Текст книги "Я - ведьма!"
Автор книги: Лада Лузина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
Глава вторая
Иванна Карамазова
Я стояла у кассы театра, подпирая спиной стену. Сентябрь возомнил себя разгаром лета и парил нещадно. К вечеру ноги отекли от жары, и новые туфли садистски сжимали кончики пальцев. Танька беспардонно опаздывала, билеты были у нее. Мне оставалось лишь дуться и рассматривать людей, теша свои многочисленные комплексы живыми примерами – водятся особи и похуже.
Вон хотя бы та тетка в длинном морковно-красном платье на бретельках. Лифчик мадам надеть не удосужилась, и, когда она поворачивается в профиль, видно, что наряд в облипку прижимает обвислую грудь к животу, делая ее похожей на бесформенный мешок, а чересчур выпуклый животик, напротив, тщательно облегает. Вот и получается, что там, где должна быть выпуклость, у нее впуклость, и наоборот. Уродство редкостное. Смешно.
Я безрадостно поморщилась.
А вот девушка в шифоновой блузке, голубой с пастельно-розовыми цветами. К ней не придерешься. Сдержанная. Хорошенькая до безумия. И рождаются же на свет такие чудные девушки!
С наслаждением уставившись на нее, я наблюдала, как она беспокойно вертит светловолосой головкой со слегка вздернутым носиком. Видно, тоже ждет кого-то. И какой дурак опаздывает на свидание к такой красотке?
Как-то я прочла совет в учебнике психологии: если нервничаете, попытайтесь зафиксировать свое внимание на чем-то приятном и сосредоточиться на изучении его деталей. А предпосылок для взвинченных нервов у меня было навалом: бесконечные ссоры с Валерием, разрывы, сходки, склейки плюс опаздывающая Танька и туфли, сжимающие ноги так, будто на них умостился гиппопотам. Девушка же однозначно подпадала под определение «приятная». У нее были живые серые глаза с трепещущими ресницами и светлая кожа – такая нежная, что я невольно ощутила щемящее, тягучее желание прикоснуться к ее щеке ртом…
Желание было столь неожиданным и неприродным, что, едва лишь я поймала себя на нем с поличным, губы враз пересохли, а сердце затрезвонило будильником; «Опомнись, дура! Ты же не лесбиянка, откуда такие странные фантазии?»
Я поплотнее прижалась к стене, словно она могла удержать меня за плечи, предостерегая от необдуманного шага.
И все же, до чего она хорошенькая! Высокая, тонкая, с пушистыми платиново-белыми волосами. Ее подвижные губы были по-детски пухлыми и округлыми. Интересное лицо, живое – совсем не похожее на то застывшее, слегка подрагивающее желе, которое носят в нашем городе вместо физиономии. Оно удивительным образом сочетало в себе наивность, серьезность и забавную лисью хитрость. За таким лицом интересно наблюдать…
И не только.
Нечто в этом лице, неназванное и неопределимое, тянуло меня к нему неудержимо! Настолько, что все прочие факторы – боль в ногах, Танька с билетами, Валерка с бабами – разом отхлынули на задний план.
«Подойти познакомиться, может?»
Я до боли закусила губу, пытаясь привести себя в чувство.
«Как ты себе это представляешь? Подойти к ней, как здрасьте: „Девушка, меня к вам тянет!“ Что она обо мне подумает?»
Одновременно со мной красотка тоже закусила нижнюю губу. Ее кавалер явно не страдал пунктуальностью, как и моя паскуда Танька. Где ее только черти носят?
Но злость на подругу нежданно испарилась. А где-то в глубине, между грудью и животом, уже притаилась смутная, трепещущая, пока не сформулированная надежда, что нечистый окончательно сбил Таньку с истинного пути в театр, а заодно с ней и спутника девушки в голубой блузке.
Я затаила дыхание, боясь спугнуть свою мечту, помешав ей стать явью. Толпа постепенно редела. Минут через десять мы останемся с девушкой перед театром одни. И тогда…
Но, видимо, у чертей сегодня были отгулы.
Я раздосадованно матюкнулась про себя, увидав свою подругу. Она стояла в трех шагах от облюбованной мною барышни и таращилась на нее, как легендарный баран на новые ворота.
– Танька! – завопила я возмущенно.
