Текст книги "Щит дьявола"

Автор книги: Лео Кесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава пятая

«Кюбельваген», управляемый Матцем, медленно ехал вперед мимо развалин сельских домов. Гауптшарфюрер Шульце подозрительно осматривал каждое полуразрушенное строение, держа палец на спусковом крючке своего «шмайссера» и готовясь стрелять при любом неожиданном шорохе. Несмотря на то, что эсэсовцы находились на немецкой части фронта, у здоровенного гамбуржца все равно было очень неприятно на душе.

– Что с тобой, Шульце? – не выдержав, наконец поинтересовался сидевший рядом с ним фон Доденбург. – Мучают газы?

– Ну конечно же, нет, господин штандартенфюрер, – откликнулся Шульце. – Просто в таких случаях лучше перестраховаться, нежели поступить наоборот. Лично я совсем не желаю заехать в место расположения американцев!

– Неужели? – хохотнул фон Доденбург. – И ты хочешь сказать, что даже не желаешь получить от них тот настоящий кофе и те настоящие сигареты, которые они обещают в своих листовках, пачками разбрасываемых над нашими позициями?

– Они могут засунуть свой настоящий кофе и свои настоящие сигареты прямо в свои настоящие толстые задницы, – пробурчал Шульце.

«Кюбельваген» выехал на открытую местность. Над дорогой, которая, петляя, вела к высоте 239, царила тяжелая, давящая тишина, нарушаемая лишь далекими раскатами артиллерийской канонады. Они проехали то, что когда-то было сосновым лесом. Теперь от него ничего не осталось, равно как и от прятавшейся здесь германской походной колонны. Тут и там валялись перевернутые грузовики, опрокинутые и сожженные автомобили, разбитая бронированная машина, которая до сих пор ярко пылала. Везде также были разбросаны трупы солдат.

– О, будь я проклят, – протянул сидевший за баранкой Матц, – здесь достаточно жареного мяса, чтобы можно было прокормить весь вермахт в течение по меньшей мере недели!

– Не говори так, – бросил враз помрачневший фон Доденбург. Он сам был до глубины сердца потрясен видом обуглившихся трупов немецких солдат, валявшихся в ближайшей канаве. От нестерпимого жара их тела съежились до размеров детских. – Не забывай, эти несчастные совсем недавно были твоими же товарищами по оружию!

Они продолжили движение по направлению к высоте, угрожающе темневшей на фоне окрашенного в розоватый цвет неба. Шульце невольно сглотнул и облизал отчего-то пересохшие губы. Он тщетно пытался побороть дурные предчувствия, которые копошились в его мозгу, нутром чувствуя, что что-то тут не в порядке; ощущение надвигающейся беды никак не оставляло его. Но здоровяк никак не мог определить настоящий источник опасности.

* * *

Лейтенант Вертхайм спланировал засаду на узкой проселочной дороге, которая вела к Голгофе, очень тщательно, поместив своих людей в канавах, тянувшихся по обе стороны дороги. Оттуда они должны были обстреливать машину фон Доденбурга. На случай же, если эсэсовский полковник каким-то чудом избежит этого урагана пуль и попытается вырваться из засады, рванувшись назад, один из людей Вертхайма должен был положить поперек дороги связку гранат Хокинса. На эту связку машина фон Доденбурга должна будет обязательно напороться во время бегства. Вообще же Вертхайм считал, что, скорее всего, почувствовав опасность, фон Доденбург вильнет к обочине. «И там-то мои молодцы выдадут ублюдку то, что он заслуживает больше всего – хорошую порцию старого доброго американского свинца!» – поведал лейтенант Файну.

При этом Вертхайм понимал, что самым главным во всей этой операции для них будет – четко идентифицировать личность штандартенфюрера фон Доденбурга. Ведь от того, сумеют ли они убить этого офицера СС, зависел весь успех наступления «Большой красной единицы» на Аахен. Согласно полковнику Портеру из Управления стратегических служб, боевая группа СС «Вотан» под командованием Куно фон Доденбурга была единственной по-настоящему боеспособной частью во всем Аахене. Без нее вся система обороны города должна была надломиться, и тогда ребятам генерала Хюбнера уже не должно было составить особого труда взять его.

