Текст книги "Enigma (СИ)"

Автор книги: Лана Мейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

А может… я просто хочу найти недостатки во всех, кто меня окружает, потому что чертовски зла, на то, что вынуждена разучивать танец «пятой травинки в дальнем углу»?

Да, это очень эгоистично, но я не создана для вторых ролей. Я хочу, хотя бы здесь, в единственной частичке свободы, что у меня есть – в танце, исполнять только соло. Мне необходимо знать, что все взгляды будут прикованы ко мне, потому что я, черт подери, хочу доказать всем, что искусство может быть куда интереснее виртуальных игр и их лживых бесед. И я хочу, чтобы все зависело только от меня, а не от всей команды. Я эгоистка, воительница и мечтательница… и именно поэтому, я, хлебнув столько дерьма в жизни, не сломалась.

В целом, пять часов репетиций оставили неоднозначные чувства. С одной стороны я была счастлива оказаться в месте, о котором так долго мечтала, с другой стороны мои ожидания не оправдались. После того, как все ушли, я еще час танцевала в пустом зале, погружаясь в особое состояние импровизации и эмоционального полета.

Наверное, это был лучший спонтанный танец в моей жизни. Каждое движение снимало с меня маски, невидимую броню и будто верхний слой кожи, оставляя обнаженной для «зрителя». Открытой.

Нет ничего более уязвимого, чем показать свое творчество другим людям. Все равно, что стоять под обстрелом и ждать приговора…

Наивысший кайф во всей этой демонстрации, всегда один – понимание. Опущенные вниз прицелы осуждающих и любопытных, распахнутые веки тех, кто узнал в твоей обнаженной творчеством душе – себя. Тот, кто не узнает себя, всегда осудит, каким бы талантом ты ни был. Потому что Макколэй был прав… мы сами ищем только себя, свое отражение. Никому не нужна истина. Она все равно у каждого своя.

В этом смысл любого искусства, увидеть себя со стороны, а не просто пялиться в зеркало… но многие забыли об этом.

Во время танца я смотрела на свои руки, и мое воображение рисовало жуткие картины того, как запястья стянуты тугими веревками. И именно из них я пыталась вырваться в танце, разорвать оковы, рассечь незримым лезвием. Избавиться от них любой ценой: разбиваясь о невидимые скалы, толкая ладони в незримый огонь… у меня не получилось.

Не получилось разорвать его цепи. Моя душа уже с ног до головы перевязана в шибари.

В какой-то момент я просто споткнулась и упала на середину сцены, и свернулась калачиком прямо на полу.

Я не заплакала только потому, что услышала одинокие аплодисменты, нарушившие тишину. Музыка закончилась еще на середине моего танца.

– Проникновенно, – комментирует женщина, в форме обслуживающего персонала – проще говоря, уборщица. Мой единственный зритель.

После репетиции, Роберт везет меня в клинику, а я продолжаю читать сценарий, разучивая роль главной героини: ее слова, мимику и жесты. Не знаю, как я это проверну, но главная роль будет моей. Я этого хочу.

Я начинаю понимать, как устроен мозг Макколэя. Может быть, предоставление такого дара, как самореализация, лишь часть его игры, но он дает мне возможность проявить себя, и мне это нравится. Нравится, что он не сделал ничего для того, чтобы в театре ко мне относились, как к «особенной» девушке, хотя уверена, что с его деньгами и связями он вполне мог бы осуществить любую мою мечту о сцене.

И в этой возможности, заниматься любимым делом и пройти некий путь к успеху самостоятельно, я вижу… долгожданную свободу. Обещанную свободу, ограниченную властью лишь одного человека.

Это все равно, что ощущать внутри себя целый мир, и в то же время быть крошечной, незначительной его точкой одновременно. Не знаю почему, но последние дни, голову еще чаще начинают терзать вопросы в духе:

Кто я?

Каково мое предназначение?

В чем смысл моего существования?

И другие вопросы, которые изо дня в день, задает себе каждый человек.

– Мама, – с надрывом выдыхаю я, как только захожу в комнату Эвы. Частная клиника действительно произвела на меня приятное впечатление: если прежняя больница напоминала тюрьму и меня вечно мучили угрызения совести за то, что я держу маму в подобном месте, то эта клиника была ничуть не хуже резиденции Карлайла. Потрясающая инфраструктура: зеленый парк с небольшим озером, где мирно проплывают лодочки с постояльцами, зона для отдыха в виде поляны, на которой они занимаются дыхательными практиками, и на первый взгляд, не выглядят больными и обезумевшими. Каждый квадратный метр клиники сияет от чистоты, а мамина комната выглядит как номер в пятизвездочном отеле.

– Мама, – повторяю я, когда наши взгляды с Эвой встречаются. Ее глаза по-прежнему стеклянные, их выражение – отстраненное, отсутствующее, пустое. На губах легкий намек на улыбку, а в руках мама держит необычный предмет – полностью стеклянный куб, наполненный водой и бутонами голубых цветов.

– Здравствуйте. Вы моя новая сиделка? Рада вас видеть, – скрипучим голосом отзывается Эва, и опускается на кровать, слегка сгорбившись и опустив плечи. Никакой реакции на меня, и на то, что я назвала ее «мамой». Слезы снежным комом встают поперек горла, когда я просто сажусь рядом, и замечаю… как иссушились ее некогда нежные и ласковые руки. Словно ее душа высыхает, и это состояние «зеркалит» тело. Мамины предплечья усыпаны царапинами, оставленными самой себе…

Находясь рядом с ней, я вновь чувствую себя беспомощной. Чувствую, что не могу до нее достучаться, а так хочется увидеть ЕЕ, мою маму, а не оболочку чужого мне человека, внутри которого, я надеюсь… все еще живет ее душа. Или разум. А в чем отличие? Чтобы ответил на этот вопрос Карлайл?

– Почитаете мне? – мама кивает в сторону тумбочки, на которой лежит сказка «Волшебник из страны ОЗ», и я, радуясь тому, что на этот раз наша встреча похоже пройдет без приступов и истерик, сажусь в кресло напротив нее и читаю книгу. Когда мама засыпает, болезненное воспоминание из детства сдавливает грудь в тугие тиски: именно эту книгу мама читала нам с Элиссон, когда-то очень давно… приятное совпадение.

Я провожу рукой по ее щеке, глядя на сомкнутые веки, представляя ее, как и прежде живой и красивой, и меня охватывает необъяснимая и всепоглощающая тревога: что все-таки с ней здесь будут делать? Что, если лечение только навредит ей?

В этот момент, мистер «обладатель способности читать мои мысли на расстоянии», присылает сообщение. Нехотя открываю экран, одним нажатием кнопки на браслете.

«С ней будут работать лучшие из лучших. Доверься мне», – получив это сообщение, кидаю осуждающий взгляд на Роберта. Конечно же, он сообщил Маку о моем тревожном взгляде, и никакое это не чтение мыслей…

«Что именно они будут с ней делать?» – пишу в ответ я.

«Воспоминания… Кэндис. Твоя мама – это ее воспоминания, ее память о тебе. Представь, что вся история твоей жизни, сохранена в виртуальном облаке, и ты вдруг… утратила к нему доступ. Ты пытаешься взломать его с помощью хакеров и восстанавливающих программ, но тебе открываются лишь жалкие обрывки некогда сохраненных файлов. Ты живешь с целью вернуть себе все воспоминания, прекрасно зная, что можешь достать их из облака, как бы глубоко поражены вирусом они не были. Как бы давно не были потеряны. Ты живешь в тюрьме своей одержимости «вспомнить, кто я». Вот на что похоже истинное внутреннее состояние твоей матери. Разрушающие события извне и внутри нее, привели ее разум к защите от страшных воспоминаний, и как следствие, к уничтожению личности. Некоторые вещи ей уже никогда не вспомнить, так как эти нервные клетки навсегда утеряны. Безвозвратно. Но часть клеток, отвечающих за долговременную память, не уничтожена. И их мы и «взломаем». Как – неважно. Для начала ей нужен покой, свежий воздух, правильное питание, некоторые процедуры…»

«Ты же не собираешься проводить операцию в ее голове, или что-то вроде того? Кто тебя знает».

После этого сообщения, Макколэй слишком долго не отвечает и это кажется мне странным. Словно я заставила его о чем-то задуматься, или даже обидела, задела. Сбила с толку.

«Я против подобных операций. Пять месяцев, Кэндис. Она узнает тебя. Просто наберись терпения».

«Когда ты вернешься?» – пальцы сами набирают этот текст на гологэкране, прежде чем я успеваю обдумать его. Черт. Вечно я все делаю на эмоциях.

«А ты соскучилась? Хм. Хочешь продолжения, Энигма? Готова попросить меня об этом?»

В ответ я снова хочу съязвить и нагрубить, но… что-то меня останавливает. Включив логику, я понимаю, что это то, чего именно он от меня ждет – агрессию, сопротивление, бой. Почему бы теперь мне не взорвать его мозг? Правда, придется сделать это, ценой своей гордости. Но мне хочется совершить что-нибудь непредсказуемое, безумное… то, чего он не ждет.

«Может быть, я готова просить тебя долго и старательно…»

Мужчины, конечно, прозрачных намеков не понимают, но этот поймет.

И вот, холодный ублюдок снова не отвечает. А я чувствую себя дурой, и хочу отмотать время, чтобы никогда не писать предыдущего сообщения. И не умереть от прилива крови к лицу.

«Ты меня удивляешь, Энигма. Но я запомню твои слова».

Тяжело вздыхаю, ощущая, как покалывает кончики пальцев ног и рук. Даже на расстоянии, просто переписываясь с ним, не могу взять себя в руки. Прошло не так много дней с похорон Руфуса, а мне уже кажется, что вся моя прошлая жизнь – нереальна. Словно с Джеймсом я встречалась целую вечность назад… а может его и вовсе не было в моей жизни? Не знаю, хорошо это или плохо, но я умею жить «здесь и сейчас».

«И кстати, не забывай писать в дневнике.

Не отвечай мне.

Отвлекаешь своими намеками тут».

Последнее предложение Мака вызывает на лице глупую улыбку, от которой я немедля избавляюсь.

* * *

Кэндис

5 апреля, 21:45. Моя спальня

Первые рабочие дни прошли хорошо. Мне даже нравится это состояние, когда ты все время чем-то занята, и нет времени на самобичевание, самокопание, и плохие воспоминания. Я едва покушать успеваю (спасибо расписанию), и засыпаю сразу, как только голова касается подушки. В офисе Карлайла я в основном занимаюсь изучением SММ – продвижением компании, а также, ищу в сети статьи о лучших инженерах из Европы, Китая и России, по которым должна составить сводную таблицу, как о кандидатах на будущую должность. Звучит скучно, знаю… но блин, если учесть то, что я просыпаюсь в семь утра, бегу заниматься с тренером (женского пола, конечно), потом еду на работу, а после – репетирую в театре, то скучать некогда. Все время что-то происходит, я ощущаю, как мир движется вокруг меня, а я вокруг него в то время как раньше мне казалось, что я деградирую и стою на месте. Не развиваюсь. Рейс – дом – рейс – дом, причем летела я не к своей цели. Только движение к моей истинной цели, делает мой «полет» по жизни значимым.

Итак, Мак попросил меня записывать свои чувства… или приказал?

Что я чувствую сейчас? Пожалуй, чувство наполненности. Думаю, это из-за возможности заниматься настоящим искусством, а не протирать попой шест в баре. Но мне не хватает новых мест, знакомств, каких-то интересных событий. Я бы хотела увидеть новые города и страны, о которых читала.

Я бы хотела оказаться где-нибудь в дикой природе, на берегу океана… или даже на краю обрыва. Авторы всегда пишут, что в подобных местах, ты познаешь чувство истинной свободы и бескрайности мира.

7 апреля, 20:03. Сад Сакуры

Как же все-таки здесь красиво. Я готова жить в своем саду. Лепестки сакуры опадают мне на лицо, и щекочут щеки…

Сценарист сегодня похвалил мою работу. Удалось внести пару своих движений в итоговый танец. Приятно быть значимой. Что я чувствую сегодня? Я знаю, каково это быть нужной. И сегодня, я в полной мере ощутила это, когда мама на доли секунд одарила меня теплым, и таким родным взглядом…

Я почти уверена в том, что она меня узнала.

