Текст книги "Шаман"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Огерн стоял, опираясь на дубинку. Он тяжело дышал, из раны струилась кровь. Ему не верилось, что он еще жив, не верилось, что он смог отобрать у великана оружие, но меньше всего ему верилось в то, что он еще дышит, хотя из раны непрерывным потоком хлещет кровь. В полной растерянности кузнец поднял дубинку, чтобы понять, есть ли у него еще хоть капля силы, и, к его изумлению, дубинка легко оторвалась от пола, словно была не тяжелее древесного листа.

И вдруг… дубинка как бы выпрыгнула из рук Огерна, описала полукруг и потянула кузнеца за собой. Несколько мгновений Огерн стоял и пытался сообразить, как ему быть. Чудовище наверняка было из тех, которые преграждают смертным дорогу к богам. Раз так, не укажет ли дубинка Огерну дорогу к богине? Огерн медленно зашагал туда, куда тащила его дубинка. А она все сильнее и сильнее несла кузнеца вперед, заставляя ускорить шаг. Огерн уже бежал. Вскоре он начал уставать, однако крепко держался за дубинку, старясь приноровить бег к барабанному бою, который вновь слышался со всех сторон и вновь напомнил поступь хромого великана. Огерн бежал и страшился новой встречи. Наверняка навстречу ему шагал другой великан – и наверняка страшнее первого.

И вот он появился, раздвигая плечами клубы тумана – чудовище с удлиненной, вытянутой птичьей головой. То была голова стервятника с длинным крючковатым клювом и большими, круглыми, безумными глазами. Страшилище ростом было вдвое выше человека и казалось сплетенным из веревок. У него даже не было суставов – только одна деревянная нога, заканчивающаяся боевым топором, и еще – деревянная рука, на конце которой на цепочке висело ядро, утыканное острыми шипами.

Клюв чудовища раскрылся, оттуда вырвался оглушительно громкий клекот – страшилище бросило вызов маленькому, слабому смертному, осмелившемуся ступить на дорогу, ведущую к богине. А потом – потом оно бросилось на Огерна.

Огерн размахнулся дубинкой, но она лишь беспомощно клацнула по шипастому ядру. А потом ножища – топор выбила из руки Огерна дубинку, ядро описало короткую зловещую дугу и с треском ударило кузнеца по голове. Огерн закачался, отступил, в глазах поплыл красноватый туман. Он чувствовал, что железные шипы пробили ему голову, и думал только одно: «Я мертв. Голова моя пробита. Я наверняка мертв».

Но, был Огерн мертв или не был, он продолжал двигаться, и ему даже удалось занести над головой дубинку как раз в то самое мгновение, когда ядро вновь устремилось к нему. Огерн запрокинулся назад, чувствуя, как какая-то неведомая сила льется в него из непонятного источника, делает его руки и ноги могучими и крепкими. Шипастая дубинка ударилась о колючее ядро. Посыпались искры. От искр загорелось дерево – деревянная рука и нога страшилища. Чудовище раскрыло клюв и страшно закричало.

Огерн понял, что может победить. Он снова размахнулся и ударил по объятой пламенем руке великана. Ядро выпало, отлетело в сторону, ударилось о каменную стену. Страшилище развернулось и, прихрамывая, убежало прочь, яростно и испуганно крича. Красноватый туман объял убегавшее чудовище, охладил, утихомирил, спрятал… и Огерн снова остался один-одинешенек. Он задыхался, с пробитой макушки на лицо стекали ручейки крови. Победа изумила его. Он не уставал поражаться тому, что еще жив – жив при том, что думал, что умер, – ведь его тело ни за что в жизни не смогло бы вынести таких ран!

Но если он был мертв, значит, находился в загробном мире, и потому мог терять сколько угодно крови, ведь призраку она ни к чему. Огерн медленно поднял дубинку и вытянул ее перед собой. Дубинка сама по себе повернулась. Повинуясь ей, повернулся и Огерн. Наконец дубинка выбрала направление и потянула кузнеца вперед. Шаг за шагом Огерн снова тронулся в путь – все быстрее и быстрее. Он снова бежал под бой невидимых барабанов.

