Текст книги "Мужчина моей мечты"
Автор книги: Куртис Ситтенфилд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Пересаживаясь с одной электрички на другую, чтобы с Девис-сквер добраться до Бостонского университета, Анна начинает думать, что, наверное, ей нужно было взять такси. Может быть, нельзя терять ни минуты! Может быть, Фиг в опасности! САЭ (Сигма Альфа Эпсилон) оказывается невысоким кирпичным домом с полукруглой террасой и полукруглой же крышей, поддерживаемой тонкими ионическими колоннами. На крыше в шезлонгах сидят двое парней, один из них без рубашки. Кресла занимают почти все пространство за черными коваными перилами. Прикрыв ладонью глаза, Анна щурится на солнце и смотрит в их сторону.
– Прошу прощения, – говорит она. – Я ищу Генри.
Тут до нее доходит, что она не знает фамилии Генри. Она видела его всего лишь раз, несколько месяцев назад, когда приезжала к Фиг в гости в общежитие. Он на два года старше Фиг и Анны, красив (это естественно) и вежлив (в отличие от предыдущих парней Фиг он поинтересовался делами самой Анны).
– Сначала скажи, что он натворил, а потом мы скажем, где он, – заявляет один из парней. – У нас такое правило.
Помедлив, Анна сообщает:
– Я двоюродная сестра его девушки, Фиг.
– Двоюродная сестра Фиг, – повторяет парень без рубашки, и они начинают смеяться.
Анна собралась было сказать, что у нее срочное дело, но она не знает, так ли это на самом деле, и, кроме того, ей не хочется так резко менять тон общения. Ребята ведут себя дружелюбно, и она сама виновата, что не дала им сразу понять, что у нее спешное дело.
Пытаясь казаться веселой, Анна говорит:
– Извините, но я действительно тороплюсь. Я слышала, что он, возможно, играет с фрисби?
Парень без рубашки поднимается, переклоняется через перила и указывает внутрь дома.
– Он смотрит игру по телевизору.
– Спасибо.
Анна взбегает по лестнице к входной двери. Дверь, выкрашенная красной краской, приоткрыта, ее подпирает желтая пластиковая корзина для мусора. Когда Анна толкает тяжелую деревянную створку, кто-то из двух парней кричит ей вдогонку:
– Пока, двоюродная сестра Фиг!
Анна довольна: значит, ребята не посчитали, что она начисто лишена чувства юмора.
Внутри дома темнее, чем на улице. Анна останавливается на пороге и рассматривает затылки примерно семерых парней, сидящих перед огромным телевизором (один из них повернул голову, когда она вошла, но тут же снова уставился на экран). Молодые люди расположились кто где: на креслах, диванах, стульях. Анна почти уверена, что тот, кто ей нужен, Генри, сидит прямо перед ней в нескольких футах. Двинувшись к нему, она обходит диван.
– Генри? – обращается Анна к парню (это точно он) и, когда он поворачивается, прикладывает руку чуть ниже шеи. – Я Анна, – говорит она. – Ты помнишь меня? Мы уже встречались раньше… У Фиг…
Анна могла ждать любой реакции (хотя бы внимания, что ли), но только не той, которая последовала.
– Привет, – говорит парень и недоуменно смотрит на нее.
– Можно с тобой поговорить? – Анна делает знак рукой в направлении коридора.
Выйдя из гостиной в коридор, Генри останавливается и скрещивает на груди руки. Но в его взгляде нет недовольства. Он примерно шести футов росту, на нем белая футболка с короткими рукавами, голубые спортивные шорты и резиновые шлепанцы. У него темно-русые, почти черные волосы и темно-карие, под стать волосам, глаза. Он очень красив – именно так в представлении девяти-десятилетних девочек должен выглядеть настоящий мужчина. Вот таким, думает Анна, будет и ее парень, ее суженый. У нее даже немного перехватило дыхание. Она его почти не знает (может быть, в действительности он не так уж и хорош), но все равно несправедливо, что лишь некоторым девушкам достаются настоящие красавцы.
Анна собирается с мыслями.
– Фиг попросила, чтобы мы забрали ее. Она с профессором.
– То есть?
Анна считала, что Генри все знает и сможет объяснить ей ситуацию, но то, что он повел себя точно так же, как и сама Анна, одновременно и расстраивает, и вызывает любопытство.
– Фиг позвонила мне… – Анна смотрит на часы. – Около часа назад. Она хочет, чтобы мы поехали и забрали ее. Она сейчас в Гуаннисе.
– Она с Марком Харрисом?
– Это ее профессор?
– Ее профессор… Да уж.
– А что, он не профессор?
Генри несколько секунд внимательно изучает Анну.
– Знаешь, мы с Фиг уже расстались, – наконец говорит он. – Я подозреваю, что она тебе этого не сказала.
Вот как… И что теперь делать? Ехать обратно в Тафтс? Надо полагать, никто не ждет, что Анна возьмет напрокат машину и сама поедет за Фиг. Вполне вероятно, что ее миссия неожиданно подошла к концу. Впрочем, по лицу Генри нельзя сказать, что ему все это абсолютно безразлично. Парень не сказал «нет» – пожалуй, он хочет почувствовать, что его упрашивают.
– Я не думаю, что Фиг действительно угрожает опасность, – после паузы продолжает Анна. Ей почти противно ощущать себя передаточным звеном, на которое к тому же возложена миссия гасить конфликты (Мои дорогие эгоистичная двоюродная сестренка и слабохарактерный якобы парень, позвольте привести вашу ситуацию к тому результату, которого вы оба хотите, и сделать все, чтобы вы не почувствовали неудобства). – Но… – добавляет Анна, – она была сама не своя.
– До Гуанниса миль семьдесят, – задумчиво произносит Генри.
Анна молча выдерживает его взгляд. Неизвестно, насколько это может помочь убедить Генри или, наоборот, выставить саму Анну в неприглядном свете, но у нее это получается на удивление хорошо.
Наконец Генри вздыхает и отводит в сторону глаза.
– Ты знаешь, куда ехать?
Анна кивает.
– Ключи от машины у меня наверху, – говорит Генри. – Жди меня во дворе.
Жаль, что у нее нет с собой солнцезащитных очков, но все равно приятно нестись в машине по шоссе в такой прекрасный вечер, когда на дворе поздний апрель. Ей радостно просто куда-то ехать. Последний раз Анна каталась на машине больше месяца назад, когда ездила домой на весенние каникулы. Она была готова к тому, что Генри включит какую-нибудь ужасную музыку, которую так любят парни (хэви-металл или каких-нибудь бездушных белых рэперов), но он поставил компакт-диск с Брюсом Спрингстином. Вполне вероятно, что сейчас самый счастливый момент в жизни Анны.
У Генри солнцезащитные очки есть, они держатся на выцветшем от солнца фиолетовом спортивном ремешке вокруг головы. Анна держит в руках атлас, раскрытый на карте Массачусетса. Разворот атласа тоже выцвел.
– Будешь говорить, куда ехать, – сказал Генри, когда они садились в машину, и Анна, увидев, как далеко от них находится Гуаннис, почувствовала, что у нее от удовольствия засосало под ложечкой.
Поначалу они не разговаривают, только Анна один раз спросила: «Чтобы выехать на Третью, нужно ехать по Девяносто третьей?», на что Генри лишь покачал головой. Прошло минут тридцать, пока он наконец сделал музыку тише.
– Неужели она просто так позвонила тебе и попросила забрать ее? – спрашивает он.
– Ну да, – отвечает Анна.
– Ты – хорошая двоюродная сестра, Анна.
– Фиг умеет убеждать.
– Можно и так сказать, – соглашается Генри.
Анна не обращает его внимания на тот факт, что и он сейчас едет с ней в машине.
Какое-то время они молчат («I got laid off down at the lumberyard»[7]7
Меня уволили с лесопильного завода.
[Закрыть], – поет Брюс Спрингстин), потом Анна говорит:
– Мне кажется, в детстве я на нее тратила еще больше нервов. Особенно в начале средней школы, потому что тогда ее приглашали на вечеринки и старшеклассники, и малолетки. Мне приходилось постоянно выслушивать, как люди обсуждали, что она учудила в очередной раз. Однажды рассказали, что на парковке, где оставляли машины болельщики, приехавшие на баскетбол, она стрелялась драже. Я тогда подумала: «Что? Это делала Фиг? Моя двоюродная сестра Фиг? Не может быть!»
Тот факт, что Генри слегка раздражен, и то, что он – парень Фиг (несмотря на их разрыв, Генри все равно продолжает быть парнем Фиг и, значит, не представляет интереса для Анны), дает Анне возможность расслабиться. Она много говорит, что для нее совсем нехарактерно. Нет, она не хочет понравиться ему или произвести впечатление, у нее просто очень спокойно на душе.
– Конечно, я не хочу сказать, что мне самой хотелось ходить на вечеринки старшеклассников или малолеток, – продолжает она. – Наверное, мне больше хотелось, чтобы и меня на них приглашали, чем на самом деле ходить туда. Я такая дура.
– Или просто стрельба драже – это не то, что тебе нужно, – замечает Генри.
– Да я никогда и не пробовала.
Ей вдруг стало интересно, как он воспримет ее слова. Как откровенное признание? Если так, то это будет смешно! Учитывая, что Анна еще ни разу не целовалась, то стрельба драже – самое незначительное из того, чего ей пока не удалось попробовать.
– Главное, что я хочу сказать про Фиг, – она очень импульсивный человек, – говорит Анна. – Приходится либо ценить ее хорошие качества, либо не принимать близко к сердцу, когда она отрывается на тебя.
– Какие именно хорошие качества ты имеешь в виду?
Анна бросает на него внимательный взгляд.
– Это ты с ней жил, – серьезно произносит она. – Ты должен ее хорошо знать.
– Верно, но мне интересно, о каких конкретно качествах ты говоришь.
– Начни первый.
– Ты хочешь, чтобы я рассказал, чем мне нравится Фиг?
– Ты же просишь меня об этом.
– Да, но разница в том, что мы с ней недавно расстались, а ты – нет. – Генри пожимает плечами. – Ну ладно, я расскажу.
Он перестраивается в левый ряд, обгоняет «вольво» и возвращается в правый. Видно, что он хороший водитель, который уверенно чувствует себя на дороге.
– Во-первых, она очень красива.
«Ну, началось», – думает Анна.
Генри смотрит на нее.
– Надеюсь, я сейчас никого не обидел? Я ведь могу красивую девушку назвать красивой?
– Конечно, – отвечает Анна. Пожалуй, единственное, что может быть скучнее разговоров о красоте Фиг, это разговоры о том, имеет ли Генри право обсуждать ее.
– Дело не только в красоте, – добавляет Генри. – Но я солгу, если буду утверждать, что это не имеет значения. Кроме того, она – необъезженная лошадка.
Анна подозревает, что это эвфемизм к выражению «хороша в постели».
– Никогда не знаешь, чего от нее ждать, – продолжает Генри. – У Фиг сумасшедшее количество энергии, и она готова участвовать в чем угодно. Если ты в три часа утра разбудишь ее и скажешь: «Пойдем купаться голышом», она ответит: «Конечно, с удовольствием!»
«Понятно, – думает Анна. – Мысль я уловила».
После паузы Генри вдруг признался:
– Насколько я ее знаю, она, вероятно, считает меня старомодным.
– Да, но Фиг нравятся старомодные мужчины.
– Ты думаешь?
– Ей нужна аудитория. Она хочет отличаться от всех окружающих. – Анна до сих пор никогда не задумывалась на эту тему, но сейчас ей кажется, что она действительно так считает. – Когда мы учились в шестом классе, в нашей баскетбольной команде была девочка, которую звали Аманда. Она постоянно вытворяла всякие глупости: то «Янки Дудл» под мышками сыграет, то начнет кувыркаться, когда тренер пытался нам что-то объяснить. Но он не злился, она ему почему-то нравилась. Однажды, когда наша команда ехала в микроавтобусе, Аманда уселась на переднее сиденье, выбрала радиостанцию и с умным видом заявила тренеру: «Следите за дорогой, тренер Халворсен». В общем, можно сказать, что Аманда – это Фиг, возведенная в квадрат. Фиг ее ненавидела.
– Подожди, подожди, – говорит Генри. – Эта девочка действительно могла сыграть под мышками «Янки Дудл»?
– Да, этим она больше всего любила удивлять окружающих.
– Неудивительно, что Фиг считала ее серьезной конкуренткой.
Анна улыбается.
– Наверное, ты прав, это действительно необычно, но тогда я не придавала этому значения, – признается она. – Аманда задирала рубашку, совала себе под мышку ладонь, как будто собиралась изобразить цыпленка, и подмышка начинала издавать звуки.
– Ничего себе! А я-то считал себя крутым, потому что мог вывернуть веки наизнанку.
– У нас такое тоже делали, – говорит Анна. – Когда мальчишки, которые ездили с нами на автобусе, выворачивали веки, все девчонки начинали визжать.
– А что ты умела делать в школе? Только не говори, что ничего.
То, что сейчас вспомнилось Анне, вообще-то симпатичным парням обычно не рассказывают, но опять-таки, это же парень Фиг, с которым она не собирается заводить шуры-муры.
– Один раз в четвертом классе, – начала Анна, – прямо на уроке социологии я чихнула и пукнула одновременно.
Генри хохочет.
– Но я, разумеется, не призналась. Я сидела в глубине класса, а все вокруг услышали и начали оглядываться, кричать: «Кто это?», а я им говорю: «Ведь ясно, что это не я, я же как раз чихала!»
– Очень умно с твоей стороны.
– Все, наверное, в конце концов решили, что это сделала Шейла Валивал. На нее всегда все сваливали, если в нашем классе происходило что-то неприличное или нехорошее. Когда мы были в пятом классе, у нее первой начались месячные. Такой дурдом тогда был! Шейла запиралась в кабинке в туалете, а остальные девочки суетились вокруг, переживая за нее. Но Фиг взяла дело под свой контроль. Она стала режиссером и продюсером месячных Шейлы.
– Надо же, какая забота о ближнем!
– Наверное, все девочки в этом участвовали. Мне кажется, каждая из нас просто была рада, что не оказалась первой, с кем это произошло, хотя сейчас я догадываюсь, что у некоторых моих одноклассниц месячные начались еще раньше, просто они никому об этом не говорили. Шейла же рассказала Фиг, а это все равно, что сделать публичное заявление.
– Когда у моей сестры – мы близнецы – начались месячные, – вспоминает Генри, – наш отец поздравил ее за столом, прямо во время обеда. Я с трудом доел. Нам было по тринадцать лет, но я выглядел и вел себя лет на девять, а Джулия – лет на двадцать пять.
– Я не знала, что у тебя есть сестра-близнец, – говорит Анна. – Мне всегда казалось, что здорово быть близнецами.
– Да вы с Фиг сами почти как близнецы. У вас ведь разница всего в пару месяцев, правильно?
– Она на три месяца старше, – уточняет Анна. – Но это совсем не то. Мы росли в разных домах, с разными родителями. К тому же, если у тебя есть брат или сестра-близнец, можно отлично…
– Ты хочешь сказать, чувствовать мысли друг друга на расстоянии? У нас с Джулией такого не бывает.
– Вообще-то, я имела в виду ночные посиделки. Я когда-то думала о том, что, если бы у меня был брат-близнец, он бы приглашал к себе друзей на ночь, а я могла бы безбоязненно подслушивать и узнавать, кто в какую девочку влюблен.
– А вот когда Джулия устраивала ночные посиделки, меня вообще выгоняли из дому. Один раз, когда я должен был заночевать у друга, он в последнюю минуту заболел и мне пришлось остаться у себя. Мама сразу же взяла меня в оборот: «Не мешай подругам Джулии. Не вздумай их разыгрывать». Я, признаться, и не собирался, и им там было намного веселее, чем мне. Но все равно мама заставила меня спать в их с отцом комнате в спальном мешке на полу рядом с кроватью. Всю ночь она то и дело поднималась с подушки, садилась и спрашивала: «Генри, ты там?»
– А где ты вырос? – интересуется Анна.
– В Нью-Гемпшире. «Жить свободным или умереть».
– А я выросла в пригороде Филадельфии. Э-э-э… так же, как и Фиг. Но я понятия не имею, какой у нашего штата девиз.
Не задумываясь ни на секунду, Генри цитирует:
– «Честь, свобода и независимость».
– Правда?
– Массачусетс: «Мечом завоюем мир, но мирно будем жить только свободными». Довольно мудрено, да?
– Ты это на ходу придумываешь?
– Нас по социологии заставляли учить, – объясняет Генри. – Кое-кто занялся делом и все выучил, а кое-кто профукал такую возможность.
Анна, улыбаясь, слегка хлопает его по плечу тыльной стороной ладони. Удар не сильный, скорее просто прикосновение, но она тут же вспоминает тот крайне неприятный эпизод, когда ее отец приказывал никогда не прикасаться к водителю во время езды.
– Извини, – поспешно произносит она.
– За что? – удивляется Генри.
Все еще думая об отце, Анна мысленно задается вопросом: возможна ли в принципе такая жизнь, когда за каждым углом тебя не ждут конфликты, когда время течет не с одной лишь целью – заполнить промежутки между твоими ошибками? Думать о такой жизни – все равно что представлять себе какую-нибудь тихую деревушку в горах Швейцарии. Вслух же она говорит:
– Извини, что сомневалась в тебе. А девиз Аляски знаешь?
– «На север в будущее».
– Миссури?
– «Благоденствие народа превыше всего». Некоторые из них – это перевод с латинского.
– Мэриленд?
– «Поступки, достойные мужчин, слова, достойные женщин».
– Это не может быть девизом Мэриленда, – заявляет вдруг Анна.
– А что ж это такое, по-твоему?
– Что вообще означает выражение «Поступки, достойные мужчин, слова, достойные женщин»? Что такое мужской поступок или женские слова?
– Ну, мне кажется, мужской поступок – это нарубить дров, например. А женские слова… Может, «брасматик» или «салфетка»? Кстати, я правильно понял, что надо не сворачивать с Третьей, пока не доедем до моста Сагамор?
Анна поднимает упавший под ноги атлас.
– Похоже, после моста Третья переходит в Шестую и сливается с шоссе Мид-Кейп. До этого места еще десять миль.
Оба на какое-то время замолкают. Потом Анна спрашивает:
– Так почему ты считаешь себя старомодным?
– Я имел в виду по сравнению с Фиг. Просто я не так люблю вечеринки, как она. Если ты один, то часто ходишь в клубы, в гости, но когда у тебя с кем-то отношения, иногда хочется просто посидеть дома и отдохнуть. Однако твоя двоюродная сестра просто обожает веселиться. Она любит отрываться, верно?
– Но ведь вы расстались не из-за ее любви к веселью, так ведь?
– Мы с ней, в общем-то, движемся в разных направлениях. Через пару недель я заканчиваю университет и собираюсь работать консультантом, то есть настанет сумасшедшая жизнь. А то, что Фиг предстоит еще два года учиться… Так будет спокойнее, чем постоянно думать о том, что она выкинет в следующий раз.
Другими словами, Фиг изменяла ему. Наверное, он это имеет в виду.
– И ты правильно сказала, – продолжает Генри. – Цени Фиг за ее хорошее и не ожидай от нее слишком многого.
Неужели Анна действительно так сказала? Сейчас она уже вряд ли это вспомнит.
– Марк Харрис, кстати, не настоящий профессор, – добавляет Генри. – Он всего-навсего ассистент преподавателя, учится на выпускном курсе и изучает то ли Чосера[8]8
Чосер Джефри (ок. 1340–1400) – крупнейший английский поэт, которого нередко называют «отцом английской поэзии».
[Закрыть], то ли кого-то еще. Очень чуткий молодой человек. Он увивался за Фиг с осени.
– Он работает у нее на факультете?
– Нет, в этом семестре нет. Этот парень – настоящий донжуан. Серьезно, я не удивлюсь, если он носит бархатную накидку.
Анна начинает улыбаться, но Генри с серьезным видом продолжает:
– Откуда у ассистента преподавателя дом на мысе Код? Наверное, это дом его родителей. – Он качает головой. – Должен признаться, какая-то часть меня горит желанием развернуть машину и поехать обратно.
Сначала Анна ничего не говорит. Звонок Фиг застал ее врасплох, и ситуация начала развиваться сама по себе. Хотя неизвестно, что у нее там на самом деле произошло. Анна вспоминает, как когда-то давно – они с Фиг были совсем маленькими – двоюродная сестра частенько прибегала к ней в гости, и они вместе рисовали или пекли печенье. Но потом, без предупреждения, Фиг собиралась и исчезала. Это происходило как раз в тот момент, когда Анне начинало казаться, что им очень весело, лучше и быть не может. Фиг иногда уходила даже посреди ночи, и отец Анны, который считал Фиг испорченным ребенком, в конце концов запретил ей оставаться у них на ночь.
Вряд ли Фиг сейчас действительно угрожает какая-либо опасность. Скорее всего, ей просто надоел этот «псевдопрофессор», которого Анна из-за бархатной накидки теперь представляла себе в образе сэра Уолтера Ралея. Но если Анна и Генри сейчас повернут, их совместная поездка скоро закончится и, возможно, они никогда уже не встретятся вновь. Причина, по которой она на самом деле хочет продолжать путь, не имеет к Фиг практически никакого отношения.
– По-моему, нам нельзя поворачивать, – говорит Анна. – Мне кажется, лучше все-таки ехать. Хочешь, расскажу интересную историю?
– Если ты пытаешься меня отвлечь, это можно делать не так откровенно.
– Нет, я правда хочу тебе это рассказать. Пару дней назад… – Эту историю Анна планировала вчера рассказать доктор Льюин, но тогда ей не хватило времени. – Я сидела на лекции по политологии, и мне в голову пришла одна мысль: «За первого, кто сейчас войдет в аудиторию, я выйду замуж». Просто возникла такая идея. Я сидела впереди, поэтому мне хорошо было видно дверь. Она то и дело приоткрывалась, но тут же захлопывалась, никто не входил. Как ты думаешь, это означает, что мне суждено остаться одной на всю жизнь?
– Ну, потом-то наверняка кто-то вошел?
– Да, но никто не вошел, пока я ждала.
– Ты это сейчас серьезно говоришь?
– В общем-то, не то чтобы я действительно собиралась сделать это, но совпадение получилось довольно странным.
– Анна, ты сумасшедшая. Ничего более нелепого я еще не слышал. А если бы следующей в дверь вошла девушка, ты бы решила выйти замуж за нее?
– Нет, я, наверное, все-таки думала о «следующем парне».
– Но рано или поздно кто-то из парней все-таки вошел в эту дверь, не так ли?
– Наверное, да, хотя…
– Если ты не хочешь выходить замуж, это одно дело, но придумывать себе какую-то игру и полагаться на ее результат, чтобы устраивать свою жизнь!..
– А ты что, никогда так не делал? Не думал, например: «Если проснусь ровно в семь, то получу по контрольной пятерку»?
– «Найти монетку – это к счастью».
– Это твои личные суеверия, – говорит Анна. – Ты их сам выдумываешь, но считаешь, что они действительно работают. Часто ты даже и не помнишь, как или когда их придумал.
– «Если мне в левое ухо влетит снежинка, я выиграю в лотерею».
– Да ладно, забудь. – Чтобы подыграть ему, Анна притворяется, будто обиделась.
– «Если я проеду мимо жирафа на тротуаре, у меня вырастет третий сосок», – продолжает Генри.
– Очень смешно!
– Если я чихну и пукну одновременно…
– Никогда в жизни больше не буду тебе ничего рассказывать!
– Ты что? – улыбается Генри. – Обиделась?
Средним и большим пальцами правой руки он прикасается к щеке Анны. Это приятно. Во-первых, потому что он дотрагивается до нее, хотя никаких причин для этого как будто и нет; во-вторых, теперь они в расчете за то, что она до этого хлопнула его по руке. В процессе узнавания друг друга Анна была как бы на шаг впереди, но теперь он ее догнал. Немного помедлив, Генри говорит:
– Могу поспорить, что ты еще и в любовь с первого взгляда веришь.
Сердце Анны дрогнуло, по телу прокатилась приятная теплая волна. Неужели он действительно флиртует с ней? Но голос ее звучит на удивление спокойно, когда она отвечает:
– А что? Ты не веришь?
– Я верю в то, что с первого взгляда человек может показаться привлекательным, – отвечает Генри. Его голос, как обычно, звучит серьезно. – Потом, когда люди узнают друг друга лучше, можно и полюбить. Пожалуй, я верю, что при первом взгляде в теле происходят какие-то процессы, влияющие на дальнейший ход событий.
Как же лучше ответить? Если она сейчас скажет что-нибудь слишком банальное или, наоборот, слишком неординарное, они вместе посмеются и на этом все закончится. Но если же она подберет правильные слова, он, возможно, влюбится в нее. (Нет, конечно нет, он не влюбится! Он же бывший приятель Фиг! А парень, который уже встречался с Фиг… Кроме того, вряд ли он флиртовал с Анной, потому что, если ты с парнем обсуждаешь романтические темы, это автоматически означает, что к вам они не относятся.)
