Текст книги "Enigma (СИ)"
Автор книги: Лана Мейер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
Не хочу стать марионеткой не только в лапах государства, но еще и в руках человека, который недвусмысленно напомнил мне кто я такая, кому я принадлежу, и что он может со мной сделать… От одной мысли, что я, в его понимании – вещь, которую можно обменять, продать и купить, кровь стынет в жилах.
«Жалкая, убогая потаскуха. Думаешь, твой возраст что-то меняет, тварь? Вы все здесь не более чем дырки, предназначенные для удовлетворения некоторых потребностей наших будущих клиентов». – От мыслей о Маке меня отвлекает отвратительный голос из воспоминаний, больше похожий на шипение змея.
Прошло десять лет… и даже спустя столько занятий с Руфусом, я до сих пор иногда вспоминаю тот кошмар, через который пришлось пройти. Мотнув головой, отгоняю очередного призрака прошлого и сглатываю тошнотворный ком, хотя легче не становится.
Как бы там ни было, я не верю в то, что Карлайл вдруг решил обо мне позаботиться. Спустя пять лет, два месяца из которых мы с мамой провели на улице, прозябая под мостом, по соседству с упитанными крысами, пока я бралась за любую работу, и пыталась накопить на первый взнос за комнату, и место в клинике для мамы. Тяжелое было время. Но не настолько, как в годы Бесправия.
Как я и предугадывала, моя карета превратилась в тыкву. Еще несколько часов назад я с открытым ртом разглядывала высокотехнологичные зеркальные небоскребы Манхэттена, где каждый ночной огонек работает благодаря накопленной за день энергии солнца, а теперь блуждаю по скудному и пустынному Квинсу, где развитие остановилось году так в две тысячи двадцатом. Полное отсутствие высоток, лишь небоскребы из мусора, через каждый квартал. Серые, одинаковые бетонные дома без изысков. Клубы и «развлекательные» заведения – старые обувные или шоколадные фабрики, зазывающие внутрь одной убогой неоновой вывеской. Ощущение такое, словно жизнь здесь давно остановилась, а мы, низшие касты, это случайные выжившие, оставленные подыхать на дне цивилизации.
Не говоря уже о грязи, крысах, неприятных запахах, и целых палаточных районах, где живут бродяги и психически неуравновешенные люди, которых лечить некому. Живут они на крошечное пособие, выплачиваемое государством.
Конечно, не все так ужасно: сохранилось пара красивых парков, отлитый серебром фонтан и парочка особенных для меня, любимых мест: пляжи, старые кинотеатры, и фестивали, устраиваемые Низшими в сезон отпусков.
Кабаре, в котором я работаю, находится в двух шагах от моего дома. Судя по тому, что около входа в клуб валяется много мусора и разбитых бутылок, клуб был забит до отказа. Но сейчас уже пять утра, а значит идет приборка заведения и подсчет выручки – отличный шанс застать Оскара в своем кабинете и выпросить у него больше смен, на то время пока ищу основную работу. На этой неделе мне нужно заплатить за месяц маминого пребывания в клинике, и купить лекарства. Не говоря уже о продуктах и вещах первой необходимости – с самого приезда, я экономлю на еде, и мою волосы древним мылом из магазина «Все по 0, 99». Мне пришлось сильно постараться, чтобы уложить волосы на свидание, а более-менее приличные вещи я взяла из старой маминой одежды, которую покупал ей Руфус.
– Оскар, к тебе можно? – предварительно постучав в дверь, я вваливаюсь в кабинет Оса, владельца «Black Cat». Нет, он не богат, несмотря на то, что имеет собственное развлекательное заведение. Конечно, он живет лучше многих Низших, и имеет чуть больше свободного времени. Кажется, у Оскара трое детей (что невероятная редкость для нашей касты), и именно этот факт когда-то заставил его вертеться и искать все всевозможные пути для заработка. Устало улыбаюсь, оглядывая полного мужчину, замечая, как рубашка на его груди собирается в некрасивые складки. Вечно он покупает одежду на размер меньше, словно нарочно пытается подчеркнуть свои объемы, свидетельствующие о размере его кошелька. Толстяки среди Низших такая же редкость, как и дети.
