает свое вдохновение, доверительно сказал ему:

Товарищ Амин, я тоже сталинист!

Однажды к генералу Заплатину пришла русская женщина, которая вышла замуж за афганца, учившегося в Советском Союзе. Он был муллой, и его арестовали. Женщина умоляла Заплатина помочь мужу. Он попросил афганцев узнать, за что арестовали человека. Афганский генерал пришел с извиняющимся лицом, объяснил, что муллу уже растреляли. За что? – спросил Заплатин.

На этот вопрос ему ответить не смогли. Расстреливали по списку. Несчастный человек оказался в одном из расстрельных списков, его и уничтожили. Использование советского опыта накладывалось на афганские традиции – устронять предшественников и соперников. Разве что идейной борьбы в Афганистане не было, просто уничтожали оппонентов. Один из руководителей международною отдела ЦК КПСС говорил удивленному Харазову:

Ну, что ты хочешь? Это же Восток! Там такие традиции. Когда приходит новое руководство, оно прежде всего лишает жизни своих предшественников.

В Москве спокойно относились к этим традициям, пока их жертвой не пал Тараки, которому чисто по-человечески симпатизировал сам Брежнев...

Тараки первоначально был настроен оптимистически.

Революция далась очень легко. Молодые военные взяли дворец, уничтожили главу правительства Дауда и его окружение, и все – власть у них в руках. Это вдохновило Тараки. Он был уверен, что и дальше все будет хорошо, никаких осложнений не возникнет. Тем более что Афганистану помогает Советский Союз. Но все пошло иначе.

Страна сопротивлялась социалистическим преобразованиям. Афганцы не спешили становиться марксистами. Очень быстро сопротивление стало вооруженным.В марте 1979 года вспыхнул антиправительственный мятеж в крупном городе Герате. К мятежникам присоединились части гератского гарнизона, был убит один из наших военных советников.

Тараки просто растерялся. Более решительный Амин предложил поднять боевые самолеты в воздух и уничтожить город. Главком военно-воздушных сил позвонил советским офицерам: что делать? Наши советники пришли к Амину и уговорили его отменить этот безумный приказ.

Именно после восстания в Герате испуганный Тараки упросил Москву принять его. Он прилетел и долго уговаривал советское руководство ввести войска. Тогда ему отказали. Видя, что происходит, Амин стал действовать активнее. Он считал, что Тараки не в состоянии удержать власть.

Тараки сформировал Совет обороны – по образцу того, который был в Советской России при Ленине. На заседания всегда приглашали главного военного советника Горелова и Заплатина. Всякий раз, прежде чем принять окончательное решение, спрашивали их мнение. Амин требовал все более жестких мер. Когда началось восстание на границе с Пакистаном, Амин предложил сжечь все населенные пункты, считая, что там живут одни мятежники.

Заплатин встал и сказал:

– Если это предложение будет принято, мы не станем участвовать в этой операции, потому что вы нас втягиваете в гражданскую войну. Я не верю, что все села мятежные.

Амин посмотрел на советского генерала разъяренными глазами, но свое предложение снял.

В августе в кабульскую резидентуру пришел запрос: «Просим тщательно разобраться, нет ли серьезных трений и разногласий в отношениях между Тараки и Амином и есть ли в рядах НДПА такие же или более сильные личности, чем Амин».

Ответ резидентуры гласил: вся реальная власть в руках Амина, поэтому надо либо сократить его полномочия, либо думать о его замене. Партийные и военные советники придерживались прямо противоположного мнения: надо поддерживать Амина.

Сначал министра обороны в Афганистане не было, курировал министерство Амин, но он был занят тысячью дел. Потом назначили министром активного участника революции полковника Мохаммеда Аслама Ватанджара. В 1978 году он на своем танке первым подъехал к дворцу Дауда и сделал первый выстрел. Тараки очень любил Ватанджара. По мнению Заплатина, министерская ноша недавнему командиру батальона оказалась не по плечу. Ватанджар принадлежал к так называемой «группе четырех», которая объединилась против Амина. В эту группу входили начальник управления национальной безопасности бывший военный летчик Асадулла Сарвари, министр связи Саид Мохаммед Гулябзой и министр внутренних дел Шерджан Маздурьяр (затем министр по делам границ).

