Текст книги "Мужчина моей мечты"

Автор книги: Куртис Ситтенфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Дженни смеется.

– Что это за парень, с которым ты болтаешь?

– Тодд. Но я о нем ничего не знаю, только имя…

– А что тут знать? – Дженни локтем толкает Анну. – Он очень даже ничего. – Она переходит на шепот: – А что ты думаешь о… – Подруга косит глаза влево.

– Который в очках? – тихо спрашивает Анна.

– Нет, второй. Его зовут Дейв.

– Одобряю, – шепчет Анна. – Займись им.

Она не может понять, что более странно: то, что этот разговор происходит всего в трех футах от парня, о котором идет речь, или то, что она вообще принимает участие в подобном разговоре. Оказывается, она знает, какие слова нужно говорить и с какой интонацией. Вероятно, ей следует почаще этим пользоваться, а проблема с заведением друзей, скорее всего, была надумана.

Вернувшись в гостиную, Анна видит, что рядом с Тоддом сидит Мишель. Но это не беда. Справа от него есть место. Она переступает через их ноги и, усаживаясь, говорит:

– Привет!

На приветствие никто не отвечает.

– Мой папа купил BMW-M5, – рассказывает Мишель. – Это он себе такой подарок сделал на пятьдесят лет.

– Ребята, вы обсуждаете кризис мужчин среднего возраста? – спрашивает Анна.

Мишель переводит взгляд на Анну.

– Мы говорим о машинах. – Потом она снова поворачивается к Тодду и продолжает развивать свою мысль: – Я ему предложила: «Папа, давай я буду твоим курьером. Я с удовольствием буду ездить на этой машине по твоим поручениям».

– Современные бээмвухи по сравнению со старыми… – начинает Тодд, и Анна отворачивается от них.

На второй софе, впритык придвинутой к этой, сидит девушка, та, которая учится на техническом, и потягивает пиво в компании троих парней. По телевизору баскетбол, похоже, закончился, и теперь два комментатора с микрофонами в руках что-то рассказывают, но их слов не слышно. Настроение Анны стремительно ухудшается. Она открывает банку пива и залпом выпивает его. Можно было бы вернуться в кухню и остаться с Дженни, но Анна не хочет показаться навязчивой.

– Эй! – Тодд легонько толкает ее колено. – Ну ты тут как, отдыхаешь?

– Да, я устала за день.

– Устала от чего? От изучения картин? – улыбается он, и Анна думает, что, может, он еще и не решил, предпочесть ли ей Мишель.

– Это не так легко, как тебе кажется, – говорит она.

– В этом семестре у меня по пятницам свободные дни, – вмешивается Мишель. – Это так классно.

У Анны тоже по пятницам нет занятий, и этим, возможно, объясняется ее пристрастие к лекарствам от кашля. Ведь когда наступает вечер пятницы, она на целых двадцать четыре часа предоставлена самой себе.

– Вы, люди искусства, даже не понимаете, как хорошо вам живется, – с иронией в голосе произносит Тодд.

– Я собираюсь поступать в медицинский, – заявляет Мишель. – Приходится работать как ломовой лошади.

– Хорошо, но она… – парень большим пальцем указывает на Анну, – изучает историю искусства. Если у тебя есть вопросы про «Мону Лизу», Анна тебе ответит.

Он флиртует со мной, думает Анна. Может, он не имеет в виду ничего серьезного, но он флиртует! К тому же Тодд довольно симпатичный и, похоже, пьян, а это хорошо, поскольку если он действительно пьян, то, когда ему захочется поцеловать ее, он не сможет сказать, что она не понимает, что делает.

– Вообще-то, мы с Анной не очень хорошо знакомы, – говорит Мишель, после чего обращается к Анне: – Пока ты не села к нам в машину, я была уверена, что мы едем за другой девушкой. По-моему, ее тоже зовут Анна.

– А я-то думал, вы лучшие подруги, – признается Тодд. – Я представлял себе, как ты делаешь прическу Анне, а она примеряет твои капроновые колготки.

– Извини, но до восемнадцати лет никто не носит капроновые колготки, – говорит Мишель.

– А что это у нее? – Тодд показывает на Ким, которая стоит с Джеффом у магнитофона.

