Текст книги "Странности любви"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

Соавторы: Любовь Ямская,Валентина Дорошенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Спроси гида, до которого здесь магазины работают, – наклонилась к Вонави его жена.

Он продолжал сидеть, прикрыв глаза.

– Спроси, – повторяла громче.

Аркадий Аркадьевич толкнул ее коленкой, и мадам Вонави умолкла.

– Прости, ангел мой, – с некоторым запозданием покаялся Аркадий Аркадьевич.

Таня очень живо представила: ее, уже состарившуюся, с дряблой шеей, прикрытой шелковым шарфом, кто-то нежно берет за руку и дряхлым голосом произносит: "Прости, ангел мой". Мой ангел… Да нынешняя молодежь и слов-то таких не знает! "Ну, ты, мать!" или еще лучше: "Телка".

У гостиницы Таня, пропустив туристов, вышла последней, убедившись, что в автобусе никто не забыл вещей.

Калинин терпеливо ждал у подножки, подал руку. Таня смутилась, а Михаил Ильич, воспользовавшись заминкой, поднес ее руку к – губам и церемонно поцеловал.

Таня, выйдя из автобуса, задрала голову.

– "Вопросов есть?" – шутливо спародировал Калинин. И, догадавшись, что именно она ищет на небе, вздохнул: – К сожалению, тучи. Ничего не видно – ни Креста, ни других звезд. Кроме…

И слегка пожал Танину руку.

В ярко освещенном вестибюле сновали юркие носильщики, подстерегая западных иностранцев – с наших туристов, они знали, "бакшиш" не сорвешь. Несколько человек из московской группы еще ожидали у лифта, остальные уже поднялись наверх. Таня стояла у ступенек, вдыхая теплый декабрьский воздух. Идти в гостиницу почему-то не хотелось.

– Зима, а тепло, как у нас в мае, верно? – словно прочел ее мысли Калинин. – "Зимний вечер в Египте". Неплохое название, как вы считаете, Танюша? Красивое у вас имя! Татьяна Ларина. Вы мне очень напоминаете мою первую девушку. Ее тоже звали Таня. У нее были такие же красивые…

– Не слушайте этого старого ловеласа, Танечка! – услышала сзади громкий смех. – Эти комплименты он говорил еще моей бабушке. Пошли, старик, мне надо с тобой посоветоваться.

Вонави, держа одной рукой жену за локоть, подхватил под руку смутившегося Калинина.

– Ой, мне тоже надо с вами посоветоваться, – спохватилась Таня. – Насчет встречи с египетскими писателями. Завтра придет представитель из консульства, надо уточнить дату.

– А нужна ли нам эта встреча? – Вонави посмотрел на Калинина. – Думаю, наши египетские коллеги тоже не сильно на нее рвутся.

– Верно, – оживился Михаил Ильич. – Программа и без того напряженная, личного времени почти нет. Надо ведь и магазинам отдать должное. Местные лавочки ве-есьма любопытны. Может, вместе туда заглянем, Танюша?

Калинин улыбнулся ей одними глазами. Он выглядел усталым, и Таня подумала: в самом деле, зачем им эта встреча? Пусть отдохнут. Да и магазины на последний день оставлять не следует.

Интересно, думала Таня, что Калинин выберет для своей жены? Наверняка захочет привезти что-нибудь необычное, с местным колоритом. А в ответ получит теплый взгляд, улыбку, любовь и взаимопонимание…

Когда экскурсии заканчивались, Калинин подзывал Таню на сиденье рядом с ним – специально занимал. И пока автобус мчал к гостинице, они говорили. Таню подкупала его сдержанная, ненавязчивая манера. "С ним уйдет то немногое, что досталось нашей нации в наследство от старой интеллигенции", – вспомнила, глядя в увеличенные стеклами глаза Калинина, прочитанную в старинной книге фразу.

– О чем вы пишете? – спросила она как-то Калинина. – У вас есть что-нибудь с собой? Дайте почитать.

Калинин покачал головой: нет, с собой он ничего не взял. Впрочем… Покопавшись в карманах, нашел сложенную в несколько раз газетную полоску. "Чуть на самокрутки не пустил, – пошутил. – Последняя публикация. Взгляните, если интересно…"

Это был очерк об Урале, об истории края, начиная с петровских времен – демидовские заводы, каторжный труд крепостных, жизнь холопов, людей "подлого сословья", клетские избы, бараки. И другая жизнь, новая архитектура городов, построенных бывшими "работными людьми", наплевательское отношение местных властей к памятникам старины, гибель традиции, рассуждение о нравственности. Язык сочный, колоритный. Тане особенно понравился диалог автора с местной старушкой у разрушенной церкви. "Сами повинны, сынок, сами! Никто с нас кресты не сдирал и храмы за нас не порушал – сами! – убеждала старушка. – Креста на нас нет…"

Таня попросила Калинина подарить ей газету – хотела прочесть очерк еще раз, не торопясь.

Убирая газету в сумку, заметила на обратной стороне фотографию: здоровый парень в белом халате, из-под которого просматривалась форменная гимнастерка, держал в руках упитанного поросенка. Улыбался, почесывая его за ухом, а он блаженно щурил свои свинячьи глазки. Подпись под фотографией гласила: "Ах, какое это было сало!" Фотокорреспондент Л. Форин. Как следовало из его короткой заметки, рекламировалось подсобное хозяйство какой-то воинской части: "Сами готовили, – с гордостью ответил руководитель округа, – солдаты сами за хрюшками ухаживают…"

– Повеселились? – усмехнулся Калинин, заметив Танино удивление. И, кивнув на противоположный ряд кресел, разъяснил: – Вон он, автор, Лева Форин.

– Наш Лева? – не поверила Таня, обернувшись на Леву, который тихо улыбался своим мыслям на заднем сиденье, с неизменной корреспондентской сумкой на коленях. – Тот самый Л. Форин? Именно он подложил такую большую свинью нашим Вооруженным Силам?

– Думаете, он специально? Показать новую нравственность бывшего "подлого сословия"?

Калинин пожал плечами:

– Боюсь, Танюша, вы видите больше, чем сам автор.

В следующий раз Таня подсела к "молодым" – выяснить у Льва Форина, специально ли он поместил свой двусмысленный снимок на обратной стороне калининского очерка или нет.

Лев только улыбнулся и промолчал. Зато другие на нее набросились:

– Вы, Танечка, уделяете слишком много времени метру Калинину! Не верьте этому старому демагогу! Его поколение себя дискредитировало всей своей жизнью. Держитесь лучше нас, молодых, не прогадаете.

– И чем он только вас обворожил, Танечка? Уж не своим ли серебром? – и лукавый взгляд, и поглаживание воображаемой бородки. – А может, своим латунным золотом? – и рука скользит к воображаемой медали на лацкане пиджака.

– Зачем обижаете хорошего человека? – вступился за Таню Форин. И, открыв свою корреспондентскую сумку, достал оттуда конфету "Белочка", угостил: память о Родине.

– Спасибо. А я думала, у вас там аппаратура. Вы не снимаете Каир?

– Хоть тут отдохну от съемок, Танечка…

Форин снова ушел в себя, забыв про Таню, и она тихонько поднялась, пересела к Калинину.

– О чем это они вам напевали? – поинтересовался Михаил Ильич. И, угадав, откуда ветер дует, вздохнул: – Ох, уж эти мне молодые! Давно за сорок, а они все еще в литературных мальчиках бегают. Мускулов много, а мастерства – кот наплакал. Вот и шумят: свергают, топчут… Борцы, называются! А в конечном счете борются за собственное место, за льготы, которые дает членский билет. Вы не представляете, Танюша, какая сейчас идет грызня в Союзе писателей…

Калинин принялся рассказывать о литературной грызне, о новых "западниках" и старых "славянофилах", "русофобах" и всех остальных… Таня не всегда улавливала суть – уж больно сложен литературный процесс… Одно поняла: борются в основном те, кого не печатают. Те, кто "в струе", в драки особо не лезут.

– Нового, Танюша, человечество уже изобрести не может. Так, модификации прежних моделей… Знаете, как изменилась простая формула "ты – мне, я – тебе"? Ты – мне, я – ему, а уже он – тебе.

– Разве и в литературе есть рэкет?

– У вас быстрая реакция, Танюша, – похвалил Калинин. – Не хотите попробовать свои силы в литературе? У меня как раз освободилось место литсекретаря…

Таня хотела спросить, что делает литсекретарь, но постеснялась.