– Итак, как же мы поступим, Файн? – задал вслух вопрос лейтенант Вертхайм после того, как они выбрали место для засады. – Мне с тобой придется для начала точно идентифицировать личность этого ублюдка фон Доденбурга. Установить, что в машине едет именно он. Для этого я воспользуюсь вот этими приспособлениями. – Он указал на сигнал красного света и собственноручно сконструированный им дорожный жезл немецкого образца, которые он успел смастерить ночью на заброшенной ферме. – С помощью этих штук я остановлю нужную машину и проверю, кто в ней едет. Как только мы поймем, что в машине едет именно фон Доденбург, то дадим соответствующий сигнал нашим ребятам, а сами кинемся врассыпную. Я думаю, что после этого немцы попытаются пробиться влево или вправо от полосы дороги. Ты представляешь, что случится с ними после этого?

– Да, лейтенант, – кивнул Файн. – Им наступят кранты.

– Ты правильно думаешь, парень, – изрек его командир.

Но в действительности австро-американский лейтенант Дэвид Вертхайм просто не представлял себе, на что способны бойцы «Вотана».

* * *

Время в засаде тянулось бесконечно. Дважды объявлялась ложная тревога. В первый раз мимо американцев протянулась вереница старых кляч, на которых везли еду и боеприпасы для немецких солдат, находившихся в районе высоты 239. Лейтенант Вертхайм, Файн и остальные ясно видели силуэты немецких возниц в стальных шлемах на фоне темного неба. В этот момент лейтенанта охватило странное чувство – было так удивительно находиться столь близко от этих людей, которые совершенно не подозревали, что на них из темноты пристально смотрели глаза тех, кого они когда-то изгнали из своей страны и чье самое жгучее желание теперь было убить как можно больше фашистов. Таких, например, как они. Полчаса спустя мимо затаившихся в засаде американских добровольцев протарахтел мотоцикл. В нем сидел связной; Вертхайм ясно видел кожаную сумку для донесений на фоне его шинели. После этого все стало снова тихо.

Примерно в восемь часов, когда артиллерия со стороны расположения «Большой красной единицы» стала работать более интенсивно, лейтенант Вертхайм услышал, как где-то вдалеке на второй передаче едет машина. Очевидно, она преодолевала подъем на дороге. Вертхайм ткнул Файна локтем в бок:

– Это могут быть они. Предупреди всех ребят.

Сержант засунул два пальца в рот и издал пронзительный свист. Добровольцы тут же поползли к заранее выбранным позициям у кромки дороги, прячась за кустами. Боец, который должен был разложить на дороге гранаты, чтобы отрезать немцам путь возможного отступления, затаился наготове со своей связкой. Вертхайм стиснул рукоятку дорожного жезла немецкого образца в ставшей неожиданно потной ладони.

– Стой наготове с сигналом красного света, Файн! – скомандовал он. Странный спазм сжал горло лейтенанта.

– Понял, командир! – с готовностью откликнулся Файн.

Мотор автомобиля гудел все ближе и ближе. Сердце Вертхайма бешено подпрыгивало. Он сглотнул и приказал себе успокоиться. На мгновение это сработало, но затем сердце снова заколотилось сильно-сильно; лейтенант подумал, что даже Файн, сидевший рядом с ним, не может не услышать этих гулких ударов.

Неожиданно за поворотом показался небольшой военный джип «кюбельваген». Свет его фар ярко высветил Вертхайма.

– Зажигай сигнал, Файн! – торопливо скомандовал он и, подняв вверх дорожный жезл, громко прокричал:

– Хальт! Стой!

Матц затормозил. Лейтенант нацелил на джип свой карабин и нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало. Очевидно, затвор заклинило.

– Файн, – отчаянно заорал он, – открывай огонь по ублюдкам… прямо сейчас!

