Текст книги "Странности любви"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

Соавторы: Любовь Ямская,Валентина Дорошенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Типовая фраза из сусального очерка: «Их любовь прошла все испытания, и в конце концов они поженились».

А ведь слишком часто самым тяжелым испытанием для любви оказывается именно семья! Кажется, у женщины, приславшей столь горькое письмо, как раз такой случай…

Письмо под псевдонимом. Просто Л. из Приморского края. По такому адресу ни женщину, ни ее мужа не найти. И знаю я о них только то, что написано в письме, искреннем, но, конечно же, пристрастном: ведь изображаемую историю Л. не наблюдала со стороны, а участвовала в ней семью годами жизни!

К счастью, человеческое письмо – вещь очень емкая. Оно рассказывает об авторе порой куда больше, чем сам он знает о себе…

Л. пишет о своем муже подробно и аргументированно. Давайте примем на веру все, сказанное ею: ну, в самом деле, зачем ей выдумывать? Но не будем повторять ее жестокие и, вероятно, во многом справедливые слова в адрес мужа – она сказала достаточно, а в одном процессе два прокурора ни к чему. Лучше выступим адвокатами: посмотрим, нет ли у ее мужа смягчающих обстоятельств.

Мне кажется, есть. По крайней мере, одно: ему попалась тяжелая, эгоцентричная жена.

Эгоцентрик – человек, отсчитывающий мир от себя. Он голоден – все немедленно за стол! Он сыт – с обедом можно подождать. Он доволен – значит, мир разумен и справедлив. Ему плохо – значит, жизнь плоха, и все вокруг перед ним виноваты.

И это не из жестокости или вредности. Просто первая и самая сильная мысль эгоцентрика о себе. Словом, эгоист, не сознающий, что он эгоист…

Я очень не люблю писать плохое о живых, реально существующих людях – ведь резкое слово, произнесенное публично, причиняет тройную боль. Но человек, пославший искреннее письмо, вправе рассчитывать на искренний ответ. К тому ж Л. – псевдоним, и разговор у нас с ней не только не публичный, но даже не с глазу на глаз: она меня видит, а я ее нет. Поэтому пусть уж простит за неприглаженность формулировок…

Почему я называю Л. эгоцентристкой? Да потому, что об этом говорит само построение ее письма. Смотрите, как однотипна логика ее обвинений:

«У меня нет больше сил…» А у него есть? Ему каково? Об этом в довольно длинном письме – ни слова. Просто не думала.

«Очень хотела ребенка, а он относился к этому равнодушно». Верим – хотела. Но он-то, наверное, тоже чего-то хотел! Опять – ни слова. Не думала.

Так написано все письмо. Можно подумать, в этой семье лишь один обладает монопольным правом хотеть, чувствовать, стремиться, требовать. Другой оценивается узко: насколько хорошо и своевременно он эти хотения и требования выполнял.

И, как апофеоз:

«Я не хочу иметь в своем доме…»

Так и пишет – не «в нашем доме», а «в своем». Видимо, имеет основания так считать.

Стоит ли после этого удивляться, что муж, уйдя на пятнадцать минут, приходит за полночь? В не свой дом возвращаться никто не торопится…

Тщетно искал я в письме хоть намек: сама-то Л. любит мужа? Любила хоть когда-нибудь?

«Мне нужен муж…»

Да, ей нужен муж. Но ему-то, наверно, нужна жена! Он ведь тоже искал чего-то в браке – не только возможность удовлетворять требования живущей рядом женщины…

Что делать: любовь – это два человека, два характера, два внутренних мира. Семья одна – но человека-то все равно два!

Увы, слишком часто мы с этим не считаемся. Достаточно терпимые в общении с соседями и сослуживцами, в семье становимся агрессивными и непримиримыми. Ну, представьте на минуту, что это не муж, а сосед нашей корреспондентки обожает подкидного «дурака». Конечно, не лучшее хобби, но пусть его играет! Пошли ему судьба козырного туза и полный отбой королей! Но в подкидного играет муж, и это решительно меняет дело. Ведь Л. семь лет помнит, как он однажды играл с братом. Вдумайтесь – семь лет!

