Текст книги "Enigma (СИ)"
Автор книги: Лана Мейер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
– Звучит, как заявление законченного собственника.
– Никогда не был собственником прежде, – он мягко щелкает меня по носу, расплываясь в ласковой улыбке, которая взывает к моей совести.
Я расскажу ему. Обязательно расскажу всю правду. Сейчас… нет, сегодня вечером.
– Ты такой лгун, – хихикаю я. – Но звучит мило. Ладно, Джек… если для тебя это важно, я, конечно же, познакомлюсь с твоими родителями, но…
– Тсс, крошка. Никаких «но». А теперь давай позавтракаем. Я жутко проголодался. Если ты меня не накормишь, мне придется съесть тебя, – Джек подтверждает свои намерения страстным поцелуем, отнимающим мое дыхание, и следующие полчаса я прибываю в эйфории, завтракая вместе с самым потрясающим мужчиной в стране. По меркам средневековой Англии, Грейсон настоящий принц, а я… неугодная королевской семье служанка. Или, как было в Российской Империи… крепостная? Черт, мне стоило поменьше изучать мировую историю, чтобы не загружать свою голову ненужными сравнениями.
Я просто ловлю себя на мысли… что это было бы так здорово. Со временем, узнать друг друга еще ближе и создать настоящую семью. Превратить искры, что полыхают между нами в настоящее пламя, и одновременно найти друг в друге вдохновение, поддержку и заботу. Стать друг для друга лучшими друзьями. Меньше всего я бы хотела быть женой политика, но это все-таки лучше, чем всю жизнь облизывать шест, и затухать с каждым годом вместо того, чтобы жить… настоящей жизнью. Какой живут исключительно Высшие касты.
К тому же, лишь рядом с Джеком я смогу осуществить свою мечту. Вернусь на сцену, и постараюсь вернуть интерес людей к настоящему искусству.
Наверное, не каждая девушка в двадцать лет задумывается о том, какой вклад она внесет в историю целой страны, или пусть, даже парочки людей, но для меня это было некой целью в жизни, без движения к которой просыпаться по утрам не имеет смысла.
– Кстати, Кэн. Я знаю, ты была против того, чтобы я помогал тебе. Но на семейном ужине будет присутствовать Министр Элитной культуры, старый друг моего отца. Я думаю, что он с удовольствием рассмотрит твою кандидатуру, – кидает перед выходом Джек, еще больше огорошив меня подобной новостью. Я сама не замечаю, как подпрыгиваю на месте и начинаю визжать от радости. Эмоции бьют через край, сбивают с ног, и я просто кидаюсь к нему и несколько минут висну на шее Джеймса, без конца покрывая лицо и губы моего личного Волшебника горячими поцелуями.
Ну как тут не влюбиться?
– Я правда не хотела, чтобы ты как-то помогал мне. Но ведь… он сам сделает выбор, верно? Для меня это всего лишь возможность проявить себя, вспомнить, наконец то, к чему я так долго шла когда-то… ты самый лучший, Джеймс, – искренне признаюсь я, нежно потираясь носом о его нос.
– Не думай, что я не спрошу с тебя за эту услугу. Будь готова хорошенько расплатиться со мной этой ночью, – благосклонно отвечает Джек, мягко поглаживая мою попку, задирая свою же футболку на мне до талии. Его пальцы мгновенно находят тонкую полоску стрингов и сдвигают их в сторону, толкаясь внутрь без подготовки. Судорожно вздыхаю, сглатывая вставший поперек горла ком и прикрываю глаза от удовольствия. Невинные ласки превращаются в бурное прощание в коридоре, и только, когда дверь за Джеймсом закрывается с другой стороны, я могу, наконец, выдохнуть, и попытаться разобраться, что мне теперь со всем этим делать…
Ведь если я продолжу лгать, все это выльется в огромный клубок дерьма и грязи, который мне никогда не распутать.
Но сейчас я не успею приготовить свой душераздирающий рассказ и оправдательную речь, потому что я резко вспоминаю о том, что сегодня мне нужно навестить маму, и внести несколько тысяч на ее личный счет. Каждые две недели нужны новые лекарства и экспериментальные препараты, которые обещают, что вернут Эву к жизни.
