Текст книги "Enigma (СИ)"
Автор книги: Лана Мейер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
Господи. Как это называется?
– Хорошо, я возьму его, но только, чтобы ты меня не пристрелил, – тяжело вздохнув, я забираю из рук капуцина оружие, и он тут же вновь исчезает в ближайшей листве. Легкий пистолет ощущается в руке словно камень, весом тонну, не меньше. Я понятия не имею, что мне с ним делать и куда спрятать, но было бы неплохо подержать Карлайла на мушке, и увидеть настоящие эмоции страха в его глазах. Не знаю, что именно заставляет меня так поступить, но оружие я прячу в слоях простыни, и нервно оглядываюсь по сторонам, проверяя, нет ли его поблизости.
Кстати, почему здесь никого нет, кроме обезьяны? Мертвая тишина, которая уже начинает не на шутку пугать. И снова ее нарушает манящий к воде, звук волн…
Нахожу лестницу, которая ведет к океану, и спускаюсь на широкий песчаный пляж, прячась за одной из пальм, предварительно проверив ее верхушку на наличие кокосов. Сначала я просто залипаю на вид, от которого спирает дыхание и теряется дар речи: умеренные, но беспокойные волны сворачиваются в идеально ровные трубочки из пены, достигая берега. Их движение так успокаивает. Я не сразу замечаю Макколэя, который находится левее зоны моего внимания…
Мое лицо начинает гореть, и я невольно опускаю взгляд, как только случайно замечаю его обнаженную фигуру. Нудист гребаный.
Замираю, кусая губы, и даже не дышу, ощущая, как дико бьется сердце. В моей груди – бомба, отмеряющая секунды перед взрывом. Поднимаю взгляд на Карлайла, наблюдая за тем, что он делает.
Если говорить честно – стоит на голове. Я серьезно.
И как бы мне не хотелось, чтобы его череп лопнул под тяжестью его же мышц, мой завороженный силой его тела взгляд прикован к Макколэю.
Его ладони полностью прижаты к телу. Не представляю, как можно стоять на голове, не помогая себе руками, но он это делает, и кажется, совершенно не испытывает никакого дискомфорта, практически нарушая законы гравитации.
Не замечаю, как делаю несколько шагов в его сторону, ступая из тени пальмы на теплый песок. Обязательно заниматься своей йогой голым? Потуже завязываю простынь на своем теле, с немым восхищением наблюдая за игрой мышц Карлайла в свете утреннего солнца. Если воспринимать его тело отдельно от его личности, можно сойти с ума. Потому что выглядит он так, словно все великие скульпторы прошлого века собрались вместе и вылепили его совершенное тело, проработав каждую мышцу до мельчайших деталей.
Я, наконец, могу рассмотреть тату, занимающую так много места на его теле. Не уверена, что права, но на его коже набит дракон, с длинной, как у змея, шеей. Что за ненормальная страсть к рептилиям? Несмотря на эту маленькую «странность», выглядит рисунок впечатляюще, и будто источает тонкие вибрации силы, власти и господства над миром.
Карлайл меняет позу. Как чувствует, что я проснулась и пришла выяснять, в чем дело. Я хотела этим заняться, правда… но когда он повернулся ко мне лицом, я снова потеряла дар речи.
Ловлю на себе его пристальный, выжигающий дыры на коже, взгляд. Со стороны, мы, наверное, выглядим, как Адам и Ева, впервые встретившиеся в райском саду. Моя простынь мне не поможет, если он и дальше будет так сильно сканировать меня взором – который, разумеется, не имеет никакого сексуального подтекста. Макколэй, скорее, осматривает меня сейчас своим фирменным взглядом хирурга.
– Какого черта мы… здесь? – мой голос звучит тихо и сипло, словно мои голосовые связки были зажаты долгое время. Сколько я спала? Два дня, не больше.
Мак делает глубокий вдох, поднимая руки, и вновь опуская их.
– Ты прервала мою ежедневную рутину. Этого делать не стоит. В следующий раз наблюдай издалека до самого конца, – обращается ко мне, как к нашкодившему котенку. Стальные нотки в его голосе уже давят на оголенные нервы.