– Это трикотажные, – поясняет Мишель. – Капроновые колготки прозрачные. Красоваться в них – все равно что ходить голой.

– Голой? Это слово мне нравится.

Нет, пожалуй, Тодд не станет первым парнем, которого поцелует Анна. Однако ей следует окончательно убедиться в этом, прежде чем отказаться от дальнейшей борьбы. Соперничество с Мишель (на Мишель обтягивающая розовая кофточка с V-образным вырезом и явно купленная в обычном универмаге массивная цепочка из прессованного золота) нелепо и смешно, как сцена из фильма: две стервы дерутся из-за парня. Может быть, сам Тодд в этот момент надеется заполучить их обеих.

Сейчас они разговаривают о практике, которую Тодду предстоит пройти этим летом на «Локхид Мартин»[5]5
  Американская корпорация, выпускающая аэрокосмическое и электронное оборудование.


[Закрыть]. Анна снова смотрит в сторону соседней софы. Подлокотники двух соф соединены так, что на них можно было бы даже немного отдохнуть – достаточно улечься поудобнее и закрыть глаза. Со стороны это выглядело бы довольно странно, но вряд ли кому-то есть до этого дело; к тому же все бы подумали, что она просто вырубилась от пива. Анна укладывается на валики и закрывает глаза. В ту же секунду она проваливается в темноту. Ее как будто накрыло плотным одеялом, не пропускающим свет, и все происходящее вокруг осталось по другую сторону.

– Смотри, – доносится до нее голос Тодда. – Как ты думаешь, с ней все в порядке?

– Наверное, она просто заснула, – говорит Мишель. – По-моему, ей тут не очень весело.

Анна ждет что-то вроде «Да и вообще она неудачница!», но вместо этого Мишель спрашивает:

– Ну так что, мы идем в бар или нет?

– Сейчас я ребят спрошу, – отвечает Тодд.

«Идите, – думает Анна. – Целуйтесь, обнимайтесь, передавайте друг другу хламидии».

Вокруг Анны происходит какое-то движение. С соседней софы раздается мужской голос:

– Эта девушка спит?

Анна боится, что пошевелится или, хуже того, улыбнется и выдаст себя.

– Анна! – Кто-то дергает ее за руку, и она медленно открывает глаза.

Затем, притворяясь, что спросонья не понимает, где находится, она опускает веки, делает глотательное движение и только потом снова открывает глаза. Перед ней на коленях сидит Дженни.

– Анна, ты заснула, – говорит Дженни. – Ты себя нормально чувствуешь?

– Да, все в порядке.

– Все собираются сходить в бар на часик. Хочешь остаться или пойдешь с нами?

– Наверное, я лучше останусь.

– Может, тебе принести воды или чего-нибудь еще?

Глаза Дженни блестят как-то по-особенному, слова она произносит слишком выразительно, поэтому Анна решает, что Дженни уже порядком захмелела.

Анна качает головой.

– Ну ладно. Сладких снов. – Дженни улыбается ей, и Анне вдруг ужасно хочется, чтобы они стали настоящими подругами. В эту минуту Анна почти уверена, что, если Дженни узнает, какая она на самом деле, она примет ее и такую.

Они выключают телевизор и магнитофон, во всей квартире гаснет свет, кроме кухни. Когда все уходят, наступившая внезапно тишина поражает. Анна думает, что и в самом деле могла бы немного поспать. Но тут до нее доходит, что ей неизвестно, как и когда девушки собираются возвращаться в общежитие. Возможно, все они останутся тут на ночь. Это предположение приводит ее в смятение. Неужели придется любоваться на эту компанию еще и утром, на свежую голову, когда все они будут стоять в очереди в туалет? Она пожалела, что не захватила с собой зубную щетку.

Не проходит и пяти минут, как до Анны доносится звук открывающейся входной двери. Слышится шепот и приглушенный смех двух человек, парня и девушки. Скоро они уже разговаривают в полный голос. Девушка – это Дженни, понимает Анна, а парень – Дейв, тот, который был в кухне.

– Я его спрятала в рукаве своей куртки. Если он выпал, то должен быть где-то на полу в комнате, – говорит Дженни. – Только не включай свет, Анна спит.

