Текст книги "Таран"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Старый конь борозды не портит…

На стук открыли быстро. В проеме двери, раздвинув багровые бархатные гардины старинного образца, очень похожие на те, что Даша видела в фойе «Театра неюного зрителя», возник габаритный, но не толстый дядя, с угловатым, будто топором отесанным лицом, немного приплюснутым носом, прижатыми ушами и расчесанными на пробор темно-русыми с проседью волосами. Одет он был в халат на голое тело, и около шеи из-под халата проглядывала густая шерсть. Смотреть на него Даше пришлось снизу вверх – ростом дядя был не менее чем метр девяносто.

На вид здешнему хозяину, по Дашиному взгляду, было не только за сорок, но и за пятьдесят. Красавцем его она тоже не назвала бы, а то, что рожа имела заметный красный оттенок, свидетельствовало о том, что этот мужик по жизни крепко выпивал и, надо думать, сейчас от этого тоже не воздерживается. Глубоко посаженные глаза из-под массивных, как у питекантропа, надбровных дуг глядели очень уж откровенно: «Красная Шапочка, я тебя съем!» Но морда у него была гладко выбрита, попрыскана одеколоном, изо рта с фарфоровыми зубами пахло только «Тик-таком», к тому же, видать, он недавно в ванне помылся или душ принял, так что козлом от него не воняло. В общем, по сравнению с теми чудищами, которых Даша в Москве на «субботниках» обслуживала, он гляделся вполне прилично. Перед теми она при всем желании и даже под страхом смерти не смогла бы бурную страсть разыграть, а перед этим – запросто. Даша вообще уважала тех клиентов, которые, пригласив «девочку по вызову», принимали ее по-культурному и мылись не «после того», а «до того». Ну и, конечно, если перед тем, как трахать, наливали рюмочку чего-нибудь сладенького, а не водки или самогона, угощали чем-нибудь вкусненьким, поили после дела кофейком с пирожными и ликером… Хотя такие нечасто попадались. И, как правило, не среди русских. Народ у нас жутко прижимистый пошел.

– Знакомьтесь, Михаил Иваныч! – произнес Дашин провожатый, подводя ее к хозяину. – Это Даша…

– Очень приятно! – улыбнулся тот. – Ну, проходи, малышка, проходи! Не стесняйся, будь как дома… А ты, Женя, свободен!

Провожатый понимающе кивнул и удалился, затворив за собой дверь на лестницу. Михаил Иваныч запер ее на ключ, а затем запер и вторую дверь, ведущую из комнаты в тамбур.

– Не хочу, чтоб нам мешали… – Голос у хозяина был низкий, хрипловатый, но не сиплый.

Даша осмотрелась. Комната ей показалась очень даже уютной, обстановка была в стиле «ретро». Под потолком люстра с шелковым оранжево-красным абажуром в форме полушария, натянутого на проволочный каркас и отделанного понизу витой бахромой, на полу огромный красных тонов ковер поверх паркетного пола в «елочку», на нешироком окне – шторы из того же бархата, что и гардины на двери, разумеется плотно закрытые. Стены были оклеены темно-алыми обоями с замысловатыми узорами в виде ваз с какими-то фантастических форм и размеров золотистыми розами и лилиями. На стенах висели несколько картин, очень похожих по сюжетам на те, что Даша видела в «театре», но меньшего формата и в менее массивных багетах. Конечно, сейчас интеллигентной проститутке было не до тонкостей живописи, но она про себя отметила, что, похоже, копии, украшавшие эту комнату на даче Михаила Иваныча, и те, что висели в фойе «Театра неюного зрителя», малевал один и тот же гражданин. Сходство прослеживалось и в бронзовых статуэтках, которые размещались на подставках по углам, – они тоже были поменьше размером. Наконец, справа от входа имелась ниша-альков, отделенная от комнаты все таким же бархатным занавесом.