Сержант упал на одно колено и, наведя свой карабин на немецкий джип, выстрелил. Но было уже слишком поздно. Матц, из плеча которого сочилась кровь, действовал без промедления – так, как бойцы «Вотана» научились действовать в России, где на каждой дороге их могла ожидать засада советских войск или партизан. Отчаянно матерясь, он включил первую передачу и, низко согнувшись над рулем, дал полный газ. Сидевший рядом с ним гауптшарфюрер Шульце открыл бешеный огонь из своего «шмайссера». Находившиеся на заднем сиденье Куно фон Доденбург и Шварц начали поливать огнем из своих автоматов обочины дороги – так, как это предписывала тактика антипартизанской борьбы. А затем, вопреки ожиданиям лейтенанта Вертхайма, готовившего засаду, вместо того чтобы пятиться назад, Матц поехал прямо вперед. Вертхайм швырнул свой бесполезный карабин в джип; оружие со звоном отскочило в сторону. В самый последний момент лейтенанту удалось отскочить вбок и избежать столкновения с мчащимся на него автомобилем. Но сержант Файн оказался не столь проворен. Он жалко вскрикнул, когда усиленный металлический передок джипа ударил ему прямо в грудь. Файн рухнул вниз, и машина весом в полторы тонны проехалась по нему, превращая его лицо в безобразное раздробленное месиво.

– Ах вы, проклятые садисты! – вскрикнул лейтенант Вертхайм. По его щекам текли слезы гнева и отчаяния. Он нащупал гранату, прицепленную к поясу. Справа ударила базука, но джип мчался слишком быстро, чтобы можно было обеспечить прямое попадание. Тем не менее выстрел из базуки повредил левую заднюю шину джипа. Она с треском разорвалась, и машина, круто повернувшись, беспомощно замерла. Сидевшие в ней немцы от неожиданности посыпались на дорогу, как горох.

Но даже в этой критической для них ситуации ветераны «Вотана» действовали значительно быстрее и лучше, нежели поджидавшие их в засаде американцы. Стремительно вскочив на ноги, они открыли ответную стрельбу по нападавшим. А когда на Шульце бросился высокий мощный Доброволец, немец точным ударом кулака в горло сбил его на землю. Другой доброволец побежал на Матца, прижав свой автомат к бедру, но почему-то не стреляя. Шарфюрер, который был в ярости оттого, что его ранило уже в четвертый раз, просто нагнул голову и боднул ею американца. Этого оказалось достаточно, чтобы тот рухнул на дорогу. Матц нагнулся, схватил его за уши и со всей силы ударил затылком о дорожный камень.

– Сюда! Ради бога, идите все сюда! – безнадежным голосом закричал Вертхайм, когда четыре эсэсовца, отстреливаясь короткими яростными очередями, начали пятиться по направлению к высоте 239.

Этот крик лейтенанта оказался ошибкой.

– А ну-ка, притащи сюда этого ублюдка, Шульце! – приказал фон Доденбург, перекрывая голосом стрекот автоматов.

Гамбуржец бросился вперед к лейтенанту Вертхайму, в то время как три других эсэсовца поливали яростными очередями заросли, не давая другим добровольцам высунуть головы из-за кустов.

Вертхайм швырнул в Шульце гранату, но она разорвалась в десяти метрах от эсэсовца, не причинив гиганту никакого вреда. Лейтенант сунул руку в сапог, где у него лежал нож. Но его трясущиеся пальцы так и не успели нащупать его. В следующую секунду две сотни фунтов прекрасно натренированных мышц со всего размаху врезались в него. Вертхайм начал оседать на землю, и в этот момент подкованная железными гвоздями подошва сапога гауптшарфюрера врезалась ему в челюсть. Перед глазами американца заплясали красные круги.

Прежде чем потерять сознание, Вертхайм почувствовал, как Шульце бесцеремонно поднял его с земли и взвалил на плечо. После этого лейтенант отключился, понимая, что спланированная полковником Портером и осуществленная лично им операция «Мерзавец» полностью провалилась.

Глава шестая

– Ну, ты, грязная иудейская свинья, пробуждайся же наконец! – прогремел громкий металлический голос. – Давай, мешок дерьма, открывай свои глаза!

