Текст книги "Enigma (СИ)"
Автор книги: Лана Мейер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Но разве она заслужила столько любви? Почему мой безумный отец, плевавший на родного сына, так любил ее? Почему посвящал ей все свободное время, тогда, когда со мной общался лишь в пределах лаборатории?
Нет, у меня нет никакой обиды на отца. Совсем. Я просто хочу знать ответ, на простой вопрос: «почему?» Что в ней такого, помимо того, что она красивая, глубокомысленая, смелая?.. Настоящая.
«Особенная».
И я непременно узнаю в чем ее загадка. Лишь вопрос времени.
Судя по тому, как сильно изменился в лице Джеймс, его чувства сейчас не настолько сильны, чтобы он мог отказаться ради Энигмы от своего будущего – от покровительства отца, от политической карьеры и своего высоко положения. От идеального, чистокровного потомства.
И, разумеется, от власти. Жажда власти – вот, что течет по венам любого уважающего себя Элита.
– Что ты несешь… – тихо вдыхает Джеймс, и по его взгляду я понимаю, что Грейсон в шоке, и незамедлительно теряет почву под ногами. Даже вырываться из лап моей охраны перестает, слегка опуская плечи.
– Марк, проводи всех нашей гостей в бильярдную, – начальник охраны поспешно кивает, и к счастью, ему не нужно повторять дважды, и он сразу отрывает взгляд от обвязанной девушки. – Мы скоро присоединимся к вам, – а вот для гостей, засмотревшихся на Кэнди, приходиться напомнить: – Шоу закончено. На сегодня. Вас будет ждать еще один «сюрприз», который поможет вам снять напряжение, – произношу я, имея в виду «своих девочек», а не шибари-моделей.
– Какой в этом толк, если ее нельзя купить… – слышу чей-то раздраженный голос.
– А меня наоборот это заводит. И почему здесь нельзя курить?
Потому что всякая гадость не должна попадать в легкие модели, во время транса, который она испытывает, находясь в связке.
Наконец, мы с Джеймсом остаемся одни, не считая Кэнди, что остается здесь лишь безвольным слушателем.
– Я этого так не оставлю, Мак. Ты слышишь меня? – рычит он, снова делая рывок, пытаясь вырваться из рук охраны. В ответ я лишь нажимаю пару кнопок на своем браслете, и в воздухе мгновенно появляется световой экран со всеми документами на Кэндис Сторм, которую мой отец приобрел у некой компании «Mirror», о которой ничего не известно. Еще одна его тайна, возможно, это даже не настоящие документы. Думаю, отец хотел скрыть бывшего владельца Кэнди и ее матери, потому что информацию о данной компании не выдает ни одна база данных.
– Выключи это нахер. И отпусти ее. У тебя точно проблемы с головой, я всегда это знал… – шипит Грейсон сквозь зубы, и я с удовлетворением замечаю, как вздуваются вены на его лбу.
Что ж, такая сильная привязанность к девушке, для политика – непозволительна. Так что я сделаю Джеймсу большое одолжение, расторгнув их недолговременный союз.
Как приятно, когда в твоих руках целые судьбы. Сразу жить хочется.
– Прежние модели вызывали в тебе другую реакцию. И ты всегда был рад новеньким. Я разрешу тебе забрать свою маленькую лгунью, – вплотную подхожу к Джеймсу, и мимолетно киваю охране: – Отпустите его, – друг мгновенно замахивается на меня, как только вырывается из плена чужих рук, но я естественно, предугадал подобную реакцию. Поймав его запястье в воздухе, я сжал их с неимоверной силой, и пристально посмотрел в его глаза, концентрируясь на своем отражении в его зрачках.
– Ты подойдешь и развяжешь ее, – медленно, почти по слогам произношу я, понижая голос. После, не испытывая и капли страха, я вкладываю в его ладонь коллекционный кинжал, поблескивающий при свете приглушенных ламп. – Но ты знаешь, что я говорю правду, Джеймс. Выбор за тобой. Но помни, какой из них обрадует твоего отца. Твою семью. Помнишь, что он говорил тебе в детстве?