Барабанный бой приближался, становясь все громче и громче. Вот к нему присоединился странный, царапающий звук. Из тумана выкатился громадный шар на куриных ногах, которые при каждом обороте шара вставали на землю и чиркали по ней.

Огерн остановился, выпрямился, приготовил к схватке дубинку. Шар катился к нему, вертясь все быстрее и быстрее, – огромный, лиловый. Казалось, чудовище не видит Огерна. Оно было все ближе, ближе – этот чудовищных размеров шар, покрытый вспухшими венами. Обнаженная шаровидная масса плоти катилась на Огерна. В последнее мгновение кузнец отскочил в сторону, и шар прокатился мимо, но тут же остановился и покатился обратно, чуть медленнее. Шар катился прямо на Огерна, на его поверхности появилась трубка – она вытянулась, конец ее расширился, стал размером с голову Огерна. Еще мгновение – и на конце трубки появились пухлые, влажные губы, а за ними – острые зубы, напоминавшие две пилы.

Шар крутанулся и рванулся к Огерну. Тот отпрыгнул назад, размахнулся дубинкой снизу и ткнул ее шипами прямо чудищу в зубы. Зубы дернулись вправо, влево и перепилили дубинку почти пополам. Огерн в страхе рванул дубинку на себя, но мерзкий шар откатывался с такой силой, что кузнец не сумел выдернуть ее из клыкастой пасти. Шар перевернулся, выставил когтистые куриные лапы и одной из них вцепился в живот Огерна. Огерн закричал от боли, выпустил дубинку, покачнулся, попятился, но, не удержавшись на ногах, упал.

Рукоять дубинки исчезла между скрежещущими зубами. Губы потянулись к Огерну и, чавкая, принялись пожирать его внутренности. Потом губы оторвались от жертвы, снова появились клыки и начали раздирать Огерна на части. Клыки убрались, и снова за дело принялись чавкающие губы. Вдруг у измученного Огерна возникла странная мысль, и он ни с того ни с сего протянул руку и, прикоснувшись к одной из губ кончиками пальцев, погладил ее, потом погладил вторую… Невероятно, но губы дрогнули, и клыки исчезли, словно их и не было вовсе. Огерн продолжал поглаживать губы чудовища. Силы покидали его, но теперь чудовище принялось залечивать раны кузнеца весьма своеобразным способом: оно выпивало из них кровь, но нежно, бережно, и Огерн совсем не чувствовал боли. Он потерял сознание и погрузился в красноватый туман. Смерть пришла словно отдохновение. Огерн понимал, что отдал все, что только было в нем – всю кровь, всю суть, он понимал, что теперь ему не придется увидеть мир под властью Улагана – мир опустошенный, нищий и лишенный всякой любви.

Прошло бесконечно долгое время, и Огерну показалось, будто бы он чувствует, как его тело восстанавливается, будто бы кто-то укладывал в него сожранные чудовищем внутренности. Прикосновения были нежны и приятны. Наконец Огерн ощутил, что снова цел и здоров. Зрение его прояснилось, и он увидел женщину, склонившуюся над ним и разглаживающую последние рубцы от ран.

То была она. Женщина-улинка, которую Огерн видел во сне. Она встала – удивительно, но она не казалась выше его, и поманила Огерна к себе. Он рывком вскочил на ноги, сделал первый робкий, неловкий шаг…

Слишком неловкий… Не желая отрывать глаз от красавицы, Огерн все-таки опустил взгляд и увидел…

Шерсть.

Он весь зарос шерстью. Ноги его стали короткими и кривыми. Огерн поднял руки – они превратились в когтистые лапы. В ужасе кузнец понял: богиня превратила его в медведя!