– Заходи, Кэндис, – нервно откашливаясь, приглашает Оскар. Он коротко кивает, поглядывая на меня с плохо скрываемым сочувствием. Мне становится не по себе, как только я замечаю проблески жалости, в серо-зеленых глазах босса.
Оскар решил не медлить и «добить» меня с первых секунд:
– Я как раз хотел с тобой поговорить, – тяжело вздыхает Ос, опуская плечи. Такая поза уменьшает его размера на два, и нехорошее предчувствие стягивает мою грудь свинцовыми узами.
– У тебя такое лицо, словно сегодня в клубе кого-то убили, – с опаской поглядывая на Оса, сажусь в кресло напротив, поправляя свою юбку, вспоминая, как еще пару часов назад, Джек едва ли не порвал ее.
– Этого мне еще не хватало, – устало произносит Оскар, раздвигая губы в многострадальной улыбке. У нас с Оскаром были довольно теплые отношения, и он всегда одобрял мои идеи, танцевальные номера, и поддерживал в выборе музыкального сопровождения. Я не любила двигаться под электронную музыку без слов, и предпочитала мотивы соула и джаза. Вдохновение для своих номеров я черпала из старых мюзиклов, которые смотрела еще с мамой. Даже странно, что такие шедевры, как «Мулен Руж» и «Бурлеск» больше не создаются, в то время, как когда-то мюзиклы были очень популярны и в кино, и на Бродвее, а многие из них получали не одну статуэтку премии «Оскар».
Больше всего мне нравилось, что Оскар ни в чем не ограничивает мои выступления, не считая одного единственного правила: я и другие девочки должны танцевать в провокационных нарядах, которые и должны привлекать клиентов. Естественно, они приходили сюда не для того, чтобы оценить наши танцевальные данные, или послушать живое исполнение старых песен. Оскар всегда выделял меня среди других танцовщиц, потому что прекрасно знал, что некоторые постоянные клиенты его заведения ходят сюда исключительного ради того, чтобы полюбоваться моим телом.
– Если кого-то сегодня и убили, то это меня, Кэндис, – Оскар прикладывает ладонь ко лбу, и нервно потирает его пухлыми пальцами.
– Что случилось? – вжимаясь в кресло, выдыхаю я, приготовившись выслушать неприятную историю. Кто-то подрался? Клуб обокрали? Или Власти опять решили повысить налоги?
Очередной «сюрприз» не заставил себя долго ждать.
– Со мной ничего не случилось, Кэндис. Я просто хотел сказать тебе, что вынужден тебя уволить и попросить больше никогда не переступать порог моего заведения, – Оскар опускает взгляд на стол, нервно покручивая ручку между пальцев. – Сегодня же я тебя рассчитаю, и надеюсь… надеюсь, у тебя все будет хорошо, Кэн, – слегка дрогнувшим голосом произносит он, и вновь смотрит на меня. Пытаясь усмирить заходящееся от немой истерики сердце, я вглядываюсь в его глаза и пытаюсь прочесть там хоть что-нибудь… и вижу. Вижу на дне его добрых глаз всепоглощающий душу мужчины страх.
– Но… почему? – вспыхиваю я, остервенело впиваясь кончиками пальцев в край столешницы. – Что? С чего вдруг, Оскар? Я же… я… просто танцую… и я приношу клубу больше денег, чем другие девочки, мы оба это знаем. Черт возьми, это место – единственное место, где я могу танцевать, чувствуя себя защищенной. Оскар, ты не можешь так со мной поступить… – на одном дыхании выдаю я, ощущая острую нехватку кислорода от переизбытка жгучих эмоций.
– Не могу, Кэндис. Мне самому очень жаль, – Оскар на мгновение прикрывает глаза, и содрогается всем телом, словно вспоминает какую-то страшную, незримую мне картину. – Но мне ясно дали понять, что станет с моей семьей и бизнесом, если некая мисс Кэндис Сторм (фамилия моей матери) Карлайл останется работать в моем заведении, – жадно наблюдая за неторопливыми движениями Оскара, замечаю, как он открывает верхний ящик под столом, и рывком достает оттуда то, что заставляет меня опуститься в кресло и закрыть лицо ладонями.