Посреди комнаты, под низко висящей люстрой, стоял на витых ножках невысокий стол, накрытый на две персоны. Даша, которую в связи с поездкой оставили без ужина, поглядела и прибалдела. Во, это клиент! Да уже за это угощение можно ему любой спектакль показать! Икорка красная и черная, осетринка, лососинка, семга! Колбаса трех сортов, сыр родного швейцарского производства, телятина холодная, ветчина аж, в натуре, вестфальская! Конечно, в Москве всего этого до фига было, но в основном – на витринах. Несмотря на то, что Даше оставляли после всяких отчислений долларов пятьсот в месяц, разгуляться ей удавалось не часто. Триста сразу вылетало за комнату, а на оставшиеся надо было регулярно прикид покупать, косметику-парфюмерию, ходить в парикмахерскую, проверяться у частных врачей-гинекологов на всякий пожарный, ну и питаться хотя бы так, чтоб не отощать. Так что деликатесы она пробовала редко. На тряпках не экономила – товар должен быть в хорошей упаковке! – а вот на пожрать жадничала. И на выпивку – тоже. Поэтому и не пристрастилась к этому делу, хотя иногда очень и очень хотелось налакаться всласть. Когда подносили, не отказывалась, подружек угощала по разным случаям, но сама себе покупала редко. А тут рядом с накрытым столом стоял эдакий бар на колесиках: и шампанское французское, и водочка русская, и виски шотландское, и настоящий португальский портвейн – хоть залейся!

Ну а на резном, то ли сделанном под старину, то ли действительно антикварном буфете, занимавшем чуть ли не полстены напротив двери, Дашины зоркие глазки приметили блюда с тортом и пирожными; хрустальные конфетницы, наполненные лучшими творениями «России», «Красного Октября» и «Бабаевской»… Да если ее «дядя Вова» будет таким клиентам сдавать – никакой зарплаты не надо!

Михаил Иванович, конечно, углядел, какое впечатление произвело на Дашу все это изобилие и как щекочут ей ноздри аппетитные запахи от стола, и снисходительно улыбнулся:

– Чем богаты – тем и рады… Но это потом! А сперва – пойдем в ванную. У меня всегда была фантазия помыть молоденькую девушку…

Черт побери! Дашке этот старый козел все больше нравился. Конечно, бывали у нее такие, которые, сами не помывшись, гнали ее в ванную. Дескать, ты хрен знает сколько мужиков сегодня обошла, а я чистую жажду! Конечно, ежели б ей за ублажение этих козлов деньги не платили, Даша вполне могла бы сказать что-нибудь типа: «Если тебе чистую надо, то не звони по нашему телефону – у нас одни бляди!» Но, само собой, приходилось язык придерживать. Даже терпеть таких «чистюль», которые не стеснялись спрашивать: «А ты за собой хорошо ванну помыла?»

Вроде бы этот топорно вырубленный дядя тоже посчитал ее недостаточно отмытой для своих «чистых» желаний. Но как подал, гад! Всегда мечтал, оказывается, фантазировал, а осуществляет это дело только с ней, с Дашей! Хотя он, конечно, наверняка врет и каждой девке, которую сюда привозят, говорит что-нибудь похожее, но ведь придумал же, что сказать, чтобы не обижать…

Конечно, в Даше этот пожилой кандидат в банщики особых вожделений не пробуждал. Она бы предпочла кого помоложе, не старше Жоры Калмыка или даже Вани Седого. Но решила из уважения к такту клиента подыграть. Состроила глазки и трепетным голоском пролепетала:

– Вы знаете, а я ведь тоже тайно мечтала… Чтоб меня помыл именно такой мужчина, как вы…

О-ля-ля! Как ловко Дашка сказала, черт побери! Даже самой понравилось. Могла бы невзначай употребить слово «немолодой» или «зрелый», не говоря уже о «старом» или «пожилом». Этот папаша, поди-ка, обиделся бы! А она сказала «такой». Понимай как хошь. Тот, кто с чувством юмора, поймет, что речь шла о возрасте, но порадуется, что ему о нем постарались не напоминать, а дурак, поди-ка, подумает, будто он и впрямь на шестом десятке – орел неотразимый.

