Текст книги "Мужчина моей мечты"
Автор книги: Куртис Ситтенфилд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Прошло около сорока пяти минут, и Анна уже приспособилась к ритму движения (участок, где проходят ремонтные дороги, не такой уж длинный). Неожиданно на дорогу, прямо перед грузовиком, выскакивает какое-то животное, не большое и не маленькое, коричневого цвета и с хвостом.
– О Господи! – вскрикивает Анна и почти в ту же секунду переезжает его: под левым колесом слышится небольшой удар. Она подносит руку ко рту и сжимает ее в кулак.
– Эллисон, ты не спишь?
Эллисон начинает шевелиться:
– Где мы?
– По-моему, я только что задавила опоссума или енота. Что мне делать?
– Только что?
– Может, мне повернуть?
Эллисон выпрямляется.
– Ничего не надо делать. Просто едь дальше.
– А что, если он не совсем погиб, если он там мучается?
Эллисон качает головой.
– Все равно ничего делать не надо. Это слишком опасно. Ты что, никогда раньше никого не сбивала?
– Я, честно говоря, не очень часто вожу машину.
– А ты уверена, что сбила его? Ты в зеркало заднего вида посмотрела?
– Уверена, – с горечью произносит Анна.
– Тогда просто не думай об этом, – сочувствующим, но твердым голосом говорит Эллисон. – На дороге постоянно сбивают разных животных. Помнишь, пару часов назад мы проезжали мимо оленя на разделительной полосе? Это намного хуже любого опоссума.
– А тебе приходилось сбивать кого-нибудь?
– Наверное, да. – Эллисон зевает. – Я, признаться, точно не помню, и это означает, что я не такая жалостливая, как ты.
– А ты ведь вегетарианка.
– Знаешь, я никогда не еда животных, сбитых машинами, если ты это имеешь в виду. Правда, Анна, хватит об этом. Давай я сяду за руль.
– Да, пожалуй.
– Поверь мне, это не такое уж страшное преступление. Я уверена, что это существо прожило хорошую жизнь и теперь отправилось в лучший мир.
Они помолчали. «Прости меня, опоссум», – думает Анна, и тут Эллисон говорит:
– Знаешь, какие мысли были у меня в голове, когда я спада? Помнишь тот мексиканский ресторан, из которого мама и папа, когда ездили на всякие званые обеды, всегда привозили нам семислойный салат? Хотя салатом это нельзя было назвать, просто гаукамоле: сверху говядина, на говядине сыр, а на сыре сметана.
– Да, салатик был отличный, – соглашается Анна, а Эллисон продолжает:
– Удивительно, какую вредную для организма пищу мы ели, когда были маленькими.
– А в нем и латук был, – вспоминает Анна.
– Очень редко попадался, но говядина была отвратительная. Поверить не могу, что я когда-то ела мясо.
Сейчас Эллисон и Сэм едят исключительно органическую пищу, и это, понимает Анна, именно то, ради чего Эллисон и затеяла весь разговор: какое чудо, что она стала мудрым, разносторонним человеком, несмотря на то что в детстве ее кормили сплошными пестицидами и гидрогенизированными маслами. Оказывается, существуют такие продукты, о которых Анна даже не догадывалась, пока не увидела их в кухне у Эллисон и Сэма. Например, продаются органические версии кетчупа или макарон.
– А помнишь, что ты любила больше всего? – спрашивает Анна. – Супержирную пиццу из заведения на Ланкастер-авеню.
– Да, там делали самую лучшую пиццу, ты права. Еще я обожала хлебные палочки, мне почему-то казалось, что они выглядели очень аристократично.
– А все соус, в который их нужно было макать, – говорит Анна. – Помнишь, мама как-то рассказала про фондю? Мы воображали, будто мы парижанки и сидим в бистро. Так почему у тебя сейчас плохое настроение?
– С чего ты взяла, что у меня плохое настроение?
– Я имею в виду последние пять часов.
– Анна, согласись, что ты могла бы ответственнее отнестись к поискам больницы.
В голосе Эллисон проскальзывают унылые нотки. Не стоило Анне снова затрагивать эту тему, особенно после того, как она только что вырвала Эллисон из пучины обсуждения органического питания и заставила ее предаться приятным воспоминаниям об их детстве.
– А ты есть не хочешь? – спрашивает Анна сестру. – Ты весь день ничего не ела.
– Мне не хочется, – отвечает Эллисон, и Анне впервые приходит на ум, что Эллисон расстроена чем-то совсем не связанным с Анной, что плохое настроение сестры, возможно, вызвано не раздражением в ее адрес, а совершенно другим. В состоянии стресса (и это непостижимо для Анны) Эллисон теряет аппетит.
Анна думает о том, что надо бы спросить: «Что с тобой?», – но вместо этого говорит:
– Попкорн еще остался. – Она указывает на сиденье между ними, где лежит пакет.
– Я правда не хочу есть. К тому же очень скоро мы остановимся где-нибудь поужинать. – Эллисон снова зевает. – Тебе никто не говорил, что ты руль держишь, как старушка какая-нибудь?
– Ты говорила.
– И это правда. Надо будет называть тебя Эстер. Или Мертл. Да, ты похожа на Мертл.
– А тебя не обидит, если я скажу, что ты мне нравилась больше, когда спала?
На ночь, к удовольствию Анны, они останавливаются в мотеле возле Буффало, если ночевка в мотеле на западных окраинах штата Нью-Йорк вообще может доставить удовольствие. Когда они, перед тем как лечь спать, садятся посмотреть телевизор, у Эллисон звонит сотовый телефон. Это Сэм. Сначала он, очевидно, приложил трубку к ушку Изабель.
– Мама так по тебе скучает, Иззи, – ласково произносит Эллисон. – Маме так хочется побыстрее вернуться домой.
Уже не первый раз Анну поражает, что ее сестра так самозабвенно и не стесняясь демонстрирует свою любовь к дочери. По всему видно, что Эллисон – хорошая мать, и к тому же счастливая. Стоит ей чего-то захотеть, и она получает это. Сам факт, что Эллисон вышла замуж и у нее родился ребенок, как бы доказывает, что она любима, что ее жизнь развивается в нужном направлении. Желания Эллисон естественны.
Пожелав спокойной ночи Изабель, Эллисон своим обычным, взрослым, голосом говорит:
– Да, подожди минуту. – Она встает и уходит в ванную, закрывая за собой дверь.
Неужели она думает, что Анна станет подслушивать? Во-первых, если бы Анне захотелось подслушать, о чем разговаривает Эллисон, она в любом случае нашла бы способ это сделать, а во-вторых, неужели Эллисон до сих пор считает Анну тринадцатилетней девочкой, которой до смерти интересно разузнать секреты старшей сестры?
Хуже всего то, что скрытность Эллисон пробуждает в Анне любопытство, превращая ее на мгновение в ту тринадцатилетнюю девочку. По телевизору идет какой-то сериал, и во время очередного блока рекламы Анна выключает звук и приподнимает голову с подушки. Поначалу она слышит только голос, слов не разобрать, но по взвинченному тону, каким говорит Эллисон, можно судить, что разговор неприятный. Они ссорятся? Из-за чего Эллисон и Сэм могут ссориться? Потом Эллисон произносит громко, так что ошибиться нельзя: «Мне, по большому счету, даже неважно, правда ли это». Наступает пауза, и сестра какое-то время молчит, очевидно, слушает ответ мужа, а затем говорит: «Нет. Нет. Сэм, это не я, а…» Наверное, он прерывает ее, и, когда Эллисон снова что-то произносит, разобрать уже невозможно.
Рекламный блок закончился, и это словно бы является знаком Анне, что пора прекращать подслушивать. Она делает звук погромче. После такого сестра уже не сможет делать вид, будто ничего не случилось, но она продолжает говорить по телефону так долго, что Анна засыпает прежде, чем Эллисон выходит из ванной.
Сейчас они едут к западу от Саут-Бенда, это в Индиане, и как раз собираются начать четвертый раунд игры в двадцать вопросов (игра, в которую они последний раз играли, наверное, лет двадцать назад), когда у Эллисон снова звонит телефон. Сейчас три часа дня, небо закрыто тучами, но сегодня даже жарче, чем вчера. За рулем Анна, она старается не показать, какое волнение охватывает ее при виде дорожных указателей на Чикаго, которые теперь попадаются все чаще. «Девяносто одна миля» было написано на последнем, и сестры договорились, что поменяются местами, когда доберутся до «сорока». Они сразу поедут к дому, в котором будет жить Анна (она сняла жилье без предварительного осмотра), с помощью Генри выгрузят вещи и вечером сдадут грузовик. Завтра днем Эллисон вылетит обратно в Сан-Франциско.
– Это женщина? – спрашивает Эллисон.
– Да.
– Она знаменита?
– Да, – говорит Анна. – Кстати, можешь поговорить по телефону.
– Ничего. Она актриса?
– Нет.
– Она политик?
– Вообще-то, нет, но это я не буду засчитывать.
– Так нечестно. Она или политик, или нет.
– Ну, значит, нет.
– Она еще жива?
– Нет. Это был пятый вопрос.
– Она американка? – спрашивает Эллисон, и ее телефон снова начинает звонить.
– Да. Правда, ответь, я подожду.
Эллисон достает из сумочки телефон, смотрит, кто звонит, и снова прячет его.
– Кто это? – спрашивает Анна, но Эллисон не отвечает на вопрос.
– Итак, женщина, умерла, американка, не политик, но что-то около того. Это Гарриет Табмен?
– Ты что, снова беременна?
– Нет, насколько мне известно. Так что, не Гарриет?
– Это связано с тем, что брат Сэма влюблен в тебя? – спрашивает Анна. – Из-за этого весь сыр-бор?
– Единственный человек, который когда-либо считал, что Эллиот был в меня влюблен, это ты. Я ему немного нравилась, до того как мы с Сэмом поженились, но это было очень давно.
– Тогда в чем дело, Сэм тебе изменяет? Если изменяет, я ему яйца отрежу.
– Очень мило, Анна. Я это запомню. Ну ладно, я догадалась. Это Амелия Эрхарт?
– Почему ты не хочешь рассказать мне, что происходит?
– А почему ты решила, что что-то происходит?
– Я же не идиотка. Ты мне никогда ничего не рассказываешь. А я тебе расскажу кое-что. Хочешь узнать, почему я на самом деле переезжаю в Чикаго? Помнишь Генри, того парня, который будет помогать нам разгружать машину? Я думаю, что он – любовь всей моей жизни.
Сначала Эллисон молчит. Потом спрашивает:
– Ты встречаешься с бывшим бойфрендом Фиг?
Все верно, именно поэтому Анна не хотела никому ничего объяснять.
– Я с ним не встречаюсь, – говорит Анна. – Но мы друзья.
– Ты переезжаешь в другой штат, чтобы жить поближе к парню, с которым не встречаешься?
– Ладно, давай оставим этот разговор.
– Ты маме рассказывала?
– А ты маме рассказывала, что у тебя проблемы в семье?
Глядя прямо перед собой, Эллисон говорит:
– Семья одной из девочек из команды легкоатлеток, которую тренирует Сэм, подала жалобу на школу за то, что он позволил себе непристойные высказывания. Теперь ты довольна?
– Непристойные в сексуальном смысле?
– В каком же еще? – мрачно произносит Эллисон. – Прошлой весной он тренировал семи– и восьмиклассниц, а у них так гормоны играют, что они становятся неуправляемыми. Мы вели себя совсем по-другому, когда были в их возрасте. Эти девочки надевают маленькие спортивные топики, шорты в обтяжку и задают всякие дурацкие вопросы про оральный секс, а потом жалуются, что он дурно на них влияет.
– А что говорят в школе?
– Сейчас они проводят совещания, чтобы решить, что делать дальше. Его могут временно, до осени, отстранить от тренерской работы, но это же смешно. Сэма будут считать виноватым до тех пор, пока не будет доказана его невиновность.
– Но ты на него не злишься?
– Ну, нельзя сказать, что эта ситуация меня радует. Ты не чувствуешь запах гари?
Анна принюхивается, потом качает головой.
– А ты не знаешь, какие конкретно слова ему приписывают?
– Девочки изображали из себя проституток или что-то типа того, а он пошутил, что им нужно идти в квартал красных фонарей.
– Ничего себе! – вырывается у Анны.
– Спасибо, Анна, – холодно бросает Эллисон. – Сэм просто неправильно выразил свою оценку. Он не извращенец.
– Я совсем не это имела в виду. Я знаю, что он не извращенец. Вы с ним идеальная пара, вы мистер и миссис Совершенство.
– Я уверена, что наша консультант по семейным вопросам была бы рада услышать тебя.
– Погоди, вы что, обращаетесь к специалисту по семейным вопросам?
– Мы стали обращаться к ней еще до свадьбы. На нее, кстати, сумасшедшие деньги уходят.
– Вы начали посещать консультанта по семейным вопросам еще до того, как поженились?
– Она специалист по супружеским парам. Какая разница, Анна? Раскрой глаза. Идеальных пар не бывает.
Это напоминает Анне о каком-то другом разговоре. О каком именно? В ту секунду, когда она вспоминает, что примерно то же самое говорила Элизабет, когда Джулия Робертс и Кифер Сазерленд отменили свадьбу, в ту секунду, когда Анна представляет, как она сидела рядом со своей тетей на пороге ее дома в Питсбурге двенадцать лет назад, раздается взволнованный голос Эллисон:
– Господи, Анна, из-под капота дым идет! Сворачивай!
Когда Анна тормозит и сворачивает на правую обочину, Эллисон наклоняется к рулю.
– Посмотри на датчик температуры! – кричит она. – Я же предупреждала, чтобы ты следила за ним!
Стрелка указателя находится в самой верхней точке ярко-красной зоны. Из-под капота уже клубами валит дым, и Анна даже чувствует его запах, напоминающий запах подгоревших морепродуктов. Когда они останавливаются, Эллисон выскакивает из машины, а Анна перебирается на ее место, чтобы выйти с той же стороны. Они стоят в нескольких футах от капота, полуденный влажный воздух давит, не давая дышать, а мимо проносятся машины.
– Может, открыть? – спрашивает Анна.
Эллисон, не отрывая взгляда от машины, задумчиво произносит:
– Наверное, мотор перегрелся. Надо вызвать кого-то на помощь.
После звонка в ААА – слава богу, что хоть Эллисон состоит в Автомобильной Ассоциации Америки, – сестра спрашивает:
– Ты на ручной тормоз тоже не поставила?
На верхней губе Анны выступает несколько капель пота.
– Конечно нет. Почему ты считаешь, что я виновата?
– Я не говорю, что ты виновата. Просто оба происшествия случились именно тогда, когда за рулем была ты.
– Эллисон, ты же сама из кожи вон лезла, чтобы убедить меня, что на дорогах постоянно гибнут животные.
Помолчав, Эллисон говорит:
– Это просто смешно. Мы в часе езды от Чикаго.
– Ты что, спешишь? Может, ты сегодня собиралась сходить в музей?
– Я не собиралась застревать где-то у черта на куличках.
– Разве такое не могло случиться, если бы за рулем была ты?
Эллисон не отвечает.
– Какая же ты стерва! – восклицает Анна. Она на несколько шагов спускается вниз по обочине, заросшей травой. Ей не хочется, чтобы ее видели водители проезжающих машин, не хочется быть тем, с кем другие водители сейчас не хотели бы поменяться местами. Она складывает на груди руки, потом поворачивается, смотрит наверх и говорит сестре:
– Кстати, это была Элеонора Рузвельт.
Итак, придется еще одну ночь провести в мотеле. На часах нет и пяти, когда они подходят к регистратору. До мотеля их подбросил водитель буксира, который увез их машину. В мастерской сказали, что грузовик будет готов на следующий день к двенадцати, и это означает, что завтра им придется ехать прямиком в аэропорт, чтобы у Эллисон был хоть какой-то шанс успеть на самолет. Потом Анне предстоит самой поехать в город по ужасным чикагским дорогам, встретиться с Генри, выгрузить вещи и возвратить грузовик в агентство проката. Анна понимает, что на самом деле ей хотелось, чтобы в тот момент, когда она скажет Генри «привет», Эллисон была рядом, чтобы на глазах сестры она официально въехала в его город и стала частью его мира. Насчет Фиг таких мыслей никогда не возникало, потому что Фиг на Анну совершенно не похожа. Иногда, когда Эллисон и Анна бывают вместе, Анне кажется, будто она сама становится немного красивее. Пока они дожидались ААА, рядом с ними пару раз останавливались машины, предлагая помощь. В обоих случаях за рулем были мужчины, и Анна подумала, стали бы они останавливаться, если бы она была одна, без сестры?
Сейчас они в городке под названием Карлтон, в одноэтажном мотеле, владельцем которого является местная семья; стоянка машин находится прямо перед окнами номеров. С одной стороны мотеля расположены скромные домики, а с другой – лес, причем такого ярко-зеленого цвета, что Анна решила, что здесь недавно были сильные дожди. Чтобы добраться до ближайших магазинов и ресторанов, нужно пройти через лес и примерно милю идти вдоль проселочной дороги. Об этом им рассказала женщина, которая выдала ключи от номера.
Как только Анна и Эллисон заходят в свой номер и ставят на пол сумки, Эллисон сообщает, что отправляется бегать трусцой. Она отсутствует примерно час и возвращается взмыленная, с красным лицом. Когда она появляется в номере, Анна уже досматривает по телевизору второе ток-шоу. Приняв душ, Эллисон снова уходит и возвращается через несколько минут с пачкой картофельных чипсов из автомата; Анне она их не предлагает. Она ложится на другую кровать и начинает читать книгу о том, как воспитывать детей, не теряя при этом чувства самоуважения.
Если бы они с сестрой не поссорились, думает Анна, то их злоключения могли бы показаться забавными. Но сейчас общество Эллисон ей настолько неприятно, что она даже готова предложить ей прямо сейчас сесть в автобус и поехать в аэропорт. (Давай, давай, увидишь, что Анне тоже не все равно!) Но вслух она ничего не говорит. Около шести часов начинается несильная гроза, и, когда дождь прекращается, Анна спрашивает:
– Что будем есть на ужин?
– Я уже наелась. Мне хватило чипсов.
Неужели она говорит серьезно? Ужин – это как раз то, что, по мнению Анны, должно было вернуть вечеру осмысленность и успокоить нервы.
– Не хочешь сходить со мной что-нибудь поискать?
– Нет, спасибо.
И тогда Анна решает (это будет вдвойне приятно, потому что, во-первых, разозлит Эллисон, а во-вторых, доставит удовольствие самой Анне) заказать по телефону китайскую еду. Поискав телефонный справочник и найдя его в выдвижном ящике письменного стола, Анна заказывает три основных блюда (креветки кунг-пао, тонкую стручковую фасоль по-сычуаньски и баклажаны в остром чесночном соусе), а также традиционный суп с вермишелью и еще два яичных ролла. Когда она положила трубку, Эллисон говорит:
– Я надеюсь, ты собираешься съесть все это сама, потому что я ничего не хочу.
– Я оставляю себе выбор, – отвечает Анна. – Я пока не знаю, чего мне захочется.
– Тут такая вонь будет стоять!
– А мне нравится запах китайской еды.
– Очевидно, и вкус тоже.
– Ой, мне так неловко, что я питаюсь три раза в день. Вот я и попалась. Как же мне стыдно!
– Анна, – ровным голосом произносит Эллисон, – а тебе не кажется, что ты могла бы быть повежливее со мной? Хотя бы в благодарность за то, что я оставила маленького ребенка и согласилась перегнать твой грузовик через всю страну?
Еду пришлось ждать долго, почти час. Когда наконец раздается стук в дверь и средних лет азиат в светлой рубашке на пуговицах и с короткими рукавами передает Анне пакеты, она тут же расставляет их содержимое на письменном столе. Если снять крышки, еда остынет быстрее, но это не слишком большая цена за то удовольствие, которое Анна получит, когда запахи распространятся по комнате и проникнут в ноздри Эллисон. В ресторане, очевидно, решили, что заказ был сделан на семью, и положили три набора палочек для еды и пластиковых приборов, но тарелок не было ни одной, поэтому Анна придвигает к столу единственный в номере стул (ее колени упираются в средний выдвижной ящик) и начинает есть прямо из упаковок. Над столом висит зеркало, в котором она видит собственное отражение – не самое привлекательное зрелище. За ее спиной, на одной из кроватей, растянулась Эллисон; она переключает каналы телевизора, пока, наконец, не останавливается на реалити-шоу, посвященном свиданиям молодых. Ее выбор настораживает. Если бы Анна смотрела такую передачу, это было бы нормально, но для Эллисон это похоже на признание поражения, почти отчаяние. Куда подевалась книга о воспитании? Анна каждые несколько минут бросает взгляд на отражение сестры в зеркале. Один раз их глаза встречаются, и Эллисон поспешно отворачивается.
