Текст книги "Мужчина моей мечты"
Автор книги: Куртис Ситтенфилд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Скажи своей сестре или Сэму, чтобы они позвонили мне, если хотят сходить на матч «Иглз» против «Джапантс». Я и тебе могу достать билет.
Потом он протягивает руку для прощания, и этот жест заставляет Анну отказаться от своего намерения. Не нужно ни о чем его спрашивать: если отец жмет ей руку, если он так от нее далек и равнодушен, значит, понимает, что был полным дураком. Ей не следует задавать вопросы или что-то объяснять. Он хочет казаться беззаботным и веселым, потому что все понимает.
Сделав шаг вперед, она целует его в щеку и мягко произносит:
– До свидания, папуля.
Фрэнку Макгайру шестьдесят один год, то есть он на восемь лет старше матери Анны. Этот человек невысок, примерно метр пятьдесят пять, лысоват и наделен внушительных размеров животом, коротенькими толстыми пальцами и пухлыми губами. Особенно выделяется его нижняя губа – она такая большая и гладкая, что ему позавидовали бы многие голливудские актрисы. Во время свадебной церемонии в голове Анны, которая стоит с букетом роз и фрезий, вихрем проносятся мысли, никогда раньше не тревожившие ее. А занимаются ли ее мать и Фрэнк сексом? А что, если Фрэнк на самом деле просто покупает красоту ее матери, женщины средних лет? И это стало возможным лишь потому, что мать выставила себя на продажу? Как выглядит его брюхо без одежды? И как лучше, имея такой живот: сверху или на спине? Одно дело, когда партнеры стареют вместе, в этом случае все дефекты внешнего вида (дряблость, жирок и так далее) не так резко бросаются в глаза. Но впервые раздеться друг перед другом в таком возрасте! Разве не страшно выставлять на обозрение все свои недостатки и с ужасом ожидать, чем удивит тебя твой партнер?
К тому же приходится решать, что рассказывать о себе, а что нет. К этому возрасту с тобой уже столько всего происходило, что возникает необходимость выбирать или просто делиться самыми важными эпизодами прошлой жизни. Рассказывала ли мать Анны Фрэнку о том, что ее первый муж однажды выгнал ее и дочерей из дому посреди ночи? Помнит ли об этом ее мать? Она должна помнить. Они с ней никогда об этом не говорили, но она не могла этого забыть.
– Я хочу тебе рассказать кое-что такое, о чем еще никому никогда не рассказывала, – говорит Фиг. – Только не подавай виду.
Анна и Фиг сидят на диване в гостиной с тарелками на коленях. Для банкета мать Анны достала голубую с белым фарфоровую посуду и столовое серебро, украшенное монограммой. Все гости вокруг (это в основном родственники) оживленно разговаривают. Церемония была недолгой, сейчас почти шесть вечера, и за прикрытыми шторами окнами уже почти темно. Внутри же все имеет какой-то красноватый оттенок. Бокалы и серебро блестят, у людей горят щеки, может быть, из-за выпитого шампанского, а может, из-за миссис Дейвс, самой старой из подруг покойной бабушки Анны и Фиг, которую посчитали необходимым включить в список гостей, и именно по этой причине термостат сейчас включен на полную мощность.
– Я серьезно, – шепчет Фиг. – Не падай в обморок.
– Фиг, да говори уже наконец.
– У меня новый роман, – начинает Фиг, и Анна думает: «Естественно» – и собирается сменить тему, как тут Фиг признается: – Я встречаюсь с сестрой Дейва Риска.
Сначала Анне показалось, что она ослышалась.
– С его сестрой? – переспрашивает она.
– Я только что тебя просила не подавать виду.
– Я не подаю виду, – говорит Анна. – Я уточняю.
Фиг встречается с женщиной?
– Не в том смысле, что постоянно встречаешься? – осведомляется Анна. – Ты имеешь в виду, что вы вместе ходите на вечеринки?
Но Фиг опровергает ее предположение.
