355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лала Мубаракши » Хинд (СИ) » Текст книги (страница 4)
Хинд (СИ)
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 22:28

Текст книги "Хинд (СИ)"


Автор книги: Лала Мубаракши



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Народ, у меня к вам следующее, – оторвал Шахина от мыслей голос Ганжи, – Ступе ждать Аслана, то есть, Шилу у Исаакия, а добираться до центра на общественном траспорте. А нам – я, ты – он кивнул на Шахина, – найти ещё двух и ехать шататься в любое место Московского района до восьми вечера. После восьми туда-сюда по проспекту со включённым навигатором. Удачи, – он пожал руку Ступе, который тут же умчался.

– Он как, не заплутает? – спросил Ганжа с сомнением, глядя ему вслед.

Шахин отрицательно мотнул головой.

– Только не он. Гарантия неизвестного производителя. Он понюхает асфальт, посмотрит на ветки, увидит звёзды на небе в ясный день – готово. В крайнем случае угонит машину, вертолёт, ограбит квартиру. В пункт назначения прибыл.

– Но вы его не слишком уважаете.

– Он всех заколебал тут одной. Вау, Фара! А где Гога?

– Гога сказал, что она меня не любит, я ей докажу, что такое не любить Гогу. Тем более Хаци должен ему деньги, а она сестра Хаци. Но Гога очень плакал, говорит, не могу её разлюбить, хотя не любил никогда. И ты побьёшь Гогу? Побьёшь? Он отказался меня с ней познакомить!

Прибыли один за другим дальние рейсы, из-за количества толкающегося народа стало плохо слышно собеседника. На них началась коситься милиция.

– Ясно. Гоги не будет. – Пояснил Шахин Ганже и схватив Фарруха за плечо отконвоировал на свежий воздух.

– Мы же друзья! Зачем больно меня вести, я сам ходить умею! Не поеду с тобой. Я обиделся.

– Поедешь со мной. – сказал Ганжа, по дороге в аэропорт снявший со стоянки машину.

Поев третьесортную пиццу в третьесортной забегаловке, они нашли место для парковки и ушли с глаз подальше – в глубь квартала 70-ых годов постройки, нашли подъезд без домофона и засели там, замаскировавшись бутылками с пивом.

Говорили шёпотом, Ганжа рассказывал о себе.

– Я и с аргументами – папа, какой сейчас бандитизм, все бандиты с девяностых кто посаженный, кто успокоенный, кто легализованный.. Беззаконие исключительно в рамках закона. Ничего не слушает.

– А ты пробуй нормальные доводы приводить – сводки милицейские по ОПГ, там ещё чего?

– Приводи ему. – Ганжа замолчал, вверх струился сигаретный дым. – Иди, приводи сам. Можно со сводками, можно с водкой собутыльником. Вариантов море.

– Я б на твоём месте, знаешь, что делал? – подал голос Фара. – Я бы на принтере отпечатал бумажку, что работаю шишкой с пятинулёвым окладом..

– А я бы на твоём месте, с твоим ростом играл в баскетбол за НБА. Папе всё равно, кем работать, главный критерий – получка. Мало получаешь – честный человек. Много получаешь..

– Прав он по-своему.

– Прав, Шахин. Просто у нас разные понятия о честности, да и у него зарплата не гроши. Что для тебя честно? Да и для меня, а, объясни, раз такой умный..

– А чего лясы точить, – охотно отозвался Шахин. – Для меня честно – это когда я получил деньги за выполненную работу. И чтобы количество денег было адекватно сложности работы, и чтобы не страдал обывательский пипл. Пипл, который гвозди в колёса забивает, али сам других эксплуатирует – пущай страдает. Мне не жалко.

– Вот видишь. Папа назвал бы этой робингудщиной, прочёл лекцию о том, что цель средства не оправдывает, а потом – что потом?

– Робин Гуду до пипла, как до… Пичкал их, чем сам не схавал. В его время было мало этих.. Этих, предметов роскоши, а иначе бы он их мешками купил..

– Ты где учишься, Фара?

– В десятом классе.

– Аа, а я думал – на философском факультете МГУ.

– –Так что там дальше?

– Настучал бы. – Ганжа сплюнул. – Он говорит, когда на чужих стучишь – это донос. А когда на родных – забота об их нравственности. Он говорит – лучше мои родные в тюряге век забьют, чем меня на Страшном суде в Ад, как опекуна ихнего.

