Текст книги "Хинд (СИ)"

Автор книги: Лала Мубаракши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Она резко встала с постели, – не боясь разбудить его, даже скорее, наоборот, пытаясь разбудить, но зная, что не разбудит и от этого ещё более раздражённо протопала на кухню, где севши на пол, огляделась:

Манил к себе подоконник – такой крутой, такой высокий – шестой этаж. Если выпрыгнуть с него, то наверняка можно в новости угодить, в раздел «Происшестивия». Теперь помечтаем – прыгнула она, угодила – и увидел передачу по телевизору он – молодый – а можно старый, красивый – да хоть бы и урод, богатый – вот тут надо остановится. Что такое богатый? Состоятельный – не богатый, поэтому состоятельных – до миллиона долларов состояние – отметаем. Бедный богатый? – а зачем лезть, карабкаться, неужели, чтобы оказаться наверху, но внизу верха? До десяти миллионов отметаем. Ох, Боженьки, годится ей от десяти миллионов до плюс бесконечности.. И вот такой видит по телевизору репортаж – её полуоткрытые глаза, красные губы – татуаж же есть, накладные ресницы – ну, он не знает, что накладные. Мужики дебилы же есть. И медленно сходит с ума. Она преследует его в эротическом сне, дисфункция некоторых органов тела наяву довершает картину – и вот он мчится к ней в больницу, устилает палату цветами. Безам, Езам, свадьба на Кипре – с лошадьми и приглашённым певцом, поющим:

Я люблю тебя до слёз..

Не жизнь, а малина. А в это время, безнадёжнный тряпун тихо вешается от депрессняка. Или, что лучше, обкалывается до морга.

Ляман глянула через проём двери в комнату, где сопел безнадёжный тряпун. Спокойно. Возвращаясь, взгляд остановился на допотопной плите с крыльями для посуды.

Классно ещё пустить газ – заснуть полумёртвой в красивой позе, зная, что спасут – обязательно спасут, отвезут в больницу, а дальше – по сценарию с окном. Ещё травиться можно тоже. Желательно продуктами общепита – чтобы этот.. этот.. Онищенко нагрянул с проверками – заодно, можно на него попробовать впечатление произвести. Наверняка, куры денег не клюют. . Госпожа Ляман Онищенко на открытии форума по вступлению в ВТО вместе с супругом. Присутствующие на ватных ногах целуют руку. Ногу элитней, но руку тоже можно.

Ва-уу, как круто.

Ляман посмотрела на свои руки – потрескавшаяся кожа, замазанная тональным кремом, длинные ногти – один сломанный этим вечером, два других за время пребывания в конторе Тулкина – и вернулась к действительности. Захотелось сделать что-нибудь такое – чтобы избавиться от не имеющего названия чувства, гадко копошившегося в душе и отравляшего существование – давно отравлявшего, с того самого дня, как встретила тряпуна – думала, чувство называется «хочу замуж за тебя» , потом думала, «уберу твоих друзей» , а оказалось, название ему не найти никак. Хреновое чувство, и колит, и чешет, и царапает – в душе, но кажется, что по всему телу.

Вернулась в комнату, присев на кровать уставилась на него, потом на шнур удлинителя стелившийся по полу – какое наслаждение его – да этим удлинителем за-ду-шить. Слово-то какое мягкое, круглое, манящее – за-ду-шить. У-дав-ка. Вот-вот вспоминала, как мечталось ей наблюдая за агонией, стягивать петлю на шее его дружков – но если дружки настолько тошны ей, то почему не он сам-то?

Плохо понимая, что делает, Ляман подняла шнур, выдернула из стены, вилка и три розетки на концах мешали, ножниц в доме не водилось, а маникюрные скользя отчаянно затупели в мгновение. Матернувшись, она отбросила маникюрный набор в сторону и впилась в провод зубами.

Вот что значит кяндистан.

Село под мандариновыми деревьями – летом ешь не хочу – и платить не надо. Вода чистая-чистая, родниковая – ведро, правда, грязное – сил в натруженных руках никаких мыть после двадцати полукилометровых ходов туда-сюда за водой. Лавчонка – ноль вредных для зубов продуктов – соль да спички да шекинская халва. Редкое объеденье. А так – каждодневный катык, каждовесенний кутаб, каждолетний мандарин и заобеденная баранья кость – вся в мясе, со свисающими ленточками упругого жира – вкусно, пока разгрызёшь – тренировка. Пригодилась тренировка, откусила-таки.

