Текст книги "Хинд (СИ)"

Автор книги: Лала Мубаракши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Она – снившаяся – подошла к одному из фонтанов, зачерпнула воду, обрызгав песочную землю вокруг – влажными катышками затемнели мелкие пятна, расступаясь частичками, сквозь которые потянулись плавно длинные побеги диковинных растений. Заворожённая, она смотрела на это чудо широко распахнутыми глазами, забыв даже, что всё видимое – не правда, а лишь плод воображения.

Как красиво, – прошептала, потянувшись к великолепному ярко-зелёному цветкому, горделиво выделяющемуся на жёлтом фоне.

– Салам алейкум, – цветок учтиво склонил голову, добрый и приветливый.

– Ай! – крикнула она истощно, поджимая ноги и в тот же миг очутилась совсем в другом месте – мягкий диван стоял в непросторной, но уютной комнате около пылающего жаром электрического камина.

– Салам алейкум, – горящее полено выскочило из очага прямо ей на колени, до резкой боли опалив юбку.

– Ай!! – раздался снова её крик, а через секунду круглая голова с печальными глазами высунулась наружу из щели между льдин, после чего тюлень печально просвистел на ультразвуке:

– Салам алейкум.

– Здравствуй, дорогой, – сдержала она с трудом рвущийся наружу вопль, и присев, погладила мокрый усатый нос, холодинкой ткнувшийся в марсовое поле ладони:

– Как поживаешь, хороший?

Не успел тюлень ответить, как закрутилось снова вокруг черодой непонятное невообразие, и поджав губы отстранилась она от по-голодному худого цыгана, без акцента втолковывавшего:

– Люкс духи, дорогая. И люкс колготки.

– Не надо, – отрезала она, кидаясь по белоснежно мраморной площади к светофору.

– Подайте на пропитание несчастному созданию, – шнырял по толпе гуляющих грязный мальчишка.

– Бог подаст. – ХIинд отвернулась.

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку.

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

Стало стыдно – ещё когда в России жили, стихотворение учила. Наизусть – только не из сердца, а из головы.

– Подожди, мальчик!

Из сумки достала пышный батон, ожидая отмазок вроде «ты не хлеб, ты деньги давай» , но ребёнок молча взял еду, повертел хлеб, прикидывая, видимо, что-то в мыслях.

ХIинд шла по зебре, когда услышала сзади:

– Зорало, патя манге, джава манге.

Оглянулась – разломанный пополам батон ели двое.

– Верный товарищ, – позавидовала человеческим качествам первого из них.

В костёлы зазывно звонили колокола – среди людей приходилось увёртываться, чтобы не попасть в лавину прихожан.

«Что это такие набожные все стали» – подумалось на мгновение, а в следующее, ноги сворачивали в поисках убежища в переулок, в то время, как губы шептали сами:

– Господи, спаси и сохрани.

Странно, но звук шёл не с них, а сбоку. Мимо прошла православно одетая женщина – в несоразмерно мужских, грубых опорках, нищенски укороченной юбке и светло-застиранной косынке.

– Так это же она сказала, а не я. – не успела ХIинд подивиться странному обстоятельству, как завизжали сирены десятка милицейский машин, и заматерились грубые люди, запихивая её в УАЗик.

– Почему милиция, а не полиция? Я вообще, куда попала? – слёзы брызнули из глаз, заливая кругом всё.

– Гони машину, – завопил державший её водителю. – Гони машину, а то потонем.

Действительно – кругом расплёскивался солёный океан, захлёстывая метровыми барашками волн.

«Я прям Алиса в Стране Чудес» – горький юмор, неудачная шутка.

Приехали в отделение милиции, располагавшееся в величиственном здании, при виде которого она чуть не вскрикнула:

– Это ведь Исаакиевский собор.

– Ошибаетесь, гражданка, – хохотнул за спиной некто – то Эрмитаж.

– Неправда. – Она обернулась, желая увидеть эмведешного грамотея, но на асфальте одиноко ухмылялся иссиня-чёрный кот, презрительно задравщий хвост длинной с размотанный в линию холла-хуп. Милиции нигде не было.

– Я могу идти куда хочу! – не успела обрадоваться померещевшемуся, как выяснилось – ноги никуда не идут, кроме как по направлению к Исаакию.

Выхода не было – пошла, куда шлось. Шаг-второй-третий-четвёртый.

На массивных дверях латунная табличка:

«Правительственное учреждение при ГУМ РФ «Эрмитаж» » .

Ниже белый лист с чёрными Таймс Нью Роман буквами 28-го размера:

«Правительственное учреждение при ГУМ РФ «Эрмитаж» с 18.01.2019 по 12.14.1232 проводит добровольную платную выдачу премий сотрудникам за совершение тяжких и особо тяжких преступлений. Реквизиты для произведения оплаты в бухгалтерии» .

В конце, белом пространстве листа от руки было приписано:

«Также выдаются индульгенции за убийства мирных жителей внештатным сотрудникам из числа членов буддистски-экстремистского бандподполья самопровозглашённой республики Тынну Тыва.»

Ну и дела.. Немало подивившись объявлению, вошла нерешительно внутрь – вместо привычного соборного-клирикального интерьера казённый коридор с охристого цветта стенами, кафельный пол, ни одного окна, зато много дверей – раскрытых, незапертых. Подойдя к одной, заглянула туда, где должна была бы быть комната – огромное панорамное стекло, за которым – небо во всю ширь распростёрло обьятия, маня вверх. За другими дверьми – та же картина.

– Бред. – Сказала она самой себе и тут же она-спящая отреагировала:

– Конечно бред, а ты как хотела? Давай, просыпайся.

– Досмотрю сон и проснусь, – откликнулась она-снившаяся, идя дальше – туда, где в тупике болталась под подолком керосиновая лампочка.

– Матка боска, – воскликнула в следущий момент совершенно как тётя и было отчего. Коридор заканчивался полукруглым амфитеатром, в центре которого гигантских размеров клетка стояла на покрытом сплетённым из ивовых веток ковриком столе. В клетке сидел Шахин.

Заслышав шаги, он встал, не глядя на неё, продекламировал:

– 116-ая статья уголовного кодекса РФ «Побои» . Арест до трёх месяцев.

– Ну, это не много, – она подошла почти вплотную.

– Смотря сколько длится месяц. В этой стране он длится сколько угодно прокурору, – он сплюнул сухо. – Извини.

Надо же, какой вежливый – извиняется. Ах, если бы он так вёл себя в жизни..

– А что насчёт первого подпункта статьи 291 того же Уголовного кодекса – дача взятки должностному лицу? – поинтересовалась сочувственно.

– А что насчёт отсутствующего в статье 291 подпункта – дача должностным лицом взятки подсудимому для получения согласия последнего отбывать полный срок заключения вместо попытки подсудимого засудить должностное лицо на основании статьи 290 в виду неоспоримых доказательств получения должностным лицом взятки за оставление подсудимого лица без адекватного составу преступления наказанию? – отбарабанил он на одном дыхании, смотря куда-то в сторону – туда, где на ивовой ветке проклюнулись зелёные листики.

– Я ничего не поняла.

– А это потому что ты дура.

– Я глупая. Но я не дура. – Возмущение вполне искренее.

– Смотри сюда-смотри сюда.

Контуры тела видоизменялись, и вот уже не Шахин перед ней, а огромная шимпанзе, кокетливо виляет пальцами:

– Знаешь, кто я?

– Обезьяна.

Человеческим голосом разговаривает, что это?

– Ответ не правильный, вы теряете сто тысяч баллов в игре «Побег из тюряги» – сказал пол, улыбаясь во все тридцать два зуба – нарисованные на нём неровными треугольниками цветными мелками.

– Но я не играю в эту игру!

– Именно поэтому ты и теряешь баллы – ведь очень легко терять то, чего у тебя нет.

– Правда?

– Если у тебя никогда не было чего-то, то не всё ли равно, потеряла ты это что-то или никогда не находила?

– Не знаю.

– Абсолютно всё равно. Если я скажу, что у тебя украли миллион – или наоборот, что ты прошла мимо миллиона – и то, и то будет правда, потому что правда – это наличиствующая действительность, а действительность такова, что у тебя миллиона-то и нет, и не было.

– Ну..

– Я права, права, права, – обезьяна странно закачалась по кругу и ХIинд с испугом поняла, что та танцует зикр.

