Текст книги "Я - ведьма!"
Автор книги: Лада Лузина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
Эпилог
Карамазова и Могилева сидели у камина, довольные друг другом, как заправские Шерлок Холмс и доктор Ватсон. За окном весело щебетала весна.
– Ну, круто я тебя разыграла? – спросила Иванна.
– А то… – выдохнула Наташа. – Я ведь и вправду думала, что ты веришь, будто ты – ведьма. Но согласись, я тоже неглупая девочка и сразу сказала тебе: магии не существует. Не понимаю только, зачем было водить меня за нос? Могла бы объяснить, что ты психиатр, который специализируется на… Как ты там говорила?
– Это неважно, – улыбнулась Карамазова, – потому что я обманула. Я стопроцентная ведьма!
– Не поняла! – возмутилась певица. – Ты ж только что популярно объяснила: эта история – криминальная. И распутала ты ее без всякой магии!
– Ошибаешься. – Карамазова по-кошачьи сузила желтые глаза. – И все же ты права в главном. Закопавшись в мистику так глубоко, я почти перестала отличать ее от реальности. И если нормальный человек, увидав привидение, убедит себя – это огородное пугало, я, увидав простое огородное пугало, могу радостно принять его за привидение. История с браслетом – лучшее тому подтверждение. Выслушав рассказ Миры, я, не подавившись, заглотнула Линин обман. И если бы не Айседора…
– Айседора, – скептично прервала ее Могилева, – тоже тебя подвела. Мире ж не угрожало самоубийство, как Есенину! Да и вообще, боюсь, тебе просто померещилось. Точнее, ты сама себе внушила, что Дункан…
Наташа подняла взгляд на указанную даму и не поверила собственным глазам: на пухлом лице легендарной танцовщицы не было и намека на испуг, сейчас она кокетливо улыбалась, заваливаясь на молодого супруга крепко сбитыми телесами. Да и Булгаков опять принял присущий ему надменно-загадочный вид.
– Мои сигнализаторы как карты Таро. Не зная их значений, нельзя предсказать судьбу, – хвастливо промурлыкала Карамазова. – Есенин не покончил с собой – он был убит, но его смерть инсценировали как самоубийство. Если бы Мире угрожал суицид, первым бы всполошился Сергей Эфрон, вспомнив о том, как погибла его жена Цветаева. Но он держался равнодушно, в то время как Айседора, видимо, переживала за супруга. Это могло означать только одно – кто-то задумал убить Миру. И вся загадочная история выстроена им, словно сценарий мистического триллера. В ней нет колдовства…
– Только мне, в отличие от Айседоры, ты не поверила! – обиделась Могилева.
Но Карамазова пропустила ее упрек мимо ушей.
– Оставалось выяснить сущий пустяк – личность убийцы. Ерундовая загадка на одну трубку. Мне хватило пяти минут…
– Пяти? – обиделась звезда еще больше. – А я, между прочим, так и не поняла, как ты исхитрилась вычислить Лину!
– Хотя я перечислила тебе весь логический ряд: Айседора, потемневшая бусина, браслет на рабочем столе, разговор по мобильному. Стоило принять два непреложных факта: события имеют реальное объяснение, а браслет Миры утоплен в Днепре, и отгадка напрашивалась сама собой – существует два идентичных украшения. Одно со светло-зеленой бусинкой, второе с темной. Как и подтвердили потом записи Леонида, факт, что камень темнеет, когда владельцу браслета угрожает опасность, Мира вывела только благодаря последним строчкам рассказа, где упоминалась темно-зеленая бусина, «почти неотличимая от первой своей темнотой».
Браслеты Вуду не продаются в Киеве, значит, оба их привез Леонид. Муж не мог подбрасывать ей вещи на стол в редакции. Выходит, он действует в паре с кем-то из сотрудниц «Анечки». Какой той смысл помогать ему? У женщин он обычно только один. Короче, еще до встречи с Мириным мужем я предполагала, что у него есть любовница-журналистка. Поэтому, вместо того чтобы приводить клиентку в чувство, решила отвезти ее домой и познакомиться с блудным супругом лично.
