Текст книги "Узбекистан на историческом повороте"

Автор книги: Леонид Левитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Некоторые ученые придерживаются мнения, что и узбекская, и таджикская нации были искусственно созданы советской властью. Они же отмечают, что сейчас можно с определенностью говорить об узбеках как о сложившемся этносе, но с той же уверенностью считают, что советских таджиков единой нацией назвать все же нельзя (см., напр.: Мирский Г. Ислам и нация: Ближний Восток и Центральная Азия. Полис. 1998. № 2. С. 81-82; Roy О. Tadjikistan, Presentation of US Peace. 1992).

Вот относящаяся к этому вопросу констатация из подготовленного в 1997 г. в Институте стран СНГ доклада "Внутритаджикский конфликт: основная точка напряженности южной дуги нестабильности" (СНГ № 1, декабрь 1997). Сразу же хотел бы заметить, что доклад призван подтвердить тезис о целесообразности ставки на Таджикистан как главного партнера России в регионе и поэтому составлен явно доброжелательно по отношению к этой стране. Итак, упомянутая констатация.

Таджикское общество является глубоко клановым (в случае Таджикистана под кланом следует понимать региональные общности или землячества). Основные кланово-этнические группы распределяются следующим образом: Ленинабадская область (40% населения страны) – ходжентский клан; горный Бадахшан (за исключением Калайхумбского района) – бадахшанский клан; восток Хатлонской области – кулябский клан; Каратегин и Матч (к востоку и северу от Душанбе) душанбинский клан; Вахшская долина (запад Хатлонской области) – гармский клан. Куляб, Ходжент, Гарм и Бадахшан разделены сложным рельефом местности, и их население столетиями проживало автономно друг от друга. Можно сказать, таджикский этнос – это общность субэтносов.

Принесло ли Москве отделение таджиков от узбеков ожидаемые политические дивиденды? Трудно дать ответ на этот вопрос. И тогда, и сейчас. Однако эта акция создала благоприятные условия для распространения в таджикской среде паниранских идей, вовлечения таджиков в иранское культурное пространство, для самоидентификации советских таджиков с титульным этносом Ирана и соответствующими этническими группами в Афганистане. В связи с этим Москва предприняла энергичные усилия для того, чтобы развить далекий от иранского литературный таджикский язык, сконструировать особую тысячелетнюю историю таджиков, представить их единственным народом, наследовавшим тысячелетнюю историю Трансоксании (Probleme der Nationswerdung der Usbeken und Tadshiken. S. 27-28).

И вновь сослагательное наклонение. Что было бы, если бы Узбекистан объединил в своих государственных границах и тюркоязычное, и двуязычное (фарси– и тюркоязычное), и фарсиязычное население, с сохранением таджикской национально-культурной автономии?

Вполне возможно, что за семьдесят лет советской истории здесь могла бы сформироваться уникальная двуязычная нация. Ведь не обязательно во всей Средней Азии должен был торжествовать взгляд на нацию как неизменное единство людей по крови. Я не говорю, что это плохо. Речь о другом, о том, что такой подход к пониманию нации в истории человечества не единственный.

Глава 4

БЕЗ ПРАВА РЕШАТЬ СВОЮ СУДЬБУ

(Советская власть в Узбекистане)

ЧТО ТАКОЕ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ?

Никакого намерения пародировать название известного пропагандистского выступления Ленина у меня нет. И тем более желания полемизировать с ним по этому вопросу. После крушения коммунистической системы о сущности советской власти в ее большевистской версии написано и сказано столько, что на какое-то время в исследовании этой темы нелишне сделать передышку. В данном случае речь идет о необходимости обозначить некоторые важные характеристики этого уникального и страшного феномена. Причем сделать это в контексте более узкой проблемы "Советская власть в Узбекистане", в которой, в свою очередь, попытаться выделить только один аспект: отсутствие у народа Узбекистана в условиях советской власти права решать свою судьбу.

Коммунистический тоталитаризм

В ноябре 1999 г. "Независимая газета" в приложении "Хранить вечно" (№ 8) опубликовала документ под заголовком "Политическое завещание (Последние мысли Г.В.Плеханова)". Публикация достаточно сенсационная, вызвавшая различные отклики. Убедительных доводов, опровергающих авторство Плеханова, приведено не было. Напротив, серьезные исследователи его творчества полагают, что это действительно мысли патриарха российского марксизма. Поражают пророческие предсказания Георгия Плеханова об эволюции власти большевиков: "От идеи диктатуры пролетариата к диктатуре одной партии, от диктатуры партии к диктатуре ее лидера, власть которого будет поддерживаться тотальным государственным террором". Эта мысль полностью сочетается с мнением самых видных сегодняшних историков и политологов, российских и западных, что советский коммунистический режим отнюдь не был порождением обезумевшего тирана Сталина, что Сталин, как кровавый диктатор, сам был продуктом системы, основанной Лениным. По мысли Плеханова, большевики не могут дать народу ни демократии, ни свободы, потому что в противном случае они тут же потеряют власть. "Революция, совершенная Лениным, – предполагал Плеханов, – окажется страшнее мифического Минотавра – она будет поедать как своих детей, так и своих родителей".

Так оно и оказалось в действительности. Советская власть практически все время своего существования была типичным тоталитарным режимом. Именно не авторитарным, а тоталитарным. В чем же тут различие? Разница между тоталитаризмом и авторитаризмом идет и по вертикали, по линии государство личность, и по горизонтали, масштабу давления государственного режима на общество. По вертикали тоталитаризм – это доведенное до предела бесправие каждой личности и народа в целом. По горизонтали – охват государством всех сфер общественной жизни, тогда как при нетоталитарном авторитаризме могут существовать отдельные элементы или даже пласты гражданского общества.

Вот выдержка из "Большого энциклопедического словаря", из статьи "Советский Союз": "С середины 20-х годов Коммунистическая партия полностью подчинила себе государственные структуры. В стране была создана тоталитарная, строго централизованная и милитаризованная система, целью которой была модернизация страны и поддержка коммунистического и левого экстремистского движения в других странах. Массовые репрессии затронули все слои общества" (БЭС. – М. 1998. С. 1133-1134).

Сказано весьма сдержанно. Следует назвать хотя бы наиболее характерные черты общественного строя в СССР, который был объявлен социалистическим (реальный социализм, зрелый социализм, развитой социализм). Это – полный контроль над всеми сферами общественной жизни (материальными, социальными, духовными, информационными), монополия государственной собственности, директивное централизованное планирование, диктатура верхнего слоя партийно-государственного аппарата, опирающегося на аппарат насилия и массовые репрессии, насаждавшего произвол, беззаконие, нетерпимость к инакомыслию.

И еще одна отличительная черта коммунистического режима – милленаризм (хилиазм). В переводе на русский язык эти слова, латинское и греческое, означают "тысячелетие". По содержанию же они характеризуют веру ранних христиан в приход тысячелетнего царства полного благополучия и всеобщего счастья, создание идеального общества.

Большевизм, взяв марксизм в качестве своего идеологического оружия, подверг его догматизации и вульгаризации и поставил на службу коммунистическому тоталитаризму, как научное обоснование веры в идеальный общественный строй, воплощающий принципы социальной справедливости, свободы и равенства. Эта утопическая идея внедрилась в массы путем систематической активнейшей пропаганды и агитации, что привело к полному и глубокому оболваниванию населения с помощью пустых слов, лозунгов и шаблонных фраз. Верить было не обязательно. Требовалось не говорить иное, что повсеместно и выполнялось. В теоретическом аспекте коммунизм основывался на таких понятиях и рассуждениях, которые ускользают от любой версификации, от проверки их истинности путем опыта.

Коммунизм был чужд менталитету, национальному характеру узбекского народа. Он являлся для узбеков инородным, русским явлением. В этой связи позволю себе сослаться на Александра Зиновьева, современного русского философа и писателя, который в восьмидесятых писал книги, изобличающие парадоксальность и абсурдность советской действительности. За это Зиновьев был выдворен из Советского Союза, а в девяностые выступил с апологией советской системы и резкой критикой преобразований в России. Вот что он пишет: "Коммунизм имел успех в России в значительной мере благодаря национальному характеру русского народа, благодаря его слабой способности к самоорганизации и самодисциплине, склонности к коллективизму, покорности перед высшей властью, способности легко поддаваться влиянию всякого рода демагогов и проходимцев, склонности смотреть на жизненные блага как на дар судьбы или данные свыше, а не как результат собственных усилий, творчества, инициативы, риска..." (Зиновьев А. Гибель империи зла. Очерк российской трагедии. – Социс. 1994. № 10. С. 68). Строки эти принадлежат не перу западного русофоба, а перу истинно русского человека и патриота, как называет сам себя, и не без оснований, Зиновьев.

Коммунистический тоталитаризм – не единственный в уходящем веке. В Европе, например, в различных интерпретациях тоталитаризм был, как известно, в Германии, Италии, Испании. Небезынтересно в этой связи вспомнить о национал-социалистическом государстве в Германии (1933-1945 гг.). Его отличительными признаками (помимо массового уничтожения евреев) были: установление полицейского государства, отмена всех государственно-правовых гарантий личности, устранение всех (кроме национал-социалистической) партий и парламента, роспуск или полная зависимость от нацистской партии всех организаций гражданского общества, прессы, радио. Наряду с расизмом в немецкой национал-социалистической идеологии существовали следующие принципы: подчинение всей экономической, культурной и политической жизни нацистскому государству; иерархический вождизм; формирование народного самосознания на основе единства всех классов и социальных слоев; приоритет общественных интересов перед личными.

Сейчас не только в западных, но и в постсоветских исследованиях и энциклопедиях утверждается, что многие черты национал-социализма были присущи большевизму, сталинизму, маоизму. Более того, как это ни кощунственно на первый взгляд звучит, но в чем-то советский социализм был более тоталитарным, чем немецкий национал-социализм. Например, в экономике Германии того периода имелись островки частной собственности. Правда, в отношении технологии массового уничтожения людей пальма первенства была, безусловно, у немецких фашистов, хотя и в Советском Союзе невинные жертвы исчислялись миллионами.

Весьма интересны очень точные наблюдения лорда Хартли Шоукросса, видного английского юриста и дипломата, возглавлявшего английскую часть обвинения на Нюрнбергском процессе. Шоукросс говорил о том, что постигнуть нацистскую юридическую систему, при всем ее чудовищном несоответствии с принципами права, он все-таки мог, а вот советскую – нет. Нацистская – ужасала своим цинизмом, но была по-своему откровенной, не пыталась выдать себя за нечто другое, более человечное, тогда как советская – была сплошь фарисейской, анализировать ее не имело ни малейшего смысла, поскольку законы представляли собой только фасад, а судьи руководствовались секретными инструкциями. Формально провозглашаемые принципы не имели ничего общего с практикой, привычные в мировой юриспруденции термины наполнялись совсем другим содержанием, их использование в любой полемике сразу же превращалось в диалог слепого с глухим. Стоит прислушаться к выводу английского юриста, так адекватно оценившего одну из главных сущностных черт советской власти. По его мнению, из жизни наследников советской власти все это уйдет лет через пятьдесят или сто, и то – при большом желании перемен. Искреннем, а не мнимом.

Небольшое отступление. Если не лирическое, то сугубо личное, но, как мне кажется, по делу. Мне пришлось жить и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе. Впечатлений о советском социализме накопил предостаточно. Иногда мои внуки, выросшие на Западе, спрашивают, как мы жили при коммунистах. Я отвечаю им: "Мы жили так же, как и вы. Общались, влюблялись, рожали детей, дожидались внуков. Нам казалось, что это нормальная жизнь. Другой жизни не было дано. Но когда люди, жившие за рубежом и считавшие советскую власть олицетворением социальной справедливости, приезжали к нам, прозрение было для них зачастую невыносимо тяжелым".

Вспоминается такой случай. В самом конце января 1996 г. в Давос, на Всемирный экономический форум, приехал лидер российских коммунистов Зюганов. Он характеризовал себя прирожденным социал-демократом. Но в его свите были новые коммунистические функционеры, проникнутые ностальгией по брежневским временам. Один из них в дискуссии с очень пожилым австрийским социалистом, свидетелем которой мне довелось быть, в качестве аргумента правильности своей позиции ссылался на десятки имен признанных на Западе ученых, писателей, других деятелей культуры, принявших коммунистические идеалы в их советской версии. Австриец возразил, сказав, что все эти люди в силу разных причин находились во власти политических утопий и иллюзий. Ни больше и ни меньше. Причем расставание с иллюзиями было нередко трагичным.

Это действительно так. Один из ярких примеров – судьба Назыма Хикмета, турецкого писателя и общественного деятеля, автора талантливых стихов, пьес, киносценариев и романов. В 19 лет он вступил в компартию. Когда ему было 32 года, за пропаганду коммунистических идей он был арестован и провел в турецких тюрьмах 17 лет. В 1950 г. ему была присуждена Международная премия мира. В 1951 г. Хикмету удалось вырваться из застенков и приехать в СССР. В коммунистической Мекке – Москве Хикмету пришлось очень быстро пересмотреть свои взгляды. В московской писательской среде в это время царил разгар антисемитской кампании борьбы с космополитизмом. На одном из выступлений перед писателями в 1952 г. Хикмету прислали записку с вопросом о его национальности. Он ответил: "Автора записки, судя по всему, интересует, не еврей ли я? У меня нет ни капли крови народа, давшего миру Спинозу и Чаплина, Эйнштейна и Маркса, Левитана и Ойстраха". По тем временам это ответ, требующий не только большого благородства, но и большого мужества. Хикмет никогда не был конформистом, и отношение к тому, что делалось в нашей стране, становилось с каждым днем все более критическим. Это был взгляд со стороны, непредвзятый и вместе с тем компетентный, способный увидеть то, что мы сами не замечаем или предпочитаем не замечать. Причем взгляд человека Востока. Он писал о культе личности Сталина, о засилье бюрократизма, о подавлении социалистическим обществом творческой личности. Поэтому пьесы его не ставили, а если и ставили, то через неделю-другую исключали из репертуара. Многие стихи и прозу не печатали.

Хикмет столько лет провел в условиях несвободы, что был органически не способен принять условия несвободы советской. И бедное его сердце не выдержало. Его московский друг вспоминал: "Когда я видел Хикмета, то испытывал невольную боль... Я думал о том, с какой безоглядностью он отдал свои лучшие годы притягательному и лживому призраку. Столько бессмысленных лет в темнице. Я вспоминал его голодовки, его обреченные мятежи, его кровоточащие строки: "Весной стократ тяжелее вечера в тюрьме..." Рожденный для жизни и служения красоте, зачем, зачем он принес себя в жертву угрюмой и мертвящей идее, несовместимой, по его же собственным словам, с духом земли, как с духом красоты вообще!"

Партия-государство

Термин "партия" применительно к Советскому Союзу вводит в заблуждение, поскольку он вызывает ассоциации с партиями западных стран. Между тем советское общество было, строго говоря, обществом не однопартийным, а беспартийным. Тот социальный феномен, который в Советском Союзе назывался партией, состоял, как известно, из множества игравших большую роль в жизни трудовых коллективов первичных партийных организаций, и авторитарно командующего ими партаппарата.

Еще в двадцатых годах советский поэт Владимир Маяковский написал стихи под заголовком "Советский помпадур". В них есть такие строки, посвященные типичному, на взгляд поэта, партийному чиновнику высшего уровня.

Победу масс,

позволивших ему

Надеть незыблемых мандатов латы,

Немедля приписал он

своему уму,

Почел пожизненной наградой

за таланты.

Со всякой массою такой

порвал давно,

Хоть политический,

но капиталец нажит.

И кажется ему,

что навсегда дано

Ему над всеми володеть и княжить.

Это написано в конце двадцатых годов. А что было в конце восьмидесятых, это нам и без свидетельств поэтов хорошо известно.

Партийный аппарат являлся частью системы государственности, причем частью особой. Во-первых, он был стержнем, остовом всей системы власти. Во-вторых, был такой частью власти, которая управляет всей остальной властью, то есть властью над властью. Вся система власти и управления обществом находилась под контролем партийного аппарата, являлась фактическим продолжением и разветвлением его. В кадровых и других важных вопросах жизни общества структуры так называемых ветвей власти (законодательной, исполнительной, судебной) служили марионетками в руках партийного аппарата.

Надо сказать, что объективно личная диктатура Сталина связана в известной мере и с тем, что возникла необходимость установить контроль над партаппаратом, учредить в стране еще какую-то сверхвласть. (Между прочим, тогда по заказу Кремля и были написаны приведенные стихи Маяковского.)

Сталинская система включала в себя партийно-государственный аппарат как свое орудие, но играл он второстепенную, подчиненную роль. Стержнем системы была клика людей, лично обязанных Сталину своим положением, предоставленной им долей власти. Это о них сказано одним из великих поэтов ХХ века Осипом Мандельштамом:

А вокруг его сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подковы кует за указом указ

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

И естественно, в руках вождя опутывающая всю страну система сыска и репрессий, сотни концентрационных лагерей (архипелаг ГУЛАГ). В годы Большого террора партийный аппарат, даже его верхи, никаких гарантий безопасности не имел. Любой в любую минуту мог быть втянут в кровавую дьявольскую карусель террора.

Поэтому в 1956 г. при всем молитвенном благоговении перед недавно почившим Сталиным партия поддержала Хрущева. Партийный аппарат устал от непрекращающихся тайных угроз, от зыбкости своих привилегий, к тому же он ощущал нечто генетически родственное с Хрущевым, поэтому и пошел за ним.

Хрущев, игравший в годы Большого террора не последнюю роль в организации массовых репрессий в Москве и на Украине, стал одним из инициаторов "оттепели" во внутренней и внешней политике, реабилитации жертв репрессий. Он предпринял ряд энергичных мер по улучшению материального положения и условий жизни трудящихся. При нем советское общество стало более открытым. Однако сохранение в стране тоталитарного режима, подавление инакомыслия, расстрел рабочих демонстраций (Новочеркасск, 1962 г., и др.), произвол в отношении интеллигенции, вмешательство в дела других государств (вооруженная интервенция в Венгрии в 1956 г.), обострение противостояния с Западом (берлинский 1961 г. и карибский 1962 г. кризисы), а также политическое прожектерство (призывы "Догнать и перегнать Америку!" и пр.), обещания построить коммунизм к 1980 г. делали политику Хрущева непоследовательной и волюнтаристской.

Все промахи, а подчас и просто абсурдные решения Хрущева могли еще долгие годы сходить ему с рук. Однако хитрый, непредсказуемый и неуправляемый, Хрущев совершил роковую для себя ошибку: он предпринял попытку модернизировать партийно-государственную систему, ограничить привилегии партийного аппарата. Этого аппарат простить ему не мог. Соратники низложили Хрущева.

Брежнев, один из организаторов смещения Хрущева в 1964 г., не мог не учитывать печальный опыт своего предшественника. В период пребывания Брежнева на посту генерального секретаря в стране возобладали консервативные тенденции, нарастали негативные процессы в экономике, социальной и духовной сферах жизни общества, была предпринята интервенция в Чехословакию (1968 г.), введены войска в Афганистан (1979 г.). При этом брежневский стиль управления был весьма последовательным. Он отличался возрастанием роли партаппарата, который становился самостоятельной политической силой, в сущности, не связанной никакими законами. В брежневской либеральной конституции записано, что партия действует в ее рамках. Вот и все правовые ограничения.

Партаппарат всегда являл собой образец тайного рыцарского ордена (используя терминологию Сталина), основанного на железной дисциплине сверху донизу. Партия была единой и неделимой, не допускающей сколько-нибудь серьезной самостоятельности на уровне республик. В СССР компартии союзных республик образовывались по чисто этногеографическому принципу: компартии Узбекистана, Казахстана, Киргизии.

Надо сказать, что ни в одном тоталитарном государстве, если оно многонациональное, единственная правящая партия, по определению, не может иметь федеральный характер. Примером тому правящая партия времен Франсиско Франко в Испании (1939-1975 гг.) – испанская фаланга, где главенствовали кастильцы, а каталонцы, галисийцы и особенно баски были отодвинуты на задворки. А ведь тоталитарный режим Франко был куда как мягче советского!

Был ли Советский Союз империей,

а Узбекистан – колонией?

Конституция 1924 г. учреждала СССР как федеральное государство и, как уже тогда было очевидно, только в пропагандистских целях. Великорусский шовинизм Сталина и его единомышленников, явственно проявившийся в процессе подготовительных работ по образованию СССР, смутил даже Ленина, несмотря на всю его прошлую централизаторскую практику. Однако его протесты, даже если и побудили к некоторой корректировке текста проекта конституции, ничуть не изменили ее глубинную сущность. То или иное государственное устройство, в принципе, не могло играть сколько-нибудь серьезной роли.

Суть дела была не в том, как организовано государство, а как устроена коммунистическая партия. А в ней, как уже сказано выше, федерализмом и не пахло. С этим все ясно. Вопрос, и не только чисто терминологический, но и познавательный, другой: был ли Советский Союз империей? Правомерно ли именовать бывшие советские республики колониями? Если говорить не о форме, а о сути явлений, то все союзные республики, в том числе и Россия, Российская Федерация, были лишены политической и экономической самостоятельности и в этом смысле являлись колониальными государствами. Однако империя эта своеобразная, не имеющая, пожалуй, аналога в мировой истории. Метрополией в ней было не какое-то государство, а Старая площадь в Москве, где находился аппарат ЦК КПСС. И действительно, именно в верхушке партии, которая с редкостным лицемерием называла себя интернационалистской, программировалась до мельчайших деталей жизнь национальных республик.

Если об общественных институтах советской империи можно рассуждать с очень большой степенью условности и аллегоричности, то имперское сознание было, пожалуй, самым обыкновенным. Как в Британской или Российской империях. Хотя, в отличие от Российской империи, в Советском Союзе юридически не было, скажем, инородцев, русский народ имел статус старшего брата всех других народов страны. Это реально проявлялось и в языково-культурной сфере, и особенно в области кадровой политики. К примеру, общеизвестно, что если каким-то руководителем союзной республики был представитель титульной нации, то заместитель у него непременно должен быть русским. И не просто русским, но и назначенным Москвой. За все годы советской власти только два узбека входили в состав высшего руководства партии, то есть реально были допущены к так называемому коллективному политическому руководству государством.

В 1957-1961 гг. членом Президиума ЦК КПСС был Нуритдин Мухитдинов, но не как руководитель Узбекистана, а на должности секретаря ЦК КПСС, которую он в те годы занимал. С 1961-го по 1983 г. кандидатом в члены Президиума, а затем и Политбюро ЦК КПСС являлся Шараф Рашидов. Причем оба были в Политбюро на вторых ролях, хотя Рашидов пользовался особым расположением Брежнева.

Как Политбюро управляло национальными республиками? Об этом можно писать и писать, приводить обширнейшие фактические материалы и статистические данные. Но в жизни бывают примеры, которые и показывают, и доказывают более убедительно, чем самые развернутые таблицы и аналитические обзоры. Вот два таких примера. В декабре 1986 г. Политбюро назначило руководителем Казахстана весьма невыразительного и малоинтеллектуального функционера Геннадия Колбина, первого секретаря провинциального Ульяновского обкома партии, никогда в Казахстане не работавшего. При этом с представителями казахской политической элиты назначение предварительно не было обговорено. И это же Политбюро в июне 1989 г. пыталось затормозить приход к руководству Узбекистаном харизматического лидера Ислама Каримова. Нужны ли здесь комментарии?

Децентрализация и федерализм игнорировались Москвой и в период горбачевской перестройки. Эти проблемы сначала просто отсутствовали в сознании руководителей страны. Но ход событий в союзных республиках поставил их со всей остротой – национальные волнения в Алма-Ате в декабре 1986 г., эскалация конфликта в Карабахе, погромы на этнической почве в Сумгаите и Баку, инициированный Эстонией парад суверенитетов. Только в сентябре 1989 г. Пленум ЦК КПСС обратился к рассмотрению национального вопроса. Принятые на нем постановления – не говоря уже об их содержательной недостаточности решительно опоздали, как признал спустя несколько лет сам Горбачев.

И все-таки национальная проблематика так до конца и не была понята последним составом Политбюро, что само по себе является весомым доказательством своеобразной имперской сущности Советского Союза. Между тем для нерусских вне России

(а частично и внутри нее) идея преобразования социализма в ходе перестройки ассоциировалась с отказом от политики русификации и с возрождением этнонациональных культур.

Реальные преобразовательные процессы шли по-разному в разных республиках. Пока одни, в том числе и Узбекистан, довольствовались скромными пожеланиями о расширении прав родного языка, другие строили планы полной государственной независимости. В то время как в одних республиках коммунистические партии начинали выдвигать радикальные программы преобразований в экономике и уже считали приемлемой многопартийную систему, в других они оставались бастионами сохранения советской системы.

Проведение общесоюзной политики перестройки СССР, как ее представляли себе прокоммунистически и даже умеренно демократически настроенные представители национальных политических элит, даже не начиналось. Пропагандировавшаяся позднее Горбачевым, а затем Назарбаевым идея евразийского Союза Суверенных Республик (ССР) так и не нашла отклика среди большинства нерусских народов. Кроме русских, подобный союз мог заинтересовать только малые народы, национальные меньшинства и людей без четкого этнонационального сознания, которые должны были испытывать страх перед национализмом титульных этносов в союзных республиках.

Немецкий профессор политических наук Эгберт Ян по этому поводу метко заметил, что идея демократического Советского Союза с рыночной экономикой и многонационального советского гражданского общества была выдумана за чашечкой кофе западными либералами, плохо знакомыми с действительностью. Для всех наблюдавших крах перестройки должно было быть ясно: демократизация Советского Союза равносильна его распаду. Кроме аппарата КПСС, располагавшей армией и органами государственной безопасности, не существовало иной силы, способной сохранить единение республик. Падение партаппарата означало неминуемый крах Советского Союза.

Молох модернизации

В 1917 г. большевики захватили власть в громадной разоренной стране и сразу же столкнулись с необходимостью модернизации ее экономики. Собственно говоря, это было и целью советской системы, ее, как считали большевики, исторической миссией. И вместе с тем модернизация являлась для большевиков средством сохранения их власти, средством проведения мировой революции и, если говорить об Узбекистане, средством борьбы за коммунистический Восток.

В апреле 1923 г. на ХII съезде РКП(б) в докладе "О национальных моментах в партийном и государственном строительстве" было заявлено: "... На наш Союз Республик весь Восток смотрит как на опытный полигон. Либо мы в рамках этого Союза правильно решим национальный вопрос в его практическом преломлении... и тогда весь Восток увидит, что в лице нашей федерации он имеет знамя освобождения, имеет передовой отряд, по стопам которого он должен идти, и это будет началом краха мирового империализма. Либо мы здесь допустим ошибку, подорвем доверие ранее угнетенных народов, отнимем у Союза Республик притягательную силу в глазах Востока, которую он имеет, и тогда выиграет империализм, проиграем мы".

Важно иметь в виду, что это была запаздывающая модернизация, модернизация вдогонку за ушедшими на много лет вперед в техническом прогрессе развитыми капиталистическими странами. Отсюда ее предельно форсированные темпы, которые не могли обойтись без огромных социальных потерь.

Советская модернизация в Узбекистане достаточно быстро приобщила страну к техническому прогрессу, к машинному труду. Но в то же время республика была вынуждена развиваться не в результате своей естественной эволюции, не в силу внутренних условий и закономерностей. Модели, программы и сроки навязывались извне, вопреки сложившимся традициям и естественным тенденциям развития узбекского общества. Модернизация в Узбекистане означала столкновение цивилизаций, их элементов, когда железо шло против земли, когда люди одной культуры навязывали свою волю людям другой культуры. Это был молох – страшная, ненасытная сила, требующая человеческих жертв.

В Узбекистане, как и в других национальных республиках, модернизация проводилась в строгом соответствии с политическим диктатом Москвы. Национальные интересы узбекского народа если и интересовали Москву, то только в той мере, в какой они совпадали со стратегическими интересами системы, отвечали ее идеологическим догмам. При этом Узбекистану, как и другим национальным регионам, были навязаны такое разделение труда и такая специализация, которые на многие десятилетия обусловили его зависимость и от центра, и от других республик.