Текст книги "Хинд (СИ)"

Автор книги: Лала Мубаракши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Ну и вляпался ты, Шахин. Искал дуру, чтоб соврать про никях, а самому сделать муту, а на деле нарвался на прости-господи, ищущую дурака на свой приманочный платок. Даа.. Смотри, смотри, как бы не уронил сей прокол тебя в глазах Бори. Глаза Бори – это вторые глаза Шилы. Пора, кажется, сматываться до разогревания обстановки..

– Пока там был – Настоящий Боря лёг на пол и теперь ногой указывал направление – на закрывшуюся дверь, – звонил Гога.. Подъехать хочет. Чё, Шаха, кто будет звонить в ресторану по теме пережрать?

– Я, – легко согласился Шахин.

– Девушка, милая, и побольше спиртного.. И поменьше жирного, а шашлычок, суши и фруктов, фруктов..

– Спиртного что будем заказывать? – кокетливо спросили на другом конце провода.

– Вино, коньяк и.. – он понизил голос, чтобы Боря не слышал – ликёра бутылок где-то пятнадцать.

– По ноль три или по ноль пять?

– По ноль семь.

– Адрес доставки?

Он положил трубку стационарного телефона – Настоящий Боря, наверное, с бодуна завёл себе этот допотопный агрегат, на котором цифры крутить надо, и даже буквы обозначены. Советских времён. Хотешь изображать – поставь дореволюционной, а этот-то зачем?

– Нравится аппаратик? – спросили его из-за спины. Испугаться не удалось, рефлекторно отреагировать ударом тоже. – До боли знакомые руки со следами сведённых татуировок подняли телефон и двинули назад-вперёд прямо перед его, Шахина, глазами.

– Нравится? – повторил свой вопрос Боря.

– Ну, ничего. Староват маленько..

Настоящий Боря усиленно закивал головой:

– Ему знаешь сколько? – и доверительно, словно желая сообщить некую тайну, – тридцать восемь! По нему звонила моя мама, когда была маленькой. Любимый мой, любимый.. И мама у меня любимая, любимая. Ты знаешь, какая у меня мама?

Зачем знать.. Шахин был лично знаком с худой, измождённой женщиной, посвятившей свою жизнь защите единственного сына от побоев её мужа, то есть Бориного отца:

– Я зачеем на тебе, зырааза, женился! – кричал тот пьяно-невменяемым голосом, размахивая дубинкой, внешне похожей на бейсбольную биту. – Я зыаачем за тебя отцу твоему деньги платил? Чтобы ты рожала здоровых детей! Много рожала! А ты?

Отец матери, к которому ходил он жаловаться на «дохлячку» и требовать назад хоть часть калыма, выставил зятя вон:

– Я тебе свою дочь отдал не для того, чтобы она в 12 лет беременела. Она не верблюд. Как ты говорил? Два года, говорил, после свадьбы, просто так пусть живёт.. А ты что? Ты председатель колхоза, тебе на ещё жену денег жалко? Раз уговор не исполнил, то за деньгами не ходи. Иди, иди, не возвращайся и жену свою ко мне присылать не вздумай – у меня в хозяйстве работники нужны, а не объедалы.

И Борин отец уходил, тихо злясь, что несмотря на весь свой авторитет не может просто убить «ненужный мяса кусок» – тесть работал на КГБ и в случае чего легко мог рассказать хотя бы о подпольной цехе производства шерстяной одежды, расместившимся в подвале дома его первой жены – старшей его на пять годов семидесятилетней старухи, которая ни рожать, ни радовать глаза не могла, а денег – денег проедала порядочно.

Пару раз случались у него благородные порывы – наслушавшись в колхозном клубе выступления очередного путешествующего по Союзу под видом передовика производства суфийского шейха, впадающего в экстаз прямо на сцене и уносимого с лекций в бессознательном состоянии на руках своих мюридов – отданных в услужение аульских мальчиков с испуганными глазами и голодным телом – мальчиков, впахивающих на всех тех, тогда ещё процветающих, рыбоконсерных заводах Дагестана, где числившийся на разных должностях шейх получал за них зарплату и пайки, – возвращаясь домой под впечатлением от иступлённых выкриков «Хакк, адалят, истина.. Познать истину, 77 раз скажи такбир.. Я Аллах, я грешен, Я Аллах, я презренен.. Борись с собой, нечестивец!» отец Бори чувствуя потребность в благих деяниях и поступках, по приходу сразу же лез в импортный холодильник, доставал оттуда растопленный, застывший в пол-литровой бадье курдючный жир и маслянистые, вынесенные из рабочей столовой, булочки с вареньем, ставил их на пол перед испуганной женой, приказывая:

– Ешь!