Ванная у Михаила Иваныча оказалась самая обычная, без всяких вывертов и наворотов, примерно такая же, как у Душина на ферме, с газовой колонкой, которую, правда, на случай замерзания газовых труб зимой дублировал дровяной титан. Но сейчас с газом было все в порядке, хозяин пустил воду, зажег газ каминной спичкой, и пламя весело загудело. Даше сразу вспомнился тот последний раз, когда они были вместе с Тараном. Да, там было хорошо, на ферме…

Конечно, если б знать, что следом за Седым, которого она туда привела, пожалует Калмык, то, наверное, она бы не побежала закладывать Душина и Крылова. Но совесть ее и сейчас не особо мучила. Ей сейчас хорошо? Относительно неплохо. Хотя, конечно, все это дерьмо порядочное – и «дядя Вова», и его «театр» (Карабас-Барабас, блин, нашелся!), и этот Михал Иваныч, у которого, наверное, родные дочки, если имеются, лет на десять постарше Даши. Ну и пусть! Она, Даша, хитрая и ловкая, из всего выкрутится. Пусть продажная, но живая и здоровая, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… А Тарану все равно ничего не светит. Даже если он сейчас еще жив – это ненадолго.

С этими мыслями Даша стала раздеваться. Она постаралась делать это неторопливо, плавными движениями, а заодно поглядывая на Михаила Ивановича этакими игриво-возбуждающими глазками: дескать, полюбуйся на меня, дедушка! И правда, ведь небось у него уже внуки есть, которые немногим моложе Даши.

Само собой, «дедушка» любовался. Когда Даша, кокетливо повиливая бедрами, спустила трусики и, изображая некое томное смущение, опустила одну ладошку на кучерявинки, а другой прикрыла свои титечки-яблочки, его приплюснутый нос возбужденно засопел. И само собой, ему захотелось распахнуть халат, под которым у него ничего не было…

Тут Даша в очередной раз была приятно удивлена.

Да, морда у этого мужика была старовата и красновата, а шевелюра седовата. Но остальное – будто от молодого досталось. Даша вспомнила прочитанный в детстве роман «Голова профессора Доуэля», где по ходу дела одной певичке, убитой в перестрелке между парижскими бандитами, отрезали голову, оживили ее, а потом пришили к телу какой-то суперзвезды, погибшей в железнодорожной катастрофе. Она даже глянула на шею Михаила Ивановича: нет ли там какого шрама?

Нет, его голова явно никогда не сидела на других плечах. И это крепкое, смугловатое, украшенное рельефной мускулатурой тело тоже никогда не имело другой головы. Шрамы были, но не на шее. Один, должно быть, от неглубокой резаной раны, белой полоской отметился на правом плече, совершенно сгладившись с окружающей кожей, а второй, гораздо более заметный, выпуклый и длинный вертикальный рубец протяженностью сантиметров пятнадцать, «украшал» живот правее пупка. Татуировки Даша как следует не рассмотрела, но их тоже было много: и на руках, и на плечах, и на груди.

Впрочем, впечатления это не портило, как и седоватая шерсть, которая произрастала на этом Аполлоне предпенсионного возраста от ключиц до лодыжек. В густо обросшем паху Даша пока ничего особенного не увидела. Висело что-то гофрированное с лысинкой при мешочке с морщинками – и не разглядишь толком. Что-то не верилось в россказни золотозубого насчет того, что клиент мощный в смысле секса. «Да тут домкрат нужен, чтоб поднять!» – подумала Даша. Уж чего-чего, а цинизма в ее златовласой головушке было с избытком.

Михаил Иваныч между тем прямо-таки облизывал Дашу вожделенными взглядами. Сказать, что «пожирал», будет неправильно. Именно «облизывал», как ребенок в жару облизывает сладкое мороженое в глазированном шоколаде, холодное, ледяное, которое сразу не укусишь, пока оно твердое и зубы ломит.

– Куколка! – произнес он, покачав головой. – Какая прелесть!