Казалось, источник этого голоса был где-то очень далеко. Но при этом у Вертхайма не было никаких сомнений в том, что голос принадлежал истинному немцу, который ненавидел его всеми фибрами своей души.

Лейтенант с трудом потряс своей головой. Казалось, она распухла и стала в два раза больше. Он медленно провел рукой по лицу и почувствовал на своих пальцах что-то липкое и теплое. Открыв глаза, Вертхайм увидел, что это – кровь, его собственная кровь.

Лейтенант с трудом приподнял голову и увидел перед собой портрет Адольфа Гитлера. Рядом с этим портретом маячило лицо какого-то получеловека-полумонстра. Казалось, одну половину лица этого существа долго жевало какое-то дикое животное. Вертхайм вновь закрыл глаза, желая, чтобы из его памяти исчез этот жуткий образ.

– Шварц, – проскрежетал металлический голос, разбудивший его, – сделай так, чтобы он открыл глаза.

Наступила тишина. Затем кулак, который, казалось, был сделан из стали, неожиданно врезался в лицо американца. Вертхайма отбросило к стене вместе со стулом, на котором он сидел. В следующую секунду в ребра ему Ударил подкованный ботинок. Захрустели кости. Удары сыпались один за другим. Вертхайм обмяк под их градом, который, казалось, продолжался бесконечно. Он почувствовал, как внутри у него открылсь множественное кровотечение.

– Спасибо, Шварц, – проговорил все тот же голос. – Этого достаточно.

Человек, который, тяжело дыша, молотил Вертхайма, не сразу повиновался приказу, и металлическому голосу пришлось повторить его, прежде чем избиение окончательно прекратилось. Вертхайм молча лежал на полу и чувствовал, как по его телу струится кровь.

– Ну, хорошо, Шварц, усади его обратно в кресло, будь так добр…

Сильные руки подхватили Вертхайма, точно он был беспомощным ребенком, и усадили обратно. Чудовищное изуродованное лицо вновь приблизилось к нему. От него несло зловонием тухлого мяса, и лейтенант почувствовал подбирающуюся к горлу тошноту. Но лицо не отодвинулось от него. И Вертхайм увидел, как в него пристально вглядывается безжизненный стеклянный глаз.

– А теперь, вонючий жид, – продолжал металлический голос без всяких видимых эмоций, – я собираюсь задать тебе несколько вопросов и получить от тебя ответы на них. Причем отвечать ты должен быстро! —Для того чтобы до американца дошли эти слова, немец схватил его за коротко остриженные волосы и приблизил его лицо к своему. – Тебе ясно?

– Я – американский офицер. Это все, что я могу сказать, – с болью выдохнул Вертхайм.

– Нет, ты – жид, рожденный в Австрии. И в этой связи никто не окажет тебе никакой защиты. Мы можем поступить с тобой так, как нам заблагорассудится. К тому же ты был одет в немецкую форму, когда мы захватили тебя. Так что даже вонючий швейцарский Красный Крест никак не сможет облегчить твою участь.

Вертхайм ничего не ответил. Он лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию, стараясь найти хоть какой-то выход; но он понимал, что его положение действительно совершенно безнадежно.

Палач с чудовищным лицом, казалось, умел читать его мысли.

– Ты ведь понимаешь это, не так ли, грязный еврей? Можно сказать, что ты больше не существуешь на этом свете. Ты – не что иное, как труп, который пока что разгуливает в мире живых. Все, что тебе остается, – это решить, как именно ты умрешь.

– Что… имеется в виду?—с трудом разжимая покрытые коркой запекшейся крови губы, прохрипел Вертхайм.

Бригадефюрер Доннер чуть ослабил хватку своих пальцев, которыми удерживал коротко подстриженные темные волосы лейтенанта.

– Речь идет о том, умрешь ли ты, как человек или же как низкое животное, еврей!

Вертхайм прекрасно понял, что именно имеет в виду этот чудовищного вида немец. Но его ненависть к нацистам перевесила собственный страх. Он подумал о своей сестре Рози и о том, как она была прекрасна – до того, как навсегда исчезнуть в печах крематория концентрационного лагеря, над воротами которого висела издевательская надпись «Работа делает свободным».

– Ну конечно, я понимаю, что ты имеешь в виду, калека, – зло выдохнул Вертхайм прямо в лицо Доннеру. Ярость и ненависть к этому немцу захлестнули его.

– Калека… калека… калека! – с бешеным отчаянием закричал он, повторяя унизительное определение снова и снова.

В конце концов генерал не выдержал. Совершенно выйдя из себя, он яростно прокричал:

– Штурмбаннфюрер Шварц, гауптшарфюрер Шульце, – сделайте так, чтобы этот еврейский ублюдок наконец заткнулся!

Шульце засучил рукава.

– Ну что ж, лейтенант, сейчас ты соберешь все свои зубы в рукав, – пробормотал он и сжал огромный кулак.

Но до того, как тот обрушился на американца, Шварц с искаженным от ярости лицом опустил свою деревянную руку на затылок Вертхайма, ударив его, словно дубинкой.

Лейтенант пронзительно закричал. А два эсэсовца принялись молотить его, точно пара боксеров, сосредоточенно бьющих по боксерской груше где-нибудь в глубине спортивного зала. В помещении воцарилась гнетущая тишина, прерываемая лишь их тяжелым, натруженным дыханием и сочными звуками, которые производили их кулаки, ударявшие по беззащитной плоти Вертхайма.

Казалось, это будет продолжаться целую вечность. Но в конце концов далекий голос произнес:

– Ну все, хватит. На данный момент он получил уже достаточно.

Двое эсэсовцев отступили от лейтенанта, тяжело дыша. Шульце плюнул на свои окровавленные кулаки – он ссадил в некоторых местах кожу, и ему было больно. Шварц стоял неподвижно, уставившись на пленника. Его темные глаза были полны концентрированной ненависти.

Сквозь дымку, застилавшую взор Вертхайма, прорезались контуры все того же безобразного, устрашающего лица старшего эсэсовца. И американец вновь почувствовал невыносимый запах разлагающейся заживо плоти.

– Выслушай меня, жид, – заскрежетал металлический голос. – Я – профессиональный офицер полиции. Я занимался полицейской службой всю свою жизнь. В течение тридцати лет я постоянно допрашивал людей, задавая им вопросы и получая на них ответы. В старые времена Веймарской республики мы в полиции работали более медленно. Сейчас мы работаем быстрее, а наши методы стали более очевидными. – Он сжал кулаки, показывая, что именно имеется в виду. – Но и в том, и в другом случае я всегда получал ответы на поставленные мною вопросы. Я получал их от гораздо более сильных людей, чем ты, жид. Тебе понятно?

Лейтенант Вертхайм ничего не сказал. Его рот был полон крови, которая сочилась из десен – оттуда, где недавно были его зубы.

Генерал Доннер погрузился в молчание, обдумывая, как лучше сформулировать самые важные вопросы, которые он собирался задать пленному американскому офицеру. Стоявший позади него у самого окна Куно фон Доденбург невольно нахмурился. Он прекрасно понимал, насколько важно выжать ключевую информацию из этого щупловатого офицера-еврея. Но методы генерала Доннера были ему не очень по душе. «Ради бога, парень, ответь на все его вопросы, и давай побыстрее покончим со всем этим!», – взмолился он про себя.

– Итак, вот что я хочу узнать от тебя, еврей. – Генерал Доннер пристально посмотрел на узника. – Первое: когда и где 1-я пехотная дивизия США перейдет в наступление. Второе: назови имя человека, который находится здесь, в Аахене, и который информировал вас о передвижениях фон Доденбурга. – Он придвинулся к самой голове Вертхайма, которая была вся раздута от жестоких ударов. – Что ты ответишь мне, еврей?

Собрав в кулак остатки своих сил и прекрасно зная, что его ждет за это, американец плюнул в ненавистное безобразное лицо.

Генерал Доннер отскочил назад, смертельно побледнев от ярости. Плевок лейтенанта Вертхайма медленно стекал вниз по щеке бригадефюрера. Доннер бешено прокричал:

– Шварц, Шульце, – отделайте этого грязного ублюдка как следует!

* * *

На голову лейтенанта Вертхайма вылилось ведро ледяной воды. От этого шока он медленно пришел в себя. Пленник несколько раз моргнул, но туман, повисший перед его глазами, отчего-то не желал рассеиваться. Да и сами его глаза никак не хотели открываться по-настоящему – он смог разжать веки лишь так, чтобы образовалась узкая щелочка.

В эту щелочку он увидел пару начищенных сапог. Они приближались к нему, затем остановились. Потом один из сапогов грубо ударил его в бок. Лейтенант застонал от боли.

– Ты ведь не спишь, еврей, не так ли? – произнес металлический голос. – Ну что ж, прекрасно, тебе все-таки дали немного поспать. А теперь мы собираемся получить от тебя ответы на те вопросы, которые я тебе недавно задавал. Но только очень быстро. Шульце, наполни емкость водой!

– Вы уверены, что нам необходимо делать это? – спросил чей-то далекий голос.

– Мы не можем позволить себе проявлять щепетильность в такую минуту, фон Доденбург, – холодно ответил генерал Доннер. – От этого зависит судьба всего Аахена. Если вам все это не нравится, вы можете выйти и дождаться окончания допроса снаружи.

– Нет, я останусь, – сказал штандартенфюрер.

За этим последовала длительная пауза, во время которой было слышно, как льется вода. Лейтенант Вертхайм попытался приподнять было голову, чтобы понять, что происходит, но у него не было на это сил.

Наконец звук льющейся воды прекратился.

– Я наполнил емкость до краев, господин бригадефюрер, – услышал Вертхайм голос одного из своих мучителей. Этот голос принадлежал человеку, который изъяснялся с акцентом уроженца Гамбурга.

– Благодарю, Шульце. Ну что ж, можно начинать.

Человек, которому принадлежал голос с гамбургским акцентом, видимо, заколебался, потому что генерал Доннер резко повторил:

– Я сказал, Шульце, что можно начинать. Ты что, не понимаешь, когда к тебе обращаются по-немецки?

– Так точно, господин бригадефюрер. Извините меня, господин бригадефюрер, – виноватым тоном отозвался здоровяк.

В следующую секунду огромная сильная рука схватила Вертхайма за загривок и нагнула его голову лицом вниз. Сквозь узкие щелочки, в которые превратились теперь его глаза, лейтенант разглядел перед собой поверхность воды. Он вдруг понял, что именно хотят с ним сделать эсэсовцы, и попытался лягнуть того здоровенного детину, который держал его. Но тот, очевидно, ожидал подобного движения лейтенанта и легко парировал его. И уже в следующую секунду опустил свою жертву лицом в воду.

Вода проникла в рот лейтенанта. Он отчаянно попытался сделать вдох, но вместо воздуха его легкие наполнила вода. Он попытался вывернуться, вырываясь, как сумасшедший. Но крепкие руки гауптшарфюрера Шульце стиснули его, точно тиски. Перед глазами Вертхайма разверзлась зияющая черная бездна. Но в тот самый момент, когда он почувствовал, что окончательно захлебнется, хватка чуть ослабла, и ему позволили приподнять голову над урезом воды. После этого американский офицер повалился кулем на пол, выплевывая смешанную с кровью воду прямо на кафельные плитки пола. Его сердце стучало, словно паровой молот.

– Ты желаешь ответить сейчас на мои вопросы, еврей? – В бок лейтенанта Вертхайма вновь врезался сапог. Но он больше не чувствовал боли – он ощущал лишь огромное облегчение из-за возможности дышать снова.

– Это бесполезно, бригадефюрер, – проронил фон Доденбург. Даже лейтенант Вертхайм, лежащий в луже кровавой рвоты на полу, ощутил отвращение и ужас, прозвучавшие в его голосе. – Он не сломается, а времени становится все меньше. Оставьте его.

– Он сломается, фон Доденбург, не беспокойтесь. В конце концов все они ломаются. Шульце, устрой ему снова ванну – но на этот раз пусть сеанс будет чуть подольше.

Пленника вновь окунули головой в воду. Из его рта вырвались пузырьки воздуха, легкие опять начали быстро заполняться водой. Вертхайм начал бешено извиваться, стараясь вырваться из железных объятий своих палачей; затем разом и обмочился, и обкакался. Он знал, что скоро захлебнется. До его гибели остались считанные секунды. Уши заполнил какой-то странный гул. Скоро он умрет, скоро он умрет…

Эсэсовцы извлекли его из воды как раз вовремя – буквально за секунду до агонии. Он выплевывал смешанную с кровью водой и в промежутках между отчаянными вздохами, как заведенный, повторял:

– Я буду говорить… Я буду говорить… Пожалуйста, дайте мне рассказать вам всё…

Облокотившись о кафельную стену и с торжеством глядя на беспомощного пленника, генерал-майор полиции Доннер цинично расхохотался. Как он и предсказывал, в конце концов ломаются все…

– Наступление частей 1-й пехотной дивизии начнется в пять утра завтра утром, – хрипло прошептал Вертхайм. Его глаза были опущены.

– Где? – выдохнул генерал Доннер.

Лейтенант замялся с ответом. Куно фон Доденбург в волнении подался вперед.

– Где начнется наступление 1-й пехотной дивизии? – рявкнул Доннер.

Вертхайм сглотнул комок, неожиданно появившийся у него в горле.

– В районе Ферлаутенхайде, – прошептал он так тихо, что его палачам пришлось наклонить к нему головы, чтобы расслышать, что он говорит им. – Это рядом с…

– Мы знаем, где находится город Ферлаутенхайде, – нетерпеливо бросил генерал Доннер. – Но какова основная цель 1-й пехотной дивизии в ходе наступления?

Американский офицер, лицо которого уже начало заплывать синим и багровым цветом, облизал окровавленные губы, словно хотел побороть желание ответить Доннеру. Генерал приблизил к нему свое безобразное лицо. В единственном живом глазу бригадефюрера засветилась неприкрытая угроза.

Наконец Вертхайм прошептал:

– Голгофа.

– Что, что? – подал вперед Куно фон Доденбург.

– Голгофа. Или высота 239. То самое место, где вы захватили меня в плен.

Куно с видом триумфатора повернулся к Доннеру.

– Ну конечно же, совершенно очевидно, что главной целью их наступления является эта высота. Она же господствует над всей окружающей местностью! И если части 1-й пехотной дивизии соединятся в этом месте с частями 30-й пехотной дивизии, которая наступает из района Римбурга, то они сразу перережут все наши пути снабжения. Это означает, что тогда они попросту возьмут всех защитников Аахена за горло. Падение города станет лишь вопросом времени.

Фон Доденбург повернулся к Шварцу, который неподвижным взором уставился на изуродованное лицо пленника.

– Штурмбаннфюрер, срочно поднимите по тревоге роту наших панцергренадеров. Пусть они выдвигаются на высоту 239 и усилят те войска, которые сейчас находятся там. Танки же «Вотана» мы пока оставим в резерве.

Шварц вскочил и прищелкнул каблуками, как образцовый служака.

– Слушаюсь, господин штандартенфюрер! – гаркнул он.

– Шульце, Матц может сидеть за рулем машины? – Куно повернулся к гамбуржцу. – Или его ранение в плечо слишком серьезно?

– Единственная вещь, которая может по-настоящему остановить Матца, господин штандартенфюрер, – произнес Шульце, довольный, что неприятные обязанности палача и пыточных дел мастера наконец-то закончились, – это бронебойный снаряд, если он попадет ему прямо в яйца.

Но фон Доденбург не был расположен шутить в эту минуту.

– Прекрасно. Тогда пойди и подготовь мой командирский танк. Мы отправимся на нем на высоту 239 вместе с ротой панцергренадеров. И проверь, чтобы танк был полностью укомплектован дымовыми гранатами и средствами постановки дымовой завесы. Я хочу – в случае, если американская пехота неожиданно окружит нас, – иметь возможность красиво удрать. Ты же видел, что сделала американская базука с нашим «кюбелем».