Потом, глядя, как она давиться и вырывает съеденное, недоумевал:

– Чё не ешь? Жирно же, жирно!

Она опять испуганно давилась, вырывала и обида брала верх.

– Есть не умеешь! Дохлятина. – Хлопала дверь и семнадцатилетняя девочка принималась тихонько плакать. Она опять была беременна, она уже знала, что ребёнок снова родится мёртвым – плод не выносил еженедельных побоев вниз, по животу; ежедневного – без завтрака и обеда. Нереальностью представлялось ей теперь житьё в родительском доме – всего вдоволь, всё хорошо. Её принесли в жертву – в семье подрастало ещё пятеро детей и прокормить всех становилось тяжелее, тяжелее. Начальник службы, где работал отец – она не знала точно, где он работал. Никто в семье не знал. – В ответ на стыдливый рассказ своего подчинённого нахмурился и заметил лишь:

– О чём раньше думали? Нечего нищету плодить. – Ему было всё равно, его мучали другие проблемы. Он был не местный и обстановкой интересовался лишь по факту изъятия там ли, сям ли особо крупного груза контрабанды – груз обыскивался на предмет подстрекательских писем из-за рубежа, при необнаружении оных с торговца бралась взятка и он тихо-мирно отпускался в конечный пункт назначения – Алма-Ату, Фрунзе. В тот день, когда он подтолкнул отца её на продажу дочери, голова была занята сразу тремя – тремя женщинами. Любовница из Гагр требовала шкуру ирбиса; любовница из Телави не представляла жизни без медного браслета пятого века, найденного археологами при раскопках около дома её подруги в Мцхета; а жена – глупая голосистая певица – пригрозила не вернуться с заграничных гастролей в случае не предоставления ей – брошенной любовниц ради – содержания в 5 тысяч рублей. Не в год, в месяц. Он, конечно бы, желал видеть её мёртвой, а не мёртвой – так уехавшей, хоть во Францию, хоть в Антарктиду, но мысль о том, что произойдёт после её отъезда – а он знал, что произойдёт: «Асанишвили, объясните-ка нам поведение вашей жены и радуйтесь, если уберётесь от нас живым» не давала покоя, выводила из равновесия.

Ничего не добился отец её от Асанишвили, пришёл домой, а на следующий же день мать таскалась к фарцовщикам, покупая обновки старшей дочери.

Что бы продать подороже, надо одеть побогаче.

Покупатель не заставил себя долго ждать. Сколько-то там тысяч рублей – не много, не больше четырёх, – но зато какое стадо овец, согнанное с айлоков в долину, заполнило неширокую улочку, единственную в селе.

В тот день она в последний раз видела родителей, в последний раз ходила в школу. Назавтра муж сам пошёл к директору. Свидетельство об окончании шести классов развеялось по ветру, а вместе с ним, казалось, развеялись все радости жизни.

Когда слёзы иссякали, а шестидесятипятилетний мужик за стеной принимался громко храпеть, из чугунной кастрюли, вечно греющейся на еле горевшей печке, в бутылку наливалось молоко, в бутылку же бросались обрезки хлеба и заморённый рахитичный мальчик лет трёх несмело вылезал из стоящей в углу корзины. Его, непришедшегося по душе отцу, приходилось держать на кухне и выкармливать объедками.

По утру случались такие сцены:

– Гадёныаш, гаддёныш, – вопил её муж, потрясая ножом. – Какой, твою мать, светлый, ты от кого его нагуляла? От таможенного грабителя Асанишвили?

– Я тоже в детстве светлая была, это потом проходит, – пыталась оправдываться она, подставляя себя под нож, чтобы меньше досталось ребёнку, но нарывалась на окрик:

– Молчи! Этот притасканный гадёныш, этот уродыш не гордый сын Ала-Тоо, а Федя, Ваня или Боря.. Настоящий Боря! – вырывались вместе с плевком проклятия, прежде чем дурно пахнущий самокруткой председатель затерянного в Киргизии приграничного колхоза, отправлялся на работу.