«Я хочу гордиться тобой, сынок», – словно слышу его ответ на свой вопрос я, но на самом деле он не произносит ни слова. Джеймс смотрит на меня не моргая, и медленно кивает. Наконец, я отступаю, разрывая зрительный контакт.
– Я лишь открыл тебе глаза на правду. Эта карта не твоей масти, – я наблюдаю за тем, как Джеймс походит к девушке, и чувствую, как нечто мощное и острое царапает по моему сердцу. Не ревность, лишь чувство собственничества. Ведь, вероятность того, что он сделает иной выбор, есть всегда.
– Если тебе нужна твоя бесправная лгунья, забирай. Не теряй наше время, – с усмешкой и ледяным равнодушием, наблюдаю за тем, как дрожит кинжал в руках Грейсона, когда он оказывается в двух сантиметрах от платформы, на которой находится Кэндис.
Внутри все предательски закипает, как только Грейсон разрезает веревки, которые я так старательно оплетал вокруг этого маленького совершенства.
Кэндис перешла стадию эйфории и теперь она очень слаба, и открыта перед нами. Можно сказать, что ее душа, после пережитого стресса, обнажена, как никогда. Именно сейчас, она проявит свойственную всем женщинам, слабость.
– Забери меня, Джеймс. П-пожалуйста. Не оставляй меня, – надтреснутым голосом шепчет глупышка. Я опускаю взгляд на биобраслет, наблюдая за показателями датчика на крошечном световом экране. Пока все идет так, как нужно.
Засмотревшись на цифры, едва ли не лишаю себя удовольствия увидеть то, как она начинает тянуть к нему дрожащие руки, но Джеймс отступает на два шага назад, выставляя вперед руку с раскрытой ладонью.
– Я хотела все тебе рассказать…
– Но не рассказала, – с неприкрытым отвращением друг кривит губы. Знания в области физиогномики позволяют мне читать с лица Джеймса его чувства так же, как я читаю чувства Энигмы, глядя на световое табло. Каким бы благородным и воспитанным ни был Грейсон, сейчас я отчетливо вижу, как его тошнит от каждого воспоминания, связывающего его с этой «грязной» в глазах его семьи девушкой. Отношения с «Бесправной» для члена Элиты, такого уровня, как Джеймс – это отвратительное клеймо, метка, грязная печать, от которой он никогда не избавится. Его отец помешан на чистоте крови, и, к моему счастью, хорошо промыл мозг своему сыну. И сейчас, глядя на Энигму, он не способен выйти за рамки, установленные его семьей, и отказывается от своего выбора в пользу чужого мнения.
А это, качества свойственные «рабам», но никак не имущим. Поэтому я бы сильно поспорил на тему того, кто из этих двоих «Бесправный» больше – Джеймс или Кэндис? Оба безоговорочно подчиняются рамкам, в которые их загнали с самого детства, но одна хотя бы старается за них выйти.
– Знаешь, я теперь все вижу в другом свете. Тебя в другом свете, Кэн. Ты такая же, как и все, что были до тебя. А им всегда нужны были мои деньги, высокое положение… да что угодно, Кэн, но только не я. Какую выгоду искала для себя ты? – его голос рассекает воздух звоном стали, настолько он холоден.
– Ты был нужен мне. Мне было хорошо с тобой, – едва ли не плача, шепчет девушка, и мне не нужно смотреть на данные, чтобы понять, что она лукавит.
Нет, я не сомневаюсь в том, что Кэндис было хорошо с Джеком. Любой женщине хорошо и «удобно», когда рядом такой заботливый мужчина.
Но это не то значение, которое необходимо Грейсону.
– Я нуждалась в ком-то сильном… – опустив голову, бросает Кэн, и по застывшей вене на ее напряженной шее, я замечаю, как замирает ее сердце. Болезненно сжимается и снова пускается вскачь.
– Я не хочу иметь ничего общего с Бесправной. Мне жаль, что я потратил на тебя целый месяц, – сухо заканчивает недолгий разговор Джек, и поравнявшись со мной, бросает:
– Обязательно было раскрывать правду таким низким образом? – судя по всему, он окончательно оклемался от шока, и закрыл лицо непробиваемой безэмоциональной маской.
– Я уже побеседовал с нашими восточными гостями, – игнорируя его вопрос, отвечаю я. – Тебя ждет хорошая сделка.