И все же она звала его, загадочно улыбаясь. Огерн ощутил невероятный прилив желания, он рванулся к богине и, быстро поняв, что на четырех лапах сумеет передвигаться быстрее, опустился на все четыре и побежал за Рахани. А она убегала от него, она летела и смеялась из тумана, и вскоре туман поглотил ее. Огерн-медведь обиженно взревел и помчался вперед галопом. Он бежал и бежал до тех пор, пока туман снова не развеялся. Перед ним стояла богиня. Она улыбалась, стоя под громадным деревом – деревом величиной с целый мир. Богиня принялась взбираться по дереву, продолжая подманивать Огерна. Огерн-медведь испуганно зарычал, боясь, что богиня покинет его. Он ударил по стволу дерева когтями, потом вонзил их в кору и полез следом за богиней вверх. Это у него выходило так ловко, словно он шагал по ровной земле. Красные облака, потом розовые, потом белые – ствол дерева сужался, и в конце концов стал совсем тонким – медведь уже еле полз по нему. Он начал уставать, каждое движение давалось ему с трудом, но богиня все манила и манила его за собой, и он шел за ней, пока его со всех сторон не окутала белая мгла, пока он не ощутил под ногами твердую почву. Силуэт богини, светясь, проступал сквозь белесую мглу. Огерн пошел к ней, не думая о том, что может оступиться, упасть – он ведь не знал даже, по чему ступает. В конце концов туман снова испарился, и Огерн-медведь увидел прекрасный замок.

Огерн шагнул в двери и почувствовал под собой человеческие ноги – свои ноги! Пол был теплый. Он посмотрел прямо перед собой и увидел коридор со множеством арок. Взглянул на свои руки – они тоже вернулись к нему. Опустил глаза – и тело вернулось, вот только он был обнажен. Он хотел остановиться и осмотреть себя внимательнее – на нем не было ни царапины! Но впереди зазвучал голос богини. Ее песня отозвалась волнующим аккордом в душе Огерна, позвала его вперед. Тяжело дыша, он зашагал по коридору. Раздвинув благоухающие розовые занавески, он вошел в большую комнату с круглыми сводами. От пола до потолка комната была затянута розовым атласом. На полу лежали горы подушек, а в середине стояла она. Она манила к себе Огерна, и ее прозрачные одежды развевались, раздуваемые невидимым ветерком.

– Лиши меня моих одежд, – выдохнула богиня, – потому что из-за них я не вижу тебя.

И Огерн подошел к ней и одну за одной снял с нее прозрачные накидки. Она, излучая мягкое сияние, обвила шею Огерна руками, а он упал на колени – он наконец добрался до своей богини. Она опустилась на колени рядом с ним, и Огерн отдал ей все свое поклонение, всю нежность, всю страсть. А она отдавала ему столько же, сколько получала, и даже еще больше. Огерну казалось, будто он погрузился в лишенное формы и времени море обнаженного чувства – он осознавал только непроходящий восторг, и ему хотелось, чтобы этот восторг никогда не кончался.

Глава 28

– Я должен идти, – прошептал Огерн и хотел было встать, но изящная рука удержала его, оказавшись удивительно сильной.

– Что? – оскорбилась Рахани. – Ты отведал моих прелестей, а теперь собираешься покинуть меня? Уверяю тебя, не стоит так обижать богиню!

– Я бы никогда тебя не покинул! – пылко воскликнул Огерн. – Ты всегда будешь жить в моих мыслях, в моем сердце, мне противно даже думать о расставании с тобой! И если бы мне снова пришлось пережить те страшные муки, которым подвергли меня твои стражи, я бы снова пришел к тебе!

Богиня рассмеялась, и смех ее был подобен звону колокольчиков на ветру. Убрав руку, она сказала:

– Храбрые слова, о кузнец! Но если ты говоришь правду, то тебе не должно хотеться уходить от меня.

– Мне и не хочется, – заверил Рахани Огерн. – Но я дал слово – пусть даже я не произнес клятвы вслух. Я тревожусь о моем друге Лукойо, который охраняет мое тело, если оно до сих пор в пещере.

– В пещере, – кивнула Рахани. – Здесь же находится твое сонное тело – ну, не то чтобы совсем сонное… ну да ладно, назовем его так. Ты погружен в шаманское видение, Огерн, ты стал шаманом, моим шаманом, ты единственный благословен быть со мной!

– О, воистину это благословение! – пылко воскликнул Огерн, протянул руку и осторожно коснулся Рахани, все еще не в силах поверить, что она настоящая, что он добрался до нее, что она позволит ему ласкать себя.

А она снова рассмеялась.