Всё проходит, и это прошло. Настал час, когда ребёнок, до этого исподлобья косившийся на отца, ответил ударом на удар, словно примеряя неразвившуюся силу. Отец после избил его и выставил за дверь в темноту. На рассвете, всю ночь умолявшая разрешить впустить сына мать, обежала надломанной походкой двор, заглядывая под сложенные штабелями дрова – запасливый хозяин, и в хлев, к коровам, козам. Восьмилетнего сына не было нигде.

Никто его не искал – кто будет связывать с председателем, кто будет искать пропащих детей, когда разваливается на кусочки одна пятая часть суши? В последствии, ни мать, ни друзья не смогли добиться от Бори рассказа о тех годах жизни – ушёл ли он к чабанам на айлок, залез ли в кузов отправляющегося во Фрунзе КАМАЗа? Не знал никто.

Настоящий Боря объявился январским вечером 1999-го: в казино одного из казахстанских городов шла обычная в те времена попойка. В одиннадцать часов давался салют и региональные авторитеты, не чувствуя мороза, не слыша восторженно-нахального визга спутниц, столпились у дверей, наблюдая, рассыпающиеся в небе сиренево-красные звёзды. Рядовой стрелятельно-умирательный состав носился у припаркованных машин, вкушая радость прожитого дня – среди него выделялся меланхоличный парень, стоявший неподвижно на месте, задрав голову в небо.

– По кайфу тебе? – иронично спросил владелец пары преуспевающих фирм. – Нестандартное поведение заинтересовало.

– Я..я ищу Сириус. За красным не видно.

– Заняться нечем. – вынес свой вердикт фирмач, но к нему придвинулся человек с серьёзной репутацией и коротко заметил:

– Из моих. Способный мальчик. Возьму в охрану через полгодика.

– А чё не сейчас?

– Пусть растёт.

Салют продолжался, владелец фирм не возражал собеседнику – кто ж спорит с собственной крышей?

А через день областная газета поместила в разделе происшествия две заметки. Первая гласила: «Вчера, в посёлке Желанное, в собственнном доме был застрелен гражданин Казахстана Баур Смаилов 1974-го года рождения. Убитый, согласно имеющейся информации занимался противозаконной деятельностью, являлся лидером одной из известнейших ОПГ, члены которой подозревались в «наезде» на директора ООО «Нефттрассервис» С. Баймагамбетова» , вторая же извещала: «Вчера в 21:50 по улице Абая у магазина «Авокадо» произошло столкновение автомобилей, в результате которого был совершён наезд на Нуруслана Сапуева, 1966-го года рождения. Пострадавший скончался по дороге в больницу. Очевидцев ДТП просят позвонить в …»

Настоящий Боря остался неприкаенным и тут ему на выручку пришёл спорт. Медаль за медалью, выигранное первенство, другое.. Завелись деньги, новые люди прибрали его к рукам, но время ОПГ проходило. Через четыре года двадцатилетним он приехал в Моску, сообразив, что прошлое безвозвратно, а грабёж с каждым днём всё больше прикрывается маской законности. В столице России поначалу мечталось тихо мирно жить в перерывах между соревнованиями, но аппетиты росли несоразмерно гонарарам, а спрос на умеющих бить, не задавая лишних вопросов, остался. Его снова откопали и он сменил две команды, прежде чем попал к Шиле, где и застрял. Шила был почти Борин земляк – это подкупало. Шила не просто платил – он делился общими деньгами – и от такого обращения веяло семейным уютом. Шила сумел разговорить Борю, выслушать без смеха, а через неделю привезти к нему его мать. Боря был счастлив – он ведь забыл о существовании матери, ему казалось, она либо давно умерла, либо её попросту не было. Счастье, надо отметить, довольно быстро стало невыносимым – преждевременно состарившаяся женщина запуганно озиралась на многометровые пространства апартаментов сына и боясь лишний раз выйти из своей комнаты, по-мелкому капризничала – то принеси, того подай. Боря не мог уделять ей достаточно внимания, равно как и привести в криминогенную квартиру потенциального фискала в обличие сиделки, и вот, уже второй год, пропадала его мать почти безвыездно по курортным санаториям Турции – и от этого было легче обоим.