Там мы выяснили важную подробность – в холодильнике всегда стоит кока-кола, которую пьет только Мира. Люк мог намешать туда снотворного, а потом, выждав день-другой, подсунуть ей скальпель под подушку. Все сходилось. Существовало только одно «но» – мотив. Зачем устраивать целый спектакль, если можно просто развестись с надоевшей женой?
Как раз когда я пыталась решить эту детективную задачку, ему и позвонили на мобильный. Это был очень принципиальный звонок – он полностью реабилитировал Леонида. Так мог говорить только человек, неосведомленный о том, что эта история – розыгрыш: «Мира была у врача… Я тоже очень рад, что она пошла… Думает то же, что и мы… Конечно, ведь с тобой все в порядке…» – фраза «ведь с тобой все в порядке» наверняка адресовалась обладателю второго браслета, который, получив его, не заболел и не впал в маразм. Остальное было чистой воды техникой. Я отослала из кухни вас обоих и посмотрела последний номер в мобильном Люка – 467-70-02. Мира упоминала свой рабочий телефон 467-70-03. Их аппараты несомненно стояли в одной комнате на соседних столах. Дальше ты знаешь.
– Придя в редакцию, ты сделала вид, что звонишь, а сама набрала этот номер и, увидев, у кого из трех журналисток зазвонил телефон, сбросила звонок.
Все оказалось до обидного просто!
– Я не понимаю только одно, – попыталась подловить подругу Наташа, – при чем здесь Михаил Булгаков?
– О… – округлила губы ведьма. – Автор «Мастера и Маргариты» знал: помимо магии прикладной, есть магия природная – заключенная внутри каждого из нас, вместе с Богом и Дьяволом. И если уж человек придумал себе собственный мир…
– Он может довести себя до смерти самовнушением!
– Не самовнушением, – по-учительски строго поправила ее Карамазова, – ВЕРОЙ. Верой и желанием. На двух этих чувствах строится вся сила Христа и Сатаны. Вся магия мира! Все колдовские заклинания и обряды – лишь символы этой веры. И если тебе удалось вызвать весну, то только потому, что ты исступленно хотела этого и верила – это так. Ясно?
– Нет! – в отчаянии закричала певица. – Темно! Если ты действительно ведьма, то докажи… Сделай так, чтобы я наконец поверила тебе!
– Хорошо… – протянула Иванна.
И в ту же секунду ее модный костюм и очки в золотой оправе растаяли без следа – на Карамазовой снова был растянутый свитер и потертые джинсы.
– Вау! – пораженно вскрикнула Могилева.
Больше добавить было нечего. Объяснить увиденное галлюцинацией явно не представлялось возможным.
– И все же в нашем споре победила не я, а ты, – утешила подругу Иванна. – Нельзя игнорировать реальный мир. Вчера мне пришлось стащить у тебя журнал и материализовать в нем первую попавшуюся картинку, потому что у меня нет ни одной приличной вещи для выхода в люди. А если бы не ты, не было бы даже журнала. Ты вообще мне очень сильно помогла, хотя и мешала, конечно, тоже…
– Материализовать? – возбужденно повторила Наташа, благополучно прослушав все остальное. – Ты можешь материализовать любую картинку из журнала? Что ж ты мне раньше не сказала?! Я трачу такие бешеные бабки, чтобы каждый раз выходить на сцену в чем-то новом! А ты! Еще подруга называется! Еще ведьма!
Ее гневную тираду прервала телефонная трель.
– Алло, – фыркнула в трубку Карамазова.
– Вы меня слышите?
Вопрос был излишним, голос на другом конце провода орал столь истерично, что его слышала даже Наташа.
– Это Иванна Карамазова? Ведьма? Меня зовут Лина Васько… У меня в сумке чудом оказалась ваша визитка. Не знаю как… Но нам нужно встретиться. Срочно! Мне попался один браслет… Он не должен был попасть ко мне, но сегодня я нашла его у себя в сумке. Я выбросила его в окно, а через секунду увидела, что он опять лежит у меня на столе. Я вышла на улицу и выбросила его в мусорный бак. А через пять минут, в метро, снова нашла его в кармане. Я бросила его под поезд. И вот… сейчас приехала домой и… – Голос затравленно всхлипнул. – Он ждал меня дома. Он преследует меня. Мне страшно! Простите, вы, наверное, плохо понимаете….
– Что вы, я вас прекрасно понимаю, – отозвалась Иванна. – Но, к сожалению, ничем не могу вам помочь.
Ведьма брезгливо бросила трубку на рычаг.
Наташа в упор посмотрела на нее.
– Ты ж говорила, что браслет не волшебный, – подозрительно сказала она.
– Я говорила: БЫЛ не волшебный, – поправила Иванна и любовно погладила обложку книги «Магия Вуду».
Потрепанная книжица довольно хрюкнула в ответ и утробно замурчала. И на этот раз Наталья Могилева не стала убеждать себя в том, что она ослышалась.
Мертвая петля
20 декабря XXI века
– А не рано наряжать елку? – поинтересовалась Иванна Карамазова, прикрепляя звезду на макушку.
Огромная ель, купленная звездой украинской эстрады Натальей Могилевой в оранжерее ботанического сада, утыкалась головой в потолок и занимала ровно треть комнаты – Наташа была максималисткой.
– Конечно рано, – согласилась подруга. – Я же не католичка. Но в противном случае у меня не будет ее вообще. С двадцать первого по тридцатое – работаю по три концерта в день в разных городах. В новогоднюю ночь – семь выступлений по клубам. Дома буду только урывками – пару часов, чтобы переупаковать чемоданы. Для артистов Новый год – это вырванные годы. И знаешь, как грустно, мотаясь по «елкам», знать, что у тебя даже собственной елки нет…
– Не знаю, – отрезала Иванна. – Я не люблю Новый год.
– Что?! – Певица чуть не выронила прозрачный шар с нарисованным на нем ангелом. – Как можно не любить его? Ты же любишь зиму!
– Зиму – да, праздник – нет. – Иванна слезла со стремянки и взяла сигарету.
– Все дело в том, что тебе не с кем его праздновать, – нашла объяснение Наташа. – Вот если бы у тебя был мужчина… Женщины всегда хиреют без любви! За неделю, что меня не было в Киеве, ты… – Она спешно попыталась найти самую мягкую формулировку. – В общем, очень плохо выглядишь.
– Так, словно состарилась на пятнадцать лет, – безжалостно сформулировала Карамазова.
– Потому что ведешь нездоровый образ жизни! – набросилась на нее Могилева. – Не возьмешься за голову, на тебя ни один мужик не посмотрит.
– Я – ведьма, – сухо напомнила ей Иванна.
– Ах да… – В голосе певицы появилась ирония. – Как я могла забыть об этом!
– Ведьма способна приворожить любого, даже если она выглядит на шестьдесят.
– Ну так приворожи себе кого-то! – подначила ее Наташа.
– Есть одна проблема, – кисло усмехнулась подруга. – Ведьмы не влюбляются. Поэтому им нет смысла никого привораживать.
Певица в раздражении швырнула сверкающий новогодний «дождик» обратно в коробку с игрушками.
– Ну это же ерунда! – фыркнула она. – Замкнутый круг. Все можешь и ничего не хочешь. Какая-то мертвая петля! Скажи еще, что ты никогда никого не любила! Что у тебя сроду не было мужчин!
– Были, – сказала Карамазова.
– Ну и куда они подевались? – съехидничала Могилева.
– Последний из них умер.
Наташа испуганно ойкнула и зачем-то опять вцепилась в свой «дождик».
– Прости… – проникновенно попросила она. – Я не знала. Я поняла. После него ты не хочешь ни с кем другим?
– Мне противно даже думать о сексе.
– Ты не можешь забыть его до сих пор. Да?
– Не могу, – честно призналась ведьма. – То, что было между нами, незабываемо.
18 декабря XXI века
Артем удовлетворенно наблюдал, как Алена издевается над тестом: безжалостно расчленяет его на небольшие симпатичные кусочки, раскатывает скалкой, словно катком для асфальта, душит, выворачивает наизнанку, и в результате всех этих экзекуций получается очередная порция вареников с вишней.
Садистско-насильнические ассоциации кружились в Теминой голове после его вчерашнего телесюжета о бандитских зверствах. Эта миниантология – от беспредельщиков 90-х до отморозков начала XXI века, – щедро приправленная хроникой и кадрами из фильмов, вызвала взрывной резонанс. Весь вечер взбудораженные зрители обрывали телефон программы «Безумный мир», а сегодня утром главный режиссер сам позвонил Артему, чтобы похвалить его работу за динамичность, остроту и высокий рейтинг. И теперь журналист Артемий Курников заслуженно почивал на лаврах в виде углового дивана Алениной кухни, убежденный: жизнь удалась!
Он поглаживал свое самодовольство, хваля себя за скрупулезность, с которой перелопатил подшивки газет и телеархив канала, сложив из отголосков чужой боли, крови, страха пятнадцатиминутную гремучую смесь. Он думал об этом исключительно как о хорошо сделанной работе: животные крики жертв не долетали до его сердца, их страх не морозил душу… Быть может, потому, что реальной хроники было немного, а киношные страсти давно уже стали стандартным меню, а может быть, потому, что обладал полезной для здоровья привычкой никогда не задумываться о плохом.
Да, в наше время журналистов убивали и годами искали их оторванные головы, но сие не имело никакого отношения к работникам развлекательных программ. Для Артема, который при всем своем желании не знал «че бы такого сделать плохого?», чтобы цена его поступка приравнивалась к опасности для жизни, все ужасы «безумного мира» существовали только в теории. И, перебирая приведенные в сюжете казни и пытки, словно бусины четок, он испытывал сейчас одно чувство – гордость. Нужно быть настоящим профессионалом, чтобы напугать трижды пуганого, обкормленного кошмарами зрителя!
– Ну, скоро варенички? – промурлыкал он.
– Скоро, Тём, скоро… Потерпи.
Часы показывали двенадцать дня, но за окном серебрился вечер. Казалось, декабрьское солнце вскарабкивается по утрам на небо только для того, чтобы тут же покатиться вниз. Дни напоминали невыносимо долгие, медлительные сумерки. Листья давно опали и были сметены дворниками. И с высоты восьмого этажа скелеты деревьев, асфальтовые дорожки, серые дома выглядели по-нищенски голыми и убогими.
Мир ждал снега.
А Артем – вареников.
Он любил вареники с вишней, любил свою работу, и не исключено, что любил Алену. Она была уютной и домашней, мягкой и обволакивающей, успокаивающе-хлопотливой. Именно такой и должна быть жена.
– Жениться на тебе, что ли? – предположил он и удовлетворенно подметил, как и без того розовая Аленина щека покраснела еще сильнее.
Смешно, до чего запрограммированно все особи женского пола клюют на этот примитивный прием – шутливые, вскользь брошенные фразы: «Жениться на тебе, что ли… Не позорь наших будущих детей…»
«А может, действительно жениться на ней? – трезво приценился парень. – Хозяйственная, хорошая, хорошенькая… Вот только ноги и зад тяжеловаты. Опасный плебейский симптом – с годами такие барышни чересчур разрастаются вширь…»
В дверь позвонили.
– Ты ждешь кого-то? – недовольно поинтересовался Артем.
– Не-а… Это, наверно, к тебе.
Тёма нехотя поднялся с лежанки. Скорее всего, Алена права. Уже два месяца, как он осел у нее, и его знакомые успели протоптать сюда дорожку. Но кто это? Друг Петя в отъезде, сестрица без звонка не приходит… Неужто снова Тома? Достала… (Расставшись с ним, Тамара планомерно спивалась, а напившись, автоматически заявлялась к нему – домой, на работу, к Алене, выяснять давно издохшие и успевшие завоняться отношения.)
– Кто там? – раздраженно гаркнул Артемий, что в переводе на нормальный язык должно было означать «А не пошли бы вы на…»
– Вам меда не надо? – откликнулся угодливый мужской голос с характерными жлобскими интонациями.
– Аленка, нам нужен мед? – крикнул Тёма, зная, как приятен невесте (?) его хозяйский вопрос и особенно (ничего не значащая!) формулировка «нам».
– Нужен! Купи побольше… – с энтузиазмом отозвалась она.
Артем открыл дверь, мысленно уже представив себе Аленин медовый торт, медовые пряники, медовую подливку – все те сладостные яства, которые она умудрялась производить на свет из самых примитивных продуктов.
Черная тень стремительно скользнула за порог и, заломив Темины руки за спину, намертво закупорила ему рот огромной криконепробиваемой ладонью.
Вслед за ней в коридор вошли еще двое в черных куртках и брюках: один бесшумно просочился на кухню, второй вытащил рулон скотча и, с виртуозностью сестры милосердия на поле боя, обмотал им руки и ноги Артема. Другим куском хозяину законопатили рот. Из кухни послышался короткий вскрик Алены… Тёму втащили в комнату и швырнули на диван, словно тюк с грязным бельем. Вслед за ним внесли его подругу.
Как ни странно, ее несли аккуратно – чернокурточник держал ее на руках с элегантностью джентльмена, переносящего леди через лужу. С той лишь разницей, что «леди» была связана, как мумия. У трех мужчин не было лиц – на головы были натянуты трикотажные «чулки» с круглыми вырезами для глаз и рта. Третий мягко опустил девушку в кресло. Второй зачем-то притащил из кухни табурет, в то время как первый выдвинул стол на середину комнаты и начал снимать люстру.
В голове Артема, гулкой и пустой, будто колокол, билась одна-единственная мысль: «Что я сделал?! Что я сделал?! Что я сделал?!»
Все случившееся произошло в долю секунды – быстро, профессионально, молча, без криков и угроз.
Еще минута, и Тёма стоял на табуретке посреди комнаты: его шею обвивала петля, конец которой был привязан к крюку для люстры.
«Это сон! Я схожу с ума. Я не мог сделать ничего такого… О! Нет!»
Один из парней достал нож.
«Нет! Нет! Нет!» – беззвучно закричал он.
Тяжелые руки сжимали его так крепко, что Тёма не мог даже трепыхнуться, пока парень с ножом (Первый? Второй? Третий?) распарывал в клочья его футболку, тренировочные штаны и… трусы.
«Трусы-то зачем? – остервенело подумал Тёма. – Неужели… Неужели?!!»
(Страх ЭТОГО был так велик, что мысль о нем не вмещалась в голову.)
«…неужели они собираются меня изнасиловать?!»
Сердце затряслось, застучало, оглушая его громыхающими ударами. Стук сердца разрывал барабанные перепонки…
Тени отхлынули.
Ничего не происходило.
Удары становились тише, тише, пока их не сменил дробный стук стенных часов.
Тик-так, тик-так…
Итак, он стоял на табуретке – лицом к дивану, спиной к креслу, где сидела спеленутая скотчем Алена. Он был совершенно голый, если не считать наручников из пластыря и веревочной петли на шее. Чьи-то руки придерживали его сзади – не крепко, скорее для профилактики…
«Быть может, удастся вырваться?» – слабо подумал он.
И вдруг ослепительно, беспросветно понял: даже если эти трое сейчас мило попрощаются и уйдут – вырваться уже невозможно. Шаг вправо, шаг влево, шаг в сторону – и он будет раскачиваться в петле вместо керамической люстры.
«Господи, за что? – тоскливо провыл журналист. – Что я мог сделать? Кому это нужно?»
Один из безликих достал из кармана куртки мобильный и набрал номер.
– Все готово, – индифферентно сообщил он. – Ждем.
Тишина тянулась бесконечно. Наконец Артем услышал, как тихо открылась входная дверь и приближающиеся, уверенные шаги «Командора»…
В комнату вошла девушка.
Высокая, худая, черноволосая, в красном костюме и слепых черных очках. Широко расставив длинные ноги, она остановилась напротив него и улыбнулась. Улыбка была странной – в ней было что-то неправильное, казалось, она заедает на ее лице, словно старая граммофонная пластинка.
Белой акации гроздья душистые
ночь напролет нас сводили с ума…
…нас сводили с ума…
…нас сводили с ума…
«Я схожу с ума…» – с надеждой подумал Артем.
В правой руке девица держала незажженную сигарету, и шкафообразная тень без лица вымуштрованно протянула ей зажигалку. Она прикурила и быстро, с наслаждением затянулась.
Несколько секунд Тёма напряженно наблюдал, как коричневая трубочка сигареты превращается у него на глазах в столбик пепла. Один глубокий вдох, и нечто становится ничем. И стоит только щелкнуть пальцем – пепел рассыпется прахом…
Черные очки словили его бегающий взгляд. Глубоко, насмешливо посмотрели ему в глаза. И Артем понял, что это не сон, не кошмар, не какое-то ужасное, невозможное недоразумение.
Он узнал ее. И впервые за все это время ему стало по-настоящему страшно….
– Привет! – сказала она. – Прекрасно выглядишь. Заматерел, потолстел, и кляп тебе к лицу. Не говоря уже о веревке.
…потому что его вопиющий об ошибке вопрос «За что?!» получил вполне конкретный – неоспоримый – ответ.
Гостья подошла к разложенному дивану, собрала в охапку любовно застеленную Аленой постель и швырнула ее в угол.
– Не переживай. Больше она тебе не понадобится. Когда ты слезешь со своего пьедестала, тебя обрядят в новое и чистое.
Одним сильным, жестким рывком девица собрала диван – так, схватив за шиворот, ставят на ноги разнюнившегося в луже алкоголика, – села и, откинувшись на спинку, поставила ногу в остроносом ботинке на велюровый подлокотник.
– Ну что, поговорим? – механические губы недобро улыбнулись ему. – Я, знаешь ли, люблю долгие душевные беседы со старыми друзьями. И времени на них мне не жалко. Тем более что во время душевных бесед время летит незаметно… Правда, – скривилась она, – в силу некоторых технических причин беседа получится несколько односторонней. Но не беда. Я и так знаю все, что ты можешь мне сказать. Ты очень рад меня видеть, не так ли? Но хотел бы вежливо поинтересоваться: какого черта я радую тебя своим визитом? Отвечаю: исключительно из гуманных соображений. Я пришла, чтобы помочь тебе покончить жизнь самоубийством, раскаявшись в своем предательстве. Это, знаешь ли, старая добрая традиция всех предателей – вешаться, как Иуда Искариот. Правда, говорят, повесившись, он совершил еще больший грех… Но я и тут пойду тебе навстречу. Поскольку самоубийство будет только официальной версией, а сам ты останешься абсолютно чист перед Богом. Ведь тебе, по несознательности, вешаться совершенно не хочется. А вот придется…
Гостья вскочила с дивана, подошла к нему и поставила ногу в черном ботинке на край табуретки. Ее лицо – злое, узкое, как нож, – было совсем близко.
– Хочешь спросить, неужели я такая дура, чтобы убивать тебя при свидетелях? Увы… Твою свидетельницу найдут тут в состоянии глубокого наркоманского одурения. И десять человек подтвердят: в тот час, когда она лицезрела меня здесь, я находилась совершенно в ином месте. Как? Больше вопросов нет?
«Странно, – неприязненно отметил он, поражаясь, что его мозг способен думать сейчас о столь несущественном. – Она нисколько не изменилась. Ни на складку, ни на морщинку… Ведь прошло столько лет… Выглядит моложе Алены…»
В ее чересчур молодом лице было нечто противоприродное, мистическое, будто она была не она, а призрак его неизменной, неподвластной годам вины.
– А ты надеялся, что больше никогда меня не увидишь? – прошипела девица. Злобные слова извивались на ее будто сломанных губах, подобно змеям на голове Медузы Горгоны. – Я знаю, что ты хочешь возразить мне. Можно говорить о предательстве друга, нарушении присяги, предательстве родины. Но в таких низменных, кухонно-бытовых играх, как отношения мужчины и женщины, столь громкое слово неуместно. И знаешь, что я тебе отвечу?
Она отошла на шаг и, глядя ему прямо в глаза, выбила табуретку из-под его ног.
* * *
…и он увидел золотой шатер света, сотканный из сверкающих стежков снежинок.
Они стояли под уличным фонарем, подняв лица к небу, и снежинки гладили их щеки нежными, пушистыми прикосновениями…
На ней была короткая шубка с мокрыми каракулевыми завитками, короткая юбка и ажурные чулки, но она засунула руки ему за воротник, и там, за воротником, стоял такой жар, что этого тепла хватало, чтобы согреть их обоих. Он прижимал ее к себе, и от их соприкосновения чуть ниже живота внутри у него полыхала доменная печь, гудящая и распаленная докрасна.
Снежинки щекотали их лица и таяли на губах. Они целовались так долго, что снег успел посеребрить их волосы и ресницы, насыпать на плечи белый воротник…
Они поняли, что замерзли, лишь когда пришли домой. Но это было после, нескоро. Тысячу тысяч лет они целовались под снегом в золотом шатре волшебного уличного фонаря.
18 декабря XXI века
Несколько бесконечных минут он провел в счастливом беспамятстве обморока, которым героически предвосхитил свою смерть.
Но казнь отменили. Равнодушные руки безликих подхватили Артема прежде, чем петля намертво врезалась в его шею. И, задохнувшись от нашатырного спирта, он очнулся и почувствовал у себя под ногами спасительную твердь табуретки.
С тех пор прошло не меньше четырех часов. Часы на стене слева, растопырив фосфоресцирующие стрелки, показывали половину пятого. За окном уже сгустилась ночь – тягостный промежуток абсолютной темноты, когда смутное зимнее солнце сгорело без следа и еще не зажглись фонари.
В комнате было темно – на почетном месте Алениной люстры красовался ее любимый. Его спеленутые ноги затекли, а губы слиплись и занемели под скотчем. Он не ощущал ничего, кроме мучительности собственного существования. С момента его воскрешения никто из присутствующих не вымолвил больше ни слова. Казалось, пятеро его гостей превратились в расплывчатые сгустки тьмы. Он слышал лишь ровное дыхание мужчин за своей спиной и видел перед собой горький огонек ее сигареты и желтые, светящиеся в темноте, глаза.
«А может, это не она? – заподозрил Артемий. – Ведь у той, моей, – я точно помню это! – глаза были голубые. А желтых вообще не бывает… ТАК не бывает!» И это была первая четкая мысль, которая пришла ему в голову после смерти.
Вслед за ней пришла вторая:
«Я не хочу умирать!»
Конец XX века
Голубоглазая девушка вошла в павильон № 6, где снималась программа «Безумный мир». И едва она успела сделать два шага от двери, Артемий решил: «Моя!» – и подумал, что не уступит этот куш никому.
– Здравствуйте, я Иванна Зацерковная. Мне назначена встреча с Василием Людиным. Секретарша сказала, он здесь.
На ней было простое белое платье, короткое, приталенное, без рукавов, пошитое по фасону конца 60-х. В точно таком же платье была запечатлена на свадебной фотографии его мать. Сколько он себя помнил, этот снимок висел над обеденным столом в родительском доме. Для абсолютного сходства Иванне недоставало только фаты и бус из крупных – каждая с небольшой грецкий орех – «жемчужин».
Уже потом, когда они собирались пожениться, Ваня, смеясь, доказывала ему, что предложение руки и сердца получила не она, а ее летнее платье, ассоциирующееся у него с браком матери и отца…
– Вы пытаетесь бессознательно повторить схему родительских отношений? – гнусавила его невеста, изображая чокнутого комедийного психоаналитика. – Или это Эдипов комплекс? Хотите жениться на собственной мамочке?
Студентка медицинского института, будущий врач-психиатр Иванна Зацерковная была приглашена в программу «Безумный мир» на роль штатного психолога – комментировать ответы гостей студии. Но девица с треском завалила свой первый выход на экран, доведя гостя – известного украинского дизайнера – до поросячьего визга в прямом эфире.