– Не знаю, что и сказать, – задумчиво произносит Анна.
Генри качает годовой:
– Плохая отмазка. Попробуй еще раз, – настаивает он.
– Тогда я скажу, что не верю в любовь с первого взгляда. Это тебя разочарует?
– А как же тот парень, который должен был войти в дверь аудитории?
– Мы же влюбились бы друг в друга не в первый день. Это было бы просто предварительное знакомство. Может, мы даже и не заговорили бы на той лекции или аж до конца года, но в следующем году мы бы обязательно снова встретились на какой-нибудь другой лекции, вот тогда бы и познакомились.
– Да, план составлен довольно тщательно.
– Да нет, на самом деле я ничего не продумывала заранее. Я просто говорю об этом, потому что ты спрашиваешь.
– Любопытно, – констатирует Генри. – Фиг – сумасшедшая, и ты тоже сумасшедшая, но совсем по-другому.
– А ты сумасшедший?
– Я уже говорил: я – типичный американский зануда. В старшей школе я играл в бейсбол. У нас была собака, золотистый ретривер. Мои родители до сих пор живут вместе.
– А теперь ты собираешься стать консультантом. Неплохая работенка для зануды.
– Да уж, – отвечает Генри, но Анна заметила, что он улыбнулся при этом.
– Ты только что назвал меня сумасшедшей.
– Наверное, лучше было бы сказать «странная». Ты, по сравнению с Фиг, прагматичнее, что ли, – объясняет он.
– Вообще-то… Во-первых, мне не кажется, что я не сумасшедшая. А во-вторых, я думаю, что парням нравится, когда девушка немного сумасшедшая. Я постоянно вижу, как парни встречаются с капризными и ветреными девицами.
– А как насчет тех девушек, которые встречаются с придурками?
– Это не одно и то же. Я имею в виду девушек, которые каждую секунду жалуются, пускают слезу, устраивают сцены. Если бы я оказалась на месте парня такой девушки, я бы не выдержала и пяти минут. Но парни остаются с ними, и это лишь свидетельствует о том, что им нравятся постоянные капризы избранниц.
– Знаешь, со стороны нельзя понять, что люди находят друг в друге.
Из того, с какой серьезностью звучит голос Генри, Анна делает вывод, что у него было несколько романов с девушками. Он говорит взвешенно, в отличие от Анны основывая свои выводы на личном опыте.
– То, что видят окружающие, – это лишь надводная часть айсберга, – рассуждает он. – Плюс мы стараемся вести себя так, как от нас ожидают, не правда ли? Если твоя девушка ведет себя слишком уж вызывающе, естественно, ты постараешься дать ей понять, что тебе это не нравится, даже если ее поведение не поддается логическому объяснению. Это то же самое, что и скрипучее колесо в телеге, которое приходится смазывать.
– Другими словами, если хочешь встречаться с парнем, надо вести себя как можно развязнее.
– Лучше сказать, у тебя появится больше шансов, если ты время от времени будешь надевать блузку с глубоким вырезом.
– Значит, ты со мной не согласен?
– Нет, конечно, бывает и так, как ты говоришь, но нельзя же обобщать.
Анна умолкает. Ее несерьезное настроение улетучивается. Она явно отталкивает от себя Генри своей теорией о том, что девушкам нельзя потворствовать. Он старается быть вежливым, но не заинтересован в дальнейшем развитии отношений. Кроме того, начинающая увеличиваться дистанция между ними приносит даже какое-то облегчение. Слишком уж она возбуждена мыслями о надеждах, которым все равно никогда не сбыться.
Несколько минут они молчат.
– Как ты там? – наконец спрашивает Генри.
– Все в порядке.
Стекло со стороны Анны опущено, и она чувствует, что воздух за окном тоже начинает меняться: дело идет к вечеру. Когда они переезжают через мост Сагамор, Анна решает: хватит делать вид, будто ей тридцать один год, Генри тридцать три, а на заднем сиденье сидят их дети (одному шесть лет, другому четыре); хватит изображать из себя семейную пару, которая едет за город к морю. Это обычное свидание двух студентов, со всеми обычными в таких случаях ритуалами, манерой поведения и намеками, которыми приходится изъясняться. Но как же все это далеко от того, чего на самом деле хочется Анне! Она чувствовала бы себя намного лучше, если бы оказалась лет на десять старше, чтобы не нужно было стараться выглядеть веселой и сексуальной. Все, о чем она мечтает, – это чтобы рядом с ней находился человек, с которым можно было бы зайти в магазин и купить еды в дорогу, а затем ехать с ним в одной машине – вот как сейчас, с той лишь разницей, что она была бы не актрисой второго плана, а играла бы главную женскую роль. Они с Генри ехали бы куда-то не ради Фиг, а ради нее.
Мыс оказался вовсе не таким, каким представляла его Анна. Она думала, что здесь все будет блестеть чистотой и удивлять роскошью, но на самом деле вдоль дороги тянутся бесконечные ряды серых невысоких зданий. Анна и Генри подъезжают к Гуаннису, и уже через несколько минут их машина вливается в поток городских автомобилей. Разговор сошел на нет минут двадцать назад, и голос Генри звучит даже как-то неожиданно:
– Видишь там мексиканскую закусочную? Ты как, хочешь есть?
– Наверное, да, – отвечает Анна. – Хочу.
Внутри это заведение чем-то напоминает ресторан быстрого питания, хотя вряд ли оно относится к какой-то крупной сети. Анна и Генри заказывают себе буритто (Анна берет без гуакамолы и сметаны – ей хочется побыть дамой с изысканными манерами) и выходят с ними во двор, где рядом с дорогой стоят летние складные столики. Генри усаживается на стол, и Анне приходится последовать его примеру. Они сидят лицом к шоссе – это почти то же самое, что смотреть телевизор; неспешный разговор незаметно снимает напряжение.
Анна уже почти доела свой буритто, когда Генри сказал:
– Знаешь, ты права насчет того, что парни любят девушек, которые не скрывают своей сексуальности. Я, в общем, с тобой согласен. Но мне кажется, что ты недооцениваешь, насколько парню важно чувствовать, что он нужен, что его хотят. Это звучит глупо, но если девушка надеется на тебя и ты добиваешься того, что она хочет, то ты чувствуешь себя настоящим супергероем.
Почему именно от этих слов у Анны на душе вдруг становится так тоскливо?
– Конечно, перспектива прожить всю жизнь с женщиной, которая не в состоянии сама о себе позаботиться, не радует, – продолжает развивать мысль Генри. – Но сначала… Не знаю. В этом есть свои минусы, но плюсы такие, что очуметь можно.
Анна продолжает молча наблюдать за машинами. Сейчас этот парень почти вызывает у нее отвращение.
Генри снова начинает говорить, однако немного медленнее, как бы взвешивая каждое слово.
– Я знаю, что до сегодняшней встречи я видел тебя всего один раз, но мне кажется, что ты приспособлена к этой жизни, тебя не нужно спасать.
Возможно, самое грустное в его словах то, что он лишь отчасти прав: дело не в том, что ее не нужно спасать, а в том, что это никому не под силу. Она всегда подозревала, что ее спасение зависит только от нее самой. А может, причина совсем в другом: просто раньше казалось, что если она это осознает, то жить станет проще, а вышло наоборот – все только усложнилось.
– Ты же понимаешь, что для тебя это хорошо? – спрашивает Генри и, подумав, добавляет: – Не нужно думать, что ты никогда не выйдешь замуж только потому, что ты не похожа на девушек, о которых мечтают парни.
Анна не может найти в себе силы посмотреть на него, даже просто ответить. Его слова сбили ее с толку. Непонятно, то ли он сказал все это из жалости, то ли выдал как комплимент, чтобы расположить ее к себе. А может, он ее успокаивает или ему хочется раскрыть перед ней душу? И как ей надо реагировать на заявление Генри: немного обидеться на неожиданную с его стороны фамильярность или показать легкое смущение, вызванное приятной похвалой в ее адрес? Мысленно она умоляет: «Пожалуйста, скажи что-нибудь еще. Сделай еще один шажочек, дай понять, что это все-таки не жалость!» Анна украдкой смотрит на него, и их глаза встречаются. В эту минуту Генри серьезен. Если бы он говорил из жалости, то, наверное, должен был бы сейчас ободряюще улыбаться. Она вновь переводит взгляд на дорогу и тихо произносит:
