Текст книги "Enigma (СИ)"
Автор книги: Лана Мейер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Все последние мысли ускользают, скрываются за туманом похоти и собственной дикой несдержанности.
Нет нежности, как к моделям, аккуратности, как к моим особым девочкам. Я трахаю Кэн жестоко, мощно, и я ловлю кайф от того… что я не могу остановиться.
Что впервые не могу это сделать. Не могу перестать двигаться в ней усилием воли. Приказом «компьютера». Словно в этом есть что-то настоящее, что-то только мое. Не искусственно созданное.
– Ты больной ублюдок. Мне больно, – кричит Кэн, снова и снова принимая меня, и выгибаясь так, что ее аппетитные груди трясутся перед моим взором. В какой-то момент я отпускаю запястье Кэнди, мгновенно ощущая ее ответ в качестве острых коготков, врезающихся под лопатку. Наслаждение острое, покалывающее, вибрирующее в каждой клетке. Она сопротивляется, хныча и отвергая меня, отрицая свое влечение и потребность в нашем единении… подобная вспышка, сотканная из противоречия, не может не свести с ума. Да, девочка?
Ее жар и ярость растопили мой лед, и сейчас я не обращаю внимания ни на зашкаливающие показатели на браслете, которые так долго ждал, ни на то, что до покраснений и синяков сжимаю ее сочную попку, проникая глубже и быстрее, резче… и мне черт, мало.
Впервые мало. И если раньше секс был физическим соитием, то сейчас он стал частью меня.
И мне это не нравится, черт возьми.
Но как же это сладко.
Я становлюсь максимально твердым внутри ее маленького тела, улетая за гребаную грань, глядя на то, как невидимые никому колебания вокруг нас, превращаются в поток красок.
Кэндис хнычет, когда я замедляюсь, чтобы шепнуть:
– Тсс, сладкая, – меняю ритм, наклоняясь к розовым и острым узелкам, поочередно втягивая их в рот, стремительно поднимаюсь к грязному ротику, проводя языком по шее. – Раздвинь ноги шире, маленькая сука. Дай мне больше, Кэндис. Чем больше ты отдашь, тем быстрее все это закончится…
Кэндис
Дай мне больше, Кэндис? Чем больше ты отдашь, тем быстрее это закончится?
Даже думать не хочу о скрытом смысле этих слов.
И не могу.
Думать.
Не могу дышать.
В данный момент, я даже не могу принадлежать самой себе. Ни на грамм, ни на мгновение. То, что я испытываю, трудно вообразить и описать словами. Сердце болезненно сжимается от каждого соприкосновения с его телом, все внутри клокочет от гнева, и мне хочется кричать… оказаться одной, где-нибудь посреди непроглядного леса и кричать во все горло, надрывая связки.
Но мое тело… оно хочет быть «здесь и сейчас», рядом с Макколэем. Каким-то невероятным образом, он «вылепил» из меня ту, что ему необходима. Околдовал?
«Околдовал» неправильное слово.
Привязал. Притянул. Заточил под себя, словно лезвие. Забрал. И каждый крик, который вырывается из моих губ, пропитан не болью, а долбаным наслаждением, и я молюсь, все еще молюсь, чтобы он этого не понял, или чтобы последующий мой стон был последним. За каждый звук и движение мне чертовски стыдно, густая кровь приливает к щекам, пока тело содрогается от мощных волн сотрясающей силы, от ощущения тела Мака, прижимающего меня к полу. Его рук, бесконечно тискающих мои бедра, заставляя их подстраиваться под его ритм, отвечать, помахивать его толчкам.
Все перемешалось. Реальность превратилась в какой-то дурацкий эротический сон с примесью психоделического бреда, потому что я не понимаю, как мое тело может желать этого человека, который только что представил меня нагую перед этим зажравшимся и прогнившим обществом свиней, опустил перед Джеймсом… где моя гордость, черт возьми? Почему я не могу управлять своим телом? Почему оно такое податливое, бестолковое в данный момент?