Тараки просил Заплатина взять Гулябзоя на политработу в армию, рекомендовал его: он очень хороший товарищ. Генерал Заплатин дважды с ним разговаривал и отверг. Сказал Тараки откровенно:

Он мне не нужен. Он не хочет работать. Ему надо отдохнуть и погулять.

По мнению генерала Заплатина и других наших военных советников, «группа четырех» – это были просто молодые ребята, которые, взяв власть, решили, что теперь они имеют право ничего не делать, расслабиться и наслаждаться жизнью.

А дело страдало, – говорит Заплатин. – Они гуляки, Тараки их поощряет, прощает им выпивки и загулы, а Амин работает и пытается заставить их тоже работать. Они жалуются Тараки на Амина, обвиняя Амина в разных грехах. Вот с чего началась междоусобица.

А за Сарвари, руководителем госбезопасности Афганистана, стояло представительство КГБ; это был их человек.

Полковник Александр Кузнецов много лет проработал н Афганистане военным переводчиком, был там и во время апрельской революции. Он вспоминает:

– Амин, конечно, не был трезвенником, но считал, что в военное время нельзя пить, гулять, ходить по девочкам. А наши органы как работают? Привыкли с кем-то выпить, закусить и в процессе застолья расспросить о чем-то важном.

Но с Амином так работать было нельзя, зато с четверкой можно. Они и стали лучшими друзьями сотрудники КГБ. Информация «группы четырех» пошла по каналу КГБ в Москву. Их оценки будут определять отношение советских лидеров к тому, что происходит в Афганистане. Четверка старалась поссорить Тараки с Амином, надеяс отстранить Амина от власти. А тот оказался хитрее.

В начале сентября, выступая на митинге в Кабульск университете. Амин назвал людей, которые стоят во главе заговора, поддержанного американским ЦРУ. Это был четверо министров во главе с Ватанджаром.

13 сентября все четверо в сопровождении охраны неожиданно нагрянули в советское посольство. Они хотел разговаривать с главой представительства КГБ в Афганистане генерал-лейтенантом Борисом Семеновичем Ивановым. Утверждали, что Амин – агент ЦРУ и враг революции. Генерал Иванов попросил их изложить все на бумаге и предпочел поскорее вывести опасных гостей из посольства.

На следующее утро, вспоминает полковник Морозов, сотрудник резидентуры приехал к Гулябзою. Он должен был забрать обращение четырех министров и заодно вежливой форме попросить их больше не приезжать к генералу Иванову в посольство.

У Гулябзоя собрались все четверо министров. Они был вооружены пистолетами и автоматами. Прямо при сотруднике резидентуры Сарвари позвонил Тараки и стал ем говорить, что Амин готовит заговор и что они четве готовы приехать и взять Тараки под защиту. Тараки это предложение отклонил. Сотрудник резидентуры забрал подготовленные четверкой бумаги, в которых говорилось что Хафизулла Амин начал встречаться с кадровыми работинками ЦРУ еще до апрельской революции, и вернулся в посольство. А в два часа дня жена разведчика пришла в посольство и сказала, что четыре министра приехали к ним домой.

Давай, старик, рви домой и узнай, чего они хотят, – сказали разведчику.

Афганцы с автоматами и ручными пулеметами рассредоточились по всему дому.

Мы больше не могли оставаться у себя, – объяснил Гулябзой. – Амин дал команду арестовать пас. Мертвыми мы никому не нужны, а живыми можем пригодиться советским друзьям. Надеюсь, советское руководство нас поймет.

Афганцы приехали на «тойоте», которую Сарвари забрал из гаража расстрелянного президента Дауда еще в апреле 1978 года. Доложили генералу Иванову и послу Пузанову. Те не знали, что делать. Потом решили афганцев превести на виллу, которую занимали бойцы из спецотряда КГБ «Зенит», они охраняли советских представителей н Афганистане.

А «тойоту», на которой приехали афганские министры, перегнали в посольство и поставили в один из боксов. Потом, чтобы скрыть следы, машину разобрали и по частям закопали поблизости от посольства. Противоречия между представительством КГБ и военными советниками в Кабуле крайне обострились.