– Вам не стоит пугать меня всеми этими страшными подробностями, господин штандартенфюрер, – промолвил Шульце, в последний раз искоса посмотрев на мужчину, лицо которого он помог превратить в кровавое месиво. – Маленький сынок фрау Шульце отчаянно желает окончить эту войну целым и невредимым.

И, отсалютовав по всей форме своему командиру, он вышел из помещения. Мгновение спустя за ним последовал штурмбаннфюрер Шварц.

Куно фон Доденбург задумчиво закусил губу, обдумывая план предстоящих действий. Снизу уже начали доноситься свистки, звуки команд, торопливые приказания – закрученная им машина начала постепенно приходить в действие.

– Бригадефюрер, боюсь, мне потребуется больше сил, чем у меня есть сейчас, если это наступление 1-й пехотной дивизии на высоту 239 станет реальностью, – наконец произнес он. – Вы не могли бы отдать в мое распоряжение один из ваших батальонов, составленных из всяких недоделанных бедолаг, чтобы я мог задействовать его вместе со своим «Вотаном» на этом участке фронта?

Генерал Доннер отрицательно покачал головой:

– Нет, фон Доденбург, не могу. Вам придется довольствоваться тем, что у вас есть.

– Могу ли я пойти вымыться? – неожиданно вмешался в их беседу лейтенант Вертхайм.

Два офицера-эсэсовца повернулись на звук его голоса. Они почти забыли про своего американского пленника. Он так низко повесил голову, что они не могли рассмотреть отчаянной решимости, которая зажглась сейчас в его глазах.

Вертхайм с трудом указал перебитой рукой на свои запачканные калом штаны.

Фон Доденбург Окинул взглядом жалкую фигуру пленника, который, качаясь от слабости, стоял перед ними в забрызганной кровью мокрой полуразорванной форме.

– В конце коридора есть уборная, – процедил эсэсовец сквозь зубы. – Можешь пойти туда и помыться. – И он выразительно положил руку на висевший у него на поясе пистолет: – Но не вздумай совершить какой-нибудь глупости!

– Спасибо, – хрипло проронил Вертхайм. Он по-прежнему держал голову низко, не поднимая лица, боясь, что его пылающий взгляд мгновенно подскажет его палачам, что он задумал на самом деле.

Лейтенант медленно двинулся по коридору по направлению к уборной. За ним по полу тянулся мокрый след. Два эсэсовца пристально следили за ним. Они были немного удивлены, что он оказался способен самостоятельно передвигаться после столь жестокой экзекуции. Фон Доденбург догадался первым, что в действительности задумал этот еврей.

– Стой! – заорал он.

Лейтенант Вертхайм бросился вперед. Окно, которое он заметил, еще находясь в том помещении, где эти костоломы так зверски пытали его, было всего в десяти метрах от него.

– Стой, а не то я выстрелю! – завопил Куно фон Доденбург, выхватывая пистолет из кобуры.

Вертхайм ускорил шаг. Чувствуя неимоверную боль во всем теле, в сломанных ребрах, в поврежденных легких, он тем не менее бежал прямо к окну. В тот момент, когда фон Доденбург выхватил пистолет и выстрелил в него, лейтенант подбежал к самому окну.

Пуля фон Доденбурга попала в стенку коридора в нескольких сантиметрах от его головы. Штукатурка и цементная пыль осыпали лицо американского офицера. Вертхайм потряс головой, стряхивая их, – а в следующее мгновение решительно боднул головой стекло, пробивая его, и выпрыгнул в окно.

Ветер, ударивший ему в лицо, когда он полетел вниз, унес куда-то прочь вырвавшийся из груди крик отчаяния. Он ударился о мощеную поверхность двора, находившегося четырьмя этажами ниже, на скорости шестьдесят километров в час. Все кости, которые оставались до этого целыми, разом переломались в теле лейтенанта, а сам он подпрыгнул вверх, точно резиновый мячик, упал снова—и больше уже не подпрыгивал. Тело несколько раз дернулось в конвульсиях, и он застыл с широко раскинутыми руками, уставившись невидящим взором в небо Германии. Наконец-то Вертхайм был мертв.