Она дернулась, узрела меня, и, невесть почему, на ее физиономии отразилось несказанное удивление. Таня недоуменно перевела взгляд на девушку в голубой блузке, снова на меня, опять на нее. Вскинула брови, неприлично присвистнула и наконец-то соизволила подойти.
– Бывает же такое! – хихикнула она, тыча выставленным большим пальцем себе через плечо в сторону платиновой блондинки.
Я была настолько поражена, что даже забыла отругать ее за опоздание.
– Ты тоже ее заметила? И я, пока тебя ждала, все на эту девицу любовалась. Такая красотка, да?
– Красотка? – недоверчиво сощурилась Танька. – Ты меня дуришь, что ли?
– А разве нет? Сама ж на нее вылупилась с восхищением!
– Я?! С восхищением! – Таня распахнула глаза, как две плошки. – Да я думала, что это ты!
– Я?!!
Таня с сомнением поглядела на меня – на ее лице читалось явственное колебание: «Кокетничает или правда дебилка?» – и, похоже, остановилась на втором варианте ответа, потому как сменила эмоционально-убежденный тон на иронично-разъяснительный:
– Присмотрись, дурища, ведь эта красота до неприличия на тебя похожа! Даже выражение лица такое же – эдакий агрессивно-инфантильный вид. Вот я и уставилась. Смотрю, вроде ты. Но мы ж только час назад расстались. Думаю: «Когда ж это Валька постричься успела?» Только потому к ней сразу и не подошла…
Я нервно мотнула головой в поисках стриженой барышни в голубой блузке. Ее спина мелькнула в проеме двери – билетерша как раз надрывала ей билет.
– Не может быть, – обескураженно произнесла я. – Я совсем не заметила сходства. Она такая прелесть… Я от нее глаз отвести не могла.
– А ты что, урод? – возмутилась Таня.
– Я замухрышка.
– Дура ты, а не замухрышка. Да ты небось и не на красоту смотрела. Просто у тебя твоя зеркальная болезнь сработала. Вытаращилась на нее, как на собственное отражение в трюмо. Нарцисс ты наш уездный. Красивая! Глаз отвести не могу! Ну насмешила… Столько глядеться в зеркало и не рассмотреть, что ты и сама хорошенькая, как ангел. И чего только со своим Валеркой маешься…
Танька брезгливо скривила нос, словно унюхав кучу дерьма и тонко давая мне понять свое мнение о Валере, не прибегая к бранным словам.
– По-моему, ты конченая эгоистка и нарциссистка и любишь только себя. Проблема лишь в том, что ты не можешь понять, кого любишь на самом деле. Ладно, пошли в театр, сейчас двери закроют…
* * *
На ярко освещенной сцене лорд Горинг замер перед зеркалом в карикатурно-самовлюбленной позе. Рядом вытянулся дворецкий Фиппс, столь отчаянно пытавшийся придать своим чертам холодную бесстрастность, что казался не то флегматичным дауном, не то говорящим чучелком. Воображая, что играют пьесу Уайльда, артисты, как обычно, разыгрывали украинский капустник на тему анекдотов об английских лордах.
– Видите ли, Фиппс, модно то, что носишь ты сам. А немодно то, что носят другие, – просветил нас Горинг повышенно противным голосом.
– Да, милорд.
– А ложь – это правда других людей.
– Да, милорд.
– Другие – это вообще кошмарная публика. Единственное хорошее общество – это ты сам.
– Да, милорд.
– Любовь к себе – это начало романа, который длится всю жизнь!
Дальнейшего диалога я не расслышала, потому что Танька, нагнувшись, гаркнула мне в ухо:
– Вот видишь, Уайльд тоже любил только себя.
– Это не Уайльд, а лорд Горин – герой произведения, – вяло отбилась я.
– Да у Уайльда по всем произведениям напиханы лорды и милорды, которые любят только себя! В кого, по-твоему, был влюблен Дориан Грей? Он был такой же нарцисс, как и ты…
– Уайльд был не нарцисс, а гомосексуалист.
– Какая разница? – громким шепотом парировала Танька. – Нормальная любовь – мужчины к женщине и женщины к мужчине – это тяга к противоположности. А гомо все противное считает противным. Ему хочется такого же, как он. То есть, по сути, себя самого и хочется.