На какое-то время наступает тишина. Когда Дейв заговаривает снова, его голос звучит как-то по-другому, глуше.

– Ты хочешь? – спрашивает он чуть охрипшим голосом.

Дженни смеется:

– Что ты имеешь в виду?

– А что, по-твоему, я имею в виду? – Наверное, сейчас он проводит рукой по лбу Дженни или по ее шее. – Если не хочешь, ничего страшного, – продолжает он. – Мне нравится просто находиться рядом с тобой.

– Он точно должен быть где-то здесь, – негромко произносит Дженни. Ее голос тоже изменился, стал мягче, тише.

Снова наступает тишина. Анне кажется, что она даже перестает дышать. И тут слышится звук поцелуя, а затем шуршание одежды. К ужасу Анны, они перемещаются к софе, которая стоит рядом с той, на которой она лежит. Они почти ничего не говорят, и скоро их дыхание становится учащенным. Анна слышит звуки расстегивающихся кнопок. Через несколько секунд Дженни говорит:

– Нет, это расстегивается в другую сторону.

Ноги Дейва и Дженни почти у головы Анны, и их разделяет всего несколько дюймов подушек и подлокотников двух соф.

– Ты уверена, что она спит? – спрашивает парень, и Дженни отвечает:

– Она отрубилась за секунду.

«Интересно, – думает Анна, – она что, действительно в этом уверена?»

Снова раздается шуршание. Оно продолжается довольно долго, может быть минут пятнадцать. Правда, Анна не открывает глаз с того момента, когда Дженни и Дейв вошли в квартиру, и не имеет представления, сколько сейчас времени. Расстегивается молния, и через несколько секунд Дейв тихо произносит:

– Тебе нравится?

Вообще-то, звуки, которые издает Дженни, похожи на плач, с той лишь разницей, что это совсем не плач. Они звучат как-то мягко, жалобно, по-детски. «Пожалуйста, только не доходи до оргазма, – думает Анна. – Пожалуйста!» Она вдруг замечает, что плачет. Одна за другой из ее закрытых глаз вытекают слезинки, скользят по щекам до подбородка и тяжелыми каплями срываются с него на ключицу.

Дейв шепчет:

– Ты такая страстная.

Дженни ничего не отвечает, и это настолько удивляет Анну, что она даже на какое-то время забывает о своих слезах. Казалось бы, Дженни должна как-то отреагировать на комплимент. Пусть не «спасибо» сказать, но хоть что-то.

– Подожди секунду, – неожиданно говорит Дженни почти обычным голосом. Они отодвигаются друг от друга, и Дженни встает с софы.

Через минуту из ванной явственно слышится звук рвоты.

– Вот черт! – восклицает Дейв. Он встает и тоже отправляется в ванную.

Анна открывает глаза и выдыхает. Ей хочется уйти в другую комнату или даже в коридор, какая разница! Но если она уйдет в их отсутствие, они поймут, что она все это время не спала. Наверняка они решат, что она подсматривала.

Когда слышатся приближающиеся шаги, Анна снова закрывает глаза. Ей показалось, что это идет Дейв, но раздается шепот Дженни:

– Анна. Анна!

Анна бормочет что-то невнятное.

– Проснись, – просит Дженни. – Меня только что стошнило, а я тут с парнем. Он сейчас в ванной убирает. Господи, я хочу поскорее смыться отсюда. Давай уйдем, а?

– И куда мы пойдем?

– Поедем обратно в общежитие. У меня ключи Ким, а ты ведь умеешь водить, да? Ты же совсем немного выпила.

– Если мы уедем, то как Ким и остальные доберутся обратно?

– Можно заехать в бар и забрать их. Если же они не захотят ехать с нами, а я уверена, что они не захотят, можно будет заехать за ними завтра.

– А как же твой парень?

– Господи! Я не знаю, зачем вообще с ним пошла. Этот идиот только что в ванной лез целоваться после того, как меня стошнило! Давай уедем, а?

Анна приподнимается на локтях.

– Машина не поможет. Я не могу сесть за руль, потому что…

Дженни прижимает ее обратно к софе.

– Он идет. Притворись, что спишь. Я немного перебрала, – последние слова Дженни обращены уже к подошедшему Дейву.

– Ничего, – отвечает Дейв, – со всеми такое бывает.

– Знаешь что? – говорит Дженни. – Я, наверное, поеду домой.

– Ты это серьезно?

– Мне кажется, так будет лучше.

– Да не переживай ты, – успокаивает он. – Оставайся.

– Нет, мне лучше уйти. Анна, просыпайся.

Почему Дженни отказала Дейву? После того как ее стошнило, он все равно предлагает ей остаться, а она отказывается. То, что он пытался поцеловать Дженни в ванной, Анне вовсе не кажется чем-то ужасным; наоборот, это даже льстит.

– Нам необязательно чем-то таким заниматься, можно просто лечь спать.

Он говорит ровным голосом, как будто считает, что если сделает вид, будто ничего не случилось, то у него будет больше шансов убедить Дженни.

– В другой раз, – отрезает Дженни. – Эй ты, соня.

В третий раз за сегодняшний вечер Анна делает вид, что просыпается. Интересно, сейчас, когда Дженни знает, что Анна притворяется, заметила ли она, что Анна точно так же вела себя и в прошлый раз?

– Мы уезжаем, – настойчиво произносит Дженни. – Спать будешь в своей кровати.

– Ладно. – Анна садится и переводит взгляд на Дейва. – Привет!

– Привет. – Он не сводит глаз с Дженни, пока та надевает куртку.

Дженни бросает ключи Анне. Пока Анна достает свою куртку из шкафа, Дженни на прощание обнимает Дейва.

– Приятно было познакомиться, – говорит она.

– Если заедете к нам еще раз, оставайтесь дольше.

– Конечно, – заверяет его Дженни. – С удовольствием.

После этого они выходят в коридор и слышат, как за ними закрывается дверь. Дейв остается внутри. Дженни сжимает руку Анны и шепчет:

– Этот парень такой мерзкий.

– А по-моему, он довольно симпатичный.

– Да он просто ужасный! Если бы мы с ним переспали, наутро он сказал бы, что любит меня.

Анна молчит.

– Ты правильно сделала, что заснула, – говорит Дженни. – Правильное решение.

«Решение? – недоверчиво повторяет про себя Анна. – Я не принимала никаких решений». А потом думает: «Или все-таки принимала?»

Они подходят к машине. Анна замерзла: на улице очень холодно. Бар находится внизу холма, и Анна не глушит мотор, пока Дженни на минуту забегает внутрь, чтобы предупредить остальных девушек о том, что они уезжают. Анне кажется, что подруги Дженни разозлятся, но в окне появляется Ким, которая улыбается и машет рукой. Анна машет ей в ответ.

– Нам надо будет позвонить им завтра днем, – сообщает Дженни, забираясь обратно в машину. – Но, может быть, ехать за ними придется только в воскресенье утром. Ты отвезешь меня?

Это предложение удивляет Анну. Похоже, несмотря на странное поведение Анны сегодня вечером, Дженни все-таки решила не бросать ее. Наверное, Анне стоит быть благодарной ей за это.

После всего лишь одного неправильного поворота им удается выехать на шоссе. На дороге немного машин – сейчас уже больше трех часов ночи. Анна поглядывает на электронные часы на приборной панели и едва замечает, как за окнами по обеим сторонам дороги темной массой проносятся деревья. Машина Мишель едет плавно, настолько плавно, что, когда Анна смотрит на спидометр, оказывается, что она почти на двадцать миль превысила допустимую скорость. Анна знает, что нужно сбавить скорость, но в движении машины есть что-то бодрящее и волнующее. Она понимает, что в глубине души ей не хотелось уезжать. Признаться, у нее теплилась неосознанная надежда, что, когда все вернулись бы из бара, Тодду уже надоела бы Мишель и он обратил бы внимание на нее, Анну. Возможно, пока не начался новый день, она наконец-то поцеловалась бы первый раз в жизни. Но через минуту она уже рада, что не осталась. Если завтра они с Тоддом случайно встретятся на улице, он, возможно, даже не узнает ее.

