Текст книги "Верховные судороги"

Автор книги: Кристофер Тэйлор Бакли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Председатель суда Хардвизер шагнул к краю стола, одновременно поднимая палец с намерением что-то сказать. Однако нога его заскользила по полированной столешнице. Он полетел на пол, и петля туго перехватила ему горло. Пеппер бросилась к нему, кучей лежавшему на полу. Хардвизер поднял на нее взгляд, в котором застыла смесь удивления, смущения и возмущения, затем тронул пальцами ободранную веревкой шею.

– Скользящий узел, – как бы даже оправдываясь, сказала Пеппер. – «Клаузула возможного отказа». Этому меня тоже палач научил.

Хардвизер прохрипел нечто невразумительное.

– Вы не хотите выпить кофе или еще чего-нибудь? Валиума? Позвонить по телефону доверия? Больше мне как-то ничего полезного для вашего здоровья в голову не приходит.

–  Виски, – каркнул Председатель Верховного суда.

Они дошли до «Казенного пирога», бара на Капитолийском холме, часто посещаемого служащими конгресса, лоббистами мелкого разбора и подавшимися в байкеры ветеранами вьетнамской войны. Хардвизер заказал двойной виски, Пеппер текилу.

– Ну-с, – сказала она, когда им принесли напитки. – В кино за последнее время ничего интересного не видели?

Хардвизер мрачно смотрел на нее поверх столика.

– Так что с вами стряслось-то? – спросила Пеппер.

– Приношу вам мои извинения, – хрипло ответил он. – Давайте оставим эту тему, ладно? Просто у меня в последние дни плохо варила голова.

– Это-то понятно. И все же – зал совещаний?

– В моем кабинете слишком высокие потолки.

– А, ну да. Но вы хоть представляете себе, какие заголовки появились бы в завтрашних газетах?

– Разумеется.

Они посидели в молчании.

– Неужели так худо? – спросила Пеппер.

– Я просто пытался покончить с собой, – ответил Хардвизер. – Res ipsa loquitur. [87]87
  Снова латынь: «Что и говорит само за себя». (Прим. авт.)


[Закрыть]

– Из-за жены?

– Из-за жизни.Не говорите об этом никому, хорошо?

– Утечки информации – это не по моей части.

– Да, я знаю. Господи, ну и… каша.

– Причина, по которой я к вам зашла, – сказала Пеппер, – состоит в том, что Криспус высек меня сегодня в кафетерии за жалость к себе. Если хотите, могу повторить вам его назидания.

– Дело не в жалости к себе. В признании своего провала. Две совершенно разные вещи.

– Мы снова переходим к прениям сторон?

– Нет.

Он потер ярко-красную полосу на шее.

– Завтра вам придется водолазку надеть, – сказала Пеппер. – Или что-нибудь с высоким эдвардианским воротником. Вам пойдет. Полагающееся к нему выражение совиного чучела на вашем лице уже имеется.

– Все, чего я хотел, – это быть хорошим председателем суда, – сказал он. – И вот, нате вам, сижу в забегаловке с ободранной шеей. У евреев есть такая поговорка: хочешь насмешить Бога? Расскажи ему о своих планах. Еще по одной?

– Так ли уж вам нужны дополнительные депрессанты? – спросила Пеппер. – Пойдемте. Я подвезу вас до дома.

Председатель Верховного суда жил теперь не в особняке, стоившем многие миллионы долларов, а в симпатичном, но ничего особенного собой не представлявшем многоквартирном доме, который стоял в Калораме, что означает по-гречески «прекрасный вид», – такое название придумал для этого района застройщик девятнадцатого столетия.

Пеппер остановила перед его домом машину. Хардвизер даже не попытался открыть дверцу – просто сидел, безучастно глядя сквозь ветровое стекло. Несколько минут прошло в молчании.

– Вы ведь не хотите провести эту ночь в одиночестве. Верно? – спросила Пеппер.

– Нет. Пожалуй что нет.

– Кушетка у вас имеется?

– Кажется, да. Да, кушетка имеется.

– Вот и хорошо, – сказала Пеппер. – Я постелю вам на ней.

– Что ж, это по-честному, – согласился он.

Глава 23

Этотсъемочный день был легким. Декстеру предстояло сыграть лишь короткую сцену, в которой ЦРУ извещает президента о том, что директора Агентства национальной безопасности Милтона Суона отравили на государственном обеде в Кремле радиоактивным борщом. Декстеру так и не удалось уговорить Бадди добавить к сценарию боковую сюжетную линию, показывающую, что Суон был русским агентом.

В гримерную заглянул помощник режиссера – сообщить, что Декстера требует к телефону его жена, Терри, – по «срочному делу». (Здесь существовало строгое правило, которое требовало отключать на съемочной площадке все сотовые телефоны.)

– Декстер, – сказала Терри, – происходит что-то странное.

Желудок Декстера собрался в комок.

– Да? – произнес он, стараясь подпустить в голос небрежную интонацию и одновременно просматривая свои реплики. «Но Милтон был мне почти как сын! Во всяком случае, пока он не начал дрючить первую леди!»Декстер сделал мысленную заметку – поинтересоваться у Бадди, уместно ли слово «дрючить» в устах президента. Уж эти мне сценаристы…

– Я позвонила в банк, Ли Такеру, велела перевести брокеру телеграфом первый платеж. А он перезвонил и сказал буквально следующее: «Для такого платежа на счете не хватает денег. И здорово не хватает». Тебе об этом что-нибудь известно?

Декстер набрал в грудь побольше воздуха:

– Я как раз собирался связаться с тобой.

Последовало ледяное молчание. Затем:

– По какому поводу, Декстер?

– Мне пришлось кое-что оплатить, – ответил Декстер.

– Оплатить? Что? Кому?

– Ну, просто… кое-кому из Вашингтона.

– Декстер, – произнесла Терри (температура беседы падала так же стремительно, как при наступлении идущего из Канады холодного фронта). – Мы говорим о пятистах тысячах долларов. Это полмиллиона.

Декстер хихикнул:

– Да. Да. Как говорил Эв Дирксен, [88]88
  Диржен Эв (1896–1969) – маститый сенатор из тех, каких ныне почти уже и не встретишь. (Прим. авт.).


[Закрыть]упокой Господь его душу: «Миллион туда, миллион сюда, и очень скоро речь начинает идти о настоящих деньгах». Ха-ха. Таких людей уже больше не делают, верно?

– Декстер. На что ты потратил наши деньги?

– Ну, милая, – он усмехнулся, – говоря формально, это мои деньги. Но, разумеется, они и наши тоже…

– Декстер.

– Терри. Соглашаясь на исполнение моей нынешней работы, я руководствовался определенными надеждами и пониманием того, что…

– Нет-нет-нет-нет. Никаких речей, Декстер. Ты не на конференции в Айове и не на первичных выборах в Нью-Гэмпшире. Что. Ты. Сделал. С. Деньгами. Декстер? С деньгами, которые предназначались для первого взноса за maisonette?

– Это какое слово, французское, верно?

–  Декстер.

– Терри, милая, ягненочек мой, послушай меня всего одну минуту, ладно?

– Я слушаю, Декстер. И то, что я слышу, мне не нравится.

– Эти деньги как раз и пошлина первый платеж. Но только за другое жилье.

«Да, – подумал Декстер. – Хорошо. Блестяще!»

Наступившее за этим безмолвие «сделалось, – по словам Откровения Иоанна, – как бы на полчаса». То было безмолвие, за которым обычно следуют град и огонь, смешанные с кровью, плюс прочие неприятные вещи – некоторые из них верхом на конях.

– О чем ты, – спросила наконец Терри, – объясни мне, Христа ради, говоришь?

– О Белом доме, Терри. Лучшем жилье Америки. Рядом с которым maisonette– или как она там к чертям называется – выглядит грязной землянкой. И заметь, никакой помесячной оплаты. Терри? Милая? Радость моя? Алло?

Судя по услышанному им звуку, она ахнула трубкой о телефон. «Ладно, – подумал Декстер, – это у меня получилось неплохо». И он снова углубился в сценарий.

«Мы похороним его в Арлингтоне с полными почестями. Гроб придется выложить свинцом, чтобы люди, которые его понесут, не заболели раком. А после того, как над гробом пропоет горн, я займусь президентом Геннадием Баранниковым. Мне нужен русский перевод слов „Доброго Дяди больше не будет“. И прикажите адмиралу Мэрфи, пусть он приведет „Нимиц“ в боевую готовность».

Поправка об ограничении срока президентского правления ратифицировалась одним штатом за другим. Пока что ее одобрили восемь из них – штаты, законодательные собрания которых обиделись на Дона Вето Вандердампа, отказавшегося выделить им деньги правительства, которые требовались для: строительства плотины, «реконструкции» скоростной автомагистрали, строительства ветровой электростанции, возведения музея растительного белка, постройки подземного хранилища для использованного ресторанами быстрого питания пищевого жира, организации исследовательского института гравия, открытия консультационного центра для лиц, перенесших операции по изменению пола, и создания фермы по разведению электрических угрей, коих предполагалось использовать в качестве «альтернативного источника энергии». Восемь штатов проголосовали за поправку, оставалось только ждать, когда за нее проголосуют еще двадцать четыре.

– Снова звонил менеджер вашей кампании, – сказал, войдя в Овальный кабинет, Хейден Корк. – Интересовался, не могли бы вы все-таки встретиться с ним до того, как в следующем году наступит день выборов.

– Что еще вы для меня припасли? – спросил президент, не отрывая взгляда от стола.

– Вы могли бы, по крайней мере, позвонить ему, – сказал Хейден. – Из вежливости.

– Он знает, что следует делать, – ответил, продолжая писать, Вандердамп. Он составлял личное письмо русскому премьер-министру – письмо, в котором указывалось, что недавнее покушение на премьер-министра Украины, совершенное даже не попытавшейся замести свои следы русской секретной службой, возможно, не служит наилучшим интересам международного сообщества.

– Да, разумеется, – настаивал Хейден, – и все-таки ему было бы приятно получить от вас какой-нибудь, ну, не знаю, лозунг. «Не выпускать руля из рук». «Интересы народа превыше всего». Что-нибудь…

– И лозунг мой ему тоже известен. «Того же самого, но побольше».

– Знаете, я не уверен, что в штаб-квартирах кампании его находят таким уж вдохновляющим. Господин президент, если позволите…

– Нет, Хейден, не позволю.

– Очень хорошо, сэр, – с некоторой чопорностью произнес Хейден.

– Что-нибудь еще?

– Да. Я знаю, до чего вам не по душе международные политические кризисы, но мне позвонил Эван Блатингер, он хочет доложить вам о развитии событий в Колумбии. При первой же возможности.

– В Колумбии? Кризис? Головная боль, возможно, но кризис – сомневаюсь. Так что там за история?

– История довольно деликатная.

– Хейден, – сказал президент, – мы оба знаем, что он вам все уже рассказал. Так расскажите теперь мне, а я обещаю вам, что, слушая его доклад, буду изображать удивление.

– Президент Урумбага собирается объявить о том, что он привязывает колумбийский песо к ценам на кокаин в Майами.

– И что прикажете предпринять по этому поводу мне? – поинтересовался президент.

– По существу, страна переходит на то, что он называет economia blanca.Белая экономика. А это равноценно легализации кокаина.

– Он же не может просто-напросто взять да и сделать это? Разве не так?

– Ну, я не сомневаюсь, что ему придется провести консультации с Национальным собранием. Но вы же знаете, как там это происходит. Он объявляет экспорт кокаина законным, и это становится нашей проблемой.

– Боже ты мой, – произнес президент. – Мы организовали в прошлом году его государственный визит. Торжественная церемония на Южной лужайке, военный оркестр, приветственные речи, обед, концерт – как ее там – Глории Эстефан и «Шумовой машины Майами»…

– По-моему, все-таки «Звуковой».

– Это как посмотреть. Он клялся и божился, что всей душой предан войне с наркотиками. «Мы будем сражаться с этой чумой плечом к плечу». Собственные его слова. И теперь вот это?

– По сведениям людей Элана, у Урумбаги не осталось другого выбора. На прошлой неделе наркобароны похитили последнего еще остававшегося на свободе члена его семьи. Вы же помните, его жену и тещу взяли в заложницы сразу после того, как он вернулся отсюда. Он живет под дулом, что называется, пистолета.

Президент смотрел в окно на Розовый сад.

– Ладно, – сказал он, – отправьте туда «Нимиц». Возможно, он сумеет привлечь их внимание.

Хейден поджал губы.

– Может быть, лучше не «Нимиц», сэр?

– Это почему же? Он что, в сухом доке стоит?

– Я знаю, вы редко смотрите телевизор, сэр, однако Декстер Митчелл, он сейчас играет в сериале. И довольно удачно. Играет президента.

Вандердамп фыркнул:

–  Наконец-то.Да нет, я знаю, знаю. Называется «Пресош». Президент Любштиль или как-то еще. Его смотрят мои внуки. Им нравится. Они даже поддразнивают меня по этому поводу. Малышка Энн Мария сказала мне: «Он красивее тебя, дедуля». Ха-ха. Я ответил: «Ну, если ты держишься такого мнения, я не стану называть новый национальный парк твоим именем». Ха-ха-ха! Такая милая. И вылитая мать, какой та была в ее возрасте…

– Так вот, сэр, ответом президента Любштормана любой кризис становится отправка «Нимица».

– И что же?

– Я целиком и полностью за то, чтобы как следует припугнуть колумбийцев, сэр, однако, может быть, вам лучше приказать Комитету начальников штабов послать туда «Г. У. Буша», или «Теодора Рузвельта», или…

– Мне все равно, какой авианосец будет использован, – сказал президент Вандердамп. – Но ради бога, Хейден. К чему мы придем, если не сможем посылать авианосцы только потому, что их посылает какой-то там телевизионный президент?

– Разрешите, я свяжусь с адмиралом Ставридисом, выясню, какой из авианосцев сейчас простаивает.

– Что с нами происходит, Хейден? – философически осведомился президент. – Мы уже не можем отличить реальность от подделки. Все перемешалось, все. Мир сократился до размеров телевизора с широким экраном.

– Да, сэр. И кстати, похоже, президент Любштиль подрядил Басси Скрампа, чтобы тот сформировал его исследовательский комитет.

– О господи.

– Что тебе известно вот об этом? – спросил Бадди.

Он влетел, раскрасневшийся, в гардеробную Декстера и ткнул в лицо своей звезды «БлэкБерри». Декстер, слегка отстранившись, вгляделся в маленький экран и увидел газетный заголовок:

«ПРЕСОША» В ПРЕЗИДЕНТЫ?

ДЕКСТЕР МИТЧЕЛЛ В ПРЕЗИДЕНТСКОЙ ГОНКЕ (НАСТОЯЩЕЙ)

– Ну а что? – легко ответил Декстер. – Отличная реклама для шоу, разве нет?

– Ага. Великолепная. Так что же? Это правда?

–  Правдасостоит в том, что наш сериал породил волну массового энтузиазма. Ты же видел в «Ю-эс-эй тудей» результаты опроса. И кое-кто в Вашингтоне, решил, ну, в общем, проверить, насколько это серьезно. Пока речь идет, как ты понимаешь, только об исследовательской фазе.

Бадди пристально вглядывался в него.

– Декстер, ответь мне прямо. Ты собираешься баллотироваться в президенты?

– Это очень сложный процесс, Бадди. Ей-богу. Сначала нужно заполнить тысячи анкет. Потом собрать десять тысяч подписей – и только для того, чтобы…

– Да-да. Просто скажи мне: ты нанял этого типа, Шрампа…

– Скрампа.

– Все едино… чтобы сформировать комитет «Митчелла в президенты»?

– Я бы не стал использовать слово «нанял». Речь идет скорее о…

– Тут же повсюду отпечатки твоих пальцев. О. Джей Симпсон и тот не оставлял столько своих на месте преступления.

«Чертов Басси, – думал Декстер. – Просить политического консультанта не разевать пасть… все равно что нимфоманку просить, чтобы колени она не раздвигала».

– Я собирался обсудить это с тобой сегодня после съемок.

Бадди уже расхаживал по гримерной взад-вперед, покачивая головой и бормоча:

– Чем я тут управляю – приготовительной школой для президентов и членов Верховного суда?

– По-моему, ты упускаешь из виду картину в целом. Это может сделать наше шоу немыслимо популярным.

– Правда? Так ты ради этого стараешься? Занятно. То же самое сказала моя последняязвезда – после того, как высморкалась в контракт. Ну так позвольте вам кое-что сообщить, господин президент, я уже плачу немалые деньги лучшей из фирм, специализирующейся по договорному праву, и не сомневаюсь, за второй процесс она предоставит мне изрядную скидку.

Декстер усмехнулся:

– Ты собираешься судиться со мной? За то, что я стану баллотироваться в президенты?

– Хочешь получить исчерпывающий ответ? Ты не рискнешь ничем, даже если поставишь на это собственную задницу.

В дверь гримерной просунул голову помощник режиссера:

– Мы готовы, господин президент.

– Давай поговорим об этом попозже, идет? – предложил Декстер.

– О чем? К твоему сведению, это я – гребаный исполнительный продюсерэтой гребаной шарады.

– И шарады охеренно хорошей, – заверил его Декстер. – Послушай, Бадди. Остынь. Неужели ты не понимаешь? Все это – все – аттестует тебя с самой лучшей стороны. Твой дар предвидения. Ведь это ты создал президента Любшторма. Конечно, играю его я. Но создал-то ты. Сценаристы… ладно, они, наверное, тоже кое-что сделали. Однако он твой. Я – твой. Тебе следует – господи – так гордиться тем, чего ты добился. Останься рядом со мной, Бадди. Вместе мы сможем сделать для нашей страны столь многое. Сделать то, о чем другие могли только…

– Оставь эту речь для суда, – посоветовал Бадди и, громко топая, покинул гримерную.

Состоявшаяся три дня спустя пресс-конференция, на которой Декстер объявил о своем решении, привлекла множество журналистов. Конференция получилась не совсем обычной.

Как правило, новоиспеченного кандидата окружали члены его семьи, оказывавшие ему моральную и визуальную поддержку. Но, поскольку Терри Митчелл с мужем больше не разговаривала, ее место заняла Рамона Альвилар, облаченная в сногсшибательный брючный костюм, который казался просто-напросто раскраской ее голого тела.

Чуть в стороне от них стоял продюсер «Пресоша» Бадди Биксби, с переменным успехом пытавшийся изображать воодушевление, которое вызывала в нем эта нелепица. Большую часть предыдущих дней он провел, консультируясь со специалистами по договорному праву, знатоками права выборного и своими советниками по рекламе. Специалисты по договорному праву считали, что он имеет все основания для возбуждения дела о нарушении условий контракта; знатоки права выборного утверждали, что передача «Пресоша» в эфир во время предвыборной кампании составила бы нарушение финансовых законов, таковую кампанию регулирующих. Советники по рекламе полагали, что судиться с Декстером ни в коем разе не следует. («А ну как он выиграет дело?»)

И Бадди Биксби, понявшему, что он оказался в очередной раз преданным собственным его творением, осталось только скрипеть зубами, слушая, как Декстер Митчелл оглашает свою «Программу развития Америки» – длиннющий манифест, от ознакомления с коим мы читателя избавим, отметив лишь, что он включал в себя призывы к: а) переменам; б) возрождению былого величия; в) светлому будущему для всех, а не только некоторых американцев и г) изменению вашингтонских методов ведения дел.

Солнце в небе, услышав эти речи, не остановилось, земля не содрогнулась, однако весть о том, что президент Митчелл Любшторм включился в предвыборную гонку, возглавила в тот день вечерние выпуски новостей.

Глава 24

Сидя за столом судейских совещаний и размышляя о том, что произошло, когда она заглянула сюда в последний раз и помешала Председателю Верховного суда повеситься, Пеппер испытывала странное чувство.

Она и Деклан обменялись, занимая свои места вместе с семью другими судьями, короткими понимающими взглядами. Деклан выглядел сегодня лучше, чем вчера. И мятой от него больше не пахло.

Другие судьи приподнятого настроения Деклана отнюдь не разделяли. Едва он успел произнести бодрое «С добрым утром», как судья Харо принялся гневно жаловаться на ФБР, пристающее к его клеркам по поводу истории с «Суэйлом».

– Мы не могли бы обсудить это после совещания, Майк?

– Нет. Я хочу поговорить об этом сейчас. Вызов в гестапо – это, знаете ли…

Судья Сантамария застонал:

–  Гестапо?Вы и вправду сказали «гестапо»?

– Называйте их как хотите, – огрызнулся Харо. – Но смотреть, как они шныряют по нашим коридорам… это унизительно.

– Мне это нравится не больше вашего, – сердито ответил Сантамария. – Однако характеристика, которой вы воспользовались, здесь неуместна. Нет. Она недостаточно резка. Мерзостные…

– Джентльмены, джентльмены, – произнес Деклан. – Прошу вас. Что касается унизительности, мы все согласились с тем, что передачу в газеты сведений о будущих решениях суда следует считать определениемслова «унизительное». Давайте обсудим все это после совещания. И, раз уж мы заговорили о ФБР, почему бы нам не начать с «Пистера»? Сколько я помню, Майк, вы первым поставили подпись на его ходатайстве. Итак, начнем?

Дело «Пистер против корпорации „Спендо-Макс“» было весьма запутанным. Охранники находящегося в пригороде Рино гигантского магазина «Спендо-Макс» обратили внимание на покупательницу, с головы до ног укрытую одеянием мусульманки и ведшую себя «подозрительно». Охранники вызвали полицейских, и те, углядев под одеждой покупательницы странные геометрические формы, решили, что перед ними террористка-самоубийца. Полицейские провели эвакуацию покупателей и продавцов и позвонили в ФБР, которое в самом скором времени прислало к магазину группу захвата, собак, вертолеты и робота-сапера. Подозреваемую схватили в отделе мелкой сантехники. И довольно быстро выяснилось, что она на самом-то деле и не мусульманка, и даже не женщина, а некий Дуайт Роберт Пистер, профессиональный магазинный вор. Подозрительные выпуклости на его одеянии создавались рассованными по потайным карманам CD и DVD. Мистера Пистера арестовали и отдали под суд, однако присяжные оправдали его на том основании, что магазина он не покинул и потому ничего, строго говоря, не украл. За этим последовала бурная схватка поверенных и адвокатов. Мистер Пистер предъявил иски корпорации «Спендо-Макс», полиции Рино и агентам ФБР, утверждая, что стал жертвой их расовых и религиозных предрассудков. Он требовал выплатить ему двадцать миллионов долларов за разного рода физические травмы «плюс расходы на химическую чистку одежды». Суть дела – Пеппер, когда она, почесывая в затылке, читала справку по нему, уловила ее довольно быстро – сводилась к вопросу о том, должны ли вы – для того чтобы считаться жертвой дискриминации – действительно принадлежать к той расе или тому вероисповеданию, которые пытаетесь дискриминировать сами.

Сидевшие за круглым столом судьи высказали свои мнения – по старшинству – и голоса их, как водится, разделились: 4–4. И все взоры вновь обратились к самому младшему из судей. Пеппер внутренне застонала. Она представила себя вернувшейся в «Шестой зал» и Пистера, стоящего перед ней в цепях, в ярко-оранжевом тюремном костюме. «Мистер Пистер, согласно решению суда, вас отведут прямо отсюда на место казни…»

– Судья Картрайт? – произнес Деклан.

– Мм… – отозвалась Пеппер.

– За кого вы отдаете ваш голос?

– Я бы, ну… разделила его между обеими сторонами, – ответила она. – Истец очевидным образом намеревался обокрасть…

– Речь идет не об этом, – перебил ее Харо.

– А должна была бы идти, – сказала Пеппер. – С другой стороны, и признаки дискриминации просто-напросто бросаются в глаза… И все-таки…

Тиканье стоявших в углу зала старинных часов казалось ей ударами отбивающего полдень Биг-Бена.

– Монетки ни у кого не найдется? – спросила она.

– Виноват? – произнес Деклан.

– Орел – он выиграл, решка – проиграл.

– Весьма передовой способ истолкования Конституции, – пробормотал судья Готбаум.

– Ну хорошо, – сказала Пеппер. – В таком случае нанесем удар от имени мусульманок, притворяющихся магазинными воришками. Я голосую за Пистера.

Когда судьи расходились, до Пеппер донесся рассчитанно звучный голос Сантамарии, говорившего Якоби: «Будем молиться о том, чтобы в ближайшие тридцать, скажем, лет нам никаких критически важных дел рассматривать не пришлось». Харо с чрезвычайно обиженным видом проследовал за Декланом в его кабинет.

В тот же вечер Деклан, обедавший с Пеппер в итальянском ресторане, сказал ей:

– Харо рвет и мечет по поводу расследования ФБР. «Громилы в сапогах», «штурмовики». Слушая его, можно подумать, что я возродил порядки Третьего рейха. По мне же, суд каким либеральным был, таким и остался.

– Я всегда подозревала в вас тайного фашиста, – ответила Пеппер, поддевая вилкой кусочек linguine alla vongole. [89]89
  Спагетти с морепродуктами (ит.).


[Закрыть]– Послушайте, если все так страдают, отмените расследование. Пусть все останется как есть, шеф.

– Я не могу этого сделать, – ответил Деклан. – Передача в газету сведений о предстоящем решении суда переходит все границы дозволенного. Тем более когда она производится кем-то из людей, работающих в самом суде. И кстати сказать, сделано это было для того, чтобы поставить в неприятное положение вас.

– Я же не прошу о защите, – ответила Пеппер. – Я девушка взрослая. У меня есть пистолет. И я умею им пользоваться.

– Речь идет не о вашей защите, – серьезно ответил он.

Пеппер отпила кьянти.

– А что касается неприятного положения, я о нем уже и забыла. По другую сторону стены унижения лежит свобода.

Деклан округлил глаза:

– Халиль Джебран или надпись на магнитике для холодильника?

По-настоящему – и с близкого расстояния – Пеппер смогла разглядеть стену унижения несколько дней спустя, когда в «Вашингтон пост», в колонке «Из надежных источников» появилось следующее:

Прямые контакты. Член Верховного суда Пеппер Картрайт и его председатель Хардвизер уютно отобедали тет-а-тет в «Силе прецедента». Как сообщает наш источник, судьи пришли к полному согласию по обсуждавшимся ими важным юридическим вопросам и несколько раз даже жали друг другу руки. Oyez, oyez!И та и другой в настоящее время переживают развод. Если дела об этих разводах предстанут перед высоким судом, мы можем ожидать голосования со счетом 2:0…

Через несколько часов на сотнях веб-сайтов и юридических блогов уже кишмя кишели рассуждения о том, можно ли ожидать от влюбленной парочки членов Верховного суда независимых суждений. Негодование, призывы к импичменту, оскорбление достоинства суда…

Под вечер в дверь кабинета Пеппер постучался Криспус.

– Я, конечно, помню, что попросил вас сказать председателю пару дружеских слов, – начал он. – Но, видит Бог…

– Ой, замолчите, – ответила Пеппер.

– Я сказал бы, – продолжал, усаживаясь в кресло, Криспус, – что выглядит он в последнее время намного спокойнее. И мятой уже не так пахнет. Примите мои поздравления. Вам удалось спасти истерзанную душу. Вы никогда не думали о карьере консультанта по решению личных проблем?

– Похоже, с ними я справляюсь лучше, чем с конституционными законами, – сказала Пеппер.

Криспус выпятил губы:

– Раз уж вы заговорили о законах…

– Давайте, давайте, – разрешила Пеппер.

– Ваше голосование по «Пистеру»? Если честно, судья Картрайт, создается впечатление, что вы лишились рассудка. Или он покинул вас по собственному почину?

– Точно так же проголосовали еще четверо судей.

– В этом и состояла основная причина? Большинство есть последнее прибежище негодяя. Ваш бедный дедушка-шериф, надо полагать, вертится по ночам с боку на бок. Хоть он еще и не лежит в гробу.

– Вы пришли сюда, чтобы начистить мне рыло?

– Какой изысканный словарь. Вам известны сочинения мистера Уильяма Шекспира?

– Меня назвали в честь одной из его героинь.

– Пеппер? Я что-то не припоминаю в каноне барда никаких Пеппер.

– Пердита. Ну-ка посмотрим, хорошо ли вы сами знаете Шекспира.

– «Зимняя сказка».

– Два очка. Очень неплохо.

– Я-то, собственно говоря, имел в виду Полония. [90]90
  «Будь верен самому себе». Совет Полония сыну, Лаэрту, который, смочив перед кульминационной дуэлью с Гамлетом кончик своей рапиры ядом, поступил вопреки отцовскому наставлению. (Прим. авт.)


[Закрыть]

– Позвольте догадаться. «Будь верен самому себе». [91]91
  Перевод М. Лозинского.


[Закрыть]Ужас как оригинально.

– Боже, какие мы нынче запальчивые. Мы, случайно, не провели эту ночь на ложе из кактусов? А я-то полагал – любовь смягчает душу.

– При чем тут любовь? Мы просто пообедали вдвоем.

– Я попытался, о Злобная Ведьма Дикого Запада, прояснить для вас нечто такое, в чем вы и сами готовы себе признаться, но с чем, будучи законницей,никак не можете согласиться, а именно: принимая ваши сверхзаконные решения, вы стараетесь вести себякак член Верховного суда, вместо того чтобы руководствоваться присущим вам здравым смыслом. Вы были очень приличным судьей – в то время, когда стояли, расставив, подобно колоссу, ноги, посреди бескрайней бросовой земли юриспруденции. В «Шестом зале» ваши решения по крайней мере отличались отвагой.

Поднимаясь по красным кирпичным ступенькам к двери георгианского особняка, Пеппер ощущала себя приближающейся к судейскому месту. И поняла вдруг, что не делала этого уже очень давно. В последние шесть с чем-то лет любое сближение происходило в другом направлении – от тех или иных людей к ней.

Она нажала на кнопку звонка. Дверь растворилась с почти подозрительной быстротой. Дворецкий провел Пеппер в кабинет с темно-красными стенами и горящим камином. В любом вашингтонском особняке, стоившем потраченных на него денег, имеется своя Стена Самолюбования, однако та, которую Пеппер увидела здесь, производила впечатление по-настоящему сильное. На этойвисели фотографии, запечатлевшие хозяина дома с… Пеппер пересчитала их… с восемью президентами, начиная с Эйзенхауэра. В большинстве своем фотографии были подписаны – именно подписаны, а не проштампованы факсимильным штемпелем. Несколько в стороне от них висел окруженный пустым пространством стены снимок молодого человека в военной форме. Он улыбался в объектив – в руках автомат, открывшиеся в улыбке зубы лихо сжимают сигару. Неужели это… нет, конечно, не он. Такую форму армия ввела относительно недавно. Зато на другой стене она обнаружила фотографию, на которой был снят уже точно он. Одетый также в военную форму, он стоял бок о бок с рослым мужчиной, большеносым, в кепи. Приглядевшись, Пеппер поняла, кто это – де Голль. И этот снимок тоже был подписан: «A G.C., avec les sentiments respectueux de son ami C. de G.» [92]92
  «Г. К. с чувством глубочайшего уважения от его друга Ш. де Г.» (фр).


[Закрыть]И Пеппер вспомнила слышанные ею где-то разговоры о том, что во время войны он служил в стратегической разведке и сыграл – работая за линией фронта – немалую роль в подготовке вторжения в Нормандию.

– Узнали кого-нибудь? – спросил Грейдон Кленнденнинн, видимо уже простоявший некоторое время в проеме двери.

– Впечатляюще.

Старик улыбнулся:

– Так оно и задумано. Садитесь, садитесь. Чем могу быть полезен? Во время нашего телефонного разговора мне показалось, что вы несколько distrait. [93]93
  Рассеянная, невнимательная (фр).


[Закрыть]

– Вы узнали это слово от вашего приятеля генерала де Голля?

– Нет, от моей французской гувернантки. Выпить не желаете? Я – до смерти, так что, даже если вам не хочется, проявите воспитанность и составьте старику компанию. Правда, я не уверен, что у меня найдется текила.

– Я буду пить то же, что вы.

– Хорошо. Два мартини, Джордж. И может быть, что-нибудь поклевать.

Дворецкий вернулся с двумя бокалами и какими-то штучками из горячего сыра.

Грейдон отпил мартини и негромко заурчал от наслаждения. Он был в домашней куртке из тех, какие можно увидеть в старых фильмах на Ноэле Кауарде или Дэвиде Нивене. И, словно прочитав мысли Пеппер, он сказал:

– В том, что касается одежды, я всегда оставался бесстыжим англофилом. Итак, судья, чем обязан удовольствию? А это действительно удовольствие. Так приятно увидеть вас снова.

Пеппер открыла рот – и из глаз ее немедля брызнули слезы.

– О боже, – сказал Грейдон. Он встал, подошел к Пеппер, опустился рядом с ней на диванчик, протянул ей столовую салфетку.