А теперь попробуем понять позицию мужа. Подкидной – мелочь, чушь. Еще какая чушь! Но тем обиднее. Не жена, а домашний деспот. К тому же уступи – и окажешься подкаблучником в глазах родного брата…

В результате «дурак» оказывается пробой сил, поднимается на принципиальную высоту. Отступать нельзя! «Дурак» становится как бы знаменем, гордым символом освобождения. Уходя к соседям играть в подкидного, муж значителен и трагичен, как Галилей перед инквизицией. А все-таки она вертится!

Да, в такой обстановке – не до любви. Вслушайтесь в интонацию Л. – даже фраза о том, что муж ее любит, звучит раздраженно и идет как бы в развитие скандала: «Но попробуйте ему скажите, что он меня не любит!»

Любовь – маленькое, но сложно устроенное государство. Тут возможны всякие формы отношений. И демократия, и анархия, и просвещенный абсолютизм, и даже, к сожалению, деспотия. Но – при одном условии: если форма эта принята добровольно. Нет ничего печальней и безнадежней, чем долгая, изматывающая борьба за власть.

Видимо, «в самом деле» Л. одержала победу. Ну и что – счастлива она? Тут как в знаменитой книжке Хемингуэя: победитель не получает ничего…

Многих из нас сбивает с толку первый, «медовый» период знакомства. Потом начинаются разочарования:

«Ведь когда ухаживал…»

«Раньше-то все понимала…»

Вот ведь какие лицемеры!

Но жалобы неправомерны – никто не притворялся и не врал.

В начальную, самую праздничную пору любви каждый из нас с удовольствием подчиняется капризам любимого существа, искренне и вдохновенно играет в раба. Счет обидам еще не начат, вопрос «Кто кого?» пока не стоит. Мы уступаем друг другу радостно, как уступаем ребенку в беге наперегонки.

Но ссора, другая – и кончился праздник. А в будни уже не до игры.

И вот каждый обиженно и скандально требует то, что ему недодано…

А ведь любовь – это когда я забочусь о тебе, а ты обо мне. Любовь – не для эгоцентриков…

Помню, еще в школе, в пионерском лагере, мы ходили в поход. Ночь выпала холодная, а у нас было по одеялу на двоих. Оказалось – не так уж страшно: проверь, укрыт ли сосед, укройся сам и спи в свое удовольствие.

Но двое мальчишек встали утром измученные и продрогшие. Оба оказались эгоцентриками: каждый и во сне тянул одеяло на себя…

***

Ленеслав из Архангельска – человек с явной литературной одаренностью. Его письмо – просто гимн любви: «…если придет любовь – зеленая улица ей, пускай я растворюсь в ней, так как нет ничего прекрасней этого священного чувства, этого одновременного удара двух сердец, бьющихся в налаженном и устроенном ритме».

Стиль письма, рваный график жизни, крайности биографии рисуют образ веселого и щедрого язычника, живущего открытыми, сильными страстями. Каждую из своих женщин он вспоминает хорошо, а это само по себе вызывает уважение: тоскливей всего, когда на развалинах любви начинается яростная дележка кастрюль или обид.

Но лично мне в письме Ленеслава чего-то не хватает. Может, эпилога каждой истории, коротенькой строчки: а что с этой женщиной сейчас?

От Гали убежал в тундру, на берег реки. Все. Конец воспоминанию.

Валю, «голубую кровь», ждал, но она не приехала.

Юлю уступил мужу.

Анну оставил, не выдержав ее «пристрастия к зеленому змию», «начавшейся агонии»…

Я не моралист, я писатель, и прекрасно знаю, что жизнь складывается по-всякому. Только ханжи уверяют, что ее нетрудно выстроить по заранее утвержденным образцам. Не зря мудрый народ куда чаще поет о разлуке и любовной беде, чем о супружеском благополучии.

Но в том-то и глубина любви, что ее не обрывает разлука – даже постоянная, без всякой надежды на встречу. Любовь надолго переживает так называемый «роман», а порой живет и без него.