Да.

Встала, подрагивая проводом и нервами, подошла, представляя на месте себя Лару Крофт.

Я Богиня, мне всё можно.

Примерилась, как ловчее затянуть петлю – если просунуть под кадык так, а потом вот так, а если он, к тому же, и не проснётся. А потом душить, душить до непонимаюшего блеска в глазах, до пены на губах. Хо-ро-шо.

В углу скрипнул, опадая на пол, один из принесённых пакетов, заставив вздрогнуть до холодного пота. Мыши. Уверенность рассеялась, вспомнилось, что сосед за стеной – работает во ФСИНе, а звукоизоляция в доме..

Ми-ля-ать.

Стало страшно, шнур был брошен. Подрагивая плечами опустилась на постель – Шахин сонно дотянул до неё руку:

– Чё ты?

– Ах, как я тебя люблю, как боюсь за тебя, ми-илый, – привычная ложь – ни мелкая, ни крупная – обыденная.

– Я тебя тоже – небольшая заминка в речи, но только небольшая – люблю. Завтра зарплату дадут, купи себе чего..

– Ты компьютер новый хотел.. – пробормотала она, понимая краем сознания, что надо казаться в первую очередь о нём думающей, заботящейся. Иначе симпатии не жди.

– Да я уж как-то там. Лишь бы ты меня радовала.

Это было то, чего она добивалась сегодня. Признание себя, унижение его – молодец, Лямашка, добилась. Теперь сон – крепкий сон без просыпаний, шатаний на кухню и пустых грёз. В «Сладость Востока» открыты двери, себя она обеспечит, а вот такого красавчика лучше не терять. Если даже из-за границы марчеллы на такого западают, значит, что-то в нём есть.. И тут в в голове молнией пронеслась мысль – спасительная, необходимая – отец! У него есть отец. Это он богат. Это у него связи. Приходя иногда в гости – помирился пару месяцев назад с сыном – точнее – это она их помирила, он кидает на неё такие взгляды, что и без слов ясно – слюнки текут. Вот дура, почему не раньше.. Но завтра же, завтра же.. Нет, прямо сегодня, как проснётся она знает, что делать.. Точно знает. А сейчас..

«Жизнь удалась» – подумала она снова, не раздражённо, а уверенно, даже радостно, закрывая глаза, чтобы заснуть. На этот раз – до утра.

Февраль, 2010-го года.

Ярко светило уже не зимнее – ещё не весеннее солнце, пробиваясь под опущенные шторы.

ХIинд посмотрела на часы – восемь. Восемь утра, а она до сих пор не спала. Можно теперь, конечно, лечь, проспать до полудня, потом встать невыспавшейся и обозлённой, чтобы слушать стенания мамы и брата:

– Соня.. Всю жизнь продрыхнешь впустую.

А можно уже сейчас сделать вид, что только что встала и перетерпеть до четырёх дня – а тогда уже и прикорнуть, вызывая не упрёки, а беспокойство:

– Ты зачем спать так рано? Заболела?

ХIинд решительно откинула одеяло, встала, прошлась к окну – сквозь светлую ткань ничего не видно. ХIинд подумала немного и решительно потянула ткань вбок – так и есть – снег уже тает, на окне глупенькая птичка клюёт брошенные с вечера крошки, глухой сосед ни свет-ни заря возится с крокусами.

«Интересно, мама ещё спит?»

Мама не спала – она лежала, щуря глаза от косых лучей.

– С добрым утром, с ясным днём! – ХIинд прошла в комнату, чуть не споткнувшись, о неубранный в коридоре топчан – значит, Заур уже ушёл.

– И тебе, дочка. Намаз сделала?

– Не успела. – ХIинд мотнула головой и тут поняв, что не может больше сдерживаться, спросила:

– Мам, показать тебе что-то?

– Ну? – мама оживилась.

ХIинд убежала в свою комнату, но через секунду вернулась, держа телефон.

– Смотри. Я ночью всё смотрела и никак не могла уснуть.

– Что это?

– Он в контакте поставил фотографию. С ней. И с подписью.

– Да?

– Подпись «Я женат и дико счастлив». Фотография вот.