– Эгоис-ст, однако у тебя батя. Эу-а как за жизнь будущую душа болит.

– В рай попасть любому охота. Только как?

– Те, кто в лесу, имеют убеждение, что через них.

– Да ну? Там холодрыга, голотьба.. Ещё чего..

– Не голотьба, Фарух-джан, а голод. Хотя и голытьба тоже, да. Слышь, пацаны?

– Эу-а-аа..

– Вот когда мать болела, я реально думал, что крайняк. Не знал, за что браться. Была идея – уйти в лес, отомстить всем этим здоровым сволочам, что там деньгу заколачивают. А когда у самого подфартило – остыл. Это всё от безысходности ребята туда идут.

– А они молодые? Моложе меня есть?

– Наверно есть, тебя моложе не мудрено быть, тебе ведь уже 15..

– Или только 15, – сказал Шахин, втайне гордый, что ему скоро 20 лет.

– Уже, уже. Если я скажу «только» , он ведь обидется. Правда, ты обидишься, Фарух-джан?

– Чё ты как с маленьким.. – пробурчал Фара то ли недовольно, то ли польщённо, отдёргивая голову от ладони Ганжи, которой тот съелозил по его затылку.

– А ты не маленький, ты большенький.. Дима Билан. – Шахин насмешливо оглядел его причёску. – Модный.

Ганжа сел.

– Откуда такая причёска взялась изначально, знали?

– Это французская? Или итальянская.. Европейская бомба.

– Ещё мнения?

– Да мне по фиг. – Сказал Шахин. – Давай, чё там такое?

– Я так считаю лично – читал в книгах, вообщем, может и не правда, хотя не похоже..

– Не томи мне душу, скри-ипка..

– Там в песне было не тревожь, я отвечаю, – Фара вскочил. – Честно, я мамой клянусь, он не так пел.

– Кто?!

– Красивый такой мужик.. – Фара вскочил, разводя руки в сторону. – В телевизоре красивый мужик, грузин вообще, мой земляк!

– Ты же азер.. – Шахин подобрал с земли обломок кирпича и принялся рисовать что-то на двери подъезда.

– Я борчалылы! Ты знаешь Борчалы? Там где Болниси?

– Болниси – Дманиси.. У меня сестра там с мужем жила, троюродная. Теперь в Америке.. Нестерпимые условия им братья-грузины устроили. Ну, сестра двоюродная, христианка. – пояснил Ганжа.

– Ты армянин? – Фара сразу насторожился.

Ганжа поморщился.

– Слушать надо было. Так что там с причёской? Давайте, по-быстрому и пойдём. – Шахин глянул на часы.

– Какое по-быстрому и идём? Давай быстрей, быстрей-давай. Шила нас убьёт же!! Я жить хочу! Я мама-папа имею.. Что за дурацкий грек?! Ты почему такой дурацкий? Ты пачиму зубы заговариваешь, как лошади на базаре и все думают, что я не слышаль, когда я слышаль? Я тибе лошадь? Я тебе.. – дальше Фара продолжить не успел, получив оплеуху от Шахина.

– Воспитание младшего поколения.. – пояснил тот. – А то они, понимаешь, буянят, шумят. Впечатлительные дети.

Они медленно пошли по улице, освещённой ярким фонарями и рекламой.

– Вообщем, раньше, в российских сёлах – русские они же христиане и голову брить им не приказ – не было парикмахеров..

– Типа нехватка профессиональных кадров?

– Типа, Шах, типа. Но ходить с длинными волосами мужчинам по-любому же западло. Вот они придумали выход – горшок. Обычный, из печки. И на голову его – а там уж размер горшка важен – маленький горшок – короткая стрижка. Большой горшок – длинная. Ножницами обстригали волосы, которые торчали из-под горшка. А остальные оставались и получалась причёска, которую теперь называют «под Диму Билана» .

– Ахаааааха, ты это сам придумал?

– В книжке прочёл, издание года 66-го, Детская литература. А название забыл.

– И совсем не правда. Мама делает такую же причёску, она называется боб.

– Что, Фарух-джан? Боб? Ахааахааха. А как называется причёска, которую делает твоя сестра? Фасоль?

– У Фарух-джана есть сестра?