И нежно положил огромные горячие лапы на Дашину тонкую талию – если б сжал покрепче, запросто мог бы сомкнуть большие и средние пальцы в кольцо! Но делать этого он не стал, а мягко приподнял Дашу на вытянутых руках больше чем на полметра в воздух, перенес через край ванны и бережно поставил в воду… Ну здоров, однако! Прямо подъемный кран какой-то, а не «дедушка»! В Даше-то, при всей ее изящности, было метр семьдесят роста и пятьдесят пять кило веса.

Следом за Дашей Михаил Иваныч и сам забрался в ванну, уселся на дно, усадил партнершу между колен и сказал:

– Закрой глазки, детка, я тебе голову помою…

Вообще-то Даша с детства не любила, когда ей мама или бабушка голову мыли. Когда выросла, то никому эту процедуру не доверяла, потому что считала, будто никто не умеет обращаться с ее волосами достаточно бережно. Но сейчас, конечно, протестовать не стала. Желание клиента – закон. Тем более такого здоровенного и явного бандита по национальности. Сдавит свои пальцы вокруг Дашиной шейки – и все, не будет Даши. Даша решила потерпеть и не выступать, выбирая из двух зол меньшее, справедливо полагая, что все волосы он ей не выдерет…

Однако и тут ее ждало приятное удивление. Этот тезка «всесоюзного старосты» так нежно обращался с ее волосами, что ни разу не побеспокоил. Чуть ли не каждую волосинку перебрал. И личико умывал аккуратно – шампунь в глаза не лез, и ушки не оторвал, и шею не раздавил.

Правда, при этом все теснее и теснее прижимался к ней и ногами, и грудью, и тем самым главным местом, для которого, как полагала Даша, домкрат требовался. И мнения этого она покамест не изменила.

Потом «дядя Миша» – Даша еще не называла его так вслух, но на языке это уже вертелось – подтянул ее к себе поближе и, взяв мочалочку, принялся мылить. Вот тут-то Даша и вовсе растаяла. Никто из клиентов – Таран не в счет, он влюбленный был! – с ней так не обращался. Ей попросту захотелось этого дядьку! Получалось, что вроде бы это он ей удовольствие доставляет, а не она ему… И ежели по совести, то, наверное, Михаил Иваныч ей мог счет предъявить за такое культурное обслуживание. Впрочем, совести у Даши уже давно не было.

Полулежа поверх «дяди Миши» и откинувшись спинкой ему на грудь, она склонила мокрую голову на мощное татуированное плечо, закрыла глаза и погрузилась в эдакую приятную полудрему, милостиво позволив этому старому зверюге поглаживать и пощупывать все, что его интересовало. И млела в этой теплой пенистой воде, одновременно купаясь в нежности и ласке. Видел бы ее сейчас Таран! Впрочем, он для Даши уже давно не существовал.

Затем «дядя Миша» взялся спинку тереть, установив Дашу на четвереньки, опять же очень ласково, но постоянно прижимаясь животом к попе. Тем не менее его гофрированное хозяйство так и не распрямилось. Обычно Дашины клиенты в подобных случаях либо начинали смущаться, либо ее ругать – мол, не так повернулась и тому подобное. Но Михаил Иваныч никаких претензий предъявлять не стал. Создавалось впечатление, будто у него, окромя желания помыться вместе с молоденькой девушкой, никаких иных намерений не было. Ополоснул ее и себя душем, после чего стал бережно вытирать Дашу полотенцем. Потом накинул на Дашу свежий, прямо из распечатанного полиэтиленового пакета, розовый махровый халат и принес ей шлепанцы. Наконец, выдал Даше фен и велел сушить волосы. Сам при этом сидел на табурете и любовался.

Надо заметить, что, обхаживая гостью, радушный хозяин в течение всего пребывания в ванной говорил очень мало. В основном только благодушно урчал, блаженно вздыхал и бормотал что-то нечленораздельное. Комплименты, конечно, отпускал, но, по всему видать, словарный запас на эту тему у него был небогатый.

Когда Даша нашла свои волосы вполне приличными, «дядя Миша» взял ее под ручку и повел к столу. Усадил в кожаное кресло, налил в хрустальный фужер шампанское с этикеткой чуть ли не «Мадам Клико», наложил в тарелку какого-то мудреного салата со специями, а потом предложил тост очень оригинальный – за любовь и дружбу.