– Это где это они? Бутылка подсолнечного масла, грязная раковина, тарелка какая-то.. Не доели, что ли..

– На кухне. Он и она, Ляман.

– Ну и пусть живут долго и счастливо. Дай мне шпильки.– Мама начала причёсываться. – Он тебе так серьёзно нравился что ли?

– Нет, нет, – она ответила слишком поспешно, но мама не заметила.

–Хорошо. А дай мне фото ещё раз.

–На.

Мама взяла мобильник и повертела то вверх, то вниз /понаклоняла/ ища нужный ракурс, для более чёткого освещения.

– Боже, боже. Какая она. Давненько я не видала такой замарашки. Этот молодой человек достоин лучшей участи. – Не тебя, нет-нет, – заметила она, глядя на неё с усмешкой. – Что ты стоишь, как будто последний день пришёл? Поставь лучше чайник.

ХIинд понеслась на кухню.

– Что в институте? – спросила мама, попивая чай в постели. ХIинд, сжимая в руке обжигающую чашку, стояла у окна и царапала на стекле завалявшимся на подоконнике – видимо, Заур оставил, – обломком алмаза.

– Всё посылают.. Вот не знаю, ехать или не ехать.. – протянула медленно, словно долго думала над этим, думала всю ночь, весь день. Конечно, это было не так – она давно уже решила, что ехать – окажется ли поездка бесплодной, продуктивной ли – необходимо. Несколько развеять тоску, приглушить отчаяние. Надо, надо – хотя б чтоб ощутить жизнь, которая – она понимала умом – для неё не закончилась, продолжается, потеряв в душевном восприятии ту особенную прелесть, которая заставляет с нетерпением ждать наступления каждого нового дня.

– Я думаю, может ехать? – несмело предполжила она, протягивая матери сахарницу.

– Посмотрим, что Заур скажет. Он у нас единственный мужчина.

Зауру две недели назад стукнуло пятнадцать и он уже почти с полным правом считал себя взрослым, стараясь проявить взрослость в поступках – отказался от праздника, вёл себя весь день как обычно, и гулять пошёл не с друзьями в центр, а на пустырь за соседним домом.

Вернувшись поздно, он, впрочем, всё равно не смог не прослезиться, когда войдя в комнату увидел круглый кофейный торт на полу и сестру рядом с ним:

– Таваллуд мубарак! – сказала она прежде чем исчезнув за дверью, оставить его один на один с кондитерским изделием. ХIинд не любила кофейные торты, что ещё больше подчёркивало выбранность сладости специально для него, только для него, только.

Сама же для себя она заварила чай, прихлёбывая который, прислушивалась к чавкающим звукам на всю квартиру.

Чая, впрочем, пришлось выпить всего три кружки. Через полчаса в дверном проёме показался худой силуэт брата. Заур осведомился деловито:

– Пожрать что есть?

Глаза ХIинд округлились.

– Насчёт торта.. Через пару часов его место в унитазе. Ты мне не кофейное брюлле, ты мне есть давай.

– Ну и темпы. – Удивилась ХIинд аппетитам брата, впрочем, удивление было привычным.

С того вечера Заур стал вести себя более хамовато, но зато пару раз в неделю приносил деньги, а к пятнице покупал подарки всем троим – не забывая про себя.

– Посмотрим, что Заур скажет.

– Посмотрим, – согласилась ХIинд с мамой и посмотрела на часы.

Хотя это было лишним, Заур не приходил в определённое время иногда заявляясь домой сразу после школьных занятий, иногда болтаясь где-то с кем-то по полночи.

– Решать надо. Поскорее. – нерешительно заметила ХIинд, но у мамы своя позиция уже выработалась.

– В худшем случае не поедешь. Делов-то. Лучше посмотри, какой мальчик. – ХIинд, не доцарапав на стекле, подошла к маминой постели и мать протянула ей свой телефон.

Мальчик был похож на Алика, внука Лии Сулимовны – тонкие, почти иконописные черты лица. Задумчивые глаза. Оливковая кожа. Коротко стриженный и палец поднял. Поднятый палец, почему-то рассмешил особенно.

– Мам, где нашла ты этот экземпляр?

– Сын тут одних. Я с его матерью познакомилась недавно на улице, неженат джигит.

– Да зачем ему быть женатым, если он по возрасту чуть старше нашего Заура?