Я несколько офигела. Теория, следовало признать, была весьма оригинальной.
– И знаешь, почему Уайльд так плохо кончил? – продолжала Танька, горячась и, незаметно для себя, переходя с громкого шепота на тихий крик. – Потому что он, так же как и ты, не разобрался, кого он любит на самом деле. Что его гомосексуализм – всего лишь недоразвитая форма нарциссизма.
– Это по-другому называется аутоэротизм, – задумчиво констатировала я, припоминая содержание злополучного психологического словаря. (Рядом на полке стоял «Словарь современного секса», где упоминались и такие замысловатые формы любви к себе, как аутоиррумация и аутопедерастия, в процессе которых следовало изогнуться так, чтобы удовлетворить себя самому. Но, по-моему, на это были способны только акробаты.)
– Девушки, можно потише! – раздалось возмущенное шипение сзади.
– Спасибо бы сказали, – нимало не смутившись, фыркнула Танька. – Уайльда вы еще сто раз услышите, а такого больше никогда.
– Вы ведете себя неуважительно по отношению к писателю… – злобно взвизгнула тетка в морковном платье, оказавшаяся Таниной соседкой справа.
– Ну знаете!.. Уайльд был тот еще писатель. Он бы и сам про такое с интересом послушал, – завелась подруга.
– Да слушать вас противно! Постеснялись бы! – сзади уже орали.
Кто-то невежливо ткнул меня в спину, вышибая из ступора.
– Люди совершенно правы! – подала голос я. – Никакая я не лесбиянка и не нарциссистка!
– А кто девушку глазами чуть не трахнул? – азартно подхватила тему Танька.
– Девушки, мы вас сейчас выведем!
Я развернулась на девяносто градусов к сидящим за нами в поисках поддержки.
– Да вы послушайте, что она говорит. Какая я лесбиянка! Сама она лесбиянка!
– Может быть, – неожиданно весело согласилась Танька. – Я заметила, что последнее время мужчины меня совсем не возбуждают.
– Что?!! – Я аж отпрянула от удивления. – Тебя?! И давно?
– Уже несколько дней, – гордо продекламировала подруга.
К нам со всех ног неслась дебелая билетерша.
– Так, пошли отсюда, если не умеете вести себя в культурном месте… Пошли… Пошли вон из зала, – грозно закудахтала она, вцепившись в Танькино плечо. – Идите отсюда, мудачки… – Видимо, постоянный контакт с культурой сказался на ней крайне мало.
– И впрямь, Валька, пошли отсюда. А то это не спектакль, а нудота, – вызывающе громко объявила подруга.
Я послушно попыталась обуться (едва лишь в зале погас свет, я скинула предательские туфли, освободив свои умирающие пальцы). Ступни взвыли болью, категорически отказываясь втискиваться обратно в «лодочки», которые внезапно стали меньше на два размера.
Мне сразу захотелось досмотреть спектакль до конца. Но подобного шанса Таня мне, увы, не оставила.
– Наш талант здесь все равно никто не ценит. Другие бы поблагодарили за то, что их хоть кто-то развлекает. А эти… – презрительно завершила она свою тираду, без стеснения перекрикивая актеров, и, походя стряхнув со своего плеча билетершу, направилась к выходу, независимо виляя бедрами.
Я встала и поплелась за ней босиком, прижимая туфли к груди, сопровождаемая осуждающими взорами.
Уже у двери меня цапнул за руку какой-то донельзя возбужденный потный мужичонка и с живейшим интересом спросил:
– Девушка, что, правда мужчины не возбуждают?
* * *
– Чего на тебя нашло? – уныло поинтересовалась я, выйдя на крыльцо театра.
Я стояла на асфальте босиком, мысленно прощаясь с единственными чулками и сутулясь под любопытными взглядами прохожих.
Держа сигарету одними губами, Танька запрокинула голову и беспроблемно прошепелявила:
– Тык шпектакль был пашкудный. Надо ш было хоть как-те порежвиться… Пошкольку шпашение утопаючих – дело рук шамих утопаючих. Што шнова говолит о полежношти нарчищижма…
– Че ты прицепилась ко мне со своим нарциссизмом! Достать меня хочешь?