– А телефон-то как к тебе попал, он же дедушкин выходит? – спросил Шахин, чтобы согнать с лица Настоящего Бори выражение неуёмного блаженства.

– Аа, дедушкин дом сгорел.. Мама на пепелище подобрала и с собой притащила. Правда, вещь?

– Вещь-то вещь, но.. – Шахин не договорил. – Из комнаты донеслось пиликанье и Боря кинулся туда – к управляюшему пульту.

– Гога приехал.

– Приходите в мой дом, мои двери открыты.. – пропел Шахин явно дурачась.

– Салам алейкум!

– Ва салам! Давай на кухню..

– Мы чё, русские – на кухню? Двигай в гостиную.

– Э-у-ээ..

Гога яростный националист – нарвался ли на драку, бросила ли девушка – во всех бедах его виновата Россия. Это не мешает ему, впрочем, являться закадычным другом Ступы и ещё пары других русских парней. Своих же он избегает, общается неохотно, причина – «они все обрусели, манкурты» . Родного языка Гога не знает, в минуты опасности давит на жалость, называя себя гудаутским греком – дескать, пожалейте меня, не какая-то чурка безродная, православный, однако. Истинные же религиозные убеждения его покрыты мраком. С Шилой он и в мечеть ходил стал, и закят платит, но что у него в душе за акида – известно одному Всевышнему. Прокрутив всё это в голове, Шахин слез с край тахты и оценил обстановку – пожалуй, напились порядочно, на него не смотрят. Ликёр действует – точное количество заказал. Самое время смываться.

Возиться с «фортовым» замком не было желания, и Шахин просто затворил дверь – всё равно охрана внизу пускает только знакомых. Утека-ай – напевало сердце, – быстрее, быстрее. В твоих планах вовсе нет пьяного состояния на сегодня и похмельного – на завтра. Утека-ай.

На улице дул свежий ветер, в воздухе носились тучи грязно-серой пыли. Он залез в машину и медленно тронулся с места – трудный день – курсовая, ухтишка, Боря – давали о себе знать. Обшарив полсалона – виртуозное дело, если по ходу езды, – он не без труда нашёл закатившийся вниз мобильник – 144 неотвеченных вызова порядком удивили.

Это какому уроду я так сдался? Чё за идиот? Номер – он никогда не записывал номера – мало ли в чьи руки могут попасть данные, проблем не оберёшься, а кому он нужен, пусть сами его номер учат, – показался знакомым. Семь-два-восемь-семь – пробормотал он, поднося трубку к уху.

– Котик.. Котик, я очень сердита на тебя сегодня.. – услышал он капризный голос, отчего-то вызвавший в памяти образ Азизы.

– Тьфу ты.. – он выругался, глянув на часы – 21:24 – засиделся у Бори, а ведь Лариса..

– Котик, а я тебя ждала, я повязала на голову тако-ой бантик с бабочкой..

Голос реально похож на Азизин. И он раньше не замечал? А, раньше он не знал про Азизу.. Бантик какой-то, полная дура, что ли?

– Любимка – надо же как-то звать величать девушек её категории – любимка, ты представляешь, я так попал..

– Твоя фирма обанкротилась? – спросилось с благоговейным ужасом.

– Нет, но ты представь себе.. На меня наехала машина, вообщем, брабус смят в лепёшку и меня сейчас друг отвозит домой. Ты только прикинь, этот урод на мини-купере смял весь радиатор!

– На мини? Классная машинка, у меня есть..

– Аххааха, ага. На таком зелёном как травка, а номерной знак есоюзовский – закачаешься – «Ируся» , правда прикольно?

– Прикольно.. – голос на секунду запнулся – и за рулём машинки с таким номером сидел он? Или – было добавлено уже другим, язвительным тоном – это была она?

Чёрт.. Не мог соврать? Хреновина какая.

– Это был он, клянусь, детка.. Ты же знаешь, ты в моём сердце, ты занимаешь всю мою сущность – дальше он нёс слова уже на автомате – дело-то, чай, привычное.

– Я верю.. – с сомнением ответила Лариса. – Наверное, чей-то альфонсик.

– Да, детка.

– Котик.. Ты не приехал, а я плакала, так плакала, но теперь..

– Что теперь? – спросил он, чувствуя непреодолимое желание сбросить вызов. Она слишком напоминала ему Азизу, слишком.