Вдруг, Мак окидывает меня плотоядным взглядом хищника, от чего я ощущаю, как предательски сжимается лоно, а между бедер начинает болезненно пульсировать.
Озорная улыбка, тронувшая его губы, заставляет мое сердце упасть.
Стоит вспомнить, что он испортил мне жизнь, а не пялиться так на него. Это, конечно, ничего не значит, ведь можно и правда испытывать неприязнь к мужчине, которого хочешь… не буду спорить. Я хочу. Как можно хотеть шоколад или мороженое – знаю, что вредно, но сука, хочется слопать. Это примитивное желание, и оно никак не связанно с чем-то более важным. Осознанным.
Как сказал бы Руфус: «Это просто химия в твоей голове. Не более».
– Я не подписывалась на то, чтобы ты похищал меня из страны. Как и на то, что произошло на премьере, – как бы я ни старалась сдержать свои эмоции, но мой голос дрогнул. Стоит лишь вспомнить, какой оплеванной и политой грязью я себя чувствовала на премьере, и чувствую до сих пор.
Знаю, мне стоит быть равнодушной к чужому мнению. Но мне больно от того, что в моем искреннем танце, где я выложила все, что лежит на душе, люди увидели грязь и пошлость. Я снова чувствую себя… непонятой и одинокой. В конце концов, ненужной. Незначимой. И бессмысленной.
– Ты сама понимаешь, что под моим руководством Эве стало лучше. Крепкий сон, адекватное поведение… и это только начало.
– Улучшений недостаточно. Она по-прежнему не моя мать. Ты понимаешь, о чем я…
– У нее поврежден мозг, Энигма, а не сломан ноготь, – по слогам чеканит Карлайл, глядя на меня с превосходством и совершенно не смущаясь своей наготы. С удивлением отмечаю, что за пару дней он успел неплохо загореть, и его кожа приобрела бронзово-шоколадный оттенок. От этого зеленые глаза Мака кажутся еще более яркими и пронзительными. – На исцеление того, что разрушалось годами, нужны долгие годы восстановления. Понимаешь? Мозг – величайшая загадка человечества. Всегда был и будет.
– Но ты же у нас все знаешь, – не находясь с ответом, еще больше вспыхиваю я, едва сдерживая свои эмоции. Потому что если я взмахну двумя руками, то пистолет Карлайла выпадет из слоев простыни.
– В гардеробной ты найдешь все необходимое для подготовки к вечеру, – игнорируя мою истерику, хладнокровно распоряжается Карлайл. – Отпразднуем. Приглашаю тебя на романтический ужин. А завтра приступим к работе.
– Отпразднуем, что, прости?
– Твое пробуждение и отпуск на Бали, – усмехнувшись, Мак приподнимает бровь, и только сейчас я проверяю время и дату на своем Носителе.
С премьеры прошел…
Месяц моей жизни. Еще один месяц без сознания… словно я кукла, которую он может включать и выключать, когда ему вздумается. Ком в горле становится таким большим и колким, что я с трудом продолжаю дышать. Мне больно. Грудь сдавливают невидимые веревки, еще туже, чем в шибари. Я устала. Все это… морально тяжело. Бесконечное психологическое давление вперемешку с шантажом и покровительством…
– Я спала месяц? Опять там? В… к-к-капсуле? – заикаясь, я отступаю на шаг назад, выставляя ладонь вперед. Пора расставить границы, потому что это уже слишком. Карлайл ничего не отвечает. Он, как всегда, само самообладание. Да уж… эмпатия ему не свойственна. Словно он не понимает, какую боль может испытывать человек – в его глазах нет ни капли сочувствия, сожаления и раскаянья. Люди для него – манекены из биопластика, напичканные проводами, дергая за которые, он может управлять ими.
– Не вижу повода для печали, Энигма. Ты даже ничего не чувствовала, – Карлайл начинает разминать плечи, а у меня просто темнеет в глазах от его заявления.