– Ты очень дерзок, о кузнец, но знай же, что твоя дерзость вознаграждена, ибо и мне сладостны твои объятия, хотя другие улины сочли бы это извращением. Однако благословен ты не только тем, что я дарю тебе мои ласки, ты благословен в том, что ты обретаешь знания, и в том, какому делу тебе суждено посвятить свою жизнь.

Огерн задумался. О Чем она говорит?

– Не волнуйся ни о чем, – предупредила богиня. – Я могу читать твои мысли. Разве я не богиня?

– Нет – так говорил Манал… – Огерн зарделся. – То есть Ломаллин.

Рахани не обиделась – в глазах ее вспыхнули огоньки одобрения.

– Это верно, кузнец, никакая я не богиня, я просто-напросто женщина-улинка. Однако улины могущественны и по сравнению со многими смертными действительно боги. Ты не боишься меня?

– Побаиваюсь, – признался Огерн. – Но мой страх отступает перед желанием.

– Только лишь желанием? – Рахани склонила голову к плечу и с любопытством посмотрела в глаза Огерна.

– О, я люблю тебя, и ты знаешь это! – вскричал Огерн. – Хотя это так дерзко – чтобы смертный любил улинку, но все же… почему-то мне кажется, что одной любви мало для того, чтобы побороть страх.

– Верно, но любовь говорит тебе, что страх твой напрасен, – кивнула богиня. – Ты честный человек. Ты даже не представляешь, как мало на свете таких, как ты.

– Я всего лишь кузнец и воин лесного племени! И еще я тревожусь за друга, который остался среди живых!

– Не тревожься, – успокоила Огерна Рахани. – С твоим другом и с твоим телом ничего не случится в пещере, потому что она под моей защитой. Мое волшебство охраняет ее так, что ее не видят и не могут учуять ни чудовища, ни ульгарды, которые управляют ими, так что пусть сердце твое успокоится и разум отдохнет. – Полуприкрыв глаза, она откинулась на спину, ее улыбка стала призывной. – Иди ко мне, – позвала Рахани, – если у тебя есть еще силы.

Силы у Огерна были. Но когда они вновь задышали медленнее, когда Рахани стала водить кончиком пальца по груди Огерна, от чего он снова ощутил прилив желания, богиня сказала:

– Для тебя я не такая уж богиня, какой могла бы быть для любого другого человека.

– Нет, – честно ответил Огерн. – Если бы я действительно верил в то, что ты богиня, я бы никогда не осмелился коснуться тебя.

– Не говоря уже про все остальное, – улыбнулась Рахани. – Зачем бы ты мне тогда понадобился!

– Я на все готов ради тебя! – воскликнул Огерн и, перевернувшись на бок, подпер голову рукой.

– Храбро сказано, – похвалила Рахани. – Но мне нужно, чтобы бы убил Улагана.

Она умолкла, ожидая ответа. Огерн окаменел от страха. Когда минуло несколько мгновений, он выдохнул:

– Если ты желаешь этого, я употребляю к тому все свои силы, но как же я могу одолеть улина?

– Одолеть его ты не можешь, – откровенно призналась Рахани. – Но ты можешь привести его к гибели – знай, о кузнец, что не только Ломаллин и Рахани остались в живых из тех, кто дрался с Маркоблином, но и другие улины, хотя их осталось и немного. Некоторые из них будут рады поквитаться с Улаганом.

И Рахани рассказала Огерну о сумерках улинов.

После того, как закончилась улинская война, Ломаллин пытался собрать вместе всех тех улинов, кому противны были жестокость и богохульство Улагана, он старался убедить их держаться в единстве и продолжать защищать людей. Недочеловеки, созданные Аграпаксом, остались рядом с Ломаллином и стали совершенными воинами, готовыми по первому приказу отправиться в бой с любым врагом и, если надо, погибнуть. Но зная, как они беспомощны во всем, зная, что они способны лишь выполнять точные указания, Ломаллин нашел для них другое дело: он отправил их строить укрепления, предназначенные для защиты людей и других юных рас от хищных тварей Улагана.

– Стало быть, есть и другие улины, которые могут драться с Улаганом ради спасения моих сородичей? – уточнил Огерн.

– Другие улины есть, – уклончиво ответила Рахани.

Огерн нахмурился.

– Но они не станут драться?

Рахани вздохнула.

– Когда война закончилась, улинов осталось так мало, что драться друг с другом они могут только с единственной целью – истребить свой род до основания. Именно по этой причине Ломаллин и искал людей сильных и мужественных, которые могли бы повести свой народ на битву с ордами Улагана.

– Таких, как я, – прошептал Огерн.

– Таких, как ты, – подтвердила Рахани. – Хотя тебе встретятся и другие, когда вы пойдете на Куру. Одного-двоих ты уже знаешь.

Огерну показалось, что Рахани говорит о Дариаде.

– Так Ломаллин поэтому жил среди людей, преобразившись? Для того, чтобы найти их, кто мог бы выступить на его стороне?

– Верно, – кивнула улинка. – Но еще больше он этим занимался потому, что он очень добр – его сердце не могло вынести вида тех страданий, на которые своим злым колдовством обрек человечество Улаган.

– Неужели Багряный мог и против этого возражать?!

– Возражал, и еще как! Ты до сих пор не постигаешь всей глубины ненависти Улагана! Когда-то он был последователем Маркоблина, но потом, став вождем, он во всем обошел своего учителя, а особенно в жестокости и злобе. На доброту Ломаллина он ответил тем, что стал похожим на Маркоблина и превзошел его. Он обманул Аграпакса, хитростью вынудил того создать целый сонм ужасных чудовищ и не уходил, пока работа не была завершена. Потом Улаган принялся сам творить страшилищ и скрещивать их с живыми созданиями. – Лицо Рахани исказилось гневом и отвращением.

Огерну стало страшновато. Он с трудом удержался, чтобы не отодвинуться от Рахани.

– Улаган с упоенной жестокостью производил на свет чудовищ, скрещивая людей с животными, – продолжала рассказ улинка. – Он не гнушался ни изнасилованиями, ни колдовскими заклятиями, когда резал и кроил по-своему создания Творца, из-за этого я и решила трудиться среди людей так, как трудился Ломаллин, – я не могла спокойно взирать на те чудовищные преступления, которые творил Улаган с людскими женщинами и женщинами других рас.

– Ну а что же стало с остальными улинами?

– Те немногие, которые уцелели в войне, все еще живы, – отвечала Рахани. – Но и защитник людей, и человеконенавистник уподобились Аграпаксу в том, что уединились, кто где, и получают от жизни столько радостей, сколько могут. Они не подвергают себя опасности и отказываются вмешиваться в ссору между Ломаллином и Улаганом. Время от времени эти одинокие улины берут к себе людей – одного-другого – ради развлечения, как слуг и работников. Некоторые провозгласили себя богами – и это нетрудно, потому что люди нас таковыми и считают. В честь таких улинов созданы культы, и они пользуются трудом и поклонением людей. У этих улинов точно так же, как у Ломаллина, Улагана и у меня, достаточно могущества, и они могли бы вмешиваться в людские дела, но они предпочитают презирать людей и завидовать им.

«Улины завидуют людям? Ревность, зависть – при чем тут они?» – удивился было Огерн, но потом вспомнил, что люди, как более молодая раса, как бы заняли место улинов.

Он, вероятно, тоже занял чужое место сейчас? Огерн лежал и гадал, сколько улинов возжаждало бы разобрать его на части или подвергнуть неописуемым мукам хотя бы только за то, что он дерзнул приблизиться к Рахани.

– Но… – вымолвил кузнец, – ты все-таки решилась трудиться среди людей?

– Да, я пошла за тобой и привела тебя сюда. – Улинка смотрела на Огерна ленивым, чуть сонным взглядом. – У меня есть для тебя задания, Огерн.

– Я их выполню, – не задумываясь, выпалил Огерн. – Но скажи, неужели только ты одна изо всех улинов и приходишь к людям?

– Да, хотя я преображаюсь редко. Улагану очень легко заметить меня и помериться со мной силами. Тогда моя жизнь зависела бы от милосердия твоих сородичей, а некоторые из них совсем не милосердны.