– Теперь я волнуюсь за тебя. Мне больно дышать. Я плачу. У айфоши весь экранчик уже мокрый. Ты приедешь?

– Давай.. Давай завтра, как сегодня.. И пойдём туда же. – Ответил он первое, что пришло в голову.

– Я буду ждать.. Кисс ю. Придёшь домой, напиши мне в контакте..

– Чего? Чего? Причём здесь в контакте?

– У тебя там стоит статус «свободен» , поменяй, пожалуйста, на «женат» и добавь меня… Ведь мы поженимся в августе?

– Конечно, поженимся, какие разговоры.. Ай лав ю, беби. А теперь извини, мой друг что-то хочет сказать мне.. Кажется, мы нарушили ПДД, придётся штраф гнать.. Я позвоню, арриведерчи!

Тёмно-синий джип стремительно летел шоссе.

Это надо же, до чего может дойти девушка, если раздать ей авансы, а потом исчезнуть с горизонта.. 144 неотвеченных вызова – при первой коллизии. Чего же он достоин, если небедствующее обаятельное существо женского пола готово обрывать трубки ради его внимания? Он достоин, по меньшей мере, райской гурии.. Есть достоверный хадис – «если бы хоть одна обитательница джанната спустилась бы вниз, свет озарил бы весь мир» – только такая достойна его, но нет на жалость у гурии земной альтернативы..

– Аллё, аллё, это кто мне звонит?

– Шаха, ты забыл.. – сестра явно была на грани.

– Оо, пардон, дорогая, а что я забыл-то? – Он действительно ничего не помнил.

– Ты издеваешься? У нас дома нечего есть, а он прохлаждается в Москве по ресторанам!

– Я не издеваюсь! Я скину тебе. Я сказал, значит я сделал.

Вот не кстати, и как же я умудрился поехать к Боре, не выполнив её просьбы?

– Слишком много «я» в твоих словах, поступках и всей жизни. Иногда надо и о других думать!

– Расслабся, Фуза, тише едешь – дальше будешь.

– Особенно гоняя по встречной!

– Не живи, как я живу, а живи, как я учу. – Он ещё пытался острить.

– Шаха, ты просто, просто..

Ему стало нестерпимо скучно.

– Если ты вышла замуж за урода, неспособного обеспечить тебя хотя бы макаронами и картошкой, то причём здесь я?

Он нажал кнопку отбоя, понимая, что ещё немного – и помчиться в Тверь, отрежет голову зятю, исколотит дуру-сестру, а затем сядет в тюрьму с чувством глубокого удовлетворения.

Не успел брабус свернуть на поворот – левый поворот, запрещённый, как экран айфона снова загорелся: «Этот абонент просит Вас пополнить его счёт.» Давно бы так – и никаких мушкилей. Ему же не жалко помочь, ему лень напрягаться.

Перечислив деньги Фузе – пусть обналичивает, как сама знает, Шахин расслабился. Включил радио – песенка про розовый мини-купер вызвала закономерное отторжение. Помешались они все что ли на этих куперах, – подумал он, переключая волну. На следующей станции кто-то хамоватым речтативом – точь-в-точь как он сам – доносил до слушающих, что его-де кризис не касается. Шахин прослушал до середины и выключил радио вообще. – Речтативист задел до глубины души своим пофигистским отношением к материальным проблемам. Так приятно думать, что ты один такой – богатый и беззаботный, особенно когда мчишься, превышая скорость, по гладкому асфальту навстречу счастливому будущему. К тому же, успех певца вызвал закономерную зависть. Это не он бы, это бы я звучал по радио, если б не Шила..

Совесть довольно быстро прервала мечтания – ты только в мыслях великий реппер, Шахин, шептала она и речь её была правдива. На деле ты автор шести песенок, с которыми колесишь по стране, используя в качестве щита.. Платишь деньги и тебя запускают по ночным клубам в «общие солянки» .. Да, у тебя есть поклонницы. Но у кого их нет? Даже у Гоги, длинного и худющего узколицего Гоги, нету вопроса с кем провести ночь с тех самых пор, как он ездит на лексусе.. А ведь он не поёт, не сочиняет, всё существование его заключается в трёх вещах – пьянках, нелюбви к России и беспрекословному подчинению Шиле – а подишь ты. Успокойся, Шахин, – постепенно совесть становилась всё громче – работай и дальше, работай над собой и верь – ты ещё найдёшь своё призвание, ты ещё проявишь свои глубоко запрятанные таланты.