– Ему 18, зовут Ал.. Ал.. Из головы вылетело. – Мать, казалась призадумывшейся.

– Младше меня.

– Ну и что? – задумчивость ушла куда-то. – Слушай, не надо мне тут изображать Лию Сулимовну, хватит того, что она из себя невесть что изображает. Ты лучше скажи, нравится тебе он? Нравится?

– Нет. – ХIинд выдавила это слово с трудом – парень ей нравился, просто не привлекал. У неё уже был выбор – плохой ли, хороший ли – был. Она старалась не думать о том, что чуть не лишилась из-за него жизни, утешая себя тем, что не мог он знать, на кого наехал. Известие о том, что Шахин женился, огорошило её, но воспринимать его как человека женатого у неё никак не получалось. Тут что-то не так, есть какая-то хитрость, – думала она, пытаясь разгадать загадку его поведения.

Бесплодные усилия выматывают, разочаровывают, но усталость ХIинд пока что не достигла той точки, за которой начинается равнодушие и желание искать успокоение в чувствах к другим людям.

– Очень приятный молодой человек. Вежливо здоровается, работает у отца в фирме. Мать его сказала, что с Зауром приятельствуют они. Чем не пара?

– На пары в институте я уже опоздала. Извини, мама.

ХIинд поставила чашку с недопитым чаем на пол, вышла в коридор и удивлённо уставилась на вращавшуюся по кругу замочную скважину.

Через пятнадцать минут втроём они уже завтракали на кухне.

– Ехать однозначно. Пусть метёлка наша развеется.

ХIинд не обиделась за метёлку, но рассмеялась:

– Я и так пострашнела за последнее время, а ты ещё меня обзываешь!

– Ехать, так ехать. Но, наверное, дорого?

– Мамик, а я на что? – Заур кинул на стол пачку банкнот. – Извините, но мне пора. Ждут друзья. – Я забежал на секунду перекусить – как чуял, что придусь кстати. Ассаламу Iалейкуму ва рахьматуЛлахIи ва баракятухIу!!

– Что это значит? – спросила ХIинд, пересчитывая деньги. – Здесь слишком много.

– Значит, что едешь. – Мать отвернулась, плечи её нервно дёрнулись – она пыталась сдержать слёзы бессилия.

На выбор жизненной позиции Заура повлиять было невозможно.

Он ещё раз забежал вечером – сообщил, что не придёт ночевать и сыграл с сестрой пару партий в нарды. ХIинд, думая только о поездке, проиграла все.

На следующее утро позвонила Лия Сулимовна.

– По обмену? В соседнее государство? Ах, в.. Нет… Нет, я конечно же не против, если она хочет.. Но разве там приличное образование? Мне кажется или там до сих пор разыгрывается пародия на СССР? Да и правительство.. Мне кажется, пусть лучше едет ко мне. Я устрою ХIунайду куда-нибудь в сельскохозяйственный. У меня связи.

С ней поговорили предельно вежливо – вначале мама, потом ХIинд, потом мама закончила разговор. Словам её не придали значения. Принялись укладывать вещи.

– У тебя будет новый номер телефона..

– Да, мама.

– Обязательно напиши его мне, напиши Лие Сулимовне, Алику тоже напиши. Про Заура я не говорю.

– Да, мама.

– И Герману, Герману обязательно, при всём при том, что касается настоящего – он вполне адекватен.

– Да, мама.

– Кого? Кого ещё я забыла? Кому ещё? Нет, вроде, у тебя нет больше знакомых.

– Шахин с его крокодилицей..

– Кто? Не смеши меня, дочка. Кто же ещё? Тёте Эрне напиши. Алику тогда не обязательно.

– Да, мама.

Мысли же уже заработали в другом направлении. Написать или не написать? Естественно, Шахину. Нет, она не даст ему новый номер. Просто, сообщить, что мол так и так – проживаю в другом государстве – можно сделать, ведь он не знает, где она живёт, не знает, где её искать. Возможно, забыл её прежний номер и первые цифры – международный код, уникальный для каждой страны. Возможно, что крокодилица Ляман – хотя почему, собственно говоря, Ляман крокодилица – нормальная. Даже симпатичная. Для кого-то даже красивая. – Возможно, что красавица Ляман – опять не годится.