В то время как каждая мышца Мака, наощупь, как гранитный камень. Ненавижу…
И снова мысли покидают разум. Густая дымка застилает взор и остается лишь нелепое чувство, постыдное. Словно нет ничего важнее, чем чувствовать движения Мака между ног, внутри себя, ощущая, как его толчки нарастают, и его энергия и поглощающая сила разбивается о мою плоть ледяными иглами, врезаясь в кожу. Они забиваются глубоко, под вены. Заражая, отравляя им все сильнее.
Его запахом и дыханием. Ритмом, и безумием в зеленых глазах, на которых уже несколько минут назад треснул ядовитый лед. И открыл мне неприкрытую жажду… наказать, заткнуть и подчинить.
И я стараюсь не смотреть в его полные какой-то первобытной дикости и требовательности глаза, но не могу… Мак грубо обхватывает меня за подбородок, подчиняя себе через силу взгляда, и в то же время заменяет резкие толчки, дразнящими круговыми движениями, медленно заполняя меня мощной и горячей плотью. Это слишком… слишком. Нет. Хватит. Предательский жар внизу живота заставляет чувствовать себя последней шлюхой. Хочется разрыдаться в голос.
– Не трогай меня. Отпусти… – бросаю слабо, задыхаясь. В каждом глотке воздуха, словно яд, запах его тела. Нашего пота и желания, который пропитывает мою кожу насквозь, оставаясь на мне. Но никогда я не была так сосредоточена на своих ощущениях. Никогда так не была близка к такому низменному и долгожданному удовольствию, и сейчас, когда я в шаге от него, мне так хочется его получить и одновременно прогнать прочь. Если я кончу под ним, я не переживу, черт подери, подобного унижения.
Не надо… не забирай это силой.
Как глупо звучит, наверное. Мерзко и противно. Ни одна живая душа бы не поверила мне, что можно сопротивляться всем своим существом, и так желать человека телом. Ни одна девушка, пока этот человек не свяжет и не «поколдует» над ней подобным образом, не поймет меня. Я все же надеюсь, что он подмешал мне какую-нибудь гадость, обмазал возбуждающим гелем… я готова бесконечно искать оправдания своему безумию.
Боже, поскорее бы все это закончилось, как он и обещал. Но, как назло, он умеет долго… медленно и яростно, боком, сзади, сверху. В любой позе, он находит вариант ограничить мои движения, и я уже не соображаю каким способом он меня трахает, растворяясь в ощущениях.
Я мечтала, что буду смотреть, как жизнь по капле затухает в его зеленых глазах, когда душила его, и ни испытывала и капли сожаления, сама поражаясь собственной кровожадности и приливу небывалых сил в теле. В висках слабо пульсировал слабый вопрос: «кто я на самом деле?»
– Нет, нет, нет… – едва ли не плача, шепчу я, когда ощущаю, как его член увеличивается внутри. Финальные толчки усиливают натяжение и жар внутри живота, заставляя меня кричать, царапая каменный пол свободной рукой. – Мак… Мак… – непроизвольно, громко, хрипло. Легкие рвет на части.
– Уже Мак? Мне определенно нравится, как ты произносишь мое имя, Конфетка. Хочешь кончить, девочка? – хриплым шепотом задает вопрос Макколэй, и это является последней каплей и выстрелом в нашей схватке. Контрольным. – Тога пойдем, – жадно выдыхает почти нежным голосом. – Со мной, – его губы в считанных миллиметрах от моих губ, и это лишает меня способности нормально дышать. Резко упираюсь в грудь Макколэя ладонью, словно это поможет мне, разделить наши тела от дикого стремления стать единым целым. Но каждое движение пленит меня, заставляя выгибаться дугой под его влажным телом, в бредовом состоянии замечать, как сокращаются мышцы его груди и бицепса, и как бешено и судорожно мои в ответ сжимают его плоть… где-то глубоко внутри, до тех пор, пока он не выходит из меня, и истошный вопль разочарования и наслаждения не заставляет меня почувствовать в себе пустоту. Оргазм сродни взрыву внутри, просто напрочь вышибает меня из тела.
Я его ненавижу. Этого непонятного человека, мужчину, который никогда меня не замечал, выкинул из дома… и для чего? Чтобы потом вернуть, опозорить, и трахнуть.