Почудиться иногда тоже.. Чуть не заснул за рулём, хорошо этот айфон. Кто на этот раз?

– Па-арвиз, салам на бис!

– Очень умно.. Фара, выкладывай?

– Всё как ты говорил, братка. Приехал, забрал. Он, правда, артачился – пришлось помахаться.

– Да ожидаемо это.. Исход?

– Клиент отъехал.

Уауа-а, так, не врезаться, не врезаться, сцепление, тормоз, ровненько едем, ровненько..

– Ты догоняешь, чё балаболишь?

– Клиент отъехал. – Повторил Фара упрямо.

– А бумаги? Он сказал, где бумаги и товар?

– Товар.. Я и звоню из-за товара. Я только от продавца.

– И?

– Я не еду в Ленинград, как я рада..

– Как я рад, – продолжил машинально Шахин, не сильно удивившись, что в трубку теперь говорил сам Шила.

– Куда уж рад.. Один поедешь, без меня.

– Что?!

Ровненько, ровненько, следим за дорогой, не обгоняем милицейские машины. Спокойненько. Вдох-выдох, вдох-выдох.

– Ты меня чётко слышишь?

– Да, Шила, слышу.

– Значиттык – тышаидешь-нленинграду-намшинасвой-немледно. Понятно?

– Вроде да. А почему я должен добираться в Петербург на машине, а самолётом?

– Многабуишьзнат – сваейсмерттюнимрёшь.

– Приказ понят. А выезжать когда? – Шахин прикидывал в уме сколько отсрочки выпрашивать, чтобы успеть выспаться.

– Я не люблю повторять, Шаха, ты выезжаешь немедленно.

О-у-а-ы, тормози, да, тормози да, Шахин, красный же, красный, а за поворотом – зачем-то же тебе мигает встречная хонда – ГИБДД спряталось!

– Меня встретят? – конкретный вопрос на конкретный приказ.

– Позвонишь по приезду – узнаешь. Давай, давай, вещи делай, делай вещи!

Короткие гудки..

В полночь – весь вечер в пробках, Лужков-заде, разберитесь с этим, раз-бе-ри-тесь – он уже ехал по Ленинградскому шоссе, оставив позади Химки, воображая себя одновременно персонажем фильма «Бумер» и европейским героем-грабителем на автобане. Можно воображать, имея британское подданство, можно..

Он свернул в придорожный ресторан, заказал «фуа-гру с салатом цезарь, три порции» – есть не стал, а закатал в полиэтиленовую плёнку – в багажнике всегда рулон таскаю – и, прикупив мороженое в стаканчике, отбыл дальше, предварительно отчитав на обочине подряд сразу три намаза. Фуа-гра с цезарем до поры до времени отправились в бардачок, мороженое было съедено, на заднем сидении болтались три бутылки Реми Мортена и упаковка – восемь штук – контрабандной «Набеглави» – Гоге мадлоба, Гоге, так что жажда не грозила.

Да и вообще, что ему может грозить-то? Кредитка в кармане куртки и семейный адвокат, кстати, имеется.. Говорят, мысли об адвокате – дурная примета; но разве он верит в приметы? Нет. Только в Аллаха и всесокрушающую в этой кафирской дунья силу золотого Тельца. С иманом и Тельцом у него всё в порядке, и затем – прочь с дороги, пустые тревоги..

Хорошо, когда есть денег, много денег у меня..

Он опустил стёкла – пепел с сигарет удобнее сбрасывать наружу, чем захламлять салон, и от встречного ветра повеяло прохладой.

Мелькали города. Не заезжая домой, проехал Солнечногорск – всё равно в комнатах пусто; кроме него и отца никто не живёт, холодильник пустой, прислуга на лето распущена, охрана с отцом в ОАЭ покатила.

По пути Тверь.

Сам не зная, зачем, он решил заехать. Всё равно, специально бы никогда не навестил Фузу, а по случаю – почему бы и нет.

– Ты откуда? Ты на часы смотришь?

– Я из борделя. Девочки у вас тут фиговые, ни одну на ночь снять не встало, вот, обратно в Москву рвану. – соврал он первое, правдоподобное, чтобы умолчать конечный пункт поездки. – Дай чаю.