– Что с моей мамой? И что ты со мной делал? Когда это все закончится? – и плевать я хотела, что похожа на безумную истеричку. Меня трясет, и выброс негативных эмоций становится не прихотью, а жизненно важной необходимостью. Я зла настолько, что готова убить его…
Макколэй
После йоги, когда разум и тело синхронизированы и находятся в гармонии, я всегда умиротворен. Мне хочется созерцать, наслаждаться каждым вдохом и мыслью, что рождается в моей голове, модифицировать их в глобальные идеи. Самочувствие прекрасное, и нет никакой зажатости нервных узлов, что свидетельствует о привычном безэмоциональном состоянии.
Поэтому, любой звук, вызывает у меня раздражение – особенно если это звук женской истерики. Словно спицей по нервам бьет, бестия. Хочется вновь усыпить эту крошку, чтобы лишний раз не раздражала.
– Ты отнял у меня жизнь. Ты просто не имел на все это права. Ни то, что ты сделал в театре, ни то, что делаешь сейчас, – сокрушает воздух Энигма, выставляя сжатые кулачки вперед. Ее милое личико скрыто за мимической маской ярости и гнева, но даже самые сильные удары Кэндис по моей груди не вызывают во мне ни физической боли, ни эмоциональной реакции.
Те яркие вспышки, что я изредка к ней испытываю – капля в океан моей души, скованный льдами и айсбергами.
Острая пульсирующая боль пронзает затылок, переходя в область макушки. Знакомое чувство. Не хотелось бы, что бы она увидела меня в таком состоянии, в каком я был, например, вчера. Я просто отключился на сутки, и потом в записи просматривал, как сначала три часа стою под обжигающей водой в душе, а все остальное время сижу на кровати и смотрю в одну точку, практически не моргая.
– Прекрати истерику, – сжимаю ее запястье в воздухе, слегка заламывая руку. Но Кэндис не остановить – что вполне нормально, после того состояния, в котором она пребывала месяц. Ей хочется израсходовать всю накопленную за это время энергию. Когда она совсем теряет страх, и проводит заостренным ноготком по моей скуле, рассекая кожу до крови, я просто сгребаю в охапку ее волосы. Пока она шипит от возмущения, брыкаясь и вырываясь, кидаю ее на песок. Нужно отрезвить ее, пока совсем не дала себе волю.
Кэндис падает, упираясь в песок раскрытыми ладонями, но я не даю ей отдышаться, снова схватив за волосы. Еще один грубый рывок – и корни ее волос натянуты до предела, когда я одним властным движением фиксирую ее лицо на уровне паха. Она судорожно вдыхает воздух, плотнее сжимая полные губы.
– Иначе, я сделаю это за тебя, – смотрю сверху вниз на Кэн. Во влажных глазах отражается цвет неба, и я, считывая ее мимику, понимаю, насколько она сейчас зла, напугана и разбита. Мне ничего не стоит добить ее, толкнуться твердокаменным членом между пухлых губ, и поиметь ее, как всех, еще раз доказав себе, что она не представляет для меня никакой ценности. Как и многие мужчины, я люблю этот способ демонстрации власти. Сексуальное унижение является одним из самых сильных рычагов давления для дальнейшего манипулирования личностью. К сожалению, сейчас, я не могу себе позволить давить на нее сильнее, чем это необходимо. Мне уже не нужен страх и боль. Мне нужно… другое. То, что создать, между нами, гораздо труднее.
– И что же ты сделаешь? Что? – с вызовом шепчет Энигма, но я замечаю, как «плывет» ее взгляд. – Давай. Вперед. Чего ты ждешь?
Я лишь усмехаюсь в ответ.
– Думаешь, я хочу, чтобы бесправная шлюха вылизывала мой член? – слова сами вырываются из горла. Лицо Кэндис багровеет мгновенно, словно я отвесил ей две мощных пощечины на каждой щеке. – Ты мне не интересна, как женщина. Наверное, ты и сама это заметила. Но так забавно наблюдать за тем, как женщина привязывается к мужчине после близости. Становится такой зависимой и беспомощной, и все твои истерики – лишь желание привлечь внимание. Но ты забываешь кто ты, Энигма. Без нашей семьи, моего отца и моего покровительства сейчас, тебя бы уже не существовало. Ты была бы мертва. Или, что хуже – жила бы в бесконечном аду, и я не думаю, что есть необходимость напоминать тебе, какого формата этот ад. Ты взрослая девочка, сама все понимаешь.
Глаза Кэндис темнеют, мелкая дрожь бьет ее хрупкое тело – я вижу, как то самое воспоминание, за которое она корит себя всю жизнь, пытается проникнуть в ее сознание.
– Ты сумасшедший, если думаешь, что ты мне не отвратителен…
– Я бы с удовольствием убедился в том, как я тебе отвратителен, – сжав болезненно каменный член в кулаке, провожу головкой по ее сомкнутым влажным губам. Они розовеют, как и ее щеки, ключицы и шея. Этот вид… мне нравится. Острая волна удовольствия охватывает поясницу, поднимаясь по позвоночнику, и после, растекается по всему телу приятным покалыванием. Энигма, тем временем, плотнее сжимает губы, но в ее глазах я все равно вижу примитивную жажду хорошего траха, потому что она, в отличие от меня, не способна противостоять инстинктам.
– Ты это хочешь? Чтобы я убедился в том, что ты станешь влажной, как только я почувствую твое горло? – капля крови из моей расцарапанной Энигмой скулы, капает на ее ключицы, стекая в ложбинку налитой груди. Наверное, никогда не видел ничего сексуальней.
Она молчит, по-видимому, больше не решаясь открыть рот. Лишь взглядом выжигает на мне смертельные руны.
– Чтобы ты снова отдала мне свое тело сама, по своему желанию, вопреки своим бесконечным убеждениям о том, что это я его забираю? Все не так, Энигма. Ты хочешь быть моей. И ты не сможешь без этого, даже если убежишь в другой штат, в другую страну, на другую планету. Ты не сможешь без твердой руки, – сильнее дергаю ее за волосы, и, поднимая ногу, провожу ногой по ее промежности, ощущая влажные и набухшие складочки, требующие внимания и ласки. Грубой ласки. Какая голодная мне досталась девочка.
Это хорошо.
– Грубость тебя заводит. Как и подавляющее большинство женщин. Ты… так предсказуема, Энигма, – ставлю вердикт я, собираясь отпустить ее. Я получил все, что хотел. К сожалению, она сама себя унижает.
В следующую секунду у меня срабатывает странный рефлекс. Пружина в груди напрягается, в горле пересыхает, как только ощущаю, как нечто холодное упирается в пресс. Ледяное.
– Ты так в этом уверен? – приподнимая бровь, смело спрашивает Кэн. Ее глаза по-прежнему блестят от непролитых слез, но в них столько вызова, что я на мгновение засматриваюсь, и не сразу понимаю, что она держит меня на мушке.
Моим же оружием.
Как он у нее…
Черт. Каспер. Я бл*дь не знаю, что с ним сделаю.
Ощущение не самое приятное, но терпимое. Она не выстрелит. К тому же, он заряжен слабыми лучами – они могут меня вырубить, но не убьют.
Хотя… их излучение в моем положении может повлиять на меня не лучшим образом. И ускорить отторжение чипа в несколько раз…
На самом деле, времени думать, у меня нет. Потому что все происходит быстрее, чем я успеваю предугадать, просчитать, проанализировать язык ее тела и взглядов. Она просто спускает курок, после которого, мир вокруг меня исчезает.
Последнее, что чувствую – как каждую клеточку тела внутри бьет током, а в висках пульсируют слова:
«Вот же с*ка».
Кэндис
Не знаю, чем я думала.
Я не думала вообще.
Я горела от ненависти, и хотела не то, что выстрелить в Карлайла – скорее оторвать ему язык, чтобы больше никогда не смел называть меня так.
Бесправная шлюха.
Это не правда.
Не правда.
Меня так трясло, что я даже дышать не могла. Отвечать ему. Да… да, да… во всем он был прав, что касалось моих желаний. На каждое его слово мое тело реагировало дико: насколько душа моя его ненавидела, настолько и тело чувственно отзывалось на его действия, взгляды, фразы… думать не хочу, о том, что он прав.
Ты не сможешь без твердой руки.
Как ни прискорбно, доля правды в этом есть. Но все внутри меня отвергает эту истину. Потому что я не хочу быть под влиянием этой самой руки, будь то он, будь то мой прежний хозяин, или правительство.
Я хочу избавиться от давления и подняться с колен. Проснуться и жить осознанно, так, как я хочу. Все.
А потом я просто делаю это. Нажимаю на спусковой крючок, ощущая мощную ударную волну выстрела и ультразвук, царапающий нервы. Раскаянье в содеянном приходит почти сразу, паника накрывает меня с головой, подобно океанской волне, которые под стать ситуации, стали неуправляемыми, штормовыми.
Я знала, что пистолет не ранит Карлайла смертельно, потому что на нем горел сигнал, который свидетельствовал об умеренной опасности. Луч должен был вырубить его, как и Джеймса. Но видимо я забыла о том, что техника может давать сбои.
Карлайл упал мгновенно. Я никогда не видела его таким уязвимым, как в эту секунду. Казалось, что он даже не дышит, и от осознания этого факта, у меня обледенело все тело.
Однажды я увидела фото кита, выброшенного на берег. Мертвого. После одного взгляда на эту картину, я проплакала целый день. И сейчас, глядя на бездыханного Макколэя, я испытала нечто подобное.
Что-то пошло не так. Реакция на выстрел у Карлайла отличается от реакции Джеймса. Я это вижу по вздувшимся до предела венам у него под кожей. Они натянулись везде: на шее, ногах, руках… кажется, что синеватые линии вот-вот лопнут, выпуская в воздух фонтаны крови.
Зато теперь, я не посмею назвать его «роботом».
Не смешно…
С каждой секундой, моя паника нарастает. Едва сдерживаю всхлип отчаянья, как только замечаю, как из его губ и носа непрерывно вытекают потоки крови. Так много, что она немедля достигает моих колен. Начинает течь и из ушных раковин…
По телу Мака проходит мощная судорога, словно его до сих пор бьет током.
Господи, я убила его… убила.
Резкий запах железа ударяет в ноздри, и я дрожащими руками, нажимаю кнопку на биобраслете:
– Алекс, где мы точно находимся? – спрашиваю у поисковой системы.
– Система приветствует вас. Вы находитесь в Индонезии. Остров Бали, Убуд, – отвечает механический голос.
– Как здесь с медициной? У Карлайла сильное кровотечение… Господи… возможно, он уже мертв.
– Судя по данным с его Носителя, синхронизированным с моей системой, он жив. Инструкция: в таких случаях, положить тело в операционную капсулу, и выбрать автоматическое лечение. При таком режиме, возможны ошибки, поэтому делать этого не рекомендуется.
А у меня есть выбор?
– Как я дотащу его до туда? Ох, Боже… может… что мне делать, Алекс? Сколько ему осталось? – ни разу не разговаривала с искусственным интеллектом в Носителе так долго, но должна признать, что это отличное изобретение.
– Информация Носителя передает, что смерть хозяина наступит через двадцать пять минут.
– Где операционная капсула? Где она? – задыхаясь, кричу я, обхватив холодные скулы Карлайла руками. Черт, у него губы синие. Фиолетово-синие…
Не умирай, ублюдок. Ты еще вернуть домой меня должен.
Господи, что я несу…
– В лаборатории.
– Где она? В Нью-Йорке?
– Нет. Лаборатория «Бали» – вход находится за искусственным водопадом на территории вилы. Расстояние до лаборатории сто метров. Ключ доступа: отсутствует.
– Как я туда тогда попаду?
– На экстренный случай, мистер Карлайл настроил быстрый доступ в операционную: вам достаточно будет лишь отсканировать его поврежденное тело, – не уверена, что поняла, что это значит, но мне плевать. Времени на разборки и болтовню больше нет.
Не представляю, как буду тащить эту груду мускулов до водопада, но видимо в состояние аффекта, человеческий организм и не на такое способен. Наверное, Карлайл с его ростом и мышцами весит двести фунтов, не меньше. Сердце грохочет в груди неистовым барабаном, и я задыхаюсь, пока тяну его по песку, а потом по каменной дорожке, не замечая ничего вокруг. Ледяная вода искусственного водопада, созданного в саду вилы для красоты, накрывает нас с головой, когда я проникаю сквозь его стену. Никогда бы не подумала, что за ним что-то спрятано, потому что снаружи создавалась иллюзия того, что вода стекает по скалистому камню. Перед глазами плывет, но я все равно нахожу огромную стальную дверь, и, хрипя от напряжения и усталости, подставляю к специальной камере окровавленное лицо Карлайла. Черт, черт, черт. При открытии замка срабатывают звуковые датчики, и я заталкиваю Макколэя внутрь, в освещенную голубоватым светом, комнату. Мои руки все время соскальзывают с его тела, из-за литров крови, которую он уже потерял и с каждой секундой теряет все больше и больше. Но мне так страшно, что я даже отвращения испытывать не могу.
Наконец мы добрались до капсулы (узнать ее не трудно), и я отчаянно пытаюсь затолкнуть его на ее поверхность, превозмогая адскую боль в костях и мышцах.
Через минуту мне, наконец, удается это сделать. Лихорадочно осматривая капсулу, я пытаясь разобраться в ее управлении, параллельно посматривая на Мака…
Боюсь представить, что он со мной сделает, если выживет. Мне нельзя здесь оставаться.
Наконец, я нахожу кнопку, включающую световой экран управления, но кажется, Карлайл не оценил моих благих намерений спасти его. Леденя от ужаса, я кричу, надрывая связки, когда вижу, как истекающий кровью мужчина, вдруг распахивает веки. Хищные зрачки сгорают в зеленом пламени ярости, направленной в мою сторону.
Он выглядит так, будто это не он. Словно… Мак не узнает меня. Я вижу это в лишенном малейших признаков человечности взгляде. Даже тех крупиц, что видела там раньше…
– Кто ты? Кто ты, мать твою? – не успеваю набрать в легкие воздух. Его рука сжимается на моем горле, Карлайл со всей дури впечатывает меня в стальную поверхность капсулы. Я почти отключаюсь от мощного удара о металл. Сил безумец не жалеет, сжимая пальцы сильнее, перекрывая мне поступление кислорода окончательно.
Я бы с радостью ответила ему кто я, но не могу.
Голова кружится от недостатка воздуха, а его дьявольский взгляд расплывается перед моим взором. Мне не впервой терять сознание, но на этот раз, я вряд ли очнусь…
Сражаясь из последних сил, врезаюсь ногтями в его ладонь, пинаю и толкаюсь, пытаясь вырваться.
Но это невозможно.
В его руках я всегда не более чем бабочка, сжатая в твердый кулак или плотно закрытую банку.
Я просто кукла, связанная в шибари.
От утробного, полного ярости рыка Карлайла, у меня все органы сжимаются в тугой ком, но я продолжаю бороться. Каким-то чудесным образом его ладонь вновь ослабевает на моей шее, и, пользуясь шансом, я соскакиваю с капсулы, действуя по инерции, повинуясь инстинктам, которые кричат мне о том, что я должна выбраться отсюда живой. Любой ценой.
Пальцы дрожат так, что я не попадаю в лучи светового экрана. Наконец, обезумевший Карлайл вновь слабеет, и мне удается нажать на необходимую кнопку. Стекло над Макколэем схлопывается, и я в последний раз бросаю взгляд на своего мучителя…
Содрогаюсь от ужаса, наблюдая за тем, как зеленая радужка его глаз полностью скрывается под веками. Остаются лишь налитые кровью белки, свидетельствующие то ли о безумии, то ли о том, что я опоздала…
Я это сделала с ним. Я. О какой «осознанности» может идти речь, когда я по жизни – ходячая катастрофа?
Но оставаться здесь и ждать его исцеления я не собираюсь. Механические руки внутри капсулы начинают проводить над Карлайлом свои сложные манипуляции, и я бегу прочь, хоть и ноги давно не слушаются…
Минуя длинный коридор виллы, срываю в первой попавшейся мне на пути ванной банный халат, запрыгиваю в него, и бегу дальше, куда глаза глядят. Я даже не чувствую ни пола, ни земли под ногами, и кажется, несусь, быстрее ветра.
Перед глазами мелькают цветы, пальмы и заросли, потускневшие в сумеречном свете. Солнце село, пока я возилась с Карлайлом, и выбегать за пределы вилы, наверное, не лучшая идея. Все-таки я в чужой стране… совсем одна. Без документов.
Но выбора у меня опять нет.
Выбегая за пределы вилы, огражденной непримечательным забором (я имею в виду, на нем нет никаких дополнительных высокотехнологичных защит, раз я так легко убежала), и попадаю… прямиком в ад.
По крайней мере, дорожный ад. Никогда не видела такой жуткой дороги, и настолько хаотичного движения. Байки и старые машины, какие видела только в кино и на картинках, гоняют по плохо освещенной крошечной трассе без всякой системы и правил.
Ощущение такое, что я не просто спала месяц, но еще и переместилась в прошлое. Страх ледяными цепями сковывает мышцы, и я останавливаюсь у дороги, пытаясь восстановить дыхание.
У меня есть всего несколько минут на то, чтобы принять решение – бежать, сама не знаю куда, или возвращаться на виллу и ждать своей участи. Говорят, судьба в наших руках… но в этот раз она снова решила все за меня, и мои метания стали бессмысленны, как только кто-то обхватил меня сзади и приложил к носу влажную, отвратительно пахнущую травами, тряпку.
Закричать я не успеваю, потому что следом мне заклеивают рот, и, не церемонясь, одевают мешок на голову. Дышать просто невозможно – ткань воняет потом, грязью и кровью. Прогнившими фруктами и мусором…
Я думала, хуже, чем в «аду» Карлайла быть не может. Но я ошибалась.
Он вернулся за мной.
Глава 10
Не грусти. Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно. Льюис Кэрролл «Алиса в Стране Чудес»
Кэндис
Я нахожусь в месте из своих кошмаров.
Оно похоже на то, где я росла.
На тюрьму.
Нас одевали в одинаковую одежду, мы питались и гуляли по расписанию. Даже дышали с позволения Господ… просто я забыла об этом. Пришло время вспомнить в деталях.
Нас подвергали избиению. Всех Бесправных. На многих из нас ставили опыты.
Я жила в камере с Элисон и еще с несколькими девочками. У нас не было игрушек и книг, уроков и дополнительных занятий – только мы, ОНИ, и по большей части, облезлые стены…
Руфус помог мне забыть. Гипнозом и постоянными разговорами о прошлом, он заставил мои воспоминания о бесправии померкнуть, и я всегда буду благодарна опекуну за это.
Потому что ни один человек не выбирается из такой грязи, без нарушений психики. Доказательство – моя мать.
Мы являлись для тех Элитов скотом на убой, вот и все.
Именно сейчас, когда я оказалась в подобной обстановке, воспоминания о прошлом атакуют разум, параллельно выжигая шрамы на сердце.
Мы с сестрой… мы были не на «убой». Нас планировали сделать живым «лакомством». Нас готовили… не хочется говорить об этом, но из всех девочек, живущих в нашей камере, планировали воспитать профессиональных шлюх и продать подороже. По их мнению, мы все были красивы и покорны.
Многих людей использовали не в качестве игрушки для секса.
Но была перспектива стать чем-то хуже, чем сексуальной игрушкой.
Над некоторыми бесправными проводили эксперименты, в том числе генетические.
Честно, родившись и прожив в том месте десять лет, я не знаю, кем были эти Элиты. Что это за организация. Да и не хочу знать. Нас частенько накачивали всякой дурью, и во многом из-за этого, мои воспоминания о том проклятом месте такие размытые.
Это все было не со мной.
Руфус дал мне такую установку. Всегда удивлялась его способности программировать чужой мозг. Макколэй унаследовал эту способность.
Все, что мне известно… это то, что один из Элитов (хотя я не уверена, что это именно те Элиты, что стоят во главе страны) был одержим моей матерью. Поэтому мы виделись не так часто.
Эллисон была намного старше меня. Я не помню… насколько точно. Как я уже сказала, они считали нас красавицами. В реальной жизни, «за стеной» – это дар, но в бесправии – почти проклятье. И я хорошо помню тот день, когда несколько мужчин зашли в нашу камеру. Я была маленькой, и прижимала к себе потрепанную подушку, потому что мне хотелось кого-нибудь обнять, почувствовать себя в безопасности. Будучи крохой, я уже понимала, зачем они пришли.
