Текст книги "Хинд (СИ)"

Автор книги: Лала Мубаракши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Ну так мы и есть арийцы, – удивилась ХIинд. – Археология, лингвистика, ничто не возражает.

– Я не так выразился. Фашистка она. И кругом много таких психов. Кто их питает?

– Моя тётя сказала бы, что на фоне неспособности увидеть личность в постронних людях и благодаря отголоскам пещерно-коллективного самосознания люди, разбиваясь на мелкие группы по идеологическим мотивам, образуют большое стадо.. – сказала ХIинд, немного запинаясь на сложных словах.

– Твоя тётя, я смотрю – философ.

– Она кандидат географических наук. И так меня утомила прошлым летом. Ты не представляешь.

– Ахаааха, как это выглядело? Дай, соображу. Наверное, как у наших тётечек, так: “ХIинд, где сваты? Где сваты, ХIинд? Не юзай мобильник!”

– Нет..

– А что тогда?

– Она без конца рассуждает о России, о русских, о политике, о Грузии, о грузинах.. С таким видом, словно понимает в этом что-то.. Она помешана на Грузии – никак не могу понять, почему. Хотя у неё дочь в Грузии..

– Я знаю похожего на неё типа. Гога.

– Тот самый? Ты его именем назвался?

Шахин кивнул.

– Русские – это цементирующее дерьмо.. – прошепелявил он не своим голосом.

– Вот дебил.

– Не дебил, а фашист. Всех фашистов в печурку! Сжечь.

ХIинд посерьёзнела.

– И твою сестру тоже? Получится антифашистский фашизм. В психбольницу их. Вполне хватит.

– В Кащенко. И сестру тоже.

– Устами Шахина глаголит истина. Смотри, цветы! – на газоне обладатели незнакомых названий сверкали синим и пурпурным.

– Оборвать?

Она остановила его.

– Люди сажали для красоты. Пусть для красоты дальше тут будут. А я и без них красивая, украшать меня ещё излишне.

– Аахааахахаха, как там АллахI говорит в Къуръане – скоромность должна быть у девушки..

– Не в Къуръане, в хьадисъах.

– Которые ты – Шахин прищурил глаз и показал на неё указательным пальцем – не признаёшь. Сунна нашего Пророка важнее Къуръана, так говорит АбдаЛлахI аль-Буряти.. Так говорит Ренат.. Так говорит Халид Ясин.. Наш амир Докку Умаров заявил на сайте кавказцентр.. Даёшь Имарат Кавказ от моря до моря..

– И Туран..

– И Туран, да! 60 миллионов азербайджанцев под гнётом аятоллы, 50 миллионов татар под властью Кремля. Не мутлу тюркюм дийене!

– Вот уроды.. Хватит. Я понимаю, что они не понимают, что делают, но не могу поверить в это, неужели?

– Ахаахха, твоя тётя понимает? Вот они типа того, как твоя тётя, только тётя о Грузии на кухне зажигает, а они в интернете.. Таких раньше тож до фига было, но не светились.. Асса! Асса! Лезгинка! Лезгинка!

Шахин развернулся перед ней и пошёл задом наперёд, шаркая ногами, распрямив плечи.

– Красиво?

Она обрадовалась смене темы разговора, похвалила:

– Прям Махмуд Эсамбаев. – Он перестал танцевать, и пошёл рядом: в молчании прошло минуты три и выражение лица у Шахина показалось ей грустным.

– О чём думаешь? – спросила она обеспокоенно.

– Я никогда не буду миллионером.

– Почему?

– Всё прожру. – Ответил он тоном человека, для которого всё кончено, и расхохотался.

– А я – потому что у меня никогда не будет миллиона. Разве что в зимбабвийских долларах. – Они уже смеялись вместе.

– Скоро всё равно конец света. В 2012-ом году.

– Ну и пусть. Неприятность эту мы переживём.. – запела она негромко, и спросила, обратившись к нему, – Переживём ведь?

– Как сказать, в каждой шутке.. – он пожал плечами. – ИншаЛлахI, да. Ты боишься?

– Я? – она задумалась. – Если и вправду конец света, то боюсь. Книга есть такая – сколько-то там признаков Судного Дня, вот, сказано, большинство сбылось уже.

– Кулиев автор. Я читал. Всё будет лабаббас, только земная жизнь закончится.

– Жизнь в мгновение пройдёт, не вернуться назад, день на небе зажжёт свой последний закат.. – она заговорщески улыбаясь, ещё понизила голос.

Болтая так, они гуляли взад-вперёд, стараясь далеко не отходить от машины.

– Слушай, а давай поехали в Москву? Хватит уже тут. Мне утром звонила Фуза – папа снова в Дубаях.

– Как? Прям так?

– Ну. – Он выжидательно уставился на неё. – У тебя виза российская не просрочена?

ХIинд обрадовалась:

– Нет. Но я не знаю, как в России регистрируют с иностранцами..

– Мы прочтём никях и тут же – в Лондон слетим. Там распишемся. Отсюда – я не хочу оставлять в незнакомом месте машину. Как вариант?

И они поехали. Мечеть для никяха выбрали с претензией – Сердце Чечни.

– Самая большая в Европе, люстры со Сваровски, бюджет постройки – вау! Пацаны удивятся, а Ступа удавится.

– Зачем тебе нужно, чтобы он удавился? – спросила она просто. Это было началом ссоры.

– Он хотел там с одной. Именно там. Но не вышло. Развели их навсегда.

– И ты, значит, хочешь уесть друга? Пройтись по его горю? – ХIинд с удивлением не узнала своего голоса. Он был чужим и каким-то пилящим.

“Странно, почему это меня задевает?” подумала она.

Машина ехала уже за городом, по какой-то свежеотремонтированной дороге – впереди, если прищуриться, можно было разглядеть светофор.

– Ну.. Он в иерархии как бы ниже меня. – промямлил Шахин неопределённо. Чувствовалось, что он не знал, что сказать.

– Брось ты, не дури голову. – добавил с раздражением. – Приципилась тоже..

– Шахин, это я, оказывается, к тебе приципилась? Или ты ко мне подвалил год назад на одноклассниках? Зачем ты подвалил, жениться захотел, я же ниже тебя в иерархии, у меня нету такой машины? Неужели только чтобы Ступу уесть?– начала она язвительно и тут же начала говорить, то, о чём не думала даже секунду назад, но слова сами слетали с языка, – как, как, как тебе не стыдно! Иерархия у тебя.. Друзей не делят на иерархии.

– Да не про тебя я.. Про дебильный разговор этот, – отмахнулся он. – В любой компании есть главный. Ну вот я с гордостью могу сказать, что главнее – не всех, но некоторых. Я не задавала – это факт.

И тут она взвилась, откуда-то в голосе появились слёзы и заболели от нахлынувшей в них воды глаза:

– Факт? Извини, я поняла за эти дни главный факт – ты шестёрка у этого вашего Шилы, который тоже вряд ли самостоятельный элемент, а может и нет – не важно, как не важно и то, простая ты шестёрка или продвинутая, или может вы все восьмёрки, а шестёрок нанимаете для особых случаев: для мордобития, например. – Она уже почти плакала. – Не важно. Со всем с этим я готова смириться – не всем судьбы земли вершить, не всем тупеть в офисах – кому-то и реп сочинять надо. Если находится достаточно тех, кому нравится ваша группа или что там у вас – что ж, всё хорошо. Но я не могу слушать, как ты воображаешь себя центром вселенной.. Центр вселенной, а посудомоечную машину до сих пор мне не купишь? – вдруг вспомнила она причину прошлогодней размолвки.

Шахин молчал.

Спереди надвигался горящий жёлтым светофор.

– Ну, что же ты молчишь? Шахин! Шахин?..

– Я обиделся. – ответил он сухо, даже не посмотрев на неё, уставившись куда-то поверх руля, сквозь лобовое стекло, надменным взглядом.

Светофор зажёг красный, машина затормозила.

ХIинд ещё раз посмотрела на него, отметила дрожащие – явно от гнева – крылья его длинного носа и, быстро толкнув дверь, вышла, постаралась захлопнуть бесшумно, и отбежав, шагов на 10 назад, остановилась.

Жёлтый, зелёный – машина рывком тронулась с места и со свистом скрылась из поля зрения.

Она поплелась против хода движения по обочине, размазывая по лицу слёзы, убеждённая в своей ненужности.

Ей и в голову не могло прийти, что, поглощённый собственными переживаниями, он мог просто не заметить, как она вышла.

31-го декабря 2010-го года.

Не было прежнего единства – Боря со Ступой наотрез отказались отмечать праздник, поддавшись саляфитской моде, всё тридцатое число уговаривали их присоединиться.