Карлайл до сих пор не вернулся. Я начинаю скучать по этому куску камня.

8 апреля. В SPA-салоне с Эпси. Какая разница, сколько времени, когда тебе делают самый охрененный массаж в твоей жизни?

Еще недавно я была «девочкой на побегушках» и отмывала, простите, дерьмо, от стенок унитаза, а теперь мне делают божественный массаж. Ароматные масла с ярко выраженными нотками цитруса и морского бриза благоухают на всю зону SPA.

Все так быстро меняется. Но писать у меня нет настроения. Внутри зарождается странное чувство… пустоты.

Я скучаю по Маку. Знаю, что это неправильно, бредово, и я его терпеть не могу… но сегодня всю ночь снились эти его веревки. Ох. Что он со мной сделал? Эпси говорит, что он задержится.

10 апреля, 3:05. Не могу уснуть… нашла винный погреб, и одна выпила бутылку какого-то вина 1999 года

Я. Скучаю. Хотя скучать мне некогда. Дни проходит молниеносно. А вот ночи… медленно.

11 апреля, 17:00. На работе

Нет, я не скучаю, пошел он на хер.

Сегодня на обеде пошла в общую столовую, и, наплевав на правила Карлайла, познакомилась с компанией мужчин. Давно не чувствовала на себе столько внимания. Как оказалось, я это очень люблю.

12 апреля. Мой Сад

Карлайл соизволил вернуться. Я видела, как он выходит из машины и идет по подъездной дорожке по направлению к особняку. Весь в белом. Ходячий Айсберг. Даже не взглянул в мою сторону, хотя я не верю, что не ощутил мой взгляд. Его встретили две незнакомые девушки и Эпси. Честно говоря, напрягает наличие каких-то девиц в доме. Не удивлюсь, что я просто «одна из них», и все мы здесь его куклы для экспериментов. Прошли сутки с тех пор, как он вернулся, но ко мне он так и не зашел. Абсолютное равнодушие, будто не существует ни меня, ни нашего «сотрудничества», или как это назвать? Мучает дежа вю. Меня для него не существует, так же, как и в те времена, когда я была наивным подростком…

Я помню эти его холодные взгляды, заковывающие в лед сердце. И сейчас, все повторяется…

Почему меня вообще это волнует?

14 апреля. Фитнес-центр

Мои тренировки продолжаются. Происходит столько рутинной работы, что даже записывать лень. Коротко о главном…

Я до сих пор «самая игнорируемая персона в мире». Эпсилон говорит, что Карлайл поселился в лаборатории и не выходит от туда (оттуда). Почему-то датчик на моем запястье время от времени издает странные звуки и мешает спать.

Почему я все время пишу о нем?

В общем, я перешла к тяжелой артиллерии. Надела на работу маленькое черное платье, и пошла в мужскую курилку. Я не курю, но пришлось попробовать эти дешевые сигареты… большинство рабочих в компании – из средней касты. Не повторяйте моих ошибок, тошнит целый день.

Жду реакции Карлайла…

15 апреля. Перерыв на репетиции

Реакции не было.

За все время нашего соглашения у мамы не было ни одного нервного срыва.

Кажется, скоро он будет у меня.

Меня начинают замечать в театре. Сегодня, исполнительница главной роли облажалась, не выучила текст, и чтобы главный герой совсем не заскучал, ее партию читала я. Да и ее танец я иногда разучиваю после тренировки…

16 апреля. «Светский прием»

Карлайл снизошел обратить на меня внимание.

Я… на «светском ужине», вокруг одни Элиты. Чувствую себя неловко, словно зашла в дорогой ресторан в грязной обуви и одежде. За весь вечер, Карлайл и словом со мной не перекинулся… все общение происходило через Эпси. Я просто сидела за одним из круглых столиков, и старалась держать голову прямо. Ко мне никто не подходил, со мной не разговаривали, и меня не представили. А я сходила с ума, наблюдая за этим ослепительно ярким, но наполненным фальшивыми улыбками сборищем… Эпси одела меня в длинное черное платье, полностью закрывающее фигуру и даже шею, и в то же время, обтягивающее каждый изгиб тела. То и дело ощущала на себе раздевающие взгляды. Почему-то так на меня не смотрели даже в клубе, когда я танцевала практически в «костюме Евы».

18 апреля. То, что произошло – уже слишком… но я не могу не записать. Лежу в ванной. Не знаю, чего здесь больше – воды или моих немых слез

Сегодня я легла спать, и уже почти провалилась в сон, как вдруг услышала шорох и тяжелые шаги, от которых сердце сжалось от страха (ночь все-таки добавляет жути любым звукам). Но почти сразу поняла, что если ко мне и крадется маньяк, то это никто иной как Карлайл.

А потом все происходило, как в дурмане. Помню, что села на кровати, и прижалась к изголовью, желая испариться на месте, исчезнуть. Разглядела прицел его зеленых глаз в слабом свете луны… позади себя Карлайл оставил дорожку из брошенной на пол одежды, и передо мной стоял полностью обнаженным.

Натянув одеяло до подбородка, я смотрела в его гипнотизирующие глаза, испытывая острую потребность закричать или что-то сказать, но язык просто прилип к небу.

Не знаю, сколько прошло времени, пока мы изучали друг друга взглядами. Но таким я еще никогда его не видела, даже в тот самый день «вспышки страсти». Пристальный взор Мака не был холодным, наоборот – брови разделила глубокая морщина, четко очерченные губы превратились в тонкую линию, напряженные желваки играли на скулах. В глазах – зеленое пламя, обжигающее на расстоянии. Я чувствовала, с каждым ударом сердца, как он сдерживает нечто неистовое и дикое внутри себя. То, что я будто не должна видеть, не имею права…

Опустив взгляд ниже, я, наконец, рассмотрела часть его татуировки. Вбитые под кожу чернила заполнили всю левую руку от кисти до шеи, и представляли собой… нечто похожее на множество раскрытых глаз, и змеиную чешую одновременно. Я заметила, как резко поднимается и опускается его каменная грудь, как расправлены широкие плечи… он силен и мужественен. Есть от чего потерять голову. Невольно посмотрела чуть ниже, изучая сжимающиеся от дыхания кубики пресса, рельефные косые мышцы, сильные накаченные ноги и напряженный член. Я бы не дрожала так сильно, если бы его тело так откровенно не кричало мне зачем он пришел.

И с каждой секундой, пока смотрели друг на друга, он становился только тверже и больше.

Помню, как выдохнула короткое:

– Не надо.

Карлайл ничего не ответил.

Как-то странно моргнув и медленно склонив голову на бок, Макколэй оскалился. Не прошло и секунды, как полотенце было с меня сдернуто и отлетело к ненужной одежде. На мне были лишь свободные шорты и футболка, которую через мгновение задрал до кистей рук и каким-то образом привязал запястья к прутьям изголовья кровати. Я даже вздохнуть не успела, не то, чтобы смогла бороться, закричать, возразить.

Не говоря ни единого слова, Мак просто широко развел мои ноги, молниеносным рывком распорол несчастные шорты. Лишь утробный рык вырвался из его губ, когда ему пришлось потратить еще одну секунду для того, чтобы отодвинуть мои трусики в сторону, прежде чем толкнуться в меня бедрами и одним четким ударом заполнить собой.

Он был горячим. Таким твердым, что я… растаяла, ослабела, и просто не смогла найти в себе сил для сопротивления.

Это было слишком сладко. Грязно. Молчаливо. Я звала его, умоляла остановиться, но Карлайл не проронил ни слова.

Ни «сучка», ни «Энигма», ни «сейчас я тебя трахну». Слова были не нужны, я не уверена, что вообще услышала бы его голос, за пеленой не прекращаемых звуков от жестких шлепков его бедер по моим. Мне хотелось бессвязно кричать, сорвать к черту голос, но я сдерживалась до тех пор, пока он с диким рыком не стал вдалбливаться в мое тело, доводя до грани безумия…

Это больно, и не всегда приятно… но я кончила, кажется, от одной только мысли, что меня так оттрахали.

Неужели я это написала? Черт. У меня кровь в жилах стынет. До сих пор.

Мое тело больше мне не принадлежало, выгибаясь под его снисходительным, по-звериному хищным, взглядом. Я сорвалась, закричала, почти в самом конце… но Макколэй зажал мой рот ладонью, и стал долбить еще сильнее, оставляя мне лишь возможность наблюдать за его искаженными желанием и похотью чертами лица. И будто болью.

Я не знаю, что все это было, одно поняла точно: у Карлайла только два состояния. Первое: ходячий кусок льда, равнодушный к женщинам. Второе: зверь, поглощающий свою жертву без остатка.

В его действиях не было и капли нежности и слабости, лишь ярость и какая-то необходимость. Я чувствовала себя некой жизненной силой, которую он забирает без разрешения, оскверняя меня, и в то же время, даря моему телу неземные взрывы блаженства.

Неописуемо. Феерично. Неправильно. Дико… больше всего мне хотелось иметь возможность вонзиться пальцами в его ягодицы, и попробовать хоть как-то руководить ритмом движений, но это невозможно. Я была в силах лишь прогибаться в пояснице, и упираться пятками в его бедра, чувствуя себя полностью открытой для этого мужчины. Распятой под ним. Карлайл не спрашивал, не просил. Он пришел, вставил и взял.

Ни одного поцелуя, естественно. И прикосновения губ к моему телу. Лишь его рука иногда властно ложилась на шею и губы…

А потом этот ублюдок ушел, как и в прошлый раз, оставив меня запачканной, грязной.

Его запахом, семенем на моем животе, и этим незримым ядом, проклятой и порабощающей аурой.

Я хотела кричать проклятья ему в след, но не могла выдавить из себя ни слова. Даже слезы высохли, настолько опустошенной после путешествия в нирвану я себя чувствовала. А теперь сижу, и отмокаю в ванной, да только я все равно чувствую его в себе.

И буду ощущать еще очень долго.

Как бы я хотела сама связать его, и избить к чертовой матери.

Потому что я запуталась во всем этом еще больше.

Постоянное напряжение не дает спокойно дышать, мыслить, существовать… жизнь, как на минном поле. Со стороны, кажущемся безмятежным…

Я чувствую себя сапером, который должен пройтись по этому лабиринту внутри поля, и не взорвать его.

30 апреля. На кухне с ведром мороженого

Так давно не писала. Не открывала дневник, чтобы глаза мои не видели предыдущую запись. Порывалась даже вырвать и сжечь ее…

После той ночи, примерно через три дня, Карлайл начал со мной общаться. Практически как брат с сестрой, или даже, как отец с дочерью. Спрашивал, как мои дела в компании и театре, а на мои реплики отвечал сухое «много работы, мне нужно идти». И эта его маска игрока в покер, изредка дежурная улыбка… невольно задаюсь вопросом, спит ли он? Ест ли? Может, он просто робот, а не человек? Не слишком много он на себя берет? Ученый, инженер, владелец многомиллионной компании и того мерзкого клуба для богатых извращенцев… боюсь представить из чего сделаны мозги таких людей.

Ни своим поведением, ни голосом, ни жестом он не выдал своих эмоций о том, что произошло между нами. Словно ничего и не было. Того проклятого наваждения, которое опять исходило от него. Не от меня. Может, это было погружение в виртуальную реальность? Осознанный сон?

Иначе как объяснить его поведение… ни один мужчина не может так отстраненно смотреть на женщину, которую брал с подобной дикостью. Эпси частенько преподносит мне откровенные наряды для дома, но взгляд Макколэя никогда не опускается ниже уровня моего подбородка. Меня не должно это задевать, нет.

Но… сегодня, особенный день. И эти две недели тоже были особенными, так как я совершила невозможное. Все это время, я разучивала главную роль не зря – режиссеру не понравился капризный характер актрисы, я толком не знаю, из-за чего они поссорились, да это и неважно. Главное то, что две недели я практически ночую в театре, посвящая репетициям каждую секунду своего времени вне работы. Потому что Тара Блум, пусть и с неохотой, но предложила мне играть главную роль и исполнять кульминационный танец с партнером.

До сих пор во все это не верю. Все случилось как по волшебству, а я всего-то начала разучивать главную роль и пыталась проявить себя, быть активной и заметной… возможно, если бы я не спорила с Тарой и хореографами каждые пять минут, так бы и осталась для всех невидимкой.

Вывод: действовать нужно всегда. Быть храброй, смелой и решительной. Иначе рискуешь навсегда остаться «травинкой в пятом ряду». И отныне я буду придерживаться этого правила.

И вот этот день настал. День премьеры «Зарождения».

Но ведро шоколадного мороженого понадобилось мне не потому, что я нервничаю из-за предстоящей премьеры. У моих нервных клеток есть другие причины обгореть до тла.

Утром я проснулась от слов:

– Просыпайся, Энигма, – слышу низкий, бархатистый голос и чувствую мягкое, но такое до дрожи уверенное прикосновение к шрамам на моей спине. Его пальцы такие горячие, обжигающие, в отличие от взглядов. Вздрагиваю, издав дикое шипение. – Сегодня твой день, девочка, – продолжает Карлайл, сидя на краю кровати. Как всегда, Мак в белой рубашке и брюках. Красивый. Пугающий. Потому что он так близко и кажется неравнодушным… но это иллюзия.

– Я тебе не «девочка», – огрызаюсь я, садясь на постели. – Не прикасайся ко мне. Так. И не к спине, – давно забытые шрамы вспыхивают болью, под влиянием побежавших по коже мурашек.

– Хотел поддержать тебя, – отстраненно и как-то загадочно улыбается Мак. – Ты это заслужила. Я наблюдал почти за каждой твоей тренировкой. Ты так выкладывалась.

– И где ты там установил камеру? – недовольно интересуюсь я, бросая на него взгляд исподлобья. И только сейчас замечаю букет из ветвей розовой и белой сакуры, что стоит на тумбочке возле кровати. Невероятной красоты бутоны всегда поднимают мне настроение.

– Я тебе не «девочка», – огрызаюсь я, садясь на постели. – Не прикасайся ко мне. Так. И не к спине, – давно забытые шрамы вспыхивают болью, под влиянием побежавших по коже мурашек.

– Хотел поддержать тебя, – отстраненно и как-то загадочно улыбается Мак. – Ты это заслужила. Я наблюдал почти за каждой твоей тренировкой. Ты так выкладывалась.

– И где ты там установил камеру? – недовольно интересуюсь я, бросая на него взгляд исподлобья. И только сейчас замечаю букет из ветвей розовой и белой сакуры, что стоит на тумбочке возле кровати. Невероятной красоты бутоны всегда поднимают мне настроение.

– У меня свои каналы. О которых ты даже не знаешь, – я хочу возразить, но Карлайл за одно мгновение похищает способность разговаривать, вторгаясь горячим языком между моих губ, отнимая все слова и само дыхание. И волнение… на его поцелуй я реагирую мгновенно и бесстыдно, ощущая жар и пульсацию между бедер, пока его язык дразнит мой, а надменная ласка сменяется жесткими укусами. Ощущения, как на «Американских горках». Медленный взлет и резкое падение. Мертвая петля… проклятье. Немедля упираюсь ладоням в грудь Карлайла, пытаясь оттолкнуть, но к моему облегчению, он отстраняется мгновенно, словно только что не пытался съесть меня. Но еще пять секунд назад…

– Мне это надоело, – не выдерживаю я, толкая эту груду мышц. – Ты ведешь себя странно. Зачем ты все это делаешь? И не надо меня больше целовать. В этом… столько личного.

– Больше, чем в том, чтобы послушно раздвинуть ноги в три часа ночи? – безапелляционно спрашивает Мак, и этой фразой подтверждает, что все, что между нами произошло – не плод моего воображения.

И снова браслет начинает издавать какие-то звуки, в такт моему ускоряющемуся от возмущения и ярости сердцебиению. Первое желание – расцарапать его скулы, нос, и эти демонические змеиные глаза, по которым вижу – он только этого и ждет.

Расплывшись в милой улыбке, в очередной раз, подавив свою обиду и гордость, шепчу:

– Не понимаю, о чем ты, – веду плечом, делая вид, что не понимаю, о каких трех часах ночи он говорит. Макколэй не выдает ответной реакции на мои слова, но напряжение между нами достигает такого накала, что я начинаю видеть искры перед глазами.

– Я буду присутствовать на премьере, и многие из моих друзей, партнеров. Придут Элитные и самые влиятельные семьи страны – на критику не обращай внимания, ты же понимаешь, что твое творчество сейчас никто не оценит. В наше время это считается «культурной программой» и данью уважения к самым пожилым Элитам. Эпси, как всегда, поможет тебе собраться. Энигма, ты никогда не занималась йогой? – вдруг спрашивает Мак, на что я скептически фыркаю в ответ. 9a53a3

– Нет. Это слишком медленно и муторно, я растяжку то с трудом терпела, ради того, чтобы развить гибкость. А что?

– Я говорил о том, что это – твой код, – комментирует мигающий индикатор на браслете Карлайл. – Но его так сложно прочитать, когда здесь, – Макколэй провел рукой над моим предплечьем на расстоянии сантиметров двадцати. – Столько грязи.

– Спасибо, что напомнил мне о моем происхождении.

– Дело не в происхождении, – ледяные нотки в тоне его голоса, заставляют меня прикусить язык. – Ты держишь внутри обиды, боль, и так много страха. Но самое разрушающее чувство, что живет в тебе и убивает каждый день… – я забываю, как дышать, потому что знаю, какое слово он произнесет. Я чувствую себя вспоротой наживую его взглядом, которым он «сканирует» весь мой внутренний мир, и это раздражает больше всего. Сердце заходится, а внутренний взор демонстрирует жуткие картинки из прошлого, доставая его на поверхность.

Не надо, туда нельзя. Элисон…

– Вина. Она закупоривает все семь энергетических центров в твоем теле. Запомни, Энигма, люди не живут долго с чувством вины и обиды. Их нужно безжалостно «отрезать». Избавляться. Но… – его взгляд становится лукавым и предостерегающим, словно хитрый, мать его, змей, что-то снова задумал. – Тебе будет больно.

– Ты пришел прочитать мне свою сектантскую лекцию? – начинаю беситься я, потому что понимаю, что он снова давит на самое больное, распарывает залатанные дыры в моей душе, ковыряясь в них своим хирургическим ножом.

– Я пришел открыть ее. Вишудха^[9], – это последнее, что я слышу, потому что как только он произносит невнятное слов, его запястье касается моего горла. Ощущаю едва заметное покалывание, и я вздрагиваю, мгновенно погружаясь в глубокий сон.

Глава 7

Движения – они как слова, а слова – словно любовь… Фильм «Загадочная история Бенджамина Баттона»

Самая большая тюрьма, в которой живут люди, – это боязнь того, что подумают другие. Дэвид Айк

Макколэй

18 апреля, 7 утра. Балкон

Я не курю. Этот дым в моих легких, и проникающий в поры яд, ни черта не успокаивает, а делает только хуже. Алкоголь, наркотики, никотин, электронные сигареты и даже виртуальное курение – все это негативно сказывается на активности головного мозга. Влияет на чип, усугубляя мою ситуацию, и может ускорить отторжение инородного тела.

И сейчас, после того, как дорвался до очередной «дозы» выброса в кровь возбуждающих нейротрансмиттеров ^[10] , через половый акт, мне вдруг стало плевать на его активность. После принятия таблеток я частенько ощущал подобную эйфорию в качестве побочного эффекта, как и после сексуального контакта с… объектом.

Слишком далеко все зашло.

А началось все с поездки в Вашингтон. Я сидел на конференции АНИСТ, когда капля крови из носа растеклась по белоснежному манжету любимой рубашки. Я сразу ощутил повышение внутричерепного давления. Замеры подтвердили мой самоанализ. Проклятый ультразвук в ушах разрывал барабанные перепонки, и исходил, казалось, из середины мозга. Чип внутри моего главного органа-процессора вел себя так, словно вот-вот взорвет мне его клетки.