Текст книги "Закон рукопашного боя"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Леонид Влодавец
Закон рукопашного боя

Часть I
В ПОИСКАХ КОРИЧНЕВОЙ ПАПКИ

ПРИЯТНОГО ЗАГАРА!

Июньское солнце жарило беспощадно. Ни за что не поверишь, что всего пару недель назад, в середине мая, было холодно, сыро и казалось, будто вот-вот пойдет снег.

Конечно, многие граждане, особенно те, у кого не было ни дачи, ни отпуска, эту самую жару встретили с неодобрением. Тем не менее кто как мог, тот так и крутился. Одни сразу после работы под душ становились, другие катили на городской пляж, который в здешнем областном центре был хоть и большой, но всего один.

Примерно полтора километра берега здешней не очень большой реки было выложено белыми, красными и уже совсем коричневыми телами купальщиков-загоральщиков, а вся прибрежная полоса буквально кипела от бултыхающейся публики. Гвалт стоял покруче, чем на лежбище морских котиков где-нибудь на Командорских островах. Потому что котики орут только сами, а люди, привыкшие к шуму, еще и тащат с собой на пляж стереомагнитолы.

В тенечке, под липами, желтели ментовские «Жигули». Экипаж время от времени попивал минеральную водичку и с тоской взирал на купальщиков. Конечно, вместо минералки «Эдельвейс» липецкого производства – можно подумать, будто в Липецке эти цветочки произрастают! – менты предпочли бы к «Балтике» приложиться или к какому-нибудь иному пивку. Но все ж они не кайф ловить приехали, а службу нести, порядок поддерживать.

Отсюда, из-под лип, все хорошо просматривалось: и пляж, и площадка с машинами, и пятачок с ларьками, где продавали всякие пиво-воды-соки-морожеиое, шашлыки-кебабы-чебуреки, а также заокеанское изобретение «хот-дог».

Кроме ментов, за торгово-закупочной деятельностью присматривали четверо молодых людей спортивного телосложения, сидевших в немного старомодно выглядевшем джипе «Рэнглер». Они вообще-то никакой официальной организации не представляли, но уважали их на этом пятачке гораздо больше, чем ментов. Именно эти ребята, не носящие формы и, в лучшем случае, имеющие удостоверения частных охранников с правом ношения оружия, вносили главный стабилизирующий момент в работу припляжного базарчика.

Взоры стражей порядка в основном скользили по пляжу. Кое-где, конечно, распивали и распевали, но мордобоя еще не было. Так что разнимать и вязать в пучки никого не требовалось. Иногда, правда, поблизости от пляжа появлялись подозрительно тощие личности в драных трусах. Это были бомжи, рассчитывавшие слегка пополнить свой небогатый гардероб за счет отдыхающих. Почти каждый день к ментам обращался какой-нибудь гражданин, оставшийся без штанов. Но, увы, за всем не уследишь. Возвращать похищенные портки законному владельцу менты уже пробовали. Но после того как этот самый владелец узнавал, на ком именно побывали его брюки, то почти сразу же отказывался забирать их. Уж лучше в плавках до дому доехать, чем приобрести платяных или, того хуже, лобковых вшей, лишаи, грибки и чесотку.

«Считайте, что я оказал гуманитарную помощь!» – возопил один благородный интеллигент в подобном случае.

Вдруг среди множества бабских и детских визгов прорезался один особенно истошный.

– Тонет, что ли, кто-то? – спросил милиционер-водитель у старшины, подставившего потную физиономию под струю воздуха из вентилятора.

– Да, вообще-то громко визжит, – заметил третий член экипажа, сидевший сзади. – Прямо как будто насилуют…

Старшина глотнул минералки, вылез из машины и обвел пляж профессиональным взглядом.

– Вон она! – объявил он. – Ни хрена не тонет, никто ее не насилует. Просто мужика, то ли ейного, то ли просто по соседству, солнечный удар хватил. Он на полотенце лежит, а она рядом визжит. Народ, конечно, собирается. Вон уже Любка из медпункта побежала, Володя-спасатель пошел. Давай, Миня, пробегись. Посмотри, чтоб толкотню не устроили.

– Так, – грозно сказал Миня, подойдя к сгрудившейся публике, – всем, кроме медицины и спасателя, отойти от пострадавшего! Что, неясно? Быстренько, быстренько! Человеку плохо стало! От жары с каждым может случиться… Давайте, граждане, в стороны, в стороны! На пять шагов отойдите и смотрите сколько влезет!.. – Ну что тут, Любаня? – спросил он, склонившись над медсестрой. – «Скорая» нужна или так очухается?

– Не знаю… – пробормотала Люба. – То ли я глухая, то ли у него пульса нет…

– Ща будет! – несколько самоуверенно сказал Володя-спасатель. – Не волнуйся, бабка, не волнуйся, Любка!

Володя оседлал лежащего мужика и начал делать искусственное дыхание, или непрямой массаж сердца. Миня про себя отметил, что скорее согласился бы помереть, чем попасть в лапы этого «спасателя». От этакого массажа запросто могли ребра поломаться.

Миня тем временем вытащил рацию и вызвал старшину:

– Сергеич, там, короче, мужик без пульса. Надо «Скорую»-реанимацию заказывать.

– А что конкретно с ним? Любка что говорит?

– Подожди, узнаю… – Миня поставил рацию на прием и спросил у медсестры: – Что с мужиком-то? Инфаркт?

– Не знаю, честно скажу, – произнесла девушка. – На солнечный удар не похоже.

Женщина, которая своим визгом привлекла внимание правоохранителей, уже не визжала, она неподвижно сидела на песке и мелко тряслась.

– Извините, – обратился к ней Миня, – сержант Михеев Михаил Алексеевич. Вы кем пострадавшему доводитесь?

– Никем… – пожала плечами женщина. – Просто рядом оказались. Я спросила у него, который час. Он не отвечает. Я говорю: невежливо, мол, это с вашей стороны. Он молчит. Я тогда его за руку взяла, чтоб посмотреть на циферблат, – а она холодная!

Даму передернуло, она всхлипнула и уткнула лицо в полотенце.

Володя тем временем завершил свои титанические усилия и вытер со лба пот.

– Нет, – сказал он. – Ни хрена не выходит. Это мы не лечим. Тем более он, блин, кремом для загара намазался, руки скользят.

Распихав любопытствующих, к месту происшествия подошел старшина Сергеич.

– Ну что?

– По-моему, все, – вздохнула Люба. – Пульса нет и не предвидится.

– Ну-ка, дай глянуть… – Сергеич присел на корточки над бездыханным телом.

Мужику на вид было за тридцать, но не старше 35. Рост немного выше среднего, где-то около метра восьмидесяти пяти, глаза серые, сложение спортивное, никакого жирка. Татуировок, шрамов, каких-либо крупных и приметных родимых пятен не просматривалось. На руке водонепроницаемые часы, на бедрах темно-синие плавки. Лежал покойник – в том, что его никакая реанимация не вытащит, Сергеич уже не сомневался, – на махровом полотенце китайского производства. Одежда – серые шорты и черная майка – была подложена под голову. Навряд ли в ней могли быть какие-то документы. Старшина пощупал и вынул из кармана шорт электронный ключ от машины. Уже проще – раз прибыл на машине, значит, там и документы. Рядом с изголовьем из майки и шорт стояли кроссовки – сорок пятый размер. В одной из кроссовок лежали солнцезащитные очки, в другой – что-то вроде тюбика с иностранной надписью, под которой было мелко написано по-русски: «Крем для загара». Трогать тюбик Сергеич не стал, просто приподнял смятый носок и посмотрел. Бросилось в глаза только одно: на пластмассовой крышке была нанесена риска, должно быть, слесарной чертилкой или просто гвоздем.

В это время старшину кто-то потрогал за рукав. Сергеич обернулся и увидел пожилого гражданина еврейской национальности в семейных трусах и оранжевой панамке.

– Извините, товарищ старшина! – полушепотом произнес он. – Я могу кое-что пояснить по этому делу. Но конфиденциально!

– Простите, как ваша фамилия?

– А можно без фамилии? – Гражданин явно сильно опасался чего-то.

– Вы что, сотрудникам милиции не доверяете? – нахмурился Сергеич. – Если хотите, отойдем к машине…

Миня остался около трупа в компании с медсестрой Любой, а спасатель Володя пошел к вышке. Реанимация, конечно, явно запаздывала, и Сергеич, топая впереди гражданина, собиравшегося дать показания, начал думать о том, не отменить ли ее вызов и не затребовать ли труповозку. И еще о том, не прозевает ли Миня и не сопрут ли у него из-под носа что-либо из вещей пострадавшего.

ЧТО ЗА ЕРУНДА?

У машины в обществе старшины и водителя гражданин в оранжевой панамке несколько осмелел.

– Так что вы нам хотите сообщить? – спросил Сергеич. – Может, все-таки назовете фамилию?

– Моя фамилия Шнобель. Семен Шлемович Шнобель, – нехотя произнес обладатель семейных трусов. – Я понимаю, что для русского уха фамилия звучит смешно, но почему люди не смеются над фамилией Носов?

– Давайте ближе к делу, – попросил Сергеич. – Никто над вашей фамилией не смеется.

– Я надеюсь, что вы и к моим показаниям отнесетесь серьезно, – произнес Семен Шлемович. – Тот молодой человек умер не сам по себе. Женщина, которую ваш коллега расспрашивал, пришла на пляж всего за десять минут до того, как начала кричать. Она ничего не видела. А я с женой находился здесь еще до того, как молодой человек пришел на пляж. И я все видел!

– Ну и что вы видели? – спросил старшина. – Вы очень серьезные вещи заявляете, надо конкретнее.

– Так вот. Этот молодой человек пришел два часа назад. Он искупался, лег загорать. Потом к нему подошли двое, очевидно, хорошо знакомые ему люди. Я делаю этот вывод потому, что они здоровались за руку. Они тоже искупались, легли на то место, куда позже пришла эта женщина, и стали играть в «дурака». В это время подошел еще один, тоже, видимо, их знакомый. Так вот. Пока эти трое играли в карты, этот четвертый вынул из тапочка у молодого человека тюбик с кремом и заменил его другим. Похожим, но другим! Вы меня понимаете?! – Шнобель поднял указательный палец.

– Давайте уточним, на что вы намекаете? Ну подменил приятель тюбик с кремом. Что, из-за этого у товарища сердце остановилось?

– Вполне возможно! Если допустить, что в тюбике был яд! – выпалил Шнобель и тут же испуганно повертел головой – не слышал ли его кто-нибудь лишний?! – а затем втянул голову в плечи, испугавшись собственных слов.

– Как выглядел тот, кто это сделал? Описать можете?

– Ну, молодой, загорелый, высокого роста. В черных плавках.

– Цвет волос какой?

– Что-то вроде темного шатена. Правда, у него была мокрая голова, я могу ошибиться.

– Ничего приметного на лице не было?

– Извините, но он был повернут ко мне другим местом.

– Татуировок каких-либо не заметили? Шрамов, родимых пятен?

– Татуировок? Нет, не припомню. И шрамов тоже не видел. Родинки, конечно, были, но только маленькие.

– А другие, которые в карты играли с пострадавшим? Не припомните?

– Вы знаете, один был в шортах, черных с белыми лампасами. Второй, кажется, в зеленых плавках, на них был нарисован дельфин. Или, может, он был вышит. Еще он курил «Беломор» и у него была бородка, как у иностранного моряка. Вот так, по периметру лица. И он точно был блондин. Такой соломенный, белокурая бестия!

– А тот, который в шортах?

– Он был совершенно налысо выбрит. На голове, правда, была бейсболка. С английской надписью.

– А цвет бейсболки не запомнили? Рисунок был на ней?

– Черная. А надпись красно-желто-зеленая. Я только запомнил самые крупные буквы. Зеленые. Там было написано «West point». Это американская военная академия. Насчет рисунка… Там был какой-то герб с орлом. Тоже, конечно, американским.

– Куда все эти пареньки потом делись?

– Доиграли партию в «дурака», и все пошли купаться.

– Трое или четверо? – быстро спросил старшина.

– Все, кто играл. Тот, кто подменил тюбик, сразу после этого ушел наверх. Я не смотрел специально, но, по-моему, он уехал на своей машине. Потом пришли эти трое. Тот, что теперь умер, намазал кремом грудь, живот и спину. А бритоголовый и бородатый пошли играть в волейбол с девушками. Больше они сюда не приходили. По-моему, они тоже уехали.

– Ну а что было с этим? В смысле, с покойным?

– Я же еще не знал, что он будет покойным! – развел руками Шнобель. – Поэтому мы с Фирой пошли окунуться. Когда мы вернулись, он лежал точно так же, как тогда, когда мы уходили. Потом пришла эта женщина, спросила у него, сколько времени. Он не ответил, и она сделала замечание, что это невежливо с его стороны. По-моему, ей хотелось с ним познакомиться. Наверно, она решила, что он нарочно не отвечает, чтобы ее заинтриговать. Поэтому женщина взяла его за руку, чтобы повернуть часы к себе и посмотреть на время. После этого она так жутко закричала, что у Фиры заболело сердце.

– М-да-а… – задумчиво произнес старшина. – Фиг поймешь…

– Сергеич, – зевнул водитель. – Вызовем оперов, а? Хрен его знает, может, стоит подстраховаться?

– Так, – произнес Сергеич. – Давай подстраховывайся. А вы, Семен Шлемович, сообщите мне, пожалуйста, адресочек ваш.

– Это зачем? – испуганно заморгал Шнобель.

– Как зачем?! Вас надо будет вызывать к следователю, вы же свидетель…

– Слушайте, – старичок еще больше испугался. – Зачем мне это надо? Я совсем больной человек. У меня расшатаны нервы. Я ничего не видел, мне показалось. Я старый дурак с манией преследования. Сейчас придет моя Фира, она вам все скажет…

Старшина очень вовремя увидел, что к машине подбирается совершенно конопатая – буквально с ног до головы! – стриженная под мальчика седовато-рыжая бабуся, с тряпичной хозяйственной сумкой и зонтиком. Ярость так и плескала из ее глаз.

– И это демократия?! – заорала бабка, потрясая зонтом. – Забираете честного человека! У него два ордена и семь медалей! Сема! Шо они тебе шьют?!

Шнобель торопливо подхватил свою половину под руку, и они заковыляли прочь.

– Уф-ф! – пробормотал Сергеич. – Ну народ! Так! Реанимация подъехала. Вызывай оперов, а я пойду туда, насчет тюбика осведомлюсь… Фиг его знает. Может, этот дед и впрямь чего интересное приметил. Фамилию, имя, отчество знаем – разыщем. Навряд ли у нас тут до фига Шнобелей…

Водитель стал вызывать отдел, а Сергеич двинулся туда, куда пробирались, перешагивая через купальщиков, припоздавшие реаниматоры. Они добрались туда раньше старшины. Люба уже что-то им объясняла, а Миня с важным видом поддакивал. Ребята, как видно, были опытные. Поглядели-поглядели и даже разворачивать свои устройства не стали.

– Ну и что с ним? – полюбопытствовал Сергеич.

– Вскрытие покажет, – сказал врач, руководивший бригадой. – Внешних признаков насильственной смерти нет. Ран, гематом не просматривается. А вот зрачки сильно сужены.

– И отчего так бывает?

– Паралич нервной системы. Нам тут, по-моему, делать нечего. Гражданин скончался пару часов назад.

В это время от будки спасателей к реаниматорам прыжками понесся какой-то лохматый человек в плавках.

– Эй! – орал он на бегу. – Медицина! Сюда давайте!

– Что там еще? – взволновался старшина. Он уже узнал в бегуне напарника Володи-спасателя, которого звали Ваня-Пух. Не за то, что он был на медведя похож (он даже на покойного артиста Леонова ничем не смахивал), а просто был он Пухов Иван по паспорту.

– Там это… – заорал Пух. – Вова загнулся!

– Обалдел? – спросила, округлив глаза, Люба. – Он же только-только тут был! Искусственное дыхание делал!

– Пошли туда! – решительно произнес врач.

И реаниматологи заспешили к будке следом за Ваней и Любой. Старшина в нерешительности потоптался рядом с Миней, который с явной опаской взирал на труп. Поблизости от мертвеца купальщики уже давно не толпились, и вообще песок метров на двадцать в округе был свободен. Народ как-то быстро потянулся с пляжа.

– Уй, что сейчас будет! – пробормотал Миня. – Все приползут. И «эсэсовцы», и ФСБ, и экологи!

– Ты этого жмура руками трогал? – мрачно спросил Миню Сергеич.

– Ни фига! Это ты трогал… – почти испуганно произнес Миня. – Ты что, думаешь, это заразное, да?!

– Ничего я пока не думаю… – сказал Сергеич, напряженно прислушиваясь к своему, покамест вполне здоровому тридцатишестилетнему организму: нет ли каких необычных симптомов?

Он уже понимал, что гражданин Шнобель скорее всего прав. Не иначе, этому самому молодцу что-то подмешали в тюбик с кремом для загара. Это самое «что-то», должно быть, впитывалось в кожу. А когда Володя-спасатель начал делать искусственное дыхание, то это «что-то» впиталось ему в ладони. И, должно быть, в солидной дозе, раз над ним сейчас реаниматоры трудятся…

Но ведь Люба тоже трогала этого мужика. И даже вроде бы ухо к груди прикладывала. Правда, этого Сергеич не видел. А на руках у нее перчатки резиновые. Она их теперь все время надевает, после того как чесотку с одного бомжа прихватила.

Сергеич припомнил: Шнобель сказал, что ныне покойный намазал кремом грудь, живот и спину. Старшина брал покойного только за руку, когда приподнимал, чтоб поглядеть, нет ли какой раны на спине.

Послышалось пиликанье сирен, и на пятачок, откуда уже задолго до этого исчез джип «Рэнглер», одна за одной вкатились несколько машин с мигалками. И это были не только оперативники из родного райотдела. Мама родная! Город приперся! Область! Санэпиднадзор! Экологическая прокуратура! ФСБ! А это, похоже, областная администрация… Да, вот это подстраховались! Эфир, конечно, вещь хорошая, но уж больно широковещательная. Навряд ли райотдел успел так быстро проинформировать всех. Не иначе комитетчики по привычке чужие частоты прочесывают… И не только они. Вон, е-мое, желтый «мини-вэн» областной ГТРК прикатил, уже кассеты заряжают! На всю область шухер.

От заполнивших площадку машин отделился какой-то плечистый дядя в штатском и произнес в матюгальник:

– Граждане отдыхающие! По распоряжению мэра города, в связи с неблагоприятной санитарно-эпидемиологической обстановкой, пляж временно закрывается. При выходе с пляжа просьба соблюдать порядок и организованность! Лиц, ощущающих какие бы то ни было болезненные симптомы, просьба обратиться в медпункт пляжа!

Группа людей, кто в форме, кто в штатском, приблизилась к Сергеичу.

– Ну что, Муравьев? – кисло поприветствовал подчиненного подполковник Тягунов, начальник райотдела. – Хороший шухер навел?! Видал, сколько наехало?

– Кто ж его знал… Я вообще думал, что это солнечный удар. Ну а потом выяснилось, что он уже того…

– Что уже известно?

– Есть подозрение, что яд какой-то. На нервы действует.

– Э, пресса! – заорал на телевизионщиков омоновский майор. – Ну-ка, назад!

– Ребята! – вдруг заорал один из телеоператоров. – Это же Андрей Рыжиков! Из «Областного телеграфа»!

– Молодой человек! – гаркнул Тягунов. – Да-да, вы! Давайте сюда. Один и без камеры! А вы куда, остальные? ОМОН, вам за что деньги платят?!

Телевизионщик оставил помощнику свой репортерский комплекс – дорогая штука, если расшибут, жалко будет! – и спустился к подполковнику.

– Вы утверждаете, что знали погибшего? Он журналист?

– Да, это наш коллега, – кивнул телеоператор, – только он газетчик. Когда-то вместе делали эфирные выпуски «Телеграфа» на облтэвэ.

– Говорите, его зовут Рыжиков Андрей? – Из-за спины Тягунова появился человек в штатском. – Отчество помните?

– Да. Андрей Михайлович, кажется. Между прочим, по-моему, наверху его машина осталась. «Фольксваген-Гольф»…

– Ключ от машины у него в шортах, – позволил себе вклиниться Муравьев. – Документов не было…

Подкатила труповозка, вылезли мужики в синих халатах с двумя парами носилок. Уложили сперва Рыжикова, потом Володю, затарили в свою «уазку-буханку». Потом покатили в морг. Опера в это время рассовывали по полиэтиленовым пакетам одежду, полотенце, кроссовки с носками. Голыми руками не брали, все в резиновых перчатках делали. И тут старшина приметил, что чего-то не хватает…

– Э! – окликнул он парня, который укладывал в пакет кроссовки и носки. – А где тюбик?

– Какой тюбик? – удивился тот.

– Да в кроссовке, под носком лежал! Крем для загара!

– Не было там никакого тюбика! Очки лежали, вот они…

– Е-мое! – вырвалось у старшины. – Да это ж самое главное! Я кому про этот тюбик говорил?

– Мне говорил, мне! Успокойся, Сергеич! – сказал старший группы. – Все нормально, никуда у нас ничего не пропадает…

И показал Муравьеву пакет, в котором лежал тюбик с иностранной надписью. Только вот риски, нанесенной слесарной чертилкой или гвоздем, у него на крышке не было…

– Что за ерунда? – вырвалось у Муравьева. – Это не тот!

У БАБУШКИ В ДЕРЕВНЕ

Все эти страсти творились в областном городе, а в сорока километрах выше по реке, где стояла деревня Шишовка бывшего Васильевского сельсовета, ни фига об этом не знали.

Река тут была совсем неширокая, безо всяких судоходных фарватеров, без пляжей и потому совсем чистая. Народу проживало совсем немного. Постоянных жителей в деревне оставалось двенадцать человек, и моложе семидесяти пяти, кажется, никого не было. Конечно, на лето сюда приезжали из разных городов России и других стран СНГ дети, внуки и правнуки, но, конечно, не все враз, а как бы по очереди. То к одной бабке сын приедет в мае – картошку посадит, то к другой, в июне-июле, – сено для козы косить, то к третьей – копать эту самую картошку в августе или сентябре. Были бабки и дедки счастливые, у которых по нескольку сыновей и дочерей было – и все поочередно приезжали, а были невезучие, которые своих сыновей или дочерей по разным причинам ждать не могли.

Но бабушка Наталья Владимировна Веретенникова к таким не относилась. Она считалась по всем статьям везучей. Во-первых, оба сына, и Мишка, и Женька, оказались толковые, дружные, дом не забывали и приезжали каждый в свой черед. В тот год Мишка приезжал летом, сено косить и огород пропалывать, а Женька на неделю приехал весной, чтоб огород сажать, и на две осенью – чтоб картошку копать. В эту весну уже Мишка картошку сажал, а окучивать и сено косить прислал свою дочку с зятем. Да еще и правнука привезли, Алешечку! Разве не счастье такого крохотулю побаюкать?! Это ж надо же – Мишка, которого она таким же вот помнила, уже дед! Правда, этот внук у Мишки уже не первый, у него еще две дочки есть, Маринка с Лариской, и вроде бы у них тоже по ребятенку имеется, но их бабушка Наталья уже лет десять как не видела. Одна в Москве, другая в Ленинграде, – как замуж вышли, так носа и не кажут.

А вот младшая, Надька, не такая. Обходительная, веселенькая, все норовит по дому сделать и просто так отдыхать не любит. И паренек у нее ничего, Юркой зовут. Чернявый, здоровенный, хотя, конечно, мрачноватый иногда. И понятно отчего. Мать с отцом пьяницы непробудные. Это Тонька, невестка, рассказала по секрету. Ведь живут-то они там, в городе, можно сказать, рядом, а Юрка к отцу с матерью не заходит. Правда, он, конечно, солдат, в армии служит. И Надька-то тоже, как это ни смешно. Только Надька в последекретном отпуске состоит, а Юрка в казарме живет, на выходные домой ездит. Но вот сейчас ему отпуск дали, так он не к родителям, а с женой к ее бабке. Любит, видно…

В данный момент бабушка Наталья сидела в прохладной горнице, вязала помаленьку носочки из козьего пуха для правнука, а сам правнук посапывал в коляске, высосав полторы бутылочки, которые Надька оставила, убежав с Юркой купаться. Это у них как штык заведено. Утром, как проснутся, бегут окунаются, то же самое перед обедом и вот как сейчас, под вечер, когда солнце не жжет и вода самотеплейшая. В эти часы они дольше всего купаются. Молодежь…

И тут сквозь глубокую здешнюю тишину, нарушаемую только чириканьем птичек да жужжанием мух, послышалось нарастающее урчание автомобильного мотора.

Это к кому же, интересно? К Марье Васильевне или Андрею Поликарпычу? К Насте Косой навряд ли. Ейного внука зимой посадили. А на иномарке приезжал! Все и говорили, что либо сам вор, либо других воров прикрывает. Разве честный заработает на этакую штуку? Ни за что!

Окна бабушкиного дома были отгорожены от улицы кустами сирени, и покамест она только слышала, что машина едет по деревне, постепенно приближаясь. У кого ж она притормозит? Марью проехал, Поликарпыча проехал и Косую проехал. Больше и не к кому вроде, кроме нее. Дальше все избы пустые стоят.

Автомобиль притормозил прямо у ее калитки. И солидный такой бас спросил:

– Есть кто дома, хозяева?

Бабушка вышла на крыльцо. За калиткой стоял огромный лысоватый мужичище, солидный, под пятьдесят или даже немного больше. А рядом с ним симпатичненькая девчоночка лет шестнадцати. Машина у них самая обычная была.

– Ну я хозяйка, – строго сказала Наталья Владимировна. – А вам кого?

– Да нам бы Юру или Надю, – скромно произнес мужичище.

– А вы им кто будете, извиняюсь?

– Я-то? Да кум вроде бы, – усмехнулся дядька. – Алешке крестным довожусь. А это вот дочка моя. Лизой зовут.

– А вас самого как называть, если не секрет?

– Генрих Михайлович Птицын. А вот вы, наверно, Наталья Владимировна, Надина бабушка. Угадал?

– Угадали, – кивнула бабушка. – На речке они, купаются.

– Далеко это?

– Да метров сто за огородом. В заднюю калитку выйдете – и под горку. Там сами увидите, где загорают…

– Не возражаете, если мы вам вещички пока занесем?

– Заносите, тесно не будет. Только в горницу не ходите пока. Там малой спит. Крестник ваш.

– Ясно, – Птицын сообразил, что его голосище может разбудить младенца, и перешел чуть ли не на шепот.

Он и Лиза вернулись к машине и вытащили оттуда здоровенную клетчатую сумку, объемом чуть ли не в кубометр, потом еще одну, спортивного типа, но тоже здоровенную, потом матерчатый чемодан и, наконец, плетеную корзинку, в которой что-то шуршало и шевелилось.

– Тут у нас кое-что скоропортящееся есть, – с легкой озабоченностью произнес Птицын. – Фрукты кое-какие, колбаса, еще всякое съедобное. А то у вас еще витамины не наросли, а Надьке их надо побольше, чтоб и Лешке хватало.

– Найдем, куда деть! – улыбнулась Наталья Владимировна. – Мне сыновья, слава богу, еще при советской власти холодильник справили. Сейчас бы нипочем не собрали – дорогие больно. И электричество еще есть, спасибо Чубайсу… А в корзине-то у вас чего, кролики, что ли?

– Нет, – сказала немного оробевшая Лизка, – там кошки…

И открыла крышку корзины. Оттуда сперва выскочила гладкая рыжая кошка, а затем выкарабкался довольно большой и тоже рыжий котенок.

– Вот это моя Мусенька, – представила Лизавета большую кошку, – а это Мурзенька, ее сыночек.

– Она у нас с ними не расстается, – извиняющимся тоном произнес Генрих Михайлович. – Симпатичные зверюшки, верно? Вообще-то нам Надя говорила, что вы кошек любите… Ну, вот мы вам Мурзика и привезли на воспитание.

– Уноровили! – порадовалась бабушка. – Зимой-то, когда никого тут нету, хоть с котом побеседую…

Птицын с Лизкой ушли.

Рядом с новыми мостками было расстелено байковое одеяло с двумя цветастыми подушками, на котором возлежали господа отдыхающие: Юрка в черно-белых плавках и Надька в зеленом купальнике. Оба уже смугленькие и явно довольные жизнью. У кустов, в теньке, стояла пластиковая бутылка с каким-то красным морсом из старого варенья, полиэтиленовый пакет с буханкой хлеба и эмалированная кастрюлька с какой-то еще снедью. Чуть поодаль лежали ракетки для бадминтона, коробка с воланами и волейбольный мяч.

– Кайф! – откровенно позавидовала Лизка, спускаясь с горки. – Здорово они тут устроились, папа Гена! Верно?

– А ты как думала? – отозвался Генрих Михайлович. – Это ж Тараны. Видишь, уже луг выкосили, мостки соорудили. И огород не запускают. Деловые люди! А теперь культурно отдыхают.

Загорающие услышали голоса, нарушившие здешнюю безмятежную тишину, и дружно присели на своем лежбище.

– Птицын, – с легкой тревогой произнесла Надька, приглядываясь к спускающейся паре. – И девка какая-то… Неужели это Лизка?

– Она, – произнес Таран, тоже поглядывая с беспокойством на приближающуюся пару. – Уж сейчас ее за пацана никто не примет!

– Да, – подтвердила Надежда, – даже сиськи появились, кажется! С чего ж они нагрянули, а?

– Неужели опять отпуск заканчивается? – пробормотал Юрка.

– Ну нет! – решительно прошипела Надя. – Если так, я ему про слово офицера напомню! Давал ведь слово офицера, что месяц мы гуляем без перерыва!

– Фиг его знает, какие обстоятельства… – хмуро заметил Таран. – Может, опять надо съездить куда-то…

– Не ждали?! – весело произнес Птицын, подходя к счастливому семейству.

– Не-а… – в один голос произнесли Тараны.

– А мы сюрприз сделать решили! – хихикнула Лизка. – Как у вас тут здорово! А вода теплая?

– Теплая… – ответил Юрка вяло. – Прямо как парное молоко.

– Уй-й! – запрыгала на месте Лизка. – Я так искупнуться хочу! Сто лет в речке не купалась!

И тут же сбросила босоножки, а затем стянула майку и шортики, под которыми оказался яркий цветастый купальник.

– Тут глубоко, – предупредил Юрка, искоса поглядывая на Генриха Михайловича. Тот тоже стал снимать одежду.

– Благодать у вас тут! Воздушное место – и народу никого! Рыба есть в реке?

– Так вы что, просто отдыхать приехали? – улыбнулся Юрка. – А мы уж думали…

– Ну да! – хмыкнул Генрих Михайлович. – Как же я, дурак, не сообразил? То-то смотрю, что у вас мордашки стали кислые. Не рады, что ли, куму-крестному?! А они, бедняги, небось подумали, что нехороший полковник им решил отпуск сорвать. – Полковник улыбнулся и поскреб мохнатую грудь. – Завидно стало. Все загорают, ныряют, а я вон, белый, как медведь из Арктики!

– Где это вас так? – спросил Таран, приметив на спине Птицына длиннющий белый шрам, похоже, очень давний.

– Это? Афган отметился. Самое смешное – от сабли! – хохотнул Генрих. – Вот уж не думал, чем достанут! Хорошо, что только вскользь, самым концом острия зацепили, а то бы два Птицына было… Ладно, ты лучше объясни, могу я тут у вас с этого твоего сооружения нырнуть?

– Запросто! – сказал Юрка и, разбежавшись с мостков, головой ушел в воду. Бултых! – Следом за ним и тяжеловесный Птицын поднял фонтан брызг. Потом солдатиком сиганула Лизка, а потом уж и Надежда плюхнулась.

– Ну и водичка! – отфыркиваясь, воскликнул Птицын. – Это тебе не бассейн – живая вода, настоящая, мягкая, без хлорки… И чистейшая – до дна два метра, а его видно!

– Как здорово! – пищала Лизка, пытаясь плыть против течения.

– Между прочим, она всего месяц как плавать научилась! – заметил папа Гена. – А сейчас, смотри, вовсю барахтается!

– Хорошо, что вы приехали! – порадовалась Надежда. – Теперь совсем весело будет!

Таран скромно промолчал. Насчет того, что будет весело, он не сомневался. Только вот в каком смысле «весело» – хрен его знает.