Хотя, кажется, он совсем этого не планировал. И судя по дикому и животному взгляду, сам в шоке от того, что произошло между нами. В шоке от самого себя.
И только сейчас я понимаю, что фактически впервые вижу его живым человеком, пусть с повадками зверя, но не искусственным манекенном, сделанным из железа.
На несколько минут все меркнет, и о существовании этой реальности я сужу только по судорогам, сковавшим тело и хриплому дыханию Карлайла. По весу его тела на себе.
Я прихожу в себя резко, ощущая его горячее семя на животе и меня накрывает. От боли и отвращения. Спазм сдавливает желудок, понимаясь тошнотворным комком по горлу. Беспощадно пожирающий душу стыд обостряет все чувства, превращаясь в поток глухих рыданий.
Острое необъятное непонимание пульсирует в висках: как я смогла впустить этого мужчину в себя, как мое тело посмело ответить ему?.. Это невыносимо. Неправильно. Если есть в мире таблетка или процедура, способная лишить меня этого воспоминания, я приму ее прямо сейчас.
– Кажется, инцест карается смертной казнью. Ты отвратителен, – шиплю я, стыдясь поднять на него взгляд. Язык вяжет от невыраженных чувств и эмоций. И одновременно на меня накатывает такая усталость, что трудно говорить, соображать. Я не могу уже даже плакать, прекращая истерику.
– Тебе понравилось. Не ной, маленькая дрянь, – Макколэй мягко касается носом моего носа, и это нежное касание – больнее удара, в сто крат хуже его ледяной усмешки.
Я не понимаю, кто он, что он. Не понимаю ни его мотивов, ни целей. Ничего.
– Твои сладкие стоны были чертовски искренними, – вдруг деловым тоном произносит Карлайл. – И у меня есть доказательства, – и вдруг, Мак вскидывает руку. В полумраке я замечаю, что его рука забита огромной татуировкой, но я вижу лишь ее размытые фрагменты сквозь разодранную рубашку. Браслет на его запястье светится голубым цветом. Закрываю веки не в силах смотреть на это и слушать его псевдонаучный бред.
– Ты совсем больной? Это что, индикатор женского удовольствия? Ты за этот счет самоутверждаешься? – продолжая ощущать себя грязной и подавленной, безжизненно спрашиваю я.
– Нет, Энигма. Это – твой код. И он мне подходит, – он снова сжимает мое бедра, а я подавляю рвотный позыв, ощущаю очередное прикосновение его твердой плоти к своему животу. – Поэтому я никогда тебя не отпущу.
– Ты больной? Нет, ты – больной, – рычу я, а потом чувствую, как острый шприц вонзается в мое горло. Разум мгновенно отключается, и я засыпаю, так и не узнав ответы на тысячу своих вопросов.
Все, что я хочу узнать, это ответы на каждый из них.
Код?
Почему Энигма?
Особенная?..
Кто я и зачем я ему?
Может он просто шизофреник, проходящий несуществующий квест?..
А главное – как мне пройти этот квест и выбраться живой из «лабораторной капсулы» Мака?
Чувствую себя подопытной крысой, загнанной в лабиринт, из которого нет выхода… последний вдох дарует мне полное забвение, и последнее, что я чувствую, это запах его тела – пряный, мужской, тяжелый и мужественный. Смешанный с моим.
Связанный. Связанный с моим.
Глава 3
– Все… Нереально?
– Что есть реальность? И как определить ее? Весь набор ощущений: зрительных, осязательных, обонятельных – это сигналы рецепторов, электрические импульсы, воспринятые мозгом. Фильм «Матрица»
Кэндис
У меня такое чувство, будто я вижу кошмар наяву, и не могу проснуться.
Более того, каждая мышца тела нагло парализована какой-то внутривенной дурью, что вкачал мне Карлайл, и я не в силах пошевелить даже кончиками пальцев. Не говоря уже о том, что не могу разжать губы и сделать полный глоток свежего воздуха… или воды, которой нуждается мое пересохшее горло.
Единственное, чем иногда удается управлять – отяжелевшие веки. Но лучше мне их не открывать, иначе не избежать очередного приступа тошноты, немого удушья, и всепоглощающей паники, заставляющей сердце замирать так, словно оно намерено остановиться.