На одном совещании, – вспоминает генерал Заплатин, – дело дошло до того, что мы друг друга готовы были взять за грудки.

Армейского генерала Заплатина злило то, что днем, в рабочее время руководители представительства госбезопасности вольготно располагались в бане, выпивали, закусывали.

Как понять логику представителей КГБ? – спросил я Заплатина. – Они считали Амина неуправляемым, полагали, что надо посадить в Кабуле своего человека, и все пойдет как по маслу, так, что ли?

Они делали ставку на Бабрака Кармаля, – считает генерал Заплатин, – и были уверены, что необходимо принести его к власти, А для этого придется убрать Амина. Бабрак, считали они, сможет найти общий язык с Тараки. Почему им нравился Бабрак? Он – легко управляемый человек. Амин может и не согласиться с мнением советских представителей, проводить свою линию. Но он не был пьяницей, как Бабрак. Даже по одной этой причине Бабрака Кармаля нельзя было допускать к власти.

Противоречия между военными советниками и аппаратом представительства КГБ сохранялись все годы афганской эпопеи. Генерал Александр Ляховский, который много лет прослужил в Кабуле, вспоминает:

– Уже после переброски в страну наших войск ввели жесткое правило: из Афганистана в Москву отправляли только согласованную информацию, которую подписывали посол, представитель КГБ и руководитель оперативной группы Министерства обороны. А представительство КГБ все равно потом посылало свою телеграмму, часто не совпадающую с согласованным текстом. Когда наша командировка заканчивалась, заехали в представительство КГБ попрощаться: «Спасибо за совместную работу». Один из них сказал: «Да вы и не знаете, сколько мы вам пакостей подстроили»... Наши военные советники рассказывают, что «группа четырех», которая перешла на нелегальное положение, даже пыталась поднять восстание в армии против Амина – с помощью советских чекистов.

Заплатин вспоминает, как 14 октября 1979 года вспыхнул мятеж в 7-й пехотной дивизии и как он поднял танковую бригаду, чтобы его подавить. После подавления мятежа Заплатин поехал в посольство, чтобы рассказать об операции. В приемной посла сидел один из работников посольства и буквально плакал. На недоуменный вопрос, что случилось, Пузанов ответил, что чекист льет слезы по поводу неудавшегося мятежа. Вот так «дружно» трудился советнический аппарат в Афганистане.

Осенью 1979 года Тараки летал на Кубу. 3 сентября в Гаване открылась шестая конференция глав государств и правительств неприсоединившихся стран. 5 сентября Тараки попросил советского посла на Кубе Виталия Воротникова сообщить в Москву, что ему совершенно необходимо повидать в Москве Брежнева. Воротников немедленно отправил в Москву шифровку.

На следующий день к послу Воротникову приехал первый заместитель министра иностранных дел Афганистана Ш.М. Дост. Он просить ускорить организацию визита Тараки, потому что вождь афганской революции торопится домой. Воротников пояснил, что у Брежнева все дни с 6 по 9 сентября заняты. Скорее всего, встреча состоится десятого, так что вылет стоит назначить на восьмое. Дост был недоволен:

– Это непростительная затяжка.

8 сентября Тараки вылетел в Москву.

11 сентября с ним беседовал Брежнев. Леонид Ильич плохо отозвался об Амине, говорил, что от этого человека надо избавиться. Тараки согласился. Но как это сделать? Председатель КГБ Юрий Андропов успокоил Тараки: когда вы прилетите в Кабул, Амина уже не будет... Этим занялись чекисты.

Амина в общей сложности пытались убить пять раз. Успешной оказалась только последняя попытка. Два раза его хотели застрелить, еще два раза отравить. Генерал Ляховский рассказывал мне о том, как два советских снайпера из спецотряда КГБ «Зенит» подстерегали президента Амина на дороге, по которой он ездил на работу. Но акция неудалась, потому что кортеж проносился с огромной скоростью. С отравлением тоже ничего не получилось.

Стакан кока-колы с отравой вместо него выпил племянник – Асадулла Амин, шеф службы безопасности, и тут же в тяжелейшем состоянии был отправлен в Москву.

