Текст книги "Верховные судороги"

Автор книги: Кристофер Тэйлор Бакли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Ваша честь, – сказал обвинитель, явно получавший от всего происходившего немалое удовольствие (впрочем, то же можно было сказать и о каждом, кто присутствовал в зале суда, включая и присяжных). – Я просто пытаюсь установить тот факт, что оружие, в данном случае «мерседес» класса Е, ценой в сто тысяч долларов…

– Возражение, – одновременно произнесли два адвоката.

– По одному возражению на клиента, если вы не против, – сказала судья. – Так вот, мистер Сетракян, – снова обратилась она к обвинителю, – вы с великой помпезностью установили тот факт, что автомобиль ответчика стоит кучу денег. Сильно сомневаюсь, что это обстоятельство, доносимое вами до нашего сведения с тонким изяществом отбойного молотка, ускользнуло от внимания тех из присяжных, которым пока еще удалось не заснуть.

– Ваша честь, – улыбаясь, произнес обвинитель, – вы сегодня очень суровы со мной.

– Прошу меня простить, мистер Сетракян, – отозвалась судья Картрайт, снова надевая очки и слегка втягивая щеки. – «Из жалости я должен быть суровым. Несчастья начались, готовьтесь к новым». [6]6
  Шекспир У.Гамлет, III, 4. (Перевод Б. Пастернака.)


[Закрыть]Продолжайте, прошу вас. Продолжайте. Давайте попробуем закончить слушание еще до начала следующего ледникового периода.

После объявления перерыва Бадди отыскал кабинет судьи Картрайт, предъявил охраннику свое журналистское удостоверение и был пропущен внутрь. Судья Пеппер Картрайт стояла за письменным столом. Бадди, замерев на месте, таращился на нее.

– У вас какое-то дело или вы просто поглазеть пришли? – осведомилась она.

– Нет. Извините, – сказал, продолжая таращиться, Бадди.

– Так чем могу быть полезна, сэр?

– Вот эти слова, которые вы сказали обвинителю. «Из жалости суровым должен быть…» Что они означали?

Во взгляде судьи Картрайт обозначилось недоумение.

– Это, видите ли, цитата из Шекспира.

– Шекспира? – повторил Бадди. – Не врете?

– Разумеется, вру. – И судья Картрайт вздернула подбородок. – Вы хорошо себя чувствуете, сэр?

– О да, – ответил Бадди. – Роскошно.

Глава 3

В субботу утром, когда весь прочий мир еще спал, играл в теннис или перелистывал за чашкой кофе утренние газеты, глава персонала Белого дома Хейден Корк сидел, как обычно, в своем рабочем кабинете, внося последние пометки в предназначенные для президента Вандердампа документы, посвященные третьей его (вздох)попытке заполнить (проклятое)место Бриннина.

Поражения, которые они потерпели с кандидатурами Куни и Берроуза, измотали и обессилили Хейдена Корка, однако в жилах его еще пульсировал адреналин. Как правило, он оставался человеком холодно спокойным, но ведь ничто так не возбуждает, как охота за головами, имеющая целью подобрать кандидата на место в Верховном суде Соединенных Штатов. А для президента страны ничто, кроме, быть может, войны, не имеет такого значения, как успех в назначении члена Верховного суда, – факт, на который раз в четыре года неизменно указывает тот, кто завершает предвыборную гонку вторым.

Вчера, перед его отлетом в Кемп-Дэвид, Вандердамп сказал Хейдену, что имя нового кандидата необходимо определить к понедельнику.

– Проверьте, может быть, мать Тереза свободна, – кисло посоветовал он.

– Насколько мне известно, сэр, она умерла.

– Тогда попробуйте папу римского.

– У меня есть одна идея, – осторожно произнес Хейден. – Но боюсь, она вам не понравится.

– Продолжайте.

– Декстер Митчелл.

Обычно безмятежное лицо президента, лицо уроженца штата Огайо, пошло морщинами.

–  Митчелл? – переспросил он. – После того, что он сделал с Куни и Берроузом? И речи быть не может. Вы отправили ваш здравый смысл в отпуск, Хейден?

– Послушайте меня, сэр. Как все мы знаем, и знаем слишком хорошо, – сказал, поерзывая в кресле, Корк, – он жаждет получить это место.

– Да, – отозвался президент. – Помню. Он приходил ко мне с этим. И больше я с ним встречаться не хочу.