Боже, нет. Ну, нет… он же не мог сделать этого. Мак что, совсем охренел? Угрозы это одно… приглашение вернуться, тоже. Но угрожать моему босу, и отнимать у меня последнюю работу, никак не связанную с ним?
Что. Происходит?
– Я так и знал, что ты поймешь, что это значит, – многозначительно протягивает Оскар, когда я вновь открываю глаза. Время замирает, когда я, наконец, решаюсь разглядеть цветок, лежащий на отполированной поверхности рабочего стола.
Веточка сакуры, усыпанная первыми зелеными листьями, и полураскрытыми бутонами нежно-розового цвета, вид которых вызывает внутри меня лишь одно желание: прикоснуться к ним, ощутить мягкость и нежность лепестков этого прекрасного дерева.
– Кто? Ты расскажешь мне, кто к тебе приходил? Расскажешь хоть что-нибудь, Ос? – тихо шепчу я, замечая, как вдобавок к обломленной ветви он достает конверт, скрепленный чугунной печатью с изображением герба Карлайлов.
Сколько пафоса у ублюдка. Мог бы и электронное сообщение оставить… нет, нужно обязательно напустить подобной жути.
– Несколько человек. Они не представились. И наш разговор был весьма коротким, милая, – Оскар кидает выразительный взгляд на конверт и веточку сакуры. – Прости, что все так вышло, Кэн. Увольнительные в течение двух дней поступят на твой счет. Я выделил небольшую премию. Это все, что я могу для тебя сделать, Кэндис. Я надеюсь, что у тебя все будет хорошо… – лишь на мгновение в его глазах промелькнул суеверный ужас. – И надеюсь, что мы больше никогда с тобой не увидимся. И пойми…
– Ясно, – я вдруг резко встаю с кресла, и испепеляю Оскара одним взглядом, глядя на него сверху вниз. Черт, я понимаю, что он ни в чем не виноват, но не могу сдержать гнев, направленный на Макколэя Карлайла. – У тебя дети. Можешь не объяснять, – гордо вскидываю подбородок, сжимая кулаки.
– Я бессилен против этих людей, Кэндис. Удачи тебе. Я действительно любил наблюдать за тобой, Кэн. У тебя талант… но, к сожалению, в наше время, его мало кто способен оценить, – примирительным тоном заканчивает Ос, но в ответ я лишь нервно покусываю губы, сдерживая внутри целый фейерверк негативных эмоций. Приберегу их для ублюдка-братца, опекуна, или… как мне тебя называть, Мак? Хозяин? Пошел к черту.
На самом деле, я только хочу казаться сильной. Будь Карлайл сейчас рядом, я бы не была такой смелой, как в своих мыслях…
– Моей маме мой талант не поможет, – стараясь говорить ровно, произношу я, и в порыве эмоций хватаю конверт и ветвь сакуры, хоть и дала себе обещание не прикасаться к этим двум «артефактам зла». – Ей поможет высокооплачиваемая работа или чудо, – напоследок бросаю я, и покидаю кабинет тяжело вздыхающего Оскара. Несусь по коридору и на ходу ломаю чугунную печать с фамильным гербом Карлайлов. Останавливаюсь перед выходом из кабаре, пытаясь отдышаться и привести мысли в порядок. Дрожащими руками достаю пропитанную невидимым ядом бумажку, на которой написано всего несколько слов:
«Месяц. Твой сад ждет тебя, Кэндис. Не заставляй меня торопить тебя. Боюсь, тебе не понравятся мои меры».
– Сволочь, – сквозь зубы бросаю я, сминая старую бумагу, предварительно разрывая листок на мелкие кусочки.
Мак, наверное, потирает ручки, впитывает мой страх, и представляет, как я прибегу к нему с чемоданом вещей. Видимо, ему не попадались гордые женщины.
Что ж, он ошибается. Я не зверушка, которая прибежит по первому зову. И, если ему так угодно, пусть заманивает меня в свои сети силой. А я… я постараюсь быть готовой к нападению.
Я не дам ему еще больше отнять крупицы моей свободы.
Часть вторая
Глава 1
– Эшли мне безразличен.
– Но вы отлично до сих пор имитировали влюбленность. Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»
Кэндис
Месяц спустя
Я потеряла нормальную работу, постоянный доход, и уверенность в завтрашнем дне. Стоп. Никакой уверенности и не было, просто ровно месяц назад я покинула зону своего комфорта… и возможно, впервые за долгое время, начала жить по-настоящему.
Джеймс Грейсон…
Он не освободил меня от железных оков, невидимой цепью сковавших руки, но позволил… взлететь вместе с ними.
Наши встречи продолжились, вопреки сотням обещаний, которые дала самой себе. Наперекор тому, что мне приходилось проявлять фантазию, скрывая истинное положение вещей, и тратить большие деньги из запаса на «черный день», чтобы создавать иллюзию того, что я все та же Кэндис Карлайл – девушка голубых кровей, достойная партия для Джеймса Грейсона.
Денежную «подачку» Макколэя я отвергла, как и его щедрое предложение вернуться «домой».
Если бы не та ветвь сакуры, присланная Маком, я бы возможно прекратила встречи с Джеймсом. Но красноречивый жест Карлайла заставил меня испытать неимоверную ярость, а подсознание мгновенно прокрутило все варианты недалекого будущего, где я могла бы стать марионеткой Карлайла.
И все же…
Макколэй мне не по зубам, что бы я из себя там ни строила.
Всеми фибрами своей души я ощущала неминуемость надвигающегося урагана «Мак», и поэтому не нашла более гениального выхода из сложившейся ситуации, кроме как… найти того, кто защитит меня от неотвратимого шторма.
Уйти в укрытие, спрятаться за плечами кого-то не менее сильного и влиятельного.
По крайней мере, я очень на это рассчитывала.
Джеймс поймет… не верю, что его отношение ко мне изменится, как только он узнает правду обо мне. И об этом мне сказал его затуманенный страстью взор, направленный на меня, и улыбка, демонстрирующая соблазнительные ямочки на щеках, в которой раздвигаются его губы, когда я рядом.
Как ни крути, а ощущать на себе подобные взгляды успешного, достойного мужчины, а не очередного алкоголика из злачного бара, до дрожи приятно. Так хочется быть маленькой любимой девочкой, которую будут носить на руках и целовать на ночь, желая сладких снов.
Никогда не думала о том, что нуждаюсь в таком элементарном женском счастье, пока не услышала эти слова из уст Джека и не ощутила плотное кольцо его рук на своей талии перед тем, как погрузиться в сон.
Рядом с Джеком… я в первые в жизни чувствую себя нужной, важной, значимой. Я ощущаю себя той самой девушкой, которая вдохновляет его одним своим видом, голосом, и аккуратно брошенным ободряющим словом. Я отдаю себе отчет в том, что отыгрываю определенную роль идеальной девушки, достойной такого мужчины, искусно оплетая его сетями своего очарования, и в то же время хочу все бросить и убежать… пока не поздно.
Если бы не мама, я бы давно это сделала. Убежала бы куда-нибудь на другой конец Штатов. Там, где была бы все такой же Бесправной, но, по крайней мере, не тряслась бы каждый раз, вспоминая ветку Сакуры или похороны Руфуса.
Я и не заметила, как все так вышло, и как моя маленькая ложь в самолете вылилась в то, что я лежу в постели с этим восхитительным мужчиной, которого еще недавно назвала про себя «моральным уродом».
Это даже хорошо, что теперь я частенько ночую у Джеймса. Лишний раз не трачу деньги на пересечение моста Трайборо, наведываясь в серый и унылый Квинс исключительно ради работы. И каждый раз, когда я возвращалась в район, предназначенный для нас, второсортных людишек, я осознавала, насколько мне трудно дышать в этой дыре, в которую вывозят тонны мусора. Когда живешь в подобном месте пять лет, привыкаешь даже к самому страшному – воздуху, пропитанному ядом, и не замечаешь, как каждый вдох лишает тебя сил, энергии и туманит разум смогом и ртутью. Но стоило мне лишь пару раз съездить в местный Эдем, под названием «Манхэттен», как я ощутила разницу… и каждый раз мне все меньше и меньше хотелось возвращаться в Квинс, где каждый человек живет по инерции, словно биоробот, отправленный доживать свои дни на свалку.
Неужели так было не всегда? Или еще сто лет назад подобное разделение между слоями населения не бросалось в глаза, и от этого казалось, что все в порядке? Я не знаю. Сто лет назад меня не было. Думаю, что правды я никогда не узнаю, и, к сожалению, я не в силах ничего изменить…
И так думает почти каждый из нас.
Мне бы, как минимум свою жизнь привести в порядок.
За какую работу я только не берусь. Главное условие – почасовая оплата наличными, и обязательно в день отработанной смены. За месяц я успела поработать официанткой, администратором, сотрудницей склада, горничной… это так странно: днем я могла вычищать туалеты в Элитных квартирах, а вечером уже принимать теплую ванну в пентхаусе Джеймса, поедая Швейцарский шоколад, глядя на то, как солнце садится за вереницу небоскребов, и оставляет после себя лилово-розовую дымку на небе. Вид, от которого замирает сердце, и ты не веришь в то, что происходящее за стеклом – реальность, а не очередная цветная голограмма.
Несколько раз я танцевала в клубах, и благополучно покидала их, как только понимала, что заказчик требует от меня не только грязные танцы. Не все работодатели такие, как Оскар, да и танцами подобную работу назвать сложно – скорее, протирание пыли с шеста. И о том, как каждый раз давлюсь собственной гордостью, выходя на подобную смену, вспоминать не хочется.
Но разве у меня есть выбор? На самые высокооплачиваемые работы для Низших меня не брали. И я не уверена, что проблема лишь в том, что у крупных фирм нет свободных вакансий…
Но жаловаться и винить во всем Макколэя я не собираюсь. Если он думает, что подобными выходками сломает меня, доведет до отчаянья, и заставит приползти к нему на коленях со сложенными в мольбе руками, то он ошибается.
Не все твои расчеты верны, не так ли, Карлайл?
Я просто делаю то, что должна. Пытаюсь спасти маму, ищу свое место в этом мире, и… отчаянно хочу почувствовать себя по-настоящему живой, ощущая себя полноценным человеком, со свободным будущим и амбициозными планами на жизнь, а не ничтожеством и мусором под ногами Небожителей.
Открываю глаза, и с глубоким вдохом и выдохом избавляюсь от всех перегружающих сознание мыслей. Сладко потянувшись на постели, поворачиваю голову, и, кусая губы, разглядываю мужчину, лежащего рядом со мной. От его тела исходят мощные потоки тепла, покрывающие мою кожу мурашками. Джеймс такой горячий, и это несмотря на то, что мы проспали часов пять, после последнего эротического марафона, что лишил нас сил.
Мой взгляд изучающе скользит по его крупному телу, задерживаясь на рельефном прессе и бугрящихся под кожей мышцах.
Низ живота мгновенно тяжелеет, когда мой взор останавливается на приподнятом участке простыни над его бедрами. Острое желание оседлать Джеймса прямо сейчас отдается приятной пульсацией между сжатых бедер. Так хочу… опуститься сверху, руками опереться на твердые грудные мышцы, и ощутить его глубоко внутри себя.
Это не похоже на примитивное плотское желание или банальное физическое влечение. Скорее… я просто хочу почувствовать себя нужной, цельной, страстной и желанной… принадлежащей. За эти годы я здорово устала тащить все на себе, и мне элементарно хочется расслабиться, позволить себе испытать чувства, для которых, создан каждый человек во вселенной… не могу сказать, что моя симпатия к Джеку рождается в глубине сердца, но он определенно завладел моим разумом, который находится в вечных поисках надежности, спокойствия и свободы одновременно.
Головой я понимаю, что Джек тот самый вариант, с которым я смогла бы создать идеальную семью, завести детей… я еще молода, чтобы всерьез планировать детей, но стоит лишь подумать о том, как высока вероятность того, что после меня совсем никого не останется, мне почему-то становится страшно и жутко. Только представьте. Моя жизнь пройдет бесследно, словно меня никогда и не существовало.
Как и жизнь Эллисон…
Аккуратно перекидываю одну ногу через бедра Джека, слегка царапая его прерывисто вздымающуюся грудь, и не удержавшись от соблазна подразнить его, потираюсь о его член, ощущая, как кровь горячей волной приливает к внутренним мышцам лона. Судя по выражению его лица и ровному дыханию, он продолжает спать… засранец, и для кого я стараюсь?
Ладно, перейдем к тяжелой артиллерии. Джек не принуждал меня ни к чему подобному, несмотря на то, что сам неоднократно ублажал меня ртом… но теперь, когда я, наконец, дорвалась до близости и вошла во вкус, мне хочется попробовать все, что так долго проходило мимо меня.
Наверное, мое любопытство меня когда-нибудь погубит. Но, надеюсь, ему понравится.
– Просыпайся, сладкий, – нежно шепчу я, опускаясь к груди Джека, и прикасаюсь к ней губами. Медленно провожу языком по выемке горла, скольжу им по впадине между грудными мышцами. Вознаграждение в форме одобрительного стона за старания подстегивает меня еще сильнее. Украдкой поглядываю на то, как дрожат его сомкнутые веки и веду кончиком языка еще ниже, добираясь до косых мышц живота. Они напрягаются под воздействием моей ласки и поцелуев, и в следующее мгновение мои губы замирают над краем простыни, прикрывающей его вздыбленный член.
Одним движением избавляю Джека от ненужного куска ткани, сдвигая его в сторону… резко и немного нервно, как и судорожные выдохи, вырывающиеся из моей груди.
– Черт, детка. Скажи, что это не сон, – хрипло тянет Джек, и в ответ, я обхватываю его горячую плоть ладонью, с замиранием сердца смыкая губы на головке. Бедра Джеймса дергаются, все его движения выдают его безумное желание и полное удовлетворение от происходящего. Грейсон сжимает в кулак простыни и слегка толкается вперед, едва слышно шипя и ругаясь сквозь стиснутые зубы. Судя по реакции, я все делаю правильно.
Не знаю, нравится ли мне это… необычно, и странно. Низ живота опоясывает теплыми волнами, пока я изучаю его напряженный член языком, и пробую его на вкус.
– Это сон, милый. Нравится? – игриво спрашиваю я, сжимая его мужское начало в ладони, ощущая, как внушительная длина наливается и увеличивается в моих сомкнутых пальцах.
– Мне определенно нравится такое пробуждение, – коротко выдыхает Джек и приподнимается на постели, опираясь на локти. – Иди ко мне, ненасытная крошка, – я не успеваю войти во вкус, как оказываюсь уложена на лопатки и придавлена его тяжелым и сильным телом к простыни. Дыхание Джека переплетается с моим, пока я жадно ловлю губами воздух… не успеваю перекинуть его на спину, слегка теряясь от его утренней резкости и жадности. Джек раздвигает мои ноги коленом, и одним мощным толчком наполняет собой каждый сантиметр моего изнывающего от желания лона.
– Охренеть, крошка. В тебе так сладко, – шепчет в мои губы Джек, прежде чем начать ритмичные и чертовски приятные движения, лишающие меня способности трезво мыслить.
Очевидно, я слишком сильно возбудила его своим «необычным будильником», потому что Джеймсу хватает пары минут, чтобы достигнуть пика и кончить мне на живот. Я извиваюсь на простынях и протяжно кричу, расплываясь в сладкой улыбке, несмотря на то, что мне так и не удалось урвать свою порцию наивысшей эйфории.
Я читала, что это нормально. Многие женщины не испытывают оргазма. Мне нравится Джек, мне нравится секс с ним, и я хотела бы испытать нечто большее, чем просто «мне так приятно». То, что трудно описать словами… но пока, я лишь работаю в этом направлении, стараясь открыть в себе те грани чувственности, которые спрятаны за замками из моих страхов… и воспоминаний.
Но что-то мне подсказывает, что блоки, закинутые в мою «черепную коробку» еще в глубоком детстве и благополучно там запертые, никогда не дадут мне полностью расслабиться с мужчиной и получить то самое нереальное удовольствие на двоих. Ведь, несмотря на психологическое лечение Руфуса, во время секса меня частенько терзают страшные картинки и образы из прошлого, которые не дают мне сосредоточиться на себе и своем теле. Порой, я полностью погружена в свои мысли и воспоминания, но, кажется, Джек не чувствует того, что я нахожусь где-то далеко, а не с ним, и каждый раз восторгается моей сексуальностью и чувственностью.
А значит, мое умение пускать пыль в глаза, работает, как никогда надежно.
Мы с Джеком принимаем душ вместе, и на этот раз я убегаю от него в самый неподходящий момент, оставляя немножко «голодным», пообещав ему, что на кухне его будут ждать сладкие панкейки и апельсиновый сок.
– Ты у меня еще получишь, разбойница, – рычит Джеймс, но в ответ я лишь заливаюсь смехом, и наспех надев одну из его широких футболок, выбегаю из ванной комнаты, собирая влажные волосы в небрежный пучок.
Даже странно, что Джеймс, привыкший к роскоши, и «вылизанным» девушкам, так подсел на меня – я сильно сомневаюсь в том, что он не замечает моего простого характера, излишней эмоциональности, убогой одежды, и многих других вещей в поведении, что выдают меня с головой. Девушки его уровня совершенно другие – их черты лица и тела идеальны настолько, словно вылеплены вручную по идеальному рецепту. Бесконечные операции и «уколы красоты» давно ставшие нормой среди Элиты, превратили женщин в одинаковых кукол, сделанных на одном заводе… точнее, одним хирургом. Мама рассказывала, что ни одна уважающая себя дама из высшего общества, не позволит, чтобы кто-то увидел ее без слоя тонального крема на лице, а одалживание мужских рубашек и футболок, вообще считается дурным тоном.
Как бы там ни было… Грейсон смотрит на меня таким взглядом, словно не замечает ничего и никого вокруг. Наверное, я смотрела на него также, в свои тринадцать лет, когда он понятия не имел о моем существовании. Мужчины такие мужчины.
Что и делаю я: вопреки близости и совместному провождению времени, я очень часто убегаю от него, и никогда не позволяю ему в полной мере ощутить, что я уже завоевана.
Мистер Грейсон даже не подозревает о том, какой расчетливой стервой я могу быть… но это всего лишь защитная реакция, невидимая «броня», которую пришлось нарастить еще с малых лет жизни. Я никому не дам себя в обиду… больше никогда.
И словно в подтверждение моим мыслям, старые, но по-прежнему глубокие шрамы на спине мгновенно вспыхивают острой болью, заставляя меня выронить из руки лопаточку с очередным подрумянившимся панкейком.
– Черт, – через чур эмоционально выругавшись и вскинув руки, наклоняюсь за лопаткой и блинчиком, поднимая его с пола. Мощный шлепок по заднице застает меня врасплох, и я с рыком оборачиваюсь назад, тут же попадая в объятия Джеймса. Он такой мокрый и теплый, одетый лишь в полотенце, обернутое вокруг узких бедер, к которому тут же стремится меня прижать.
– Ох уж эти твои Европейские привычки. Зачем поднимать что-то с пола, когда за тебя может все сделать прислуга? – прищурив веки, интересуется Грейсон.
– Ну, тебе же нравится, когда завтрак готовлю именно я. Как-то не хочется оставлять после себя грязь. Это некрасиво, – ворчу в ответ я, игриво уворачиваясь от настырных поцелуев Джеймса. – Все почти готово. И, кажется, ты говорил, что опаздываешь на встречу…
Джеймс смотрит на часы и тяжело вздыхает, возведя глаза к потолку, и тут же расплывается в коварной улыбке:
– Кстати, крошка. На вечер среды ничего не планируй. Мой отец хочет знать, что это за девушка, которая вскружила мне голову, – его заявление вводит меня в такой ступор, что я едва продолжаю стоять на ногах, придерживаясь за край кухонной столешницы.
Очевидно, мое внутреннее состояние отображается в виде маски ужаса на лице, и Джек, вскидывая брови, продолжает:
– Я хочу познакомить тебя с родителями, Кэн. Заочно они тебя, конечно, знают и помнят, но понятия не имеют, кто же моя загадочная девушка, которой я посвящаю все свое свободное время. Если это не произойдет, моя любопытная семья не даст мне жизни. Ты же не против? – упираясь ладонями в его грудь, я задумчиво кусаю губы.
Я не просто «не против». Я в ужасе. Я заигралась, и все это слишком далеко зашло… знакомство с родителями, это очень серьезный шаг. К тому же, я не могу быть уверена в том, что отцу Джеймса неизвестна правда обо мне. Хотя, с другой стороны, откуда он может знать? Черт, это все неважно. Мне и думать нельзя о знакомстве с семьей Грейсон.
Сердце колотится так, словно вот-вот проломает ребра, и я очень надеюсь на то, что Джек не слышит его бешеные удары, и не замечает дрожь моих пальцев и губ. Внутри кипит целая буря эмоций, которые снова и снова приходится сдерживать в себе, отыгрывая роль идеальной девушки, не взывающей подозрений.
– Я как-то не уверена, Джеймс… – растерянно тяну я, пытаясь придумать тысячу и одну отговорку, которая отсрочит мою казнь. Для начала, стоит рассказать Джеку правду о себе, но на это не так легко решиться… я готова к тому, что для него мое происхождение не будет иметь никакого значения. А вот к другому исходу и к потере своего покровителя я совсем не готова. Да и концы с концами я свожу только потому, что Джек во многом меня обеспечивает, а подаренные им подарки я сдаю в ломбард и комиссионные магазины.
Боже, с одной стороны это звучит отвратительно, но с другой стороны… в большинстве своем Элиты живут на ворованные деньги, а значит, я ничего не краду, или, по крайней мере, старюсь так думать.
– Ты просто боишься, и я тебя понимаю, Кэн. Мой отец будет разглядывать тебя со всех сторон, и задавать не самые удобные вопросы. Но я уверен, что ты им понравишься. Да и Мак, наконец, узнает о нас… все-таки он мой лучший друг, и порой расспрашивает о загадочной незнакомке, которая сделала меня таким рассеянным. Ну что скажешь, крошка? Согласна на семейный ужин? – Джеймс раздвигает губы в легкой улыбке, обнажающей белоснежные зубы. А у меня душа наизнанку выворачивается от одного только имени «Мак». Не знаю, как отреагирует Карлайл на то, что мы вместе… и даже странно, что он до сих пор не знает об этом. Может он благополучно забыл обо мне, а то заявление на похоронах опекуна было лишь минутным помутнением рассудка?
– Джеймс, но… – я неопределенно пожимаю плечами, отводя взгляд в сторону. – Это очень серьезно. Ты хоть одну девушку знакомил с родителями?
– Они знали ее с пеленок, – фыркает Джек, вспоминая о своей бывшей. «Светская львица» Бьянка, породистая сучка, для которой такие, как я, не более чем пыль под ногтями. Джеймс клялся, что расстался с ней незадолго до встречи со мной, но я почему-то все равно не испытывала ревности по этому поводу, и не видела в ней соперницу. Я вообще не склонна к тому, чтобы сравнивать себя с другими.
Руфус и мама… они всегда говорили мне, что я особенная. И, несмотря на то, что причин «особенности» они не называли, я свято верила в эту истину, превращаясь из забитого Бесправного и гадкого утенка, в лебедя, расправляющего крылья.
Кстати, это первая мечта в моем списке. Станцевать партию Одетты в выдающемся балете на музыку Чайковского, о котором благополучно забыли. Сегодняшние постановки в единственном театре далеки от тех, что я часами просматривала за закрытыми дверями библиотеки.
– А других серьезных отношений у меня не было, – уже спокойным и серьезным тоном произносит Грейсон, сосредоточенно глядя мне в глаза.
– Я хочу, чтобы ты знала, что ты для меня нечто большее, чем просто крышесносный секс и… черт, я не знаю, как произносить все эти романтичные речи. Просто, хочу, чтобы все знали, что ты – моя девушка, – тихо шепчет Джек, обдавая теплым дыханием мочку уха. Его руки по-собственнически сжимают мои бедра, и я выгибаюсь в руках Джеймса, соприкасаясь низом живота с его напряженным пахом. Чтоб его… его желание, и приятные слова подкупают, заставляя ледяную оболочку, покрывающую сердце, треснуть.