Фара весь аж загорелся. В его семье было только два ребёнка – он и Севинч, страше его на два года, по мнению родителей самая умная, красивая, самая-самая девочка на свете. Фара сестру не анализировал ни разу, соглашаясь с родителями безропотно. Севинч училась в частной школе на отлично, гордилась школьной формой и мечтала учиться в Кембридже. Собственно, ради этого Кембриджа Фара и стал мальчиком на побегушках у Шилы. То, что хотела Севуля становилось в их семье фактически законам, но если родители надрывались работая то там, то здесь, пытаясь скопить на английское образование, то Фара решил заработать побыстрее, рассчитывая и самому подняться на пару социальных ступенек выше в глазах своих прежних друзей. На Шилу он вышел через Шахина – одно время его родители снимали квартиру в Солнечногорске – тогда, несмотря на разницу в возрасте, и сдружились.

Шахин спросил о причёске случайно, случайно же подумал, что встретив Севинч на улице ни за что бы не узнал – в отличие от Азизы, а ведь Севинч он видел не один раз в жизни – года два назад он и Фара часто играли во дворе фариного дома в футбол – Севинч, приходя из школы, окликала их; некоторое время назад он даже изображал заинтересованность ею в личном плане – сам не зная, зачем. Может быть потому, что его задевало выражение её глаз – смущённое и заносчивое одновременно, а может что-то другое, им самим непонятое.

– Моя сестра бомба. – с ударением на второй слог заявил Фара и никто не засмеялся, потому что в 2009-ом слово «бомбита» ещё не завязло на зубах.

– Его сестра зубрила-мученик, – со смехом сообщил Шахин Ганже, замедляя шаг, чтобы отстать от Фары на то расстояние, на котором становися неслышным шёпот. – Я к ней подкатывал, а она мне однажды: вы учитесь в Сорбонне? Я – нет. Она – В Гарварде? Я – нет. Она, с удивлением так, – в Швейцарии? Я ей – учусь на автослесаря. Денег куры не клюют, буду проживать наследство и предоставлять людям бесплатный ремонт автомобилей отечественного производителя. Она, с претензией так, – тогда больше не заговаривайте со мной. Я – А чё? А Она – Автослесарь – это так неаристократично и неинтеллигентно.

– Тьфу. – Сморщился Ганжа. – Вот пустая девчонка. А ты что, действительно автослесарь?

– Мечта детства. – Шахин вздохнул. – Не хватает денег и беспонтовости для реализации. Я типа студент экономического – обмен многих бумажек с портретами президентов, домов и достопримечательностей на одну бумажку с надписью диплом.

– Я недоучившийся философ. Ненавижу философию всей душой.

– А кто-то недоучился на муфакихIа. Но его выперли. Ибо не хрен иметь ту же фею, что твой ректор. Феи ртами иногда ещё и звуки произносят. Моя нафискалила. – Раздался весёлый голос.

Шахин вздрогнул от страха, но тут же успокоился – говорит разборчиво, значит, ничего срочного. Просто как всегда неслышно сзади со спины подошёл. Умеет чел наводить уважение. Ганжа вежливо здоровался:

– Саламу Iалейкум ещё раз, извини, а муфакихI – на кого намёк? На него или него? – сбоку подходили Ступа и Настоящий Боря.

– Нмня. – буркнул Шила, угрожающе набычившись – глаза его смеялись. – Куда поедем? Где тут что есть? Отметить надо.

– Я знаю место. – сказал Ганжа. – Туда ехать минут 5, если без пробок.

Май, 2009-го года.

Утро выдалось удивительно свежим. Ветерок нежно дунул в шель между рамой и стеклом, пощекотал за ухом, слишком слабый, чтобы вызвать отит, прошёлся по длинным, словно наращенным ресницам, и наконец веянул в полуоткрытый рот. Глоток холодного воздуха заставил девушку закашляться, не просыпаясь. Она перевернулась на бок, подставив ветру открытую сползшим одеялом спину. Струя воздуха прошла по комнате снова. Вот она пошевелислась, вот принялась ворочаться – не открывая глаз. Где-то далеко – в соседней комнате за толстыми стенами пробили десять раз часы. Минут через пятнадцать раздались шаги в коридоре и в комнату вошла женщина в джинсах и уличном иранском манто, видимо, использовавшемся ей в качестве домашней одежды. Она подошла к кровати, остановилась, прислушиваясь. Дыхание было мерным. По подушке полз солнечный зайчик, пробиваясь в дырку на занавеске ручной выделки. Женщина тихо-тихо вышла из комнаты, и несколько часов стояла тишина.