Когда я все-таки решаюсь открыть глаза, то понимаю, что замурована под толстым слоем стекла, а темно-синий потолок кажется мне искаженным, затуманенным, через его прозрачную, но непробиваемую призму.
Вне всяких сомнений, это лабораторная капсула, и я нахожусь внутри нее, прямо как та девушка из моих воспоминаний, истекающая кровью.
Уверена, история знает много маньяков, случаев похищения, тиранов и садистов, держащих девушек взаперти – неважно: в вонючих подвалах или же «золотых клетках». Но именно меня угораздило попасть в лапы к особенному психу.
Он не использует женщин для удовлетворения своих физических потребностей, а просто помещает их в тесный кокон из непробиваемого стекла, позволяя своим жертвам в полной мере ощутить себя парализованной бабочкой, находящейся в плотно закрытой банке.
Отлично. Вот к чему привела собственная глупость. Карлайл, мать его, прав. Я и есть «овечка», в силу своей наивности, решившая, что такому мужчине, как Джеймс Грейсон, нужна девушка с моей «шикарной» родословной. Чем я думала? С чего взяла, что все эти нежные улыбки и затуманенные взгляды предназначались настоящей Кэндис, а не той кукле, с идеальным прошлым и генами, которую я выдумала для него?
Чрезмерная гордость не позволяет мне слишком долго корить себя и заниматься самобичеванием, уже через несколько секунд я с толикой обиды думаю о Джеймсе, и вспоминаю, с каким пренебрежением он смотрел на меня, в той темной комнате. Сколько отвращения было в его словах.
Черт… даже к самому «низшему» персоналу он обращался с большим уважением. Все в тоне его голоса, и в каждом отчеканенном слове, говорило мне о том, кто я для него теперь на самом деле.
Я не просто «лгунья»…
Я – грязь.
Грязь, об которую он испачкался.
Грязь, от которой ему не отмыться.
И Элиты, особо помешанные на чистоте крови, свято верят в то, что обмен биоматериалом с бесправными женщинами – это хуже, чем переспать с мужчиной, не будучи геем. Серьезно. Слышала от болтливых клиентов на прошлом месте работы, но сейчас это уже неважно, Джеймс наверняка уже забыл мое имя, и пытается жить прежней жизнью, в то время как я знакомлюсь со своей новой… ролью лабораторной мыши.
А что бывает с подобной мышью?
Она выходит из своей клетки исключительно по воле своего Исследователя, и то, только ради того, чтобы в очередной раз «выполнить его задание» за кусочек сыра.
Достаточно красочная аналогия для того, чтобы передать словами, как я сейчас себя чувствую?
И это я, человек, который больше всего на свете мечтал о свободе… если бы не гадость, вколотая Карлайлом, заковавшая мышцы в свинец, мое сердце взорвалось бы от боли. Я бы умерла и агония просто закончилась…
Было бы легче. Правда.
Не знаю, сколько еще времени пролежу в столь «амебном» состоянии, но понимаю, что еще чуть-чуть и у меня разовьется серьезная форма клаустрофобии.
И сейчас, я чувствую себя еще ничтожнее, чем та маленькая девочка, стоящая на коленях перед своим первым хозяином. Получая новый удар раскаленной плети о спину, она не плачет, лишь смотрит в глаза Элисон, умоляющей ее палача оставить сестру в покое.
Когда-то Руфус исцелил меня и заставил поверить в то, что я никогда не была той девочкой. Но Макколэй подарил мне новые воспоминания, сначала связав мое тело, а теперь приступил другому этапу, решив заковать в шибари и душу.
И я, в который раз, не понимаю его цели…
Хотя объяснение всем его неадекватным поступкам до боли банальное и простое: он не здоров. Помешан на своих безумных идеях. Для Мака не существует людей, лишь биоматериал, который можно поместить на стекло и изучить под микроскопом.
Я это знаю, потому что в Руфусе я всегда чувствовала подобные качества. Да только он бежал от своего цинизма, и, возможно, поэтому, так покровительски относился ко мне и маме. Руфус Карлайл хотел быть другим.
Человечным.