– Нет, у нас серьезные отношения. – И Анна уже думает о том, как эта новость заставит ее изменить взгляды на жизнь. – Я познакомилась с ней на улице через несколько месяцев после того, как вернулась в Филадельфию, – продолжает Фиг. – Мы разговаривали, стоя у дороги, и я ощутила какое-то волнение внутри себя. А она спросила, хочу ли я выпить. Потом то да се, и завертелось.
– И как она выглядит?
– Она стильная. – По тому, как нежно звучит голос Фиг, Анна может судить, какие чувства испытывает ее двоюродная сестра к этой женщине. Возможно, для Фиг это что-то вроде развлечения, но не совсем. – У нее красиво очерченный подбородок и зеленые глаза. Ее зовут Зоя.
– А волосы длинные или короткие?
– Короткие.
Это немного успокаивает Анну. Было бы как-то обидно, если бы Фиг встречалась с длинноволосой белокурой лесбиянкой.
– Ну и как, это чем-то отличается от мужчины? – спрашивает Анна.
– Практически нет. Мне всегда легче дойти до финала, если партнер работает языком, а не членом.
– Господи, Фиг, я ведь не про это…
– Про это, про это, – усмехаясь, перебивает ее Фиг. – Всем интересно узнать, как это бывает между девушками. А как у вас с Оливером в этом плане?
– Не твое дело, – огрызается Анна.
– А Оливер вообще ничего, симпатичный, – говорит Фиг, и у Анны тут же падает настроение. Дело в том, что, когда она знакомила Фиг с Оливером (на Фиг тогда была черная блузка с глубоким вырезом), не прошло и двух минут после представления, как он прошептал Анне на ухо: «У твоей двоюродной сестры грудь – просто супер!» Может быть, в эту минуту Оливер, который сейчас стоит в противоположном конце комнаты, обменивается с Фиг какими-нибудь экстрасенсорными флюидами, которые дано улавливать и понимать только очень красивым людям? «А ты выглядишь сексуально, прием». – «Да, я знаю. Ты тоже, прием. Я тут парюсь рядом с отчимом Анны». Когда Оливер сделал замечание по поводу груди Фиг, Анна ему сказала: «Спроси у нее, можно ли потрогать», на что Оливер ответил: «Зачем же спрашивать? Это испортит весь сюрприз».
– Моя мама тоже говорит, что он симпатичный, – продолжает Фиг. – Привет, мама! – Тетя Полли у камина разговаривает с Эллисон. – Правда, у Анны симпатичный парень? – спрашивает Фиг.
Тетя Полли прикладывает руку к уху: мол, не слышу.
– Парень Анны, – громче повторяет Фиг и поднимает большой палец.
(«Парень Анны» – такое сочетание слов, наверное, всегда будет казаться Анне чем-то непривычным и до невозможности странным, как «живой труп», например, или «холодная война».)
– О да, Анна, он потрясающий, – перекрикивая гомон, соглашается тетя Полли. – А этот австралийский акцент!
– Вообще-то, новозеландский, – Анне кажется, что она уже кричит.
– Эллисон рассказывала, что вы познакомились на работе. Давай… – Тетя Полли кивает вправо и делает знак рукой, что означает: «Позже обсудим в кухне» или «Давай сделаем вид, что обсудим, чтобы перестать орать друг на друга».
– Ты заметила, как у миссис Дейвс сегодня изо рта воняет? – спрашивает Фиг.
Анна вдруг чувствует, что ей ужасно хочется найти Оливера. Наверное, в ней тоже проснулось экстрасенсорное восприятие, но оно никак не связано с тем, насколько сексуально ты выглядишь. После разговора с ее матерью и Фрэнком Оливер нервничает, его рука тянется к сигарете и он хочет, чтобы Анна составила ему компанию, пока он будет курить. Интуиция подсказывает, что так оно и есть.
– Такое впечатление, что, перед тем как прийти сюда, она съела головку чеснока.
Анна берет Фиг под локоть.
– Подожди, – нетерпеливо произносит она. – Извини, мне нужно отойти, но я еще вернусь.
Причина, по которой Анна влюбилась в Оливера, выглядела довольно банально: он достал занозу у нее из ладони.
Иногда она думает (и ей это кажется неким оправданием), что раньше, до того как она стала с ним встречаться, он ей даже не нравился. Они были знакомы, работали в одном офисе, и она не испытывала к нему никаких чувств. Принимая во внимание их последующие отношения, может быть, то, что поначалу Анна отказывалась поддаваться чувствам, означает, что она и правда не от мира сего?
На работе они сидели спиной друг к другу, и, когда он разговаривал по телефону или, хуже того, когда какая-нибудь новенькая молодая и симпатичная коллега из тех, которые каждый день появлялись в их организации, заглядывала к ним в офис и как бы случайно задерживалась в дверях (сразу становилось понятно, что у нее с Оливером либо все уже было, либо вот-вот случится), Анна переставала обращать внимание и на него, и на девушку. От всей этой двусмысленности, намеков, девушек, таких же тупых, как и Оливер, или, наоборот, слишком уж серьезных для него, ей делалось тошно. Впрочем, уже через минуту Анна снова занималась своим делом. Вот как мало Оливер интересовал ее, вот почему его поведение не могло ее расстроить. (Позже она будет испытывать ностальгию по тем временам, когда он ничего для нее не значил.)
Однажды, после того как к ним заглянула женщина по имени Гвен (они с Оливером, похоже, собирались сходить в бар на Даунтаун-кроссинг, что в центре города), Анна сказала:
– Я надеюсь, ты понимаешь, что на девяносто процентов – это твой акцент.
– Ты говоришь о моей сексуальной привлекательности? – Оливер улыбнулся. За то короткое время, которое прошло между ее вопросом и его ответом, Анна успела подумать, что этот парень, вероятно, не понял, о чем она говорит, и быстро успокоилась. К тому же он, кажется, не обиделся.
– Я бы назвала это несколько иначе, – заметила Анна. – Но какая разница?
Если бы он ее не понял и не обиделся, Анна бы на этом и закончила, но то, что он ее прекрасно понял, но не обиделся (это пока!), означало лишь одно: нужно попробовать кольнуть его еще больнее.
– Животный магнетизм, – произнес Оливер. – Можешь так это назвать.
– Могу.
Разговаривали ли они когда-нибудь раньше? Сейчас ей казалось, что нет. Вот уже четыре месяца они сидят в одном офисе на расстоянии восьми футов друг от друга, слышат каждое произнесенное слово, но все их общение сводится лишь к вежливым фразам типа «Сегодня такой дождь, ты с зонтиком?» или «Приятного отдыха на выходных!» Теперь же она стала думать, что на самом деле Оливер – человек не очень приятный, но умный.
– Разумеется, – продолжил Оливер, – ты затронула сразу два вопроса, или, по крайней мере, начала с двух. Не сомневаюсь, что наготове у тебя есть еще миллион вопросов, но, чтобы на них ответить, пришлось бы потратить весь остаток жизни. И сейчас самый насущный для тебя вопрос звучит так: «Можно ли считать, что ты не относишь себя к той категории женщин, которых можно соблазнить такой мелочью, как акцент?»
– Да, конечно, – откликнулась Анна. – Остальные десять процентов я бы приписала твоей скрытой агрессивности. Об этом был второй вопрос, угадала?
– А ты проницательный человек! – воскликнул Оливер. – Я так и думал. Но в агрессивности есть что-то хищное, а я ужасно миролюбивый парень!
– Значит, дело в твоей самоуверенности, – сказала Анна. – Ты же охотник за юбками.
– Ух ты! Против такого я не возражаю. Какое милое старомодное выражение!
– А хам? – предложила Анна. – Как насчет такого слова?
– Скорее бесшабашный хулиган.
– Ага, помечтай!
– Если я охотник за юбками, – продолжил Оливер, – то придется признать, что каждая женщина хочет, чтобы на нее охотились.
– И тогда «нет» на самом деле всегда означает «да», правильно? Ну а если ты едешь в электричке рядом с сексуальной женщиной и тебе захочется ее пощупать, то вперед, потому что она сама этого хочет.
– «Нет» не всегда означает «да», – возразил Оливер. – Хотя, мне кажется, именно у тебя как раз почти всегда. Под твоей внешней чопорностью, я уверен, скрывается похотливое животное.
Неожиданно для себя Анна почувствовала, что эти слова ей приятны, но тут он добавил:
– Может быть, хомячок.
Ждал ли Оливер последние несколько месяцев, что она сама заговорит с ним? Хотел ли он поговорить с ней? Нет. Он наглый; если бы у него возникло такое желание, он сам бы завел разговор. Просто-напросто, когда она поддела его, ему тоже было скучно и он с удовольствием вступил в эту незначительную перепалку. Была как раз половина четвертого, самое скучное время в офисе, почему для разнообразия немного и не поболтать?
Однако их разговор перерос в настоящий спор, шутка про хомяка была воспринята как оскорбление. Они сидели каждый за своим рабочим столом вполоборота друг к другу, и Анна сказала:
– Мне нужно позвонить.
Пока она набирала номер, раздался его голос:
– А во мне скрывается лев-охотник за юбками.
Странно, подумала Анна, что Оливер шутит, зачем утруждать себя? Какое дело всем его подружкам до того, испортилось ли у нее настроение или нет. В разговоре Оливера, кроме акцента, большую роль играли тон и ритм. А еще его красота. И тут было на что посмотреть: шести футов росту, широкоплечий, Оливер выглядел весьма привлекательно. Когда он поступил на работу в их организацию, у него были каштановые волосы, но через три недели они стали белокурыми. Анна тогда спросила его, ходил ли он в салон, чтобы перекраситься, или все сделал сам, и, к ее неудовольствию, Оливер ответил, что красился сам, но ему помогала подруга. Позже Анна поняла, что в душе ей хотелось, чтобы он сказал, что посетил салон, ведь парня, который тратит на уход за волосами сотни долларов, можно не воспринимать всерьез. Она изо всех сил старалась не попасть под обаяние его красоты, потому что очень легко представляла себе, к каким печальным последствиям это бы привело.
В тот раз Анна и Оливер поговорили еще немного, но уже минуты через три, а может, даже еще до того, как она повернулась к своему столу, в ней проснулось беспокойство по поводу того, перешли ли теперь их отношения на другой уровень. Нужно ли ей после этого разговора вести себя как-то иначе? Возможно, сейчас следует надуться, но быть готовой в любой момент сострить? На следующее утро, когда Анна поднималась в лифте на восьмой этаж, ее охватила паника. Чем глубже становился страх, тем в больший ступор она впадала. Как всегда, Оливер пришел минут на сорок позже нее; она же все утро звонила разным людям, решив, что ей лучше разговаривать по телефону, когда он войдет, поскольку не нужно будет выдавливать из себя какое-то особенное выражение лица или что-то говорить ему. Но еще до того, как он пришел, Анна успела обзвонить всех, кого можно было, и поэтому сделала вид, будто занята какой-то очень важной работой с бумагами. Она посмотрела в сторону Оливера и, стараясь избежать его взгляда, сказала:
– Привет. – После этого она снова опустила глаза в документы.
Самым дружелюбным голосом, без намека на иронию, даже радостно он ответил:
– Здравствуйте, мисс Анна.
И больше ничего. Возможно… у него нет желания с ней общаться, но одновременно он не хочет, чтобы их вчерашний разговор воспринимался как причина этого нежелания. А может, про ту перепалку лучше вообще забыть. Скорее всего, ему наплевать с высокой колокольни на то, что они вчера наговорили друг другу. Впрочем, какая разница? Чем больше проходило времени (несколько дней), тем больше чувствовалось облегчение, оттого что не нужно делать вид, что ты обижена.
Развязка наступила через несколько недель, в Ньюпорте. Был октябрь, им предстояло провести ночь в гостинице, которую оплачивал один из основных спонсоров их организации. Утром в Бостоне все, занимая места в автобусе, обсуждали, во сколько утром можно будет начать пить. Когда разместились в гостинице, Анна увидела, что номер Оливера находится через три двери от ее номера. Наверняка, решила она, эту ночь он проведет не в одиночестве. Краем глаза Анна заметила, что в автобусе рядом с ним сидела Бриттани, новенькая ассистентка.
Вечером, после семинара, когда до ужина еще оставалось время, Анна приняла душ, переоделась и вышла на террасу, с которой открывался вид на океан. Температура была за шестьдесят градусов, небо играло всеми оттенками красного, от светло-розового до темно-оранжевого, воздух был свеж и чист, дышалось легко, и от всего этого душа Анны наполнилась грустью по несбывшимся надеждам. Возможно, внимание Анны отвлеклось на это чувство, которое почему-то показалось ей даже приятным, и она неосторожно провела рукой по деревянной планке перил. В тот же миг Анна отдернула руку, но было слишком поздно: под кожу ладони глубоко впилась заноза, так что наружу торчал лишь маленький коричневый кончик.
Анна терпеть не может, когда ресница попадает в глаз, в рот залетает мошка – в общем, когда какое-либо инородное тело оказывается там, где его не должно быть. Если такое случается, она старается как можно быстрее избавиться от этого раздражителя, даже если операция по его удалению приведет к тому, что придется походить с кровоподтеком или разрезом кожи. Не теряя ни секунды, она почти бегом бросилась в свой номер, потом в коридор и к комнате Оливера.
Он отдыхал у себя. Как бы повернулась судьба, если бы тогда его не было на месте? Стали бы они встречаться?
– У меня заноза, – сказала Анна, когда он открыл дверь, и протянула руку. В тот момент она не задумывалась, что ее беспомощность может показаться наигранной. В ее правой руке действительно сидела заноза, а она же правша и потому не могла достать занозу самостоятельно. Оливер пропустил ее в свой номер, при этом Анне показалось (хотя она не была в этом полностью уверена), что, когда она проходила мимо, он коснулся рукой ее спины. Они вместе сели на кровать, и Анна огляделась. В ее номере стояла одна большая кровать, у него же было две, но меньшего размера, поэтому где-то в подсознании у Анны родилась мысль, что, если он поможет ей избавиться от занозы и сделает все аккуратно, она предложит ему поменяться комнатами, чтобы ему с Бриттани было удобнее заниматься любовью.
Оливер склонился над ее вытянутой рукой и большими пальцами растянул кожу на ладони вокруг занозы.
– Глубоко засела, – заметил он.
Переживания Анны по поводу занозы тотчас отошли на задний план, и все ее мысли переключились на Оливера, на то, что в эту секунду он находится невероятно близко к ней. Вскоре мысли о занозе и вовсе вылетели из головы, потому что, судя по всему, они были лишь поводом прийти сюда. Волосы Оливера снова были каштанового цвета, перекрашенная часть уже отросла, и Анне ужасно нравилось смотреть на его склоненную голову и сильные мужские пальцы; ей нравилось думать, что сейчас не нужно ничего говорить, что он совсем не удивился, когда, открыв дверь, увидел ее. Все это казалось неизбежным. Когда они будут жить вместе, Оливер признает в ней родственную душу: он не примет ее молчаливость за кокетство, ее чувство ответственности за недостаток юмора; он даже не примет ее застенчивость за настоящую застенчивость. Он будет шумным и неуправляемым, иногда несносным, но он не будет, как Майк, считать, что обсуждать других людей неприлично. У Анны же не возникнет чувства одиночества из-за того, что только у нее есть свое мнение. Когда они будут выходить из ресторана после обеда в компании других людей и Анна скажет, что кто-то слишком мало дал чаевых, или заметит, каким длинным и скучным был рассказ кого-то другого о поездке во Францию, она даже не удивится, что Оливер тоже обратил на это внимание. Он не станет с подчеркнутой вежливостью говорить: «А мне рассказ о Франции очень понравился».
– Мне нужен какой-нибудь пинцет, – произнес Оливер.
С некоторой неловкостью Анна призналась, что у нее есть щипчики, но она понимала, что без них не обойтись. За время, которое ушло на то, чтобы вернуться к себе, найти щипчики и снова проделать путь к комнате Оливера, ее мысли об их будущем приняли обратный ход (какой же надо быть дурой, чтобы так размечтаться!), но в его номере все вернулось в прежнее русло. Да, выражение «родственная душа» всегда казалось ей глупым, но какая разница, как это называть. Им всегда будет хорошо друг с другом, она будет заботиться о нем, следить, чтобы он не попал в беду. Конечно же, за этим нужно будет следить. Может быть, подумала Анна, он будет безуспешно пытаться бросить кокаин.