Ля иляхIа илля ЛлахI..

Ля иляхIа илля ЛлахI..

– Угадай, как меня зовут? – шимпанзе протиснулось сквозь решётку клетки и теперь сидело на корточках, протягивая лапу. – Хау ду ю ду?

– Простите, но я не знаю. – ХIинд повернулась назад, собираясь убежать, но взгляд натолкнулся на холодную стену. То ли западня, то ли всё настолько непостоянно в мире снов.

– Маймун. – представилось животное, и ХIинд, не оборачиваясь, удивилась. – Это ваше собственное имя? Но ведь на арабском оно означает обычную обезьяну? У вас очень оригинальные родители..

На спину ей повеяло лёгким ветром, принесшим в голову вычитанное в книгах Гессе слово «фэн» .

– Сестра, воистину, салам алейкум, и позволь рассказать, что хотя слово маймун в языке, выбранном АллахIом Всевышним для ниспослания творениям своим последнего руководства и означает, как ты правильно заметила, обезьяна, Пророк – да благословит его АллахI и преветствует, дал ясное понимание относительно того, что мерзкие имена запрещены последователям последнего откровения. А маймун мерзкое имя, ибо обезьяна мерзкое животное. Меня зовут Маммун и смысл этого имени дозволен любому, так как..

Она потянулась инстинктивно к наполненному лелейностью голосу, но он, отдаляясь, таял, как исчезают звуки в облаке тумана. Захотелось спать – долго, сильно, и она – она спящая, заснула глубоким сном без сновидений.

Пробуждение было мерзким – из-за угла красного кирпичного здания школы-свидетельницы двоек ХIинд с четвёртого по шестой класс, выбежало дикое существо, вполне могущее распевать что-то нибудь вроде ” Аз есмь такой странной, игрушкой безымянной ” , если бы песенка эта не застолбилась исключительно для выдуманного зверька, родом из Тропического леса.

Существо же имело огромную косматую голову, передвигалось на одном хвосте – другие конечности отсутствовали – причём очень проворно, разинув краснокровавую пасть с непроглоченными, облипившими слизистую кусками чего-то омерзительно пахнущего, приближалось к ней.

ХIинд попробовала убежать.

Напрасно.

Как и у Иссаакиевского собора ноги шли только в одном направлении – в сторону надвигающегося монстра, и ХIинд застыла на месте, жалея, что пытаясь убежать сделала-таки один шаг вперёд, и понимая одновременно, что не спасёт её ни один шаг назад, ни два шага. Чудовище решило плотно пообедать шестьюдесятями киллограммами её веса.

Вот оно приблизилось настолько, что чётко стала видна шерсть, вся в колтунах и небольшие, но многочисленные мозоли на хвосте.

Вот видны глаза – тысячи глаз, раскиданных по всему туловищу – ненасытных, ненавидящих – и, самое главное, устремлённых в пространство – невидящих, слепых.

Вот видны усы – четыре вертящиеся антенны над пастью – правая антенна вертиться по часовой стрелке, а левая – против часовой стрелки.

Нет, не так. Левая сторона у чудища там, где у ХIинд правая сторона, потому что оно приближается ей навстречу, следовательно антенны вертятся наоборот.

О чём ты думаешь, ХIунайда? Тебя сейчас сожрут..

Она почувствовала на себе жаркое дыхание и тут же глаза прорезал яркий свет. В самолёте включили освещение.

–Тьфу ты.. И так каждую ночь. Точнее не совсем ночь, – поправилась она, посмотрев на часы – подарок Заура на двадцатилетие. – Даже совсем не ночь.

– Уважаемые пассажиры, наш самолёт идёт на посадку в аэропорт города Санкт-Петербурга..

– ХIунайда, – встрепенулась тётя, протирая прядью париковых волос заспанные глаза, – скоро будем дома.

– Дома? – изумилась ХIинд. – Ах да..

Теперь на месяц, а то и больше, захламлённая тётина квартира станет её домом – в котором она одновременно будет гостьей. Долго гостящей гостьей.

– ХIинд. Подними с пола книгу.

Леди Черчилль валялась между их креслами, переплётом вверх, раскидав в разные стороны страницы.

– Сейчас.. – сказал ХIинд и подняла книгу, но не сразу. – Вначале она перевела стрелки часов на два часа вперёд – на российское время.

Теперь они показывали двадцать тридцать.

Двадцать часов тридцать минут вечера второго июня 2009-го года.

11-ое Июня, 2009-го года.

Все пять были хорошо пьяны.

Если бы с ними здесь был Гога, они уже запевали бы Мравал Жамиер – но Гога так и не вернулся – его телефон молчал. На него подумали, что ушёл развлекаться без них, благо, за ним водилось, и сидели молча. Ничего, кроме грузинских песен в пьяном виде они не пели, а без Гоги не знали слов.

Первым молчание прервал Ступа:

– Давайте будем говорить тост!

Ему вяло кивнули. Тосты тоже были обязанностью Гоги.

Ступа пил за Волгу, бездомных собак, позы и все дацаны мира.

Что такое дацаны и позы никто не знал, но уточнять не стали – была расслабленная лень, готовая смениться одурманенной ясностью сознания.

Потом за очерёдность подрались Шахин и Фаррух.

Фара победил за счёт громкого неугомонного голоса, начал так:

– Люди! Я люблю весь мир! Но знайте.. У каждого самого жестокого мужчины есть та, которая заставит его отдать весь мир к ногам крошки.. Для меня эта крошка.. Самая замечательная.. Самая красивая.. Самая добрая.. Самая умная.. Самая чудесная.. – Он замялся, подыскивая русские слова.

– Севуля. – подсказали ему хором, но Фара не обратил внимания.

– Самая ласковая.. Самая нежная.. Самая безгрешная.. Самая святая..

– Сестра, а говоришь о ней, как о..

Его прервали.

Шахин, обиженный тем, что Фара пролез впереди него, от тоста отказался.

Боря пил за спорт.

Шила громко за великие достижения будущего в науке, – шёпотом – и оглядываясь за такие же достижения будущего в псевдо-шоу-бизнесе.

Последним говорил Ганжа. Сидя, он начал издалека.

– Сегодня для меня особенный день. Сегодня я посылаю на.. всю свою прошлую жизнь. Вы спросите – почему сегодня?

– Почему? – спросил кто-то.

– Сегодня я впервые в жизни напился.. Не от горя – а от счастья. Раньше я пил по дурости или чтобы забыться. А теперь первой вещью я пью за то, что у меня впервые в жизни появился друг. Дай руку, Давудбеков!

Шахин, повернувшись – благо сидели рядом, дал руку, чувствуя, как исчезла обида, подмигнул Фарруху напротив.

– Аплодисменты! – сказал Шила и тут же подал пример, хлопнув пару раз в ладоши.

– А второй вещью я пью за то, что я неженат на Айтен, не живу с родителями, сплю в машине и ощущаю себя свободным человеком.

– Айтен это кто? – спросил Настоящий Боря и тут же получил чувствительный щелбан от Шилы. – Я тож в непонятках, но молчи. – шепнул тот ему; Боря кивнул.

Шахин, сам не зная, отчего, почуствовал потребность высказаться.

– Айтен – та, на которой он собирался жениться. Я не говорил тост – но скажу. Я пью за то, что я никогда не женюсь; все бабы – проститутки, дуры или ленивы. Клянусь АллахIом, никогда не женюсь. Только временный брак на пару дней для продления самого меня в виде сына. То, что рассказал мне Ганжа про предательство Айтен – последняя капля и с этой минуты я женоненавистник. Аминь! – Шахин зубами выдернул пробку из едва початой бутылки вина и опустошил её на треть.

– А я женюсь! – Ганжа встал, поднимаясь, сжимая нетвердой рукой бокал – Я женюсь тогда, когда весь мир погрязнет в разврате, когда люди начнут совокупляться на улицах и обрастать шерстью, превративших в животных, подобных тем, что населяли Содом и Гоморру. И в этом исчадии насилия, грязи, бесчестия, я останусь единственным мумином – и в награду от Всевышнего однажды встречу её. И когда я встречу её – мы поймём, что остались одни и некому будет прочесть нам никях, потому что мы останемся последними, сохранившими образ и подобие человеческое. И набросится на нас толпа кяфир и растерзает нас возопит: “Дай нам познаем их”. И в тот же миг протрубит Исраил, настанет Къиёмат. – Ганжа одним махом осушил бокал и сел, уронив голову на руки. С минуту длилось молчание.

– А того, громко сказано.

– Прямо Ветхий Завет.

– Вуалла, Фара, я то же подумал…

Ганжа не отвечал, усугубляя неловкость.

– Слышь, Дмитрий, – Шила протянул через стол руку, с сажатой в кулаке вилкой и зубчиами пощекотал лоб Ганжи. – Красавчик, ты, я посмотрю, братка. С Шахином спелись. Иди к нам. Ганжаджан. – И ткнул вилкой чуть выше правой брови, где на коже проступила алая капля крови.

И даже веки навеки смежив, я не умру, я буду вечно жив. Кто это сказал, кто, кто? – спрашивал Ганжа, залезая в лицо к Шиле, Боре, Ступе – всем по очереди.

– Не морочь душу, – поморщился Шила, давай, выкладывай.

– Эх, ты, Фирдоуси не знаешь, – Шахин обрадовался случаю продемонстрировать знание поэзии – когда, ещё в Казахстане, Дилфуза читала ему вслух книжки.

– Серьёзный чел? Крутой? – спросил Боря глядя на мир честными глазами.

– Молодые люди, это вам от соседнего стола. – Улыбнулась офицантка, протягивая бутылку шампанского средней стоимости.

– Виктор здесь, что ли? – Шила привстал, огляделся.

Кроме них лиц мужского пола в ресторане не было.

– Ну и. – Выругался Шила нецензурно, садясь. – Вконец бабьё оборзело.

– Почему бабьё? Кра-асивые девушки, – протянул Фара, утрируя свой акцент. Все притихли.

– Нравятся? – Шила выкинул на стол банкноты – здесь две штуки – иди, молодёжь, до утра не возвращайся. Лирик Гардабанского района – сплюнул он на край тарелки, глядя в спину Фаре, идущего с отосланной девушками бутылкой к их столику.

– Пора улетать. А то он, пожалуй, притащит их сюда. Тебе охота ночной любви? – Спросил Шахин у Ступы.

– В бордель сходить вернее, заразы меньше.

– Это если заведение приличное..

– В неприличных не бываю.

– Запиши, да? – крикнул Ганжа официантке, и они разъехались по домам.

10-ое Июня, 2009-го года.

День не заладился с самого утра. Около восьми пошёл мелкий противный, совсем не летний дождь – его капли холодной водой расплывались на высунутой в окно руке непривыкшей вставать в такую рань ХIинд, лишая надежды на прогулку по петербургским улицам.

В девять тётя возвестила:

– Вначале мы позавтракаем. То есть, не позавтракаем, а дозавтракаем.

ХIинд посмотрела на стоящую перед ней тарелку – на ней лежала три полупрозрачных кусочка бастурмы и половинка красного перца. Завтраком назвать это было трудно.

На тарелки тёти, впрочем, дело было не лучше – другая половина перца и пара длинных макаронин, зато Герману было приготовлены почти целая упаковка бастурмы (за вычетом трёх кусочков ХIинд) , четыре гусиных яйца и консервная банка красной икры.

– Мы дозавтракаем и устроим, так сказать, субботник. – Тётя перехватила взгляд племянницы – та смотрела на настенный календарь. – Это ничего, что сегодня четверг. Субботник – в первую очередь состояние моральной готовности разделить совместную ответственность за что?? ХIина, не молчи, отвечай..

ХIинд промолчала.

– За гигиенические условия жилого помещения. Герман, а ты пойдёшь – поедешь – я вызвала такси – в боулинг. Это полезно. Боулинг – первейшее средство для людей с ограниченной подвижностью. Ты разовьёшь аппарат рук.

– Не хочу в боулинг. – заявил Герман, давясь икрой.

– А?!

Из-за этого разгорелся первый скандал.

Вначале тётя безапелляционным тоном приказывала мужу немедленно оставить всяческие вытребеньки, выкидоны, любые потуги на самостоятельность.

Затем она доказывала пользу спорта для всех живущих на планете Земля.

После она за своё собственное игнорирование любых видов физической активности, оправдывалась слабым здоровьем.

Кончилось тем, что не сумев найти ответа на поставленный Германом вопрос – кто из них двоих может оправдывать нелюбовь к физкультуре слабым здоровьем в первую очередь, она хлопнула изо всех сил дверью столовой, вошла к сбежавшей в гостинную ХIинд и решила приняться за неё.

– Моем полы! И без шуточек! – ударение в последнем слове поставив на о.

ХIинд вздохнула, отложила только начатую читать книгу, встала с тахты и, поплелась в ванную – именно там из всего пространства многокомнатной квартиры была выделена угол под хромоногую деревянную тумбу, в которой хранились две половые тряпки и ведро.

– Герман, лапочка, извини, что мы мешаем смотреть тебе телевизор. Мы быстро. Будь любезен убраться в свою комнату и прилечь отдохнуть. Дневной сон бодрит. – Тётя начала эту фразу высоким приторно-нежным голосом, а закончила приказным басом. – ХIунайда! – сказала она уже обычными интонациями – сходи на кухню и возьми там зелёное полотенце. Зелёным полотенцем надо вытирать фарфоровые статуетки. Эта процедура заведена не реже раза в неделю.

ХIинд с тоской посмотрела на огромный книжный шкаф, две полки которого, длинной метров в пять и глубиной около одного, распологавшиеся на уровне глаз, были отданы под неживых кошечек, собачек и прочую живность, но на кухню пошла.

Тётю тем временем тянуло решать глобальные вопросы:

– Россия! Существует ли эта страна вообще? Я принимаю как аксиому её существование, но я не знаю, за что мне принять само существование. Современное – то, что мы имеем – имеет право называться Россией по территориальному, так сказать географическому признаку. А так же по признаку поколениевосприемства. – Да, поколенивосприемства. – Лия Сулимовна с явным удовольствием повторила только что изобретённый неологизм. – Но по духовной ли составляющей? А, ХIинд, как ты думаешь, может ли нынешний российский обыватель выходить по духовной составляющей потомком того некрасовсокого русского мужика, который вплоть до ликбеза позднеленинского-сталинского времени не умел читать и писать? Ведь единицы закончили ЦПШ.

– Ну.. – ХIинд сделала вид, что задумалась, но на самом деле ей захотелось хоть чуть-чуть подразнить тётю. – Среднестатический российский обыватель по материалам газеты “Совершенно Секретно” выводит или старается вывести свою родословную по меньшей мере от дворян Шереметьевых. На дворян Петуховых и Свининых даже не согласен, что уж говорить о мещанском и рабочем сословии. Про некрасовского мужика я вообще молчу. – и действительно замолкла, выжимая в ведро половую тряпку.

– Вот как.. – Лия Сулимовна на секунду задумалась. Затем, что-то сообразив, она резко выпрямилась и отошла к окну. Раскрылась рама и зажглась сигарета. – Нет. Ты в корне не права, хотя явление подметила верно. Дело в том, что советская власть довела сохранившихся дворян до такого состояния, что они были вынуждены скрещиваться с самыми низами общества.. От того и происходит, что люди – которым бы, не побоюсь этого слова, свиней пасти, претендуют – бог мой – да!да!да! – претендуют на породу.

– У свиней тоже бывает порода. – Во весь голос крикнул Герман из коридора.

Тётя оскорбилась:

– Ты на кого намекаешь? На себя? Тебе что велено? Тебе велено спать! Как можно больше. Кто пьёт фенобарбитал? Кто у нас самый-самый больной? Может, я? О породе, подишь ты, рассуждать вздумал. Тебе напомнить кто твоя мать? Твоя мать маслом торговала, пока отец, уж не знаю с чего, не женился на ней. – Лия Сулимовна обпёрлась спиной о подоконник и картинно держа руку с сигаретой на отлёте продолжала без без пауз, но с интонациями, отдававшими ораторией: – Твой отец был пьяница, пропил до революции дом, имение сжёг! Женился на полоумной как отец Сергий, впрочем, тот не женился. Если б его не репрессировали, я бы не знаю, чтобы он натворил. Он бы сбежал к немцам – ну да, ему немцы были своими! Он же представитель нации Гёте и Шиллера и жил бы ты теперь, мой любимый, в каком-нибудь Баден-Бадене и женился бы на немке и был бы счастлив. Ха! Ни одна немка не стала б с тобой так чикаться и чирикаться как я, попомни моё слово. Никому бы ты не был нужен. Это запад! Там всё просто – если ты полезен обществу, тебе почёт и уважение. Если не полезен – изволь пожаловать в отбросы жизни. И государство не будет возюкаться с балластом! Максимум, что оно тебе даст – социальное пособие, на которое не разбежишься. Запад – это культура. Культура не только творить, культура жить! А в России ни того, ни другого..

– Что ж ты за меня беспородного замуж вышла и детей на беспородность обрекла?

В зеркале, поставленном против двери комнаты отражался коридор и Герман, приподнявшийся на локтях в ожидании ответа. Герману же наверное была видна и ХIинд с фаянсовым барашком в руках и позирующая тётя с сигаретой, в мыслях о России, проигнорировавшая вопрос мужа.

Назревал второй скандал.

– ..ни третьего. Дикая страна! Уж сколько я живу на свете – всё одно. Люди не меняются. Раньше ещё были потуги как-то развить их, заставить думать – но привело это только к завышенному самомнению и стремлению причислить себя к элите – ты, ХIинд, верно заметила. Теперь же.. что мы видим? Каждому по офису, каждому по айфону и этому… – Тётя щёлкнула пальцами, сломав сигарету и не заметив.. – этому.. Форд Фокусу. И всё! Финита ля комендия, стадо готово. Тот образ русского человека, о котором писал Некрасов, не мог так быстро опошлиться, так опуститься. Да, он был дик! Да, читать-писать не умел. Вороватый, льстивый, хитрый, желающий обмануть барина. Но он не был способен к тупому и безосновательному чванству, смердящему на всех углах современного города. Откуда что взялось? Кто допустил? Люди? Люди не управляют своими судьбами, характерами, мнениями. Они имеют власть над кем угодно – семьёй, родными, близкими, чужими, врагами, друзьями, подчинёнными, над своим народом в конце концов, но только не сами над собой! Каждого конктеретного человека в плане характера и всего прочего создал другой человек или, что чаще, много людей – начиная от воспитательницы детского сада и заканчивая президентом. Именно поэтому так важен социальный климат, такое значение имеет идеология и власть. Да! Власть. Она готовит для людей среду, регулирует подачу кислорода и прочих веществ.. А теперь, так сказать, вопрос на засыпку – нынешняя власть – она думает об этом? Она думает о том, что нам нечем дышать? Что человек – на самых низших и высших интеллектуальных уровнях развития равно лишён возможности найти пищу для размышления и увидеть личность не только в себе – в себе сейчас все видят – спасибо тренингам – полюбите себя и подобный бред – увидеть личность в других людях. Разве способен? Что это за правительство без оригинальных характеров? Что за воздух в моей квартире?

– Мозги у тебя куриные, женщина! Тебе б не думать, тебе б щи варить! – Герман со злостью стукнул кулаком по подлокотнику кресла и пропал из зеркала – видимо, укатил к себе, решив не вмешиваться.

– В моей квартире нечем дышать! – Лию Сулимовну несло дальше. – Хамская власть!

– Можно подумать, где-то лучше? – ХIинд аккуратно обтирала фарфоровую лягушку.

– Конечно! Лапочка.. Даже у вас. Ангел мой, фариштача! – тётя дёрнула занавеску с такой силой, что карниз заскрипел, на какую-то долю секунды поддавшись закону Ньютона. – Россия – отсталое государство, но это не значит, что везде так же.. Взять хотя бы вашу страну.. Ваш президент – ведь это личность! Это, прости меня грешную, святой человек. Приехать в осаждённую империей маленькую гордую республику, выразить солидарность – вот жест! Вот поступок!

– Он не приехал, а прилетел. – буркнула ХIинд, ставя лягушку обратнно на полку.

– Дорогая моя, да разве в этом дело?! Лия Сулимовна всплестнула руками. – Дело в самом характере, героизме! Это подобно прорыванию блокады. Вот я помню..

– Вам в 1945-ом было два года, – напомнила ХIинд осторожно. – Разве вы так много помните?

– Милочка.. Да что ты понимаешь. Что ты можешь понимать?! – тётя встала и в диком волнении начала ходить по комнате. Парик подпрыгивал на её голове. – Ведь времена изменились. Это раньше так всё просто было – Ленин хороший, Сталин хороший, Хрущёв хороший, Брежнев хороший, Лорд Керзон плохой. Раньше. А сейчас нету прежней градации, всё спуталось. Что одно правительство, что другое – всё одно, все тащут себе побольше. Но ладно бы они себе таскали! Они ведь и другим дают. Из-за этого народ развращается, теряет человеческое лицо – вот где ужас, вот кошмар. И на этом нестерпимо неприличном фоне ценными остаются только отдельные жесты, отдельные, так сказать, безрассудные выходки. Например Саакашвили – это насколько надо быть ненормальным, чтобы начать войну с правительством одной шестой части суши. Это же аб-со-лют-но-не-ло-гич-но. Но он начал! А почему? Почему, я тебя спрашиваю?

– Почему? – спросила ХIинд без интереса.

– Да потому что он хотел прославится! Но как прославится – когда всё куплено и собственные министры не дадут развернуться самому благому начинанию? Как?! Вот и пришлось..

ХIинд закрыла глаза и постаралась не слушать – слова пудовыми гирями отзвучивали в мозгу, не донося смысл.

Раздался тоненький звон, затем пауза, затем тётя почти прошептала:

– ХIу-най-да..

ХIинд ещё сильнее зажмурила глаза и тут же резко распахнула широко, ожидая увидеть что-то ужасное. В комнате, однако, всё было по-прежнему.

– ХIина! Что ты наделала?

И тут она опустила глаза вниз – около её ног рассыпались осколки фарфоровой рыбки, которую она взялась протирать после лягушки.

– Ничего нельзя поручить этой девчонке – самую простую работу не умеет. А уж чтобы поговорить на интеллектуальные темы..

Лия Сулимовна не доверила ХIинд уборку осколков – со вздохом взялась за веник сама, а племянницу прогнала на кухню – поставить разогревать пиццу, купленную в качестве обеда на трёх человек – Герману вдобавок прилагалось 500 грамм лебяжьей печёнки, и сделать кофе.

ХIинд возилась с джезвочками, когда послышался скрип и к тому углу кухни, где стояла плита, подъехал Герман. Соскучился, видимо, у себя в комнате:

– Ну-сс, алтынка моя. Какие движения?

Молодёжный сленг звучал в его устах смешно.

– АльхьмадулиЛляхI, спасибо.

– Вежливая девочка, – похвалил Герман и попытался встать с коляски.

– Вам что-то надо? Я найду.

– Брильянты найди. Ещё ни разу на участок не ездили. – Сказал дядя, меняя тон разговора на раздражённый.

– Обязательно. – пообещала ХIинд.

«Невроз навязчивых состояний – к психиатру бы его, да побыстрее».

– Акам?!

– Да?

– Акам, а почему вы думаете, что это именно брильянты, а не, например, сапфиры или рубины?

Герман, опустившись на коляску, прикрыл глаза и с минуту молчал.

– Ну почему же? Почему? Почему ваша мама так решила?

– Моя мама.. была здравомыслящая женщина, в отличие от некоторых.

И уехал обратно в комнату, бормоча под нос что-то нечленораздельное на немецком.

«Интересно, некоторые, это я?»

В кухню квохкочущей походкой вошла тётя, сразу с порога залезая в бутылку:

– Ты грубо говорила с Германом.

– Неправда, он первый нача.. – Конец предложения повис у ХIинд на языке – она вспомнила наставления мамы. – Та вчера звонила ей, уговаривала быть терпеливой и помнить, что чтобы ни было – Лия Сулимовная её единственная тётя и вообще, единственный человек – кроме Заура и мамы, и может быть, совсем немного, Германа – которому небезразличен факт существования ХIинд на планете Земля – Да, тётя, да. Я попрошу прощения. – Добавила она громко и нарочито более увереннее.

– Прощение.. – тётя резала разогретую пиццу треугольниками. – Знаешь ли ты, что такое прощение?

– Знаю. – Сказал ХIинд, уповая на то, что Лия Сулимовна поглощена собой и её слушает мало.