Текст книги "Князь Василий Долгоруков (Крымский)"

Автор книги: Леонид Ефанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

7

Поняв, что все его надежды на получение фельдмаршальского чина оказались напрасными, Василий Михайлович впал в меланхолию и подал Екатерине прошение об отставке, объяснив ее необходимостью поправить пошатнувшееся здоровье.

Нет сомнений, что императрица догадалась об истинной причине прошения обиженного князя, но виду не подала. Зная, что он давно страдает подагрой, вежливо пожелала скорейшего выздоровления и просьбу, разумеется, удовлетворила.

Так весьма скромно закончилась беспрерывная 40-летняя военная служба 53-летнего генерала.

Покинув Москву, Василий Михайлович переехал с супругой в Подмосковье, где стал по очереди жить в своих имениях Волынщине-Полуэктове под Рузой и Знаменском-Губайлове у реки Сходни, полученных когда-то в качестве приданого за Анастасию Васильевну.

Впрочем, размеренная и однообразная сельская жизнь скоро наскучила князю и он затеял большое строительство.

Списавшись с известным архитектором Василием Баженовым, Долгоруков пригласил его к себе погостить и в одном из разговоров предложил построить в Полуэктове новый усадебный дом.

Баженов поначалу ответа не дал, но захотел осмотреть место, которое князь выбрал для будущего дома, походил по окрестностям и уехал, обещав подумать над его предложением.

Вскоре зодчий вернулся в село, но вернулся не с пустыми руками – привез с собой план великолепного усадебного ансамбля. Конечно, это был предварительный набросок, который надлежало еще уточнить на месте, для чего, собственно, он и пожаловал в Полуэктово.

Согласно предложенного Баженовым плана, вход в будущую усадьбу и на парадный двор должны были предварять два высоких белокаменных обелиска. Двор планировалось сделать круглым, поставив в центре его большой двухэтажный дом с четырехколонным портиком, с цветниками перед ним и спуском к реке Озерне. С обоих сторон дома располагались по два флигеля, а всю усадьбу предполагалось окружить прекрасным парком.

Долгорукову план так понравился, что он тут же заказал подобную усадьбу и в другом своем владении – Знаменском-Губайлово.

Денег на строительство Василий Михайлович не пожалел, и все работы были закончены весьма скоро. А потом он попросил украсить губайловскую церковь Знамения Пресвятой Богородицы двумя мраморными барельефами, привезенными в свое время Из Кафы в качестве своеобразного трофея. Барельефы с изображениями Георгия Победоносца и Марии Магдалины были старые, XIV века, и единственными в своем роде не только в Подмосковье, но и, пожалуй, во всей России. Посещая эту церковь, князь обычно подолгу стоял у барельефов в тихой задумчивости, вспоминая свой знаменитый «Крымский поход». А потом, грустно вздыхая, согнув по-стариковски спину, медленно шел по дорожке домой.

Здесь, в Полуэктове, Долгоруков узнал о новом вторжении в Крым русских войск, которыми командовал теперь генерал-поручик Прозоровский, о возведении на ханский престол Шагин-Гирея и последовавшем в начале октября 1777 года татарском восстании против нового хана.

Сидя в кругу домочадцев, Василий Михайлович нахваливал Прозоровского и был уверен, что тот быстро подавит вспыхнувший бунт.

– Генерал всегда был человеком беспредельной храбрости и отваги. Только ему я доверял самые трудные и решительные дела, ибо был уверен, что исполнит он их точно, как я задумал… Жаль только, что Румянцев командует всеми войсками на юге империи. Боюсь, что по своей вредной придирчивости и жажде подмять под себя всех, фельдмаршал станет совать палки в колеса князю Александру.

Небывалый размах разгоревшегося в Крыму народного восстания отчетливо показал, что татары не хотят, менять устоявшуюся за века жизнь. И бунтовали они не столько против самого хана, сколько против насаждаемых им перемен, страшивших темный народ своей непонятностью. Скорее всего, татары приняли бы Шагина своим государем, если бы он не трогал их древние традиции и порядки.

А когда из Крыма стали приходить вести, что Прозоровский затягивает с разгромом татар, Василий Михайлович снова отругал Румянцева и защитил князя, потому что понимал, как непросто воевать с восставшим народом.

Мятежный народ – это не регулярная армия, которую собрали для отпора неприятелю в одно место и которую можно атаковать по всем правилам военного искусства. У татар армии не было – вместо нее сновали по всему полуострову большие и малые отряды, тревожа своими налетами и главные силы корпуса, и деташементы, и отдельные посты. После тяжелых осенних поражений 1777 года они избегали вступать в открытый бой, а совершив нападение, легко уходили от преследования, скрываясь в лесистых горах. Там, в дальних и труднодоступных деревнях, татары залечивали раны, подкармливали лошадей, выжидали удобные случаи для новых наскоков. Преуспеть в борьбе с такими отрядами можно было только при условии лишения их пособия местных жителей, дававших воинам пищу, кров и свежих лошадей. А для этого российским войскам приходилось разорять едва ли не каждую деревню: жечь дотла дома и постройки, уводить скот, уничтожать заготовленные на зиму припасы, казнить самим или отдавать на расправу Шагин-Гирею всех, кто был способен носить оружие.

Но именно этими акциями не хотел пятнать свою честь Румянцев. Находясь в ореоле славы после блестящей виктории над Портой, он готов был сражаться с неприятельскими армиями, осаждать грозные крепости, но унижать себя удушением мятежа презираемых им татар фельдмаршал не желал. Ибо понимал, что новых лавров не получит, зато может поколебать в глазах света репутацию непобедимого полководца: «Турок поверг, а с Крымом не сдюжил!»

Когда в начале марта 1778 года Василий Михайлович узнал о подавлении мятежа – сказал, не скрывая своего удовлетворения:

– Я всегда стоял на том, что князь Александр отличный полководец. Жаль только, что именно ему навязали неприглядную роль палача…

Оторванный от светской московской жизни, лишь изредка навещаемый близкими знакомыми, Василий Михайлович, видимо, так и закончил бы здесь определенный ему Богом век, однако снова, как и десять лет назад, прискакавший из столицы нарочный офицер встряхнул безмятежную жизнь отставного генерала.

Трудно сказать, по какой причине, но Екатерина действительно не забыла своего верного слугу и указом от одиннадцатого апреля 1780 года назначила его московским главнокомандующим. Должность эта была весьма значимой, поскольку в подчинении у главнокомандующего находились и гражданский губернатор, и градоначальник, и обер-полицмейстер со всеми полицмейстерами.

Убаюканный размеренным сельским бытием, Василий Михайлович особой радости новым назначением не выказал, но и пойти против воли государыни, разумеется, не посмел. Неторопливо собравшись, он покинул усадьбу, вернувшись в свой московский дом на Охотном ряду.

К новой службе князь относился теперь без излишнего рвения, но с должным чувством ответственности. Уже в первые дни пребывания главнокомандующим, выслушав доклады многочисленных чиновников о состоянии московских дел, он сказал начальнику своей канцелярии Василию Попову:

– Слушай, Попов, меня внимательно и заруби себе на носу. Я человек военный, в чернилах не купался. И если принял эту должность, то единственно из повиновения всемилостивейшей нашей государыне… Поэтому смотри! Чтобы никто на меня не жаловался, ибо я тотчас тебя выдам… Императрица меня знает. Так и ты старайся, чтоб узнала она тебя с хорошей стороны…

И Попов старался, взвалив на себя весь груз бумажных дел, принося князю уже готовые ответы на многочисленные прошения, ходатайства и жалобы московских обывателей.

Уже в мае Долгорукову пришлось заниматься делом фрейлины Александры Левшиной, которой Екатерина пожаловала в приданое 25 тысяч рублей при вступлении ее в супружество с капитан-поручиком гвардии князем Черкасским. Императрица сама поручила Долгорукову обратить эти деньги, к которым добавлялись проценты за четыре года и обыкновенное фрейлинское жалованье – всего около 43 тысяч рублей, в недвижимость, купив дом в Москве и какую-нибудь подмосковную деревню.

Когда Попов закончил читать письмо государыни, Василий Михайлович многозначительно погрозил ему толстым пальцем:

– Сделай быстро и доложи, когда управишься!..

Затем пришлось разрешать споры о наследстве князя Кантемира и бригадира Дмитриева-Мамонова; разбирать жалобу генерал-поручика князя Щербатова и ротмистра Васильчикова на действительного тайного советника Измайлова о якобы неправильном взыскании с них почти девяти тысяч рублей за нарушение договора о поставке каменщиков для строительных работ в Москве; жалобу старого знакомого Василия Баженова на действительного статского советника Демидова, принуждавшего архитектора к немедленной уплате по векселям…

В марте следующего года Василию Михайловичу пришлось вникать в интриги винных откупщиков Петербурга и Москвы, некоторые из них пытались тайно провезти в столицу подделанную французскую водку, к тому же утаивая ее от положенной пошлины. В июне, после личного письма от Екатерины, возникла необходимость посылать за знаменитым художником Федором Рокотовым, чтобы скопировать, по высочайшему поручению, находившийся в Кремле «в моей столовой комнате на стене у дверей к спальне мой портрет, писанный графом Ротарием».

Дел и прошений было превеликое множество. Основную канцелярскую работу исполнял, как и прежде, Попов, служивший у князя еще со времени командования им Второй армией. Сам же Василий Михайлович, который все чаще страдал от мучительной прогрессирующей подагры, принимал посетителей не слишком часто, но дела всегда решал по справедливости, чем заслужил доброе к себе отношение москвичей.

Показательным стал случайно котором потом рассказывали едва ли не по всему городу, нахваливая главнокомандующего за смекалку и правильное решение.

В один из дней в дом Долгорукова явилась женщина и, упав на колени, обливаясь горючими слезами, стала просить о защите. Отдав под залог несколько дорогих вещей немцу-торговцу, она не могла теперь их вернуть, поскольку тот утверждал, что давно их продал.

Лежа на широком, обитом темным штофом диване, Василий Михайлович, которого опять мучила подагра, произнес тусклым голосом:

– Встань на ноги и скажи толком, без визга… Заплатила ты ему долг или нет?

– Заплатила, батюшка, заплатила. Только тремя днями опоздала. А он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает, – зачастила женщина, продолжая стоять на коленях и утирая концами платка катившиеся из глаз слезы.

– Опоздала?.. Значит, виновата сама! Что ж теперь-то жалуешься?

– Так ведь всего три дня, батюшка. Ну никак не могла я раньше – болела ведь.

– Болела говоришь… А точно ли вещи у него лежат?

– Точно, батюшка, – закивала головой просительница, крестя скрюченными пальцами пышную грудь. – Иначе бы я не осмелилась беспокоить тебя. Он еще не сбыл их с рук.

– А ты откуда знаешь, что не сбыл?

– Так ведь готов вернуть их мне. Только просит денег более того, что они стоят.

Василий Михайлович расслабленно посмотрел на женщину, потом повернул голову к Попову.

– Вот что, Попов. Попытка не пытка, а спрос не беда. Пошли-ка ты кого-нибудь к немцу и вели ему моим именем приехать сюда… Да… И предварительно узнай его имя.

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – быстро сказал Попов, направившись скорым шагом к двери.

Спустя час в комнату ввели немца.

– Здравствуй, Адам Адамович, – проговорил князь, оглядывая долговязую фигуру торговца. А потом, указав рукой на просительницу, спросил: – Ты эту женщину знаешь?

– Как не знать, ваше сиятельство, – поспешил с ответом немец, коверкая слова по плохому знанию русского языка. – Она брал и тратил мои деньги. Я последние ей отдавай, а сам потом занимай на хлеб у другой человек, что живет одними процентами.

– Честный человек, каким ты описываешь себя, Адам Адамович, не должен знаться с бездельниками-процентщиками, – строго изрек Долгоруков. – Ну а коль ты честный, то давай решим дело полюбовно. Она отдаст тебе долг, а ты вернешь ей вещи.

– Я с великой радостью исполнил бы пожелание вашего сиятельства, но у меня нет ее вещей.

– А где ж они?

– Я их продавай в городе неизвестный человек.

– Слышь, какая беда, – повернул голову к просительнице князь. – Продал он их.

Женщина быстро затараторила:

– Не верь, батюшка! Обманывает он тебя!.. Хочет разорить меня, несчастную. Вещи-то у него спрятаны дома!

За свою долгую жизнь Василий Михайлович повидал многих людей, и провести его было непросто. По бегающим глазам торговца он сам понял, что тот лукавит, и решил вывести его на чистую воду.

– Вот что, Адам Адамович, – снова обратился он к немцу. – Подойди-ка к столу и присядь… И напиши записочку своей жене. Но по-русски! Чтобы я мог потом прочитать.

– О чем же я должен писать, ваше сиятельство? – заволновался немец, беря в руку перо.

– Напиши, чтобы прислала она с подателем сей записки те вещи, что тебе эта женщина заложила.

У слышав такие слова, немец отложил перо, встал со стула и, прикладывая руки к груди; стал многословно клясться, что вещи продал.

– Пиши, что приказываю! – рявкнул осерчавший от его изворотливости Василий Михайлович. – А то худо будет!

Через минуту записка была написана, показана Долгорукову и отправлена с курьером к жене торговца. А еще через час в комнату были внесены перечисленные вещи.

– Ну вот и славно, – благодушно заметил князь, когда вещи вернулись в руки ее хозяйки, а она отдала немцу деньги. – А тебе, Адам Адамович, я вот что хочу сказать… Ты имел полное право не возвращать вещей, поскольку срок договора истек. Но когда посредством клятв ты собирался разорить несчастную женщину и покушался (Долгоруков возвысил голос) обмануть меня – главнокомандующего! – то признавая в тебе ростовщика и лжеца, я на первый раз не стану тебя наказывать. Можешь вернуться домой. Но запомни, что здесь было!.. Ты же, Попов, – он посмотрел на начальница канцелярии, – запиши его имя в особую книгу, чтобы он был у нас всегда на виду!.. А теперь выгони всех вон и пошли за лекарем. Что-то худо мне стало…

Усиливавшаяся с каждым месяцем болезнь, словно червь яблоко, точила здоровье главнокомандующего. К январю 1782 года он так ослаб, что почти не вставал о постели. И, понимая, что дни его сочтены, сказал жене о своем последнем желании – чтобы похоронили в Полуэктове, в построенной им церкви Трех Святителей.

– Там хочу найти свой покой и последний приют… И прости, Настасья, если когда обидел…

Прошло несколько дней.

Иссохший, с запавшими щеками, князь молча лежал на высоких пуховых подушках, укрытый по грудь теплым стеганым одеялом. Невидящий взгляд померкших водянистых глаз замер на витиеватом ледяном узоре, затянувшем стылое оконное стекло. Сухо потрескивавшие в канделябре свечи играли на завитках узоров золотыми отблесками.

Там за окном, игриво прыгая по веткам, весело чирикали шустрые воробьи, где-то вдалеке скрипуче каркнула ворона, не ко времени закричал голосистый петух.

А в комнате, где лежал умирающий князь, было тепло, тихо и грустно.

И вдруг, пугая своей неожиданностью и поразительной ясностью, ему привиделся далекий крымский Перекоп.

И худенький юноша в мундире капрала, отчаянно карабкавшийся вверх по неровной земляной стене вала.

И белый камень, который обхватили сбитые в кровь, со сломанными ногтями пальцы.

А камень, как будто бы намертво вросший в стену, вдруг шевельнулся и, не выдержав тяжести тела, стал медленно вылезать из осыпающейся земли.

Василий Михайлович попытался приподняться с подушек – хотел крикнуть, предупредить юношу об опасности. Но из груди его вырвался только короткий, еле слышный хрип…

Тридцатого января 1782 года натруженное и больное княжеское сердце остановилось навсегда…

Кончина одного из самых известных в России людей не прошла незамеченной. Многие москвичи потянулись к дому Долгорукова, чтобы выразить свои искренние соболезнования вдове и детям покойного генерала. А знакомый с князем поэт Юрий Нелединский-Мелецкий написал на его кончину длинную эпитафию, в которой были и такие строки:

 
«Прохожий! не дивись, что пышный мавзолей
Не зришь над прахом ты его.
Бывают оною покрыты и злодеи.
Для добродетелей нет славы от того.
Пусть гордость тленные гробницы созидает.
По Долгорукову – Москва рыдает…»
 

И опечаленная Москва действительно рыдала!

Князь Василий Михайлович не был выдающимся полководцем, подобно Румянцеву, но служил России верой и правдой. И в народе его прозвали «Крымским» не для того, чтобы отличать от многих других Долгоруковых, но прежде всего отдавая дань заслугам в деле завоевания Крыма.

Спустя 60 лет – в 1842 году – внук Василия Михайловича князь Василий Васильевич Долгоруков, получив высочайшее разрешение, воздвигнул на свои деньги в центре Симферополя, напротив Александро-Невского собора, грандиозный памятник своему знаменитому деду. Кафедрального собора давно уже не существует, но памятник этот – многометровый, граненый, словно солдатский штык, с четырьмя закопанными по краям монумента чугунными пушками – стоит и сегодня.

Об авторе

Ефанов Леонид Александрович родился 21 октября 1949 года в г. Симферополе. В 1976 г. окончил исторический факультет Симферопольского государственного университета им. М. В. Фрунзе. В настоящее время – доцент кафедры политических наук Таврического национального университета им. В. И. Вернадского. Кандидат философских наук.

Автор исторического романа-хроники «Покорение Крыма» («Армада», 1997 г.). Лауреат премии АР Крым в области литературы за 1999 г. Член Союза русских, украинских и белорусских писателей АР Крым.

Исторический роман «Князь Василий Долгоруков (Крымский)» – новое произведение писателя. Печатается впервые.

Словарь

Авантаж – выгода, преимущество.

Ага – начальник, хозяин, старший. Титул старших и средних офицеров; составная часть наименований различных, преимущественно воинских должностей и званий.

Аккредитация – назначение дипломатического представителя при иностранном государстве.

Акмесджит (Ак-Мечеть) – ныне г. Симферополь.

Аллюр – способ бега лошади.

Аманат – заложник.

Апробация – официальное утверждение, одобрение.

Артикул – статья, параграф, пункт.

Арьергард – часть войска, находящаяся позади главных сил.

Аудиенция – официальный прием.

Ахтаджи-бей – ханский шталмейстер.

Ахтиар – ныне г. Севастополь.

Бакшиш – подарок.

Банник – приспособление для чистки ствола орудия.

Бастион – укрепление пятиугольной формы.

Баша – командир воинского подразделения.

Бей – титул военачальников, землевладельцев, государственных чиновников.

Бреш-батарея – батарея для пробивания бреши в укреплении.

Булюк-баша – командир роты.

Бунчук – древко с шаром или острием на верхнем конце, прядями из конских волос и двумя серебряными кистями – воинский знак.

Вагенбург – укрепление из повозок в форме четырехугольника, круга или полукруга.

Винтовальный – нарезной.

Винтер-квартиры – зимние квартиры.

Великий визирь – высшая военно-административная должность в Османской империи.

Галоп – аллюр, при котором лошадь идет вскачь.

Генерал-кригскомиссар – военный чиновник, ведавший вещевым и денежным довольствием войск.

Генерал-фельдцейхмейстер – главный начальник артиллерии.

Гласис – земляная насыпь впереди наружного рва крепости.

Гяур – иноверец, человек другой веры.

Действительный статский советник – гражданский чин 4-го класса (соответствовал военному чину «генерал-майор»).

Действительный тайный советник – гражданский чин 1-го класса (соответствовал военному чину «генерал-аншеф»).

Демарш – выступление, мероприятие.

Десница – рука.

Деташемент – отряд.

Дефиле – узкий, тесный проход.

Дефтердар – главный казначей.

Диван – государственный совет при султане или хане.

Диверсия – демонстративное нападение с целью отвлечения сил противника от места главного удара.

Диспозиция – расположение военных сил; письменный приказ войскам; план военных действий.

Дыба – старинная пытка.

Единорог – орудие с украшением на стволе в виде изображения мифического зверя.

Елизаветинская крепость (Святая Елизавета) – ныне г. Кировоград.

Еникале (Ениколь, Яниколь) – ныне территория г. Керчь.

Ениш (Яниш) – ныне г. Геническ.

Есаул – казачий офицерский чин (равен капитану в пехоте).

Империал – верхняя часть кареты.

Инвеститура – утверждение.

Кадиаскер – верховный судья.

Кадий – судья.

Каймакам (каймакан) – наместник хана.

Калга-султан – второй по значению после хана пост в Крымском ханстве.

Канцелярии советник – гражданский чин 6-го класса (соответствовал военному чину «полковник»).

Капудан-паша – командующий флотом (адмирал).

Караковый – темно-гнедой с подпалинами (масть лошади).

Карасубазар (Карасувбазар, Карасев) – ныне г. Белогорск.

Каре – боевое построение пехоты в виде квадрата или прямоугольника.

Картуз – заряд.

Картаульный – однопудовый.

Карьер – самый быстрый конский бег, ускоренный галоп.

Кафа – ныне г. Феодосия.

Кезлев (Козлов) – ныне г. Евпатория.

Коллежский асессор – гражданский чин 8-го класса (соответствовал военному чину «майор»).

Конвенция – договор, соглашение.

Кондиции – условия.

Контрибуция – денежный взнос, налагаемый победителем на побежденного.

Конфидент – лицо, выполняющее тайное поручение, агент, шпион.

Конфузия – замешательство, расстройство.

Крейсировать – военное наблюдение на водах.

Куртина – участок крепостной стены, соединяющий соседние бастионы.

Магазин – склад.

Ментик – короткая гусарская куртка с меховой опушкой. Медитация – посредничество.

Мурза – титул члена феодальной семьи в Крымском ханстве.

Надворный советник – гражданский чин 7-го класса (соответствовал военному чину «подполковник»).

Негоциация – переговоры.

Нурраддин-султан – третий по значению пост в Крымском ханстве.

Обсервационный – наблюдательный.

Оказия – удобный случай.

Ольстра – чехол для пистолета (крепился впереди седла).

Ордер – приказ, предписание.

Ордер-де-батали – боевое построение.

Палаш – рубящее ручное оружие с большим прямым клинком.

Палисад – частокол из заостренных бревен.

Пансион – содержание.

Партикулярный – невоенный, частный, штатский.

Паша – титул высших должностных лиц в Османской империи.

Пионеры – саперы.

Плацдарм – пространство, на котором готовится и развертывается военная операция.

Порфира – царская мантия.

Поспешествовать – содействовать.

Презент – подарок.

Приватный – частный.

Пристав – должностное лицо, приставленное для надзора.

Прожект – проект.

Протекция – покровительство.

Растаг – отдых на марше.

Ратификация – утверждение верховной властью международного договора, заключенного уполномоченными.

Регалии – предметы, являющиеся символами монархической власти.

Редан – полевое укрепление в форме угла, выступающего в сторону противника.

Редут – сомкнутое (круглое, квадратное и т. д.) земляное укрепление с валом и рвом.

Резидент – политический представитель.

Резон – смысл, довод, разумное основание.

Рейс-эфенди – заведующий иностранными делами в диване.

Рекрут – солдат-новобранец.

Рекогносцировка – визуальное изучение противника и местности лично командиром.

Реляция – донесение на имя императора или Совета.

Рескрипт – указ императора.

Ретирада – отступление.

Ретраншемент – укрепление позади главной позиции.

Роспуски – повозка.

Сажень – старинная мера длины, равная 2,13 м.

Сераль – дворец турецких султанов.

Сераскир – командир войска.

Сикурс – помощь; войска, посланные на подкрепление.

Сипахи – конное турецкое ополчение.

Скипетр – жезл с драгоценными камнями – знак царской власти.

Статский советник – гражданский чин 5-го класса (соответствует военному чину «бригадир»).

Суджук-Кале – ныне г. Новороссийск.

Тайный советник – гражданский чин 3-го класса (соответствует военному чину «генерал-поручик»).

Тет-де-пон – предмостное укрепление.

Толмач – переводчик, посредник при разговоре.

Трактат – международный договор.

Тугра – монограмма султана, которой скреплялись его указы.

Фашины – связки прутьев или хвороста, используемые в военной деле.

Ферман (фирман) – указ султана.

Форпост – передовой укрепленный пункт.

Форштат – предместье.

Фрегат – трехмачтовое военное судно, обладающее большой скоростью.

Фузея – ружье.

Фузелер – стрелок.

Фурлейт – рядовой в обозе.

Фура – крытая телега.

Халиф (калиф) – титул духовного главы мусульман.

Хан-агасы – управляющий внутренними делами ханства.

Хутба – проповедь, пятничная молитва.

Цивильный – гражданский.

Цитадель – крепость.

Четверть – мера сыпучих тел, равная 209,92 литра.

Шанец – полевое укрепление.

Шариат – свод мусульманских законов и правил.

Шлафрок – домашний халат.

Штапель (стапель) – помост на верфях для постройки судна.

Штоф – тяжелая ткань для обивки мебели.

Экзекуция – телесное наказание.

Эмиссар (комиссар) – лицо, посылаемое с политическим поручением.

Эскорт – военный конвой.

Янычары – отборная турецкая пехота.

Ярлык – ханский указ.