Я, несмотря на то, что уже давно не верю в подобное чудо, не могу опустить руки, и просто оставить маму, прекратив попытки исцелить ее. Кто, если не я? Никто. Как бы хреново мне ни было, как бы низко я не пала, я сделаю все, чтобы вернуть искреннюю улыбку губам матери.
* * *
Превозмогая страх, заковывающий в лед каждую клеточку тела и закручивающий внутренности в тугой ком, продолжаю идти по направлению к кованому забору, служащему заплесневелым и ржавым барьером между психиатрической клиникой Квинса, и остальным миром. Не могу отделаться от терзающего душу чувства беспокойства и дурного предчувствия, связанного то ли со скорой встречей с врачами и мамой, то ли с тем, что завтра мне предстоит нелегкое испытание: знакомство с родителями Джеймса.
Конечно, если он до сих пор захочет меня с кем-то знакомить после того, как я выложу ему правду.
Несколько долгих и мучительных минут провожу в регистратуре клиники, то и дело вздрагивая от диких звуков, доносящихся с других этажей здания. Врачи из Низшей касты являются докторами самых низких категорий, и являются приверженцами неактуальной в наше время медицины. Они не представляют никакой ценности для Элитов, в чьих кругах данная отрасль находится на совершенно другом уровне. Как я уже и говорила, Высшие касты могут излечить почти любую болезнь, не связанную с разрушением мозга и сердцем, а скорее и вовсе – не допустить ее. Возможно… если бы Руфус успел отправить мою маму в достойную клинику, все было бы иначе, и мне бы не пришлось каждый раз терпеть эту боль, когда смотрю в глаза мамы, и понимаю, что она совершенно не узнает меня, не помнит… я бы так хотела вновь заглянуть в ее живые, искрящиеся светом глаза, а не в эти пустые, полупрозрачные стекляшки в которые они превратились. Ее зрение падает с каждым днем, и я понимаю, что ее нахождение здесь – практически бессмысленно.
Я бы могла рассказать Джеку все. С самого начала. С момента моего рождения, все, что помню. И… если бы он только все понял. Принял бы мое прошлое и происхождение, пообещал бы защищать от призраков того страшного времени и оберегать от ночных кошмаров…
– Мисс Сторм, рад Вас видеть, – мистер Картер, доктор моей мамы, встречает меня вежливой улыбкой и ободряющим кивком. – Я буду ждать Вас у себя после того, как Вы пообщаетесь с Эвой. Она недавно приняла лекарства, все должно пройти гладко.
– Спасибо, мистер Картер, – мужчина провожает меня до дверей маминой комнаты, и уже через секунду я аккуратно приоткрываю дверь, за которой находится другая реальность… клетка забвения и безумия самого близкого мне человека. Резкий аромат медицинских лекарств, успокаивающих отваров, и тяжелый запах пыли, остывшей каши… и чего-то еще. Такого знакомого, что тело мгновенно реагирует обручем из мурашек в районе затылка и шеи. Сердце пропускает удар, когда я делаю глубокий вдох, и пытаюсь уловить и распознать этот приятный запах среди других, но ничего не выходит.
Мое внимание слишком быстро переключается на Эву, развалившуюся в кресле-качалке у окна. Мама буквально утопает в белом махровом халате, скрестив руки под грудью.
– Мам, – тихо зову я, ощущая, как сердце в груди сжимается, превращаясь в крохотный, пульсирующий агонизирующей болью, камень. Она не слышит. Безжизненный взор матери устремлен в одну точку, и ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда я вошла, будто она не замечает моего присутствия.
Ну что мне сделать? Как ей помочь? – эти два вопроса рвут мою душу в клочья, из раза в раз, из года в год.
Нет на свете чувства хуже, чем ощущение собственного бессилия и беспомощности.
Не верится, что еще шесть лет назад она умела улыбаться, смеяться и верила в лучшее… болезнь слишком быстро сломила ее разум. Мгновение, и моей мамы, с которой мы прошли огонь и воду, перенесли ужасную потерю, и начали жить заново, больше нет. Но самое страшное, что я ничем не могу ей помочь, но никогда не сдамся, надеясь на то, что когда-нибудь жизнь повернется так, что она сможет вернуться ко мне.