– Разумеется, сэр. – Воспоминания визит Митчелла оставил и вправду болезненные. – Однако, с вашего разрешения, выдвижение его кандидатуры может принести нам несколько лишних очков на Холме. А, видит бог, хоть какие-то проявления там доброй воли будут для нас нелишними. Кроме того, это было бы настоящей бомбой. Мы бы всех взяли врасплох.

– Хейден, – сказал президент. – Слушайте меня внимательно. Я скажу это только один раз и больше повторять не буду. Так что вы лучше запишите. Пока я остаюсь президентом, Декстер Митчелл заседать в Верховном суде не будет.Записали? Прочтите вслух.

– Я понимаю, сэр. – Минута была решающая – теперь или никогда. – Но такова идея Грейдона.

Хейден Корк знал, что само звучание этого царственного имени заставит президента призадуматься.

– Он считает, что, поскольку большинство сенаторов из комитета Митчелла видеть его спокойно не может, они будут благодарны нам, если мы избавим их от него.

– Сделав его одним из девяти самых могущественных людей страны? Если не Вселенной. Дьявольски интересный способ избавитьсяот человека.

– Ну, как бы там ни было, сэр, наша непосредственная проблема – это, если говорить напрямик, конгресс… а там, сэр, если смотреть правде в лицо, мы далеко не популярны.

– Меня это не волнует, Хейден. Я пытаюсь сделать что-то полезное здесь.

– Я понимаю,сэр. Я лишь говорю,что Грейдонсчитает это умным ходом. Собственно, он именно так и сказал. Что это было бы умным ходом.

Президент вгляделся в лицо главы своего персонала.

– Похоже, вы с ним мусолили это долго и основательно, – сказал он.

– Он самый доверенный из ваших старших советников, сэр. Или вы предпочли бы, чтобы я не обсуждал с ним состояние ваших дел?

– В понедельник я должен получить от вас новое имя. Не думайте, что мне так уж хочется испортить вам еще один уик-энд, Хейден. Я знаю, вы и так работаете в полную силу. Однако мне требуется имя. Весь этот цирк немного подзатянулся.

– Хорошо, господин президент.

В то солнечное субботнее утро в досье Хейдена значилось семь имен, принадлежавших: двум (маститым) членам Верховных судов штатов, одному (более-менее маститому) сенатору, трем (вполне маститым) членам апелляционных судов, генеральному (достаточно маститому) прокурору штата, и (определенно маститому, но никаких восторгов породить не способному) декану юридического факультета Йельского университета.

Говоря иными словами: двум женщинам, одному афроамериканцу, двум евреям, одному латиноамериканцу и – Хейден улыбнулся, а глава его собственного внутреннего персонала испустил боевой клич – индейцу.

Коренному американцу, поправил себя Хейден: первому коренному американцу, когда-либо выдвигавшемуся в кандидаты на пост члена Верховного суда страны. Хейден не сомневался, за него-то Вандердамп и ухватится. Вандердамп – американец, и американского в нем столько же, сколько в продаваемом уже нарезанным батоне белого хлеба. А в ком американского может быть больше, чем в человеке по имени Рассел Быстрая Вода? Увидеть бы, какое лицо сделается у Декстера Митчелла, когда он услышит эту новость. Посмотрим, как ты, сукин сын, попытаешься закопать его сердце у ручья Раненое Колено. [7]7
  В 1890 году у этого ручья была истреблена солдатами армии США большая группа индейцев сиу.


[Закрыть]Хейден разулыбался. За окном пели птички. В покрывавшей изумрудную траву росе сверкали отблески солнечного света. Порхали скринсейверы Природы – бабочки.

На столе Хейдена зазвонил телефон.

– Вас президент, мистер Корк.

«Великолепно», – подумал Корк.

Он сел попрямее – привычка, сохранившаяся даже после двух с половиной лет работы и невесть скольких тысяч президентских звонков.

– С добрым утром, Хейден.

– С добрым утром, сэр.

– Чем это вы занимаетесь в субботу на рабочем месте?

Такой была традиционная маленькая прелюдия их разговоров.

– Пекусь о благоденствии народа, сэр.

– Хорошо, правильно. А как себя чувствуют паруса на корабле нашего государства?

– Наполнены ветром, сэр, наполнены ветром.

Сегодня голос у него был поспокойнее. Влияние Кемп-Дэвида. Все-таки персональный зал для боулинга. От вчерашней наждачной скрипучести в интонациях президента не осталось и следа.

Впрочем, Хейден был не из тех, кто готов потратить весь уик-энд своего шефа на обмен шуточками.

– Я подготовил для вас имена. И думаю, то, что стоит во главе списка, придется вам по вкусу. Могу гарантировать, нашего друга сенатора Митчелла оно наградит изжогой третьей степени.

– Что вам известно о судье Пеппер Картрайт? – спросил президент.

Странный вопрос.

– О телевизионном персонаже?

– Да, она выступает в шоу «Шестой зал суда».

– Я не смотрю телевизор. Разве что выпуски новостей. Вы хотите получить сведения о ней?

– Нет-нет. Я хочу увидеть ее.

– Мне следует отыскать для вас какой-то конкретный эпизод?

– Нет, Хейден. Я хочу увидеть ее.Судью Картрайт. Во плоти. Хочу встретиться с ней. И как можно скорее.

– Очень хорошо, сэр, – сказал вконец озадаченный Хейден. – Уверен, она будет польщена.

– Ха, – негромко хмыкнул президент. – Надеюсь, что будет. Позвоните ей прямо сейчас.

– Да, сэр. Что я должен сказать ей о цели вашей встречи?

– Ну, такуюнескромность в телефонном разговоре лучше себе не позволять.

– Нескромность, сэр? Боюсь, я не вполне вас понимаю.

– Видимо, вы еще не добрались до второй чашки кофе, Хейден, – сказал президент. – Я хочу поговорить с ней о месте Бриннина.

Вселенная Хейдена Корка замерла, внезапно перестав вращаться.

– Я не хотел бы показаться тупицей, сэр, – пролепетал он. – Однако я не уверен, что… что правильно вас понял.

– Речь идет о месте в Верховном суде, Хейден.

Хейден Корк очень старался произнести что-нибудь осмысленное, однако язык его отказывался выполнять посылаемые его же мозгом сигналы. Единственным, что ему удалось выдавить, было:

– Но не о месте же Бриннина, сэр. Вы же не…

– А что? Там освободилось еще одно? Кто-то из судей обзавелся привычкой квакать по ночам?

– Насколько мне… нет, сэр.

– Вот и хорошо. Позвоните ей. Позвоните прямо сейчас. Доставьте ее сегодня в Кемп-Дэвид. Самое позднее – завтра. И беседуйте с ней помягче, – гораздо мягче, чем разговариваете у себя в офисе с журналистами, пойманными за подслушиванием у замочной скважины. Стервятники.

«Скажи что-нибудь, – думал Хейден, совершенно как человек, сражающийся с овладевающей им комой. – Не дай ему прервать разговор. Не дай повесить трубку».

– Сэр… а вы… обсудили эту мысль с мистером Кленнденнинном?

Грейдон Кленнденнинн: наимудрейший из вашингтонских мудрецов, наиседейший из высокопоставленных лиц, советник семи – или уже восьми? – президентов. Бывший генеральный прокурор. Бывший Государственный секретарь. Бывший министр внутренних дел. Бывший посол во Франции. Бывший все что угодно. Первый среди равных в «кухонном» кабинете Вандердампа. Человек, о котором говорили, что в его фамилии больше «н», чем у кого бы то ни было в Вашингтоне.

– Хейден, – сказал президент, – я знаю, что делаю.

Паника – самая настоящая паника, от которой учащается пульс, увлажняется кожа и поджимается сфинктер, – стиснула в своих кольцах Хейдена Корка, точно боа-констриктор. Сколько раз произносились в ходе истории эти ужасные, становившиеся предвестием краха слова: «Я знаю, что делаю»? В ночь перед Ватерлоо в шатре Наполеона? В рейхсканцелярии перед вторжением в Советский Союз? На пороге «пустяковой прогулки», получившей название «операция „Освобождение Ирака“»?

– Господин президент, – прокаркал Хейден. – Я действительно вынужден…

– Спасибо, Хейден. До свидания, Хейден.

– Но…

–  Спасибо,Хейден.

– Сэр… господин президент? Алло?

Хейден Корк опустил трубку на телефонный аппарат. За окном светило солнце, чирикали птички, шмыгали шмели, но в сердце Хейдена не было больше весны, только зима и резкий ветер, воющий в голых ветвях деревьев.

В висках стучало. Поколебавшись немного, он снова поднял трубку и прохрипел оператору Белого дома:

– Свяжите меня с Грейдоном Кленнденнинном.

Меньше чем через пятнадцать минут на столе Хейдена зазвякал телефон. На звонки по сотовому Грейдон Кленнденнинн лично не отвечал, отвечали его шестерки. Ему было уже за восемьдесят, и с высоты своих лет он взирал на всякие современные штучки с презрением.

– Да, Хейден, – произнес он – без раздражения, но тоном формальным, указывающим, что времени на неторопливые философские беседы у него нет.

– Вы где?

– В Пекине.

– Черт, – выдавил Хейден.

– Я обедаю, – продолжал Кленнденнинн, – с заместителем председателя. Что у вас стряслось?

Против того, чтобы его звали к телефону в разгар встреч с мировыми лидерами, Грейдон Кленнденнинн ничего не имел – при условии, что звонок поступал из Белого дома. Не отказывал он себе, если говорить правду, и в надувательстве, способном повысить его авторитет. Как-то раз, желая произвести впечатление на русского министра иностранных дел, он заранее договорился о том, чтобы ему позвонили в разгар проводившихся им переговоров, и получил в результате возможность произнести: «Скажите президенту, что я ему перезвоню, попозже». Желаемое впечатление он произвел, – правда, просуществовало оно лишь до той минуты, в которую русская разведка уведомила министра, что звонок этот был сделан из офиса самого Грейдона Кленнденнинна.

– Вы нужны здесь, – сказал Хейден. – И как можно скорее. Я пошлю за вами самолет.

Кленнденнинн спросил, и на сей раз в голосе его прозвучала тревога:

– А что – президента кто-то…

– Нет-нет-нет, с ним все в порядке. Хотя нет, не в порядке. Он начинает пороть горячку. Перестает владеть собой, целиком и полностью.

– Хейден, – сказал Кленнденнинн, – я заставляю ждать второго по объему власти человека Китая. Наша утка по-пекински обращается в мумию. Объясните мне простыми английскими словами: в чем причина спешки?

Хейден кратко описал ситуацию.

Последовала долгая пауза, а за ней баритональное «хмм» – первая нота большого органа, указывающая тональность, в которой будет исполнен гимн.

– Я вернусь в Вашингтон во вторник, – сказал Кленнденнинн. – А вы пока тяните время.

– Он велел доставить ее в Кемп-Дэвид сегодня.

– Хейден. Если не считать уже поднятых в воздух ракет с ядерными боеголовками, на свете не существует угрозы, которую невозможно предотвратить полным бездействием.

– Но мне-то что делать? – спросил Хейден.

– Скажите ему что-нибудь – все что угодно. Скажите, что она решила осуществить давнюю мечту всей ее жизни и взбирается сейчас на гору Килиманджаро. Тяните время, Хейден. Тяните время.Все, мне пора.

Грейдон Кленнденнинн отдал трубку помощнику и воссоединился с заместителем председателя и уткой по-пекински. В шести тысячах миль от него Хейден Корк с шумом выпустил из груди воздух и откинулся на спинку своего кожаного кресла. Желудок его все еще оставался стянутым в узел, но, по крайней мере, барабанная дробь в висках стихла. Грейдон что-нибудь да придумает. Уж его-топрезидент послушается. Все будет хорошо.

Час спустя, после нехарактерно долгого молчания главы его персонала, президент Вандердамп решил позвонить судье Пеппер Картрайт самолично.

Президент не был человеком, цеплявшимся за формальности. Он и сейчас неизменно имел при себе наличные – в отличие от некоторых президентов, проходивших четыре, а то и восемь лет с пустыми карманами. Получив от оператора Белого дома не значащийся ни в каких телефонных справочниках нью-йоркский номер судьи Картрайт, он набрал его сам. Ему нравились такие вещи. И если говорить всю правду, слова: «Алло, это Дональд Вандердамп. Президент. Вам удобно сейчас разговаривать?» – доставляли Вандердампу немалое удовольствие.

В Нью-Йорке, в пентхаусе глядящего на Центральный парк здания, зазвонил телефон.

Пеппер Картрайт открыла глаза и не без опаски взглянула на часы. 8:49. В субботу? Она перевела взгляд на Бадди. Дрыхнет. Вернулся домой уже после того, как она легла. По обыкновению. Нет, их брак определенно нуждается в том, чтобы они сели и кое-что обсудили.

Следом она взглянула на экранчик телефона, показывающий, кто и откуда звонит. «ПОВМФ – Термонт». Какого дьявольского дьявола это значит: «ПОВМФ – Термонт»? Пеппер закрыла глаза и стала ждать продолжения.

– Алло. Это Дональд Вандердамп – президент, мне нужно поговорить с судьей Картрайт. – Пеппер, открыв один глаз, уставилась им на аппарат. – Не будет ли она так любезна, что перезвонит по номеру 202-456-1414? Большое спасибо. Если ей это не очень неудобно, пусть позвонит мне по возможности быстрее…

Пеппер сняла трубку:

– Алло? Кто это?

– Судья Картрайт? На первый попавшийся звонок сразу не отвечаете? Не могу вас за это винить. Я понимаю, время раннее, но мне действительно необходимо поговорить с вами…

Пока он говорил, Пеппер, держа в одной руке смартфон «Блэкберри», большим пальцем другой вызвала на его экран «Гугл» и набрала «ПОВМФ – Термонт»…

В первой же строке результатов поиска значилось: «Кемп-Дэвид – Википедия, свободная энциклопедия».

– Иисусе Христе, – резко сев в постели, произнесла Пеппер.

– Прошу прощения? – переспросил президент.

Четыре часа спустя армейский вертолет с Пеппер на борту опустился на посадочную площадку расположенного в горах Катоктин, штат Мэриленд, в шестидесяти милях к северу от Вашингтона, «Пункта обеспечения военно-морского флота Термонт», более известного под названием Кемп-Дэвид.

В окно она увидела помощников президента, ожидавших ее у мототележки из тех, на каких разъезжают по полю для гольфа игроки. Пеппер взглянула на часы. Обычно она примерно в это время встречалась с девочками за «Кровавой Мери», а после они отправлялись в какой-нибудь фитнес-клуб. Она не вполне понимала, почему оказалась здесь. По телефону президент ничего объяснять не стал, сказал только, что дело «весьма конфиденциальное».

– Добро пожаловать в Кемп-Дэвид, судья, – произнес один из помощников. – Президент ждет вас.

«Президент ждет вас». Пеппер это польстило. Она забралась в тележку и тут же показалась себе немного смешной, кем-то вроде высокопоставленной особы, осматривающей парк «Мир Диснея». Усевшийся на водительское место помощник, привыкший к тому, что гости Кемп-Дэвида немного нервничают, сказал:

– Моя жена смотрит «Шестой зал суда» при всякой возможности.

Несколько мгновений спустя Пеппер оказалась в обитой сучковатыми сосновыми досками комнате, которую сразу узнала по фотографиям, время от времени появлявшимся в выпусках новостей. Правда, на фотографиях эту комнату обычно заполняли натужно улыбавшиеся мировые лидеры, понимавшие, что их пригласили сюда, чтобы выламывать им руки, одновременно угощая гамбургерами из рациона военно-морского флота США. Тут вам не Версаль, тут Кемп-Дэвид.

И вот появился он. Президент Соединенных Штатов. Вживе Пеппер его никогда не видела. Он выглядел более низкорослым, чем на телеэкране. Немного слишком мягкий, но симпатичный. Трудно вообразить его распоряжающимся огромными армиями и флотами, не говоря уж о ракетах с ядерными боеголовками. И во что это он такое одет? О господи. В шелковую куртку с вышитой на ней надписью «БОУЛИНГ-ЛИГА КЕМП-ДЭВИДА».

– Судья Картрайт, – сказал он, улыбаясь и пожимая ей руку. – Искренне сожалею, что мне пришлось прервать подобным образом ваш уик-энд.

– Ничего страшного, сэр, – ответила Пеппер.

– Кофе?

– Нет, спасибо.

– Итак, – произнес он.

– Итак, – произнесла Пеппер.

– Шары покатать не желаете?

В первые минуты разговора с президентом любой его собеседник чувствует себя не вполне уверенно. Вот и Пеппер напряглась тоже. Это, простите, о каких шарах речь?

– Шары, сэр? Вы, собственно, о…

– О боулинге, – улыбнулся он.