Кем была для Петрарки Лаура? Даже руки ее ни разу не коснулся.

Любовь – это не «Будь счастлив со мной». Это – просто «Будь счастлив». Без всяких дополнительных условий. Как в, может быть, лучших строчках Пушкина:

Я вас любил так искренне, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

Пожалуй, не будет большой натяжкой сказать, что любовь, ко всему прочему, еще и добровольно взятая на себя ответственность за судьбу другого.

Когда жены декабристов через всю Россию ехали в Сибирь к мужьям, у некоторых из них период романтической страсти уже кончился. Но ответственность за судьбу любимого человека осталась…

Что теперь с вашими женщинами, Ленеслав? Радуются? Страдают? Нуждаются в помощи? Почему в вашем письме об этом – ни строки?

Ответственность делает нашу жизнь тяжелей, но и богаче. Без нее наша «память сердца» становится не домом, где живут любимые, а шкафом, где выставлена коллекция собственных ощущений…

Откровенно говоря, меня лично к автору письма располагают не его декларации о необходимости самопознания, не красочное описание лёта гусей, не цитата из Межелайтиса, а простая человеческая фраза о короткой жизни с безрассудной, бесшабашной женщиной:

«Постарел я на десять лет…»

***

Показал эти письма молоденькой чертежнице и попросил высказаться. Мнение, ощущение – что хочет. Без всяких наводящих вопросов. Как говорят люди интеллигентные – «от фонаря».

Девушка прочла, минут пять молчала, а затем высказала мысль, для меня предельно неожиданную, а для ее восемнадцати лет – прямо фантастическую. Глядя поверх моей головы, она задумчиво и откровенно произнесла:

– По-моему, им всем надо погрузиться в быт и любить друг друга.

Я опешил. То есть как – в быт? Зачем – в быт? Ведь известно, что любовь и быт – непримиримые враги, что именно об убийственный быт разбиваются одна за одной любовные лодки…

Я уже готов был обрушить на голову собеседницы все свои недоумения, но вдруг вспомнил, что во взглядах на любовь моя студентка не одинока – у нее есть, по крайней мере, один союзник, причем достаточно серьезный.

А именно – Лев Николаевич Толстой.

В самом деле, вспомните – в какой глубокий, непричесанный быт погрузил писатель любимейшую свою героиню Наташу Ростову. Уж ей ли он не желал счастья! Желал и настаивал в эпилоге романа, что Наташа счастлива, и не вне быта, не вопреки быту – именно в быту.

А чтобы мысль его нельзя было облегчить и пригладить, писатель, жестокий в поисках правды, выбрал самые беспощадные, самые натуралистические детали:

«Она дорожила обществом тех людей, к которым она, растрепанная, в халате, могла выйти большими шагами из детской с радостным лицом и показать пеленку с желтым вместо зеленого пятна, и выслушать утешения о том, что теперь ребенку гораздо лучше».

Вот какой быт – до пятен на пеленках!

Классики тоже не боги. Соглашаться с любым их утверждением не обязательно. Но задуматься всегда стоит.

Разве не говорим мы сами, что любовь проверяется в испытаниях? Не клянемся делить с любимым человеком все трудности? Не стараемся взять на себя большую часть его ноши?

А есть ли испытание сложнее, трудность суровее, ноша тяжелее, чем быт?

Так, может, в этом и заключается истинная проверка любви – не просто пройти рядом сквозь быт, но и сделать его тягости радостями?

Счастлив тот, кому хоть раз в жизни довелось услышать:

«Ненавижу мыть полы, но в твоей комнате…»

Или:

«Не люблю пилить дрова, но для твоей печи…»

Дрова обычные, и полы обычные. Только тряпка в руках – словно алый парус любви…

Не верьте сказке про Золушку – ее туфелька была обыкновенной, кожаной. Просто держал ее в руках влюбленный принц.

А все наши любимые ходят в хрустальных башмачках…

Слово, взгляд, прикосновение, память – все это прекрасно, без этого нет любви. Но разве не из быта соткана ее плоть, ее костяк и мышцы?

Вероятно, любовь, ограниченная бытом, бедна. Но любовь, боящаяся быта, ненадежна. И кто знает, какая картина больше достойна стать ее символом: она и он, обнявшиеся на набережной в лунную ночь, – или двое, неторопливо моющие посуду после позднего ужина? Женщина у кухонной раковины, мужчина рядом, с посудным полотенцем в руках.

…Ненавижу мыть посуду! Но для тебя…

***

Монтажник со стажем в один год спрашивает: «Ну а все-таки, что же это такое – любовь? Есть у нее какие-нибудь законы? Или, как поется в довольно глупой арии, „ее нельзя никак поймать“»?

Человеку девятнадцать, а его на теорию потянуло…

Впрочем, по-своему, пожалуй, прав: еще год или месяц – и все на свете теории будут для него бесполезны.

А парень, видимо, серьезный: ведь вон как походя щелкнул по носу за отсутствие интеллектуальности не кого-нибудь, а саму прославленную Кармен!

Ну, да ладно, бог с ним – у нас разговор не о споре…

А в самом деле, что же она такое – любовь?

Вечная «Терра инкогнита», земля неизвестная, где каждый новый житель планеты, хочет он того или не хочет, все равно первооткрыватель, поневоле Колумб?

Может, искусство, где все – по вдохновению?

Или все же наука, у которой свои законы и правила, своя система исследований и методика побед?

Пожалуй, и то, и другое, и третье.

Новичок, например, всегда Колумб. Откуда ему знать, что за горизонтом? Материк или мель, почет или кандалы, всемирная слава или смерть в нищете? Будущее для новичка закрыто. Увы – редко, почти случайно натыкается он на свой Сан-Сальвадор.

Старая поговорка: «Первая любовь всегда несчастна».

Современные экономисты в подобных случаях спокойно констатируют: «Плата за некомпетентность».

А дурак – тот Колумб до гроба. Безрассудный, слепой, смешной мореплаватель. Его десятый корабль идет ко дну, а он принимается строить одиннадцатый.

Ну не дурак ли?..

А вдохновение – оно и в любви великая вещь. Потому что человеческие отношения тоже подвластны творчеству. Ведь как часто беззаветная любовь становится взаимной! Повезло человеку? Ну уж нет. Сам, своими руками, слезами, терпеньем, самоотверженностью сотворил то, что хотел. Вот уж кого стоит уважать! Ведь это потрудней, чем дом построить.

«Алые паруса» – на мой взгляд, не лучшая вещь Грина. Но символ, заключенный в романтической повести, жизненно точен. Ведь не было этой любви. Но – стала. Выдумана, выношена, выждана и, главное, – понятна. Алые паруса на реях – просто знак понимания.

Молодцы эти двое – Ассоль и Грей!

Правда, у творческого вдохновения свои крайности. Большой артист и знаток человеческих характеров Вертинский пел и такое:

Мне не нужно женщину,

Мне нужна лишь тема,

Чтобы в сердце вспыхнувшем

Зазвенел напев.

Я могу из падали

Создавать поэмы,

Я привык из горничных

Делать королев.

Хотя, может, это и не крайность? Может, просто завидная творческая способность любое человеческое существо поворачивать к себе лучшей стороной, действительно достойной любви? В конце концов, разве не этим занимается русская литература вот уже полтора века – с тех пор, как Пушкин разглядел в забитом, униженном станционном смотрителе ранимую и гордую человеческую душу?..

Наверное, романтики обидятся, но любовь, увы, может восприниматься и как наука. Не только «наука страсти нежной, которую воспел Назон», но и нечто попроще, нечто сугубо житейское, на уровне начальной арифметики.

Грустно, но факт. Изучив несложные приемы и методы, вполне можно привлечь внимание, вызвать страсть, ревность, можно дать, отнять и вновь дать надежду. Порой удается довольно долго держать в руках простодушную жертву, ловко управляя ее душевными порывами.

Эйнштейны тут не нужны, счет идет в пределах десятка. Как сесть, как встать, как не ответить на письмо, как одернуть юбку, как вовремя улыбнуться другому или обнять другую…

Человек, досконально освоивший эту кибернетику танцплощадок и посиделок, редко остается нелюбимым: в кого-нибудь да попадает шрапнельный заряд по приемчику собранного обаяния.

Нелюбимым не остается – зато живет нелюбящим. Еще неизвестно, что страшней. Паршивая штука – всю жизнь держать в наморднике собственную душу.

Но и это еще не все. Человеку, оказывается, мало быть просто любящим и любимым. Ему позарез необходимо быть понятым!

Ну скажите, что не хватало пушкинскому самозванцу? Чуть-чуть терпения – и получил бы сразу и корону, и Марину. Но что власть над страной и красавицей! Отрепьеву, умному, хитрому, азартному и не трусу, хотелось кое-чего посущественней: чтобы женщина поняла. Во имя этого – риск всем достигнутым. Во имя этого великая сцена у фонтана.

Говорят, Наполеон в молодости так страдал от женского непонимания, что потом всю жизнь мстил слабому полу по-мальчишески зло и изощренно. Даже жениться вместо себя послал подчиненного с доверенностью, маршала Бертье…

Так что же такое любовь?

Наука?

Искусство?

Колумбова тропа на воде?

Дело не в формулировках. Дело в жизненных дорогах, которые каждый выбирает для себя.

Какой путь безопасней – это, наверное, можно высчитать. Ну а кто проживет ярче и богаче…

Говорят, первая любовь всегда несчастна. Вы согласны выбросить ее из головы во имя пятой или седьмой, вполне благополучной?

Загадочное племя неформалов

Проблема контакта

Человечество, по сути, глубоко провинциально: мы привыкли отсчитывать мир от своего Урюпинска или Крыжополя. Сейчас вот грезим инопланетянами, ждем гостей из далеких миров, очень серьезно обсуждаем проблему контакта – верней, Контакта с заглавной буквы. Научная фантастика идет просто косяком. И везде, хоть в книге, хоть в кино, проблема решается однотипно: вылезло из огромной тарелки симпатичное чудовище в скафандре, задало случившемуся поблизости почтальону дяде Васе вопрос на непонятном наречии, дядя Вася возразил по-нашенски, а затем в ранце инопланетянина что-то хрустнуло, пискнуло, хрюкнуло (компьютер заработал!), и гость тоже заговорил по-нашенски, да еще с приятным крыжопольским акцентом. И правильно: хочет Контакта – пусть выражается понятно. То есть как мы.

В общем-то, проблема встречи делегации в скафандрах меня волнует во вторую очередь. А в первую тревожит контакт – Контакт! – иной…

Если судить по периодической печати – а она довольно точно улавливает потребность читателя, – наиболее популярный круг тем связан нынче с молодежью. Статьи о металлистах и люберах, юных наркоманах и рокерах просто из рук рвут, а валютные проститутки занимают на страницах прессы место не менее почетное, чем в более спокойные времена передовые доярки. Молодежной модой телевидение приправляет скучноватые передачи, как жесткое мясо шашлычным соусом. Молодежный жаргон проникает в быт интеллектуалов: вечерами серьезные социологи спешат на тусовку, чтобы там за чашкой чая обсудить тусовки молодежи. Неологизм «неформал» прочно вошел в устную речь и быстро внедряется в письменную. Да и в моей почте было все больше писем с одним, по сути, вопросом: что нынче за молодежь, чего они хотят, почему такие? И – как с ними разговаривать?

Увы, мы можем знать молодежь или не знать, понимать или не понимать, это, как говорится, ваши сложности, но разговора с нею не избежать. Везде – дома и на улице, в цехе и аудитории, в магазине и на пляже возникает множество ситуаций, когда интересы поколений так или иначе сталкиваются. Тут и необходим если не общий взгляд на вещи, то хотя бы общий, обоим собеседникам понятный язык. Проблема контакта. Контакта.

Активный пассив

А ведь совсем недавно все было так спокойно и хорошо, главное – ясно. Вот вам комсомол, передовой отряд, вот сплотившаяся вокруг него активная, сознательная молодежь, большая часть юношества, пока еще недоохваченная нашим влиянием. И как с этой болотистой категорией обращаться, тоже было ясно: по-дружески, терпеливо вовлекать в общественную жизнь, изобретательней проводить лекции и политинформации, помогать им, отсталым, заполнить пустоту своего существования яркими, интересными делами…

И вдруг – словно граната взорвалась, брызнув в толпу жаркими, опасными, непонятной формы осколками. Что случилось, где, кого, почему? Суета, тревога, растерянность…

Стоило снять с очков защитные фильтры, а с общественного мнения ограничительную узду, и оказалось, что болото вовсе не болото, что именно «пассив» наиболее самостоятелен и социально активен, что жизнь его вовсе не пуста, а, наоборот, заполнена нестандартными, трудными, рискованными и потому особо привлекательными делами. Выяснилось, что инертная, неорганизованная часть молодежи на самом деле прекрасно организована, сплочена и руководима – вот только сплочена не вокруг тех, кому из года в год, исправно или неисправно, но все же платят комсомольские взносы.

Кстати, поговорка, восходящая к классическим строчкам, нынче как бы изменила направление: сегодня комсомол, задрав штаны, бежит за неформалами, уговаривает работать вместе, предлагает помещения, деньги, помощь и защиту. Однако неформалы ко всем этим в основном искренним и бескорыстным призывам относятся прохладно (вот тут – инертны!). Ибо, как правило (еще одна неожиданность), в жизни они совсем неплохо устроены: и кровом обеспечены, и не нищие, и великолепно защищены, и сами при желании могут кому угодно помочь – хоть бы и комсомолу. Вот только желание это возникает предельно редко. Да и – в чем помочь-то? Помогать можно только в конкретном деле. А много ли таких дел у комсомола? Роль всеобщего помощника, не имеющего ни реальных прав, ни реальных обязанностей, ни, в силу этого, реальной ответственности, не тяжела, но и не слишком уважаема.

А неформалы, хороши они или плохи, умны или глупы, образованны или невежественны – по крайней мере, самостоятельны. И умны по своей воле, и глупы не по приказу.

Говорят, у них нет ни целей, ни идеалов. Сомнительное утверждение! Люди без цели не станут ли годами собираться вместе чуть ли не ежедневно? А цель предполагает хоть какой-то, но идеал – хотя бы просто наилучший вариант собственного будущего.

Другое дело, что эти цели и идеалы могут не совпадать с нашими, а то и впрямую противоречить им. Кстати, именно в этом сплошь и рядом обвиняют неформалов раздраженные взрослые, настаивающие, что все свои загадочные группы подростки создали по прямым указаниям Би-би-си и «Немецкой волны». Разумеется, на таком уровне мышления никакой контакт не получается, если не считать контактом обмен взаимными оскорблениями.

Так что же это за странное массовое явление? Что за организованный хаос? Как нам, взрослым, понять собственных детей?

В духе нашей же научной фантастики мы все ждем, что вот сейчас что-то хрустнет, пискнет, хрюкнет, сработает некий внутренний компьютер, и странные молодые люди заговорят точно по-нашенски, причем непременно с крыжопольским акцентом. И все станет ясно: где недовоспитали, где перебаловали, какую гайку ослабить, а какую подкрутить.

Боюсь, ожидания эти напрасны. Не заговорят. Ибо, во-первых, мало нуждаются в нашем понимании (иногда наоборот, заинтересованы в непонимании), во-вторых, сами не столь уж хорошо понимают себя, а в третьих, слишком часто не понимают нас: мы гадаем, что их тянет на тусовку, а они – что нас влечет на собрание.

Нет, расчет на хрюканье в компьютере чересчур оптимистичен. Наши юные инопланетяне осваивать крыжопольский акцент не станут. Придется самим разбираться в их языке.

А разобраться необходимо. Ведь даже не понимая молодежь, не видя ее цели, ее трудности, мы все равно ее учим, в меру своей удачливости воспитываем, вообще пытаемся ею руководить. Иначе нельзя, социальное положение обязывает – как-никак отцы. Но можно ли вести машину, не видя дороги? Тут можно таких дров наломать…

Ну и что?

О неформалах известно довольно много. Известно, как стригутся, как одеваются, что поют и танцуют, какую музыку предпочитают и еще всякое разное. И облик их, и манеры, и танцы вызывают порой просто шок. И тянет предположить, что у людей, одетых и стриженных до такой степени не так, и все прочее должно быть тоже предельно не так. И по-человечески я могу понять коллегу, который требует пресечь рок-музыку, ибо она якобы толкает молодежь к бездуховности, наркомании и свободной любви.

Но предположить наличие связи еще не значит ее доказать.

В любой из наших столиц, в городах-миллионниках, в портах, на курортах, в областных центрах молодежная толпа ярка, необычна и разнолика. Но даже в этой толпе выделяются необычностью группы парней и девушек, порой едва переступивших подростковый возраст, порой уже вошедших в зрелость. Попробуем всмотреться в них без предвзятости, учитывая только факты и отстраняя домыслы.

Вот идет парень лет двадцати, на шее у него цепочка белого металла, на куртке заклепки, а в правом ухе серьга. О чем это говорит? Если опираться на одни лишь факты, только о том, что на шее у него цепочка, на куртке заклепки, а в правом ухе серьга.

Нелепость, уродство, вызов? Не знаю. Может быть.

Но навстречу ему идет женщина лет сорока, почтенная во всех отношениях, мать семейства, член месткома и даже председатель кассы взаимопомощи. Разве придет вам в голову шальная идея объявить ее наркоманкой и жрицей свободной любви? А ведь у нее на шее тоже цепочка, да еще из желтого металла, а на блузке крупная брошь, а в ушах даже не одна, а целых две серьги!

Вот торопится в автобус миловидная девушка, стриженная почти «под ноль». Зачем? С какой стати? Что она этим хочет сказать?

Не знаю. Но вижу, как поблизости пересекает улицу колонка солдат, и каждый стрижен не почти, а вовсе «под ноль». Понимаю, у них на то есть причины. Но, может, и у нее есть причины?

Непривычное пугает. Когда почтенный гражданин, проходя по бульвару, видит на одной скамейке шестерых или восьмерых молодых людей, у каждого из которых на запястье нитка с бисером, он невольно убыстряет шаг: уж не затевают ли чего? Почему же его не страшат десять незнакомцев – у каждого на шее галстук! – которые закрываются на два часа в кабинете и велят никого не пускать? Уж эти-то точно что-то затевают!

Я не оправдываю крайности моды и не осуждаю их. Я просто предлагаю на них не сосредоточиваться. Ведь, уткнувшись глазом в блестящие заклепки или двухцветные волосы, можно проглядеть нечто гораздо более интересное, странное и значительное. Серьга в ухе? Да, серьга в ухе. Ну и что?

Конечно, иногда в пестром мире неформалов происходят события, далеко не забавные: то скандал, то драка, то кое-что совсем уж страшное.

Недавно позвонила знакомая журналистка из республиканской столицы и рассказала о жутковатой истории, случившейся в их красивом и культурном городе. Раскрыто преступление, вернее, цепь преступлений, совершенных группой «металлистов», в основном ребят из ПТУ. Парни изнасиловали девушек. Технология мероприятия была по-современному проста: знакомство на улице, предложение съездить за город послушать музыку и повеселиться, короткое путешествие в ближние окрестности на чью-то дачу, стакан-другой для настроения – а дальше собственно «веселье», существенно выходившее за рамки предварительной договоренности.

Поскольку речь сейчас о преступниках, а о не жертвах, не будем задавать вопрос, почему юные красавицы так легко соглашались прямо в вечер знакомства на романтический загородный вояж. Хотя одна деталь в какой-то степени может послужить им извинением: и знакомились с будущими потерпевшими, и предлагали путешествие с музыкой и весельем не парни, а девушки: девушки из той же «металлической» компании.

Обо всем этом кошмаре город только и говорит. Особых расхождений в оценках не наблюдается. Моя знакомая, которой журналистское удостоверение открыло двери следственной тюрьмы, солидарна с подавляющим большинством: дикарская музыка будит в человеке дикаря.

Полный невежда в сфере современных ритмов, я охотно принял бы это объяснение, такое простое и удобное. Увы, мешает другая история, происшедшая давно, лет двадцать с лишним назад.

Тогда я приехал в Покров, в воспитательную колонию, где за колючей оградой учились, работали, занимались в самодеятельности и с песней маршировали строем девчонки от четырнадцати до восемнадцати лет: и охотницы до чужого имущества, и хулиганки, и юные магдалины, уже познавшие все разновидности и группового и корыстного секса. Там я, в частности, познакомился со стеснительной девушкой лет пятнадцати из большого уральского города. Спросил, за что попала. Покраснев, она ответила, что плохо себя вела. А заместитель начальника колонии сказал мне:

– Вы ее личное дело почитайте. Просто Мопассан!

Я прочитал. Оказалось, что скромненькая девочка была в банде подростков от тринадцати до семнадцати лет – а руководила бандой тоже девушка, но постарше, лет восемнадцати. Любимым развлечением компании как раз и было заманивать в глухое место чужих девчонок и отдавать на забаву своим парням. Причем, повторяю, происходило это в начале шестидесятых, когда о рок-металле и слышно не было, а злонамеренные радиоволны перехватывались в эфире мощным улюлюканьем глушилок.

Наверное, в каждом человеке есть жестокость, угрожающая ближнему, и совесть, оберегающая его. Не стану гадать, почему злое начало время от времени берет верх – на анализ этой проблемы надо положить жизнь, и то без всякой гарантии на успех. Но выводить преступление целиком из музыкальных пристрастий нескольких подонков – это ведь тоже жестокость, ибо попутно мы шельмуем сотни и сотни ни в чем не повинных людей. Вероятно, любая случайность достойна анализа, но без всяких оснований объявлять ее закономерностью – недостойно. Когда бухгалтер в поволжской деревне топором убивает тещу, мы ведь не говорим, что его до этого довела бухгалтерия…

Три вопроса

Явление современных неформалов ставит перед нами целый ряд парадоксальных проблем. Вопросов, на которые, даже крепко подумав, непросто ответить.

В последние десятилетия в сфере потребления и организованного досуга бесспорно лидерство женщин. Тут даже исследований проводить не надо: загляните в театральный зал или в обувной отдел универмага. В пансионатах, домах отдыха, даже на турбазах женщины составляют стойкое и если не подавляющее, то сильно превосходящее большинство. Да и на дискотеках куда заметнее лучшая половина юного человечества.

А вот во всех неформальных группах, как в ордах древних кочевых завоевателей, полная и безоговорочная гегемония мужчин. Конечно, и девушки присоединяются к движению, но позже – их место в обозе, у котлов. Они напоминают не столько добровольных спутниц, сколько полонянок, захваченных в разоренных городах, торопливо и невнимательно рассованных по походным гаремам и увлеченных чужим порывом, цель которого им непонятна, а направление неизвестно.

Мужская гегемония – почему?

Еще вопрос. Как бы энергично ни заявляло себя новое течение, какими бы привлекательными атрибутами ни обладало, как быстро ни завоевывало бы массовых сторонников, вершинный его период невелик: два-три года. А там уже новое воинство выходит на жизненное ристалище.

Конечно же, все течет, все изменяется – но почему так быстро? Чем объяснить эту калейдоскопичность? По какой причине, шумно отработав свои два-три раунда, покидают ринг общественного внимания сперва хиппи, потом футбольные фанаты, центровые ребята, каратисты, панки… Почему металлисты, при мощной музыкальной поддержке стремительно прорвавшиеся к центральной арене, уже теснятся брейкерами, а у тех за спиной исподволь набирает вес и влияние пока еще замкнутая и потому особо таинственная «система»?