Текст книги "Хинд (СИ)"

Автор книги: Лала Мубаракши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Папа, но она..

– Что она? – Артур Мамадович опустился в кресло, положил ногу на ногу и по-бабьи подвизгивая, продолжал – тебе, остолопу, пьянице, наркоману, предлагают религиозную, соблюдающую..

– Она бывшая проститутка.

– Что?! Повтори.

Шахин перевёл глаза с люстры на отца и начал:

– Отец! Ты только не подумай, что я не уважаю твой выбор. Воистину, я почитаю своих родителей. Но сам рассуди, как мог я всерьёз рассматривать кандидатуру девушки, которая мало того, что не нравится мне своей внешностью – она не нравится мне и своим образом жизни до принятия…

Шахин хотел докончить фразу «до принятия ею ислама» , но Артур Мамадович этого сделать ему не дал.

– Как ты сказал?

– Шлюха она и все дела. Неуверен, что бывшая.

То, что последовало за этим Шахин в последствии не мог вспомнить в сколько-либо маломальских подробностях. Произошедшее напоминало извержение вулкана, землятрясение, взрыв атомной бомбы – что угодно, только не рядовой разговор отца с сыном. Кончилось всё тем, что Шахин обнаружил себя стоящим на улице. Последнее, что донеслось до него, был крик отца из-за бетонных ворот, окружавших дом:

– И не смей возвращаться.

Подобное происходило уже не раз – но впервые в таких масштабах. Решив, что пожалуй отец считает его ребёнком и плохо знает Азизу и вообще – его легко обдурить, он совершенно не интересуется жизнью молодёжи – Шахин решил переждать злость. Доказывать что-то ему не хотелось – вот ещё, тратить время на выяснение отношений.

Всё равно отец его любит, простит, сам небось сейчас переживает, пьёт коньяк и думает, что переборщил. Пусть теперь посмотрит, пожалеет свои поступки.

Шахин послал короткую смс про свои дела и погоду ХIинд – он общался с этой девушкой, после того, как она после ссоры сама написала ему, и поехал к Боре.

Дверь в квартиру была открыта.

Боря вниз головой висел на боксёрской груше, обхватив её ногами и раскачивался.

В руке был зажат неизменный пульт.

– Видео показал, как ты в подъезд вошёл. Гости другие убивать друг друга хотят.

Гостями оказались Ступа и Гога. Они о чём-то ругались между собой в полголоса, а завидев Шахина, хором обратились к нему:

– Нет, ты скажи, он козёл?

И кинулись драться.

Шахин присоединился к ним, следом Боря. После, уже на кухне, выяснилась причина ссоры.

– Шила велел нам перегнать партию из какой-то глухомани в Томск. А там – все дороги перекрыты, непогода. Как обычно не проехать. То ли дожди, то ли пожары. Чё делать?

– Надо ещё раз говорить с Шилой. – сказал Боря туповато.

– Ты чё не знаешь, он будет злой, что мы не справились? Шайтан будет! – заговорили Ступа и Гога, перебивая друг друга.

– Надо красть вертолёт. – Сказал Шахин уверенно. – Он только вам поручил или всем нам?

– Ну, всем. – Ответил Гога, на секунду замявшись.

– Тогда почему я не знаю? Срочно едем, вылетаем.. На месте осматриваемся, угоняем вертолёт – Ступа умелец на такие штуки – отвозим туда-сюда партию, вертолёт на место. Всё будет лаббабас.

Боря, предвкушавший азарт и опасность, одобрительно улыбнулся.

По прибытии в Томск, где они были только второй раз, встал вопрос о вертолёте. Где брать вертушку – никто не знал. Наконец, Шахин решил покататься по посёлкам частным домов немного за городом, объяснив свои соображения так:

– Нам нужно, – на него все смотрели как на сильно умного и он и впрям чувствовал себя таким, – что угодно, что летит. Если мы катаемся по городу – то там вертолёт будут держать местные крутые и дом будет охранятся – все кивнули. – А нам нужен такой придурок, который думает, что крутой и на неохраняемой территории поставил стащенный с заброшенной базы драндулет, который самостоятельно по чертежам починил и маслом смазал. Такой, разумеется, живёт за городом, скорее всего в такой дыре, где, по его мнению, охрана на фиг сдалась. Верно?

– Верно.

Они угнали дико старый, раздолбанный Дефендер и поехали.

Странно, но вертолёт нашёлся, и даже заброшенную избушку по компасу как-то нашли без проблем. Партия была на месте, они погрузились и вылетели обратно.

По прилёту они попали под милицейскую облаву.

Всё произошло так неожиданно, что они опешили и не успели начать качать права.

Их привезли в отделение и оформили.

– Данилов, Танышманов, Давудбеков. Москвичи.

Отобрали мобильники – Шахин успел отправить Шиле смс, текст которого выглядел как три точки, три дефиса и ещё три точки, идущих подряд и стереть его из памяти. Их втроём запихнули в чей-то кабинет и заперли там одних.

– Хорошо, что у меня в телефоне ни номеров, ни сообщений, ни фотографий. – начал было радоваться Шахин, потом оглянулся и спросил, – а где Гога?

Гоги действительно не было.

– Он отдельно, – сказал Боря. – Я не видел, я думаю.

К ним никто не заходил, так прошло пара часов.

Шахин освоился и гулял по кабинету, вороша бумаги и иногда вслух зачитывая из них, то, что казалось ему особенно интересным.

Ступа и Боря, имевшие опыт сидения в тюрьме, были настроены более мрачно – сидели и переговаривались насчёт того будут бить или не будут.

Шахин, защищённый тенью своего папы, мог не заморачиваться такими вещами – по крайней мере на территории РФ. Его внутреннее чутьё подсказывало – всё обойдётся, небольшая неприятность, добавляющая романтичности его и без того прекрасному облику.

Он как раз рассматривал себя в настенное зеркало и принимал различные позы, когда в кабинет кто-то вошёл.

Чутьё Шахина не подвело.

Уже через пару минут дымился кофе, Боря блаженно щурил глаза, а Ступа давился печеньем.

– Ты же в институте учишься, высшее получаешь. Как тебя угораздило сюда? – спрашивал полковник, который в первый раз пришёл к Давудбековым в гости ещё тогда, когда ни Шахин, ни старшая его сестра не появились на свет.

Шахин молчал и улыбался: что тут можно ответить..

– Так и быть, я вас отпущу, даже без выговора, – полковник улыбнулся в ответ. – Трудно будет остановить операцию, но твой отец, – он подмигнул, – тоже трудностей не боится.

– Мы что, такие крутые, что нас уже и операцию? – спросил Шахин лениво.

– Как сказать.. Поступила информация. Фамилия твоя, правда, не фигурировала – а то бы и не начали без проверки. Сказали, будут Румов, Шиллер, вот эти два, про тебя – ничего.

– А я и не знаю никакого Шиллера.. И Румова не знаю, – так же лениво ответил Шахин, внутренне напрягаясь – Шиллер была фамилия Шилы. – А кто вам сказал такое?

– Как кто? Вы ещё не поняли? Кажется мне, что на крыше того дома, где вас ждали, вы приземлились в другом составе.

До них не сразу дошло, когда дошло, они даже не отреагировали – Шахин – потому что всегда недолюбливал и в чём-то подозревал Гогу, Боря – от врождённого спокойствия, Ступа – потому, что большинство эмоций выражал слезами, истерикой и дракой, а для этого было не время и не место.

– Валяйте вообщем, у нас тут работы. Томская область регион закрытый, мы тут государство в государстве, практически независимы. Все следы вашего пребывания – бумажные, я имею в виду, – исчезнут до конца рабочего дня, гарантирую. Ну, а цель вашего приезда – позвольте себе оставить. Не повезёте же вы её обычным рейсом.

Шахин мысленно себя выругал полковника – конечно, вот она – причина его доброты. Не только знакомство с его отцом, но и партия – на сколько миллионов стал теперь он богаче? Пожалуй, можно считать не в рублях. Фиг бы его ведомство нашло эти не рубли, когда они спокойно себе лежали в избушке.

Как бы то ни было, он сердечно попрощался, проследил, чтобы это же сделали Ступа и Боря. Им вернули их телефоны, забранные же наличные деньги и они поехали на такси полностью офигевшие от событий – им надо было успеть на первый утренний рейс в Москву.

В аэропорту города Томск они сразу же увидели Шилу и Ганжу – те озираясь по сторонам направлялись им навстречу, к выходу, вид у них был злой и обеспокоенный.