– Я вам присоединюсь, – сказал Шила, и они заткнулись.

Вечером, правда, позвонили Шахину:

– Воистину, Аллаху Таъля говорит в Къуръане, что исламские празники есть Ид аль Адха и Ид аль Ураза, – сказал Ступа певуче, произнося Ид как Рид в попытке передать произношения звука айн, – всё остальное является бида и вооистину, наш любимый Пророк сас никогда не отмечал ничего, кроме того, что.. кроме, что разрешено, а разрешено..

– Да он пьяный вдрабадан, – констатировал Шахин и передал трубку Ганже, с которым они вместе шатались по супермаркету выбирая ёлочные гирлянды. – Послушай сам.

– Напились с Борей в знак богобоязненности, – сказал Ганжа, возвращая телефон. – Берём эти?

Синие гладкие шары по шестнадцать в упаковке блестели под пластиком.

– Классный прикол, взять такой шарик, только чтобы больше и погонять в футбол.

– В хоккей не хочешь?

– Я не Батька с Белоруссии. – обиделся Ганжа. – Они уже стояли на кассе.

– У меня с этой Белоруссией та-акие воспоминания – начал Шахин, но осёкся.

Вовремя, слава АллахIу, вовремя.

– Ка-акие та-акие? – заинтересовался Ганжа. – Минор? Мажор?

– Военная тайна. Преступление совершённое на глазах честного народа. Потом расскажу.

– Шу-утник, однако. Эва!

– Ты куда? Эу, интизорь меня, слышишь?

Кроме гирлянд и шаров взяли огоньки, потом набрали шесть тележек продуктов, две из которых из-за наличия только четырёх рук пришлось катить, подгоняя ногами, и прошли на кассу.

– В лесу родилась ёлочка, в лесу она жила.

– Ёлки у нас нету, да и двенадцать скоро, да? – Шахина и Ганжу прервал насмешливый голос Шилы.

За этим последовала немая сцена, прерванная появлением Фары – он вышел из кухни шилиного дома, и размахивая вымазанными готовкой пешвенка руками, радостно заорал:

– Воо, приехали, привезли ёлку! Иголки голубые или зелёные?

– Как же вы забыли? Договорились ведь. – спрашивали у них все, а они оправдывались – мол, так и так, загулялись по магазинам, обалдели от витрин, зато купили 5 пар красных тапочек – идиотизм, обещающий стать хитом лета 2011-го.

Шила повертел тапочки в руках, погнул подошву, даже попробовал на зуб, но взять себе отказался, подозвал Фарруха:

– Носи, молодёжь!

Фара был счастлив:

– Уже десятые красные, – сказал он гордо. – Но круче красных – синие. Трое их у меня только, правда, – добавил огорчённо. – А так супер – красные к айфону, синие к айпаду..

– А один красный, другой синий – к макбуку! Ну и сволочь.. – сказал кто-то, потом подхватили все вместе и отсутствие ёлки ушло на второй план.

– Я переболел Эпплом, а ты? – шепнул Шахин Ганже.

Ганжа саркастически засмеялся:

– Ты меня что, со вчера знаешь? Я не начинал.

Искать где-то ёлку посчитали поздным; в доме Шилы не обнаружилось ничего, чем бы можно было бы заменить её.

– Такая диффенбахия стоит в большой комнате. Уже вдоль потолка тянется. Если бы мы с вечера поехали ко мне, – сокрушался Ганжа, в глубине души понимая, что в Петербург бы не поехал никто.

Его собственная, купленная осенью квартира в Сестрорецке поражала своей необжитостью и пустотой: из всей мебели там стоял один полупустой книжный шкаф, в одной комнате в углу правда валялось несколько курпачей, три туркменских ковра и два одеяла. Довершал картину электрический чайник, стоявший на полу. Сам Ганжа казался вполне довольным такой обстановкой, побывавший же там же Шахин пришёл в ужас, подпитанный завистью: купить что-то в центре Москвы было слегка не по карману, на окраине – не позволяли понты, коттеджные посёлки вызывали отвращение однотипностью. Особенно задел вид на залив – из окна можно было наблюдать, как качается у берега вода, несло чем-то сырым и слабосолёным.

– Балтийская лужа, – прокомментировал он с деланым равнодушием.

Ганжа легко согласился:

– Да. Но я люблю эти края. Зимой станет мёрзко – переберусь к родным.