– Эва, – повторяю я, замечая, как мамины плечи приподнимаются. Значит, сегодня она все-таки находится в сознании, а не прибывает в глубоком и безмолвном трансе, что уже очень хорошо.
– Уйди… – шепчут ее пересохшие губы, когда я встаю напротив нее. От этого короткого слова немеют кончики пальцев рук и ног, и я пытаюсь понять, ко мне она обращается или представляет на моем месте очередного представителя из ее грез и мании преследования.
– Уйди… Уйди, – раскачиваясь, вторит она, вздрагивая всем телом. Безмолвно вытираю ручейки слез, обжигающих щеки, глядя на то, во что превратилась мамочка. Глубокие тени под глазами, некогда молодое, свежее и красивое лицо исполосовано морщинами, будто шрамами… оставшимися от кровоточащих душевных ран.
Моя мать была такой красавицей.
А теперь… от былой красоты остался лишь пепел, пустой сосуд, практический лишенный разума. Смотреть на это страшно и больно. Но я никогда ее не брошу…
– Я сказала, что не хочу тебя видеть, Роджер, – вдруг произносит она, продолжая смотреть куда-то вдаль – на черный дым, выходящий из высоких труб завода, расположенного в Квинсе. – Ты солгал мне. Все это время ты лгал мне, – вскрикивает Эва, сжав кулаки на подлокотниках кресла-качалки. Мама не первый раз разговаривает с каким-то незнакомым мне Роджером, который, скорее всего, является плодом ее воображения.
– Ма… я не причиню тебе вреда, Эва. Все хорошо, – опускаясь на стул, рядом с креслом, уверяю ее я, но сама не верю в произнесенные мной слова. Бессилие и отчаянье собирается в колкий ком, вставший поперек горла, лишающий сил и дыхания.
– Как ты мог так поступить со мной, Роджер… ты должен был уничтожить меня. Лучше бы ты убил меня, чтобы я никогда не узнала правду… – нервно сглатываю, прислушавшись к ее тихому шепоту. Она никогда не говорила подобных слов прежде. – Мои девочки… из-за этого, они особенные, да? Таких больше нет… и не будет. Первые и последние. Первые и последние. Первые…
Что? Мои девочки? Мама. Она помнит. Она помнит о том, что у нее есть дочери…
Сердце в груди замирает, пульсирующая кровь в висках разрывает голову, но мне плевать на дискомфорт в теле. Не удержав в узде собственные эмоции, я срываюсь на хаотичный шепот:
– Твои девочки? Мам. Мама. Ты помнишь меня? Это я, Кэнди… – пытаюсь достучаться до Эвы я, но в ответ мама не удостаивает меня и взглядом, и наоборот сжимается в кресле, спрятав нос и губы в ворот махрового халата.
– Руфус, рано или поздно он вернется за ней. За Кэндис, – качает головой Эва, по-прежнему не замечая меня. В пустых глазах, я, наконец, вижу вполне живые эмоций – обнажающий душу страх и суеверный ужас… не за себя, за своего ребенка. – Мы все – никто. Марионетки, для тех, кому нравится играть живыми куклами… вот и все. Вот и все, – бессвязно произносит она и замолкает, прикрывая покрасневшие веки.
– Это я, мам. Мамочка, – шквал эмоций не дает мне справиться с проявлением собственных чувств. Не помня себя, не понимая, что делаю, я просто хватаюсь за руку Эвы, сжимая ее, ощущая тепло и биение слабого пульса под кожей. Легкие разрывает, и мне хочется кричать так сильно, чтобы с криком и глухими рыданиями вышло все, что спрятано глубоко внутри… за семью замками, некая страшная Тайна обо мне, которую я сама не в силах понять.