– А. Понятно. Я когда-то играла в него, но… да. Конечно. Почему бы и нет?

И вскоре она уже спускалась, следуя за лидером свободного мира, по лестнице. За ними шествовала пара бессловесных мужчин с телосложением профессиональных футболистов и головными радиотелефонами. Президент что-то говорил. Себе или ей? На человека, способного разговаривать с самим собой, он более чем походит. Нет, похоже, все-таки ей.

– Я привожу сюда мировых лидеров. Видели бы вы, как у них выкатываются глаза, как они думают: «Господи, ну и деревенщина же этот тип!» – Президент хмыкнул. – И знаете, что происходит потом? Им это начинает нравиться. Просто-напросто нравиться. Они обращаются в ребятишек. В других-то странах боулинг не очень популярен. Хотя я над этим работаю. Иногда их приходится волоком отсюда вытаскивать, такое они получают удовольствие. Даже президент Франции. Готов поспорить, вернувшись домой, он рассказывал в Елисейском дворце, что президент Соединенных Штатов – неотесанный мужлан. Но я вам точноговорю, он тут никак не мог наиграться. Вообще-то французы мне нравятся. Мой персонал вечно твердит, что я не должен говорить о них на людях ничего хорошего. Но я этих ребят не слушаю. Я в прошлом году ездил во Францию. И знаете, что я там сделал первым делом? Возложил венок на могилу Лафайета – совсем как Першинг в 1917-м. Вам известно, что Лафайет похоронен в земле, привезенной с Банкер-Хилл? [8]8
  Банкер-Хилл – холм неподалеку от Бостона. В июне 1775 года здесь произошло сражение между американскими повстанцами и английской регулярной армией.


[Закрыть]У меня горло перехватывает, когда я об этом думаю. Кое-какие французские газеты вылезли из обжитых ими выгребных ям и заявили, что я, дескать, пытаюсь вдолбить французам в головы, что это мы таскали для них каштаны из огня во время Первой мировой войны. И Второй,разумеется. Но я сделал это вовсе не потому. Никак нет, Боб. Я хотел выразить уважение – мое и нашей страны – великому человеку. Мой персонал, он, ну чего уж тут вилять, у него просто истерика началась. Но ведь нельзя же позволить персоналу управлять твоей жизнью. О нет, – сказал он, словно делясь с Пеппер приобретенной дорогой ценой мудростью. – Нет, нет и нет.

Теперь Пеппер стояла в полной темноте. Президент щелкнул выключателем, и она увидела зал для боулинга – с одной-единственной дорожкой.

– Ахх! – произнес президент с интонацией человека, который лежит на столе хорошего массажиста. – Это искупает все остальное. Ладно, какой у вас размер?

– Размер, сэр?

О чем он, черт подери, спрашивает?

– Обуви.

Самый могущественный в мире человек скрылся в большом одежном шкафу и вышел оттуда, держа в руках пару женских тапочек для боулинга – восьмого размера. Тапочки были красно-бело-синие, а на носках их красовалось по маленькому орлу.

– Я их сам спроектировал, – сказал президент и добавил: – Только, если можно, не говорите об этом никому. У меня нынче хватает проблем и без прессы, ржущей над тем, что я расходую мое свободное время, – которого у меня, вообще-то говоря, и нет, – на проектирование патриотических тапочек для боулинга.

– Ни слова ни единой душе, сэр.

– Господи, до чего же тут хорошо и тихо, – сказал президент. – Наверху может весь мир взорваться, а отсюда и не услышишь ничего. Хотя, конечно, если он взорвется, мне об этом доложат. Меня по восемнадцати раз за ночь будят, чтобы доложить о том, что я и так узнаю утром. Наверное, это такое приложение к личному самолету, лимузину и бесплатному жилью. Ну хорошо, судья, мы с вами оказались здесь. Прав ли я, полагая, что вы спрашиваете у себя: «Какого черта я тут делаю и что ему от меня нужно?»

– Это было бы… да, сэр. У меня как раз сейчас мелькнул в голове этот вопрос.

Президент, улыбнувшись, сказал:

– Я хочу выдвинуть вашу кандидатуру в члены Верховного суда.

У Пеппер округлились глаза.

– Верховного суда… чего, сэр?

– Соединенных Штатов.

Президент взял шар, тщательно прицелился и пустил его по дорожке. Шар сбил почти все кегли, стоять остались лишь две – самые крайние.

– Душераздирающее зрелище, – сказал он. – Только брешь пробил. То же самое случилось на прошлой неделе с Майклсом на турнире «Байер Классик». Впечатление было такое, что он просто не может попасть в воротца. Вы, наверное, не…

– Нет, сэр, я этого не видела.

– Дьявольски интересный был турнир. Сплошные импровизации. Боб Репперт выдал шесть страйков подряд.

– Да, на это, наверное, стоило посмотреть.

– Ну еще бы.

Президент пустил второй шар и сбил одну из оставшихся кеглей.

– Девятка и спэйр [9]9
  Страйк – все десять кеглей сбиваются одним броском; спэйр – двумя.


[Закрыть]– это большая разница. Дорожка ваша, судья.

Первый шар Пеппер ушел в «канаву». Второй, неторопливо прокатившись посередине дорожки, сбил все десять кеглей – так медленно, что ей показалось, будто они валятся по очереди, одна за другой.

– О, прекрасно, судья. Прекрасно. Давайте ненадолго присядем. Вы видели, что произошло с двумя моими последними кандидатами в члены Верховного суда?

– Да, сэр, ну, то есть я смотрела по телевизору часть слушаний.

– То, что они сделали с этими двумя, просто позор.

– Мне это показалось… политической игрой.

– Сенатор Митчелл. Он меня очень не любит. Впрочем, меня там никто не любит. Но им не следовало отыгрываться на двух достойных людях. Однако все это в прошлом. Они повеселились. Теперь мой черед.

И внезапно Дональд Вандердамп показался Пеппер не таким уж и мягким. В глазах его вспыхнуло мефистофельское лукавство, совершенно не вязавшееся с тапочками и курткой для боулинга.

– Я собираюсь предложить им кандидата, от которого у них случится полноценный эпилептический припадок. – Президент слегка всхрапнул. – И самое замечательное, что они ничего с ним сделать не посмеют. О, это будет забавно. Очень забавно.

– Сэр, – произнесла Пеппер, – можно я кое-что скажу?

– Ну разумеется, – радостно ответил президент.

– Я, конечно, польщена тем, что ваш выбор пал на меня, однако, если вы не против, я бы отличнейшим образом обошлась без этого.

– О нет, – сухо ответил президент. – Поздно. Все уже решено.

– Решено?

– Мной, судья, – уже без всякой улыбки сообщил он. – Ваша страна нуждается в вас. Простите, что выражаюсь языком армейского плаката. Но положение именно таково.

Пеппер вдруг почувствовала себя запертой в замкнутом пространстве.

– Я понимаю, вам хочется свести счеты с сенаторами, сэр, но ведь вы собираетесь воспользоваться для этого моейжизнью. А мне она нравится такой, какая есть. – И Пеппер прибавила: – Не сочтите меня неблагодарной.

– Вы не хотите попасть в Верховный суд?

– Я этого не говорила, сэр. Я имела в виду…

– Что?

– Господин президент, я ведь судья-то телевизионный, – напомнила ему Пеппер.

– Вы были и настоящим судьей.

– Ну да, в суде первой инстанции. Но я думаю, из этого вовсе не следует, что моей квалификации хватит для работы в Верховном суде.

– Судья Картрайт, – произнес президент, постаравшись подпустить в свой голос толику раздражения, – вам не приходило в голову, что я этомое предложение пусть и самую капельку, но обдумал?

– Разве что самую капельку.

– Квалификация у вас более чем достаточная. Помилуйте, да согласно Конституции, для того чтобы заседать в Верховном суде, даже судьей быть не обязательно.

– Если бы мы следовали этому правилу, возможно, Верховный суд был бы получше нынешнего.

– Вот и я о том же.

– Я пошутила, сэр.

– Я навел о вас справки в «Гугле», – сказал президент. – Звучит почти неприлично, правда? Мой персонал просто с ума сходит,когда я захожу в Интернет. Скорее всего, они думают, что я обшариваю порнографические сайты и это того и гляди выплывет наружу. Так или иначе, я о вас кое-что знаю. Техас. Обзор судебной практики в Форэме – отличный, кстати сказать, университет. Высшего класса, но позволяющий начинать с нуля. Работа клерком у федерального судьи в Калифорнии, стажировка в прокуратуре, суд первой инстанции в Лос-Анджелесе, затем «Шестой зал суда».

Пеппер неловко поерзала в кресле:

– Вы неплохо управляетесь с «Гуглом», сэр.

Президент кивнул.

– Я временами думаю, что при той информации, какую из него можно выкачать, ФБР и ЦРУ нам попросту ни к чему. – Он задумчиво насупился. – Мы могли бы сэкономить на их бюджете. Объединить ФБР и ЦРУ в министерство «Гугла». Хм. Об этом стоит подумать. Однако, пока они существуют, эти ведомства проведут на ваш счет рутинное расследование – не говоря уж о пяти грандильонах журналистов, которые постараются заработать Пулитцеровскую премию, доказав, что в шестнадцать лет вы курили травку. Вы в шестнадцать лет травку курили?

– Нет, сэр.

– Какое облегчение.

– Я отложила это дело до семнадцати.

Президент некоторое время молча смотрел на нее, потом сказал:

– Что же, полагаю, каждый, кто не курил в юности травку, выглядит в наши дни странновато. А…

– Кололась ли я героином? Нет, сэр.

– Вот и отлично, – обрадовался президент. – Стало быть, с этой стороны нам опасаться нечего. Однако, как вам известно, сенаторское слушание – штука не для слабонервных. Можете спросить об этом у судей Куни и Берроуза. И поскольку вы здесь и мы затронули эту тему, скажите, много ли скелетов громыхают костями в вашем платяном шкафу?

– В моем шкафу такой бардак, что места для скелетов там не хватает.

– Хороший ответ, – сказал президент.

– Поэтому они у меня по дому болтаются.

– Дело Руби.

– Да, это один из моих призраков, сэр.

– Боже мой, но ведь вас тут винить не за что. В шестьдесят третьем вас и на свете еще не было.

– Нет, но… – Пеппер вздохнула. Эта тема не принадлежала к числу ее любимых. – Но, если говорить об общей рубрике «грехи отцов»… Собственно, там и греха-то не было, per se. [10]10
  По сути (лат).


[Закрыть]Разве что неверная оценка ситуации. Комиссия Уоррена папу полностью оправдала. Однако это событие, можно сказать, изменило всю его жизнь.

– Расскажите о нем. Если вам не трудно.

Пеппер поколебалась, однако, понимая, что президент предлагает ей отрепетировать рассказ, который она, скорее всего, так или иначе вынуждена будет повторить, начала:

– Папа прослужил в полиции Далласа недолго, всего несколько месяцев. В воскресенье, которое последовало за убийством президента, ему поручили охрану гаражного входа в полицейское управление в тот день, когда туда должны были привезти Освальда. Ну и вот, стоит он на посту, и к нему подходит тот мужчина, – комиссия Уоррена установила, что он там действительно прогуливался и ничего больше, – видит какую-то суету и суматоху и спрашивает у папы: «Что у вас тут творится?» Папа отвечает: «А это сюда Ли Харви Освальда должны привезти, который президента Кеннеди застрелил». Мужчина говорит: «Да ну, правда? Ничего, если я на него взгляну? Будет о чем внукам рассказать». Папа, он папа и есть, человек по преимуществу милый, дружелюбный, ну, он и сказал: «Да наверное, вреда от этого никому не будет». А мужчина оказался Джеком Руби.

Президент задумчиво покивал.

– Сами понимаете, какую взбучку папа в итоге получил. Однако для всех – кроме людей, зарабатывающих на жизнь теориями заговора, – было более чем очевидно, что ни к какому заговору он причастен не был. Он был просто-напросто Роско Картрайтом. Патрульным Далласского управления полиции. Хотя полицейская его карьера на этом и закончилась.

Президент покивал снова.

– Папа стал очень набожным. После переживаний, подобных этому, такое случается со многими. Другое дело, что «подобных этому» вообще-то и не бывает. Папа подался в разъездные продавцы Библии. Это у него получалось лучше, чем несение постовой службы. Он заработал хорошие деньги. И очень скоро обзавелся собственной дистрибьюторской сетью. Потом родилась я, и родители купили домик в Плейно, неподалеку от Далласа. Мама преподавала в средней школе английский язык и литературу. Меня и назвали-то в честь героини Шекспира. Пердита. Однако отец решил, что это имя выглядит слишком уж по-мексикански, и кончилось тем, что я обратилась в Пеппер. Призрак номер два вас интересует?