К двенадцати в соседней комнате заиграл музыкальный центр.

– Первый луч рассвета бродит по проспектам города..

Длинные ресницы дрогнули, а через секунду девушка оторвав голову от подушки, села.

Из коридора показалась та же женщина в манто:

– Спишь? Соня.

– Ма-ама? – спросила девушка, будто впервые видя женщину. – Это ты, мамочка?

– Конечно, я, родная. Иди на кухню, чай стынет.

– А где Заур? Уже пришёл?

– Ещё нет. Болтается где-то. Жду тебя. – Женщина вышла из комнаты.

– О-ох. – Девушка отвернувшись посмотрела в окно.

Там она не увидела ничего нового – чахлые кусты сирени, клумбы с маргаритками и старый, древний старик, сажающий в тени дуба рассаду. Девушка постучала по стеклу – старик обернулся.

– Сажаете? – спросила она без голоса, шевеля одними губами.

Старик утвердительно махнул рукой от плеча вниз.

– Удачи! – пожелала она, опять без голоса, растягивая губы на втором слоге и выпячивая их на первом и третьем.

Старик улыбнулся и снова принялся за помидоры.

– ХIинд! – донеслось из коридора. – Ты идёшь есть или с глухим там беседуешь?

И тут зазвонил телефон..

Забыв про глухонемого соседа, ХIинд вскочила с кровати, кинулась к двери. Здесь она хлопнула ладонью по голове:

– Опять забыла!

Телефон лежал под подушкой, а не как раньше – в прихожей. Раньше её контролировала мама, знающая, о любви дочери скачивать джава-книги и читать их затем ночью, под одеялом. Мама же отбирала с вечера телефон и клала на верхние антресоли, где хранились зимние шапки. Недавно этот контроль закончился.

Входящий номер не опредился – точно не из института, а значит, это либо Заур, либо, либо..

– Алло?

– Вынеси мне тридцать евро, буду в центре, оплачу счёт за мобильник и комп.

Заур!..

– Давай, быстрей, я жду у подъезда.

Отсчитывая Зауру деньги мелочью, она испуганно оглядывалась по сторонам – не видит ли кто её растрёпанных волос, сползшего на затылок платка, неумытого лица, торчащих из-под длинного свитера старых спортивных штанов брата – в них она спала. Но двор был пуст.

– Ассалам! Буду вечером. – крикнул Заур, скрываясь за кустами.

На кухне мама громыхала чайником.

– Продавали молоко?

– Нет. Заур, он оплатит счета, а крестьян с молоком не было. Я возьму винограду? – ХIинд схватила лежащую в миске гроздь и принялась есть, выплёвывая в кулак косточки.

От плиты шёл пар, расстилаясь затем по пожелтевшему, давно небелёному потолку.

– Опять дома не ночевал. И где ходит.. В школу не ходит, ведь выгонят. Выгонят. Если бы видел отец.. – одной рукой мать держала чайник и струя воды вливалась из него в заварочный, другой – вытирала слёзы. – Хорошо хоть, позвонил.. – И поставив чайник на пол, отошла к плите, снимать пену с бульона.

– Хорошо хоть позвонил.. – протянула тоскливо ХIинд, думая о своём. –Хорошо хоть позвонил..

А, впрочем, нет, совсем не хорошо.

Что может случится с Зауром? С улыбчивым, непослушным, притворчивым и наглым мальчиком, которого до наступления возраста уголовной ответственности раза три задерживали за карманные кражи? С мальчиком, который умудряется до сих пор числиться в школе, несмотря на то, что показывался там в последний раз в прошлом году. С мальчиком, которого обходят стороной бродячие собаки, боясь получить пинка. Ничего с ним не может случиться, кроме поправимых неприятностей. А вот с ХIинд случилась неприятность непоправимая, неприятность вселенского масштаба – и никому, совершенно никому нет до неё дела. Даже маме – хотя мама знает.

ХIинд покосилась на мать – та, отойдя от плиты на полшага, остановилась перед дочерью и задумчиво смотрела прямо на неё.

– Мама?

– Опять переживаешь? Я буду резать лук, уйди в комнату.

В комнате можно было переживать прошедшее, зная, что в ближайшие три часа – именно столько варится приличный бульон – никто не помешает. Итак, как это было?

Он позвонил около шести. Она приняла вызов, думая, что это Заур, спросила весело:

– Где болтаешься?