– Ау! – крикнул Шахин им.

Оказалось, их уже тормозили милиционеры, но потом, получив какой-то звонок, отпустили.

Обещание полковника работало.

– Я знал про Гогу, хотел своим путём с ним расправиться. Не знал, что вы идиоты. – сказал Шила, с ударением на слове “вы”.

– Мы при чём? – Шахин удивился.

– Какого фига поверили в сказку, что лететь надо? Я вас когда без личных инструкций куда посылал? Почему мне не позвонили?

– Мы хотели сами и потом.. – Ступа должно быть собирался добавить – Шахин так уверенно начал командовать, но какие-то другие чувства взяли в нём вверх и Шахина он не выдал.

Не выдал его и Боря, так что досталось всем троим, зато – не так сильно.

– Чтобы больше не было такого, – сказал Шила напоследок.

По прилёту Шахин помчался прямиком домой и только въезжая за бетонный забор вспомнил, что отец его выгнал, велев не возвращаться.

ИншаЛлахI,пронесёт, – пронеслось в голове.

Но его не пронесло.

Артур Мамадович сидел в холле и играл в карты с охраной: в его привычках было дёргать нанятых им людей, не давать им работать – что охране, что торговцам, что прислуге.

Чтобы пройти из холла всё равно куда, надо было пройти мимо отца – Шахин решил не здороваться, но отец заметил его и поднялся с дивана.

– Ты. Тут один мой старый друг объявился – в одной футбольной команде в 87-ом году играли. Ты, наверное, знаешь, про кого я?

– Не знаю, отец. А-а.. У тебя неприятности? – спросил он, ориентируясь на зловещие интонации, с которыми это было произнесено.

Тут отец разорался. Оказалось, ему уже звонили из Томска. Шахин с удивлением узнал о том, что его отец считает своего сына занимающимся продажей ворованых с принадлежащего отцу склада товаров.

– Каждый месяц недостачи на 20 миллионов рублей и тебе всё мало.. Мало! Мало!

– Твои продавцы жульё.. – начал он оправдываться, но отец не слушал.

– Ты грабишь меня, не женишься на ком тебе сказали, ещё торгуешь отравой. Наркоман! Сколько людей пострадали от твоих действий! Вон! Пошёл вон!

Шахин разозлился и, не возражая, последовал указаниям. Спорить бессмысленно – возмущение отца фарс чистой воды. В детстве Шахин часто отбирал у Фузы папиросы с анашой, которые она находила в самых разных вещах отца, а первые в своей жизни деньги заработал ещё в Казахстане, продавая на переменах одноклассникам опиум, понемногу отсыпаемый им из стоящей в столе отца шкатулки. Из того, что он ни разу не был в этом заподозрен, следовало, что отец пропажи не замечал – а значит сам употреблял как паровоз.

– Я не наркоман в отличие от кое-кого, сказать, кого? – крикнул он с порога. – Насильно никому ничего не впариваю, не граблю простых людей!

Последнее было намёком на людей отца, околачивающихся по землячествам и вокзалам пары российских городов предлагая своим соотечественникам и не только деньги под проценты – или золотые зубы на дорогу домой. Люди соглашались чаще на первый вариант, надеясь затеряться на Родине. Но на Родине их уже ждали. Проценты выбивать Артур Мамадович умел даже с нищих.

После этой фразы путь домой был заказан.

Шахин выехал из Солнечногорска, решив на первое время пожить в какой-нибудь гостинице покруче.

Следующим вечером, уже ночью, он и Ступа выступали в ночном клубе. Аккомпонимент был куплен, тексты написаны ими самими. Успеха особого не было – как всегда, но прикрытие основным своим занятиям отработали неплохо.

Ступа, не переносящий на дух ночную жизнь, сразу после выступления ушёл, а он остался потусоваться.

Когда выходил из клуба, от стоянки метнулась тень.

– Подпишите, плиз. – Промолвила тень и в свете фонаря проступила жёлтая майка и красные губы.

Опустив глаза вниз, Шахин увидел свой портрет. Фото было распечатано с его персонального сайта, который он года полтора назад завёл в порыве нарциссцизма.

«С любовью к..» – вывел он привычно. – С любовью к кому?

– К Ляман.. – прошептали ему в ответ придушенно.

– На здоровье! – он отдал ручку обратно и прошёл мимо.