Лицо Рахани на мгновение помрачнело, но тут же прояснилось. Огерн осторожно проговорил:

– Значит, ты действительно одинока.

– Нет, пока у меня есть ты. – Рахани сжала руку Огерна и улыбнулась. – Ты рассказал мне о смерти Ломаллина. Знай же, о кузнец, что смерть лишила его только тела. Дух же его продолжает жить среди нас – о, не надо так удивляться! Даже ваш род время от времени оставляет на земле призраков, и уж конечно, любой улин, если только ему вконец не прискучило его существование, поступил бы так. Ломаллин должен еще существовать, потому что труды его не завершены, и хотя его дух не может делать ничего руками, теперь он стал гораздо сильнее, ибо его не удерживает бренная плоть.

Огерн широко раскрыл глаза.

– Так вот каков смысл легенды!

– Смысл именно таков, – подтвердила Рахани. – И Улаган об этом хорошо знал.

– Значит, если он осмелился убить Зеленого…

– То был слишком уверен в своей победе, – кивнула Рахани. – И все же многое еще предстоит сделать руками. Сила Ломаллина может схватиться с силой Улагана, но юные расы должны сами сразиться с чудовищами Багряного.

Огерн вскочил:

– Я должен идти! Я должен собрать войска, я должен…

– Ты должен учиться, – остановила Огерна богиня и прикоснулась к нему. – Пока ты не можешь сразиться с Улаганом, пока у тебя нет никакой возможности одолеть его. Тебе нужно научиться магии, чтобы уметь сражаться и руками, и волшебством.

Огерн почувствовал, как в его душе зарождается отчаяние.

– Но как же я сумею научиться всему этому, если учиться надо так быстро!

– Я научу тебя. – Прикосновение богини стало более требовательным. – Но сначала я желаю, чтобы ты отблагодарил меня. Давным-давно меня никто не почитал, как положено почитать богиню.

И Огерн уплатил положенную цену за свое обучение – или, наоборот, получил вознаграждение за то, что так старательно учился. Если то была плата – он был рад платить ее, а если то было вознаграждение, он им наслаждался. Он учился старательно и трудолюбиво. Рахани научила его впадать в сон внутри сна, показала ему богатства царства духов, простиравшегося во все стороны рядом с Огерном с тех самых пор, как он появился на свет, но остававшегося невидимым. Он видел лики дыма и ветра, слышал голос скал и деревьев, касался очертаний духов земли. Рахани познакомила всех этих духов с Огерном, научила словам, которыми можно было их вызвать, и не только их, но и тех, кто от них зависел, если бы Огерну понадобилась помощь. Еще Рахани показала Огерну злых духов и дала ему власть над ними, за исключением немногих, которые были слишком могущественны. Потом Рахани научила Огерна тому, как призывать добрых духов, как просить их сплести сети, в которые могли попасться злые духи, но основой этих сетей всегда был сам Огерн. Рахани рассказала Огерну обо всех растениях, обо всех животных ядах и о противоядиях. Она научила Огерна песням, и танцам, и игре на музыкальных инструментах, с помощью которых можно было прогонять злых духов, а добрых призывать и ублажать. Рахани превратила царство духов в родной дом для Огерна, но время от времени во всех видениях Огерну попадался на глаза седой бородатый старик в черных одеждах, с резным посохом. Несколько раз он бросал на Огерна яростный, злобный взгляд, а потом исчезал в тумане, но Рахани не говорила Огерну, кто это, отвечала только, что в свое время он все узнает.

Наконец Рахани познакомила Огерна с духами железа, меди и олова – теми самыми, кому он пел песнопения столько лет, будучи кузнецом. Они могли быть поистине ужасными, но от природы были очень добры и приветствовали Огерна, как старого друга.

И когда дневные труды были завершены, Рахани неизменно приглашала Огерна в свою опочивальню, где его ожидали труды куда более приятные.

И когда в конце концов Рахани вывела Огерна под ночные небеса и попросила его начать борьбу с Улаганом, в душе у них обоих, кроме любви, было еще и глубокое уважение друг к Другу.

– Но как мне упросить одиноких улинов выступить против Улагана? – спросил Огерн.

– Это мое дело, – ответила ему Рахани. – Ты же должен собрать людские племена и повести их на город Куру, дабы перебить воинов этого ужасного логова.

– Если ты дашь мне такой приказ, я исполню его, – с поклоном проговорил Огерн. – Но когда я сделаю это, могу ли я вернуться к тебе?

Рахани ответила ему мягкой улыбкой и прижалась к нему.

– Теперь ты знаешь, как путешествовать по царству духов, Огерн. В виде духа ты всегда можешь прийти ко мне.

Огерну стало грустно и тоскливо. Он ведь не об этом спрашивал Рахани. Правда, она сказала ему только о том, что он может делать, но ни слова не сказала о том, чего он делать не может. Значит, еще оставалась надежда.

И еще Рахани сказала Огерну:

– Не печалься, о кузнец, хотя я и говорю тебе, что мы не увидимся до тех пор, пока не будет сражен Улаган, я всегда буду с тобой. Вот здесь. – И она коснулась рукой его груди в том месте, где билось сердце.

А потом она поцеловала его долгим прощальным поцелуем, отвернулась и исчезла в дымке. А дымка обернула Огерна, окутала ароматом, испускаемым Рахани, облила невидимыми потоками, в которых Огерну почувствовались прикосновения рук любимой, а потом дымка сгустилась, и шамана окутал туман, пронзив его с ног до головы ледяным холодом. Огерна заколотило в ознобе. Он заморгал, пытаясь стряхнуть пелену с глаз, и туман рассеялся. Огерн снова взглянул на небо и увидел потолок пещеры, сквозь щели которого пробивались призрачные лунные лучи. Нет, все же, наверное, то было небо, ведь по нему летели падучие звезды! Огерн проследил взглядом за их полетом и увидел, что на самом деле это искры, взлетающие от небольшого костра, отблески которого плясали на усталом лице с остроконечными ушами. Огерн понял, что вернулся в мир живых людей – мужчин и женщин. И хотя он сам не понимал, откуда у него такая уверенность, но Огерн знал, что Ломаллин в конце концов восторжествует, хотя битва предстоит тяжелая, очень тяжелая.

Более того, еще он понимал теперь очень многое о самом себе: понимал, что Рахани по-своему всегда будет с ним, но не только она, но и его жена Рил, которую он взял в свое сердце и откуда она не уйдет никогда – улыбающаяся, уверяющая его в том, что, если она не сможет позаботиться об Огерне, за нее это сделает другая. Теперь Огерн знал, почему так часто бывал мрачен, и еще знал, что больше никогда таким не будет.

Он посмотрел на Лукойо и встретился с ним взглядом. Как отощал бедный полуэльф! Огерн пошевелился и поразился тому, как затекло все его тело, но стоило ему протянуть руку к полуэльфу, как он почувствовал, что это ему только показалось.

– Спасибо тебе, Лукойо! – хрипло проговорил Огерн, потому что горло у него жутко пересохло.

Но Лукойо так обрадовался хриплому голосу друга! Он радостно вскрикнул, вскочил, бросился к Огерну, обнял его за плечи.

– Ты живой! – кричал полуэльф. – Огерн, а я так боялся, что ты умер и навеки превратился в статую! – Но радость Лукойо тут же сменилась гневом. – Тупица ты, дурак, ищущий собственной смерти! Тело твое похолодело, но еще холоднее твое сердце – оставил меня тут, знаешь, как страшно мне было? Ты ни пить, ни есть не хотел – чуть не уморил себя до смерти!

Огерн осмотрел себя, – да нет, он не похудел, и окоченевшие мышцы мало-помалу размягчаются. Он любовно улыбнулся товарищу.

– Просто не могу сказать, как я тебе благодарен за то, что ты сберег мое тело, пока я проходил испытания, Лукойо! Уверяю тебя, теперь со мной все будет в порядке.

Тут рядом с Лукойо появилась еще одна физиономия, и Огерн изумленно воскликнул:

– Гракхинокс! Но ты же должен был ждать нас вместе с бихару!

– Мы волновались, клайя и я. Вы все не возвращались, – пояснил дверг скрежещущим голосом. – Нам надо было убедиться, что вы живые.