Съев один яичный ролл, две ложки супа, примерно десятую часть креветок и баклажанов, а также половину фасоли, Анна чувствует, что в нее уже больше не влезет, и встает. Еда начинает вызывать отвращение. Она моет руки (рукомойник находится не в ванной, а на улице), потом возвращается к столу и принимается одну за другой вытирать и закрывать все коробочки.
– На ночь ты это в комнате не оставишь, – угрюмо произносит Эллисон.
Анна и не собиралась, но решительное настроение Эллисон провоцирует желание сделать назло.
– А я думала положить все это тебе под подушку, вдруг ночью захочется есть? – ерничает Анна. – Но если ты отказываешься, я просто выброшу.
Эллисон чуть слышно отвечает:
– Спасибо.
Стоянка для машин, залитая солнцем, блестит после дождя. Дует легкий ветер, и после невыносимой жары нескольких последних дней на улице освежающе приятно. Задержавшись у входа в главный офис мотеля, Анна вдруг думает о том, что можно было предложить оставшуюся еду женщине, записывающей прибывших, но это, очевидно, показалось бы невежливым. Она выбрасывает пакеты в зеленую железную урну и поворачивается, чтобы пойти обратно в номер, как вдруг замечает радугу. Такой огромной радуги ей никогда не доводилось видеть: идеальный яркий полукруг находится настолько близко, что, кажется, можно дотронуться. Глядя на разноцветное коромысло, Анна вспоминает присказку про охотников и фазанов, которую учила в четвертом классе. Она мчится в номер и с порога кричит:
– Эллисон, иди скорее сюда! Ты должна это увидеть.
Эллисон, все так же лежащая на кровати, недоверчиво смотрит на сестру, и Анна неожиданно для себя понимает, что сейчас даже не может вспомнить, из-за чего они ссорились.
Эллисон все-таки поднимается и выходит вслед за Анной на улицу. Они обе стоят на парковке и, задрав головы, смотрят на радугу.
– Какая красотища, правда? – восторженно восклицает Анна. – Я такой большой радуги в жизни не видела.
– Удивительно, – соглашается Эллисон.
Несколько минут они молча любуются радугой, потом Анна говорит:
– Помнишь, когда мы были маленькими, считалось, что, если одновременно идет дождь и на небе появляется радуга, это значит, что дьявол играет свадьбу?
Эллисон кивает.
– Как ты думаешь, сколько до нее? – спрашивает Анна.
– Может, полмили. Трудно сказать. – Они опять замолкают, но потом Эллисон задумчиво произносит: – Я не думаю, что Сэм сделал что-то дурное. Просто вся эта история такая мерзкая. Это слишком унизительно.
– Все будет нормально.
– Хотелось бы верить.
– Я правда считаю, что все будет хорошо. Сэм – приличный человек. Я уверена, что он и с работой отлично справляется. Может быть, вы, ребята, и не идеальные люди, но пара прекрасная, это уж точно. Он бы не подставил под удар ваш брак, потому что очень любит тебя. Если честно, то я затеяла этот переезд, потому что хочу, чтобы у меня в жизни было то, что есть у вас. – Анна смотрит на сестру. Профиль Эллисон освещен вечерним солнцем, брови нахмурены, а губы плотно сжаты. – Я не хочу сказать, что это несерьезное дело, – продолжает Анна. – Однако мне кажется, что в жизни очень много мерзкого и унизительного. Нужно просто продолжать жить – вот что главное. Разве не это мы поняли, живя с отцом? То, что можешь, исправь, а остальное исправит время.
Помолчав, Эллисон спрашивает:
– И где ты набралась такой мудрости?
– Я не такая глупая, как ты думаешь. Кстати, я давно хожу на прием к психоаналитику. Она знает все про мою жизнь и понимает, почему я переезжаю в Чикаго. И она не возражает.
– Анна, я тоже бегала за парнями, когда была не замужем. Все это делают.
– Правда?
– Конечно. И очень хорошо, что ты ходишь к психоаналитику. Я сама несколько раз хотела тебе это предложить. – Эллисон умолкает и после паузы говорит: – Ну так что, пойдем искать горшок с золотом на конце радуги?
– Знаю, знаю, – оживляется Анна. – У меня тоже в голове крутится «Somewhere Over the Rainbow».
Эллисон улыбается и признается:
– У меня от этой песни всегда слезы на глаза наворачиваются.