В тот же вечер главный режиссер – кормилец и король «Безумной» программы – Василий Людин поставил вопрос на экстренном собрании: «Оставлять ли в их „мире“ излишне резкую психологиню?» И Артем, храбро рванув рубаху на груди, кинулся защищать голубоглазую брюнетку, доказывая, что скандал, крик и голая правда – именно та острая приправа, которой так не хватает их передаче. А если приправа излишне острая, то выход ведь был первым, и нужно дать девушке возможность исправить ошибку, тем паче что телегеничные психиатры, без труда выговаривающие все буквы алфавита, на дороге не валяются…
Присутствовавшая при этом испуганная и затравленная Иванна не знала, что в героической речи Артема героизма мало. Людин любил собирать собрания и устраивать шоу во славу своей власти. Опрос мнений был чистой воды проформой – демократией в коллективе и не пахло, а сам Василий отнюдь не собирался избавляться от молоденькой синеглазки. Он просто демонстрировал ей, кто здесь король… И Артем убил двух зайцев сразу, сказав шефу именно то, что тот хотел услышать, и выказав себя рыцарем в голубых глазах красавицы.
Спасти женщину – этот прием никогда не давал осечек, спасенная принцесса сама кидалась на шею герою.
Но Иванна почему-то не кинулась….
18 декабря XXI века
«Я не хочу умирать. Это слишком абсурдно – умереть так! Надо предпринять что-то…»
Последнее предложение он повторил про себя несколько раз.
До этого его ум тупо отказывался смириться с реальностью происходящего. Но сейчас, когда Тёма пришел в себя, он понял, что ситуация не такая уж безысходная. Ведь перед ним женщина, а с женщиной – он не разуверился бы в этой аксиоме, даже если б перед ним сидела сама Смерть, – всегда можно договориться. С любой, а тем более с такой, которая когда-то любила тебя до безумия и, судя по всему, не может обрести здравый ум до сих пор.
«Достаточно убедить Иванну, что я все еще люблю ее, помню, переживаю из-за нашего разрыва, и…
Алена будет потеряна навсегда.
Ну и хрен с ней, с Аленой!»
Но для того чтобы договориться, нужно как минимум получить возможность говорить.
Тёма собрался с силами и замычал, стараясь, чтобы его мычание было как можно более дружелюбным.
Иванна не реагировала.
Сделав паузу, Тёма замычал в ритме «Я тебя люблю», изо всех сил посылая бывшей невесте соответствующие флюиды.
Он признался ей в любви не меньше двадцати раз, прежде чем та подала голос:
– Хорошо. Если ты пообещаешь быть паинькой, мы снимем с твоего рта эту заклепку и распеленаем белы ручки-ножки. Главное, чтобы ты понял – здесь работают профессионалы. Тебе заткнут рот, прежде чем ты крикнешь «Мама!». Но ты же не будешь кричать, правда?
Тёма интенсивно закивал в ответ.
– Мне нужен свет, – приказала Иванна.
Черные тени заметались по квартире. Кто-то из них зажег лампу в коридоре, и Тёма снова увидел ее. Она сидела с ногами на диване. Ее освобожденные от очков невероятно желтые глаза плотоядно улыбнулись ему.
– Какой уютный вечер, не правда ли? – сломала губы она. – Знаешь, в детстве я упала с дерева и повисла горлом на бельевой веревке. Потом целую неделю вокруг шеи была красная полоса. Как у висельника… Смешно, правда?
Никто ей не ответил. Да она и не рассчитывала получить ответ. И Артем вспомнил, как много лет назад другая, любимая им Иванна вот так же сидела с ногами на диване, с другими, размякшими от улыбки ласковыми губами и вспоминала что-то… А за окном падал снег. И дешевый китайский магнитофон пел печальным голосом сентиментальный романс, который Иванна любила, словно свою душу, и который, чтобы не перекручивать, она записала на кассету десять раз подряд.
В час, когда ветер бушует неистовый,
с новою силою чувствую я
белой акации гроздья душистые,
невозвратимы…
Или, может, «неотвратимы»?
Какое-то грустное, обреченное слово!
Быть может, «неповторимы»?
…как юность моя…
…как юность моя…
Через семь минут комнату освещали светильники из коридора, настольная лампа, под которой Тёма любил работать на кухне, и разноцветная гирлянда, купленная им вчера для еще не обряженной, зябнущей на балконе новогодней елки. Иванна сделала чуть заметный жест рукой, и парень в черной куртке ловко перерезал его оковы и отодрал скотч со рта.