– Не дергайся, – сказал Оливер. – Я почти достал ее… Ну наконец-то. Хочешь посмотреть?
Он поднял пинцет, в котором была зажата тонкая и длинная коричневая заноза, которая в эту секунду волновала Анну меньше всего на свете, практически не существовала для нее.
Когда он посмотрел ей в глаза, она осознала, что ее взгляд сейчас говорит о многом. Оливер улыбнулся, отчего ее сердце чуть не разорвалось в груди, и сказал:
– Анна, ты не забыла, что я юбочник?
– Не забыла.
– Что ж, – произнес он и замолчал. Они продолжали сидеть не шевелясь.
Наконец она вымолвила:
– Если бы я была просто очередной женщиной, ты бы меня сейчас поцеловал.
– Да.
– Так поцелуй меня.
Оливер подался вперед и, когда их рты были уже совсем рядом, прошептал:
– Я с самого начала знал, что ты похотливая самка.
После того как был съеден свадебный торт, младшее поколение – Анна, Оливер, Эллисон, Сэм, Фиг и двадцатидвухлетний брат Фиг Натан – устраиваются в одной из комнат и смотрят спортивный канал «И-Эс-Пи-Эн». Эллисон спрашивает:
– Фиг, а где твой красавчик?
– Какой красавчик? – переспрашивает Фиг таким тоном, будто ее эта тема совершенно не интересует.
– Ну, ты знаешь, о ком я говорю. Тот парень, с которым ты меня в прошлом году познакомила.
– А, этот, – говорит Фиг. – Он уже давно в прошлом.
– Да-а… – Эллисон улыбается. – Что-то они с тобой не уживаются.
– Так ты – роковая женщина? – спрашивает Оливер, повернув голову. Он сидит на диване между Анной и Фиг, уперевшись локтями в колени, и смотрит телевизор. В руке у него уже четвертая за сегодня (или девятая?) бутылка виски. Фиг откинулась на подушки, положив ноги на журнальный столик. Это тот самый раскладной диван, на котором прошлой ночью спал Оливер.
– Иногда да, – усмехается Фиг. – Когда у меня есть настроение.
«Нет, – думает Анна. – Нет, нет, нет!»
– А почему тебя называют Фиг? – спрашивает Оливер, и Анна думает: «Я запрещаю. Это не обсуждается». К тому же вопрос Оливера не имеет смысла, потому что Анна рассказывала ему о происхождении прозвища Фиг, и даже не один раз. Впервые, когда речь зашла о ее семье, а затем в самолете, когда они летели в Филадельфию. Хорошо, допустим, Оливер, несмотря на свою прекрасную память, забыл про первый раз, но второй-то раз он должен помнить!
– Это Анна виновата, – начинает объяснять Фиг. – Она никак не могла правильно произнести имя Мелисса.
– Но сейчас, – замечает Оливер, – ты ведь можешь поменять это прозвище, если хочешь.
– А зачем? – спрашивает Фиг. – Оно мне подходит. Я фиговая.
– Ты хочешь сказать «чудная», – не отворачиваясь от телевизора, вмешивается в разговор Натан.
Фиг скатывает в шарик салфетку, на которой держала бокал с вином, бросает его в своего брата и попадает ему в затылок. По-прежнему не сводя глаз с экрана, Натан проводит рукой по тому месту, куда попал шарик.
– В древней Сирии фиги считались афродизиаком, – говорит Оливер, и в этот момент Анна поднимается и выходит из комнаты. Она уверена, что, помимо всего прочего, его замечание даже неправда. С самого начала Анна подозревала, что ей не стоило брать с собой Оливера на свадьбу матери, но она просто не смогла удержаться. Этого красивого, харизматичного мужчину она могла назвать своим, и ей хотелось, чтобы об этом узнали и другие.
В кухне мать Анны и тетя Полли моют посуду. Мать надела передник поверх бежевого атласного платья, в котором была на церемонии бракосочетания.
– Мама, зачем ты это делаешь? – спрашивает Анна. – Давай я.