Он хотел быть кому-то нужен, и я читала эту острую необходимость в его глазах, каждый раз, когда от всего сердца благодарила опекуна за все, что он мне дал.
Я не могу закричать, хотя, кажется, что надрываю легкие, пытаясь издать хотя бы малейший звук.
В целом, ощущения, как при неудачном наркозе. Даже фильм такой был, черт подери. Старый. Тот самый, где мужчина не отключился во время операции на сердце. И я чувствую каждый надрез, как и этот несчастный. Прикосновение чужих рук к своей коже. Временами кажется, что на мою грудь упал метеорит – настолько дышать трудно.
И я даже не могу позвать на помощь.
Но Карлайлу недостаточно просто помучить, изучить, препарировать мое тело. Словно желая добить окончательно, он обращается ко мне так ласково и нежно.
Я слышу его бархатистый и успокаивающий голос сквозь призму сна и забвения, на мгновение, мне кажется, что все будет хорошо.
– Потерпи, Энигма. Я не делаю тебе ничего плохого. Если ты перестанешь бороться, ты уснешь, и не будешь ощущать того, что чувствуешь сейчас. Расслабься и доверься мне. Спи, Энигма. Я не хотел причинить тебе такую боль. Но так нужно.
Ты мне ее, бл*дь, уже причинил.
Тьма в голове сгущается, окончательно разбивая рассудок на части. Калейдоскоп ярких картинок говорит мне о том, что обстановка снаружи меняется, и я постепенно прихожу в себя. Первое, о чем думаю, когда ко мне возвращается способность ясно мыслить – мама.
Не знаю, как вы, но когда мне плохо, я всегда думаю о маме. Хочу прижаться к ее хрупкому плечу, услышать ласковые, убаюкивающие слова. Знать, что она узнает меня и помнит…
Сердце, прожженное раскаленной иглой страха, резко сжимается. Мама. Как она? Что, если ее выкинули на улицу, и она заблудилась, потерялась, попала в руки к нехорошим людям, каких много в нашем злачном районе?
Страшно представить, что я по своей глупости, не сберегла ее…
Я какая-то неправильная. И всем несу боль и несчастья. Сестре – смерть, Руфусу – кому, маме – безумие. Надеюсь, и Макколэя настигнет печать моей кары. Как насчет казни на электрическом стуле, за нечеловечное обращение с себе подобными?
Еще через какое-то время я начинаю плыть в пространстве. Точнее, меня куда-то перемещают, но уже не на твердой поверхности капсулы, а на мягком матраце.
Образы ярких геометрических фигур вспыхивают под веками, рассыпаясь звездами, превращаясь в блики, от которых кружится голова, и желудок скручивает от острого желания очистить его содержимое. Меня бьет дикий озноб, а потом я просто резко просыпаюсь и вижу, как в темноте горит световой экран с датой сегодняшнего числа.
Первое апреля. Скорее всего, я провела в «банке» около двух недель.
Не обращая внимания на то, что ноги словно налиты свинцом, я вскакиваю с постели. Абсолютно обнаженная кожа мгновенно покрывается мурашками, но даже осознание этого факта не мешает мне рвануть к двери.
В полумраке я инстинктивно бегу к тому, что похоже на ее очертания, синхронно сжав зубы и кулаки. Первый прыжок, второй, третий… босые стопы касаются ледяного пола, и как только я цепляюсь за дверную ручку, мое тело испытывает на себе все радости «короткого замыкания».
Мощный поток тока пронзает насквозь, заставляя содрогнуться всем телом, и без пощады ставит на колени.
Я в очередной ловушке.
Я нахожусь в таком диком состоянии аффекта, что не в силах плакать, и растекаться безвольной лужицей у запертой двери, снабженной электрошоковой системой защиты. Я лихорадочно оглядываю свою новую темную «банку» пытаясь предугадать, чего мне ждать от Карлайла ближайшее время.
В темноте невозможно разглядеть интерьер моей комнаты, но инстинктивно я чувствую, что она большая. И скорее всего, здесь есть много окон, закрытых портьерами, потому что я жадно вдыхаю свежий воздух, и содрогаюсь от порывов ветра, пронизывающего до костей. Я не успеваю подумать о том, что меня ждет, потому что мое новое пристанище вдруг наполняется легким светом. Голограммой, появившейся возле кровати.