– Что у тебя в голове, Карлайл? – брови Джека сдвигаются к переносице, но он тут же берет себя в руки, и не оглядываясь на Кэнди, покидает комнату.
Я бы сам хотел знать ответ на этот вопрос.
– Ну все, девочка. На сегодня твоя работа выполнена, – когда я подхожу к Кэндис, она делает вид, что не слышит меня. Что меня нет. Она отрицает все, что сейчас произошло, и до сих пор находится в после шоковом состоянии. Даже учитывая то, что Кэн находится на платформе, я все равно возвышаюсь над ней, и ощущаю, как сильно ее это напрягает.
К этому придется привыкнуть, девочка.
– Эй, малыш, – мягко зову я, прижимая тыльную сторону к ее мокрой от слез щеке, и обхватив за скулы, заставляю посмотреть на меня. Затылок немеет, как только заглядываю в голубые воды ее искрящихся от слез, глаз.
– Для этого я нужна была тебе? Что ты сделаешь со мной? – одними губами спрашивает Кэндис, и меня так и подмывает ответить правду.
Все, что захочу.
– Я не причиню тебе вреда, – напоминаю я, с силой сжав впалые скулы.
Глава 2
То, что произошло, могло быть нежным, как дань любви, а могло быть и символом унижения и покорения. Это мог бы быть поступок влюбленного – или солдата, насилующего женщину из вражеского стана. Он выражал этим презрение и насмешку. Он брал ее, не любя, а как бы именно оскверняя, и поэтому она лежала неподвижно и подчинялась ему. Достаточно было бы малейшего проявления нежности с его стороны – и она осталась бы холодна и не почувствовала, что делают с ее телом. Но поступок властелина, который вот так, с презрением, постыдно для нее овладел ее телом, породил в ней тот страстный восторг, которого она так долго ждала. Айн Рэнд «Источник»
Макколэй
Просто прикасаясь к ее коже, я уже могу ощутить ее слабый, едва заметный пульс, посчитать замедляющиеся с каждой секундой удары ее сердца. Его затихающий ритм говорит мне о том, что Кэндис близка к потере сознания.
Вполне ожидаемая физиологическая реакция на процесс связывания, полное обездвиживание тела, перенесенный стресс, психологическое давление, предательство ее многострадального «любимого»… Кэндис еще не поняла, что ее чувства к Джеймсу всегда были притянуты за уши, насквозь фальшивые, выдуманные. Ее мнимое притяжение к этому мужчине всегда было лишь способом убежать от реального влечения к тому человеку, кто всегда смотрел на нее сверху вниз. Каждый мой взгляд – как напоминание о ее раболепском прошлом, неприкрытый укор, в котором она видела вызов, и одновременно то, что привыкла видеть.
Кэндис может вечность отрицать правду, но истина от ее неприятия себя не изменится: как и у любой бесправной девушки, программа подчинения прописана в ее генах, выбита на коже, впитана с молоком матери, которая, так или иначе, желая того или нет, привыкла быть «под» несколькими слоями наиболее высших каст. Но и на миллионное стадо Бесправных, всегда найдется «белая овечка», жаждущая всем доказать, что именно она способна вырваться из закрытой поляны, чтобы жить жизнью, где она вправе решать, куда ей идти, где пастись, и как жить. Все ее существо жаждет свободы, простой человеческой и банальной свободы, и я это чувствую.
Так жадно и отчаянно жаждет. И так глупо.
Что даже не удивительно, почему Кэн всю жизнь подсознательно искала самый легкий путь «вырваться из грязи». Вот и вся ее пресловутая «влюбленность». Лишь желание добиться цели, урвать свою долю выгоды, применив женскую хитрость. Вдохнуть полной грудью, взобравшись на вершину Олимпа и навсегда стереть с себя клеймо рабства.
Правда в том, что она никогда не сотрет его с себя, до тех пор, пока считает, что оно вообще на ней есть. А она так считает.
Но наша маленькая «Долли» совсем забыла о том, что, выбежав за границу своей убогой и уютной полянки, вероятность наткнуться на серого волка слишком высока. Особенно, если путаться у него под ногами, или, например… выкладывать в сеть старые компрометирующие видео.