По мере того как постепенно затихает досада, улетучивается и возмущение поступком Дженни. Наверняка парню не так уж и легко было признаться ей в любви после всего нескольких часов знакомства. Все это очень красиво лишь в теории. В любом случае Анне трудно представить, что такое может произойти и в ее жизни. Она задумывается: сколько еще пройдет времени, прежде чем она в первый раз поцелуется и займется сексом, прежде чем кто-то скажет ей «я люблю тебя». Может быть, причина в том, что она делает что-то такое, чего не делают другие девушки, или наоборот, не делает того, что делают другие? Неужели она вообще никогда ни с кем не поцелуется? Постарев, она превратится в такое же редкое чудо природы, как латимерия, рыба, которую, если верить учебнику биологии, считали вымершей семьдесят миллионов лет назад, пока в тридцатых годах не выловили одну из них возле Мадагаскара, а потом еще один экземпляр не обнаружили на рынке в Индонезии. Она станет такой же кистеперой и чешуйчатой и будет безмолвно скользить в темных водах на невообразимой глубине.

Полчаса прошли в полной тишине. Только когда они проехали знак, указывающий на то, что впереди находится стоянка грузовиков, Дженни говорит:

– Хочешь выпить кофе? Я угощаю.

– А ты сама будешь? – спрашивает Анна. Она не пьет кофе.

– Если ты не против.

Анна включает сигнал поворота и съезжает с трассы. В отдалении она замечает яркие огни огромного щита с названием стоянки, которые освещают почти пустую парковку. Она ждет, пока сменится сигнал светофора и можно будет проехать.

– Странно, – задумчиво произносит Дженни. – У меня дежавю. Мне кажется, что я уже это когда-то видела.

– Что именно? Эту остановку?

– Все. И нашу машину, и тебя за рулем.

– Дежавю случается, когда глаза обрабатывают информацию быстрее, чем мозг, – говорит Анна. – Я об этом где-то читала.

Дженни никак не реагирует на ее слова, и тогда Анна на одном дыхании выдает длиннющее пояснение, которое, как ей кажется, звучит сбивчиво и от волнения слишком торопливо.

– Знаешь, это довольно скучное определение. Медицина сплошная. Иногда я представляю себе, как лет через десять выйду замуж, рожу детей и буду жить в своем доме. Как-то вечером мы с мужем будем готовить ужин, я начну резать овощи или что-то в этом роде и у меня случится дежавю. Я вдруг подумаю: «Стоп, я это уже когда-то видела». Мне просто кажется, что это действительно необычно, потому что выглядит так, будто я всегда знала, что у меня в жизни все сложится хорошо, что я буду жить счастливо.

Сердце Анны бешено колотится в груди.

– Наверное, это звучит странно, – добавляет она.

– Нет. – В эту секунду Дженни выглядит очень серьезной, почти печальной. – Совсем не странно.

Они въезжают на стоянку. В окне висит реклама о снижении цен на двухлитровые бутылки газированной воды. Внутри за прилавком стоят две женщины в красных рабочих халатах. Все вокруг звенит от электричества.

– У меня не очень большой опыт общения с парнями, – говорит Анна.

Дженни усмехается:

– Считай, что тебе повезло.

2

Апрель 1997

Возвращаясь на электричке в общежитие после встречи с доктором Льюин, Анна делает кое-какие записи в тетради относительно их разговора по искусству ислама. «Джаред, возможно, польщен, – пишет она. – Почему капризный жест? Почему не задумчивый?» Потом она вырвет из тетради этот листок с заметками и положит его в картонную папку, которая хранится в верхнем выдвижном ящичке ее рабочего стола. Анна надеется, что, когда там соберется достаточное количество таких листов, она сможет понять секрет счастья. Не совсем ясно, сколько на это уйдет времени, но Анна уже год каждую пятницу ездит к доктору Льюин после того, как закончилась весна ее первого года в университете. Доктор Льюин берет с Анны девяносто долларов в час; эта, на первый взгляд, огромная сумма на самом деле отражает скользящий график оплаты. Чтобы не просить на это деньги ни у матери, ни у отца (другими словами, чтобы не рассказывать им, что она ходит к психоаналитику), Анна устроилась на работу: она расставляет по полкам книги в ветеринарной библиотеке.