– Дула. – Она вытащила сигарету изо рта. – Я ж тебе добра желаю… Бросай своего Валерку на фиг.
Я нахохлилась – тема была запретной. Но в порыве хулиганского вдохновения Танька, не глядя, перепрыгнула много раз оговоренное табу.
– У вас с ним все равно ничего не получится!
– Это почему? – я рефлекторно приняла оборонительную позицию, хотя могла бы и сама привести в доказательство два десятка «потому!». Именно поэтому об этом не стоило заговаривать в принципе.
– Потому что вы с ним слишком похожи.
Такого выпада я не ожидала.
– Чем? – опешила я. – Он успешный, а я секретарша, он решительный, а я мямля, он бабский любимчик, а я…
Я замолчала, боясь довести себя до слез этой сравнительной характеристикой.
…Я невзрачная, серая мышка, замухрышка и неудачница. Если мужчина пристанет ко мне на улице, не нужно звать гаишника с «трубкой», чтобы определить: он безнадежно пьян. Иначе никогда не обратил бы на меня внимания. В глубине души я всегда считала себя недостойной яркого Валерки и поражалась, что он снизошел до связи со мной. Возможно, из-за этого и прощала ему все.
– Все равно вы два сапога пара, – прервала мое глубинное погружение в комплексы Танька. – Вас даже зовут одинаково: Валерий и Валерия. Ты ведь только представляешься Валечкой, только с виду такая тютя, а на самом деле упрямая как не знаю что… И Валерка твой это знает, оттого и бесится, что переломить тебя не может. Думаешь, он тебе изменяет?
– А разве нет? – удивилась я.
– Нет – он обороняется. Он боится, что, уступив тебе хоть на пядь, тут же окажется порабощенным. Боится потерять себя – тебя боится.
– Он меня боится? Ты шутишь?
– И правильно делает… Ты слишком властная.
– Я – властная? – Ее заявления не налезали ни на какую голову!
– Потому он все время сбегает, скандалит, ухлестывает за другими. Понимает: стоит ему остаться с тобой надолго – ловушка захлопнется. А бросить тебя все равно не может, потому что любит по-своему. А ты его нет!
– Это я его не люблю?!
Подобного абсурда я не предполагала услышать даже от Таньки!
– Ты… ты любишь не его, а себя в нем. Будь ты чуть более успешной и менее закомплексованной, ты бы стала такой, как он: самовлюбленной задавакой, которая всегда в центре внимания. Ты бы соблазняла мужчин только для того, чтобы помучить их. И объясняла Валерке, что флирт – это не измена и ты имеешь право поиграть…
– Ты хоть сама понимаешь, до чего сейчас договорилась?
– Я лишь повторяю твои собственные слова, – отрезала Танька.
– Я такого не говорила! – взвилась я.
– А кто сказал: «Я люблю его больше, чем себя, и ревную себя к нему»? Ты и злишься-то на Валеру вовсе не из-за его хронических измен. Ты не можешь простить себе измену с ним. Что он тебя у тебя увел! Что он такой, какой хочется быть тебе. Что это он мучает тебя, а не ты его!
– Заткнись!
Я была сыта по горло Танькиной домашней психоаналитикой. И то, что она предательски кинулась защищать Валерку, обвиняя меня во всех смертных грехах, было последней каплей.
– Я люблю его! Люблю, слышишь! – заорала я, стараясь опередить надвигающиеся слезы, прокричать ответ раньше, чем тупо и бессильно разрыдаюсь от непонимания и жалости к себе. – Я без него не могу! Когда его нет, мне кажется, что нет меня!
Мои слезы отрезвили ее.
Танька резко скомкала личину пофигистки и хулиганки и, швырнув недокуренную сигарету на асфальт и расплющив ее каблуком, стала грустной, обиженной.
– Ладно, прости, – примирительно пробубнила она. – Успокойся. Забудь все, что я сказала… Ты права, какая из тебя нарциссистка? Ты сама себя съешь и не подавишься.
Ответить я уже не могла – лишь издавала нечленораздельные звуки.
Несколько минут Таня угрюмо созерцала меня – жалкую, босую, плачущую, уткнувшую лицо в подошвы туфель, которые я по-прежнему сжимала в руках.
– Послушай… – произнесла она, принимая очередное кардинальное решение. – Я давно хотела тебе сказать… Есть один адрес. Ведьмы. Настоящей. Мне говорили, она может решить любую любовную проблему. Только берет дорого… Но, если уж такое дело, ладно… Я тебе одолжу. Будешь отдавать частями.
* * *
Крепко сжимая мою безвольную руку, Таня волокла меня вверх по лестнице.
– Третий этаж. Квартира 33. Плохо, что мы без звонка, но я не знаю телефона… Только адрес и имя – Иванна Карамазова.
Я была тихой и бесчувственной, как всегда после слез. Старинные мраморные ступеньки неприятно холодили ноги. Чулки порвались еще при выходе из такси.
– Таня, мне не хочется… – выдавила я с трудом.
Больше всего мне не хотелось одалживать у нее деньги. Мой бюджет секретарши и так представлял собой живую иллюстрацию к басне Крылова «Тришкин кафтан». А теперь придется и новые чулки покупать…
– Я не могу тратить такие деньги ради забавы, на какую-то шарлатанку.
– Валерка пусть платит…
– Ты же знаешь, он не дает мне денег.
– Слушай сюда. – Остановившись, Танька тряхнула меня за руку. – Если все, что мне рассказывали про эту тетку, правда, то после визита к ней Валерка сам отдаст тебе последнюю рубашку.
– А если неправда?
– Тогда я ей не заплачу. Я что, лошиха какая-то? Раз уж тетка дерет с клиентов такие жуткие бабки, пусть вначале докажет нам, что она настоящая ведьма!
Протащив меня через последние несколько ступенек, Танька решительно выставила вперед указательный палец и направила его, как копье, в кнопку звонка.
– Дзи-инь, дзи-инь, дзи-инь… – прозвенела трехзначная трель.
Дверь медленно открылась – на пороге стоял огромный черный ньюфаундленд размером с солидного медведя.
Мы опасливо уставились на него. Пес деловито гавкнул и, оглядываясь на нас, потрусил сквозь холл, явно приглашая гостей за собой.
– Пошли, – после секундного размышления приказала Танька, увлекая меня в прихожую.
Дверь за нами резко захлопнулась, защелкнувшись на замок. Я вздрогнула от испуга, Танька нервно чертыхнулась.
– Гав, га-ав! – поторопил нас лохматый дворецкий.
– Рэтт, веди их сюда, – послышался голос из глубины квартиры.
Следуя за собакой, мы прошли по длинному коридору и оказались в плохо освещенной комнате с зашторенными окнами и горящим камином. Возле него стояли два кресла и маленький столик.
Больше ничего загадочного я разглядеть в обстановке не успела, пораженная тривиальным обличьем ее хозяйки. Стоя на коленях у огня, она помешивала угли кочергой и сейчас обернулась к нам. Вид у нее был скорее равнодушный, чем гостеприимный.
– Вы – Иванна Карамазова? – осведомилась Таня.
– Я Иванна Карамазова.
– Та самая ведьма? – Голос подруги звучал подозрительно.
Тот же вопрос готова была задать и я Худая темноволосая девушка в черной шелковой шапочке на макушке казалась чересчур молоденькой – моложе нас с Танькой.
– Да, я ведьма. Садитесь. Вон, возьмите кресло у окна…
Она встала, отряхивая пыль с подола черного халата. Было видно: ни внезапный визит клиентов, ни мои босые ноги, ни наш скептицизм не вызвали у нее ничего, кроме скуки. Самоуверенная девица. Даже слишком.
Танька притащила себе кресло-качалку и умостила его рядом с камином. Я села в одно из кресел, девица лениво развалилась напротив. Мы с подругой невольно переглянулись, одновременно задавая себе второй вопрос: «И этой пигалице мы должны платить такие деньжищи?»
– Вы настоящая ведьма? – пошла в открытую атаку Таня.
– Эта фразочка – штамп номер два, – томно промурлыкала барышня. – Ее произносят все мои клиенты. Штамп номер один: «Я вообще-то не верю в колдовство…».
Но Таня была не из тех, кого можно остановить легким щелчком по носу.
– Съезжаешь с ответа, – понимающе кивнула она. – Значит, не ведьма.
– А ты проверь! – осклабилась Карамазова, фамильярно переходя на «ты».
Она приняла вызов. И я мысленно похвалила ее за верный ход. Иначе бы Таня размахивала кулаками до тех пор, пока одним решающим нокаутом не сбила бы с противника маску вежливости, доведя его до крика и визга.
– Ну что ж… – Лицо Тани стало довольным, будто ей предложили любимое лакомство. – У моей подруги есть большая проблема, – начала она по-американски, округло выговаривая каждое слово – так обычно произносят начало загадки: «Два конца, два кольца, посредине – гвоздик…» – Ты могла бы ей помочь?
Таня замолчала, ожидая, что противница попадется в ее капкан, задав вопрос «Какая проблема?» «Ну ты же ведьма! – ответит ей Таня. – Догадайся сама». И засчитает себе первый удар.
Карамазова покровительственно улыбнулась.
«Это ножницы, деточка… А теперь садись за свою парту и не шали».
И я внезапно поняла: ведьма! Даже глаза у нее не человеческие – ярко-желтые, цвета огня, меда и янтаря. У людей не бывает таких глаз.
Ведьма лихо вставила в глаз монокль и навела его на меня.
– Проблема весьма банальная, – сообщила она, вычеркивая Таню из поля зрения и разворачиваясь ко мне всем корпусом, – любовь. И, к сожалению, любовь несчастная. Вы не в состоянии соединиться с любимым человеком, но не способны быть счастливой без него. Такая судьба… Ничего ты тут не попишешь…
Это был удар под дых – голова закружилась, в горле запершило, грудь сдавило, живот подвело. Она попала в точку. И я падала, тщетно пытаясь найти опору, убедить себя, что ее попадание случайно. Профессиональная гадалка просто произнесла свой собственный штамп № 325. Одно из тех абстрактных обтекаемых пророчеств, которые приходятся впору большинству клиенток моего возраста.
Но безысходность ее слов сковырнула корку на моей незаживающей любви, и разум не мог бороться с болью.
Такая судьба… Я машинально посмотрела на свои изуродованные ладони, где линии судьбы, жизни и любви перечеркивали рваные, так и не успевшие зарубцеваться до конца шрамы от ножа.
Ничего ты тут не попишешь! Ни ножом, ни пером, ни топором.
– Странно, однако… – изумилась колдунья, продолжая разглядывать меня в кругляш стекла. – Я вижу еще одну судьбу. Две судьбы крест-накрест. Вау! Что это?!
Выронив монокль, ведьма схватила мои раненые руки и потянула их на себя столь резко, словно это были ее вещи, которые она вдруг обнаружила у меня. Вещи важные и опасные, предназначения коих я не знала, равно как не знала и того, что не имею права прикоснуться к ним, не говоря уже о том, чтобы легкомысленно носить их с собой.
Она раскрыла мои ладони, как листки бумаги – документы, из-за которых уже перестреляли друг друга несколько банд, уже разразилось десяток войн, способные спровоцировать мировой переворот и ядерную катастрофу, по нелепой случайности оказавшиеся у меня.
– Откуда у вас это?!
Ее желтые глаза вцепились мне в душу – так бравый милиционер хватает за грудки опасного преступника, нарушившего разом все статьи уголовного кодекса.
– Откуда вы знаете заклятие на зеркале?!
– А что такое? – пренебрежительно изрекла Таня. – Валя просто гадала на зеркале на Крещение!
– Откуда вы знаете это заклятие? – Карамазова даже не обернулась на Танин голос. Ее огненные глаза зондировали меня, и я почти осязаемо чувствовала, как они копаются в моей душе без ордера на обыск, переворачивая там все вверх дном, разбрасывая вещи, перечитывая мою личную корреспонденцию, записи и дневники в судорожных поисках ответа.
– Да чего вы пристали? – Таня злилась все сильнее. – Святочные гадания печатают сейчас во всех женских журналах! – Проистекающее было явно неприятно мне и совершенно непонятно ей. Кроме того, ведьма упрямо не обращала на нее внимания, игнорируя ее бесспорное лидерство.
– То, что печатают в журналах, – дамские развлекалочки, – немилосердно обломала ее Карамазова. – Откуда вы могли узнать это заклятие?!
– Отпустите меня, – прошептала я, измученная ее напором. – Я сама все скажу…
– Ну!
– В детстве мне рассказала подружка.
– Откуда она узнала?
– У ее папы была книжка…
– Фамилию, имя помните? – быстро спросила она. И я поймала себя на мысли, что происходящее все больше и больше напоминает допрос.
– Подругу звали Лола. Лолита Микулик. Она уехала в Америку с родителями… Она мне даже не пишет. Я больше ничего не знаю. Пустите! – взмолилась я.
Ведьма опустила глаза и отпустила мою душу.
– Микулик, – повторила она. И я догадалась: фамилия небезызвестна ей. – Виктор Микулик. Так звали ее отца?
– Кажется, да. Я не помню…
– А заклинание запомнили? – Ее тон был суровым. – Сможете повторить?
Я напряглась. Тогда, зимой, слова Лолиты разом всплыли в моей памяти. Но сейчас я помнила лишь обрывки, ошметки фраз.
– «Кушай меня, пей из меня кровь…» – неуверенно выговорила я. – Что-то в этом роде.
– Вы только это говорили? – требовательно спросила ведьма.
– Да нет, я помню, там было много слов, – продемонстрировала свою осведомленность Танька.
Впервые с начала беседы Карамазова удостоила ее взглядом.
– А вы можете их вспомнить? – заинтересовалась она, вернувшись к официальному «вы».
Таня поджала губы и задумчиво почесала нос.
– Примерно… «Плоть от плоти моей, кровь от крови моей…»
Стоило ей начать, конец сам собой всплыл в моей памяти.
– «…приди есть мою плоть, пить мою кровь, ибо ты – это я!» – выплюнула я скороговоркой. – А перед этим я выставила зеркала так, чтобы появился коридор в бесконечность…
– Сатанинский коридор, – уведомила меня Карамазова.
– …и разрезала обе ладони ножом. И, как только я произнесла заклятие, в зеркале появился кто-то…
– Мы все его видели, – поспешно внесла свою лепту в рассказ Таня. – Черная фигура, она неслась прямо на Вальку. И Валя заорала: «Чур сего места!» – и потеряла сознание. Мы все тогда страшно перепугались.
Карамазова слушала нас внимательно, как учительница, сверяющая ответ ученика у доски с параграфом в учебнике.
– И кого вы увидели в зеркале? – уточнила она.
– Она не помнит, – ответила за меня Таня.
– Правда не помню, – подтвердила я. – Сколько ни старалась вспомнить потом – не смогла.
– Что ж, это нетрудно предположить, – сухо сказала ведьма. – Кого бы вы ни увидели – это был именно тот человек, о котором я говорила. Тот, с кем вам не суждено было соединиться. Но вы попытались перечеркнуть свою судьбу. Вот в чем проблема… Alea jacta est[8]8
Жребий брошен (лат.).
[Закрыть].
Она замолчала.
– И что теперь будет? – нервно поинтересовалась я.
– Черт-те что! – огрызнулась Карамазова. Непонятно почему, но она была зла на нас. – Вы даже не представляете, что натворили! Виктор Микулик – личность весьма известная в определенных кругах. И заклинание это – сатанинское. Человеку запрещается переламывать свою судьбу, пусть и несчастную, с помощью заклятий. Белая магия старается лишь подтолкнуть к правильному решению. Мы не вызываем привидений из небытия. А один черт знает, какого такого суженого вы позвали в ту ночь!
– Как раз ее суженого мы все хорошо знаем, – хмыкнула Танька. – Его и звать не надо – сам приходит и нервы ей портит. Она, как вы верно заметили, ни с ним не может, ни без него. Так кругами друг вокруг дружки и бегают.
– Вот как? – На узком лице ведьмы отразилось заметное облегчение.
– Так и есть, – пожаловалась я. – Видно, такая судьба. Я его себе еще в детстве нагадала. Мы тогда с девочками выбежали на улицу имя первого встречного спрашивать. Первая Лола – она на своего Диму прямо у подъезда наткнулась. Второй шла я – я Валерия только на соседней улице нашла, а потом еще пять минут имя выпытывала, никак говорить не хотел, еле уговорила. А Ларка на какого-то извращенца-педофила нарвалась, с трудом отбилась. А потом в жизни все точно так и получилось. Лолита сразу после школы без проблем замуж выскочила. Я встретила Валеру только много лет спустя и с тех пор все уломать его пытаюсь, что он мой суженый. А Лариса…
– Ясно, – нетерпеливо прервала мои воспоминания ведьма. – Так часто бывает. Даже самые невинные гадания не так уж невинны. Но, знаете вы суженого или нет, пожалуй, лучше довести ритуал до конца. Незавершенное сатанинское заклятие, когда механизм уже запущен, но не приведен в действие, может обернуться еще хуже. Оно способно довести человека до сумасшествия… Начнут появляться видения, пророчества, подсказчики, требующие, чтобы вы завершили начатое.
– Что значит не до конца? – удивилась я. – Я что-то забыла?
– Скорее, не знала, – поправила Карамазова. – Ваша школьная подруга была достойной дочерью своего отца. Она рассказала достаточно, чтобы покрасоваться, но все же не рискнула сказать главное. Услышав это, суженый уже не сможет не прийти – его приведут к вам даже против воли. Ничего хорошего тут нет. Но в данном случае приходится выбирать из двух зол…
– И вы, – спросила я прерывающимся от волнения голосом, – вы скажете мне это? То, что не сказала Лола?
– Не уверена, – нахмурилась Карамазова. – Вы пришли так некстати. Зелье «Qui vivra verra» не готово, Таро слабо, сигнализаторы молчат… Остается только одно – проверенное бабушкино средство.
Бормоча себе под нос странную невнятицу, ведьма залезла на свое кресло с ногами и достала с каминной полки большое белое блюдо.
– И яблоки опять забыла купить! – недовольно буркнула она. – Ладно, сойдет и клубок.
Вытащив из кармана халата растрепанный клубок красной шерсти, она поставила блюдо на стол, положила клубок в центр и, слегка придерживая его указательным пальцем, обратилась ко мне:
– Подойдите сюда. Вы должны увидеть это. Сейчас нам покажут финал вашей истории. Надеюсь, не слишком скорбный…
– А мне можно посмотреть? – подалась вперед Танька.
– Нет, – жестко пресекла ее порыв Карамазова. – Это только ее судьба.
Я мысленно сжалась, опасаясь, что сейчас Таня надменно выложит на стол свой главный козырь, заявив: «Я, между прочим, плачу за визит!» Но она почему-то смолчала. Не слишком понимая, что сейчас будет, я выбралась из своего угла и пристроилась на подлокотник кресла Карамазовой.
Ведьма отпустила клубок Он вздрогнул и закрутился вокруг своей оси. Затем начал описывать спиральные круги по тарелке. Пораженная, я следила за ним не отрывая глаз. Красный шерстяной моток достиг края блюда, и в кругу тарелки, словно на экране телевизора, проступила картинка. Я увидела кафе с зеркалом на всю стену, столик и сидящих за ним мужчину и женщину. Женщина была очень красивой, белокурой, в сногсшибательном красном платье. Мужчина глядел на нее глазами преданной собаки, боготворящей хозяина, но провинившейся перед своим божеством. «Так больше не будет… Прости меня… Я все понял… Мы будем жить по-другому…» – умолял он. Красавица слушала его отвернувшись, самодовольно глядя на себя в зеркало и неприкрыто наслаждаясь победой.
Эта сцена казалась столь восхитительной и оторванной от моей жизни, что я даже не сразу узнала их. И лишь приглядевшись, с изумлением поняла: эта женщина – я, а мужчина – Валерка.
– Насмотрелись? – Иванна подцепила клубок, и изображение исчезло.
– Неужели это будет? – возбужденно воскликнула я. – Неужели такое может быть со мной?
Карамазова скривилась и нехотя подтвердила:
– Если произнесете заклинание.
– Скажите мне его! За любые деньги!
Ради того, чтобы увиденная мною сцена стала явью, я была готова выплачивать Таньке долг хоть всю оставшуюся жизнь!
– Вам понравилось? Любите самоутверждаться за счет других? – неодобрительно резюмировала ведьма и вздохнула: – Ладно. Во всяком случае, ничего страшного вам вроде не угрожает.
В ее словах слышалось сомнение.
– Запомните, после того, как вы скажете известную вам часть заклятия, нужно повторить ее еще раз с точностью до наоборот.