Родные – отец и Наргиза жили теперь на Выборгской стороне, даже не жили – доживали в одиночестве. Деметра летом вышла замуж за очень богатого, но жадного грека, уехала к нему, в Ливан, куда греки-мусульмане были переселены турецким ханом в незапамятные времена подальше от христианских соплеменников.

Элену позже украл какой-то сельский дагестанец, когда её зачем-то занесло на небезысвестную “барашку” – Апраксин двор. Увёз в родное село Новолакского района, откуда она через неделю позвонила сходящим с ума от неизвестности отцу и брату, наговорила обидных, местами неприличных слов, о том, что её никогда не ценили, не любили, не доверяли ей никакую работу и прервала вызов. Ганжа на всякий случай смотался в Дагестан: убедившись, что с сестрой всё благополучно и убедив в этом отца, он быстро успокоился и забыл о ней. Отец и Наргиза последовали его примеру – отец потому, что Элена, внешностью напоминающая покойную жену, бередила ему незажившую рану, Наргиза потому, что завидовала замужеству обеих сестёр.

Она сама, после смерти матери, уйдя с работы, целыми днями сидела в социальных сетях, придумывая себе несуществующую биографию, редактируя свои фотографии до неузнаваемости, панически избегая любого намёка на перевод интернет-интрижек в реальные отношения.

Отец, оставшись в эмоциональном вакууме, пошёл на мировую с Ганжой и одна из трёх комнат – самая большая была предоставлена в полное его пользование.

Именно в этой комнате и росла здоровая, за два метра, диффенбахия.

– Надо будет мне завести себе это растение. – решил Шила. – А пока ёлочкой будет Фаррух. Украсьте его, нарядите бусами, мишурой.

Фара, собравшийся было возвращаться на кухню, к пешвенку, остолбенел.

– Зачем я? – спросил он наконец несчастным голосом, не пытаясь, по обыкновению заорать. – Я не купал этот дурацкий ёлка. Не я должен позориться.

– Ты младше.

Ситуация была не нова. В прошлом и позапрошлом годах у них тоже не было ёлки – тоже забывали. Но наряжали всегда Настоящего Борю. Он не видел в этом ничего позорного и только по-доброму, слегка пугающе, хохотал, размахивая руками и махая головой, на которую надевали дуршлаг с вдетыми в отверстия ёлочными игрушками. Торжественно вставал на стул, принимал праздничное, и вместе с тем постное выражение лица, старающийся, чтобы все гирлянды, огоньки, прицепленные к одежде шары и сосульки были обозреваемы со всех сторон, всегда готовый вдарить тому, кто решит над ним насмехаться.

Насмехаться желающих не находилось, все относились просто и весело.

Фара же усмотрел в этом унизительность и стыд.

– От своих земляков околоблатного набрался, – предположил Ганжа.

– К нам приехал Боря. Фара не будет ёлкой. – сказал Шила, смотря в окно.

Но Боря не задержался.

Сильно пьяный, с сузившимися зрачками и застывшим выражением лица, он ввёл в квартиру женщину и обменявшись с Шилой парой фраз на кыргызском языке, был таков.

Шахин женщину узнал сразу.

– Мать приехала из Шарм-эль-Шейха, там акулы нападают. Боря не в том состоянии, чтобы оставить её у себя.

Далее, как потом вспоминал Шахин всё проходило как-то смазанно, хотя вообщем-то вполне неплохо.

Мать Бори узнала его сразу же и всю ночь и утро, пока днём её не забрал протрезвевший сын, не отходила от него ни на шаг. Шахин, с одной стороны, ощущал с ней скуку и нервозность, с другой – её монологи были довольно забавны.

Сам он, забравшись с ногами на софу в углу, смеялся потихоньку над Фарой, который, в новых тапочках, всё же вынужден было изображать вечнозелёное растение.

Старушка – Шахином она воспринималась как старуха, хотя ей ещё не было и 50, бормотала рядом тихо, медленно пережёвывая всякую еду, которую для неё поставили рядом с софой на отдельный столик. Шахин не понимал кыргызского, но отдельные общетюркские слова доносили смысл её речи:

– Сын мой.. Богатый теперь. Пусть женится – и умру. Не хочет жениться на девушке из нашего аула. Не хочет возвращаться в наш аул. Не хочет помириться с отцом. Отец жив должен быть. Когда меня забрал вот этот, – дрожащая рука указывала на разлёгшегося на ковре Шилу, – жив был. Умереть ему нету причины. Не любит его. Грех не любить родителей. Меня не любит.

Шахин напрягал все свои скудные знания тюркских языков, спрашивал, не рассчитывая, что его поймут:

– Неге.. Неге ойладыныз Боря Сизди сюйбай.. сюйбойт?

Она понимала, объясняла длинно, долго:

– Если любил бы, дома держал. От дома не выгонял бы. Матери хорошего ничего за всю жизнь не сделал. Ни разу ноги мне не помыл. Руку не поцеловал. Значит, не любит меня. Пусть женится – и умру.

– Ал.. ал.. улунуз кыргыз адетин унутты.. унуткан.. унут, унутат..

Женщина только морщила веки:

– Обычай как можно забыть. Он в крови. Если родился кыргызом – должен знать все обычаи. А не знаешь, значит, зря родился, злой человек. Не знающий обычаев – злой человек. Мать не любит, в АллахIа не верит. Обычай – половина религии.

От всей этой неграмотности, невежества почему-то веяло уютом. Шахин закрыл глаза и словно впал в детство. Женщина, увидев это, тихо пела что-то протяжное – кажется, колыбельную, и гладила его по лицу огромными шершавыми ладонями.

Пропустили полночь, час ночи.

Хотели поднять бокалы в два часа – по Варшаве, в которой с далеко не мирными намерениями бывал когда-то прадедушка Ганжи, служивший в рядах РКК, но в доме не оказалось достаточно спиртного. Собрались идти в магазин и уже выйдя на улицу и увидев вокруг пустошь, сообразили, что дом Шилы выстроен в лесополосе и до ближайшего магазина 10 километров. Никому не было охота ехать туда, а Ганжа, вспомнив, что у него во фляге почти дополна налит коньяк, предложил разделить его на всех. Шила для объёма разбавил его чайным грибом и получившееся пойло ввергло их всех в состояние приближённое к наркотическому.

Потом была рвота.

Фара, найдя в холодильнике трёхлитровую банку простокваши, в перерывах между беготнёй в туалет, варил подобие довги.

От довги всем полегчало, принялись за пешвенк.

Фара, гордый от похвальбы кулинарному таланту, поделился:

– Я специально готовить начал. ИншаЛлахI, буду вкуснее, чем Хомяк готовить, Севуля ко мне вернётся.

Шила посоветовал пожелать Севуле счастья, а самому пойти учиться на повара и жениться “всё равно на ком”.

Фара пообещал.

Светало.

Шахин открыл глаза и первое что увидел – непроницаемое, впавшее в дремоту, но всё равно зрячее морщинистое лицо. Глаза смотрели на него грустно.

– Мама! – сказал он и тут же вспомнив, что мамы-то у него и нет, не торопился просыпаться окончательно, грея себя иллюзией, что всё, что он знает, хранит в сердце – сон, а в реальности существует только это чужая женщина, которая смотрит на него, как мать на сына, потому что на сына смотреть таким взглядом ей вряд ли когда удаётся.

Шахин слушал кыргызский язык, думал, что вообще-то, жизнь стоящая штука, но изматывающая и он уже порядком от неё устал. Потом вспомнил мечту заиметь боинг. Стал считать, сколько ему надо зарабатывать, чтобы купить к своему 22-ому дню рождению. Вышла неподъёмная сумма.

Тогда он решил отказаться от боинга в принципе и построить такой же претенцизионный дом, как у Шилы. С террариумом. Фонтаном. Завести удавов, змей, крокодилов. Потом пришло в голову, что дом – скучно и стандартно. Он начал мечтать полететь на луну. Поймав себя на том, что подобные мечты – детство, он окончательно проснулся.

О ХIинд он уже много месяцев старался не вспоминать.

– ХIинд, ну что там у тебя, копуша?

– Мама!

ХIинд воткнула вилку в розетку и в тёмной комнате по стенам заплясали красно-зелёные тени.

– Красиво! – сказал Заур, чёрным силуэтом выступая из проёма двери освещённой светом из прихожей. – А я с друзьями, пошли пожрём.

На кухне ломился под тортами и фруктами стол, а за столом сидели три человека – двух из них ХIинд видела впервые.

– Алхазур! – кивнул Заур влево.

– Самир! – кивнул вправо.

– Моя сестра! – протянул руку навстречу ей.

– Садись!

ХIинд села рядом с матерью, которая беспокойно, всё норовя улучшить, переставляла на столе фужеры и миски.

– Пьём! – Заур водрузил на стол шампанское.

– Без пяти двенадцать. – сказала мама.

– Как? Уже?

– Уже, ХIунайда, уже. Скажи, зачем надо было наряжать ёлку перед самым-самым? Ведь два дня стояла без игрушек.. А пока ты с ней возилась, время прошло. И тётя Лия звонила, и вот Заур пришёл с друзьями, весёлый такой. Одна ты усталая.

– Мы все очень весёлые. – тот, кого звали Алхазур говорил с сильным акцентом – пока к вам пришли два раза праздновали – по российскому времени и по литовскому.

– Подставляй бока-ал! – брызги от жёлтоватой струи ударили ХIинд в лицо. – Сестричка, я люблю тебя! – рука Заура снова протянулась через стол и шутливо схватила ХIинд за нос. – Ура!

– Ура! – подтвердила ХIинд.

– Внимание! – сказал Алхазур, – эти ваши часы подозрительно шумя..

Бум!

Небольшая пауза.

Бум!

– Давай! – Заур чокнулся с ХIинд, и протянул бокал матери. Все встали. ХIинд то же встала – голова раскалывалась от мигрени, ощущение реальности притупилось: она слишком устала. Неожиданно всё вокруг поплыло по кругу и, закрыв глаза, она едва удержалась на ногах. От шампанского внутри стало сладко и горько, словно разжевала лимонное зёрнышко вместе с апельсиновой долькой.

– Загадывай желание!

– Новый год!

– Загадывай желание, дурочка, часы бьют!

– Чтобы мы всегда, всегда были вместе, чтобы мы были счастливы.. – прошептала еле слышно – никто и не разобрал ни слова, кроме неё самой – и отпила ещё глоток. Газировка ударила в нос настолько сильно, что глаза открылись сами.

Самир, Алхазур, Заур чокались; мама, держа в руках новенький нокиа Н8, фотографировала их.

В кухне блестнула ксеноновая вспышка, а часы пробили последний раз.

– Ну, что ты загадала, дурёшка?

– Пиротехнику во двор пойдёмте пускать..

– Что загадала, а? – допытывался Самир.

– Счастье в личной жизни. – Ответила она наконец.

Мама посмотрела на неё подозрительно, но ничего не сказала – она уже держала в руках недавний подарок Заура на день рождения – шубу – пускать ракеты собиралась и она.

– Со мной? – спросил Самир.

– Нет, со мной!

– Молчите, Алхазур, Самир, братки! Это моя сестра, помните! – прикрикнул Заур строго, а сам, прежде чем выйти из кухни, ущипнул больно ХIинд повыше локтя. – Не провоцируй. Пойдём стрелять ракетами.

Первой мыслью было отказаться. Что ей делать там? На улице? Одеваться в верхюю одежду? Зачем? ХIинд уже оделась для встречи 2011-го года в синее, очень дорогое, фирменное платье – купленное ещё в 2009-ом году в Петербурге – на те самые деньги, которые Шахин сунул ей, оставив валяться на асфальте. Забыв про них во время болезни, она, уже начав ходить, случайно обнаружила их в кармане куртки и поддалась уговорам тёти, боявшейся сглаза и запугавшей этим и племянницу: случайные деньги на случайные траты. Теперь, чтобы выйти на улицу, придётся переобуваться из туфель в сапоги, подкалывать волочащийся по полу подол.

– Ма делха, ма делха, кийрар дог сан.. – Пели хором, в прихожей, брат с друзьями.

Мысль остаться дома исчезла. Просто устала, слишком сильно устала; глупости это всё – обидеть маму, брата, да и вообще. Раньше она себя так не вела, раньше так и не раскисала.

Заур достал сапоги и поставил их на пол перед ней.

– Нога правая, нога левая, – скомандовал он, застегнув молнию, стукнул несильно кулаком по каблуку – обе ноги готовы!

Куртку она надела сама, часть платья забрала под широкий пояс – потолстела на размер, но зато укоротила платье на 10 сантиметров. Можно не бояться упасть, запутавшись в юбках.

– Я закрою дверь на ключ. Проходи. Все уже ушли, давай быстрее. – Мама ещё возилась с замком, а она, спускалась вниз, крепко держась за шатающиеся перила.

На улице было бесснежно, но в воздухе чувствовалась зима.

– Лай-лай-лай-лай-лай-лай,

Лелар ю, лелар ю неха синош, – раздавалось чуть в стороне.

ХIинд пошла на голоса.

– Ждём твою маму! Скоро она? – крикнул ей Алхазур.

– Я тут. – Мама обогнала ХIинд, насмешливо кивнула ей:

– Что ж ты мои сапоги взяла, я в твои еле влезла?

ХIинд растерянно поглядела вниз – и точно, Заур впопыхах достал мамины, на шпильках, а её собственные унты из оленьей кожи, на плоской подошве выглядывали сейчас из-под норковой шубы.

– Растяпа!

– Мамочка, это не я, это Заур.. – начала ХIинд, но мама не слушая её, уже хохотала, выбирая вместе с Алхазуром из коробки петард ту, которая взлетит первой.

– Запускай!

Зашипело и свистнуло что-то, резко разрезав кислород.

Каждый охотник желает знать, где сидит фазан..

Красные, оранжевые, жёлтые, зелёные, голубые, синие, фиолетовые..

Цветы в небе.

Искры в небе.

Бутоны, фонтаны, райские птицы.

Оранжевых, правда, нет. Недоработка производителей пиротехники, а может, Зауру не попались они.

Зато есть серебристые, есть белые..

Они рассыпаются, на долю секунды сливаясь отдельными блёстками в один слепящий диск, словно низкое полярное солнце вошло в зенит..

Канонада, словно при обстреле и хочется залезть в укрытие, спрятаться.

От шампанского ведёт и ХIинд начинает смеяться сама над собой: почему бы не посмеяться, если есть повод. Глупая она. Надо же – больше чем через 10 лет понтиться тем, что звуки фейерверков пугают до ломоты в костях.

На самом деле она помнит ощущения, но не помнит звуки. Она помнит страх, но не помнит на высокой частоте или низкой строчит пулемёт. Можно, конечно, через интернет послушать – сейчас всё такое можно, но она не смотрит ничего про войну.

Война начала её жизнь. Война закончит её жизнь, потому что конец жизни – это всегда война за место в Раю.

Но в радиусе тясячи километров кругом нигде не ведуться боевые действия, так стоит ли бояться звуков салюта, неизвестно насколько напоминающих разрывы боевых снарядов?

Прямо над головой шипит что-то зелёное. Малахитовый тюльпан раскрывается в несколько приёмов и рассыпается на треть небесного купола.

– Ма хаз ду! – кричит Алхазур.

– Какие движения? – спрашивает Заур, обнимая сзади за голову. ХIинд чувствует на лбу ладони брата.

– Прекрасные! Я, кажется, немного пьяна.

– Сорок.. – смеётся брат ей на ухо и она понимает его.

Сорок дней не будет приниматься после употребления спиртного намаз; что, впрочем, не освобождает от обязанности его выполнения.

Ничего, сорок дней пройдут быстро..

В небо одна за другой взлетают ракеты, а на земле горят фитили, пахнет серой и втоптан в чёрную землю уже пустой коробок из-под спичек.

– А ощущения какие? У меня – я как будто опять родился. – голос Самира.

– У меня потрясные, – кричит Заур.

Алхазур что-то напевает себе под нос, возясь с фитилями.

– Красиво, – говорит мама. Она стоит на месте, запрокинув голову и снимает на телефон то, что происходит в небе.

– Во многих других городах и странах то же самое, – Алхазур поднимается, следом раздаётся шипение горящего материала. – Летит..

– Да, – соглашается ХIинд и думает о том, что где-то там, может быть, именно в этот момент Шахин тоже смотрит в небо, тоже видит распускающиеся цветами в небе ракеты и думает о ней. В Москве другое время, но, возможно, что в 12-ть часов он тоже загадал желание. Желание увидеть её, быть с ней. Может быть, и глупо тогда она поступила, выпрыгнув из машины.. Вдвойне глупо – не помирившись с ним на вокзале, закрывшись в обиды и усталость, как моллюск в ракушке..

Может быть.

Она ему не сильно хорошо ему сказала тогда, грубо, немного нахамила, наверное. Но не может же быть..

Но не может быть, чтобы он мог серьёзно обидется, забыть про неё, вычеркнуть из жизни и из памяти и действительно оставить все попытки разыскать. Она в это не верит. Как там модно выражаться? «Меня трудно найти, легко потерять и невозможно забыть» – так шутит Заур про свои носки. Но к ХIинд это подходит. Правда, только со стороны Шахина. Она не претендует на большее – ей не нужен ни Самир, ни Алхазур. Интересно – Алхазура приглашён специально с целью знакомства или? А Самир тогда группа поддержки?

Нет. Ей никто, кроме Шахина не нужен.

Она будет ждать – может быть когда-нибудь.. Если он захочет её найти – он найдёт, а нет.. Что ж, нет так нет.

Она будет ждать его до 25-и лет.

Ещё 2 года.

Если он не вернётся – что ж, выйдет замуж за кого-нибудь, не оставаться же одной.

Или не выйдет.

Рядом мама, громко смеясь, рассказывала стихотворение про зиму – кажется, из школьной программы российских школ: ХIинд слышала его когда-то, но автора не знала.

– Неужели вы не слышали? Ну и молодёжь у нас растёт.

Алхазур с Самиром вели себя улыбчиво и вежливо.

После того, как ракеты все были отстреляны, посидели на кухне ещё немного, плотно поели, все, кроме мамы, выпили. ХIинд от алкоголя потянуло в сон и она ушла к себе: на кухне Алхазур давал мастер-класс оригами, мама восхищалась необычным для парня талантом, а Самир с Зауром играли в дурака на щелбаны.

Она легла под одеяло нераздеваясь, помятуя о том, что в любой момент в комнату могут случайно заглянуть гости. На улице продолжали салютовать другие, но уже хило, экономно и редко – ограниченным запасом петард.

– Вот здорово было бы, если б Шахин сейчас был рядом.

Она поворочалась немного, закрыла глаза, открыла – Шахин не появился от этого.

– Хоть во сне ко мне приди, – попросила ХIинд и заснула.

Май 2011

«Ты настоящая женщина, больше добавить мне нечего» – неслось из сверкающего огнями ресторана, по совместительству – подпольного казино.

Компания молодых парней вывалилась из дверей и переговариваясь невнятным выкриками начала рассаживаться по припаркованным несколько в стороне машинам.

– Кто из нас не самый пьяный, кто повезёт..

– Забыл, у Шилы теперь – личный шофёр.

– Да ты, что ты мине говоришь, да ты минья не обманываешь? – Ступа – а это был он – еле держался на ногах.

– А мы по-твоему тут какую дату отмечали? Держись Шилы, братка, скоро сам пересядешь на заднее сиденье, а пока лезь ко мне, ты слишком невменяем.

– Мы вышли на новый уровень!

– Я всё могу, я землю сдвину..

– И в чайной ложке утону. Ехали?

– Живём.

Живём.. Жить стало лучше, жить стало веселее. Разноцветные блики ярко мелькали перед глазами Шахина, приходилось зажмуриваться, отворачиваться; но всё равно – лишь быстрота реакции спасала от столкновения. Слишком много гашиша, слишком много насвая.. Слишком много денег свалилось на них теперь – установились связи с Омском, тоненьким ручейком потекла прибыль из Екатеринбурга. Сумели воспользоваться суматохой, вызванной сменой мэра, и установить нужные связи, оставшись практически незамеченными. Как в старом анекдоте про Микояна «между струйками» . Между струйками просочились они в мир не просто больших денег, а чего-то крупно элитарного. Легализация была выбрана удачно – шоу-бизнес – он и есть шоу-бизнес. Два часа назад пили за него:

– За Шахина Давудбекова, без тяги к репу которого, пришлось бы открывать ООО и отстёгивать ментуре гораздо большие взятки! Реп и андеграунд виват!

Шила, расчувствовавшись, приподнёс платиновый узорный браслет – мэйд ин Фуджайра – теперь примешивающийся к бликам от фар встречных машин, словно бесчувственно-белый фонарик.

Хорошо, когда все живы, сыты, питы, здоровы.

Вот только Гога – трусливый националист Георгий Кварцхава никогда уж не будет пит и сыт, потому что не жив. Похороненный на окраине Парижа за муниципальный счёт, он навечно останется в сводках французской полиции как нелегальный эмигрант без паспорта, предположительно марокканский бербер, убитый в ходе массовой драки с выходцами из Туниса. Причина – приставал к тунисской девушке, что не понравилось землякам. Типичная история парижских задворок. Но никто не узнает, что среди выходцев из Туниса затесался и он, Шахин, нанёсший удар, решивший исход потасовки.