А между тем вокруг кипела торговая жизнь. Времени на магазины правда не оставалось: программа напряженная, заканчиваются поездки поздно, и большинство магазинов уже закрыто. Но мелкие лавчонки торгуют вовсю, зазывалы чуть не за руку хватают, затаскивают вовнутрь. От их криков, мельтешения красочных витрин, яркого света – рябит в глазах, закладывает уши.

Как-то небольшой группой они возвращались в гостиницу через центр пешком. Со всех сторон неслись зазывные крики – на английском, французском, итальянском:

– Скарабей, сеньора, скарабей!

– Пирамидас, пирамидас, мадам!

– Папирус, сэр, сувенире…

Таня задержалась у небольшого лотка с раскрашенными свитками папируса – оригинальный сувенир, а главное – дешевый. Лев Форин тоже протиснулся к лотку, Калинин прикрывал тыл. Торговец перевел взгляд с Тани на Форина, глянул на их пыльную обувь, снова на лица и вдруг обрадованно забормотал: "Русский? Русский? Икра? Водка? Шампань? О-о, бизнес, чейндж, чейндж", – показывал поочередно на свой товар и на Левину сумку.

Странно они тут английское "чейндж" понимают, усмехнулась Таня, отходя от лавки.

– Здесь это значит – безденежный обмен, товар на товар. Чейндж, одним словом. У наших-то где валюта? Вот и шуруют вовсю. Унизительно, говорите? А мы привыкли к этому. Раз унизишься, зато на несколько лет себя обеспечишь. И детишек, самое главное… Ой, да какие там сливки, Танечка! Ни сливок, ни молока не осталось, не видите, что ли?

Таня остановилась, молча уставилась на Форина.

– Шампань, водка? – подскочил к ним какой-то торговец.

– Нет! – резко ответила Таня, отходя от грязно одетого торговца.

– И до чего же чисто русские слова выговаривают! Где только научились?

– Не догадываетесь? – усмехнулся Форин и стал перечислять, загибая пальцы: – Асуанская ГЭС, Суэцкий канал, строительство разных комплексов… Короче, крепко наши ребятки тут поработали, поднатаскали местных в русском. Да и сами кой-чему поднаучились. "Чейндж", "бизнес" тоже без акцента произносят, заметили?

Таня улыбнулась: эти слова, легко усвоенные их группой, воспринимались всеми как синонимы.

– Кстати, – доверительно наклонился к ней Форин, – на наши простые карандаши тут можно выменять вполне приличные вещи. Те же папирусы, например. Прекрасный сувенир!..

Началось все неожиданно, перед самым отъездом из Каира. Вонави вдруг подумал, что два дня на Асуан – слишком много, одного вполне хватит. Свою мысль высказал резко: "Что там смотреть? Плотину? Я ее видел, еще когда строилась. Лучше уж этот день отдать Луксору". Группа дружно поддержала:

– Конечно, на Луксор!

За полдня там ничего и не посмотришь. Не видеть Луксора – не видеть Египта. Стали требовать, чтобы Таня и Мухаммед связались с консульством, вызвали представителя фирмы и заменили программу с Асуана на Луксор.

Таня, конечно, растерялась. Что это, костяшки на счетах – взять и перебросить! Должны же понимать, что все заранее договорено, оплачено – и еда, и обслуживание, и транспорт. А главное – гостиницы. Знают же, какие бешеные деньги они тут стоят и как загодя бронируются. И вообще, за такое самоуправство в два счета с работы вылетишь…

"Ничего не бойтесь, Танюша, – словно бы прочтя ее мысли, успокаивал Калинин. – Мы – с вами. Флаг Союза писателей в руки – и вперед!"

Таня поняла: писатели защитят. И в самом деле, зачем им Асуан, что там интересного. А вот Луксор… И развила бурную деятельность: связалась с консульством, с фирмой, объясняла, доказывала: "Эта группа особая, им Луксор просто необходим, они писать про него будут" – и так далее. Правдами-неправдами, включая личное обаяние, выбила этот лишний день. Фирма обещала устроить и транспорт, и экскурсию, и гостиницу.

В Луксоре выяснилось, что фирма гостиницей не обеспечила. То есть по количеству мест – да, а по количеству номеров – нет. Группе выделили всего два двухместных номера-люкса, а остальные – трех и четырехместные. Это значит – по две семьи или одна семейная пара плюс кто-то из "неженатых". И тщетно Таня ругалась с администрацией отеля, требуя соответствующие номера. Но номеров не было. Мухаммед убеждал Таню брать то, что дают – через час и этого может не быть, и кивал в сторону ожидающих в вестибюле туристов, нахлынувших в Луксор на уик-энд. Таня кипятилась, доказывала, стараясь не слишком кричать, – и в гневе, как говорил Калинин, человек должен выглядеть достойно. Но получилось плохо: голос ее не слушался, то и дело срываясь на крикливые ноты. "Это же не простая публика – писатели и журналисты. У них друзья во всем мире. Так прославят ваш отель, что сюда никто не приедет!.."

Администраторы вежливо улыбались: мы тут ни при чем. Фирма должна была заказать заранее. И Таня поняла, что дальнейшее сопротивление бесполезно: Мухаммед уже несколько раз звонил в Каир, пытался связаться с представителем фирмы тут, в Луксоре, но никого не застал: суббота.

Забрала ключи – и к группе. Все ожидали ее в холле, кое-кто уже дремал в креслах, устав от дороги.

Вонави, входивший под руку с Калининым в отель – дышали свежим воздухом, – шутливо окликнул ее:

– Танюша, вопросов есть?

– Есть, к сожалению. И очень серьезный. У нас два номера-люкс, а остальные спаренные. Как быть?

– Отдать люксы Калинину и мне, потому что он – лауреат Госпремии, а я его друг.

К ним уже подошли остальные. Узнав, в чем дело, проснулись и те, кто дремал в креслах. Поднялся шум.

– Расселяться по трое-четверо? Абсурд!

– Да что они в самом-то деле?! Оплачено за двухместное размещение, значит, не имеют права!

– Почему Мухаммед не вызвал представителя фирмы? Подать его сюда!

Таня объясняла: Мухаммед ни при чем, работники фирмы вне досягаемости, да и они вряд ли смогут что-то сделать сейчас: за лишний день в Луксоре приходится жертвовать удобствами.

– Но они обещали! – волновался Вонави. – Это же несолидно! Негостеприимно, в конце концов!

– Фирма, называется! – поддержал его Калинин. – Родня нашему Интуристу!

Вместе двинулись к хозяину гостиницы, прихватив Таню и Мухаммеда. Таня переводила с русского на английский, Мухаммед с английского на арабский, но хозяин все равно ничего не понимал: все номера заняты. И сколько ни кричи, возмущайся или грози обесславить на весь мир гостиницу вместе с ее хозяином, ответ один – ноу румз. Ледяной отказ, но с вежливой улыбкой.

На дворе – ночь, в вестибюле – уставшая, издерганная группа. Пришлось согласиться на то, что есть.

Да, но как распределять это "что есть"? Кому – люксы, а кому спать по трое-четверо! Предлагалось люксы разыграть, остальные – на добровольных началах. Другие возражали: люксы – на добровольных началах, самым пожилым парам: остальные разыграть или разобрать "полюбовно", в четырехместные – по две пары, в трех – по одной плюс кого-нибудь из холостых. "Традиционный треугольник? – зло подкалывали третьи. – Кто ж добровольно согласится идти в общежитие? И пожилых у нас полгруппы, а люксов всего два. Нет, надо по-другому…"

– Верно, – согласился Вонави, – люксы – наиболее заслуженным писателям. Например, Калинину, как лауреату и…

– …вам, как его другу, верно?

Предложение Вонави, словно подземный толчок, привело в движение всю группу.

– Что значит "заслуженным"? Это по какой шкале?

– По золотой, надо думать, – предположил кто-то, обласкав ироническим взглядом лацкан калининского пиджака, украшенного желтой кругляшкой.

– Пусть уж при жизни на груди, чем на подушке впереди, – процитировал Вонави, защищая приятеля.

Но на него дружно набросились: что это вас так задело?

– Близкая тема.

– Хватит с нас дутых авторитетов!

– Почему это дутых? – возмутился Калинин, двинувшись в сторону говорящего. – Вы сами-то кто? Что вы такого создали? Кто вас читает?

– И после этого будет писать о гибели русской традиции…

– Вы бы хотели монополизировать это право?

– Товарищи, товарищи, давайте не отвлекаться!..

Таня стояла красная, время от времени поглядывая на Мухаммеда, говорившего с кем-то из администрации у регистрационного прилавка. Специально отвлекает их от разбушевавшейся русской стихии?

Разыгрывать решили все – и люксы, и простые номера. Таня вырвала из своего блокнота двойной листок в клеточку – чистой бумаги ни у кого не оказалось, аккуратно разорвала его по количеству комнат, стараясь, чтобы все листки были одинаковых размеров и формы.

Жеребьевка проходила нервно, Таня несколько раз лазила в сумку за валидолом – успокоить расстроенных, тех, у кого не люкс. Когда все закончилось, то оказалось, что двум парам жребиев не хватило. Они еще и не тянули, а шапка, в которую ссыпали скрученные бумажки с отметками, пуста. "Как же так? – растерялась Таня. – Я же ровно по числу ключей". Она нервно теребила подковку на шее – институтская привычка трогать в минуты душевного напряжения талисман крепко въелась в кровь.

Предположить, что кто-то, желая увеличить шанс на люкс, вытащил два номера, она, конечно, не могла. Значит, ошиблась, нарезая бумажки. Но ведь точно по числу ключей…

Пришлось бегать по номерам, искать свободные места – каждый, получив ключ, торопился уйти к себе.

Было неловко и стыдно стучать в каждый номер, ждать, пока откроют (многие уже легли), объяснять происшедшую накладку и канючить случайное лишнее место. А те четверо, внизу, конечно, нервничают, жены шипят на мужей, мужья бросают недобрые взгляды на Таню. С одной дамой случилась истерика – пришлось вызвать врача ("фирма оплатит").

Наконец всех разместила, вестибюль опустел. Таня тихо пробралась в свою комнату – четырехместный женский номер, разделась в темноте и, уткнувшись в подушку, тихо заплакала. Одна из женщин стонала во сне, другая громко всхлипывала. Потом всхлипы перешли в храп…

Уснула Таня только под утро. Когда она открыла глаза, в комнате никого, все кровати убраны. В окно вовсю ломилось солнце, в косых лучах весело мельтешили пылинки. Вскочила, стала одеваться. Жизнь прекрасна, плохое только сон.

Но нет, вчерашний вечер ей не приснился: из зеркала глядело бледное, осунувшееся лицо с припухшими веками и синяками под глазами. Лихорадка жеребьевки, накал страстей, ее беготня по этажам, от номера к номеру, в поисках места для двух пар – все было на самом деле.

Солнечный луч скользнул по зеркалу, стерев ее бледный отпечаток. Таня зажмурилась. "Ну и что? Ничего такого! Писатели народ эмоциональный, все естественно. Сегодня – интересная программа, дворцы, храм Луксора – все перетрется, забудется".

Мраморные блоки, величественные развалины, уходящие в небо колонны – лотосы… Неужели все это смог забитый раб?

Таня чувствовала себя придавленной громадами храмов и пирамид, голос ее звучал глухо, когда она переводила: "Мы с вами находимся на территории древних Фив… Это – аллея сфинксов, ведущая к храму… Второй пилон и двор были построены в правление Рамзеса II… За гипостилем следует святилище со статуями богов…"

Загипнотизированная зрелищем могучих сфинксов, статуями древних богов и фараонов, Таня не заметила, как растаяла ее группа. Из двадцати человек осталось три старушки, соседки по комнате и один пожилой журналист, прилежно следовавший за гидом с раскрытым блокнотом.

– А где остальные? – удивилась она.

– Кто где, – пожал плечами журналист. – Разошлись…

– Как "разошлись"? Куда? – Таня нащупала подковку на шее, машинально накрутила на палец цепочку. – У нас же еще Карнак… А Калинин, он – тоже?

И вдруг увидела его чуть в стороне, у высохшего бассейна – древние фараоны омывали здесь свои священные тела тысячи лет назад. Калинин стоял, прислонившись к могучей колонне, и молча изучал сухое дно древнего бассейна. Очки в золотой оправе пылали, отражая жгучее африканское солнце.

– Михаил Ильич! – бросилась к нему Таня. – Вы не ушли? Ой, как хорошо!..

– Цепочку порвете, – усмехнулся Калинин, переводя взгляд с бассейна на Танин палец.

– Ничего, она прочная. Это же не золото, подделка. Подковка – золотая, а цепочка – нет, – Таня почему-то покраснела.

Взгляд Михаила Ильича, сосредоточенный на ее шее, стал более пристальным. Таня покраснела еще больше.

– Надо торопиться: автобус уже ждет. У нас ведь еще Карнак…

– Карнаку придется обойтись без меня. Устал. Пройдусь по набережной – и на покой…

После экскурсии Таня пошла пешком через торговую часть города: купить сувениры. Времени-то – день-другой, и все, а она, кроме пары папирусов и гипсовой головки Нефертити, ничего не приобрела. А завтра – воскресенье, магазины в Каире будут закрыты. К тому же Форин прав: в провинции – дешевле. Что же купить матери, чтобы не дорого и солидно?

Чем больше темнело, тем ярче, сочнее проступали краски витрин. Чего тут только нет! И тряпье, и украшения – от дешевой бижутерии до серебра и злата. Рядом – восточные сладости, горы фруктов – финики, бананы, инжир. Тележки с горячими лепешками. Одна перевернулась, лепешки – веером по тротуару. Хозяин шустро их подобрал и, даже не сдув пыль, – снова на тележку (ничего, купят). Грязь и блеск витрин, роскошь и нищета – все вперемежку. Арабы и турки с кальяном, надменные туристы, тут же бывшие колонизаторы в шортах – брезгливо обходят сидящих на пыльном асфальте нищих. Старинные кабриолеты за вполне сносную цену или просто за сувенир везут туристов по достопримечательностям: между ними снуют иностранцы на велосипедах – за валюту можно себе позволить взять их напрокат. А вон и наши – Таня обрадованно устремилась навстречу, но они ее не заметили, прошли мимо. Дурацкий инстинкт стадности: не избавишься, как от неверного произношения.

Вонави, судя по всему, считает так же: сам стоит в стороне, возвышаясь над низкорослыми арабами, а жена в это время что-то горячо доказывает продавцу джинсовых "варенок". Явно хочется привезти сыну-студенту джинсовый костюм, а наличных денег – либо на куртку, либо на штаны…

Что же купить матери? Черт бы побрал это их изобилие! Когда нет выбора, и мучиться не надо, а тут… Глаза надолго прилипают к прилавкам. "Ледер, сеньора, ледер". Да, кожа здесь дешевая. Может, купить кожаную сумку – ею можно по очереди с матерью пользоваться. "Ледер, сеньора, ледер!"

Кажется, пересмотрела все изделия из кожи. Самые разные – и по форме, и по качеству, по цвету. Тут и гладкие, блестящие, и матовые, и тисненые, разноцветные: бежевые, голубые, синие, розовые – всех цветов радуги. А вот… Взгляд споткнулся и замер, упершись во что-то до боли знакомое. Объемная черная сумка-кофр, с какими ходят все фотокорреспонденты мира. Подняла глаза – так и есть: он, Форин. Что-то втолковывает владельцу лавки, перемежая английские слова с русскими: смущается, краснеет, запинаясь. Может, помочь?

Но Форин, преодолев смущение, уже построил довольно сносную фразу на английском: "Видите ли… дело в том, что денег нам дают мало, а вот русский сувенир…" – похлопал по корреспондентской суме. "О-о! Чейндж, чейндж, – сразу понял хозяин лавки. – Водка? Шампань, кавьяр?"

Боком Таня вышла из лавки – Форин, слава богу, ее не заметил. Вспомнила его грустное, в красных пятнах лицо, опущенный взгляд. Бедный Форин! Унизительно чувствовать себя нищим в богатой стране.

На соседней улочке краски еще ярче, запахи острее. Ну что все-таки купить для матери?

"Коралль, сеньора, коралль…" А что, прекрасный подарок – нитка кораллов. "Камешки" тут тоже дешевые. Прицениваясь, Таня обходила одну лавку за другой. Торговцы восторженно показывали розовые нити: сеньоре подлиннее? покороче? Щелкали зажигалкой – показать, что это не пластик – настоящий коралл. В третьей лавке Таня решилась. Прежде чем войти, долго рассматривала витрину, сопоставляя длину нити и цену. Пересчитала наличные и, зажав египетские фунты в кулак, смело шагнула внутрь.

Не успела переступить порог, как услышала знакомое слово "чейндж". Продавец мотал головой и тянул из рук мужчины облюбованную им золотую цепочку: "Ноу чейндж, ноу! Мани – йес, чейндж – ноу!" Покупатель цепочку из рук не выпускал и настаивал на своем: дескать, "чейндж йес", а "мани" – ноу. Ну нет денег, нет! И взять негде.

Таня вспыхнула и как ошпаренная выскочила из лавки, чуть не сбив проезжающего мимо велосипедиста. Мужчиной, пытавшимся купить, вернее, выменять золотую цепочку, был Михаил Ильич Калинин…

Петляя по узким улочкам, думала об одном: только бы ни с кем не встретиться! Прежде чем войти в магазин, всматривалась в открытую дверь: нет ли там своих. Но, несмотря на меры предосторожности, столкнулась – нос к носу. И именно с Калининым!

– Какая приятная встреча! – обрадовался Михаил Ильич. – Как успехи? Отоварились? А я только наполовину. Надо для наследницы еще что-нибудь поискать. Показать вам мою наследницу? Вот, смотрите.

Вынул из внутреннего кармана бумажник, достал фотографию. С цветного снимка глянула симпатичная женщина, чуть старше Тани, с пышными светлыми волосами и годовалая девчушка, такая же светловолосая и кукольно-голубоглазая, как мать.

– Какая очаровательная! – искренне восхитилась Таня ребенком. – Внучка?

– Дочка, – сверкнул очками Калинин. – С моей женой… Для жены-то уже есть подарок, а вот для дочки… Смотрите, какую ей цепочку купил. Очаровательная, верно? И совсем не дорого. Вам бы тоже она пошла. На такой шее, как у вас, Танюша, нужно носить только самой высшей пробы. Сейчас мы вместе зайдем и выберем. Я знаю тут одну лавочку…

– Нет, спасибо, – Таня поспешно простилась с Калининым и быстро пошла прочь из торгового квартала.

На набережной безлюдно и тихо. Внизу мерно плещется Нил. Неспешно несет свои усохшие воды мимо храмов и пирамид, построенных рабами на заре человеческого разума.

Таня опустилась на гранитную ступеньку и, задрав голову, стала искать на небе созвездие Креста…

Опасный возраст

Самый опасный этап беременности, говорят, – первые два-три месяца. У Нины так и вышло: лежала на сохранении, пила отвары из трав, делала все, что кто-нибудь посоветует… Кое-как удержала, но сил и здоровья на это вылетело порядочно.

А едва выписалась из больницы, снабженная советами беречь себя и не волноваться, как тут же и навалилось. Может, усугубило тогдашнее состояние, или кривая биоритма пошла на минус – Нина одно время увлекалась расчетами, старательно вырисовывая свои синусоиды, но неприятности посыпались со всех сторон.

Не утвердили проект отдела, сразу поползли слухи, будто их КБ вообще ликвидируют или в лучшем случае сольют с другим, превратят в придаток; о премии, понятно, надо забыть на долгие месяцы, если не вовсе. Моральный ущерб, отягощенный материальным, привел отдел в тягостное уныние, сродни траурному.

Ко всему прочему Нина потеряла часы. Ну ладно бы просто модные или безумно дорогие – это, в конце концов, вполне переживаемо. Хуже всего, что это был подарок мужа. Коленька знал: Нина давно мечтала о таких – японских, из черной пластмассы, с музыкальным перезвоном. И когда она сказала, что наконец забеременела, муж на радостях купил у дошлого коллеги чеки и поехал в "Березку"…

Потеря часов повлекла за собой и другие, более серьезные. Нина в приметы не очень верила, но факт был налицо.

Коленька, с которым Нина счастливо прожила целую пятилетку, теперь, когда, казалось бы, судьба подарила им новую радость, вдруг сник. Не загулял, не захандрил, а именно сник. Окаменеет за своим кульманом с резинкой в руке, словно вспоминает, какую линию собирался стереть. А стоит Нине подойти или просто сделать шаг в его сторону, тотчас начинает изображать бурную деятельность. Домой придет – поест молчком и бухнется на диван, повернется лицом к стенке и делает вид, что уснул.

Нине и раньше говорили, что Коленьку слишком часто видят в главном корпусе, в секретариате генерального директора объединения. Леночка Вибина, смазливая хохотушка, которая за два года своей секретарской работы сумела очаровать всех мужчин объединения, начиная с вахтера и кончая самим генеральным. Держится со всеми ровно – легко и весело, никому не отдавая явного предпочтения и, как утверждали, никого не пуская дальше определенных границ, ею самой установленных. Видимо, Леночка хочет честно выйти замуж, и это особенно восхищает и распаляет завзятых ловеласов.

Нина была не столько ревнива, сколько старалась себе это внушить. Но однажды, когда, как всегда вместе, они пошли в столовую, и Николай стал в очередь, а Нина села, занимая столик… Леночка направлялась к буфету легкой, танцующей походкой, нарядная и свободная, как ее распахнутый розовый пиджак, сшитый, конечно, не на фабрике "Весна". Николай увидел ее и вспыхнул – Нине показалось, она даже почувствовала жар от его щек. Он выскочил из очереди, рванулся к буфету, но наткнулся на взгляд жены и неловко подошел к ее столику:

– Я пока пирожных возьму. К чаю…

И заспешил к буфету, натыкаясь на встречных, едва не сбивая их с ног.

"Даже забыл, что я не ем пирожных", – подумала Нина, с тоской глядя ему в спину.

И вечерами – та же повернутая к ней спина. Но лучше уж спина, чем глаза, если в них – такая безысходность, такая тоска, что Нине становилось бесконечно жаль мужа.

"Глупый, на что же он надеется? Неужели не понимает, что он этой Леночке – до лампочки? А может, думает, что будь он свободным…"

И делалось так тошно, что однажды Нина не выдержала:

– Послушай, Коль, я в таком положении, а ты… тебе… Короче, не лучше ли нам пожить какое-то время врозь? Ты говорил, мама плохо себя чувствует. Может, тебе переехать пока к ней?

Как он обрадовался, какой благодарностью засветились его глаза! Нет, это надо было видеть.

Ночью, оставшись одна, Нина выла в подушку: "Ду-ура! Ну какая же я дура! Собственными руками…" – а на работе все было по-прежнему: мило улыбались друг другу, разговаривали, вместе обедали, изображая крепкую здоровую семью, и Николай, даже бровью не ведя, провожал Нину до метро перед тем как, торопливо поцеловав в щеку, раствориться в толпе…

И в этот самый черный период судьба подарила ей кусочек тепла.

Обычно Нина отказывалась от приглашений на посиделки и дружеские встречи. "Очень нужно мне сочувствие!" – зло думала про себя, зная, что подруги будут изо всех сил стараться отвлечь ее от дурных мыслей. Но Ира из планового отдела так настаивала, что Нина пошла. Компания и в самом деле оказалась общительная, талантливая и "простая в обращении". Были интересные разговоры, вкусная еда и песни под гитару – все, о чем Нина давно и думать забыла. А в конце вечера приятельница повела Нину в соседнюю комнату:

– Посмотри наше прибавление, – похвасталась, кивая в дальний угол комнаты, отгороженный креслом.

Там на теплой подстилке лежала Ирма, породистая сучка, английский сеттер. Три щенка сонно тыкались мордами в ее брюхо. Ирма блаженно щурилась, откинувшись так, чтобы ее малышам было удобно.

– Такие бутузы, ты посмотри! – восторгалась приятельница, выудив из коробки одного щенка. – Остальных мы уже продали, было всего шесть.

– Потешный! – улыбнулась Нина, принимая толстенькое, лопоухое существо с беспомощными короткими лапками и нестерпимо голубыми глазами.

Щенок запищал – тонким жалобным голоском, дрожа всеми четырьмя лапами. Ирма вскинулась, зарычала. Нина прижала щенка легонько к груди, чтобы успокоить. И щенок вдруг перестал дрожать, обхватил ее шею передними лапами, уткнулся влажным черным носом в ложбинку на шее и умиротворенно засопел. Нина замерла, боясь пошевелиться, и вдруг, поглаживая этот маленький, теплый комочек, прижавшийся к ней, поняла, что не сможет оторвать его от себя, расстаться с ним.