– Почему ты не расскажешь им? Ты боишься их реакции? – спросила однажды доктор Льюин. Анна ей ответила:

– Я просто не хочу разговаривать с родителями на эту тему. Не вижу в этом смысла.

Доктору Льюин далеко за тридцать. Она всегда аккуратна и подтянута. Анна подозревает, что она занимается бегом. У нее темные вьющиеся волосы, всегда коротко подстриженные, чистая кожа и внимательные голубые глаза. Она предпочитает носить белые или полосатые блузки на пуговицах и черные брюки. Их встречи проходят в Бруклине в обустроенном цокольном этаже ее большого дома с оштукатуренными стенами. Дипломы, которые висят на стене офиса доктора Льюин, свидетельствуют о том, что она с отличием окончила Веллесли колледж и продолжила обучение в медицинской школе при Университете Джонса Хопкинса[6]6
  Эта школа считается одной из лучших медицинских школ в мире.


[Закрыть]. У Анны есть подозрение, что доктор Льюин – еврейка, хотя фамилия Льюин, как ей кажется, не похожа на еврейскую фамилию. У доктора Льюин двое сыновей младшего школьного возраста, скорее всего приемных, потому что оба они – выходцы из Центральной или Южной Африки (на фотографии в рамке, которая стоит на рабочем столе доктора Льюин, видно, что у детей темно-коричневая кожа). О муже своего психоаналитика Анне ничего неизвестно. Иногда ей кажется, что он тоже психоаналитик и доктор Льюин познакомилась с ним в университете. Он, наверное, был восхищен ее умом и серьезностью. Но иногда (Анна отдает предпочтение именно этой версии) она представляет мужа доктора Льюин каким-нибудь плотником сексуального вида, немногословным парнем с рабочими инструментами на ремне, который тоже (только по-другому) восхищается умом и серьезностью доктора Льюин.

На сегодняшней встрече темой обсуждения стало то, как Анна на занятии по социологии дала пузырек сиропа от кашля парню по имени Джаред. Эти занятия посещает всего двенадцать студентов, и ведет их степенный бородатый профессор, который носит джинсы. Студенты всей группой рассаживаются за большим столом. Анна почти всегда сидит рядом с Джаредом, но они никогда не разговаривают, хотя время от времени определенная искра между ними пробегает. Анне кажется, что он обращает внимание на те же вещи, что и она; их оценки по поводу других студентов тоже в точности совпадают (кто-то нравится и ему, и ей, а кто-то их обоих раздражает). Джаред очень своеобразно одевается. Такую одежду мог бы носить либо панк, либо гей: большие красные, или темно-синие, или оливкового цвета джинсовые шорты, которые длиннее обычных шорт, свисают намного ниже колен; белые гетры, обтягивающие худые икры; замшевые спортивные туфли и нейлоновые куртки с застежкой-молнией спереди и вертикальными белыми полосками на рукавах. Если, выходя из аудитории, пристроиться следом за ним, можно заметить серебряную цепочку, которая протянута между передним и задним карманами и предположительно соединяет некий предмет (что именно, Анна еще не выяснила; может, бумажник?) с другим неизвестным предметом (который тоже является загадкой для Анны: ключи? карманные часы?). У него крашеные черные волосы, и Анна иногда видит, как он катается на скейтборде по территории университетского городка в компании других молодых людей, одевающихся примерно так же, или с девушкой, у которой через правую бровь продето кольцо.

Дать ему сироп от кашля Анна решилась после того, когда заметила (и это вполне разумное обоснование), что Джаред на нескольких последних занятиях часто кашлял. Однажды, сидя рядом с ним, Анна вдруг вспомнила, что у нее в шкафу стоит пузырек с сиропом от кашля, который остался еще с тех пор, когда она пила его, чтобы заснуть (она перестала это делать в прошлом году приблизительно в то время, когда подружилась с Дженни; тогда же она начала посещать психоаналитика). Горлышко пузырька было все еще запечатано прозрачной пленкой, сам сироп на вкус был вишневым. Перед следующим занятием, пряча коробку с лекарством в рюкзак, Анна заметила, что срок годности, указанный на упаковке, истек, но подумала: какая разница? Это же не молоко! Анна отдала сироп Джареду, когда они выходили из аудитории. Отстав на несколько шагов, она окликнула его: «Джаред!» (первый раз она назвала его по имени). Поначалу он слегка смутился, но потом, когда выяснилось, в чем дело, даже, как ей показалось, обрадовался. Он сказал «спасибо», развернулся и направился своей дорогой. Они не дошли вместе даже до двери. В следующий раз, когда они встретились на занятиях (это произошло сегодня), Джаред ничего ей не сказал. Вообще-то, они даже не взглянули друг на друга, что просто-таки возмутило Анну. Время шло, и в Анне закипала и уже начала бурлить обида. Ее охватило разочарование, сменившееся почти отвращением. Что же она за дура такая? Зачем ей понадобилось давать просроченный сироп от кашля этому панку, с которым она даже никогда не разговаривала? Может, она просто пыталась флиртовать? А если срок годности сиропа все-таки имеет значение, и, когда Джаред открыл пузырек (если он таки открыл его), внутри оказалась какая-нибудь заплесневелая гадость с вишневым запахом? Хотя, скорее всего, ничего он не открывал, а его кашель появился из-за какого-то нового клубного наркотика, о котором Анна ничего не знает.

Слушая все это, доктор Льюин, как всегда, сохраняла полное спокойствие: ее в меньшей степени интересовало, считает ли теперь Джаред Анну странной, чем ответ на вопросы: чем сама Анна объясняет свое желание дать ему сироп от кашля, почему Джаред мог бы воспринять этот сироп как нечто большее, нежели просто проявление вежливости, и какие еще – не имеющие отношения к сиропу – факторы могли заставить его избегать зрительного контакта с Анной на сегодняшнем занятии?

– Вы хотите, чтобы я перечислила причины? – спросила Анна.

Доктор Льюин спокойно кивнула. («О доктор Льюин, – думает иногда Анна, – надеюсь, вы действительно так спокойны и уравновешенны, какой кажетесь со стороны! Пусть в вашей жизни будут одни лишь радости и вас не коснутся огорчения и беды окружающих людей».)

– Не знаю… Может, он всю ночь готовился к занятиям и устал, – предположила Анна. – А может, поругался с соседом по комнате.

Доктор Льюин согласилась, что обе версии вполне правдоподобны. Еще она сказала, что не видит причин, чтобы на ближайшем занятии, которое состоится в следующий понедельник, не сообщить Джареду, что сироп просрочен, если, разумеется, он сам этого не заметил и не захочет спросить. Доктор Льюин не считала, что просроченный сироп может угрожать здоровью, а она же как-никак врач.

История знакомства Анны с доктором Льюин началась с телефонного звонка в университетский медицинский центр, где было получено направление. Тем же, что заставило, вернее, кто заставил ее позвонить в медицинский центр, оказалась Элизабет. Регулярно, раз в несколько месяцев, она созванивалась с племянницей. Как-то раз, в пятницу, она позвонила Анне в семь часов вечера, когда та уже спала.

– Ты там что, спишь? – спросила Элизабет, на что Анна сонно пробормотала:

– Да, вроде того.

В воскресенье Элизабет снова позвонила Анне и мягко произнесла:

– Я хочу тебе что-то сказать, но не подумай, что это касается твоего характера. Ты прекрасный человек, но мне кажется, что у тебя депрессия. Анна, тебе надо бы обратиться к психоаналитику. – Не услышав немедленного ответа, Элизабет спросила: – Ты не обиделась?

– Нет, – ответила Анна. Она действительно не обиделась. То, что у нее депрессия, для нее не было новостью. Новостью стало то, что с этим нужно как-то бороться.

– Встречаются такие психоаналитики, от которых бежать хочется, – сказала Элизабет, – но бывают и такие, которые действительно помогают.

Доктор Льюин была первой, кому позвонила Анна, получив список телефонных номеров, и она сразу ей понравилась. Поначалу Анне казалось, что доктор Льюин чем-то напоминает саму Элизабет, но со временем она поняла, что это ложная ассоциация, несомненно вызванная обстоятельствами, при которых происходил поиск психоаналитика. На самом деле эти две женщины были совсем не похожи.