Секунда, и боль внутри сменяется испепеляющим гневом, превращающим кровь в раскаленную до красна магму. Необъятная ненависть охватывает меня в миг, когда родная мать хватает меня за предплечье, и впивается в него зубами с таким остервенением, что, кажется, намерена прогрызть мою плоть до костей. От боли немеет вся рука, и я кричу, сквозь сжатые зубы, чтобы не напугать ее сильнее и не спровоцировать на еще большую агрессию. Чудом, мне удается вырваться, и заметить, как в палату немедля вбегают врачи, вкалывая в шею Эвы дозу снотворного, которая тотчас лишает ее способности двигаться.
– Ма-ма… – надрывно выдыхаю я, ощущая гулкое биение сердца, которые не угомонить сейчас никакими травками и успокоительными. Такого еще, черт возьми, не было.
– Вам нельзя здесь оставаться, мисс Сторм, – распоряжается одна из медсестер, удерживая маму за плечи. Потирая место укуса, рассматривая глубокий след от ее зубов в форме полукруга, я все еще прибываю в шоке, ощущая внутри полную растерянность… и снова эту проклятую беспомощность, и страх… что все мои старания будут напрасны.
Никакие лекарства не спасут маму. Устаревшие, тем более.
– Милая, ты не принесешь мне чай? И клубничную пастилу. Я так люблю ее… – губы Эвы трогает слабая, но умиротворенная улыбка, но она по-прежнему не смотрит на меня, тихо обращаясь в пустоту.
Я хочу что-нибудь сказать или даже снова взять ее за руку, но ее следующие слова заставляют меня ощутить очередной приступ удушья, да такой силы, что я буквально физически ощущаю удавку, затягивающую шею в тугой капкан.
– А где он? Такой красивый молодой человек. В глазах лед, но в сердце такая сила… он подарил мне цветы, милая, – едва слышно шепчут ее губы, и она прикрывает их ладонью, будто смущаясь. – Красивые, правда… – еще тише произносит Эва и закрывает глаза, погружаясь в глубокий сон.
– Это единственный способ остановить приступ. Вам можно не беспокоиться. Она просто немного поспит… – поясняет медсестра, но у меня не остается никаких сил на негодование и возмущение, потому что мой взгляд мгновенно находит цветы, о которых поведала мама.
И как я не заметила, не почувствовала сразу? Не узнать запах сакуры невозможно, но аромат затхлости в помещении оказался сильнее…
Заставив себя сдвинуться с места, подхожу к прикроватной тумбочке, разглядывая уже три ветви сакуры, поставленные в белую вазу. Прикасаюсь к нежным цветкам, прекрасно понимая, что делаю это только ради того, чтобы найти очередное послание, которое оставил мне Карлайл. Да, я могла бы не читать, не смотреть, не открывать записку… но руки сами разворачивают потертый под старину конверт из пергаментной бумаги, и достают то, что находится внутри.
«Я устал ждать.
Вопреки твоим домыслам, я не хотел причинять тебе зла. Но ты не оставляешь мне выбора, девочка.
Ты нуждаешься в защите и заботе, Кэндис.
Твоя мама… хм, еще больше.
Я мог бы дать тебе все, если бы ты добровольно сделала правильный выбор. В полночь срок, данный мной, истекает. Он по-прежнему у тебя есть: вернуться в особняк моей воспитанницей. Или попасть сюда Бесправным мусором. Не заставляй меня сжигать твой сад дотла. И я сейчас не о том, что находится на заднем дворе резиденции».
О Боги, мистер Карлайл накатал мне целую поэму. Что происходит? Это так на него не похоже… и это просто мерзко и отвратительно, несмотря на нейтральный тон послания, в каждом слове сквозит неясная мне угроза, заставляющая мои щеки пылать от острого ощущения опасности, а сердце стучать с перебоями.
Судорожно сглотнув, и бросив на маму, уже уложенную на широкую кровать, прощальный взгляд, подавляю в себе чувство страха, волнения и неуверенности. Если я не соберусь, и поддамся панике, ничего хорошего не выйдет. Но если я брошу все и побегу выплясывать перед Карлайлом, соглашаясь с его условиями, это закончится еще большей потерей свободы, которой у меня, итак, нет.
Господи, как же я устала от этого. Ощущаю себя крошечной рыбкой, пойманной в сети, которую вот-вот вытащат из воды, и с довольной улыбкой будут смотреть, как она задыхается и трясется в предсмертных судорогах.