– Ничего, ничего. Если хочешь мне помочь, отвези вместе с Фрэнком миссис Дейвс домой. Просто прокатись с ним, чтобы он не заблудился. Они сейчас в передней.
Наверное, опасно оставлять Оливера и Фиг вместе одних без надзора, но что делать? К тому же ей и не хочется сейчас быть рядом с ними.
Когда Анна, Фрэнк и миссис Дейвс преодолевают восемь ступеней от входной двери до машины (днем перестал идти снег, и Анне самой пришлось лопатой расчищать ступени), она думает, что, если бы кто-то посторонний увидел их сейчас со стороны, он бы посчитал их близкими родственниками: Анна – дочь, которой лет двадцать с лишним, Фрэнк – средних лет сын, миссис Дейвс – бабушка. Хотя на самом деле они едва знакомы. Миссис Дейвс опирается на руку Фрэнка, а Анна идет чуть впереди. Они продвигаются ужасно медленно. На миссис Дейвс черные туфли с низкими каблуками и бантиками спереди, прозрачные чулки телесного цвета и черно-красный шерстяной костюм, который сейчас скрыт под длинным черным шерстяным пальто. В руке у старухи черная кожаная сумочка. У нее очень худые лодыжки, такие же были у Анны, когда она училась в начальной школе, а ее волосы, сухие и седые, немного вьющиеся на концах, уже настолько поредели, что под ними просвечивается розовая кожа головы. Ей стоило бы надеть шапку или шарф, думает Анна, хотя на самой нет ни того, ни другого.
Фрэнк заранее завел мотор, чтобы машина прогрелась. Усадив миссис Дейвс на переднее сиденье, Анна спрашивает:
– Миссис Дейвс, хотите пристегнуться ремнем? Я могу вам помочь.
– Это необязательно, – говорит миссис Дейвс, и Фрэнк захлопывает дверь.
Анна забирается на заднее сиденье за миссис Дейвс, а Фрэнк садится за руль. У него «мерседес». Если отец Анны похож на добермана-пинчера, которого ради своей безопасности не стоит злить, пугать или дразнить и к тому же нужно хорошо кормить, то Фрэнк всегда такой приветливый и покладистый, что Анне трудно понять, что он за человек на самом деле. До этого дня Анна встречалась с Фрэнком дважды: первый раз летом и второй раз, когда Фрэнк, мать Анны, сама Анна, Эллисон и Сэм ездили в Вейл на День благодарения. Впятером они заняли три отдельных номера, за жилье заплатил Фрэнк. До этого мать Анны последний раз каталась на лыжах еще в 1969 году, но она усердно принялась за тренировки. Первое утро она провела на учебном склоне для новичков и вскоре смогла присоединиться к Фрэнку. Эллисон до этого лишь несколько раз доводилось стоять на лыжах, когда они с Сэмом ездили на озеро Тахо, но она тоже с удовольствием начала тренироваться, даже несколько раз попробовала спуститься с горы на сноуборде. Анна раньше никогда не каталась на лыжах и после первого же урока с матерью решила, что не будет этого делать и сейчас. Когда Анна увидела, какими веселыми возвращаются в их домик мать и сестра, какие у них раскрасневшиеся лица, это произвело на нее большое впечатление, но еще у нее в душе поселилось неприятное ощущение, как будто ее предали. Поездка в Вейл задумывалась для того, чтобы Фрэнк, Эллисон и Анна смогли получше узнать друг друга, как постоянно повторяла мать Анны. Даже когда они все находились в одной комнате, она говорила: «Надеюсь, вы познакомитесь поближе». Разговоры Анны с Фрэнком напоминали общение с каким-нибудь человеком приятной внешности, который сидит рядом с тобой в самолете: погода, кино, еда, поглощаемая в данный момент. Фрэнк читал биографию какого-то англичанина, члена парламента, жившего в начале двадцатого века (книга была толстой и в твердом переплете). Он любил разгадывать кроссворды. На ужин он приходил в галстуке, кроме того вечера, когда Эллисон объявила: «Фрэнк, мы берем вас с собой в кабак» – и повела всех в ресторан, о котором прочитала в газете. Там на стенах висели охотничьи рожки и оленьи рога, а на официантках были обтягивающие джинсы и еще более обтягивающие блузки или фланелевые рубашки. Туда Фрэнк пришел в своем обычном блейзере и рубашке, но с расстегнутым воротником. Их счет за вечер в этом так называемом «кабаке» составил триста семнадцать долларов (Анна успела подсмотреть), и Фрэнк, как всегда, заплатил сам.
Иногда, когда они с Эллисон обсуждают в его присутствии, скажем, духи, Анна задумывается, считает ли Фрэнк их болтуньями или ему кажется, что они ведут себя слишком развязно? Своих детей у него нет. Он двадцать девять лет прожил в браке с женщиной, которая то ли была психически нездорова, то ли просто обладала несносным характером (мать так редко и неохотно рассказывает о ней, что Анна не может определить более конкретно), но четыре года назад он овдовел. «Он немного стеснительный», – как-то сказала мать, но Анна в этом сомневается: если мужчина мало говорит, это еще не означает, что он стеснительный. Главное, что Фрэнк богат. Одно это, если вдруг обнаружатся какие-нибудь психические отклонения, может служить доказательством того, что брак с ним для матери Анны в любом случае станет шагом в сторону лучшей жизни. Если все нормально, почему бы не выйти замуж за богатого мужчину? (Где-то, думает Анна, какая-нибудь более опытная женщина в эту же секунду задает тот же вопрос, только формулирует его умнее.) Теперь, по крайней мере, есть уверенность, что в обозримом будущем ее мать сможет носить розовые плиссированные брюки и свои любимые мягкие светлые кардиганы, по праздникам будет готовить фетучини альфредо с креветками (это ее коронное блюдо). Дело не в том, что мать Анны такая уж меркантильная, просто Анна не уверена, знает ли она, что от жизни можно хотеть чего-то другого. А во Фрэнке есть нечто такое, что дает повод тому, кто рядом с ним, чувствовать себя спокойно. Анна подозревает, что это частично объясняется его деньгами. У нее складывается такое впечатление, что, если возникнет необходимость, он сможет решить многие проблемы. Например, если бы она (или Эллисон) чем-то отравилась и нуждалась бы в срочной госпитализации или если бы кого-то из них задержали за вождение в нетрезвом состоянии, он, скорее всего, легко справился бы с ситуацией. Вероятность того, что такое может произойти, практически равна нулю, но если бы это действительно случилось, Фрэнк, пожалуй, не стал бы отмахиваться от проблемы, а попытался бы решить ее без лишних разговоров и выяснения причин. К тому же Фрэнк, похоже, не стремится никому ничего доказывать. Его можно назвать совершенно неконфликтным человеком. Даже то, что он отвозит миссис Дейвс домой, Анна воспринимает как хороший знак для брака Фрэнка и ее матери. Судя по всему, он не считает, что на правах молодожена может всю ночь просидеть дома и не отходить от жены, чтобы окружающие посчитали его таким человеком, который всю ночь не оставлял свою супругу ни на минуту.
Фрэнк включает радио, настроенное на государственную радиостанцию, и салон наполняется звуками негромкой классической музыки.
– Миссис Дейвс, вам не холодно? – вежливо осведомляется он. – Через пару минут станет теплее.
– Мне всегда холодно, – заявляет миссис Дейвс. – Можете разогреть свою печку хоть до девяноста пяти градусов, я все равно не согреюсь.
– Знаете, а я рад, что вы смогли приехать к нам на свадьбу, – говорит Фрэнк. – Для Кэтлин это было очень важно.
Анне миссис Дейвс никогда особенно не нравилась, но мать Анны действительно придавала ее присутствию большое значение, видя в этом символическое благословение их союза старшим поколением.
– Удивительно, как Кэтлин удалось сохранить фигуру, – говорит миссис Дейвс, повернув голову влево на девяносто градусов. – Вам, девочки, наверняка приходится следить за тем, что вы едите, но твоя мать, Анна, никогда не была склонна к полноте. По-моему, Эллисон поправилась с тех пор, когда я видела ее в последний раз.