Когда Анна возвращается в свою комнату, на часах уже почти шесть часов. Она выдвигает верхний ящик стола, кладет новый лист с заметками в картонную папку и снова задвигает ящик. Минуту она сидит неподвижно. Сегодня ей по расписанию предстоит еще сходить на работу в ветеринарную библиотеку, и она этому очень рада. Боязнь пятничных вечеров (неосознанное желание закрыться в комнате и ни с кем не общаться) немного отступает, когда она заранее знает, что нужно будет еще куда-то идти. Иногда она даже заходит в столовую, но не для того, чтобы поужинать, а чтобы купить яблоко или овсяных хлопьев. А после, уже в библиотеке, расставляя книги в прозрачных пластиковых обложках по металлическим полкам или раскладывая в аккуратные стопки журналы и газеты, отпечатанные на серой или светло-голубой бумаге с перечнем статей на первых страницах («Артроскопическая хирургия скелетно-мышечной системы лошадей»), Анна, благодаря этой однообразной и требующей повышенного внимания работе, расслабляется, на нее нисходит почти полное спокойствие.

Телефонный звонок раздается в воскресенье в три часа дня. Анна как раз читает о производстве фаянса в турецком городе Изник в шестнадцатом веке. Она ни с кем не разговаривала с вечера пятницы и сейчас, поднимая трубку, ожидает услышать голос Дженни. В последнее время, когда начало теплеть, они с Дженни встречаются по субботам и ходят есть мороженый йогурт. Но вместо голоса Дженни в трубке раздается голос Фиг, двоюродной сестры Анны. Она говорит:

– Привет, как там бабушка?

– О чем ты?

– Боже мой! – восклицает Фиг. – О нет! Какой ужас! Да, конечно… – И шепотом добавляет: – Подыгрывай. – Потом опять громко, слишком громко (притворяется, догадывается Анна) Фиг говорит: – Да, пожалуй, мне стоит приехать. Не знаю, может, ты смогла бы заехать за мной? Ты правда не против?

– Фиг?

– Я сейчас в Гуаннисе. Тебе нужно сначала ехать по Третьей южной, потом свернуть на Шестую, а после, когда въедешь в город, найти Барнстейбл-роуд… Ты записываешь?

Немного помолчав, Анна спрашивает:

– Это ты притворяешься или действительно спрашиваешь?

Снова перейдя на шепот, Фиг шипит в трубку:

– Я с этим профессором, он оказался настоящим козлом, и я хочу уехать. Найди Генри и заставь его приехать сюда. На телефонные звонки он не отвечает. Поезжай в САЭ, он, наверное, где-то во дворе, играет с фрисби. Или спроси кого-нибудь, где он. О! – снова переходит на театрально громкий и скорбный голос Фиг. – Мне тоже трудно поверить. Такое иногда случается, когда этого меньше всего ждешь.

– Ты как-то странно разговариваешь, – замечает Анна. – Тебе угрожает какая-то опасность?

– Я притворяюсь, что умерла бабушка, – шепчет Фиг. – Ты можешь прямо сейчас поехать?

– Ты имеешь в виду бабушку, которая умерла четыре года назад?

– Анна, ты слушала, что я тебе только что говорила? Подыгрывай. Ты записала, как проехать? – Фиг повторяет указания, и на этот раз Анна действительно их записывает, хотя Фиг говорит очень быстро, да еще этим своим странным голосом. – Ты же была на мысе?

– На мысе Код?

– Нет, на мысе Доброй Надежды! Господи, Анна, конечно же, на мысе Код.

– Извини, – сконфуженно произносит Анна. – Нет, не была. А Генри знает, как туда добраться?

– Анна, прошу тебя, не расстраивайся, – снова меняет голос Фиг. – Просто пришло ее время.

– Ты меня пугаешь.

Опять понижая голос, Фиг говорит:

– Все объясню в машине. – Чуть помедлив, она громко добавляет: – Только будь осторожнее на дороге, хорошо? Пока, Эн.

– Дай мне номер Генри! – запоздало кричит Анна, но Фиг уже положила трубку.