Погодя правда, поддавшись непонятному чувству, обернулся и крикнул в темноту:

– Ляман.

Никто не отозвался.

Зато, когда он садился в машину, что-то шмыгнуло одновременно с ним внутрь и с заднего сидения пахнуло чем-то сладким:

– Ты меня звал?

У выхода из клуба стояли трое.

– Бах бу оглана, бах. Видишь?

Девушка в шортах кивнула.

– Подойдёшь, автограф спросишь. Поняла?

– Это он? – девушка наморщиал лоб.

– Его отец типа в правительстве. Типа как элитарный работает. – сказал третий.

– Время, Ляма. – первый хлопнул девушку по плечу. – Давай, иди быстро.

Прошло несколько минут.

– Вау, Вюгяр, смотри – взяла она или нет?

– Подписывает.

– Сделано. Теперь, Эльвин, беги к ней, скажи, пусть к тачке его идёт, и когда он туда, она туда тоже.

– Моя жена. Если он её целовать станет?

– Не думай. Когда она на нас дуровала, ты не нагонял?

– Деньги ей платили, Вюгяр. Если деньги заплатят – я сам в бордель её продам или в рабство.

– Ну, не понтись. Тут серьёзное дело развивается. За только времени – в первый раз. Беги.

– Баш устю!

Тот, кого звали Эльвином, скрылся в темноте, Вюгяр же остался у клуба и закурил Уинстон.

Ноябрь, 2009-го года.

Мобильник был отложен, значок “Е” – EDGE на экране погас. Всё.

Всё ясно, всё кончено. Липовый профиль в контакте, Шахин Давудбеков в графе поиска. Семейное положение – женат на..

Какая-то Ляман. Ляман Ганидова.

ХIинд, поборов некстати лезущую на ум ассоциацию Ганидова-Гнидова, просмотрела её профиль несколько раз во всех подробностях.

“Ты пустой фанатка синтиминтального попа

А я тащус от бруталного hip-hop’а” – это в графе “о себе”.

Подловила на общие интересы, значит.

Поклонницей, наверное, прикинулась – должно быть, неплохая актриса, раз повёлся.

Любимая музыка – около 50 названий латиницей, ни одно из них ей не известно, кроме, пожалуй, 50 Сеnt – Заур постоянно слушает, как он говорит, “для вдохновения” американского певца с таким именем, поющего то про карьеру сутенёра, то про то, как его хотят убить те, кого собирается превентивно убить он.

Любимые книги – КАРАН. – Да, даже название послания АллахIа с ошибками. Через запятую – Сosmo, Glamour. Glamour – журнал такой, а Cosmo.. Google по запросу выдал Cosmopolitan. Вдохновляют – namaaz, night clubs, parties. Очень здорово.

Единственная фотография (у обоих одна и та же) – он и она идут по вечерней улице. Размытый свет фонарей, заваленный горизонт. Кудрявые волосы, обнятые его рукой. Вид со спины.

Больше ничего.

У него на стене – треки собственного сочинения, цитаты Мухаммеда Али, у неё – фотографии Дубаи, Пальмового острова, девушек в никябах и Анджелины Джоли.

Друзья – нет, она не верит в то, что это действительно его друзья. Почти все они дружат и с Ляман. Какие-то Вюгяры, Эльвины, Эльчины. В чёрных очках и клетчатых штанах, позирующие на Красной площади.

Вот так.

Шёл дождь, нога затихла, мениск сросся – очень удачно наехал на неё Шахин – всё легко смогло залечиться, снова надо было ходить в институт и слушать то же самое, что и в прошлом году – повторно.

Из-за этого учёба занимала мало времени и можно было думать, вспоминать и думать.

Пару раз не выдерживала – писала смс. Not delievered. Не доставлено. В контакте связаться с ним не позволяла не гордость – обида и этот напоказ выставленный статус “женат”.

Он так резко порвал с ней. Не предупредив. Не объяснив. Просто однажды не ответил на сообщение, а она ждала. Ждала июль, ждала август. Сидела на съёмной даче, смотрела на море и ждала. Теперь прошло лето, и нету никакого результата от её ожидания.

Что ж.. Надо пытаться либо разучиться ждать, либо надеяться на чудо.

Стоит или не стоит?

Стоит или не стоит?

В такт этим мыслям в окно бились капли промозглого дождя.