Перед глазами плывет, пока я несусь к мистеру Картеру, чтобы поинтересоваться о том, какого черта в моей матери допускают посторонних.
– А вот и Вы. Так быстро, мисс Сторм, – когда я вхожу в кабинет доктора, он переводит взгляд с разложенных на столе бумаг, и оглядывает меня с ног до головы каким-то странным, изучающим взглядом. Симпатичный мужчина, с проседью в волосах и мужественными чертами лица, но сейчас он раздражает меня своей нейтрально успокаивающей улыбкой, которую хочется немедля стереть с его лица и, наконец, выяснить, в чем дело.
– Я как раз хотел поговорить с вами… – мистер Картер встает, а меня наоборот приглашает присесть в кресло напротив. Но мне черт подери, сейчас не до вежливости. Легкие горят от невыраженной ярости и возмущения.
– Какого черта, к моей матери подпускают посторонних? – выпаливаю я, ощущая, как ногти врезаются в тыльную сторону ладони.
– Ох… вы о мистере Карлайле? – невинно вскидывая брови, переспрашивает Картер, словно этот глупый вопрос способен отвлечь меня от сути.
– Почему Вы пустили его? Зачем он приходил? Он ненавидел меня и мою маму. Уму непостижимо. За что я вообще плачу? Никаких сдвигов и результатов. Ваши дурацкие лекарства только убивают ее, а Вы – ничего не делаете, засыпая меня бессмысленными обещаниями и даете… пустую надежду… – мой голос срывается, и, прикрыв глаза, я делаю глубокий вдох, пытаясь сдержать бушующие в груди эмоции.
– Успокойтесь, мисс Сторм. Во-первых, мы не только ищем пути лечения Вашей матери, но и ухаживаем за пациенткой так, как ей это необходимо. Поскольку вы работаете, Вы не можете обеспечивать Эве полноценный уход. А посторонних мы к вашей матери не пропускаем, что Вы, – с натянутой улыбкой продолжает Картер. – Я думал, Вы знаете, что мистер Карлайл оплачивает более половины счетов за лечение Эвы с момента ее пребывания здесь, и Вам остается лишь оплачивать налог, проживание в клинике и самые дешевые лекарства.
На мгновение, я даже способность дышать потеряла. Гул крови в ушах становится таким громким, что мне кажется, я оглохну, не вынесу этого шума, разрывающего виски и голову. Приоткрыв пересохшие губы, я пытаюсь что-то сказать… переспросить… попросить повторить… но из моего горла выходят лишь сиплые звуки, прерываемые тяжелым дыханием. Что?
– Да, мисс, именно Макколэй оплачивал баснословные счета за Вас и Эву. Вы же знаете, какие огромные налоги вынуждены платить медицинские учреждения, и какие у нас расценки. А если и не знали, то только благодаря вашему покровителю. Об этом мне бы и хотелось с вами поговорить…
– Но вы ничего мне не говорили. Не поставили в известность. И… как такое возможно?
– А зачем нам это? Мы просто выполняли свою работу, и просьбу мистера Карлайла, который попросил не ставить вас в известность и…
«Попросил – отвалил денег».
– То есть вы приняли взятку? И допустили к моей матери человека, который нас ненавидит?
– Мисс Сторм, мне ничего неизвестно об отношениях, связывающих Вас и мистера Карлайла. Но поскольку он оплачивал все счета и даже платил на месяцы вперед, я делал вывод, что он желает вам только добра и выздоровления вашей матери. Как бы там ни было, он приходил, чтобы изъять свои деньги, вложенные в развитие нашей клиники, и не внес ежемесячную оплату размером сто двадцать тысяч долларов, и я вынужден поставить вас в известность, что, если данная сумма не будет внесена ближайшие два дня, мы будем вынуждены попрощаться с вами. И с нашей дорогой пациенткой тоже.
– Что? Вы собираетесь просто взять и выкинуть мою маму на улицу? – задыхаясь, и до сих пор не в силах поверить, что его слова – не долбаный сон, спрашиваю я.
– У нас нет выбора, мисс. У нас очередь, мы единственная психиатрическая клиника для Низших каст. Поэтому… многие только и ждут, когда освободится место. У нас есть обязанности перед Элитой, о которых Вам прекрасно известно. За неуплату ежемесячного налога, нас закроют, и мы все лишимся дохода… да что я вам рассказываю? Вы сами прекрасно знаете, как работает система. Только мы, в отличие от Вас, юридические лица, и боюсь, нас ждет кара пострашнее, чем просто остаться на улице без крыши над головой.
Уму непостижимо. Я ненавижу нашу страну и эту проклятую систему, которой каждый вынужден подчиняться. Да что же это такое? Когда все перестанут молчать?
– Вы все с ума посходили… Боже, у меня нет таких денег, – растерянно прошептав, я почему-то кидаю взгляд на запястье мистера Картера, замечая на его руке позолоченные часы, явно купленные на деньги, полученные им за «молчание».
Я по-прежнему не понимаю, что это за щедрый жест со стороны Мака. Что в голове у этого человека? Он сам выкинул нас на улицу, а потом… нашел мне работу, платил за мою маму. Честно говоря, я не хочу знать о причинах, потому что уверена в том, что он ничего не делает просто так.
Но осознание того, что все эти годы, я полностью зависела от него, и теперь, что-то ему должна, ложится неподъемным камнем на сердце.
– Мисс Сторм. Вы же все понимаете. Мы все выживаем, как можем. Мне очень жаль, и я очень надеюсь, что ближайшие два дня вы погасите долг. В противном случае – советую вам встретить Эву за воротами клиники. Иначе она просто потеряется, – последняя фраза звучит так, словно доктор говорит не о моей матери, а о нашкодившем питомце, который его утомил, и теперь от него нужно избавиться.
Это просто отвратительно. И никаких слов не хватит, чтобы описать то, что я сейчас чувствую.
Куда уж больше боли, бессилия и отчаянья? Осознания собственной зависимости и никчемности?
Я не должна жалеть себя, нет. И Макколэю управлять своей жизнью я не позволю, и тем более, добровольно не побегу в его ловушку. С какой стати?
Моя боль и растерянность не сильнее гордости и нерушимых принципов.
Мой «братец», кажется, забыл, что я выросла и стала сильнее. Улица закалила мою кровь и характер. К тому же, именно у меня припрятан «козырный туз», который может разрушить его жизнь и подорвать авторитет среди напыщенных Элитов – одно очень интересное видео, которое едва ли кому-то понравится из его окружения. Каждый Элит дорожит своей) репутацией, и я знаю, что она покупается, но хлопот это доставит немало.
Деньги на маму я найду сама, без его помощи. И дам сдачи, чтобы больше не смел вмешиваться в мою жизнь, и, наконец, понял, что я не одна из его игрушек.
Я другая. Боец с рождения. И не позволю, кому бы то ни было, вытирать об меня ноги.
Flashback
Макколэй
Опускаю взгляд на сжимающие Мегаминкс[4] пальцы, наблюдая за тем, как проступают вены на тыльной стороне ладони и предплечье. Правильное сочетание белков, жиров и углеводов с программой тренировок дают о себе знать – еще никогда мое тело не находилось в такой сухой форме, как сейчас. Спорт занимает огромное место в моей жизни, но не потому, что я люблю тягать железо, или бег по утрам. Для меня это необходимая нагрузка, создающая выброс определенных гормонов в кровь, которые позволяют мне регулировать работу головного мозга.
Поворачиваю одну из граней многогранника, вспоминая о том, что полностью не собирал его с двадцати лет, но незатейливая головоломка всегда лежит на моем рабочем столе. Один из двух подарков, что подарил мне отец.
Мне было пять лет, когда отец провел первую операцию, и первым, что я увидел, когда очнулся – эта головоломка.
Я молча собрал Мегаминкс, и протянул отцу многогранник, каждая грань которого была заполнена одним цветом.
– Молодец, Мак, – хвалит отец, поправляя съехавшие на переносицу очки. Я ненавидел, когда он надевал свой безупречно белый костюм, который напоминал мне цвет стен в том проклятом месте. Отец с любопытством оглядел собранный мною додэкаэдр и быстро разобрал его. – Повтори это снова, – приказал он, обращаясь ко мне таким тоном, каким обращаются дрессировщики к своим животным. Я молча принял многогранник из его рук, и начал быстро собирать, не понимая, откуда я знаю правильный и безошибочный алгоритм действий.