– Не трогайте ее. Не трогайте, – помню, как Эли встала передо мной, загородив грудью. – Я старше. Возьмите меня. Только не трогайте мою Кэн…
Так было всегда. Она защищала меня каждый раз, но не любая бы так поступила на ее месте. В камере были и другие девочки, связанные родственными узами, и…
Они насиловали ее у меня на глазах, и простите, даже в мыслях я не хочу вспоминать об этом. Ни словами, ни образами. Достаточно этой боли, что выворачивает наизнанку душу, заставляя задыхаться от немого бессилия.
Не все девочки понимали, что с ними происходит. Мы с Эли отличались от других, пусть звучит не скромно, но были умны не по годам, будто взрослее. Других убеждали в том, что происходящее – нормально. И они верили в это. А мы с Эл сворачивались в один комочек и плакали, заливая слезами ночные рубашки друг друга. Шептались, глядя в окно на звезды, и мечтали, что когда-нибудь все будет иначе.
Что мы перевернем этот мир. Сделаем так, чтобы такого больше не было. Мы не столько хотели отомстить обидчикам, сколько… добиться равенства. Справедливости. Просто знать, что с другим поколением такого не будет. И ни один человек в мире не посмеет поставить себя выше другого. И неважно, какой у него цвет кожи, волос, рост и вес… гены и кровь, логический или творческий склад ума… неважно. Так не должно быть. Но почему-то так было всегда. Я читала историю. Просто у людей всегда были разные причины для того, чтобы сделать других людей рабами.
– Все будет хорошо, Кэндис. Тебя это все не коснется. А я… я не могу поступать иначе… ты еще совсем маленькая. Пока я жива, они тебя не тронут. Ты особенная, Кэндис. Мама всегда нам говорила это. И знаешь… мне кажется, это правда что-то значит, – шептала Эли, прижимая меня к себе.
– Она же наша мама… поэтому говорит так. Все мамы так говорят. Да?
– Нет, Кэн, нет. Наша мама тоже не такая, как все. Я это чувствую. И этот человек одержим ей не просто так.
– Я ненавижу этого Палача… и его татуировку, – хныкала я, пряча лицо у сестры на груди. Да. У Хозяина была отличительная черта. Татуировка на лбу. У него много их было, но эта сразу бросалась в глаза.
* * *
Из размышлений и горьких воспоминаний меня вырывает басистый голос:
– Какая красотка, Додж. Все-таки никакая виртуальная реальность не заменит этого, – содрогаюсь, ощущая шершавую ладонь на своем бедре. Пошевелиться я не могу. Я не накачена. Просто нет сил. После того, как я сто метров тащила двести фунтов мышц, у меня свои атрофировались.
– Ты идиот, Крис? Ведешь себя, как школьник. Шлюх не видел?
– Да ты потрогай. У нее кожа – бархат. Наверное, сладкая… под стать имени. Да, лакомый кусочек? – откуда они знают мое имя? Мои зубы до боли врезаются в нижнюю губу, когда этот подонок самым унизительным образом шлепает меня по заднице. Мысленно я пропускаю обоих уродов через мясорубку… но пошевелиться я не могу. К тому же, я жутко боюсь, что мое агрессивное поведение в очередной раз усугубит ситуацию.
– Я на всех смотрю, как на кусок мяса.
– Она здесь не для этого, Додж. Ее нельзя трогать.
– Неужели тебе не хочется? – тварь. Просто тварь. Его пальцы скользят по внутренней поверхности моих бедер, и каждая клеточка моего тела бьется в истерике, когда они раздвигают мне ноги. Я знаю, что будет дальше. Не маленькая. Где взять сил на сопротивление? Может, мне просто сдаться?
– Здесь камеры. И он все видит.
– Какого хера ты не сказал сразу, идиот? – пыхтит тварь, и к моему счастью, его ладонь больше не касается моих интимных мест. Фу. Меня сейчас вырвет.
– Вон, – я слышу новый голос, звучащий ультимативно. Как не подлежащий возражениям, приказ.