Шампанское Дашу слегка боднуло в голову, но зато погасило последние остатки страха, который она, несмотря на все здешнее гостеприимство, еще испытывала перед этим типом. Она с удовольствием накинулась на еду, Михаил Иваныч налил ей рюмашку водочки под рыбку – Даша слопала по нескольку ломтиков всякой. Потом еще чего-то налил, марочного кажется, и после этого она уже приятно «поплыла». Запросто перешла на «ты», хлопала «дядю Мишу» по плечу, без удержу хохотала невесть над чем. Словом, вела себя как обычная пьяная дура. При этом ей почему-то казалось, что и Мишенька – она теперь так хозяина называла, позабыв о разнице в возрасте, – тоже здорово пьян. Тут она сильно ошибалась – Михаил Иванович был ни в одном глазу. Более того, он как-то исподволь начал разговаривать с Дашей про те самые дела, которые произошли на Симеоновской и на ферме Душина. И Даша, весело хихикая, стала рассказывать о том, как ей удалось подбить Тарана «на месть», как Седой передал их Жоре, как им устроили допрос на складе…

Вообще-то, она до определенной степени себя контролировала. Ведь помнила, что ей надо рассказать все именно так, как она это «дяде Вове» рассказывала, и желательно не прибавить ничего существенно лишнего. Но Даша была убеждена, что ничего лишнего она уже не сможет прибавить, так как «дяде Вове» изложила все без остатка.

Увы, в этом она тоже ошибалась. Было ей что прибавить. Она под это свое веселое и раскрепощенное настроение начала рассказывать и о том, как с «дядей Вовой» знакомилась на химзаводе, и о том, как в «Театр неюного зрителя» попала, и о том, как ее золотозубый сопровождающий инструктировал насчет запоминания помещений и всего прочего. Хотя еще совсем недавно, переступая порог этой комнаты, прекрасно соображала, что этого рассказывать нельзя. Но этот самый седоватый Миша так нежно ухаживал, так невинно, казалось бы, с самой доброй и приятельской улыбочкой задавал вопросики, что Дашины табу и тормоза показались ей совершенно ненужными. Она даже не замечала, как в глубоко посаженных глазах клиента то и дело вспыхивал злорадный огонек. И это притом, что вообще-то в нормальном состоянии Даша неплохо угадывала по лицу истинное настроение собеседника. Но сейчас она полностью поддалась расслабухе и радовалась жизни, ни о чем серьезно не беспокоясь.

Тем более что Михаил Иванович, должно быть узнав достаточно много полезных для себя фактов, предложил Даше потанцевать что-нибудь медленное. Переключил свет с люстры на красноватые бра, поставил компакт с «битлами», которых небось обожал, будучи еще в Дашином возрасте, обнял юную партнершу за талию и под плавные звуки «Love story» стал водить ее по комнате – в аккурат, как в старой одесской песне: «Две шаги налево, две шаги направо, шаг вперод и две назад!» Потом он как-то неназойливо – Даше так показалось – по ходу танца распахнул на Даше халат, сделал то же самое со своим, и неожиданно обнаружилось, что у него ничего такого «гофрированного» под ним не висит, а имеется мощный крупнокалиберный аппарат, которому многие молодые люди позавидовали бы… Потом халаты как-то сами собой попадали на пол, и Михаил Иванович с Дашей уже в одних шлепанцах пританцевали в альков, за бархатный занавес. С хохотом Даша повалилась на просторную кровать, увлекая за собой партнера… Уже через секунду после этого старый конь крепко воткнул «плуг» в известную борозду, которую он, как известно не портит, и пошел пахать. Отнюдь не мелко, как утверждается в дополнении к цитированной пословице…

Следствие ведет Самолет

Вася провел истекший день так интенсивно, как будто доживал последний день своей многогрешной жизни. В какой-то мере это соответствовало действительности. Самолет понимал, что если послезавтра, то есть в субботу, он не привезет в «Маргариту» кейс с бумагами, то начнется отсчет последних часов его земного существования. В загробное Вася верил не очень и даже очень надеялся, что такового не существует. Потому что уж очень ему не хотелось представать перед Божьим судом, который, конечно, более объективный, чем районный народный, хотя и неизвестно, кто там прокурор, а кто адвокат. Однако срока раздает грешным душам еще те! И апелляцию подавать некуда. Опять же там отбывание уж очень крутое – всякие там котлы, сковородки, геенна огненная… Конечно, Васе один поп толково разъяснил, что в принципе, ежели регулярно исповедоваться, молить Господа о прощении, но самое главное – не жадничать и отстегивать на церковь в добровольном порядке, то можно надеяться на милость Божью, даже ведя не шибко праведный образ жизни. Вася вел тот образ жизни, который надо было называть скорее «шибко неправедным», но на церковь давал неохотно. Он все время находил нечто общее между попами и шпаной, которые блефуют на рынке перед несведущими торгашами, изображая крутых рэкетменов. Мол, отстегивай, а то дождёшься! Хотя на самом деле никакой конторы за ними не имелось, и сами они были доходяги тощие. Седой, к примеру, у себя на «Тайване» с такими умниками разбирался не раз. Как правило, поступали довольно милосердно, то есть ласково чистили морды, а потом ставили на бабки в тройном размере. Но с попами, понятно, так не обойдешься. Фиг его знает, может, и вправду что-то есть. Поэтому Вася изредка все-таки жертвовал свои, воистину «кровно» заработанные на построение храмов и тому подобные жутко насущные нужды.

Наверное, если б у Самолета не было никаких шансов сохранить свое драгоценное здоровье, он провел бы последний день значительно приятнее, то есть погулял бы последний нонешний денечек так, что небу жарко стало. Но в том-то и заключалась пакость ситуации, что шансы сохранить жизнь и здоровье казались ему весьма серьезными, а потому он как проклятый потратил весь день на розыски кейса и прилагавшегося к нему Тарана. Впрочем, Седого он тоже искал. Хотя прекрасно понимал, что если шансы найти пацана достаточно высоки, то такого пройдоху, как Седой, у которого даже в этом городе полно адресов, неизвестных Самолету, отыскать будет очень непросто. Хотя, конечно, не сомневался, что Седого ищет сейчас очень много народа, в том числе и менты.

Вася задействовал практически все кадры своей конторы. В «Атлете» пошуровали, на «Тайване» опросили «от и до» всю бригаду. Моргуна потрясли насчет всех возможных баб, у которых мог в принципе перекантоваться Седой. Времени угробили на это уйму. Но тут пришло известие от «дяди Вовы», который передал, что насчет Седого у него теперь нет сомнений. В развалинах сгоревшей фермы отыскался обугленный скелет с расплавленным перстнем и закопченными часами «Ролекс» на левой руке. Среди всех участников побоища, остававшихся гореть на ферме, «Ролекс» и перстень на левой руке были только у Седого.

Самолет высказал все, что он об этом думает, матом, но, разумеется, про себя. Хотя, конечно, испытал некое облегчение от того, что теперь можно целиком и полностью сосредоточиться на поисках Тарана.

Господин Летунов был поначалу убежден, что отловить Юрку будет достаточно просто. Список адресов Тарановых приятелей, который он получил от «дяди Вовы», был не очень большой. Правда, могли выплыть какие-то неучтенные, но Вася полагал, что, пройдясь по этим, уже известным, его ребята так или иначе доберутся и до всех остальных. Для начала, правда, решили проверить, нет ли Тарана дома. В конце концов, пацан мог и не догадаться о том, насколько серьезно за него возьмутся.

Дома Тарана, конечно, не оказалось. Васины братки скромно позвонили в дверь, и им открыла очень пьяная мамаша. которой они представились Юриными друзьями по спорту. Был еще и папаша, но тот вообще лыка не вязал. Из того, что сообщила заплетающимся языком мамаша, братки поняли только одно – Юры дома нет уже несколько дней. Правда, родительница толком не помнила, сколько именно – три дня или четыре.

Другие посланцы навестили во дворах Лаптя, Чубика, Пыню, Хныча и прочую мелкоту. Детишки жутко перессали от такого внимания, но клялись и божились, что Тарана несколько дней не видали. Наконец, уже под вечер добрались до Витьки Полянина. Того самого, что жил напротив Надькиного подъезда. Таран почти угадал: Витька действительно видел, как он садился в «Волгу», но не в первый раз, а во второй. То есть тогда, когда они уезжали вместе с Веретенниковой. Тогда, как известно, кейса при нем уже не было.

Витьку братва отловила после дискотеки. С ним говорили культурно, и даже дожидавшиеся Полянина дружки – они, хоть и было их человек пятнадцать, чувствовали большую неуверенность перед шестью крутыми – были обрадованы этим вежливым обхождением. Полянину «конфиденциально» сообщили, что Тарана менты ищут за убийство, а потому им, верным корешам Юрика, надо четко знать, где можно его отыскать, чтоб оказать посильную помощь. Хотя, наверное, Витек немного сомневался, что Таран завел такие серьезные знакомства, но решил, что особой беды не будет, если он им скажет правду. То есть о том, что Юрка с Веретенниковой куда-то уехали на серой «Волге». Тогда братки осведомились, не видел ли он у Юрки кейса в руках. Полянин охотно сказал, что никакого кейса не видел, а Надька несла в руках спортивную сумку, в которую кейс явно не влезет. На всякий случай братки записали у него адрес Веретенниковой и расспросили, кем она доводится Юрке. Полянин сказал, что вообще-то Таран всю жизнь ходил с Дашей, и какие у него дела с Веретенниковой – он не в курсе. Хотя по причине отпуска Надькиных родителей и свободной хаты дела могут зайти далеко.

Когда Самолету об этом доложили, он, недолго думая, повелел аккуратно заскочить в эту самую пустую хату, ибо он подумал, будто кейс там лежит и его, Васю, дожидается. Братки тихо и без взлома проникли в помещение, очень осторожно его обшмонали, но нашли только записку, наскоро сочиненную Надькой по совету Тарана: «Мамочка! Мы с Юрой Тараном уехали в Сочи. Целую, Надя».

После того как мальчики, выполнившие сию тонкую работу, привезли Самолету это неутешительное сообщение, Вася был готов сразу застрелиться. Он мыслил логически: если у этого парнишки появились деньги на поездку в Сочи, да еще не в одиночку, а с девкой, то они могли появиться только после продажи чемодана с компроматом. То есть «утром деньги – вечером стулья».

Вася хотел тут же позвонить «дяде Вове», но вовремя сообразил, куда его с этим звонком пошлют – было два часа ночи. Однако в ночь с четверга на пятницу ему все равно поспать не удалось.

Именно в два часа ночи Самолету, который совсем упал духом, позвонил Костыль, переживавший свою собственную личную драму в связи с безвременной и непонятной кончиной Жоры Калмыка, нырнувшего с моста вместе с тачкой.

Поскольку Костыль оказался после Жоры за верхнего, на него, долгое время жившего и работавшего по принципу «бей-беги», навалилась куча разнообразной информации о делах, в которых он, мягко говоря, не петрил ни хрена. Паника, охватившая его по этому случаю, была очень понятна Самолету, хотя Костя ее отнюдь не демонстрировал.

Поначалу Костыль попытался взять Васю на понт. Типа того: приезжай по-быстрому, есть разговор. Но Самолет трезво заметил, что он не бобик, чтоб по первому свисту куда-то бегать, а по ночам вообще-то привык либо спать, либо трахать кого-нибудь. Сегодня у него настроение поспать, поэтому Костыль обратился не по адресу. От этой тонкой дипломатии Костыль, как ни странно, не пришел в ярость и даже не высказал ответной угрозы. Он сбавил тон на два порядка и сказал, что готов приехать лично к Васе в «Супермарину». Более того, пояснил, что речь идет не о разборке, а всего лишь о дружеской консультации.

Нельзя сказать, чтоб Костыль воспринимался Васей как друг-портянка, ибо с командой Калмыка его отношения были, как известно, далеки от идеальных, а за последние дни буквально балансировали на грани войны. Костыль был в прямом ответе за Седого и Гогу, не говоря уже о всяких там панкратах, пятаках, микитах и т. д. Однако жизнь штука сложная. Вася, чуя, что Калмыкова система после полета Жоры с моста явно дала трещину и заколебалась, решил, что большого худа в переговорах с Костылем не будет. В конце концов, сейчас как раз тот момент, когда Костя будет выбирать, стоит ли брать лидерство над конторой, в финансовом положении которой есть много непонятных нюансов, или, может быть, лучше передать это руководство сведущему человеку – Вася имел в виду себя, – а самому заняться тем, что ближе, то есть операциями типа «бей-беги».

В общем, Вася согласился принять Костыля в «Супермарине», оговорив, правда, чтоб тот не вез с собой много народу – угощать нечем.

Костыль прибыл примерно в половине третьего и практически один. Только шофера с собой взял. Рома, как положено, встретил его во дворе и сопроводил к Васе. Самолет велел кофейку сварганить, чтоб в сон не клонило. Само собой, не в маленьких чашечках, а в фарфоровых пивных кружках. Заварили так, что аж ложка стояла.

– Ну, так что за разговор? – спросил Вася после того, как Костыль отхлебнул первый глоток.

– Разговор сложный. Насчет Жоры ты, конечно, в курсе?

– Да, информировали. Говорят, в субботу хороните?

– Именно так. И народ просит, чтоб ты на эти похороны пришел.

– Народ – это, надо понимать, рабочий класс, колхозное крестьянство и трудовая интеллигенция? – произнес Самолет без улыбки.

– Народ – это я, Проня и основная масса конторы.

– Что-то странно это, корефан. Если вы меня там мочить собрались, то это не лучшее место, право слово. А ежели вам надо, чтоб я соболезнования выразил, то я их могу по факсу прислать, не разорюсь от этого. Наконец, ежели вам треба, чтоб я перед гробом покаялся: мол, Жорик, прости засранца, я тебя по глупости замочил! – это вообще не ко мне. Кто его мочил, если его вообще мочили, а не он сам по пьянке искупался, мне лично неизвестно. Улавливаешь?

– Вась, это не по теме базар. Никто тебя в этом деле не винит. Хотя поначалу именно так думали. Даже не только мы, а и Вова в том числе.

– Мне Вова нынче утром сам лично сказал, что по этой линии претензий не имеет. С другой стороны, он мне сообщил, что вы даже не знали, куда он в тот вечер ездил…

– Сказать по правде – знали. Но Вове, понимаешь ли, говорить не стали. Потому что дело весьма и весьма скользкое…

– Ты, Костя, конечно, человек по жизни простой, но у меня самого много скользкого под ногами. Может, не стоит вашу скользятину к моей добавлять?

– Не скажу, что ты не прав, Самолет, но есть случаи, в которых надо искать общие точки опоры. Чтоб не поскользнуться, естественно. Могу тебе сразу сказать, что такая точка опоры есть. Кейс с документами, которые собрал Крылов, царствие ему небесное.

– И ты, друг мой Костя, решил, будто я этот кейс по-черному заныкал? – На сей раз Самолет позволил себе укоризненную улыбочку. – А может, это «дядя Вова» предложил тебе почву позондировать?

Костыль, как это ни странно, только усмехнулся.

– Братан, самый смех, что Вова убежден, будто кейс у меня. Не знаю, когда ты с ним вчера утром общался, но боюсь, что незадолго до или после меня. И ручаюсь, что он насчет этого кейса давил на нас обоих. Но в том-то и дело, что кейса у меня нет. Боюсь, что и у тебя тоже.

– Спорить не буду. Есть подозрения на Седого, точнее, были. Но сейчас даже Вова не верит в то, что он жив. Нашелся скелетик-то.

– И то слава Богу. Я лично, прости за цинизм, конечно, в таких вопросах не ошибаюсь. Седой должен был в это самое превратиться, судьба у него такая.