Просто Ляман. Возможно, что Ляман Гамидова удалила номер ХIинд из памяти телефона; а наизусть, он, конечно же, не помнил. Но возможно тогда, что Ляман вообще проверяет его телефон. И смс, и звонки – она увидит смс от ХIинд, ничего Шахину не скажет, но предпримет меры.. Какие меры предпринимать в силах Ляман ХIинд не знала, но подозревая, что та не остановится ни перед чем, отмела вариант написать на телефон.

Аккаунт в контакте, скорее всего, тоже контролирует она.. Тоже не пойдёт.

ХIинд вспомнила про одноклассники – после того, как она заблокировала Шахина в мае 2009-го, она забросила свой профиль и практически не появлялась на сайте. Вроде бы, не слишком-то проявлял активность и он.

Пароль она помнила – зашла – так и есть. Ни фотографии, друзья все девушки в неприличных позах на главной фотографии – видать, из прошлой жизни; последний визит аж в июле 2009-го. Что же, он не заблокрировал её в ответ – можно воспринять это как знак свыше.

Она написала ему кратко-кратко, где она будет находится в ближайшее время и кинулась доупоковывать вещи.

Выезжать предстояло завтра.

Апрель, 2010-го года.

– Это было осенью, осенью промозглой,

Тосты поднимавшей за листья увядшие.

Мягко-гнило-бурые и дико безобразные:

Безобразнее торговок у подъезда

Семечками из стакана с двойным дном;

Безобразнее милицейского взяточника,

Гуляющего с дочкой по воскресеньям;

Безобразнее учительницы географии,

Вертящей на уроке глобус голубой юбки.

Я так люблю тишину!

И заплакать, заплакать тушью на строчки,

Которые слишком жестоки и холодны –

– Настолько я их люблю,

Что не могу заставить ответить взаимностью.

И так же с людьми!

Поэтому – люблю!

Больно!

Выкрикнув последнее слово, Тамара торжествующе обвела взором кругом.

Широкое чердачное помещение дачи с двускатной крышей, повсюду – пустые бутылки из-под спиртных напитков, паутина с односкатного, со щелями между досок потолка, три старых грязных матраса – два с печатной надписью «УБОП РСФСР» , другой разорван в клочья, без надписи. На «УБОПЕ» развалился Шила – мирное дыхание выдавало сон – глаза были открыты. Остальные сидели, подложив под себя кто какой клочок нашёл. Ступа нашёл не матрасный клочок, а сноп соломы.

– Я не понял, что осенью было, а? – спросил Настоящий Боря, на что Тамара побраговела.

– Это социальное произведение, – сказала она голосом Елены Соловей. – О проблемах общества.

– Чего-чего?

– Томочка, ты прекрасно выступила, Томочка. – Ступа вскочил – сзади остались прилипнувшими светлые травинки и помог Тамаре спуститься с фанерного ящика, служившего трибуной. – Пацаны, Тома прекрасна!

– У тебя сабра на эту канитель как, достаток? – поинтересовался Ганжа у Шахина. Они сидели вплотную на полосатой ткани.

– Да беспонтово.

– Я засекал, она уже третий час выступает. – Ганжа глянул на ролекс, поправился – два часа, сорок две минуты.

– Один хрен.

Шахин в первый раз был с ними – за полгода.

– Идея!

Ганжа подбежал к Ступе – именно подбежал из-за вытянутости чердака, схватил за руки и начал энергично подталкивать в сторону ящика.

– Ступа, прошу, давай, ты! Стихи, читай, свои!

После Тамариного творчества все страшно оживились – даже Шила сонно пробормотал что-то – за общим шумом, неясно что именно.

Ступа не сопротивлялся, пусть даже и для виду – забрался на трибуну и начал. Надувшаяся Тамара ушла в угол, где висел подвешенный на гвоздях гамак.

– Вишня в глазах твоих волною,

Пеленою жгучей в мозг попала мне.

Сердце раскалённое в пустыне безводной,

Как пепел сигареты на немытом окне.

Сравнение было образным и все посмотрели в бок, где из-за грязи не разобрать было – дождь на улице или снег.

– Сиреневое облако мерцающего чего-то,

Твоя походка смутна, но видна.

Пьянящий дым накуренного кислорода –

– Любви безответной жалостная струна.

Пой, моя струна, мой о грешном мире.

Звучи в этом мире, я хочу уйти.

Я уйду навсегда, уйду так далеко,

И самый лучший друг не найдёт.

Аплодисменты.

Устав от «социальных произведений» хлопали долго, искренне, с удовольствием.

– Шукран! – театральным жестом Ступа поклонился, и начал читать другие стихи.

– Напиться бы… – протянул Шахин, подбирая с полу бутылку. – Белый Аист, чё, хороший коньяк?

– Я бы выпил. – Ганжа взял бутылку из рук Шахина, хорошенько потряс, взбаламутив пыль, сказал сокрушённо:

– Ни капли.

– Ещё день здесь и встреча с Иблисом не страшна.

– Даа..

Шли вторые сутки безвылазного торчания под Тверью в домишке, принадлежащим родителям Азиза. Справедливо полагая, что только гений дедукции станет искать Ступу на хате родных мужа сестры завязавшего с криминалом бывшего друга – не друга, приятеля, скорее, Шахин сам предложил это убежище, рассчитывая на более быстрое примирение.

Примирение со всеми.

На удивление лёгким оно оказалось. По правде, ожидал испытательного срока, подозрительных взглядов, вопросов с пристрастием. Но ничего этого не было, лишь Настоящий Боря выразил свои эмоции одним словом:

– Вау!

Его как будто бы ждали.

Подивившись столь странному обстоятельству, Шахин решил не ломать зря голову, списав – не без тайной гордости – хороший приём на сочинительский талант.

– Небось без меня дела хуже пошли. Ведь я не заменим? Не заменим? – спросил у отражения в зеркальной стенке Бориных апартаментов, подавляя голос разума, твердивший, что был бы незаменим – вытащили бы как кутёнка из обьятий Лямы, отмыли б, протрезвили б, заиспользовали.

– Фонограмма незаменима, балбес. А тело любое на сцене попрыгунчиком предстанет. – Сказал тогда Шила, входя.

– Подслушиваешь.. – Это Шахин уже не произнёс вслух, а подумал.

– Чё, брат Шахин? – Шила навалился на него сзади, обнимая за шею, отчего в зеркале отражались две фигуры. – Плачем, долю поём?

– Делишки на воле того – не того. – Попытался отшутиться.

– Сколько волка не вяжи, а он всё равно охотится в стае. Верно?

– Верно. – Согласился Шахин и примерение состоялось окончательное.

Вечером того же дня крали Тамару.

Изначальная идея дышала искромётным юмором и гротеском. Планировалась украсть девушку для Ступы, доставшему в конце концов абсолютно каждого, кому приходилось пользоваться его умением взламывать замки и пароли. Девушкой, за неимением других кандидатур, выбрали Тамару.

– Дурак, и зачем она тебе. Родственники прибьют.

– Хочу чеченку! – твердил Ступа с упрямством, понятным только тому, кто видел зацыклившегося представителя «русских мусульман» . – Хочу!

– Вляпаемся все из-за него в дерьмо.

– Где это видано, где это слыхано, зачем нам проблемы.

Вечером подъехали на специально угнанной для кражи приоре к высотке, где Тамара с родителями и тремя младшими братьями жила в двухкомнатной квартире. Мигнули фары. Прошло десять минут. Тамара вышла из подъезда, с деланно-беззаботным видом помахивая клатчем, огляделась. Фары мигнули снова и приора медленно покатила со двора в другой двор, Тамара, отойдя на приличное от машины расстояние вбок, шла следом.

В соседнем дворе приора остановилась, Ступа выскочил, обежал вокруг, открыл багажник.

Тамара, согнувшись, влезла внутрь, багажник захлопнули.

Проехав два-три квартала приору бросили, пересев в Брабус Шахина и под мигалку выехали из Москвы.

Тамара и Ступа сидя сзади беспрестанно целовались, не видя, как Шахин и Ганжа с трудом сдерживая хохот, поминутно оборачиваясь, легко сплёвывают на них сквозь зубы.

– Проблем будет.. – предрекал Ганжа, специально приехавший из Петербурга, обречённым тоном.

– Да не паникуй, какие проблемы. Нищие нохчи, кто заступится.. – утешал Шахин, думая про себя, что с его отцом у него-то конечно никаких проблем не будет, а вот Ступе могут оторвать не только голову, но и кое-что похуже.

Однако проблемы начались у всех четверых, правда, совсем не с той стороны. На Кащировском шоссе дорогу им перегродил хаммер с номерами Ленинградской области.

– Смотри, оттуда Шила выходит и Боря с ним – почти радоство сказал Ганжа, не имевший опыта общения с разъярённым Асланом.

Шахин только мрачно кивнул.

Шила довольно оскалясь кивнул кому-то в хаммере, после чего немедленно погрузил своё тело в брабус.

Последующую за этим сцену – вернее, компановку из нескольких сцен, плавно переходящих одна в другую, Шахин вспоминал потом только в кошмарных снах и в редких угрызениях уязвлённой гордости – слишком недостойно вёл он себя, громко оправдываясь и перекладывая всё с себя, выставляя Ступу чуть ли не диктатором воли, а Ганжу – организатором. Ступа же валил всё на Шахина и Тамару по принципу «она сама хотела, а он мне посоветовал, и я подумал, что лучший же друг и значит, так надо» . Тамара плакала, поминутно сморкаясь. Боря наблюдал происходящее с восторгом младенца.

Ганжа сначала – по побледневшему лицу было видно – порядком струхнул, потом взял себя в руки и умудрился под немигающим взглядом Шилы объяснить всё от и до как проделку типа невинной шалости «понимаешь, Аслан, Тамара – совершеннолетняя, поэтому если и поженятся – то кто может указывать.. Увезти их надо куда-то, где не найдут – тут я согласен» .

Разгон длился около двух часов – всё это время машина, словно пьяная, нарезала круги по какому-то на удивление ровному асфальту маленького областного посёлка, названия которого никто не запомнил.

– Отвозим, откуда взяли, – велел Шила наконец и никто не возразил.

На всякий случай, Шила приказал припарковать машину на шумной магистрали, а во дворы идти пешком. Предосторожность оказалась не лишней – а возможность восстановить статус-кво явно упущена – что упущена стало понятно по скоплению жестикулирующего народа у подъезда, долетавших оттуда отдельных возгласов.

– Иди одна, типа я такая девочка с прогулки. – Шила на всякий случай доставал пистолет.

Но их уже заметили и им пришлось убегать, не смея оглянуться на тех, кто гонится за ними.

– Я думаю, они меня как-то узнали и вот… – сказала невпопад Тамара, когда машина была уже далеко.

– Думать надо меньше, – огрызнулся Шахин. – Какого … ты не осталась и побежала за нами?

Шила чему-то смеялся, когда выехали из Москвы, присвистнул:

– Рольмопс в бочке. Далеко так не уехать – двигаем в аэропорт. У меня в Дубаях кое-что.

– Пересесть в свои машины, и нет рольмопсу, – предложил Ганжа. – Шах, как ты думаешь?

Шахин, слышащий слово рольмопс в первый раз в жизни, пробурчал невнятное.

Шила покачал головой: – В Домодедово.

– Почему?

– Дурак. В городе возможно уже в курсе ДПС, а в аэропорт они недостаточно крутые напрямую. Раньше завтра не пробьют.

– В Домодедово правильно, – подала голос Тамара. – У меня там троюродная сестра работает, будет рада видеть. А во Внуково дядя начальник, очень любит меня. Они могут нам сделать скидочку на билет. А в Шереметьево..

– ВПтрбрг. – резко прервал Шила, и Шахин включил навигатор, чтобы удостовериться, что едет по той дороге.

И тут как от сна очнулся Ступа:

– У нас проблемы? – спросил он так тупо, что накалившаяся донельзя обстановка внезапно разрядилась и происходящее стало восприниматься Шахином слегка юмористически.

Заехав в Солнечногорск, захватили Фару – единственный без особых примет, не засвеченный в истории с угоном вертолёта: конечно, все сведния о них должны были бы быть уничтожены, но кто знает, типичный азербайджанец, каких полно везде, он смотрелся потерянно, готовый ехать куда угодно, хоть на край света. Смысл его жизни – Севинч, Севуля, Севочка, ангел во плоти, будущая студентка Кембриджа, месяц как вышла замуж за неказистого повара, почему-то называемого ею Хомяк и уехала к его маме в Шеки. Хомяк после оставил работу в московской пиццерии и уехал вслед за женой. За весь месяц Севинч прислала домой две смски – в первой интересовалась, обеспокоились ли одноклассницы её отсутствием в школе; во второй – просила передать им цену своего свадебного платья и посмотреть реакцию – умрут ли от зависти.

Всё это Шахину рассказывал Ганжа, от себя добавил:

– А помнишь, как она послала в тебе автослесаря?

Шахин помнил плохо, но признаться в этом не успел. Его осенило. Брабус обгоняя все машины помчался вперёд превышая допустимую скорость километров на сорок, затем резко затормозил на обочине.

– Есть! – провозгласил он, оборачиваясь ко всем. – Место. Никто не найдёт до прихода МахIди. Клянусь АллахIом. Только жратвы взять с запасом надо.

Ему было очень приятно, что он может быть полезен Шиле в первый же день после возвращения.

Я не буду провожать, не люблю слёз на перроне.

Словно в общем вагоне в пропасть тяжело лететь.

Эта ноша, эти боли – дни тоски, опять угрозы,

Только тяжкие морозы вновь уносят в круговерть

Провожания пустого, и молчания немого,

И носильщика отсутствие,

Чемоданов тяжки ручки,

Душу некому нести..

– Купи нормальный кофер, где ручка выдвигается! – посоветовал Ганжа.

Тамара ничего не ответила – вздохнула и ушла в гамак, который стал ей чем-то вроде собственной комнаты.

Ступа подсел к ним.

– Тома хотела донести, что у неё на душе тяжело. Некому облегчить боль.

– Ты облегчи, ты ж при ней вместо няньки. – Слушай, чем она тебе нравится? – мучал Ганжа Ступу.

– Она как мечта и чистокровная чеченка.

– Сестру мою хочешь увидеть? Чистокровная гречанка, дебилка, правда, но не важно, твоя тоже дебилка..

–Голова болит, – сказала Тамара, прижав указательные пальцы обеих рук к вискам, встала из гамака, покачиваясь, подошла к маленькой электрической плите, стоявшей рядом с солнечной батареей, и подняв за ручку чайник, отпила недокипячённой воды из носика. После опять легла.

Ступа не обиделся.

– Я боюсь, пацаны. – Сказал он, чуть помедлив. – А вдруг её родители найдут, что будет?

– Что же будет с родиной и с нами – вопрос, поставленный Шевчуком, по примеру Чернышевского перед русским народом. Русский человек ищет ответ на вопрос башкирина. За-ме-ча-тель-но.

– Не каламбурь, Шаха.

– А чё так? – Шахин хотел уж возмутиться, но подошедший Шила двинул его в спину ногой, после чего тот сразу затих – даже сник как-то и следил развитие разговора с нарастающей скукой. Тем более, что началось вполне обыденное за прошедшие дни препирательство – Ганжа утверждал, что все идиоты, надо отдать Тамару родителям, а самим возвращаться к бизнесу, иначе можно «отойтись от дел с чужой помощью» , Ступа сомневался, кидаясь из одной крайности в другую, Боря предлагал убить всех родственников Тамары, Фара горячо доказывал, что лучше сдать их Кадырову как боевиков со стажем.

– Пусть запихнёт их в тюрьму, они там пусть думают, как любви мешать. Разве можно любви мешать, а? Эта ничесна! Они не только себе мешают, они нормальным людям мешают! Я уже пять деней не был сауна!

За спорами клонился к вечеру четвёртый день сидения на даче. Шахину надоело слушать одни и те же слова, повторяющиеся аргументы, забившись в угол, огородившись от всех поставленным на ребро заборчиком матрасом, он дремал, периодически просыпаясь, глотая минералку, и обводя мутным взглядом чердак. Серость весенних сумерек практически слила вместе силуэты вещей и людей, когда Шахин насчитал в числе сидящих на одного человека меньше. Незамеченный по-прежнему спорящими, он спустился вниз, разыскивая его.

Шила сидел на ступеньках деревянного крыльца, сгорбившись, и расшатывая ногами доски.

– Папы нету у меня, мамы нету у меня.. – напевал Шила сквозь отсутствующие зубы.

– У меня теперь тоже нет, – подсел к нему Шахин.

– Не болган? – Шила не оборачивался.

– Ну, считай, что нет. Смотри – маму я вообще не помню, а с отцом кругом непонятки. Я ушёл из дома.