Не правда ли, в итоге у нас получается отличная история? И глупая «Долли», сама того не желая, вновь становится в центре генетического эксперимента, а время ее жизни продлится ровно столько, сколько нужно для осуществления моей цели.
Пульс Кэндис замедляется настолько сильно, что зубы сводит от разочарования и осознания того, что какой бы подходящей для эксперимента она ни была в эмоциональном плане, физически она очень слаба, и может умереть прямо сейчас, в эту секунду – просто потому, что процесс, запущенный мной, всегда будет отнимать у нее слишком много сил, постепенно опустошая досуха ее противоречивую душу.
И если она не вынесет его до конца, значит, Кэндис не та девушка, что мне необходима.
Мне нужна самая сильная и здоровая особь. Амазонка, мать ее. Буквально Wonder Woman[6].
Сверхчеловек, подобная мне, равная… единственная в своем роде. Но сейчас, Кэндис выглядит так, словно я выбил из нее все душу, а ведь я ее практически не трогал. По крайней мере, не так, как других кандидаток.
Миг растягивается в вечность, когда я внимательно смотрю в ее голубые глаза, постепенно теряющие прежний блеск и мерцание волн Карибского моря. Затухают, превращаясь в погасшие звезды, покрытые пылью стекляшки. Кэндис судорожно сглатывает, сдерживая немые слезы, и инстинктивно сжимается всем телом, подавляя в груди глухие беспомощные всхлипы и рыдания своей разодранной в клочья гордости.
Энигму трясет так сильно, что я ощущаю кратковременные, но сильные толчки ее слабой энергии, бьющей в сердцевину внутренней стороны ладони, и с каждым новым импульсом, все внутри меня… немеет от разочарования.
Я снова близок к тому, чтобы все бросить, оставить ее в покое. Мне бы не хотелось мучить куколку зря. Если она все равно не та…
Невероятное милосердие с моей стороны. И это после ее выходки.
С каждой секундой Кэндис теряет свое очарование в моих глазах. Ее прежде женственное, идеальное, сексуальное тело, кажется мне обычным, одним из многих, простым. Очередная пустая кукла. Я всегда считал ее другой, но сейчас понимаю, что смотрел на нее глазами своего отца, наделяя качествами, которыми Кэндис не обладает.
И тут у меня есть две новости, хорошая и плохая.
Первая – сейчас, именно сейчас, я не ощущаю никакой зависимости от «объекта», не чувствую ни малейшего намека, свидетельствующего о сексуальном желании к предмету своего исследования.
Я полностью контролирую себя и являюсь собой – таким, каким привык быть, и, честно говоря, это невероятное чувство. Твердо стоять на своих ногах, и полностью контролировать все процессы в своем теле силой разума.
Плохая новость состоит в том, что у меня нет времени на поиски более подходящей девушки. То, что сегодня я абсолютно здоров и прекрасно себя чувствую, совершенно не означает, что через пять месяцев, а то и раньше, я не превращусь в немощного мальчишку, неспособного сложить в уме два однозначных числа. Моя внешность, может, и останется прежней, но мозг умрет, куда раньше тела…
О, меня мало волнует, что станет со мной после смерти, и вспомнит ли обо мне Эрика, атакующая меня своими навязчивыми звонками. Мне важно лишь одно – все успеть и остаться в мировой истории Творцом, а не пешкой, безвольной пылинкой в бесконечном броуновском движении душ и жизней.
Мой закон прост.
Другой жизни не будет. Каждый должен выполнить свое предназначение.
– Что не так, Конфетка? Ты ведь этого хотела, когда отправляла видео? Разозлить меня, привлечь внимание? Вместо того чтобы спокойно вернуться домой. Выполнить мою просьбу. Неужели я дал тебе повод быть такой непослушной девочкой, а? – снисходительно спрашиваю я, сам удивляясь, насколько хрипло и низко звучит мой голос, и как каждое слово оставляет все новые и новые «бусинки» мурашек на обнаженной коже моей подопечной.
Хоть и физически я никак не реагирую на вид ее совершенного тела, по-прежнему запутанного в разрезанных ножом нитях из шелка, Мастер внутри меня признает насколько это красиво. Женственно. Слабый импульс тепла зарождается в районе груди, но я тут же блокирую его, и концентрируюсь на сжатых скулах девушки, хорошенько встряхивая Кэнди, желая немедля вытрясти из нее вразумительный ответ на свой вопрос.
– Всегда думай о последствиях, Кэндис. Это первое, о чем ты должна помнить, вступая со мной в непосредственную близость, – сквозь зубы, приказываю я, ощущая, как чертовски сильно сдавливаю пальцы на ее щеках. Сжимаю выпирающие косточки. Кэндис не издает и всхлипа боли, лишь с силой жмурится, стараясь сдержать вскрик боли. И это уже интереснее.
– Близость с тобой, Карлайл? – фыркает она надтреснутым голосом, смея высмеивать мои слова. – Мечтай. Я скорее сдохну, слышишь… – ее голос еще больше дрожит и затихает, голова опущена – что свидетельствует о том, что она только пытается казаться сильной. – Чем вступлю с тобой в любую «близость». И не позволю тебе просто держать меня здесь, как подопытного кролика для своих экспериментов с этими дурацкими веревками…
Экспериментов с веревками? Пфф. Веревки – всего лишь хобби, моя сладкая. Мои истинные мотивы касаются чуть ли не вопросов мироздания, а это небольшое увлечение лишь самый удобный и быстрый способ «выжать» максимум информации из таких, как ты.
– Какие громкие слова, Кэндис. А разве у тебя есть выбор? – спокойно спрашиваю я, превращаясь из хищника, в стороннего наблюдателя ее истерики.
– Я лучше полностью погрязну в грязной и самой низкооплачиваемой работе, чем буду терпеть тебя рядом с собой, – твердо произносит Кэндис, пока в следующее мгновение ее не выдает тяжелый выдох и слабый стон. – Отпусти меня… прекрати это. Почему мне так?.. Почему я все это чувствую? Что. Ты. Со мной сделал? – каждый дюйм ее хрупкого тела бьет мелкая дрожь.
Бросаю мимолетный взгляд на браслет, сигнализирующий мне зеленым светом, о том, что у Энигмы открылось второе дыхание.
– Что ты чувствуешь, малыш? – выдыхаю у мочки ее уха, мягко обхватив кожу зубами, потянув на себя. Я делаю это с наигранным энтузиазмом, потому что так нужно, и она мгновенно реагирует, вздрагивая еще сильнее, закрывая голубые глаза отяжелевшими от влажных ресниц веками. И она вздрагивает не от страха.
И закрывает глаза не от страха.
А от стыда, за то, что она сейчас чувствует. За то, как нуждается в силе.
– Я не могу это испытывать. Это не я. Ты чем-то меня накачал… состояние, как под кайфом… – тихо щебечет Кэндис, отчаянно мотая головой из стороны в сторону. Крупные завитки ее каштановых волос прилипают к влажной, покрытой бусинками пота, коже, привлекая мое внимание к утонченным, выпирающим ключицам и шее танцовщицы.
– Сволочь, – короткий всхлип, и она едва заметно сводит колени, заставляя меня презрительно усмехнуться.
Женщины… такие слабые и похотливые. Существа, созданные для услады наших глаз, и удовлетворения наших потребностей. Некоторые из них так любят доказывать обратное… что всегда смотрится смешно и глупо.
– А ты слабая, и устала бороться. Что-то кому-то доказывать. Ты просто хочешь жить, – низким, придавливающим ее душу к земле, голосом, произношу я. Гипнотизирующе медленным. – Все, в чем ты нуждаешься – это сила.
«Я нуждалась в ком-то сильном…» – вспоминается ее брошенная Джеймсу фраза.
– Все, чего ты хочешь – это ощутить эту силу. Здесь, малыш, – едва слышно произношу я, резко прижимая ладонь к ее гладким складочкам между стройных ног, и Кэндис не шипит и не сопротивляется в ответ. Она и не должна, не способна. Сейчас она безвольная марионетка в руках маэстро, и пусть только попробует вякнуть. – Скажи, насколько ты хочешь, почувствовать… кхм, силу. Хочешь ощутить ее в себе, быть оттраханной мной? Скажи, – продолжаю издеваться и провоцировать, откровенно скучая и строя из себя коварного соблазнителя, и постоянно бросаю взгляд на ослабевающий сигнал на браслете.
Слабый.
И мне скучно.
Снова…
Одергиваю ладонь с ее увлажненной против ее желания «малышки», и, ощущая горький вкус разочарования, молниеносно отворачиваюсь от объекта, смирившись с поражением. Все тщетно. Сегодня Кэнди уже выдала свой максимум, пора оставить ее в покое. А то еще и правда, помрет раньше времени. Стоит поработать с той информацией, что удалось достать…
И полностью погрузившись в свои мысли о предстоящей и длинной ночи в лаборатории, я делаю несколько шагов вперед, приготовившись отдать охране приказ о перемещении Энигмы в одну из капсул, которая станет ее новым домом.
Отец хотел, чтобы я позаботился о ней, и я был намерен это сделать, позволить ей чувствовать себя, как дома. Но пока неприятный осадок еще слишком свежий – поэтому я решил не спешить с исполнением последней воли своего отца. Разве что… я решил проблему с ее матерью, невольно порадовавшись тому, что ее мать всегда будет главным рычагом давления на Энигму, в случае особой необходимости.
Но потом, что-то пошло не так.
Еще никогда моя нить рассуждений не обрывалась так неожиданно, как в этот момент. Резкий, непредсказуемый момент.
Острая вспышка от «разрыва шаблона действий объекта» бьет по оголенным нервам, и в следующую секунду я едва ли не падаю на колени, ощущая мощный удар в спину, за которым следует истошный женский крик, граничащий с кошачьим рыком. Звериным. На мгновение мне кажется, что я оказался в джунглях и попал в лапы дикой пантеры, жаждущей придавить мое тело к земле, и содрать с меня кожу. Живьем.
Моя запоздалая реакция на действия Кэндис связана с ее непредсказуемым поведением, и когда мне, наконец, удается все взвесить, она уже висит у меня на шее, и с остервенелым шипением разрывает ткань моей рубашки. Сжав руки в кулаки, я резко скидываю эту дикую кошку со спины, и ощущаю, как покалывает тело, как взрываются под кожей вулканы эмоций, разверзаясь по ментальному телу яркими красками.
Треск ткани, тяжелое дыхание и звуки борьбы. Эпичное музыкальное сопровождение для мощного внутривенного кровотока, превращающегося в раскаленную лаву, выжигающего изнанку кожи.
Кипяток.
Опаляющий жар зарождается в районе диафрагмы, заставляя меня всеми фибрами своей ледяной души ощутить рвущегося на волю зверя, беснующегося где-то глубоко внутри.
Когда я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, Кэндис все еще полна сил и ярости, а ее дикие глаза, горящие безумием, и правда мерцают сквозь кошачий прищур. Она пинается, дрыгает и дергает ногами, намечая удар в пах, но я блокирую ее попытку задеть меня, схватив буйную малышку за голени, и прижимаю ее колени к груди, одновременно опускаясь к Кэнди.
И я не знаю, откуда в ней столько сил, что мы продолжаем нашу схватку на полу, вцепившись друг в друга, словно животные, и кубарем катимся по пыльному камню, путаясь в шелковых лентах, царапающими кожу своими краями.
Черт возьми.
У меня особо нет времени думать, откуда у нее взялись такие силы. Это невозможно. Ни одна девушка не способна на подобное поведение, после связывания. Страх, эйфория, а потом забвение… так это работает. И только так.
Сквозь наш общий рык, и прерывистое дыхание друг на друга, я слышу длинный звуковой сигнал, сообщающий мне о мощном потоке поступления данных, но и это еще не конец ее «выступления». Я недооценил Кэндис Карлайл.
Мир вокруг меня замирает, а время останавливается, когда я ощущаю, как тугая петля из шелка мгновенно затягивает мою шею в прочный капкан.
Но причина эффекта «замирающего времени» вовсе не в асфиксии…
Причина там, в ее глазах. Горящих, сверкающих в приглушенной тьме, запредельно ярких, безумных, невероятных. Притягательных, как искусная оптическая иллюзия. В них столько света, ярости и силы, что я, со своим зрением, настроенного на другие частоты, почти могу увидеть два ярких световых луча, исходящих из-под ее ресниц.
И вдобавок ко всему, эта сучка не щадя душит меня, с каждой секундой все сильнее затягивая шелковый поводок на моей шее, края которого острее любого лезвия при таком сильном воздействии с кожей.
Кэндис резко выдыхает, отчего короткие волоски, упавшие на ее лоб, приподнимаются от потока воздуха, и разъяренно шипит:
– Оставь меня, слышишь? Меня, мою маму, и мою жизнь. Он был действительно нужен мне… Ты все испортил, Мак. Ты все испортил, – решительно, без намека на слабость в голосе, воинственно выкрикивает Кэн, находясь при этом абсолютно обнаженной. А это уже, черт подери, похоже на Амазонку. Она скалит белые зубы, покрывая меня нелицеприятными эпитетами. А я смотрю на то, как ее острый язычок, скользит по полной нижней губе, цвета сакуры. И даже не спешу вырваться из стремительно затягивающейся на шее удавки, сам охреневая от силы мощного желания, простреливающего каждый позвонок, после, концентрируясь ниже пояса. Кажется, внутренний «чип», «компьютер» и весь мой хваленый самоконтроль отключились за одно мгновение.
Я физически ощутил, как внутри что-то замкнуло, «щелкнуло», переключилось… последняя осознанная мысль…
«Я не смогу контролировать то, что буду делать дальше. Впервые, я буду не в силах».
Такого еще не было. И словно взрыв, выводящий все мои программы из строя, привел к тому, что телом завладели новые инстинкты и желания. Усмирить ее, заткнуть. Сравнять с землей, показать долбаное место. Подмять под себя, подчинить, покорить, и вонзиться в это непокорное тело, чтобы, бл*дь, как можно острее ощутить всю силу ее сопротивления, принять ее, пропустить через каждую пору на коже.
Безумие какое-то. Во рту так сухо, что я с еще большим вождением смотрю на ее влажные губы и у меня окончательно сносит голову.
Все померкло, потеряло смысл. Жадно пригубить ее тело, стало такой же необходимой потребностью, как и напиться из свежего источника, после долгих лет засухи.
Засухи в душе, если таковая у меня была.
Но сейчас, когда я ощущаю, как сильно способно гореть изнутри тело, одновременно оставаясь таким живым и напряженным до предела, я понимаю – она (душа, мать ее), черт подери, есть.
Ты все испортил… – опаляют беспощадной яростью глаза девушки.
– Еще не все, Энигма. Я даже не начинал, – глухо вырывается из моих обожженных ее ненавистью губ. Сжимая удушливую нить в кулаке, яростно срываю ее, и наконец, наваливаюсь на Кэндис, прижимая зачинщицу нашей бойни к полу. Абсолютно голую, дрожащую, загнанную в капкан моих рук и тела. Срывая с себя остатки нити, отбрасываю ее в сторону, и с утробным рыком, от которого немеют легкие и замирают в предвкушении ноющие после тренировок мышцы, стремительно раздвигаю коленом ее стройные ноги. Болезненное давление в паху усугубляется, благодаря ее бесконечным попыткам вырваться, и окончательно осатанев от мучительного ожидания, вжимаюсь в ее бедра своими, устраиваясь между раздвинутых ног. И черт, ее тело призывно выгибается, вопреки упрекам разума, я знаю, несмотря на то, что она продолжает лягаться и царапаться, пытаясь освободить свои руки от моей железно хватки.
Место. Не отпущу. Тебя.
Я смотрю на тело Энигмы другими глазами. Ни капли научного интереса – медленного, вдумчивого, любопытного. Я – гребаное животное, которое дуреет от вида одной лишь капли пота на ее шее, и заострившихся от моих действий сосков, упругой груди, колыхающейся каждый раз, когда отвечаю ритмичным толчком бедер на ее упрямое сопротивление.
Кэнди продолжает ерзать подо мной, делая для себя лишь хуже, заставляя меня закрывать глаза, ощущая, как член упирается в ткань боксеров и брюк. Секунда, и я сжимаю его в кулак, лишая себя лишних мучений. И когда я замираю всего на мгновение, чтобы посмотреть в бесстыжие голубые глаза взбунтовавшейся бестии, ее взгляд, ее природа, кричит мне о том, чего Кэн хочет на самом деле.
Ее разум и душа сопротивляется вторжению в личное пространство, но ее тело хочет меня и только меня, потому что я его подготовил, привязал к себе. Обвязка никогда не бывает «просто так». Это в прямом смысле связь, которая укрепляется с каждым новым сеансом. А ее непредсказуемое поведение, дикость и вызов, пробудили во мне нечто, о чем я не догадывался. Забыл… или никогда не чувствовал прежде. Почти никогда.
Эмоции Кэнди настолько сильные, осязаемые и видимые, что это кружит голову, дурманит, сродни кайфу. И мне хорошо знакомо это ощущение, всплеск определенного набора гормонов, как при принятии тех самых таблеток, изобретенных отцом. Они всегда превращали мою кровь в кипяток, вырубали разум, позволяя ему немного «отдохнуть», чтобы потом заработать с новой силой.
Вот как они работают. Таблетки. Всплеск гормонов, сначала притупляющих, а потом стимулирующих работу мозга. Черт, я не хочу сейчас думать о них… и не могу.
Все мое тело превратилось в поглощающего ее ярость зверя – такую первобытную и в то же время глупую, навивную, детскую… что хочется то ли сжать ее в объятиях и угомонить, то ли вколачиваться до одурения, наслаждаясь звуками каждой хрустнувшей косточки, диким стоном и удара плоти о плоть.
Взгляд раскосых голубых глаз Энигмы продолжает «метать» молнии, и, судя по тому, как она кусает губы, она не прочь вонзить в меня свои острые зубки… а я в нее.
– Я никогда не оставлю попыток придушить тебя, ублюдок. Только попробуй сделать это, сволочь. – я и сообразить ничего не успеваю, как уже ощущаю острую боль в скуле и запах крови. У девочки совсем тормоза отказали.
– Маленькая сука, – рычу в ответ я, вдобавок ощущая, как кожу на шее сжимает невидимая цепь, и в этот момент я задыхаюсь, ощущая остаточный эффект от асфиксии. – У меня есть более интересный способ лишить тебя дыхания, Энигма, – и с этими словами, окончательно позволяя завладеть собой зверю внутри, грубо заталкиваю два пальца внутрь ее горячего рта, ощущая подушечкой влажный язык. Толкаю глубже, к стенке горла, двигая ими жестко, в привычном, бесцеремонном ритме, повторяя трение члена об ее гладкие лепестки и пульсирующий клитор.
Я и не знал, что это бывает так… сладко, бл*дь. Невыносимо. Что даже больно.
И провоцируя меня сильнее, она снова кусает мои пальцы, заставляя окончательно озвереть, разорвать последние нити, связывающие мой ледяной разум, и, как оказалось… горячую, обезумевшую телесную оболочку. Капля крови с моей разодранной щеки падает на ее скулы, и, вгрызаясь в чувствительную кожу шеи Кэн, вдыхая ее пряный запах, я резко упираюсь изнывающей плотью в развилку между ее ног, замирая лишь на мгновение, ощущая, как сжимается ее лоно в ожидании принять мой член.
Одним мощным ударом вторгаюсь в ее влажность, на мгновение ослепнув от новых и ярких чувств, оглохнув от ее признающего поражение, сладкого стона. Кричи еще, девочка, так. Мне нравится. Тугие тиски мышц сжимают меня так сильно, что в глазах алеет и, сжав раскрытой ладонью ее упругую задницу, я с диким рыком насаживаю ее и вколачиваюсь вглубь одновременно. Времени привыкнуть у нее нет. Пусть чувствует все и сразу. Немедленно. Сейчас. Я хочу, чтобы ей было больно… и приятно.
Черт. Что я несу? Делаю? Как могу быть таким… эмоциональным, черт возьми? Это неправильно, мать вашу, но я разберусь с этим позже.
Вколачиваясь снова, наращивая темп, оскалившись от острого удовольствия, сконцентрированного в области паха, я наслаждаюсь истинным кайфом, током, побежавшим по венам.