– Ээээ.. – сказал знакомый, но непривычный голос. – Это..ээээ.. ХIунд?

– Не ХIунд, а ХIинд. ХIунд по-немецки собака. – Обиделась она, ещё не успев сообразить, кто именно звонит.

– А это я.. Да. Ты чё сегодня не выходишь в одноклассники?

– Я? Да я выхожу, да. – ответила она и спохватилась. – Шахин? Ты ли это?

– А, да, это я. – Голос звонящего зазвучал увереннее. – Ну, как дела?

– Да вот. Институт – дом, институт – дом. А у тебя?

– И у меня.. твоими молитвами. Слушай, выходи за меня замуж, жениться хочу.

– А?

Он предлагал ей не в первый раз – первый раз произошёл на другой день после их знакомства. ХIинд не нравились его слова «жениться хочу» , и она снова и снова переспрашивала:

– Как это – жениться хочешь? Тебе всё равно, что ли на ком? На мне, или на козе, или на корове?

– Авахахахахахаа. – смеялся он в ответ, но более вразумительного ничего не говорил.

В тот день их беседа затянулась – на каждую её попытку попрощаться, он напоминал, что ровно месяц их знакомству, и хотя ХIинд знала, что не месяц, а 25 дней, она притворялась, что верит этому предлогу остаться на связи подольше.

Они заболтались, перешли с взаимных подкалываний на серьёзные темы, сделав этот первый свой долгий разговор – последним.

– А всё же, ну зачем на мне жениться? Родители твои будут против..

– Неееее.. Ты чего. У меня папа реальный муслим. Чёткий мужик. По-арабски чешет и по инглишу, ну, как и я, впрочем. Да и вообще, ты же наша. Ты наша.

– А что, с каких это пор наших девушек в Москве мало?

– Да много.. Только.. Знаешь, есть проблемки – многие у метро стоят, тово-сего, туда-сюда.. Ну, вообщем..

– Понятно. Только я тоже, того.. – ХIинд замялась. – Нет, не того, что эти девушки, а вообщем, у меня родители разных наций.. Только мама наша.

Он смеялся.

– Ты каждый день говоришь мне это. Да ты забыла что ли, я сам метис. Только папа. Главное – менталитет. И общая Родина. Ты скучаешь?

– Да..

– Поженимся, я свожу тебя..

– Ой..

– От души обещаю. Поженимся, съездим на Родину, а потом.. скажи, куда ты хочешь? На Канары?

– Фу, Канары. Прошлый век. На Гуам.

– Гоа?

– Гуам.

– Лаббабас. А в Антарктиду хочешь, там реально круто?

– К пингвинам? – ХIинд замерла от восторга.

Антарктида – мечта всей её жизни. Бескрайние льды, заброшенные – кого интересует наука в век драк из-за природных ресурсов? – исследовательские станции, бедный растительный мир – лишайники, мхи – Ах, это единственный раздел ботаники, который она знала хорошо, – буревестники, тюлени, морские леопарды, пингвины королевские, пингвины Адели.. Ледяной холод. Озёра, круглый год покрытые прозрачным льдом. Сезонные реки – вода течёт по льду. И ещё спрашивать, хочет ли она в Антарктиду?!

– Я мечтаю, и знаешь, о чём особенно? Чтобы у меня там родился ребёнок. Знаю, это возможно, там уже рождались дети. Представляешь, место рождения – Антарктида!

– И свадьба там, ахахааахаха!

– Нет. – ХIинд скорчила сама себе грустную рожицу – то, что рожица именно грустная, свидетельствовало её отражение в лакированной поверхности шкафа, напротив которого она стояла, – там нет мечети. Там только православная церковь.

– Дааа.. Это беда. – Он замолчал на пару секунд, но быстро нашёлся. – Мы построим там мечеть! Сами! Прикинь? Ты будешь мазать кирпичи цементом, а я – заколачивать гвозди.

– Мне кажется, в условиях севера какие-то особые технологии постройки нужны.. – ответила она нерешительно. – И потом, кто будет читать никяхI?

– Найдём. – Сказал он голосом, каким, вероятно, Архимед кричал «Эврика!» , с той лишь разницей, что восклицательная интонация заменилась на повествовательную. – И мечеть построим, и никяхI постоянный сделаем. Всё будет тип-топ. – Заверил он её.

– ИншаЛлахI.. Ой, а точнее.. – она вдруг сообразила, что шутки зашли слишком далеко – она практически выразила своё согласие выйти за него. И тут же испугалась:

– А где мы жить будем?

Пауза.

– Э-э.. Я не понял чё-то..

– Где мы будем жить, после того, как поженимся? Ведь не в Антарктиде же..

– Э-а-а.. А с чего такой вопрос?

– Ну ты же не учёный, не исследователь. Хотя, если станешь в будущем, я поеду с тобой. – Сказала она, внутренне ужасаясь своим словам и холодея. Мысли метались.

Так.. Антарктида. Это чудесно, это исполнение всех желаний. Но а дальше что? Что дальше? Сейчас он скажет.. Устроит ли его ответ? А если нет? Она не может согласиться на абы что, её мама, её отец, Заур.. Не для того их любовь, чтобы променять на.. Нет-нет. Никогда нельзя ронять себя.

А потеряешь честь –

Как ни винись, как слёз не лей,

Слезам не будет веры.

Абу Iали Хусейн ибн АбдаллахI ибн Сино, по-простому, Авиценна. Его кыда, по-простому, стихотворный жанр. Перевод с арабского, по-простому – с таджикского. Почему-то, мало кто знает, что более половины всех его произведений, не считая научных, написаны на арабском.. В его словах истина.

Девушка не может ронять себя недостойным замужеством.

Это мужчина может жениться на прости-господи, на шалаве – слово-то какое некрасивое, на шлюхе. А потом – бац! – и раскаяться. Начать новую жизнь. Уверовать, проникнуться, понять. Просветиться. Стать боддхисатвой бытового масштаба. И то пойдут слухи.

А девушка? За кем замужем? – спросит любой, если ты замужем.

За кем была замужем? – спросит любой, если – астафируЛлахI, – развелась.

Кто отец твоих детей? Могут ли дети гордиться своим отцом? – спросят все – и знакомые, и любопытствующие, и родители и в первую очередь сама девушка у самой себя.

Мужчине не так важно, чтобы дети могли гордиться матерью.. Он выгонит мать. Или убьёт. И найдёт себе другую, достойную. И раз она достойная, дети полюбят её и забудут женщину, давшую им жизнь.

А женщине? Если дети после развода – вай! Остались с ней. Так это сразу подозрения – муж такая бяка-закаляка посмел детей бросить? Или ленивый, не хочет воспитывать их? Или женщина настолько эмансипированная?

Тоже нехорошо. Если женщина эмансипированная, кто ж на ней теперь жениться? А если жениться, то альфонс или негодяй.

А если никто не жениться, то ладно, может и можно свыкнуться с одиночеством, только вот пойдут слухи.. Дети узнают. Дети могут отвернуться от матери. Или наоборот – болезненная привязанность, зацикленность. Испорченное детство, сломанная жизнь.

Нет, девушке себя никак нельзя ронять недостойным замужеством.

Мезальянс другое дело, даже хорошо. Но ведь и мезальянс может быть достойным.

С другой стороны, кто такая достойная девушка?

Вот она, ХIинд, она достойная? Про неё могут разное сказать, потому что она живёт в Европе, где много на улицах разврата и прямо сейчас говорит по телефону с парнем. Просто взяла и говорит. И не видит в этом ничего плохого, кроме того, что возможно.. Возможно, он – этот парень – скажет что-то, после чего ей придётся.. Да. Нет. Не надо быть умной Эльзой, выдумывать наперёд.

И всё-таки, девушке никак нельзя ронять себя.

– ..я бы работал, ты бы училась, закончила, ребёнок. По-любому, жизнь по Исламу. Потом бы построили четвёртый этаж на доме..

ХIинд очнулась, словно от сна.

– Какой этаж? – спросила она заплетающимся языком.

– Четвёртый. У нас в доме 3 этажа с мансардой. Папа сказал, что когда я женюсь, начнём строить ещё один.

– А-а.

– А?

– Ты собираешься жить с папой в одном доме? После свадьбы?!

– Ну. Он мой отец. – Шахин сделал ударение на слове «мой» .

– А чё не так?

– Я бы предпочла съёмную квартиру. Точнее, нет. Говорить – так начистоту. Я считаю, семья молодая должна жить отдельно. Безо всяких пап и мам.

– Ты?!

И тут он бросил трубку.

Что ж.. ХIинд положила телефон на стол. В поверхности шкафа отразилось её сморщенное лицо – но слёз не было. Слишком он не то, что не дорог. Слишком он мало знаком ей. Хотя..

Нет.

Жить с родителями мужа можно только в двух случаях – первый – если с ними заранее спеться. Знать, что за люди. Второй случай – некуда деваться, безвыходная ситуация. Слава АллахIу, у неё не такая.

Жить с родителями мужа – всё равно, что выйти замуж за родителей. Муж становится для жены на втором плане, а жена для мужа – на последнем, после всех домочадцев и дальних, но любящих погостить, родственников. Почему-то многие свято убеждены, что лучшего общества для жены, чем собственная мама нету. А ведь это всё равно, что пустить кролика в клетку к удаву. С одной лишь разницей – иногда удав – не свекровь, а невестка. Но очень редко, и не в случае с ХIинд. Совсем не её случай..

Матери у Шахина нету.

Была война и была дорога.

По дороге шла женщина.

Сзади неё дети – мальчик, девочка, мальчик.

Замыкал мужчина – тяжёлые сумки, тяжёлая ноша тянули книзу, поэтому он отставал, прихрамывая на левую ногу.

А на дороге были мины.

Мальчик, девочка и мальчик, зажмурясь от крика, не посмотрели в небо, чтобы увидеть, куда улетает душа. Они просто закрыли глаза и заткнули уши.

А их отец нагнал их только через пару минут. Сильный мужчина сумел взять себя в руки и решительно приказал: «Идти вперёд» .

И дети пошли.

А труп женщины на дороге, наверное, съели.

Шакалы, волки или собаки.

А может, дикие кабаны.

Шахин рассказал ей это примерно с неделю назад.

– Я понимаю тебя. – сказала она, не найдя, что можно сказать ещё, чтобы было искренне.

– Как понять – понимаешь? Я не в теме?

Он удивился её сдержанно-сочувственной реакции, но она тогда ничего не объяснила.

Да и что было объяснять? Свою жизнь рассказывать? А смысл? ХIинд потом долго думала, что бы означала его болтливость. Выкладывать, пусть и скупыми фразами, столь важную и тяжёлую страницу биографии какой-то встречной-поперечной? Зачем? Вызвать на жалость – пожалейте меня, маленького мальчика? Похвастать тяжёлым детством? Нарисоваться более крутым, чем есть по жизни?

Она недодумалась ни до чего толкового. До бестолкового, впрочем, тоже..

– Алло?

– Скажи, когда мы поженимся?

– Ты же отключился..

ХIинд отвела телефон от глаз, чтобы посмотреть на дисплэй. Номер не определялся – такой из её знакомых только у трёх человек – у него, у Заура и у неё самой. Заур её брат. Она сама себе предложение делать не будет, да и если звонить со своего номера на свой, никогда не дозвонишься, только послушаешь короткие гудки. Значит, всё же он.

– Ты бросил трубку.. Ты хочешь жить с отцом..

– Ахахааха, я хочу на тебе жениться.

– Но я не буду жить в одном доме с твоим папой!

– Почему? А, впрочем, не надо.. ХIинд, мне по фиг всё, давай поженимся! Я настойчивый, авахахах, но навязываться не стану!

– Не навязывайся.. – Она не знала, что говорить. – Но как мы жить-то будем?

– Просто.. Я работаю, ты дома. Заведём ребёнка..

– Погоди ты про ребёнка! Что я – дома? Что я?!

– Э-э.. Обычно, ну как все женщины.. Дома, ну, дом, ну это, стирка, глажка, мойка посуды.. Там еда вкусная.. – По запинкам в его речи стало похоже, что его представления об их совместной жизни неконкретны.

– А домработница у меня будет?

– Э-э.. Женщина должна же..

Так. Похоже, что он, хоть и обитает в трёхэтажном частном доме, но жадный. Плохо.

– Что должна женщина?

– Ну э-э.. Вообще. Чтобы семейный уют.

Фу, как ей, ХIинд, как ни стыдно уподобляться.. Не жадный, а у человека отсутствует семейный опыт. Матери у него нету. Да разве так уж нужна домработница?

– Вообще, у нас дома есть прислуга! Но если отдельно от отца, то я – против.

– Ладно. Сейчас техники всякой много. Стиральная машина будет?

– Йес.

– Кухонный комбайн?

– Йес, оф коурз.

– Блендер?

– Вау, чё это?

– Ну вообщем такая штука на кухню, чтобы..

– Да.

– Сифон?

– Чё?

– На кухню штука..

– Да, да.

– Что ещё.. Вай фай рутер?

– А это ещё зачем?

– Как – зачем? Для интернета.. Чтобы брать лаптоп и спокойно из комнаты в комнату, не привязанной к месту. И ещё мобильный модем.

– Вообще-то! По нашим традициям.. Жена готовить должна, ахахахаа..

– Значит, ты мне не купишь лаптоп?

– У меня есть. А тебе зачем? Я тебе буду давать поиграться.. Женщинам незачем интернет. Там одна глупость. Вещи, которые лучше не знать!

– Забыл, где мы познакомились?

Теперь бросила трубку она. Бросила в самом прямом смысле – красная клавиша отбоя и на пол, на пол. Со всей силы. Мобильник выдержал, даже аккумулятор не вылетел – такое часто случалось на более старых моделях.

Не получилось даже поругать себя за несдержанность – просто не выдержали нервы. Катализатором послужило «поиграться» – звучание неграмотной конструкции настолько неприяно, что всё всё равно стало вдруг.

Лаптопа на неё пожалел, айфоновладелец несчастный. У самого на одноклассниках половина фотографий из серии «я лежу на диване кверху задницей с айфоном, пистолетом, пачкой долларов, айфон повёрнут яблоком в фокус» .

Фу. Как противно.

Он сразу и как-то неожиданно ей разонравился. Без сожаления она стёрла номер его телефона из памяти, зашла на одноклассники – удалить из друзей и добавить в чёрный список было делом одной минуты. С других аккаунтов написать он не сможет ей – профиль закрыт, дружбу ни от кого в ближайшее время она не примет.

Кончено.

Она пошла на кухню пересказывать весь разговор маме, сама, между тем бродила по его профилю, читала ленту активности, комментарии вульгарных девиц, форум, список друзей – он не был в онлайне, поэтому не заблокировал её в ответ.

– Что переживать? – Мама решительно не понимала. – Ну нет, так нет. Как будто бы он так уж и прекрасен. Зачем ты вообще с ним общаешься?

– Ах..

– Да он всё равно бы сбежал. Не сегодня, так завтра.

На плите что-то кипело, бурчало, грозилось убежать белой воздушной пеной.

– Он не сбежал, я сама. Что варится?

– Варенье из портящихся яблок. ХIинд, не причмокивай. Хочешь белого чая?

– Давай. – согласилась она без энтузиазма.

Да, она правильно поступила; нечего точить лясы с человеком, не знающим, что он хочет – но осадок остался. Было не грустно, не плохо, не жалко – непонятно откуда появилось знание – в ближайшие несколько дней, а то и недель, хорошее настроение ей не светит.

Забежал Заур похвастаться дневником полным замечаний. Сходил-таки в школу. В кои-то веки.

– Брат учительницы по русскому – ну, который пастор, сказал, только конченые уроды могут продолжать говорить на русском, живя здесь. Русский язык – язык оккупантов, которые всегда навязывали идею превосходства русских над другими славянами, несмотря на то, что русские – самые дикие, скотские и необразованные из славян, потому что они славяне только по языку, но не по генетике. На самом деле, по генетике, русские..

– Смесь шимпанзе с крокодилом. – фыркнула мама. – Больше он ничего не говорил?

– Да. Он говорил, что мусульмане есть продукт.. – Заур наморщил лоб, вспоминая. – мусульмане есть продукт совокупления Сатаны с языческими индийскими женщинами по Камасутре.

ХIинд не выдержала и рассмеялась.

– А ты-то что? Дал ему в морду?

– Не-а. – Заур мотнул головой, схватил со стола пустую чашку ХIинд – чай был допит. – Мама, слышу запах белого чая. Плиз! – И отпивая первый глоток, добавил:

– Я не хочу портить ему свадьбу.

Мама, снимавшая пену дуршлагом, так и застыла.

– Он женится. – Махал Заур руками. – На русской из Донецка. Она счастлива переехать в Евросоюз. Она согласна со своей ролью скотины. Она ему не возражает. Она мечтает уготовить своим детям нерусское будущее. Но при этом рашн гёрл дико патриотична и уже прислала в посылке четыре матрёшки. Умение готовить блины. Второй брак. Первый брак с арабом. Разочарование в восточных мужчинах. Поиск христианских ценностей. Мадамке нужна опора. Мадамке тяжело без опоры – все русские с украинцами алкаши та нарики. Войля!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю