Текст книги "Закон рукопашного боя"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

ПАН КОНСТАНЦЫ РЖЕВУССКИЙ

Фура Палабретти и Крошки оказалась единственным трофеем, который уланы из эскадрона Ржевусского сочли достойным внимания. Все бочки выкатили во двор, к фонтану, сбили обручи и пили за победу над «пшеклентыми москалями», за отмщение Праги, а также за упокой тех восьми убитых, что полегли в доме. Прикрытые попонами покойники лежали рядком на заднем дворе. Хоронить их решили назавтра.

Констанцы Ржевусский и его офицеры, еще более молодые парни, принимали гостей из соседнего эскадрона, которым командовал ротмистр Вартовский. С эскадронным пришли еще два офицера – поручник Стржалковский и хорунжий Доморацкий. Французы назвали бы их, соответственно, капитаном, лейтенантом и су-лейтенантом, но между собой паны предпочитали зваться по-своему.

– Сегодня, панове, очень плохой день, – жаловался Ржевусский, – война окончена, мы взяли Москву, а у меня восемь убитых. Матка Боска! Восемь! Вахмистр Пшежецкий один чего стоит! Он мне был, пшепрашам, как отец.

– Мир праху его и всех остальных! – Пан Бартонский поднял кружку. – Честь, панове!

Кружки брякнули, паны хлебнули по полной.

– И еще беда, – вздохнул Констанцы, – я потерял медальон, который мне дала мать. Он хранил меня во всех сражениях от самой Вильны.

– Ну, может, пан поручник, то есть добрый знак! – сказал толстяк Доморацкий. – Война кончилась, и сражений больше не будет.

– Боюсь, что его украла эта шлюха-маркитантка… – Констанцы явно стыдился. Он не то чтобы не сомневался, он прекрасно помнил, куда делся медальон.

– Все-таки любопытно, куда же они исчезли? – хмелея, пробормотал хорунжий Забелло. – Ни один улан не видел, как они проскочили через оцепление во дворе.

– Как вы думаете, пан Констанцы, – спросил Вартовский, – что мог искать шпион в этом доме?

– Понятия не имею! – пожал плечами поручник.

– Жаль, – заметил Стржалковский, – я бы на вашем месте как следует обыскал дом. Не может разведчик просто так, среди бела дня, расхаживать с оружием по городу, в который вступает неприятельская армия. Мне кажется, что где-то в этом доме есть подземный ход. Через него эти негодяи пролезли сюда, а потом – сбежали.

– Было еще двое, – напомнил Ржевусский. – Один – тот, что застал меня врасплох, и второй, который бросил серную бомбу.

– Эти двое вели себя непонятно, – задумчиво произнес Вартовский. – На кой черт им было уводить с собой никчемных маркитантов? Их можно было просто пристрелить или прогнать, но они зачем-то увели их с собой.

– Прогнать их было бы опасно, – возразил Стржалковский. – Они видели шпионов в лицо и могли бы их опознать. А убивать их – значило оставить следы. Именно поэтому они решили увести их с собой и прикончить подальше от наших глаз.

– Скорее всего, панове, – продолжал размышлять Стржалковский, – они ушли через какой-то подземный ход.

– Панове! – вскричал подогретый вином Доморацкий. – Чего мы сидим, холера ясна?! Надо немедленно идти в подвал и искать этот подземный ход! Иначе эти разбойники убегут…

– Они уже убежали, пан хорунжий, – усмехнулся Стржалковский, – но мне кажется, они могут вернуться.

– Почему? – спросило сразу несколько человек.

– Потому что шпион не нашел того, что искал. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что он попытает счастья еще раз.

– Вот это, пан Леон, мне не очень понятно, – скептически произнес Вартовский.

– Попытаюсь объяснить свою логику. Если бы шпион уже нашел то, зачем приходил, то, во-первых, не стал бы дожидаться появления улан, то есть ясновельможного пана Ржевусского и вахмистра Пшежецкого. А во-вторых, если уж что-то ему помешало, то он постарался бы исчезнуть незаметно, а не убивать вахмистра и связывать пана поручника. То, что он не убил пана Ржевусского и маркитантов, выглядит очень странно, если бы ему не нужно было задержаться в доме.

– Проше пана, – вклинился Вартовский, – вы считаете, что пан Ржевусский был его заложником? Но тогда ему надо было тащить с собой именно его, а не маркитантов.

– Действительно, – вздохнул Констанцы, – они убежали, а я остался лежать связанным.

– Да… – почесал подбородок Стржалковский. – Это действительно странно. Я думаю, что он просто действовал впопыхах. Ему нужно было побежать совсем в другую сторону, туда, куда они в конце концов скрылись. Я имею в виду, что он все еще надеялся взять из дома нечто важное, поэтому и рискнул бежать не к подвалу, а в сторону лестницы, ведущей на кухню. Там у него тоже был шанс бежать. Именно оттуда, по вашим словам, пан Забелло, возник этот седой мужик, который бегал как двадцатилетний.

– Я полагаю, он был переодет, а борода приклеена, – кивнул хорунжий.

– Смотрите, Панове, – сказал озабоченно Доморацкий, указывая на многочисленные зарева в разных частях неба. – Похоже, что в Москве полно пожаров.

– Я думаю, это наши союзники-французы решили устроить иллюминацию, – небрежно заметил Вартовский, – подожгли какие-нибудь сараи и пляшут вокруг них, налакавшись русской водки. Для них она слишком крепка.

НЕ ДОВЕРЯЙТЕ РУССКОЙ СТАРИНЕ!

Утром 3 сентября какие-то лихие казачки, пробравшись потихоньку через Замоскворечье и тихо зарезав при этом кинжалами нескольких французских часовых, подпалили Москворецкий мост. Заполыхал Балчуг, зачадило в Зарядье, за рекой факелы встали над Пятницкой и Ордынкой. Растекалось пламя и желтый дым на Тверской, Ильинке, в Каретном ряду…

Наполеон сидел на раскладном стуле в одной из комнат Теремного дворца. Нога, как всегда, лежала на барабане, а в руках император вертел подкову, найденную на Поклонной горе. Настроение было неплохое, но кое-что тревожило. Во-первых, болел живот. Во-вторых, заныла штыковая рана, полученная при штурме форта Л’Эгилье под Тулоном. В-третьих, куда-то исчезла русская армия.

За спиной кашлянул Лористон.

– У вас новости, генерал?

– Не лучшие, сир. В ряде частей города начались пожары. На Москве-реке русские взорвали баржи с боеприпасами.

– А, это когда разлетались сигнальные ракеты? Эффектный фейерверк. Командиры бригад должны позаботиться о том, чтобы их квартиры не сгорели. Найдите здешнего брандмейстера и сообщите ему, что он должен подчиняться моим приказам. В случае отказа припугните расстрелом.

– Сир, брандмейстера нет в городе. Пожарные депо вместе с бочками и насосами вывезены. Как нам объяснили, это приказ губернатора Растопчина.

– Александр, при Ваграме вы были более инициативны. Я слишком устал, чтобы заниматься пустяками.

Лористон поклонился и направился к выходу.

«Черт побери этого корсиканца! Такой же маленький и злой, как был в те дни, когда мы с ним учились в артиллерийской школе, – нервно подумал генерал. – Готов был драться даже с теми, кто на голову выше».

– Генерал, – император остановил Лористона, – небольшой вопрос интимного свойства.

– Слушаю вас, сир.

– В этом дворце имеется что-то похожее на сортир?

– Вам разве не показали, сир?

– Представьте себе, забыли. Малую нужду я справил по-солдатски, едва сошел с коня. Ворчуны и медвежьих шапках прокомментировали это по-свойски. Но теперь у меня более серьезные проблемы.

– Я провожу вас, сир. Это совсем близко от вашей спальни. Как объяснил нам один из слуг, которые работали в этом здании, это одно из старейших мест подобного назначения во всем дворце. Его посещал еще царь Алексей Михайлович.

– Не помню такого.

– Он правил здесь в середине семнадцатого столетия.

– В старину строили прочно, – усмехнулся Наполеон. – Что ж, посетим это историческое место. Кстати, вот вам подкова, распорядитесь, чтобы ее прибили над входом в мои апартаменты.

Когда дверь за императором закрылась, Лористон подозвал ордонанс-офицера и отдал ему подкову. Офицер направился в кордегардию, выбрал одного из гвардейцев повыше ростом и передал ему приказ императора…

Наполеон вышел из царского нужника весьма довольный итогами посещения и вернулся в свою комнату.

– Де Сегюр! – позвал император, не оборачиваясь. Граф уже стоял в дверях. Наполеон, заложив руку за борт мундира, подошел к своему стулу и вновь уселся, уложив ногу на барабан.

– Где русские, де Сегюр?

– Сир, разъезды высланы. По Тверской, Рязанской…

– Мне важно знать, где Кутузов, а не то, куда высланы наши разъезды, – оборвал Наполеон. – Неужели невозможно найти армию в сто тысяч солдат? Мне важно знать, намерен ли Кутузов прикрывать Петербург или он собрался уходить к Волге?

– С часу на час это станет известно, сир.

– Так. Что у вас еще?

– Дело довольно странное, сир. Из штаба Вестфальского корпуса препровождены два типа. Один из них – местный полицейский, нижний чин. Другой – судя по всему, разбойник. Оба были схвачены в момент, когда поджигали дома. Полицейский был одет в крестьянскую одежду поверх мундира.

– От Вестфальского корпуса я не ждал ничего иного, – проворчал Наполеон, – с тех пор как бедняга Жюно душевно заболел. То, что полицейские и воры зачастую действуют заодно, для меня не новость. У него что, нет времени созвать военно-полевой суд и расстрелять их самому?

– Сир, в препровождении Жюно утверждает, что пожар Москвы – не случайность.

– У него мания преследования. Пора бы об этом знать, граф.

– Сир, иногда у Жюно бывают просветления. Что делать с этими двоими?

– Отправьте их к Себастиани. Меня они не интересуют. Занимайтесь поисками русских. И постарайтесь, чтобы в городе все-таки поддерживался порядок. Передайте Мортье, чтобы не слишком распускал солдат. По-моему, они подпалили кое-что и сами. Пусть, наконец, найдет каких-нибудь чинов русской полиции. В конце концов, он же губернатор Москвы.

– Да, сир. Но боюсь, что Мортье не удастся найти полицейских. Они убежали из города, а те, которые остались, занимаются поджогами.

– Да, этот мерзавец Растопчин, бесспорно, заслуживает виселицы. Напомните мне, что во время подготовки мирного соглашения нужно будет поднять вопрос о выдаче Растопчина.

– Будет исполнено, сир.

– Ступайте.

«Полицейский и мужик-разбойник поджигают дома… – император был вовсе не так спокоен, как хотел казаться. – Неужели и здесь герилья? Вор и полицейский заодно. Когда дело касается грабежа – это понятно. Но совместный поджог, при том, что ничего не взяли? Значит, сопротивление?!»

ТАРАБАРСКАЯ ГРАМОТА

– Не туда идем, однако, – сказал Клещ.

– Ты уверен? – спросила Муравьева.

Клещ не ответил. Он не говорил бы, если бы не был уверен.

– Давеча левый ход надо было проходить, а мы вправо пошли, матушка. Я, еще когда в первый раз ходы раздвоились, подумал, что эдак мы тут заплутаем. Чертежа-то нет. Не хаживали мы здесь. Теперь уж приведи господь назад прийти, к мил дружку Агапу.

– Ну что ж, идем.

Повернули назад. Клещ с беспокойством приглядывался к свече, пламя которой колыхалось за слюдяными стенками фонаря, – она была последняя. Вернулись на развилку.

Пошли влево от развилки, но, не пройдя и пятидесяти шагов, уперлись в кирпичную стенку.

– Придется Агапа звать… – хмыкнул старик. – Он ту стенку одолел, может, и эту раздолбит.

– Надо к первой развилке вернуться.

– Так и есть, – заметил Клещ, – оттуда всего саженей сто до Агапа. А вот лезть в тот ход не советую. Сырой землей оттуда тянет. Непременно обсыпался он где-то. Опять же, я так мыслю, барышня, что не зря эти стенки клали. Какой-то царь-батюшка шибко хотел от подземелий отгородиться, для того и стенки понастроил. Да еще, поди, и каменщиков после казнил смертью.

Клещ подошел к тупику, постучал кирпичи рукоятью пистолета, прислушался. Потом сокрушенно покачал головой.

– Тут и вовсе худо, барышня. Похоже, нет там ничего, за стеной-то. Либо завал, либо ход вовсе не прорыт. Обманка это, а не ход.

– Ну что же, это даже к лучшему. И все же, друг мой, я бы хотела пройти в тот ход, откуда пахнет сырой землей. Ты же сам говорил, что там может быть вода из Неглинной.

– Так-то оно так, но ведь ежели засыплет нас, то Наполеона мы, матушка, уж не достанем. Эх, кабы твой дядюшка да был в Москве! Уж он-то знал тут ходы. У него и чертеж был где-то.

– Дядюшка?! – удивилась Надежда. – Да он не знал, поди-ка, даже о том ходе, что ведет в подвал его дома.

– Знал, – уверенно сказал Клещ. – Знал, да молчал о том. Потому как сказал я ему, что в подвале у него мой сундук стоит. Оттого он и дверь заподлицо упрятал да еще и шелком сверху обил.

– А откуда это, любезный, дядюшка знал о ходах?

– В лето одна тыща семьсот шестьдесят осьмое, – торжественно произнес Клещ, – велено было Преображенского полку сержанту Иван Юрьевичу Муравьеву состоять при Тайной экспедиции. И от оной экспедиции послан он был проведывать ходы подземные, что под Москвой в прошлые годы нарыли. А ходы сии проведавши, долженствовало ему составить чертеж. Чертеж тот он, вестимо, в Тайную экспедицию сдал, но вопреки указу срисовал с оного копию и у себя держал в секретном месте. И тот чертеж, барышня, видел я своими очами. Оттого и знаю, что в сих ходах творится.

– А ты знал, где дядюшка чертеж хранил?

– Как бог свят – не знал. Такие тайности от чужого глаза стерегут. Показывать он его показывал, а вот где сохранял – не говорил. Ему бы за этот чертеж, коли начальство узнало бы, худо пришлось.

– Как ты думаешь, он взял его с собой, когда уезжал?

– Всенепременно, матушка. Кто ж эдакий чертеж да оставит?

– Да это ведь как сказать, почтенный… – задумчиво произнесла Надежда. – Известно мне, что был у дядюшки какой-то тайник в кабинете, что на втором этаже. Письмо-то он ведь оставил в той комнате, где тайник был. Только где тайник – не знаю.

– От старая башка! – проворчал Клещ. – Письмо-то я и не прочел.

Клещ вытащил из-за пазухи уже помятый голубой листок, сложенный вчетверо.

– Я, вишь ты, – извиняющимся тоном произнес Клещ, – подумал, что это то письмо, которое он тебе с нарочным отослал…

– Да нет же! – сказала Надежда. – В том письме, что мне с нарочным в деревню пришло, было только сказано, чтоб я в Москве отперла кабинет да взяла в нижнем ящичке бюро рекомендательное письмо к Англичанину. И еще было написано, что искать тебя поможет слепой сапожник Степан из Кривоколенного или кабатчик Лукьян с Калужской. А само письмо было написано по-английски, и прочесть его я не смогла. Я ведь зачем в дом вернулась? Посмотреть, нет ли еще какой записки, где тебя искать.

Держа письмо на большом удалении от своих дальнозорких по-стариковски глаз, Клещ начал, шевеля губами, читать.

– Хитрый дядюшка-то, – заметил Клещ, – письмецо с секретом, не каждый дурак прочтет, даже если по-аглицки разумеет. Написано тут, барышня, только про то, что молоко, коее из деревни на Москву прислано, все покисло, и с оного уже творог делают.

– Что за ерунда! – проворчала Надежда.

– Дай-кося свечку!

Пламя свечи, над которым Клещ поводил бумагу, заставило возникнуть на бумаге коричневым буквам и словам между строками английского текста.

– Вот оно, молочко-то! – ухмыльнулся Клещ. – Но, однако, и тут тарабарщина! Ай да дядюшка! Тайная экспедиция, право слово!

Старик выдернул из правого сапога нож, отвинтил с торца рукояти шарик-гайку из потускневшей меди и вытянул из полости рукоятки свинцовый карандашик.

– Знаю я грамоту эту. Тут буквицы все русские, только прочтешь – не поймешь. Не зная дядюшку твоего – ни в жисть не разберешь.

Клещ перевернул листок чистой стороной и начал писать в два столбика буквы: а – б, в – г, д – е, ж – з…

– Та-ак… – пробормотал себе под нос Клещ. – Тут сменить надо… «Како» – «i», а «иже» – «эл»…

Закончив писать алфавит, Клещ начал переносить на чистую сторону листа буквы, написанные молоком между строк. Получалось что-то непонятное: ЫНПВПСПОЫЕПОЬМЬИБОРЫГЛШЛ. Поглядывая на алфавит, записанный в два столбца, старик принялся писать вместо букв из одного столбца буквы из другого.

– Хреновина получается, – покачал он головой, но все же старательно написал новое слово: ЪМОГОРОПЪДОПЪНЬЛАПСЪВИЩИ. Почесав нос карандашом, Клещ на некоторое время задумался, и потом счастливо улыбнулся:

– Дядюшка-то еще и третью хитрость приставил. Наизнанку слова вывернул, да и разделить забыл… Нут-ка, перевернем-ка!

– «Ищи в спальне под порогом», – прочла Надежда самостоятельно. – А что – не сказано…

– Ну, тут-то и не надобно говорить, – сказал Клещ. – Только вот как теперь искать, когда в доме поляки.

– Да уж, – кивнула Надежда, – вряд ли они будут беспечны.

– Хотя… – задумчиво произнес Клещ. – Можно попробовать. Кого они видали? Старика в армяке да мужика с усами, верно? А ежели к ним бритый голландец придет да с ним жена его русская?

– Опасная шутка! – покачала головой Надежда.

– А ежели, к примеру, придет мужичок-дурачок, навроде Агапа, и скажет, будто знает, где в подземелье сокровище лежит, да и принесет с собой кой-какую вещицу?

– То есть ты хочешь сказать, что этот твой Агап достанет из-под порога чертеж и покажет полякам? Ну а что дальше? Ты думаешь, что они полезут искать это сокровище в подземный ход и мы им устроим засаду? Но ведь их может оказаться слишком много…

Они двинулись в обратном направлении. Свеча догорела как раз тогда, когда впереди замаячила пробитая Агапом брешь.

УВАГА, ПАНОВЕ!

От вчерашнего выпивона лейтенант Ржевусский отошел только к обеду. Плотно закусив, Констанцы улегся на походную кровать, поставленную в бывшем кабинете генерала Муравьева, и решил вздремнуть. Но это ему не удалось. Появился хорунжий Забелло и доложил:

– Пан поручник! Пришел какой-то русский мужик и говорит, что хочет сказать нечто важное.

Минут через пять два улана втолкнули в кабинет перепуганного Агапа Сучкова, комкавшего в руках шапку.

– Барин! – бухаясь в ноги офицеру, возопил Агап. – Пан начальник! Не погуби!

– Кто ты такой? – спросил Кость. – Отвечай!

– Барина здешнего, Ивана Юрьича Муравьева, человек.

– Зачем ты хотел меня видеть? Да встань ты, хлоп!

– Так что, барин наш, Иван Юрьич, – поднявшись на ноги, пролепетал Агап, – повелели мне, чтоб я это… сюда шел. Тута бумага лежит под порогом в спальне, так велено мне, чтобы взял.

– Какая бумага? – удивился Кость. – Что ты мелешь, хлоп?

– А я не знаю, барин, – развел руками Агап, – грамоте не учен.

– Как же ты собрался искать бумагу, если неграмотен?

– Так мне ж не читать ее, пан начальник. Сказано, достать с-под порога да принести…

– Ну а барин твой, когда посылал тебя, говорил, чтоб ты тайно сюда пролез, или нет?

– Упаси господь, – сказал Агап, – нешто мы воры? Барин-то неделю уж как в деревне живут. Он и припомнил третьего дня, что бумага-то в Москве осталась. Я и поехал, на телеге, стало быть. Позавчерась к вечеру доехал, а тут, сказывают, француз пришел. Военные у меня телегу с лошадью отобрали и бумагу дали вот, чтоб барину показал. Сказывали, будто в бумаге прописано, зачем забрали.

– Дай посмотреть! – приказал Констанцы. Агап подал листок, на котором было написано следующее:

«Сим удостоверяется, что принадлежащие Его Превосходительству генерал-майору и кавалеру Ивану Юрьевичу Муравьеву телега и лошадь были мной, Сумского гусарского полка поручиком Ковалевским, реквизированы для военных нужд. По сей расписке реквизированное имеет быть истребовано с казны.

Поручик Ковалевский».

– Посадите его в какую-нибудь комнату и приставьте часового! – приказал Ржевусский. А листок оставил у себя.

Когда Агапа увели, он спросил Забелло:

– Как вам это нравится, пан хорунжий?

– Хлоп совсем дурак или очень хорошо прикидывается.

– Я бы тоже подумал, что он прикидывается, если б знал, какой в этом смысл? Вчерашние бандиты, возможно, тоже искали бумагу…

– Если, конечно, это бумага, пан поручник. Я бы ни за что не доверил такому хлопу никаких секретов, да и вообще каких-либо важных вещей. Если признать, что он истинный дурак…

– Значит, вы считаете, что он прикидывается… Но зачем такая наивность? Поставьте себя на его место. Если ваша цель иная, то какая? Ведь вы в этом случае так или иначе будете под надзором. Что вы сможете сделать здесь, если за вами все время будут следить? Кстати, вы его хорошо обыскали? Почему записку он мне отдал сам? Вы что, не отобрали ее?

– Пан поручник, он эту записку сунул в нос часовому, – усмехнулся Забелло. – Он ведь пришел к воротам и стал говорить, что ему надо в дом или к пану начальнику. Ну, мы думали, что, может быть, у него в записке какое-то послание к вам.

– Янек! – рявкнул Ржевусский. – Ведите хлопа ко мне!

Привели Агапа.

– Где должна лежать бумага, говоришь? – спросил Кость грозным тоном.

– Под порогом спальни, вашество, пан начальник.

– Ну, иди туда. А ты, Янек, сходи за ломом.

– Так есть, пан поручник! – откозырял улан и побежал искать лом.

Агап, сопровождаемый двумя уланами-конвоирами, а также Ржевусским и Забелло, нерешительно пошел к лестнице.

– Ты куда, пся крев? – вскричал Ржевусский. – Только что говорил, что ваша бумага лежит на втором этаже!

– Так ить, пан начальник… – виновато пробормотал Агап. – Мы ж люди маленькие… Барин-то нас, мужиков, дале людской не пущал. Ваши солдатики-то меня на второй этаж первый-от раз сегодня привели. А барин наш, Иван Юрьевич, сказывали, что как подымешься по лестнице, так сразу иди вправо, две двери справа пропусти, а в третью – заходи…

– Что ж ты, без лестницы не можешь отсчитать, сколько дверей надо пройти?

– Счету-то я, барин, пан начальник, не больно учен… Опять же мне барин сказывал, которая рука-то правая, да я позабыл вроде… У лестницы, должно, припомню.

Забелло не выдержал и заржал. Со двора от коновязи даже кобыла отозвалась.

– Это, ей-богу, забавно! – Ржевусский тоже хмыкнул.

Агап стал спиной к лестнице и озабоченно поглядел на руки:

– Сказывал же барин, какова есть какова, а я запамятовал… – Агап даже лоб наморщил.

– Циркус! – хохотнул один из конвоиров.

– И бесплатно, – заметил второй.

– Смотрите за ним в оба! – поддержал дисциплину Ржевусский. – Не расслабляйтесь, панове! С москалями надо быть начеку! А ты, хлоп, поживее! Вот эта рука у тебя правая! Понял?!

– Точно так! – обрадованно воскликнул Агап. – Барин-то говорил: которой ложку держишь! Вспомнил, вашество, благодарствую!

Сучков даже хлопнул себя по правой руке, чтоб не забыть, наверно…

В это время подошел Янек с большим ржавым ломом.

– На, – сказал Ржевусский, подавая лом Агапу. – Пока я не скажу – порог не отковыривай. Всем отойти на двадцать шагов! Кроме тебя, хлоп, пся крев!

Уланы отошли к лестнице, офицеры в противоположный конец коридора.

– Оттуда есть еще выход? – нервно спросил Ржевусский, взводя курок пистолета.

– Нет, там только окна, пан поручник, – успокоил Забелло, – а во дворе полно солдат. Не волнуйтесь.

– Ломай порог! – приказал поручник.

Агап ударил ломом в щель между порогом и паркетом, ковырнул и тут же сказал:

– Ну вот, пан начальник, тут она, бумага, и лежит.

– Брось лом на пол и иди к солдатам! – Ржевусский погрозил пистолетом. – Живей!

– Воля ваша, – Агап положил лом у стены и пошел к уланам.

– Стой! – спохватившись, крикнул Кость, отчего-то решивший, что адская машина может быть привязана к самой бумаге. – Вертайся! Бери бумагу сам и иди ко мне!

– Как прикажете, пан начальник, – Агап вернулся, взял из-под порога какую-то медную трубку и двинулся к офицерам.

– Пся крев! – Кость прицелился в Агапа. – Это что, бумага, хлоп?

– Так бумага-то, вашество, внутрях. Барин-то говорили, что в трубу ее поклали, чтоб мышь не съела, спаси господь.

– Открой! – приказал Ржевусский, не опуская пистолета.

– Слушаю, вашество, – кивнул Агап, развинчивая половинки медного цилиндра. – Вот она и есть, бумага. Вы не бойтесь, трубка-то пустая. Да я и положу ее…

– Разверни! – велел Ржевусский, и Агап повиновался.

– План! – вскричали единым голосом Ржевусский и Забелло.

Взяв у Агапа чертеж, Ржевусский велел отвести Агапа под замок и держать там, покуда не будет приказа, а сам вместе с Забеллой вернулся в свой кабинет.

– «План потаенных ходов Московских, коие в прошедшие царствования отрыты были, составленный по Высочайшему Ея Императорского Величества Великой Государыни Екатерины Вторый повелению, в ведении Государственной Тайной экспедиции находящимся Лейб-Гвардии Ея Императорского Величества Преображенского полка сержантом Иваном Муравьевым. Лета 1769, октября 9», – прочитал Кость заголовок.

– Вот это да! – воскликнул Забелло. – Ну пан поручник, это великая удача!

Кость впился глазами в план. Сложная паутина ходов тянулась чуть ли не подо всем городом.

– Вот что искал тот шпион! – прошептал Кость. – Теперь все понятно!

– А мне нет, пан поручник, – скептически произнес Забелло. – Это действительно секретный документ, а за ним дурака посылают…

– Так или иначе, но сейчас мы уже не можем оставлять это дело внутри нашего эскадрона. Надо немедленно доставить и хлопа, и чертеж пану полковнику. А уж там его забота. Кстати, прекрасный повод отчитаться за погибших – в наших руках план московских подземелий, который пытались увезти русские агенты!