– У нас нету чаю. – Сестра в каком-то рванье, в прорехи просвечивало красное нижнее бельё, протирала заспанные глаза. – Ночь же.

– Хайль. – Из-за спины сестры высунулась тощая юрткая фигура абсолютно голого человека. – Принёс? Ойй-й, кто это?

– Это не Петя. Это Шахин. – сказала Дилфуза, ничуть не смущаясь вида мужа.

Шахин почувствовал приступ брезгливости.

– Какой на хрен Петя? Чё за придурки в твоей квартире в два часа ночи? Азиз, чё, всегда голый? Пол, блин, помыть лень, пыль, блин, в темноте видна?. Ты как ходишь, как проститутка, дверь в платке открывать надо, вообще охренела, я тебе задам в один день, вообще, да!

Дилфуза закатила глаза, Азиз спрятался за спину жены.

– Шарик, – томно рявкнула она хриплым басом, – На мне подержанное эротическое бельё. Новое не можем себе позволить, но любим друг друга всеми способами. Петя друг Азика, с верхнего этажа. Он ему сегодня должен принести Майн Кампф и Азик с вечера ждёт-не дождётся. Даже аппетит разгулялся от предвкушения. На ужин много скушать хотел. Но у нас ничего не было, потому что кто-то..

– Ты, сука, на свою сестру деньги давать будешь, или тебе пистолет ко лбу приставить? Жрать охота! – выкрикнул Азиз. – У меня вот тут пусто, ты понимаешь, падла, вот тут пусто, – и вышел вперёд жены, с силой хлопая себя ладонями по пивному животу.

– Ты же всего тысячу на телефон положил нам, нам что теперь, облажаться и не жить? – начала вторить Дилфузо, и тут же, спохватившись, сменила тон: – Милый братик, ну что молчишь, зачем кричать начал, давай, иди к нам переночевать, иди, – Шахин почувствовал на себе её руки – одной сестра обнимала, другой пыталась залезть к нему в карман спортивных штанов.

– Мобильник у меня в машине. И деньги в машине. На пульки для пневматики вот – заряжайте, стреляйте – в другом кармане нашёлся Тик-так. Шахин достал его, швырнул на пол, резко развернувшись сбежал вниз по лестнице, не оглядываясь.

Дверь за ним закрыли с громким стуком.

10-ое Июня, 2009-го года.

– Что будем заказывать?

– Латте и апельсиновый сок, пожалуйста.

– Подождите… Сто сорок один рубль восемнадцать копеек.

– Вот двести.. Сдачу себе оставьте, да?

Его обслужили на удивление вежливо – в этой районной кондитерской без официантов. Держа в обеих руках по бокалу, Шахин протолкнулся к свободному столику и крепко задумался.

Латте заказано им в первый и последний раз в жизни – пару глотков и сладко-мутная жидкость отставлена в сторону. Лариса всегда заказывала латте, куда бы они не приходили и вот ему захотелось попробовать тоже, в прощальной попытке найти хоть что-то приятное в той, которая скрашивала ему редкие пустые дни на протяжении последнего полугода – после того, как он не приехал к ней позавчера, она звонила ему, звонила – пока не добавил номер в чёрный список. Апельсиновый же сок универсален – утром, в обед, вечером – поглощаеться литрами. Из кармана куртки достал маленькую – размером меньше шкалика водки – бутылочку с чёрным содержимым и, отвинтив крышку, на долю секунды опрокинул над бокалом с соком. «Наркоман» – прошелестело сбоку, поймав его скошенный взгляд, три девчонки – по виду школьницы, призывно рассмеялись.

Чёрного тмина не видели. Да, не видели, откуда им его видеть? Они не интересуются исламскими методами поддержания здоровья, верно? Отвечать на заданный самому себе вопрос не хотелось – другие мысли теснились в голове. Больше недели пребывал он, Шахин Давудбеков, в этом недружелюбном холодном городе, а смысл его присутствия оставался всё ещё тайной. Шила молчал.

– Кадабуишнужин – пзвню. Тебе что там делать нечего? Приударь за девушкой, сходи в клуб.

Шилина перспектива не устраивала – Петербургская клубная жизнь отдававшая реггизмом, группой «Аквариум» , приправленная словно перцем «Чили» бытовым скинхедством совершенно не привлекала, равно как и девушки, после неудачных смотрин в спальном районе Москвы, вызывавшие – все до единой – стойкий приступ тошноты.

И что папа в ней нашёл? Что подстегнуло его сосватать мне это..это.. – Шахин не находил слов, а апельсиновый сок был уже выпит и компания бритого молодняка – все младше 20 – в белых кроссовках столпилась вокруг столика, за которым он сидел, прикрывая поиском свободного места более воинственные намерения.

– Эй, ты, чурка, – начал один и продолжил уже исключительно нецензурной лексикой. Вполне цензурная в основе суть короткого монолога сводилась к следущему – или ты уступаешь нам место, или мы тебя..

Связываться не хотелось. Конечно, можно достать засунутый за ремень джинсов стечкин, улетишь одного на юг – остальные разбегутся сами; но ведь заявится милиция, а там.. пока из Москвы сообщат, что он за личность, можно крепко проголодаться в каталажке и пропустить Шилин звонок..

Утека-ай.. Он смиренно встал, не высказывая не малейшего чээсдэ – чувство собственного достоинства – любимая аббревиатура Гоги, углядевшего в своей жалкой душонке зорким оком эгоиста то, чего был обделён по факту внебрачного рождения – и, с быстротой молнии протиснувшись мимо вепсовидного верзилы в красной майке и стеной, драпанул к машине, что было мочи.

– Россия для русских! – услышал он, захлопывая дверь салона.

Через пять минут – нету в Петербурге московских пробок, нету – Шахин колесил по полуденным улицам уже совсем другого района города.

Хорошо иметь большие деньги.

Плохо, что ими нельзя прогнать скуку.

Невсесильны доллары над чувствами людей.

Ого, этак меня на философию тянет.. Так, запомнить идею, запомнить. Вот и тема для сочинения по психологии – в следущем семестре он ка-ак блестнёт. Оригинально. По крайней мере не надо будет давать на лапу преподу за необнаружение точь-в-точь такой же работы в архиве – и не надо будет перекупать работу из архива. Экономия, однако. В кризис надо экономить. На спичках, разумеется – ведь только очень богатый человек может себе позволить экономить на спичках.

Хорошо, когда есть много, много денег у меня.

Жми на тормоз, Шаха!

Перекрёсток, чтоб его.

Брабус не успел остановиться до горевшего красным светофора и с визгом вылетел на мокрую от дождя зебру. Тёмное пятно мелькнуло за лобовым стеклом, оседая, словно сель по весне, вниз. Машина остановилась. Шахин, выругавшись, вылез наружу и сделав два шага, увидел куль одежды, скрючившийся на асфальте буквально в тридцати сантиметрах от девочкиного бампера.

– Картина маслом – вы не Берлиоз и ваша голова на месте! – продекламировал он иронически и нагнувшись вниз, дёрнул куль за кусок чёрного полиамида «под кожзам» – ноль ответа.

– Ауу, чувак, ты живой?

Тишина.

– Да ты чё, отъехал?

Ни звука.

– Тя ж не задела машина, чё выгоняешь? А ну вставай. – Шахин в сердцах пнул ногой лежащее тело. На мостовую безвольно упали руки, открыв лицо – теперь его можно было разглядеть. Шахин разглядел и тут же присвистнул.

– Оо, я встрял. Н-да.. Ты ещё и не он.

Проклиная всё на свете, подхватил девушку за плечи и волоком перетащил на тротуар – она еле слышно стонала, и он решил, что угрозы жизни нет. Чтобы совсем успокоить совесть, одна завалявщася – остальные выпил – литровка «Набеглави» была потрачена на приведение упавшей в чувство – остановившись над ней, Шахин откупорил бутылку и мощной струёй вылил на лицо. Это не помогло – девушка вздохнула, не открывая глаз, раздражив безумно – осложнений в планах Шахина не было.

– Тогда всё, до свидания, чёрт с тобой.. – злобно бормотал он, залезая в карман джинсов. Достав оттуда скомканные банкноты, он отсчитал две тысячи долларами и пятьсот рублей. Какую-то доли секунды подумал, и, вытащив из того же кармана обломок карандаша, обгрыз деревянную обкрутку, пока грифелем не стало возможно писать. Попробуй звать милицию – обломаю. – Накарябав это на пятистах рублях, он обернул рублёвой банкнотой доллары и засунул девушке за рукав свитера. ИншаЛлах, найдёт.