Текст книги "Князь Василий Долгоруков (Крымский)"
Автор книги: Леонид Ефанов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)
2
В кабинете Екатерины было сумеречно, но свечи еще не зажигали. Отблески каминного пламени дрожащими всполохами метались в больших зеркалах, скользили по узорам лепного потолка. От огня тянуло горьковатым дымком. В затуманенные окна тихо постукивали дождевые капли.
Никита Иванович Панин, свесив с резного стула полы темно-синего кафтана, сложив пухлые руки на объемистом животе, туго обтянутом белым камзолом, неторопливо, со всей присущей ему обстоятельностью, излагал свои мысли по дальнейшему ведению крымских дел:
– В рассуждении моем, ваше величество, представляется всего нужнее, чтобы пункт о вольности и независимости крымских и прочих татарских народов – как наиболее нас интересующий! – был определен прежде всего и, естественно, немедленно утвержден. Хотя занятие гарнизонами нужнейших в Крыму мест и избрание нового хана показывает некоторый вид отлучения татар от подданства Порты, однако в существе своем все сие не дает оному отлучению ни достаточной формы перед публикой, ни прямой и надежной прочности… Мне думается, что отлучение татар, как самовластного уже народа, и будущая добровольная передача нам некоторых портов должны быть утверждены таким торжественным обрядом, который при начатии мирной негоциации с Портой не оставит туркам ни малейшего предлога делать какие-либо притязания на внутреннее самовластие татарского народа. Тогда будет достаточным потребовать от турок только одного – признания независимости сего народа… Такое признание удобнее и вернее можно использовать постановлением и подписанием публичного акта между Россией и настоящим Крымским ханством. А для придания необходимой торжественности и святости, как непременного и фундаментального политического закона их конституции, сей акт всеми татарами должен быть утвержден присягою… После этого хан, как независимый государь, обнародует во всех краях объявление о возобновлении вольной и независимой татарской области. Но с обязательным прибавлением, что, при признании Портой татар в качестве независимой области, они, со своей стороны, обязуются пребывать с Портой в нерушимом добром согласии, как и с прочими державами и народами…
Екатерина слушала Панина, подперев рукой склоненную набок голову, неотрывно глядя на мерцающие в камине огни… «Все-таки голова у Никитки светлая, – благодушно подумала она, отдавая должное политическому искусству Панина. – Тонко шьет!..»
Определив ранее общий порядок действий по отношению к Крыму, она пока не думала о способе, каким крымская независимость впишется в будущий мирный трактат с Портой. Основательные рассуждения графа ее заинтересовали – слушала она внимательно, хотя внешне выглядела безучастной.
– Придется, видимо, потратить немало трудов, чтобы уговорить крымцев на такое соглашение с Портой, – негромко, но выразительно сказала она, скользнув легким взглядом по припудренному лицу Панина.
– Да, дело непростое, – вздохнув, согласился он. – Но это задача вторая… Сперва надобно наш акт с Крымом заключить.
Екатерина снова мысленно похвалила Панина. А вслух сказала:
– Скоро сюда прибудет татарский калга-султан Шагин. Не попытаться ли свершить желаемый акт с ним?
Панин покачал головой:
– Я, ваше величество, поначалу тоже об этом подумал. Но теперь совершенно убежден: именно здесь, в Петербурге, и нельзя сего делать!
– Почему же?
– Оный акт не мог бы тогда быть представлен свету как результат общего и единомысленного желания всех татар… Я полагаю, что следует не теряя времени отправить в Крым от высочайшего двора особу знатного чина и с полной мочью для заключения акта там, на месте… Замечу, что присутствие в Крыму оружия вашего величества и страх татарский перед ним ускорят подписание помянутого документа.
– Пожалуй, вы правы, граф, – сказала Екатерина после некоторого раздумья. – Вот только насчет особы… У нас там господин Веселицкий обитает поверенным. Может, он самолично добьется нужного решения?
Панин опять качнул головой:
– Перед Веселицким мы не ставим такой задачи. Он будет домогаться уступки крепостей… Для такого торжественного акта нужна особа высокого чина.
– Тогда я пожалую Евдокима Алексеевича генерал-поручиком и пошлю в Крым. Он ранее с татарами дело вел – теперь пусть заканчивает… А Веселицкого – в статские советники. Но предпишите ему, чтобы к приезду посольства почва для скорых и удачных трактований была взрыхлена…
3
После аудиенции у хана прошла неделя. Переводчик Дементьев задерживался в пути и о времени своего прибытия в Бахчисарай не уведомлял. Веселицкий не стал ждать его далее и, как позже написал в рапорте Долгорукову, «пылая ревностью и усердием в исполнении повеления, призвал Бога в помощь и решился дело начать».
Утром двадцать второго октября он пригласил к себе ахтаджи-бея Абдувелли-агу, которому Сагиб поручил вести переговоры, и, усадив гостя за стол, угостив кофе, сказал проникновенно:
– Вся Крымская область и все татарское общество, несомненно, уже ощущают те высочайшие милости, кои ее императорское величество столь щедро мобильно изволила на них излить, доставив вольность и независимость на древних крымских правах и преимуществах. Именно она избавила татарские народы от несносного турецкого ига, под которым они горестно стонали более двух веков…
Продолжая нахваливать императрицу, Петр Петрович воздал должное и Сагиб-Гирею, избравшему для переговоров столь мудрого государственного мужа, которым, безусловно, является Абдувелли-ага.
Ахтаджи-бей в долгу не остался – заверив в истинной и нелицемерной дружбе, он, в свою очередь, рассыпался в комплиментах Веселицкому.
– Не только Крымская область, но и все татарские народы с самого начала войны с Портой многократно убеждались в вашем к нам расположении. И поэтому все усердно желают иметь министром при его светлости хане именно вас. Мы и впредь настроены пользоваться вашими дружескими советами и желаем благополучного пребывания в Бахчисарае.
Веселицкий поблагодарил за такое доверие, шагнул к стоявшему в углу большому сундуку.
– Наши обоюдные должности требуют откровенного между нами согласия и понимания, – сказал он, открывая тяжелую крышку. Вынув несколько лисьих мехов, медно сверкнувших в луче золотистого солнца, протянул их аге: – Прошу принять в знак моей истинной дружбы этот мех… Хочу также добавить, что за содействие в делах, мной представляемых и относящихся к общей пользе, обещаю вам благоволение князя Долгорукова.
Абдувелли-ага, не скрывая удовольствия, причмокивая и вздыхая, долго мял пальцами ласковый мех, любуясь дорогим подарком.
Веселицкий, прищурившись, некоторое время наблюдал за гостем, а потом, пользуясь его благодушным настроением, тщательно подбирая слова, кратко пересказал содержание письма Долгорукова, адресованного хану.
Пока речь шла о независимости Крыма, о том, что хан не должен более вступать с Портой ни в какой союз, Абдувелли продолжал разглядывать меха и слушал рассеянно. Но когда Веселицкий стал излагать требование об уступке крепостей – насторожился, отложил подарки и дальше слушал внимательно.
– Значит, Россия собирается навсегда оставить в своих руках Керчь, Еникале и Кафу? – переспросил ага, едва Донцов закончил переводить.
– Нет-нет, – поспешил возразить Веселицкий. – Ты не так понял!.. (Наклонившись вперед, тоном рассудительным и участливым он стал разъяснять смысл требований России.) Само собой разумеется, что по праву завоевания мы можем оставить их за собой. И никто в свете не попрекнет нас за это, ибо право завоевания признано всеми державами… Но в том-то и дело, что мы не желаем следовать этому праву в отношении Крымской области, с которой вступаем в вечную дружбу и нерушимый союз.
– Тогда как следует понимать требуемую от нас уступку крепостей?
– Заботясь об охране и защите вольного Крыма от турецких происков, ее величество согласилась бы принять оные крепости под свою власть, если бы его светлость хан попросил ее о том.
Донцов старательно повторил интонацию Веселицкого.
– На аудиенции ты говорил, что письмо Долгорук-паши должен подвезти переводчик, – заметил Абдувелли.
– Лукавил я, – признался Веселицкий, делая простодушное лицо. – Оно со мной. Только написано по-русски. Хотел, прежде чем передать хану, сделать перевод… Но уж коль мы о нем заговорили – прошу пересказать содержание его светлости.
Абдувелли пообещал и слово сдержал.
На следующее утро к Веселицкому пришел дворцовый чиновник.
– Хан требует отдать письмо для прочтения! – коротко объявил он.
– А не знаешь ли ты, любезный, как воспринял хан слова ахтаджи-бея?
– Сказал, что все полезное для общества и сходное с нашим законом будет им одобрено.
Веселицкий отдал письмо.
Долгий опыт общения с татарскими начальниками подсказывал ему, что ответ будет получен не скоро. И очень удивился, когда уже на следующий день пришел Абдувелли-ага.
– Хан и диван рассмотрели условия Долгорук-паши, – сказал ага. – Они находят уступку крепостей противоречащей нашей вольности и не приемлют ее.
– В чем же хан увидел противоречие? – поинтересовался Веселицкий, стараясь не показать своего разочарования;
– Какая же будет тогда у Крыма вольность, коль в трех местах останется русское войско?.. Наш народ беспокоится о следствиях такой уступки.
– Что же пугает народ?
– Грядущее угнетение… Он уже терпел его во время турецкого владычества. И боится угнетения российского.
– Напрасные беспокойства! – с деланной беспечностью воскликнул Веселицкий. – Такого угнетения не будет!
– Как за это можно поручиться? Ныне нет, а в будущем…
– Требуемая уступка не для войны с Крымом предлагается, – перебил его Веселицкий, – а чтоб сохранить и прочнее утвердить его независимость. Всем ведь известны неоднократные примеры беспредельной наглости и вероломства Порты против своих же единоверных народов!.. Хан должен понимать: если бы ее величество хотела захватить полуостров, то повелела бы князю Долгорукову не выводить отсель армию. Но моя государыня не желает этого. Не желает!.. И войска наши нужны для вашего благоденствия… Что же касаемо помянутых крепостей, то они избраны только из-за удобного местоположения к отражению – и с моря, и с суши – турецких происков… Ну посудите сами, сможет ли крымское общество защититься собственными силами? Нет, не сможет!.. И история дает тому многие доказательства. Вспомните хотя бы султана Мехмеда…
(Веселицкий намекнул на завоевание Крыма турками. В 1475 году султан Мехмед II на 270 кораблях пересек Черное море, высадил огромное войско и за считанные дни покорил Крым, заставив крымского хана платить дань.)
Абдувелли-ага не стал углубляться в историю, сказал апатично:
– Народ не хочет русских войск. Хан послал меня донести эти слова до вас.
Веселицкий понял, что продолжать далее убеждать агу нет смысла: он лицо подневольное – выполняет указание хана. Но упускать возможность использовать его для достижения цели Петр Петрович не собирался. Кинув на стол тугой кошелек, он сказал благожелательно:
– Я надеюсь, что уважаемый ахтаджи-бей перескажет мои резоны его светлости. Без выполнения представленного требования я не могу приступить к трактованию прочих пунктов.
Абдувелли деньги взял.
Через день он пришел снова и, улыбаясь, сообщил:
– Хан проявляет податливость к требуемой уступке. В ближайшие дни все будет решено.
– Приятные слова – радостно слышать! – воскликнул Веселицкий, доставая из сундука еще один кошелек…
Обещанные агой «ближайшие дни» растянулись почти на две недели. Веселицкий воспринял задержку как плохой знак и не ошибся.
Появившийся седьмого ноября Абдувелли, стыдливо отводя глаза, сказал уныло:
– Все духовные чины, как защитители шариата и заповедей Корана, находят уступку крымских мест противной нашей вере. А поскольку Россия многократно и публично объявляла, что не станет требовать от татарского общества ничего противного вере, то хан и диван на эту уступку согласиться не могут и просят крепости не требовать.
Веселицкий нахмурился. Он предполагал, что Сагиб-Гирей станет под разными предлогами оттягивать окончательный ответ, но совершенно не ожидал столь решительного отказа. Нахлынувшая волной злость затуманила голову, но не лишила разума и рассудительности. Стараясь скрыть раздражение, Петр Петрович воскликнул назидательно:
– Вы, милостивый государь, пункты веры оставьте! Содержание Корана мне известно не хуже ваших мулл! Избавитель от порабощения, доставивший совершенную вольность обществу и земле и состоящий их защитником, признается по Корану благодетелем.
Абдувелли растерянно заерзал на стуле, по губам скользнула вымученная улыбка: он не ожидал, что русский поверенный знает Коран.
– Тем не менее отдать города мы не можем, – заученно повторил он.
Затем достал письмо и протянул его Веселицкому.
– Что это? – спросил тот, оставаясь недвижимым.
– Просьба к русской королеве о нетребовании крепостей.
– Зачем она мне?
– Прошу прочитать, насколько правильно составлена.
Толмач Донцов шагнул к аге, намереваясь взять письмо, но замер под гневным взглядом канцелярии советника.
– По дружбе советую: не защищайтесь пунктом веры, – жестко сказал Веселицкий. – Творец дал разум, чтоб отличать добро от зла. Ее величество не жалела своих солдат, стремясь подарить вам вольность. За это благодарить надо! А вы непристойное письмо посылать собираетесь.
– Таково желание народа.
– Это неразумное желание! И благородное собрание почтенных мужей должно наставить народ на путь праведный – исполнение воли моей государыни и вашей благодетельницы!
Веселицкий хмуро глянул на агу и, понизив голос, угрожающе предупредил:
– Не гневайте ее величество. В ее власти сделать ногайские орды, что верностью подтверждают дарованные им милости, вольными и независимыми. И хана особого им избрать она может дозволить. Что тогда останется от Крымского ханства?.. Пшик! Один сей полуостров – вот и все земли… Подумайте, прежде чем отсылать нарочного в Петербург.
Веселицкий знал позицию императрицы и Совета по отношению к ордам, но сейчас – на свой страх и риск – запугивал ахтаджи-бея.
– Я перескажу хану и дивану ваш совет, – пообещал Абдувелли. – Но сомневаюсь, что его признают полезным.
– Как скоро я получу ответ?
– К вечеру вернусь…
Ответ, с которым пришел ага, был прежним: татары отдавать крепости отказались.
– Ну что ж, – вздохнул Веселицкий, с подчеркнутым сожалением посматривая на Абдувелли, – коль вы не хотите нашей защиты – Бог с вами. Но прошу подготовить подробный письменный ответ.
Ага молча кивнул.
– Только потом не жалуйтесь, если его сиятельство князь Долгоруков осерчает! – добавил Петр Петрович. – В твердости предводителя исполнить волю ее величества вы уже смогли убедиться летом.
В глазах Абдувелли промелькнул испуг. Он быстро попрощался и ушел.
На следующий день, когда Петр Петрович отдыхал после сытного обеда, пришел ханский чиновник.
– Завтра в полдень его светлость ждет вас во дворце.
– Зачем?
– Диван заседать будет…
В указанное время Веселицкий прибыл во дворец.
Когда все расселись по местам, отведали кофе, закурили, ширинский Джелал-бей сказал бесцветным голосом:
– Хан болен… Он поручил мне уведомить тебя о наших просьбах.
Петр Петрович коротко пожелал его светлости скорейшего выздоровления, а потом, учтиво выдержав паузу, спросил о содержании просьб.
– Крымское общество, – начал бей, – благодарит русскую королеву за заботу об охранении нашего полуострова и имеет искреннее желание помочь ей в этом необходимом деле. Всем известно, какие тяготы и лишения испытали ваши солдаты, освобождая нашу землю от турецкого владычества. Вот почему мы хотели бы облегчить их нынешнюю участь, доставив в зимнее время отдых и спокойствие.
– Каким же образом?
– Мы готовы взять на себя охрану берегов от неприятельских покушений.
Веселицкий не был военным человеком, но в разведывательных делах знал толк и хорошо понимал, что уступить в этом вопросе никак нельзя. Отдать охранение крымских берегов татарам – значит заложить мощную мину в основание всех здешних завоеваний. Лишившись своих глаз на побережье, российское командование останется в неведении турецких происков с моря и не сможет вовремя дать отпор неприятельскому десанту, если такой приключится. Надо было увильнуть от прямого ответа: сказать «да» Веселицкий не мог, а говорить «нет» не хотел, полагая, что время сжигать мосты еще не пришло.
– Ваше предложение весьма привлекательно, – заметил Петр Петрович, изобразив на лице задумчивость. – Солдаты, действительно, нуждаются в покое и отдыхе. Однако такие вопросы – не в моей власти… Вам надобно сделать представление его сиятельству князю Долгорукову. Армией командует он – ему и решать.
– Мы сделаем это. А пока вы уведомите командующего здешним корпусом, что мы готовы в ближайшие дни сменить русскую охрану, – повторил Джелал-бей.
– Я напишу ему… Только господин генерал-поручик Щербатов давно болеет и от дел ныне удалился.
– Он оставил за себя Турген-пашу.
– Господин генерал-майор Тургенев принял команду на время. До выздоровления его превосходительства. Без его разрешения он не отважится удовлетворить вашу просьбу.
– Тогда пусть Щербат-паша разрешит! – нажимал Джелал-бей. – Писать-то болезнь не мешает.
Но Веселицкого сломить было нелегко.
– Его превосходительство непременно это сделает после того, как получит повеление его сиятельства. Армией-то командует он.
Петр Петрович умело замкнул круг рассуждений, по которому теперь можно было ходить бесконечно долго.
Джелал-бей тоже это понял, помолчал и переменил тему.
– Хану все чаще стали доносить сведения о притеснениях; что творят над его подданными русские солдаты, квартирующие в здешних гарнизонах. Как совместить эти притеснения с той дружбой, в которой мы нынче состоим?
– Болезнь помешала его превосходительству проследить за порядком. Но генерал Тургенев примет меры к наказанию виновных. Если таковые обнаружатся… Скажу, однако, откровенно, что подданные хана, отказавшись продавать войску дрова, сено и прочие припасы, в какой-то степени сами способствуют столкновениям и ссорам. Сытый голодного не разумеет!
– Если хозяин не хочет продавать припасы – никто не должен требовать от него торговли.
– А хан?.. Ведь стали же после распоряжений его светлости возить в Кезлев и другие-места и дрова, и сено. Деньги просят, конечно, немалые – за пуд сена девять копеек! – но возят. Значит, при желании можно жить в мире.
– Татары мира желают, но обиды чинят солдаты, – повторил бей.
– Позволю себе не согласиться, – возразил Веселицкий, решивший, что настал момент перейти в атаку и поумерить разговорчивость бея. Как раз наоборот! Вчера ко мне прибыл нарочный от генерала Тургенева. Письмо привез. Хотите почитать?
Петр Петрович сунул руку в карман синего кафтана, достал желтый квадрат бумаги.
– Я по вашему не понимаю! – резко бросил Джелал-бей, предчувствуя, что русский поверенный приготовил что-то неприятное. – Отдай его нашему переводчику!
Веселицкий спрятал письмо в карман.
– Мы сами его переведем и позднее представим хану. Но кое-что из письма я перескажу… Господин генерал описывает происшествия, случившиеся в первые три дня ноября с вверенными ему войсками. Одного казака, посланного с пакетом из Кафы в Судак, убили из ружья… В пяти верстах от деревни Дуванкой, у речки Бельбек, нашим офицером найдены тела двух солдат, у которых отрублены головы, а с одного к тому же содрана кожа… Двадцать вооруженных татар угнали у Керчи десятки пасущихся лошадей нашего казачьего полка.
Лицо Джелал-бея стало враждебным, взгляд налился ожесточением.
Веселицкий заметил это, но продолжал говорить:
– Третьего ноября разведка пехотного полка недалеко от Кафы наскочила на татар, которые выкапывали тела русских солдат, померших от моровой язвы. Двоих татар арестовали, и они показали на допросе, что выкапывали трупы, поскольку магометанский закон запрещает хоронить в их земле христиан… И все эти кровавые, противные благородству деяния совершены всего за три дня! Можете ли вы привести подобные бесчестные поступки со стороны наших солдат?
– Когда надо будет – приведем еще больше, – процедил сквозь зубы бей. – Но пора заканчивать эти никчемные разговоры!
Он сделал знак одному из чиновников.
Тот достал несколько свитков.
– Послушай, – коротко обронил бей, мельком глянув на Веселицкого.
Чиновник стал читать бумаги вслух.
Это были письма хана. В первом сообщалось об отторжении Крыма от Порты; в другом – просительном – содержалась просьба не требовать уступки городов; в третьем – к находившемуся в Петербурге калге Шагин-Гирею – говорилось о поднесении помянутых писем ее императорскому величеству; в последнем письме – к Долгорукову – повторялась просьба о нетребовании крепостей.
– Отправьте их с вашим офицером, – сказал Джелал-бей, когда чиновник закончил чтение.
– Зачем? – поднял брови Веселицкий.
– Для безопасности и доверенности.
– Стоит ли так торопиться?
– А к чему медлить?
– Негоциации для того и существуют, чтобы идти на взаимные уступки, – примирительно произнес Веселицкий, не теряя надежду уговорить татар. – Надобно найти приемлемые решения, которые будут выгодны и полезны как России, так и Крыму.
– Желание нашего народа тебе известно… А ваша уступка может состоять только в одном – нетребовании наших городов.
– А ваша?
– В согласии освободить русскую армию от тягот охранения крымских земель.
«Хороша уступка!.. – мысленно воскликнул Веселицкий. – Раздевают средь бела дня да еще и радоваться заставляют…»
Он обвел взглядом чиновников, сидевших вдоль стен зала и внимавших словам бея, и громко, даже слишком громко для формальных переговоров, сказал:
– Такого упорства от благоразумных и знаменитых чинов крымского правительства я не ожидал. Но коль мои слова и советы уважением не пользуются – делайте что хотите. Только я предупреждаю: потом каяться станете, но ошибку свою уже не поправите!
Веселицкий порывисто встал, кивнул бею и зашагал к двери…
Позднее, докладывая Долгорукову о ходе переговоров, он напишет:
«Если бы у меня знатная денежная сумма была, то все затруднения, преткновения и упорства, и самый пункт веры был бы преодолен и попран, ибо этот народ по корыстолюбию своему в пословицу ввел, что деньги – суть вещи, дела совершающие. А без денег трудно обходиться с ними, особенно с духовными их чинами, которые к деньгам более других падки и лакомы».
Петр Петрович был уверен, что «когда для пользы империи те три крепости неотменно надобны, то для чего бы полмиллиона, а хотя бы и миллион на сие важное и полезное приобретение не употребить, ибо коммерция скоро бы сие иждивение наградила…»