Отец все это время не спускал с меня глаз, лишь удовлетворительно улыбался и кивал, то и дело, печатая что-то на плоском прозрачном планшете.
– Хорошо. Очень хорошо, Макколэй, – торжественно объявляет Руфус, и наводит на меня свой планшет. Чуть позже, я узнал, что он делал в тот момент – сканировал мой мозг, наблюдая за его работой, отмечая, какие его участки сейчас активны.
– Реабилитационный период почти прошел. Самое страшное уже позади, мальчик. Главное, что ты жив, – последнее предложение он произнес очень тихо, но я расслышал каждое слово. Чуть позже, я осознал, что он рисковал моей жизнью, сделав это со мной.
Ему было плевать выживу я или сдохну в операционной капсуле. Ему нужен был идеальный сын гений, а не тот, что появился на свет.
После реабилитационного периода, о котором я почти ничего не помню, кроме того, что я заново учился жить, все изменилось. Словно кто-то увеличил яркость и контрастность моего мира. Я начал видеть ток, исходящий от каждого предмета, на который смотрю, и видеть его не как предмет, а как сочетание физической материи, отличающейся от соседней. Начал слышать в диапазоне от 1 герца до 320 килогерц. Острый слух зачастую является причиной моих бесконечных бессонниц. Я слышу долбанный звук земли, и гул космоса. Но это все неважно, я не хочу долго и нудно рассказывать вам о побочных эффектах своей гениальности.
Мой мозг без устали изучал всю информацию, которая попадала в поле моего зрения, но потом все резко оборвалось. На одном из сеансов занятий с отцом, я потерял сознание, а проснулся лежа на полу, с жуткой болью в затылке и вкусом крови на губах.
Отец посадил меня в капсулу, и произнес:
– Мак, для нас обоих начинается тяжелый период. С сегодняшнего дня ты должен пить эти таблетки, пока тебе не исполнится семь, – Руфус показал мне маленькую прозрачную таблетку, зажатую между указательным и большим пальцем.
– А что будет со мной потом? – я помню, как сжалось от страха мое сердце. Я хотел задать ему всего один вопрос: «Когда я умру?», но так и не решился.
Я хотел попросить его, чтобы он остановил это. Достал чип, освободил меня от этого кошмара и некого бремени, которое я был не в силах осознать. Но я знал, что он скорее убьет меня, чем сделает это. Я уже был достаточно умным, чтобы на глаз определить степень безумия, отражающуюся в его зеленых, похожих на мои, глазах.
– Потом ты вернешься к ним в четырнадцать лет, если все пройдет хорошо.
– А потом?
– В двадцать шесть, Мак.
– Я должен пить эти таблетки, чтобы не умереть? – тихо спрашиваю я, сжимая кулаки.
– Да, Макколэй.
– Тогда я не хочу их пить, – закричал вдруг я, толкая в грудь Руфуса, вскинувшего на меня тревожный взгляд. – Зачем ты со мной это сделал? – отстраненным голосом спросил я, после вспышки неконтролируемого гнева.
– Я посвятил всю свою жизнь генной инженерии и робототехнике, Мак. Я работал над одним экспериментом…
– Над каким?
– Я не могу тебе открыть этот секрет, Макколэй, – ухмыльнулся отец. – Когда-нибудь ты о нем узнаешь. Ты особенный. Если все пройдет удачно, для человечества больше не будет болезней. Можно остановить даже умирание мозга, победить смерть, в какой-то мере.
– Я особенный, – повторил я, вскидывая на него взгляд. – Теперь ты будешь любить меня?
– Любовь очень неоднозначное чувство, мой мальчик. Давай продолжим наши уроки? – и он отвернулся, напоследок бросив на меня холодный взгляд, заковавший мои вены и сердце в ледяные оковы.
Глава 2
Кэндис
Мне пришлось хорошенько покопаться в облачной памяти, чтобы отыскать старое видео не самого лучшего качества, компрометирующее Карлайла. Включив его на пару секунд, я тут же его закрыла, не собираясь в красках вспоминать тот проклятый вечер, когда я испытала такой страх, что даже сейчас, спустя годы, у меня немеют ноги и руки, при мысли о том, что Мак действительно убивал девушек и ставил над ними какие-то эксперименты.
А вот какие, я понятия не имею. Разбирал на органы? Ставил опыты? Жуть какая. Тошнота подступает к горлу, и меня передергивает от ударной волны страха и отвращения.
Карлайл не оставил мне выбора. Я понимаю, что действую на эмоциях, но мое желание «ответить» ему немедля слишком сильное, чтобы успокоиться, и забыть о своей затее. Я не могу просто не вернуться, промолчать, проигнорировать нарушение моих личных границ, этого будет недостаточно, понимаете? Единственный вариант переиграть хищника, это показать ему, что у тебя тоже есть зубы.
Мне хорошо знакома подобная модель поведения, и что такое «абьюзивные отношения». Я была маленькой, когда оказалась в их капкане, но при желании… я смогу вспомнить все, до мелочей, а самое страшное – прочувствовать кожей тот ужас и ту боль, что пришлось перенести. Порой, я ловлю себя на мысли, что была недостаточно смела, в силу своего возраста, для того, чтобы дать достойный отпор нашим с Элиссон обидчикам, и позволяла им обращаться с нами, как с неугодными животными… меня – избивать, а Элли… ей досталось больше. Из-за меня.
В любом случае, прежде чем решиться на этот шаг, я должна подготовить «подушку безопасности» и намерена сделать это одним звонком Джеймсу.
– Джек, милый, я тебя отвлекаю? – на выдохе начинаю разговор я, отключив функцию голографсвязи.
– Немного, крошка. Но у меня найдется для тебя пара минут. Я чертовски соскучился. Что с твоим голосом? Что-то случилось? – то, с каким беспокойством звучит его голос это бесценно и убийственно одновременно. Словно лезвием по моей совести…
– Да так… наверное, немного приболела, – произношу первое, что пришло в голову.
– Или хочешь отмазаться от встречи с моими родителями, негодница? Я тебе задницу надеру, если это так, – глухо смеется он, и добавляет уже напряженно: – Выкладывай, Кэн. Я же чувствую, что что-то не так.
– В общем… Джей. Помнишь мою маму? Наверное, нет.
– О твоей маме? Никогда ее не видел. И моя о ней не рассказывала.
– Она живет в Канаде и сейчас ей нужна моя помощь, – без запинки вру я, оправдывая себя тем, что это ложь во благо. Черт, это же не считается мошенничеством? У нас с Джеймсом серьезные отношения, и мне очень неудобно просить у него денег, но выбора у меня нет.
– Мама… она больна. Руфус отправил ее на лечение, и сейчас, когда он умер… поток средств с его счета в клинику остановился. Других родственников у нас давно нет. А мои деньги заблокированы до моего совершеннолетия. В месяц я получаю лишь небольшую сумму, необходимую мне для жизни. И не могу снять столько, сколько нужно… – мой голос слегка дрожит, и я нервно кусаю губы, старясь представить сейчас выражение лица Джека.
– Сколько? – коротко спрашивает он, и все внутри меня сжимается в тугой ком, потому что я понимаю, что от его ответа зависит наша с мамой судьба.
– Сто двадцать тысяч долларов… каждый месяц.
Джек молчит примерно десять секунд, и каждая растягивается в мучительную вечность.
– Конечно, я дам тебе эти деньги. Копейки. Но при одном условии, Кэндис, – я вздрагиваю, до конца не понимая, можно ли мне уже прыгать от радости.
– Каком?
– Ты расскажешь о своей семье. О маме. И ты расскажешь мне, как так вышло, что тебе пришлось покинуть родную страну. Я так много о тебе не знаю… редко об этом задумываюсь, но, когда задумываюсь, меня это напрягает.
– Успокойтесь, мистер Параноик. Я ничего от вас не скрываю, – смеюсь я, с нежностью добавляя: – Со временем ты узнаешь все мои секреты.