Заканчивался ноябрь 2009-го года.

Март, 2010-го года.

Ляман шла по улице, разглядывая себя в витринах, преисполненная сознанием собственного величия.

«Я! Я! Я!» казалось кричала она всему миру, и весь мир – деревьями, домами, заводскими трубами, бульварами, грязной речкой с гордым названием, отвечал ей:

«Ты! Ты! Ты!

Лучше всех..

Классней всех..

Прикольней всех..

Да!

Русский парень, некрасивый, но высокий, скосился на выдневшийся в распахнутой куртке вырез её майки, хлопнул ниже талии, заметив:

– Ничё, чурка. Спать можно.

Вместо спать сказан был другой глагол, на букву е, но Ляман зарделась, почувствовав себя польщённой. – Вот как, вот как! Не только для своих она хороша, не только свои глядят на неё алчными глазами, выпрашивая три минуты, только три минуты уединения. Даже хозяева нерезиновой признают её привлекательность, её сексуальность, а их мнение, пожалуй, дороже стоит, чем возбуждённое слюнотечение тупых земляков. Именно тупых. Она не сомневалась в их тупости и своём уме. Хитрюшная стерва – прошептало самомнение, когда рекламная афиша, спрятанная под стекло, отразила изгиб спины, привлекательно отвисший живот.

– Мя-у, – сказала Ляман, хлонув себя по пузу, ощутив, как хлопок эхом отозвался во всех местах её тела.

– У-вау-а, – томно произнёс полуоткрытый рот, жаждущий поцеловать – именно поцеловать светящуюся рекламу нижнего белья в фирменном магазине.

Истяирам адидас, версаче, дольче габанна,

Истяирам хам дябли гейм, хам дябли сач уйгун замана.

Почти стонала она, грубо меняя смысл в бывшем окружении её мужа культовой песни, входя в магазин, через самораскрывающуюся дверь.

– Нужданчик.

Всё ей хотелось купить, померить, протрясти, доводя до истерики идеально вышколенную продавщицу, купить – самое дорогое, блестючее – с люрексом, обязательно с люрексом, с пайетками, с этим чудесным узором под крокодилову кожу. – Или не крокодилову? Какая разница. И вот тот лифчик. И этот корсет, и тот боди.

– Ми-ля-ать.

Она поняла, что денег не хватит и так грустно, так паршиво на душе стало, что вот стала бы на четвереньки, как бездомная собачка, и выплёскивала бы, выворачивала бы на этот безумно чистый пол содержимое своего желудка.

Оо, как хочется купить всё.

Заплатила за один лифчик и корсет – пятьсот долларов – копейки, сущие копейки, выползла обессиленной развалиной под фонари и остановилась, сшибаемая прохожими, сжимая закружившуюся голову руками.

Как-хочется-купить-всё.

Злые импульсы выстукивали в извилинах, называющихся мозгом, а она уже втаскивала своё тело в китайский ресторанчик, обещающе улыбалась маленькому жирному созданию на кривых ногах, поспешившему к ней, присюсюкивая:

– Нима гузалсан, гузалсан, Ляманхон.

Отошли в грязный угол поварского помещения, где она, поминутно поджимая ступни, боясь наступить на крысу, отдала созданию трёхминутный вступительный взнос за право быть выслушанной и тут же приступила к делу:

– Тулкин, ну Тулкин, ну мне надо де-ню-шек..

– А того не того? – спросил узбек, вертя перед нею волосатый кулак.

Она быстро поцеловала руку, продолжая клянчить:

– Я работала хорошо же раньше, ну Тулкин, ну Толик, ну будь я-я и тогда я тебе бесплато е-е.

– Буду, яхщи. – Тот воровато огляделся. – Сейчас мало платят, навезли китаек, за жрачку впахивают.

– Мя-мя. – отреагировала Ляман на выжидающую паузу, абсолютно не вникая в суть сказанного Тулкиным.

– Иди наверх, где там знаешь.

Они поднялись по расшатанной лестнице на второй этаж – где, судя по вывески на улице, распологался массажный салон «Сладость востока» .

– Ты главное мычи, словно по-русски не знаешь, – напутствовал Тулкин. – Жалко, ты не узбечка, наших некоторых, за китаек можно выдать, или за филиппинок. Филиппинки, сволочи, востребованы.

– Я па-ня-ля. – пропищала Ляман.

– Умница. Ау, Абды, открой, да.

Некрашеная со стороны лестницы дверь с просветами между досок отворилась на площадку внутренней, розовой стороной, сидевший на раскладном стуле с той стороны двери парень чуть привстал, радостный:

– Ляма-тяма, красотуля. Ты ж обрюхатилась!

– Я замуж вышла. – Ляман поворачивалась к нему то одним боком, то другим – дескать, смотри какие шмотки, тебе таких не видать.

– Вся ты фирменная. – Абды усмехнулся. – А вун чи пата илифнаван?

– Чяво? – вытаращилась Ляман.

– Эх, ты. На концерте Сувар от тридцатого не была.

– Чё мне там быть, я не лезгинка.

– Оно заметно. – Абды издал короткий смешок. – Зачем к нам пожаловала? – перевёл он вопрос.

– За старым. – ответил за Ляман Тулкин.

– Ладно, Толик, впускай её и проваливай вниз, у тебя клиенты, небось, на ушах с ума сходят.

– Ани-хатят-суси. – Ляман поднялась на цыпочки, чмокнула мокро Абды в лоб. – А я хачу де-ню-шек.

– Мужниных не хватает? – Абды пропустил её и дверь захлопнулась.

Было два часа ночи, когда в квартире на Авиамоторной заворочался в замочной скважине ключ, зажёгся свет и нагружённая сумками, пакетам Ляман ввалилась в прихожую.

Шахин сидел на кухне, тупо вертя в руках бутылку на дне которой подрагивала пеной трижды разбавленная экономии ради Фейри. Не повернув головы, спросил:

– Ты?

Она не ответила, ожидая, когда он обернувшись, сойдёт с ума, увидев её в новом барахле – купила-таки, купила. Весь день впахивала, чтобы потом за пятнадцать минут до закрытия, ворваться в магазин, смести всё, что попалось под руку, заплатить, истерично не пересчитывая копеечную сдачу, обрывая верёвочные ручки пакетов залезть в автобус – на такси не оставалось уж, да и кто в такси увидет брендовые надписи на полиэтилене, позавидует? На такси не впрягало.

– Пуся, чё ты дуся? – не выдержало наконец самолюбие, требовавшее восхищения – немедленного, однозначного.

– Старый анекдот? – Шахин швырнул бутылку мимо неё, целясь в угол – попал. Выполнявшая функцию мусорника пластмассовая коробка из-под повидла покатилась на бок, вываливая содержимое. Не обратив внимания на рассыпавшийся под ногами сор, он прошёл в комнату.

Ляман недоумённо пожала плечами – в конце концов, у каждого бывают психозы, а он в последнее время был таким послушным мальчиком, что имеет право повыпендриваться. Пожалуй, рассуждала она, отворяя створку окна и закуривая, можно даже прикольнуться, обвинить его в наглости, хамстве, пустить слезу – пусть почувствует, что он мужик, пусть потешится болван. Болван – она внутренне расмеялась, – какой же он болван и как она его презирает. Тряпка. Не мужик, а тряпка. Даже самаркандский Тулкин лучше – он бы – он понимала каждой клеткой своего тела – он бы на ней не женился. Считая любого мужчину не достойной даже пальца своей ноги, Ляман тем не менее испытывала бессознательное уважение к тем, кто – она не задумывалась, отчего – ни за что не решился бы связать с нею свою жизнь.

– Я умею быть стервой. – Объяснила себе торжествующе, застучала акрилово-голубыми ногтями по подоконнику. – Опасная штучка. – Самодовольно улыбнулась отражению в ночном стекле.

Ноготь мизинца застрял в узкой трещине потрескавшейся краски, с досадой потянула – никак. Выдернула с усилием, обломав край, и наклонилась зло, схватив со стола консервный нож, к подоконнику – хотелось сейчас же содрать противную обмазку.

– Ми-ля-ать. – Отшатнулась, как от прокаженного места, разглядев, выцарапанную наверняка тем же консервным ножом бессмысленную в безнадёжности надпись – Шила.

Опять Шила. Не забыл. – Она посмотрела в коридор, туда, где из комнаты, в которую ушёл «немужик» , не пробивался свет. Что-то похожее на тревогу – тревогу пойманной с курицей в зубах лисицы – проросло на мгновение сквозь плотно окутавший эгоизм. Шила? – этот малюсенький признак неповиновения ей резал железом по всем струнам души – неужели он скучает по старой компании? Шила, Мупа, Бозя – как их там? Классные, очень классные. Так бы и впилась им в горло, душила бы, душила. Ляман вспомнила, как поморщился Шила тогда, во дворе, когда предложила она свои услуги – не за плату предложила, так.

– Ты мне просто понравился. – Сказала сально, жирно, чтобы хотелось утонуть в интонациях.

– Курдючно говоришь. – Её пугала эта леность его речи, эти насмешливые глаза. – Я не беру бесплатно, закрой мышеловку, мышка. – Шахин, я тебя поздравляю. – Сказал он напоследок, и её почудилось, словно последние его слова надо истолковывать по-другому.

Она не видел его с – Ляман всегда считала почти мгновенно – начала ноября. Теперь февраль, и, похоже, можно спать спокойно. Никто не объявлялся – ни классные мужики, ни притворная невинность заграничная. Небось вкалывает там в стриптиз-баре – внушала она Шахину утром, в обед и вечером – стоило заметить на лице его признаки задумчивости. Один раз даже знакомую дальнюю привела, талышку из Абу Даби – та клялась на Къуръане, что вместе жила с ней в одной комнате.

– Я грешная, да, вай Аллах, грешная. Так я честно говорю – мне нравится. Я хочу бордель иметь, делать бизнес. – Отрабатывала она данные её Вюгяром три штуки. – Но я не говорю – не гуляла ни с кем, женись на мне. Я молчу. А она – вай, Аллах, покарай каждого, кто солжёт! Такая гулящая, ну совсем гулящая. От сифилиса лечилась – пускалась знакомая в подробности, хорошо узнанные ей на собственной шкуре. – Голая даже по улице ходила – только плати.

На словах голая Шахин странно оживился, спросил:

– А на спине у ней родинок много?

– Ой много, много. Вся чёрная прям. Не зря говорят – отметины шайтана, – понеслась по накатанному знакомая, но тут «немужик» снова подал голос:

– Самая большая на правой стороне или на левой?

– На левой, ой, на левой. Шайтан всегда на левой помечает. – Сделала неопределённый знак Ляман – дескать, он что у тебя, совсем долбанутый, Ляман довольно кивнула – путём обработан, шарики за ролики закатываются, раз такую чепуху несёт.

– Че-пу-ху, – повторила она задумчиво, выбрасывая сигарету в ночной штиль. По правде, она боялась, что заграничная девка начнёт выискивать Шахина, придёт к ним домой – но ничего такого не происходило. Своих хватает – порешила Ляман, но успокоилась только утопив айфон в унитазе. Это было в середине ноября, исполнился месяц с начала их совместного проживания. Она долго сливала воду, ведром набирая из кухни, обыскала его вещи – выбросила все бумаги, все клочки на которых был записан пусть даже полностью бессмысленный набор цифр. – Бережёного Бог бережёт. На его возмущение, отчаянные поиски, созналась сама, обнимая, прижимаясь максимально нежно.

– Я люблю и боюсь за тебя. Я не переживу, если с тобой что-то случится. Ради меня, ты не должен ни с кем общаться, ради нашей любви..

И повалила его на пол.

Вюгяр приносил виагру, другие всякие средства – она пичкала ими тайком, молясь на достижения химии, а заодно на брата – тот выручал, ой, как выручал. Заявлялся с друзьями, оставался ночевать, хлопал Шахина по плечу, указывая на Ляман пальцем, пел:

– Её нежная походка и красивые глаза..

Друзья поддакивали комплиментами, выпрашивали разрешения поцеловать руку, шуточно дрались – в общем, отрабатывали деньги.

Шахин так и не знал, что Вюгяр доводится ей братом.

Кстати, о деньгах.. Ляман погрустнела необычайно. Ведь если вспомнить, что всё это было устроено ради денег, то..

Не того она хотела.

Не о том мечтала.

Ох, как она мечтала – обложка «Гламура» – она – светская львица Ляман Ганидова – все знают, на улицах узнают. Паппараци, автографы.

Хроника бульварной прессы – Ляман Ганидова скупила весь «Гум» , Ляман Ганидова на приёме у.. любое лицо в аппарате президента.

Она сама – по улицам, бутикам – в Луи Вильтоне, могущая себе позволить всё – и даже больше.

Вай Аллах.

Она решила, что он сказочно богат из-за машины – стоимостью в треть миллиона – из-за отца, связанного с политикой – так и не запомнила, либерал он или единоросс.

Не подумала, что благосостояние зиждется на бизнесе – а бизнес на связях, связи на друзьях. Не могла представить даже в бреду, что не понравится друзьям, что они откажутся от блестящего шанса съекономить на проститутках. Слишком была неопытна, доверчива – ведь только два года в Москве, из них два – в салоне «Сладость востока» – за два года он сменил много названий

Теперь работает он в офисе бывшего клиента – бывшего клиента, действующего любовника. Они вместе смеются над рогатеньким оленем, запершись в личного кабинете директора.

– Ты не умеешь делать деньги. Чуть уговорила босса не снижать тебе зарплату. – Докладывала она, возвращаясь с этих встреч, ловя кайф от того, как неуверенность постепенно входила в его манеру поведения, делая его естественно жалким.

Это была месть, месть за неоправдашиеся надежды, за невышедший с её фотографией Гламур, за нескупленнный Гум. Месть.

Но и мести есть предел.

Сегодня она неплохо выручила в салоне – умеет нравится, завлечь, да и Тулкин, молодец, обеспечил непрерывный поток. В будущем можно приходить туда ещё – и пусть кто посмеет заметить или упрекнуть – ведь она замужем и муж – настоящий муслим, совешающий намаз, водит её на коротком поводке. Поэтому она свободна от подозрений. Поэтому можно дальше играть роль прекрасной, чудесной, милашки из сказки. Да, из сказки. Она всегда себя таковой считала, все соглашались. А соглашался ли он?

Пепел полетел вниз, окно было захлопнуто, ноги поскользнулись на грязном линолеуме и вошли в комнату. Пальцы нашарили на стене выключатель, зажёгся свет.

– Ты чего дурью маешься? – спросила она грубо, забыв о решении разыгрывать обиженную маленькую девочку.

Шахин лежал на диване поперёк его длины, лицом вниз. Она подошла к нему, попыталась приподнять за клок волос на затылке – стрижка была слишком короткая и ничего не получилось.

– Ля-ля, ты меня слышишь? – тон голоса изменился на более кокетливый.

– Да? – он вымученно перевернулся, сгребая под себя плед и на мгновение приоткрыл глаза. – А, это ты?

– А кто? – нижняя губа оттянулась до уровня подбородка, маленькие глазки выпучились. – Джей Ло?

– Так, приснилось. – Он приподнялся на локте, и, похоже, постепенно вгонялся в свою роль – роль влюблённого осла-мужа.

– Что это? – пальцы тронули сверкающие искры на обтягивающей кофте.

Заметив, что он заметил, Ляман просияла:

– Купила.. – на выдохе шепнула, – Дольче Габанна.

– Габана – гавана.. Столица Острова Свободы.. – пробормотал он тоном истерзанного пытками заключённого, но тут же, возвращаясь в роль, приободрился, – классные шмотки, вообще, прикол.

– Прикол. А теперь сюда, – – Ляман встала над ним на диван, и широко расставив ноги, спустила джинсы. – Смотри сюда, ну же?

«Жизнь удалась» – подумала она счастливо, прежде чем, нашарив на ощупь за спиной выключатель, потушить свет.

Ночью она приоткрыла глаза, невидяще смотрела в освещенную косыми лучами ночной улицы комнату, мечтая – что она не она и он не он, а какие-нибудь миллионеры. Что живут не в однокомнатной халупе – 15 тысяч рублей в месяц без стиральной машины, а где-нибудь на Манхэттене, а ещё лучше – в Эр-Рияде или по крайней мере в том красивом доме-парусе, воздвигнутом у Ходынки, где месяц назад поселился – сегодня узнала – Тулкин Мардиев, хитрый, противный Тулкин, на вопрос, где достал деньги ответивший, кося понимающе в сторону: « А разве за вас, Ляманхон, о деньгах муж не думает?» . Что имеют собственную яхту, ювелирные изделия от – забытое длинное имя, так роскошно отливающее на глянцевых обложках. Что каждый день покупают в магазинах жрачки одной тысяч на десять.. Что – да мало ли что!