Знаете, я ненавижу современные технологии. Мощная фигура Макколэя размытая и созданная световыми лучами, нарушает мое одиночество, и я стыдливо отвожу взгляд от его образа, не в силах смотреть даже на проекцию Карлайла…
Стоит лишь закрыть глаза, и я невольно вспоминаю то, при каких обстоятельствах мы виделись в последний раз. Его физически нет здесь, в этой комнате, но я вдыхаю запах его тела, потому что… он остался на моей коже. Во мне.
Образы того, как этот внушающий страх мужчина бесцеремонно т дико трахает меня, и как мое тело, какого то черта смеет получать удовольствие в его напряженных до предела руках, мучают, изводят, терзают… такое чувство, что мою душу залили бензином и бросили туда спичку.
Я вижу его рваные толчки в меня, глубже. И я снова ощущаю, капли его пота на кончиках пальцев, и врезаюсь ими в твердую и широкую спину, кажущуюся мне необъятной.
Щеки обдает пламенем, и я просто закипаю от гнева. В первую очередь, на себя.
– Лучше убей меня. Но в твой питомник я не вернусь. У тебя нет никакого права так поступать. Держать живого человека в коробке из стекла, – не выдерживаю я, вскакивая на ноги. Поразительно, откуда у меня вообще еще есть силы. Сжимаю кулаки, непроизвольно топнув ногой, стараясь смотреть чуть выше голограммы Карлайла.
Я не хочу смотреть в его глаза, но покровительственный голос Макколэя заставляет меня это сделать. Даже так, находясь на расстоянии, видя перед собой лишь его электронную версию, я в полной мере ощущаю силу этого мужчины, волны непоколебимой, спокойной властности, и аристократического, холодного равнодушия.
– У меня есть все права на то, чтобы распоряжаться Бесправной особью так, как я хочу, Энигма. Но, мне очень жаль, что пришлось держать тебя взаперти. Ты нужна мне физически здоровой и эмоционально сильной, но последние две недели ты не питалась естественным путем. Если бы я мог провести свои работы как-то иначе, я бы это сделал. Твоя агония была моей необходимостью, – лениво проговаривает Мак. Тон такой, словно говорит о погоде, а не о живом существе. Сволочь. Ледяной, безэмоциональный ублюдок. Машина.
– Твоя смерть – вот моя необходимость, – цежу сквозь зубы я, сомневаясь в том, что он расслышал.
– Ты вспыльчивая. Чертовски вспыльчивая, Энигма. Но такая отходчивая. Завтра мы начнем все сначала. А пока, тебе нужно хорошо поесть. Эта комната принадлежит тебе, и все, что находится в ней – тоже. Ты можешь выходить на террасу. Уверен, она тебе понравится. Это мой подарок за твою работу и старания.
Урод. Что он назвал «работой и стараниями»? Связывание, насилие, или двухнедельную жизнь за стеклом?
Пошел к черту. Как только я окончательно приду в себя, ноги моей в этом доме не будет. Я сравняю особняк Руфуса с землей, но сбегу отсюда.
Если бы я только знала, как все изменится… очень скоро, дала бы я себе такое обещание?
Мама. Я должна узнать, что с мамой…
– О маме не беспокойся. Она в безопасности, – словно читая мои мысли, отвечает на немой вопрос Мак, и спальня вновь погружается в кромешную тьму. Проекция моего палача исчезает.
Я ненавижу современные технологии. Если бы два века назад, люди знали, к чему приведет слишком резкий скачок в этой области, они бы уничтожили электричество. Или… нет?
Макколэй
Все это время, я старался не думать, не анализировать, а главное – не вспоминать вспышку антиконтроля и безумия. Всегда был уверен в том, что встроенный отцом чип полностью контролирует мои эмоции, и просто блокирует их, оставляя мне лишь их отголоски для того, чтобы я окончательно не превратился в бездушного робота.
– Мак, посмотри на меня, – спокойный голос отца сопровождается яркой картинкой воспоминаний. Это был один из наших уроков. – Скажи мне, что ты чувствуешь.
– Ммм… – медленно оглядев его кабинет, я лениво пожимаю плечами: – Я ощущаю себя быстро вибрирующим скоплением атомов в данном метафизическом пространстве. Говоря «данном», я имею в виду то пространство, на котором заострен фокус моего внимания. В момент времени «сейчас», если брать в расчет, что я смотрю на время, также как ты – линейно. Я говорю, чтобы ты…
– Так, – отец прерывает меня легким движением руки, и тут же накрывает свои губы ладонью, скрывая удовлетворительную улыбку.
Еще бы. Ведь до операции, я не мог связать и двух слов.
– Это все прекрасно, Макколэй, но…
– Я чувствую столько всего одновременно отец, и вижу этот мир… иначе. Так, словно в нем есть все, понимаешь? Бесконечное пространство вариантов, по которому гуляю я и миллионы, как ты называешь, моих «чувств». Их так много, целая бесконечность… и знаешь, что? Это то же самое, что их нет. Ничего на самом деле нет, папа.
– Ты смотришь мне в глаза и заявляешь мне, что меня нет?
– Я говорю о том, что ты существуешь для меня, только потому, что мой мозг способен выделить тебя среди скопления атомов, как некую отдельную личность, существующую в физическом пространстве.
Отец смерил меня напряженным взглядом и просто кивнул в ответ.
– Я с тобой согласен, Мак, но ты же понимаешь, что я спросил тебя о человеческих чувствах? Более приземленных. Ты, например, бываешь голоден…
– Это не совсем так, – резко обрываю я. – Я просто знаю, что мне нужно поесть для того, чтобы мое физическое тело было здоровым и крепким. Я не ощущаю голода, – и я вновь собираю головоломку, подаренную отцом, за считанные секунды, ловко поворачивая ее грани.
– Хорошо. Мне нужно обдумать наш разговор, – отец продолжает улыбаться, до тех пор, пока я не задаю прямой вопрос, глядя в его глаза, затуманенные линзами очков-половинок.
– А я буду чувствовать? Как ты? Как обычный человек?
– Ммм… – отец на мгновение отводит взгляд, и возводит уставшие глаза к потолку. – Дело в том, что чип, что является теперь частью твоего мозга, Мак, это тот же радиоприемник. И настроен он теперь на другие частоты, неподвластные многим другим людям. Любые чувства, можно описать энергетическими волнами, которые находятся в постоянном движении. Около трех тысяч энергетических точек организма образуют матрицу человека.
– Я ее вижу. Можешь не рассказывать. Правда, эту функцию предпочитаю отключать, – с превосходством улыбаюсь я, вскидывая брови. – То есть, не обращать на матрицу внимания.
– Так вот, ты и сам все знаешь, Мак. Разумеется, как и любой другой человек, появившийся на свет естественным путем, ты способен на чувства. Я говорю о таких чувствах, как привязанность, восхищение, зависть, желание… боль. Просто до твоего мозга долетают лишь отголоски этих волн, на которых «катается» весь остальной мир. Но ты не робот, Мак. Нет. Ты – человек, слышишь? Всегда помни об этом, мальчик.
– Зачем ты меня таким сделал? – я не испытываю боли, когда задаю этот вопрос, но слишком сильно сжимаю в руке подаренную отцом игрушку.
– Я эгоист, Макколэй. Мы с твоей мамой так долго хотели ребенка… И, наконец, появился ты. И ты был… я хотел, чтобы ты… продолжил все, над чем я так долго трудился. Эгоистично, но мне был нужен наследник. Нужен и сейчас, – пока он говорил, я смотрел в одну точку, и, кажется, даже не дышал. – Ты о чем-то задумался, Мак?
– Я думаю… очень жаль, что я никогда не узнаю того, кто будет кататься со мной на одной волне, – усмехаюсь я, и выпускаю головоломку из дрожащих рук.
И до того дня, я был уверен в том, что мой эмоциональный диапазон устроен именно так. И если раньше я с маниакальной точностью предугадывал все действия человека, стоящего передо мной, то с Энигмой произошел сбой…
Поле, которое я видел вокруг нее, было слабым, медленным, вялотекущим. А потом вспыхнуло, словно извержение спящего вулкана. Мгновенно. Я не хочу вдаваться в подробности квантового слоя этого мира, и описывать все, что я вижу и чувствую, когда человек вдруг меняет свои решения, лишь скажу об изменениях, которые ощутил в себе. Всей кожей.
Я не думал, что способен испытывать столь животные чувства.
А именно они… такие простые, приземленные, человеческие чувства и эмоции всегда были предметом моего изучения. И теперь, когда я на собственной шкуре испытал многие из них, я окончательно убедился в том, что все делаю правильно на пути к своей Цели.
Сразу после того, как я вколол объекту небольшую дозу миорелаксантов, симптомы, о которых писал ранее в своем дневнике, исчезли. Припоминаю, что даже после приема таблеток, я не был таким собранным и сосредоточенным. Остался только холодный разум, и бесконечные мысли, приходящие из ниоткуда решения поставленных задач. Я был готов жить в лаборатории, забыв о клубе, бизнесе, встречах, своих девочках, и прочей незначительной ерунде.
Все потеряло смысл, как только я закрыл Энигму в операционной капсуле и приступил к обработке данных, которые насобирал датчик. Время за работой всегда летит незаметно, и я вновь превратился в машину, живущую по четко составленному расписанию: утренняя йога, медитации, дневные бизнес-встречи, быстрое шоу, и короткие ночи в лаборатории, без перерыва на сон, кофе и еду.
Вспышка, так называемой «страсти», фактически стерлась из памяти, мой мозг просто по привычке отсек всю ненужную и лишнюю информацию, мешающую поставленной цели, и мне ничего не стоило с хладнокровным интересом разглядывать обнаженный объект, не ощущая при этом ни малейшего желания к нему прикоснуться.
Да, объект.
И большего, она не заслуживает.
Моя система дала сбой лишь однажды, в два часа ночи и пятьдесят четыре минуты. Длительность сбоя составила около семи секунд, что я и запротоколировал позже в своем дневнике.
Когда я перечитал это чуть позже, я не узнал собственные слова. Трудно представить, что я мог написать подобное в здравом уме.
25 марта. Лаборатория. Работа по конвертации кода продолжается
Энигма едва слышно простонала во сне, ее губы слегка приоткрылись, веки задрожали. Внутри что-то болезненно екнуло, и мне стало жаль девушку, потому что я понял: она недостаточно сильно погрузилась в сон, и теперь, находится где-то между лимбом и реальностью, что может быть весьма мучительно для нее.
Я не собирался доставать ее из капсулы еще несколько месяцев – в конце концов, процесс долгий и трудоемкий. Работа над моей целью требует ювелирной работы, и никакой спешки.
Но…
Она лежала за этим стеклом, такая красивая. Настоящая. Живая. Не такая, как объект «Сакура». Красные и голубые следы от моих рук украшали ее кожу, и я невольно, вновь, ощутил какую-то связь с этой девушкой, которая никогда, никогда не была и не будет, такой, как я.
Но почему-то она не является и такой, как все остальные.
Особенная.
Почему?
Наверное, только отец знал ответ на этот вопрос.
Закончив работу в три часа ночи, я подхожу к другой капсуле. Пустым взглядом осматриваю объект, под кодовым названием «Сакура» – девушку, похожую на мою мать. Я не хотел, чтобы она получилась такой. Но так вышло.
Еще немного, и вы узнаете все о моей Цели. Если бы я не хотел, чтобы кто-то узнал мою историю, я бы никогда не завел этот проклятый дневник, и не писал бы в нем ручкой по бумаге.
Результат, которого я добился, за последние несколько дней, благодаря информации с датчика Кэндис, позволяет мне немного расслабиться в личном хамаме, который я покидаю в приподнятом настроении. Оборачивая полотенце вокруг бедер, фокусирую на свою полностью забитую руку, и бросаю беглый взгляд на второе тату, что занимает почти каждый миллиметр моей спины. Мне нужно сходить к мастеру, чтобы освежить рисунок, но я ненавижу те моменты, когда кто-то берет надо мной контроль. Чужие прикосновения также не доставляют особого удовольствия.