– Помню, как волновался Андропов, – вспоминал начальник кремлевской медицины академик Чазов, – когда пытался перед штурмом дворца Амина выманить из Кабула родственника Амина, начальника госбезопасности Афганистана. Когда это удалось, по реакции Юрия Владимировича я понял, в каком напряжении находится этот спокойный и выдержанный человек. Я не услышал от него спасибо», но он сказал: «Вы, наверное, не представляете, что эта операция сохранила не один десяток жизней наших людей».

Асадуллу Амина в Москве вылечили, потом посадили в Лефортово, потому что у власти уже был Бабрак Кармаль.

Его пытали, чтобы заставить дать показания против Амина. Он проявил твердость и ничего не сказал. Его отправили и в Афганистан, а там казнили...

Когда Тараки вышел из самолета и увидел Амина, которого уже не должно было быть в живых, он был потрясен. Но два врага обнялись как ни в чем ни бывало.

Амина попытались убить еще раз – на сей раз руками самих афганцев.

14 сентября советский посол Пузанов прибыл к Тараки и пригласил туда Амина. Тот ехать не хотел. И был прав в своих подозрениях. Но советскому послу отказать не мог. Во дворце Тараки в Амина стреляли, но он остался жив и убежал.

Весь тот вечер и ночь между Тараки и Амином шла борьба. Тараки приказал армии уничтожить Амина. Но войска кабульского гарнизона в целом остались на стороне Амина. Наши советники тоже позаботились о том, чтобы войска не покинули казарм. Два вертолета Ми-24 поднялись в воздух, чтобы обстрелять ракетами здание министерства обороны, где сидел Амин, но наши советники сумели их посадить, потому что в здании было полно советских офицеров.

В Москве плохо понимали, что происходит, и действовали нерешительно. Хотели отправить отряд спецназа охранять Тараки, но в последний момент приказ отменили. Отряд «Зенит» ждал приказа взять штурмом резиденцию Амина и захватить его. Но приказа не последовало...

На следующий день Тараки был изолирован. 16 сентября в здании министерства обороны прошло заседание Революционного совета, а затем пленум ЦК НДПА. Тараки потерял должности председателя Революционного совета и генерального секретаря. Оба поста достались Амину. Первым делом он взялся уничтожать своих противников – расстрелял несколько тысяч человек.

17 сентября Амин принимал поздравления, в том числе от советского посла. Вернувшись, Пузанов рассказал дипломатам:

– Мы стоим перед свершившимся фактом – Амин пришел к власти. Тараки не выдержал его напора. Тараки – рохля. Он никогда не выполнял обещаний, которые нам давал, не держал слово. Амин всегда соглашался с нашими советами и делал то, что мы ему предлагали. Амин – сильная личность, и нам надо строить с ним деловые отношения.

А ведь представительство КГБ сообщало в Москву, что Тараки – это сила и устранить Амина не составит труда. Получилось все наоборот. Теперь уже представительство КГБ должно было во что бы то ни стало свергнуть Амина. Когда Тараки задушили, собственная судьба Амина была решена. Брежнев счел это личным оскорблением: он гарантировал безопасность Тараки, а его убили.

– Что скажут в других странах? – переживал Брежнев – Разве можно верить Брежневу, если его заверения в поддержке к защите остаются пустыми словами?

Леонид Ильич санкционировал спецоперацию в Кабуле.

В КГБ сразу же придумали версию, что Амин – агент ЦРУ– Мы убедились, что Амин – фашист, диктатор и душегуб, – говорил бывший заместитель начальника разведки генерал-лейтенант Кирпиченко.

Но еще недавно советских представителей Амин вполне устраивал. И сильно ли отличались от Амина люди, которых КГБ поставил у власти в Кабуле?

Началась переброска спецподразделений в Афганистан. О спецоперации не поставили в известность ни военных советников, ни даже посла.

Андропов приказал доставить Бабрака Кармаля в Москву.

–Власть в стране решено было передать в руки Бабрака Кармаля, – писал Крючков. – Его следовало доставить в Кабул из Чехословакии».

За Кармалем поехал сам Крючков. Но когда он уже был и Праге, позвонил Андропов: