Текст книги "Тьма. Том 9 (СИ)"

Автор книги: Лео Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– А я вообще не думаю, что эта Тура есть на картах и планах! – сообщил Енот. – Там же заливной остров был. Кто бы там жить стал? Но местным, когда Тьма наступала, выбирать не пришлось. Сумели кое-как натаскать земли и камней… А уж потом, когда русские добрались, то и стены появились. Тьма, по преданиям местных, очень зиму не любила… Ну а летом лучше, когда тебя от отродий отделяет река.

По-моему, утверждение было сомнительное. Всё-таки отродья не сильно-то воду боятся, просто недолюбливают. Переправиться им не проблема. И всего-то сложностей, что быстро плавать не умеют. Но кто знает, каково пришлось эвенкил в те времена? Может, только вода и спасала их в те дни.

– Как бы след не упустить! – недовольно скривил лицо Бубен.

– Мы все излишки топлива и еды скинем на Мальца! – предложил Енот, указав на низкорослого разведчика с азиатским лицом. – Он тут неплохо всё знает, из местных как-никак. Себе возьмём самое необходимое. Быстро метнёмся туда и обратно. А Малец пойдёт по следу ромеев и знаки будет нам оставлять. Так мы ромеев и догоним.

– А без Туры догнать ромеев точно не получится? – уточнил я.

– Не-не, ваше благородие… Не успеем. Без еды и топлива там, куда мы идём, делать нечего! – ответственно заявил Енот.

– А куда мы идём? – глядя вперёд, на белые торосы, уточнил Бубен.

– В горы, ваше благородие… Мы в горы идём, – ответил разведчик, и я его экспертному мнению не поверил, однако заострять не стал.

Когда мы перебрались через реку, время близилось к вечеру. Пришлось искать место для лагеря, а это здесь, как я уже упоминал – дело небыстрое. Вымотавшись, никто планы на сон грядущий обсуждать не стал, благоразумно отложив их до утра.

А ночью я встал, отозвал разведчика в сторону – и прямо спросил, что он скрывает. Енот старательно мялся, всеми силами пытаясь увильнуть от ответа. Пришлось напомнить ему, кому он подчиняется в походе, и какие я отзывы могу об отряде «Сахар» оставить.

Подставлять Бархана и остальных Енот не хотел. И, повздыхав, всё-таки начал рассказывать:

– Вот туда, ещё на восток вёрст двадцать, и будет удобное место, где хорошо лагерем встать. Там моего деда когда-то и оставили после отравления газами…

– Значит, мы по-прежнему идём по следам того давнего похода? – уточнил я.

– Фёдор Андреевич, ваше благородие, ну откуда мне-то знать, как именно они шли? Это у деда надо было спрашивать подробности… – расстроенно пояснил Енот. – Я только с его слов могу примерно объяснить.

– Но место ты ведь узнал… – задумчиво посмотрел я ему в глаза.

– По описаниям всё очень уж сходится!.. – засмущался Енот.

– И что там будет? – спросил я, не отрывая от него взгляда.

– Холмы там пойдут. Дальше приток Катэнги. А дальше уже начинаются Плоскоглавые горы. Енасей там ведь изгибается, видите… – глядя в сторону, начал тараторить Енот.

– Я вижу, что ты врёшь и не краснеешь, – усмехнулся я. – Давай прямо. Видел ты эти места. Либо у деда изображения были, либо сам побывал. По одним описаниям эти заснеженные равнины ты бы в жизни не узнал.

– Ну…

– Баранки гну! Правду давай! – нахмурившись, потребовал я.

– Да… Ну… – Енот мялся под моим взглядом, а затем глубоко выдохнул и решился: – Тут дело такое, ваше благородие, что кинули тогда моего деда… Никто в том отряде и не думал, что выживут они с товарищами. Вот и вышло, что их оставили вместе с частью вещей, которые исследователи не пожелали с собой тащить. С таким расчётом, видимо, что, если получится, на обратном пути заберут. Вот…

– Так и?

– Ну а дед продышался… И товарищей выходил. Оружие у них, уходя, исследователи прихватили. А вот охотничий лук-то никто не подумал забирать. И он, значит, луком подбил дичь, которую они дальше ели с приятелями, чтобы выжить. А потом они сил набрались, брошенные вещи забрали, ну и пошли на юг.

– Вот что тебя волнует! – догадался я. – Понимаю и не осуждаю… Ценности взяли, чтобы дикарями не идти.

– Да, так и было… – покаянно кивнул Енот. – Часть вещей в Туре обменяли на припасы. Часть с собой донесли. Там зарисовки были, фотокарточки, которые я в детстве смотрел… До сих пор где-то у брата лежат на чердаке…

– Так, с фотокарточками разберёмся. Всё равно за давностью лет не осудит никто! – усмехнулся я, похлопав Енота по плечу, чтобы не переживал. – А теперь второй вопрос. Почему ты уверен, что ромеи дальше на восток пойдут?

– Это только догадки, ваше благородие, – признался Енот.

– Да мне и догадки подойдут. Давай уже, колись!.. – с успокаивающей улыбкой потребовал я.

– Я, честно говоря, только по рассказам сужу… Его благородие Бубенцов говорил же, что ромей, который из двух беглецов главный, странно себя вёл при встрече: морщился, голову руками трогал… А вы сказали, что ему бы на юг уже надо подаваться. Я услышал тогда и запомнил. Ну а дед говорил, что этот Цоековский так же себя вёл. Морщился, жаловался всё время, что голова у него болит. А как до Енасея добрались, Цоековский совсем дурной стал. Людей бросал, кто идти не может. Ценные вещи оставлял по пути, тоже без жалости. И всё требовал не останавливаться. Гнал отряд без продыху, устраивая вместо ночёвок четырёхчасовые привалы…

– А вначале он не такой был? – догадался я.

– Да, поначалу добрый был, весёлый. В Серых землях, правда, веселиться сходу перестал, – пояснил Енот. – Жаловался, что голова болит постоянно. И чем дальше, тем больше.

Я вспомнил то, что удалось почитать по дефектам чёрного сердца. Или, как здесь говорили, его изъянам. Один из них давал отличные возможности достигнуть высоких рангов. Однако имелся у этого изъяна побочный эффект. Чем дальше на территорию Тьмы или в Серые земли – тем сильнее болит голова.

И всё же многие богачи обращались в лекарни за сердцем с этим изъяном. Благо, достоинства в их случае перевешивали минусы. Но поголовным спросом изъян не пользовался. А почему? А потому что двусердый дворянин – в первую очередь, воин и защитник. Он, по определению, должен воевать с отродьями. А как воевать, если чем глубже лезешь в земли, поражённые Тьмой, тем невыносимей болит голова?

В итоге, такое двусердие, полученное в лекарне, давало лишь личное дворянство. Детям, чтобы они стали дворянами, всё равно пришлось бы рисковать. И выбирать варианты чёрного сердца, более подходящие для будущей службы.

Иногда похожие «побочки» наблюдались и у потомственных дворян, использовавших иные схемы проращивания. Правда, у всех народов подобное считалось позорным недугом. Ещё и похлеще срамной болячки: ну где вы видели воина, падающего в обморок, к примеру, при виде крови?

– … А чем дальше, тем жёстче! Будто одержимый стал! – между тем, продолжал Енот. – И шёл, совсем почти не останавливаясь. Вот как дело было, ваше благородие.

– Печально, но случается. Значит, они в горы шли?

– Да, ваше благородие.

– Хотели найти сердце Тьмы? – уточнил я.

– Хотели… В смысле, нет! Ничего подобного! – Енот слишком поздно опомнился.

Невинные вопросы хороши тем, что если их задать в нужное время, нужным тоном и с нужным настроением – собеседник не учует подвоха. Ответ сам сорвётся с губ и выдаст истинное положение дел.

Это уже потом придёт понимание, что проболтался.

– Да ладно, я и сам уже догадался, – отмахнулся я. – Завтра поедем в эту твою Туру. Чего нам там ждать, если по-честному?

– Да сложно сказать, ваше благородие… Город небольшой. Больше половины населения – эвенкилы и другие местные. Русских мало. Но с югом торгуют через десятые руки. Власть никакую не признают, живут замкнуто… Однако гостей принимают.

– Не враги и не друзья… – кивнул я. – Ладно. Спасибо, что поделился!

– Да не за что, ваше благородие… – вздохнул Енот, явно чувствуя себя виноватым, что сболтнул лишнего про деда.

– Я никому не расскажу, не переживай! – пообещал я, вызвав у разведчика вздох облегчения. – Ну и да, по-хорошему, твой дед был в своём праве.

По поводу того, что хитростью заставил Енота разговориться, я чувства вины не испытывал. Как там писал мне наш многоуважаемый царь? Серые земли – удивительное место, способное подарить глубокие знания о природе Тьмы.

Если уметь смотреть по сторонам и внимательно слушать. И, конечно, если не упускать возможности. Вот я и не собирался эту возможность упускать. Пройти по следам одного из Цоековских, искавших сердце Тьмы, которое вроде как сказка и выдумка? Пожалуй, я бы никогда не простил себе, если бы смалодушничал и не решился.

И даже то, что я рискую не только своей жизнью, но и жизнью жены – меня не остановило. Всё-таки нас сопровождали очень сильные двусердые. Если уж они не смогут защитить в этом походе, который вдруг обрёл вторую цель, то кто тогда?

Глава 11

[Помехи]

[Помехи]

[Помехи]

[Помехи]

Город и вправду стоял на острове, в месте слияния рек. И было видно, что этот остров насыпали люди, а не природа. Очень уж ровные склоны, да и сама поверхность. Природа обычно к таким вопросам подходит с фантазией. А вот человек – да, вечно тяготеет к прямым линиям.

А ещё город Тура был совсем не таким, как другие городки Серых земель. В них я видел суровые бетонные коробки, серые стены и мощные укрепления. А здесь кипела дикая, будто плещущая за края жизнь.

Впрочем, в облике Туры было много непривычного.

Начиная прямо с городской стены. Мы, русские, построив стены из кирпича или известняка, ещё обычно белили их. Для красоты, значит, и живописности. А в довесок возводили круглые башни с пологими крышами. Здесь же всяким украшательством не заморачивались. Натаскали откуда-то каменных глыб, грубо обтесали, ну и сложили стену метров десять в высоту.

Впрочем, приглядевшись, можно было заметить железные балки и бетонные укрепляющие столбы. Явно более современная достройка. Но, что самое удивительное, новострой выглядел органичной частью укреплений, а не чужеродным вкраплением.

Это бывает, если делом занимаются люди, чувствующие основную постройку. Ну или когда строители не просто делают работу, а знают, что делают её для себя.

И так здесь, несмотря на общую дикость, было во всём. За стеной и башнями, за отвалом берега, ведущим к воде, за арками и воротами тщательно следили. Заботливо меняли выпавшие камни, латали трещины и обновляли раствор. Жители Туры любили защищавшую их стену, как живую.

С местными мы, кстати, познакомились раньше, чем с городом.

На льду, вдоль берега, были раскиданы шатры и чумы. Рядом, куда ни глянь, виднелись олени. Одни пытались раскопать что-нибудь съедобное на льду. Другие тянулись к кормушкам, куда уже была навалена еда. А третьи просто бродили по льду с задумчивым видом. Всё это дикое благолепие окружали деревянные сани, поставленные рядами и утопающие в снегу.

Чтобы добраться до ворот, пришлось, снизив скорость, просочиться через огромное стойбище. Наше появление, конечно, вызвало любопытство, но, в основном, у местных детей, в тёплых шубках похожих на круглобоких медвежат.

Больше всего внимания, естественно, привлекал Тёма, гордо восседающий на Авелине. Дети бежали за нашим снегоходом, что-то радостно крича и показывая на кота, который с видом царя-батюшки милостиво взирал на юных подданных.

А вот мы, остальные, удостоились лишь мимолётного взгляда. И не от радостно гомонящих детей, а от взрослых серьёзных мужиков – с такими же недовольными лицами, как у Бубна, но узким прищуром глаз.

В город нас пустили достаточно легко. Только попросили оставить снегоходы на стоянке у ворот. Ну и взяли пошлину за вход – патронами, которые здесь вместо валюты ходили. За охрану стоянки отвечал сморщенный, как печёное яблоко, эвенкил. На ломаном, но понятном русском старик заверил, что здесь никто на наш транспорт не покусится – иначе он им всем «тогда ух!».

Что именно «ух!», мы уточнять не стали, но попросили одного из ребят Енота, между делом, почаще заглядывать на стоянку. Лишиться снегоходов в нашей ситуации было бы критично.

Внутри, за стеной, город выглядел лоскутным одеялом времён. Приземистые особняки века 17-го, а рядом – куда более поздние, едва ли не современные постройки. Имелась даже одна-единственная бетонная коробка. Прямо будто памятник обычным городкам Серых земель, воткнутый посреди города.

К слову, это была гостиница. И нам она могла пригодиться.

Дороги внутри Туры, как оказалось, никто и думал мостить. Они были покрыты шуршавшим под ногами щебнем. Да и весь остров был насыпным. Куда ни копни, всюду в городе попадётся щебень.

– А что, бывают у вас гости с Большой земли? – полюбопытствовал я у пожилого мужчины за стойкой гостиницы, пока он записывал наши имена в бумажную книгу.

– Не… Не бывает почти! – не отрываясь от записей, которые выводил старательно, едва ли не высунув от усердия язык, как школьник за прописями, отозвался тот. – Торговцы, конечно, из ближайших городков добираются… И контрабандисты бывают… Охотники всякие… А никто с Большой земли сюда давно не добирался.

– И зверьё не донимает? – уточнил я.

– А чего ему туточки делать, сударь? Эвенкил за своих оленей хоть Тьму, хоть чорта лысого изведут. А другого зверья тут поди как мало… Изменыши, конечно, немного жрут, но им ведь тоже что-то в желудки пихать надо… – мужчина, наконец, с довольным видом закрыл книгу и принялся по одному выдавать нам ключи. – У нас туточки спокойно и тихо. А с тех пор, как Тьму прогнали, совсем сплошная тишь да благодать.

– А куда местные по весне деваются, когда снег сходит? – уточнил я.

– Те местные, которые за стенами, что ли, зимуют? – переспросил мужчина и, дождавшись кивка, охотно пояснил: – Так это, конечно же, уходят кочевать. Оленем еда нужна, городу – мясо. Уходят, пасут оленей, охотятся. А осенью, как станет лёд, возвращаются. И так у нас туточки каждый год.

– Что, и нападений впрямь давно не было? – спросил я.

– Мой дед, и то не припоминал, чтобы какая-то крупная стая пришла… – развёл руками мужчина. – Мелочь, бывает, конечно… Но с этим мы легко справляемся. А по многу голов, даже когда из гнёзд прут на юге, к нам сюда не идут. Не спрашивайте только, милсдарь, почему. Никто точно этого не знает. А кто будет говорить, что знает – скорее всего, врёт. Хорошего отдыха!

Разговор закончился, но добавил мне пищи для размышлений. Тихая гавань посреди Серых земель? Вряд ли этот пожилой человек меня обманывал. Незачем. Значит, есть у этого явления своя причина. Осталось только узнать, какая.

В Туре было электричество и водопровод. И канализация имелась. Не сказать, чтобы всё это работало без сбоев, но было же. Как удалось выяснить из расспросов, электричество и вода шли здесь от газовой котельной. А она, в свою очередь, располагалась где-то за пределами города.

Я бы не поверил, наверно, услышь такое в любом другом городе. Но после рассказа о том, что сюда не добирается зверьё, удивляться не стал. Нет опасности? Значит, можно расширяться. И даже за стену вынести важные, но нежилые постройки.

И всё же в глубине души я опасался, что беспечность ещё выйдет Туре боком.

С рассветом мы покинули город. И вернулись на старый, порядком надоевший путь. Если бы речь шла лишь о записях, которые мне пришлось тащить через треть Сибири – наверно, я бы уже отступил. Но не теперь…

Теперь я очень хотел разобраться в загадке этого места. Благо, запасы топлива и еды мы пополнили. С учётом остатков хватило бы ещё дней на десять.

Дальше наш путь лежал на восток. Расспросы местных, да и память Андрея, помогли мне обрисовать будущий маршрут. Впереди нас ждало мёртвое плато, изрезанное ущельями и каньонами. Почти без растительности, вечно погружённое в холод.

Андрей помнил это место по фотоснимкам. Однако там, в его мире, оно было краем озёр и водопадов, где растут деревья и трава, а жизнь успевать взять своё за короткое лето.

Здесь это был безжизненный край, ненужный ни людям, ни животным, ни изменышам.

Вернувшись к концу дня на след, мы двинулись на восток, но всё дальше и дальше забирали на север. И это напрочь опровергало логичную версию, что ромеи собираются свернуть на юг. Будто одержимые, два скрытня продолжали идти другим путём. И почему так происходит, оставалось ещё одной загадкой.

Плоскоглавые, или Плоскоголовые, горы оказались похожи на скалистые острова в океане. Они буквально вырастали из белой равнины своими чёрно-белыми боками. А местность здесь хоть и повышалась постепенно, но камней и неровностей под полозьями стало больше.

И даже когда сверху лежал снег, без опаски гнать вперёд не вышло. Скорость снизилась. Двигаясь по меткам Мальца, ушедшего вперёд разведчика, мы всё больше углублялись в лабиринт скал и ущелий.

Следы лыж и снегохода успел замести снег, гонимый ветром. А вот знаки на крупных камнях и отвесных обрывах ещё были видны. И создавалось ощущение, что ромеи знали, куда и как идти. Судя по удивлённым восклицаниям Енота, наша цель выбирала самые удобные пути.

Первая ночёвка не обошлась без приключений. Правда, эти приключения оказались очень неприятными. Один из разведчиков вдруг начал, посреди ночи, хрипеть и дёргаться всем телом.

Проснувшись от криков, к нему кинулись все члены отряда. Однако помочь ничем не смогли. И молоденький лекарь тоже оказался бессилен.

Разведчик страдал ещё минут пять, прежде чем с концами затихнуть. При этом не было ни внешних повреждений, ни крови из естественных отверстий. Ощущение создавалось такое, что крепкий, ещё нестарый мужчина вдруг лишился возможности дышать.

– Я, конечно, не скажу точно… Но, похоже, это перенасыщение энергетической структуры… – заметил Папоротников. – Организм, не имеющий чёрного сердца, не выдержал.

– А защита что? – возмутился Бубен, пока обычные ребята в отряде настороженно переглядывались.

– Да какая теперь разница! – в сердцах махнул рукой сотрудник ПУПа. – Не справилась, значит, защита… А может, он более восприимчив, чем другие. Ты вокруг-то оглянись, Бубенцов!..

Заозирались, собственно, все до единого. Но только двусердые увидели, о чём речь. Включив теневое зрение, я будто попал в снегопад. Настолько густо всё было заполнено хлопьями теньки. Она была повсюду, словно кто-то подушку с перьями наизнанку вывернул.

Или будто где-то тут находился её источник.

– Надо бы повыше в следующий раз забраться! – заметил Бубен, закрывая глаза умершему. – Может, там поменьше теньки будет…

– Попробовать можно, – согласился Папоротников. – Но я бы не рассчитывал, что всё так просто.

Утром Бубен решил проверить свои догадки. Взобрался по более-менее удобному склону на вершину одного из плато. А, спустившись, с расстроенным видом сообщил, что на высоте – то же самое. Одна сплошная тенька. И нам-то, двусердым, ситуация была лишь на руку. Запас пополнялся мгновенно, и я этого даже не чувствовал. А вот обычные разведчики могли серьёзно пострадать.

Пришлось им дополнительно мазаться «противотеньковым» раствором. И все открытые участки тела тоже смазали, чтобы случайно не повторить судьбу соратника. К сожалению, кожа после долгого контакта с раствором трескала и шелушилась. И всё равно это было лучше, чем вдруг, ни с того ни с сего, взять и умереть.

Вечером того же дня мы обнаружили Мальца, отправленного вслед за ромеями. Невысокий разведчик сидел, привалившись спиной к снегоходу. Перед ним было затухшее кострище. Оно давно остыло, как и тело человека. А на лице разведчика застыло лёгкое недоумение.

– Тоже перенасыщение тенькой? – выругавшись, хмуро спросил Енот. – Да быть такого не может… Он ведь тут всю жизнь прожил…

– Судя по дырке в груди, перенасыщение тенькой ни при чём! – ответил я, присев рядом и нащупав под мехом полушубка края раны. – Что-то ледяное и острое. Он и удивиться толком не успел. Сердце одним ударом пробили. Вон, часть ледышки не успела растаять…

Восстановить картину удалось по следам, ещё не заметённым снегом. Они, кстати, стали заметны даже нам, не имевшим навыков разведки. Значит, отрыв от греков сильно сократился. Видимо, Мальца заметили, когда он близко подобрался к скрытням.

Узнав о наблюдателе, один из греков вернулся и убил его ночью. А затем оба скрытня отправились дальше на лыжах. Но мы их теперь неуклонно настигали. Запутать следы они могли бы разве что, забравшись на вершины, где камня больше, чем снега. Однако греки не стали заниматься ерундой. И продолжали двигаться к своей, только им известной цели.

Уже к вечеру, на следующий день, мы знали, что скоро их настигнем. Енот сказал, что отрыв составляет всего несколько часов. Вот только у нас были снегоходы, а ромеям приходилось двигать лыжами, ещё и круглосуточно.

Но мы нагнали их значительно раньше.

В небольшой долине, в центре которой блестело озерцо в форме подковы. Посреди озерца, на внутренней части «подковы» – куча щебня и обломков скал. В один из концов «подковы» втекал, а из другого вытекал ручей. А может, и маленькая речка. Должен был вытекать, но замёрз, само собой.

На куче щебня лицом вниз, раскинув руки, как птица крылья, замер человек. Он, видимо, так спешил припасть к камням, что лыжи снять забыл. Деревянные полозья торчали в разные стороны, отходя от его широко разведённых ног. Человек не шевелился и казался мёртвым, но я почему-то был уверен, что он жив.

Просто ему глубоко плевать на снег, холод и острые края камней.

Неподалёку горел костерок. Или просто огонёк. Я не заметил дров, которые бы питали пламя. Зато увидел в теневом зрении плетение среди камней. Рядом с костром сидел второй мужчина. Он отнёсся к здоровью бережнее, чем 'обнимавшийся с камнями. И подложил под свой тощий афедрон ярко-розовый походный коврик.

В руках этот второй держал кружку с дымящимся напитком. Похоже, чаем. Впрочем, издалека, от входа в ущелье запах сразу не разберёшь. Неподалёку от костерка стояла маленькая палатка. Её стенки трепетали на ветру. Под тентом угадывались очертания рюкзака.

Милейшая картина, изображающая ушибленных на голову походников… Ну или любителей сродниться с природой, которые едва-едва покинули каменные джунгли городов.

И всё бы хорошо было… Только у костра восседал тот самый проклинатель, который засадил на грекоморском побережье мне в руку проклятием.

А вниз лицом лежал греческий скрытень, который почти увёл из-под носа русского царя тамгу.

Опасней этой парочки в ближайшей округе был, пожалуй, только один человек. И он сейчас ехал на ближайшем из снегоходов – как всегда, с недовольным лицом.

А что ещё удивительней, когда рёв двигателей заполнил долину, ни один, ни второй ромей даже не дёрнулись. Как будто им было абсолютно наплевать на происходящее вокруг.

Но это утверждение оказалось верным лишь наполовину.

Когда мы подъехали к костру, слезли со снегоходов и двинулись к проклинателю, тот всё-таки поднял взгляд от кружки. А потом с горестным, в полный голос вздохом отхлебнул свой напиток… И теперь я по запаху точно мог сказать: это кофий. Не будь я в прошлой жизни тем, кто за пятьдесят с хвостиком лет выпил его, наверно, целое озеро.

– Ага… Базилеус Сарантопекос! Скрытень! – первым из нас заговорил Папоротников, машинально одёрнув шубу, словно мундир, и нависнув над ромеем, как огромная карающая длань.

– Ну какой я Сарантопекос, сударь! – со спокойствием обречённого отозвался тот, глядя в наши хмурые лица. – И какой я нынче скрытень? Скрытень – это же от вашего слова «скрываться». А я ведь больше не скрываюсь… Ну и, как говорят у меня на родине, разведчик от неудачника отличается тем, что первого ещё не раскрыли… Если меня любой сотрудник вашего ПУПа в лицо знает… Значит, я давным-давно неудачник.

Проклинатель снова обвёл нас по очереди взглядом. А затем отпил кофию и, оценив, видимо, коллективно нахмуренные брови, поспешно добавил:

– Прежде, чем вы начнёте бросаться оскорблениями, связывать меня или, упаси Боже, стрелять, сразу скажу… Вашего разведчика убил не я!

– Ливелий убил? – уточнил Бубен.

– Да, Ливелий… Я даже просил не делать этого. Однако сам чудом не попал под его гнев… – с горечью признался Базилеус.

После чего, запустив руку себе за ворот, достал знакомый пластиковый ящичек. Под нашими мрачными взглядами ромей положил его рядом. А затем, в доказательство добрых намерений, подтолкнул по снегу в нашу сторону.

– Вам ведь это нужно было, да? Забирайте, пожалуйста… – сказал он.

– А ты чего такой покладистый, Саратопекос? – недоверчиво сдвинул брови Бубен.

– Повторюсь, я больше не Сарантопекос… – мирно подняв руки, напомнил ромей. – Род от меня отказался. Я теперь просто Базилеус.

– Лось, просто Лось… – пробормотал я.

– Чего? – уставился на меня Бубен.

– Ничего-ничего… Добегался он просто… – отозвался я, вспомнив пошлый анекдот из мира Андрея.

– Сударь Седов-Покровский, к сожалению, прав, – согласился проклинатель. – Из рода я исключён. Как скрытень, провалился. И даже свои на меня открыли охоту…

– Тебя пожалеть, что ли, ирод? – аж крякнул от удивления Бубен.

– Можно попытаться… Как-то понять… И простить… – со вздохом ответил Базилеус и предложил единственное, видимо, ценное, что у него осталось, кроме Ливелия и ящичка. – Хотите кофий, кстати?

– Ты время, что ли, тянешь? – с подозрением нахмурился Папоротников, а Бубен на всякий случай втянул воздух, настороженно принюхиваясь. – Чем твой начальник на камнях занят таким, что его прерывать нельзя?

– О! А вы можете его прервать? – очень искренне удивился Базилеус. – А я вот не смог… Вторые сутки лежит, скотина, и не шевелится… Я ему, честно говоря, чуть-чуть завидую. Ему там, похоже, хорошо… Ну что, хотите кофий?

– Хочу! – невольно разрядив обстановку, вдруг сообщила Авелина.

Она уверенно потянула меня к костру. А вслед за ней и Тёма уселся неподалёку от одного из моих врагов.

Посмотрев на этих двоих, я отказываться не стал. Но, конечно, с большим удивлением покосился на жену. Раньше она к кофию трепетных чувств не испытывала. А тут накрыло вдруг чего-то…

– А что вообще происходит? – Папоротников посмотрел на Авелину, Тёму, меня…

И непонимающе замотал головой, переглянувшись с Бубном.

– А что непонятного? – Базилеус привстал и, вытянув из-под тента рюкзак, извлёк две металлических кружки, после чего вручил их мне и Авелине. – Мы с вами сидим на краю Ойкумены. В месте столь унылом, сколь и ледяном. И я предлагаю вам выпить горького невкусного кофию. Посмотреть на задницу Ливелия Таронитиса, который зачем-то обнимается с камнями… А иногда сладострастно постанывает от удовольствия… Что может быть более отвратительным, чем всё это сразу?

– Кофий определённо не так плох, как вы описываете… – заметил я, не удержавшись, а потом сделал глоток и уверенно сообщил: – Нет! Он определённо хорош!

– Вот… Даже на моей родине я ни разу не встретился с извращенцем, кто бы это пил в удовольствие! – подняв палец к небу, сообщил Базилеус. – А теперь делю с ним кофе, сижу за одним костром… Всё это и впрямь донельзя отвратительно, сударь Седов-Покровский…

Он покосился на мою жену с хорошеньким, раскрасневшимся то ли от жара кружки, то ли от кофеманского удовольствия личиком. А затем очень искренне добавил, повернувшись к ней всем телом:

– Только ваша красота скрашивает этот ужаснейший миг моей жизни.

– Спасибо, – вежливо улыбнулась Авелина и снова страстно припала к кофию, как Ливелий к камням.

– Так!.. Енот! Вы разбивайте пока что лагерь! – смирился Бубен, всё-таки усаживаясь на один из валунов рядом с греком. – А вы, сударь Не-Сарантопекос, давайте рассказывайте. Только без этого вашего высокого слога, прошу… У меня, знаете ли, кулаки чешутся ваши зубы пересчитать.

– А этот не убежит? – Папоротников кивнул на второго ромея.

– За сутки ведь не убежал… – равнодушно пожал плечами Базилеус. – Думаю, ещё сутки точно проваляется… Ну так и что именно вы хотите узнать?