– Вам? – уточнил Огерн, огляделся и вдруг услышал неторопливый, глухой лай у входа в пещеру.

Там стоял клайя, сжимая в руке копье.

– Он охранял нас, – объяснил Лукойо. – Правда, не сказать, чтобы мы в этом сильно нуждались: мантикоры и ламии сюда носа не совали, хотя клайя к этой пещере пришел по нашим следам.

Вид у Лукойо был непонимающий. Огерн улыбнулся.

– Это потому, – сказал он, – что богиня Рахани взяла нас под свою защиту. Она скрыла эту пещеру от глаз ульгарлов и погоняемых ими стай.

Клайя резко зашипел, дверг выпучил глаза, а Лукойо прищурился.

– Послушай, кузнец, а откуда ты знаешь об этом?

– Потому что она мне так сказала в моем видении, – ответил Огерн. – Она мне много чего сказала, Лукойо, и многому научила. Больше не называй меня кузнецом, потому что она сделала из меня шамана.

Дверг и клайя вскрикнули со страхом и восторгом, а Лукойо фыркнул:

– Когда ты со мной познакомился, ты назвался кузнецом и сказал, что останешься им для меня навсегда. Что же до того, что ты стал шаманом, ничего тут странного нет: ведь я видел, как легко тебе дается магия, как быстро ты перенимал заклинания Манало. – Глаза полуэльфа затуманились. – Да, ты шаман. Ты ведь теперь выучил магию богов?

– Не богов, а улинов, – поправил друга Огерн. – Они не боги. – Только теперь он сам понял, как это важно.

Лукойо продолжал смотреть на друга, прищурившись.

– И с какой же стати богиня тебя так одарила?

– С такой, что мне потребуется магия, чтобы выполнить то дело, которое она мне поручила.

– Вот как раз этого я и боялся, – вздохнул Лукойо. – Что же это за дело?

– Да то самое, которым мы уже занимаемся, – уверенно ответил Огерн. – Поход на Куру.

– Нет, тут должно быть что-то еще! – воскликнул полуэльф. – Не стала бы богиня превращать тебя в шамана только для того, чтобы ты совершил то, что подобает воину. Так что же еще?

– Это все, что требуется от нас, – упорствовал Огерн. – Остальное сделает сама богиня.

– То есть? – попытался выудить у него правду Лукойо. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.

Огерн вздохнул и покорился настойчивости друга.

– Вызовет на бой Улагана и победит Его-точно так же, как он победил Ломаллина.

Дверг испуганно вскрикнул, а клайя зарычал. Шерсть у него на загривке встала дыбом. А Лукойо вздрогнул, помолчал и проговорил:

– Да, как раз этого я и боялся. Что ж, о Оружие, Выкованное Самой Богиней, о Копье Рахани, скажи, что мы будем делать?

– Отдохнем несколько дней. – Огерн осторожно потянулся. – Ослаб я от этого сна. Сколько же я вот так просидел?

– Три недели, – сердито проворчал Лукойо. – Просто чудо, что у тебя суставы не заржавели и мышцы остались на костях!

– Ну а мне чудно, что ты не превратился в скелет! – воскликнул Огерн. – Прости, я пошутил. Прости, мой друг, я и не думал, что тебе будет так трудно из-за меня!

– Ладно, чего там, что было, то было, запиши за собой должок, – буркнул Лукойо и пожал плечами. – За то, что я еще живой, можешь поблагодарить клайя – это он охотился и хоть какую-то дичь приносил из пустыни, я‑то бы голову на отсечение отдал, что тут никто не живет. А за то, что мы с тобой не высохли, спасибо скажи Гракхиноксу – это он нашел источник под землей и раскопал его. Время от времени я тебе смачивал водой губы, и влага впитывалась в них – все боялся, что ты высохнешь прямо у меня на глазах.

Огерн не стал говорить товарищу, что куда больше ему помогла Рахани. Не сказал и о том, что во сне попал внутрь заклинания улинки и она своими чарами сохраняла его тело нетронутым до тех пор, пока оно Огерну снова не понадобилось. Он сказал – неуклюже, смущенно: