Текст книги "Верховные судороги"
Автор книги: Кристофер Тэйлор Бакли
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Президент покивал еще раз.
– Мама увлекалась гольфом. Родители записались в маленький деревенский гольф-клуб, носивший название «Сельский клуб „Райская долина“» – звучит, если вдуматься, довольно иронично. Как-то в воскресенье, после полудня, – мне еще и десяти не было – она сказала: «Пойдем, моя сладкая, мячик погоняем». Папа заявил: «Элен, нехорошо играть в гольф в священный день отдохновения». В той части белого света воскресенье все еще именовали «священным днем отдохновения», – во всяком случае, тогда. А мама сказала: «Роско Картрайт, я целую неделю тружусь как ишачиха, преподаю, работаю чуть ли не во всех благотворительных организациях города и совершенно не понимаю, почему благой Господь забьется в истерике, если я поиграю в гольф в мой свободный день». Папа надулся и удалился в гараж, чтобы поиграть там со своими инструментами, – мужчины всегда так делают.
Президент Вандердамп покивал опять – на сей раз в знак согласия.
– Мы добрались до четвертой лужайки. И неожиданно началась гроза. В тех местах такое часто бывает. Мама сказала: «Беги, спрячься под деревом, милая, а я еще разок ударю по мячу». Ну а потом…
Голос Пеппер пресекся.
– Простите, – сказал президент.
– Она стала двенадцатым в том году человеком в США, убитым молнией на поле для гольфа. Я прочитала об этом в газете – вместе с сотней статей, твердивших, что никакой молнии не было, а был, сами понимаете, заговор.
– Вам пришлось нелегко.
– В этом смысле наша страна выглядит временами на редкость смешной. Есть люди, которые просто-напросто отказываются принимать очевидное. Хотя папа не счел случившееся результатом заговора. Он счел его prima facie [11]11
Прежде всего (лат.).
[Закрыть]свидетельством того, как Всемогущий относится к людям, играющим в гольф в священный день отдохновения. Произнес замечательную надгробную речь. Тут-то и выяснилось, что у него своего рода талант по части выступлений перед публикой. Наверное, изучение Библии сказалось. Он процитировал любимый мамин сонет Шекспира. Тот, в котором говорится:
Так или иначе, он подождал, пока мы вернемся домой, а уже дома свалился в том, что тогда называли нервным срывом. Серьезным нервным срывом. Приехали санитары и увезли его в место, которое в те дни именовалось либо «домом отдыха», либо «фермой радости». Я перебралась к деду – папиному отцу, – к Джи-Джи. Он у нас шериф в отставке. В общем-то он меня на самом деле и вырастил. Очень милый старикан, но жесткий, как солдатский сапог. Желаете услышать о призраке номер три, сэр?
– Продолжайте, – сказал президент.
– Ну так вот, в том «доме отдыха» подвизались большие поклонники электрошоковой терапии. Папу они отпустили домой через три месяца. Какое-то время он просто сидел в кресле, пуская слюни и глядя в экран телевизора, даже выключенного. Я слышала, как Джи-Джи сказал однажды: «Похоже, они пропустили через мальчика столько электричества, что хватило бы товарняк прогнать отсюда до Эль-Пасо». Джи-Джи большой мастер слова.
Как бы там ни было, в конце концов папа слюни пускать перестал. И однажды вечером объявил за жареной курицей, что ему открылся абсолютно новый смысл его жизни – он должен свидетельствовать о Слове. Джи-Джи просто выкатил на него глаза и сказал: «Передай мне крекеры». Но папа говорил серьезно. Он купил на свои сбережения старый склад и переделал его в церковь, которую назвал «Первой Скинией Дня Отдохновения в Плейно». И вместо распятия приколотил к стене мамины клюшки для гольфа. Молния, ну, в общем, приварила их одну к другой. На меня, – Пеппер вздохнула, – это произвело сильное впечатление.
Папа начал свидетельствовать о Слове, и довольно скоро у него образовалась собственная паства. В то время кабельное телевидение только еще начиналось, ему нужно было заполнять чем-то эфирное время, вот оно и ухватилось за папу. Его «Час Всевышнего» назывался «Аллилуйя для всех» – и сейчас так называется. Очень скоро он стал большим человеком. Возможно, вы о нем даже слышали. Преподобный Роско. Церковь разрослась, у нее теперь двенадцать тысяч прихожан. Папа каждый год устраивает большое барбекю. Приезжает губернатор, да и все политики штата тоже. Если честно, я думаю, что им больше всего нравится его личный реактивный самолет. «Дух Один», так он называется. Папа посылает его за ними.
В общем, пока папа приобретал славу проповедника, я жила с Джи-Джи. Он водил меня в суд, в тюрьму, научил стрелять. Я хорошо управляюсь с пистолетами. Хотя, наверное, говорить об этом громко не стоит – вдруг наш разговор подслушивают люди из Секретной службы. Как раз Джи-Джи и настоял на том, чтобы училась я на востоке страны. Хотел убрать меня подальше от мира Роско. К этой его благочестивой возне Джи-Джи всегда относился с большим сомнением. Я отправилась в Коннектикут, в школу-интернат. Всех девочек там звали либо Эшли, либо Мередит. Там я впервые поняла, что лето можно где-то «проводить». Я попала в общество, совершенно для меня непривычное. Сами понимаете, другим девочкам не доводилось разговаривать в тюрьме с убийцами и большинство их не отличало ствол пистолета от рукоятки. И пускать табачный дым кольцами они тоже не умели. Вот, собственно, и все. Остальное вы уже выяснили в «Гугле». Так вы по-прежнему относитесь к вашей идее серьезно?
Внимательно слушавший ее президент Вандердамп ответил:
– Да. Более чем. Разумеется, ситуация складывается необычная. Но думаю, вы именно та, кто при таком раскладе и требуется.
– Я никак не могу избавиться от чувства, что это шутка и только я одна ее не понимаю, – сказала Пеппер.
– Я предложил сенату двух самых выдающихся юристов страны, и сенаторы просто-напросто высморкались им на головы.
– И следующим носовым платком стану я?
– Нет. Если мы правильно разыграем наши карты, вы станете следующим членом Верховного суда США. Вы напрасно себя недооцениваете, Пеппер. Вы – телезвезда. Кое-кто называет вас «Опрой нашей судебной системы». Вы нравитесь людям. – Он хмыкнул. – А я жду не дождусь возможности увидеть физиономию Декстера Митчелла, которому никак не удается понять, что же ему теперь делать…
– Обосраться или свихнуться?
– Право же, судья, – сказал президент. – Такие слова, да еще в присутствии президента США…
– Это вы у нас политик, не я, – отозвалась Пеппер. – Но знаете, мне кажется, на следующих выборах все это может выйти вам боком.
– Открою вам маленькую тайну, – сказал президент, – но только пусть она тайной и останется. Хорошо?
– Да, сэр, думаю, мне удастся ее сохранить.
– Я не собираюсь снова баллотироваться в президенты.
Пеппер вытаращила глаза:
– Нет? Это немного необычно.
– Разумеется. Я считаю, – и вы можете проверить в «Гугле», прав я или не прав, – что президент, который проводит четыре года, не хлопоча о своем переизбрании, может добиться гораздо большего, чем тот, который каждую секунду каждого дня трясется над своим рейтингом. А как легко заметить, – улыбнулся он, – я потратил два с половиной года вовсе не на попытки стать самым популярным в стране человеком.
– Да уж, – согласилась Пеппер. – Что нет, то нет.
– На Капитолийском холме меня ненавидят. А почему? Потому что я накладываю вето на их билли о расходах. Да что уж там, я разъярил их настолько, что они даже начали собирать подписи, которые позволят внести в Конституцию поправку, ограничивающую правление президента одним сроком. И только для того, чтобы достать меня! Боже милостивый. Это все равно что ввести сухой закон, чтобы удержать от пьянства одного-единственного человека. А пока они довольствуются тем, что развешивают по фонарным столбам моих кандидатов на место, освободившееся в Верховном суде. Ладно, не позволяйте мне заводиться на тему «Конгресс Соединенных Штатов». Что касается вашей кандидатуры, – он прихлопнул Пеппер по колену и ухмыльнулся, – они быстро обнаружат, что вздернуть на виселицу вас – задача не из легких. Итак, судья Картрайт. Готовы вы послужить вашей стране?
– А менее зловещую формулировку придумать нельзя?
– Ну да, звучит зловеще, не так ли?
– Я могу все обдумать?
– Да. Разумеется. Однако ответ я хотел бы получить в понедельник.
– Может быть, лучше в пятницу, а? Неделя мне предстоит суматошная. Начинается оценка рейтингов и…
Президент молча смотрел на нее.
– Юная леди, – наконец сказал он, – я пришел к вам с богатыми дарами, а не с предложением как-нибудь встретиться со мной за ланчем.
– Да, сэр. Простите, сэр. Я не хотела показаться неблагодарной. Просто, понимаете, любое решение дается мне с великим трудом.
– Вы же судья. Принимать решения – ваша работа.
– Видите ли, в чем дело, я родилась под знаком Весов.
Президент покачал головой:
– Вы только на слушаниях об этом не говорите.
Глава 4
К пяти вечера армия вернула Пеппер на вертолетную площадку, оборудованную на Тридцатой улице. После тишины кемп-дэвидского зала для боулинга суматоха и грохот сумеречного Манхэттена показались ей приятно успокоительными. Она решила пройти две мили, которые отделяли ее от квартиры, пешком: ей хотелось и многое обдумать, и оттянуть неизбежную встречу с Бадди. Президент попросил Пеппер никому об их разговоре не рассказывать.
– Даже моему мужу?
– А он умеет держать язык за зубами? – спросил президент.
– Он бывший телевизионный репортер.
– О господи. В таком случае мужу – в особенности. Если что-то просочится в прессу, все закончится, не успев начаться. Первые сведения о нашей затее люди должны получить, когда вы окажетесь сидящей рядом со мной в Овальном зале.
Пеппер прикинула, не открыться ли все-таки Бадди, однако его достижения по части умения держать язык за зубами были какими угодно, но не утешительными. К тому же интуиция говорила ей, что эта новость его не обрадует.
– Где тебя черти носили? – сварливо осведомился Бадди, когда стук каблучков по мраморному полу известил его о возвращении жены. – Я тебе раз четыреста звонил. Сотовый не отвечает, «БлэкБерри» не отвечает. Я уж собрался больницы обзванивать.
– Я знаю, знаю, прости, малыш. – Она поцеловала мужа, однако он поцелуя не возвратил. – Просто мне нужно было немного побыть одной. Прочистить мозги. А то проснулась сегодня и почувствовала, что вот тут, – она постучала себя пальцем по голове, которая в эту минуту отнюдь не казалась ей прочистившейся, – все паутиной заросло.
Бадди смотрел на нее не то недоверчиво, не то подозрительно. Он был на шестнадцать лет старше Пеппер и уже достиг возраста, в котором муж начинает волноваться, когда молодая, в сравнении с ним, привлекательная жена вдруг исчезает на целый день без всякой на то причины, а вернувшись, объясняет свою отлучку не самым убедительным образом.
– Так где ты была-то?
Пеппер бросила сумочку в кресло, взглянула мужу прямо в глаза и сообщила:
– У президента Соединенных Штатов. В Кемп-Дэвиде.
– В Кемп-Дэвиде, – повторил Бадди. – Подумать только. Ну и как там президент?
– Хорошо. В боулинг играет. Передает тебе привет. Ты не хочешь поесть? Я проголодалась. Может, сходим куда-нибудь, перекусим? Сангрии выпьем. Повеселимся.
– Сначала скажи, где ты провела весь день. Господи, да я чуть с ума, на хер, не сошел.
– Я же сказала, малыш. Мне позвонил президент. Он хотел видеть меня. За мной прислали вертолет – ну и так далее.
– Ты спятила?
– Нет, только проголодалась.
– Пеппер. Где. Ты. Была. Весь. День.
– В. Кемп. Дэвиде.
– Это что, серьезно?
– Намного серьезнее сердечного приступа.
– Ну хорошо. Ладно. И чего он хотел?
– Оказывается, он поклонник нашего шоу.
– Президент Соединенных Штатов смотрит наше шоу?
– По-видимому. Да.
– Господи. Почему же ты меня с собой не взяла?
– Ты спал, дорогой.
– Так разбудила бы.
– Ты был в отключке. И кстати, в котором часу ты-товчера домой вернулся?
Бадди помолчал – несколько дольше, чем следовало.
– Ну, не знаю. Поздно.
– Для человека, у которого каждый день расписан по секундам, – сказала Пеппер, – ты становишься на редкость неточным, когда речь заходит о ночном времени.
– Давайте обойдемся без перекрестных допросов, ваша честь. Это ведь ты, а не я, исчезла на целый день и следов не оставила. Ладно, ладно. Пойдем куда-нибудь, поедим.
– Мне не хочется.
– Ты же сказала, что проголодалась.
– Уже насытилась. Дерьмом, которым ты меня кормишь. – И она направилась к спальне.
– Пеппер.
– Поцелуй меня в задницу.
– Я думал, – сказал ей в спину Бадди, – мы все это уже обговорили.
– Да нет, похоже, не все.
Под «всем этим» подразумевалась туманная заметка, появившаяся несколько месяцев назад на «Шестой странице»: [13]13
«Шестая страница» – весьма популярная страница сплетен в газете «Нью-Йорк пост», которой ставят в заслугу появление в английском языке неологизма «чмокаться» (то есть прилюдно целоваться с кем-то, как правило не со своей супругой или супругом). (Прим. авт.)
[Закрыть]«Какой ТВ продюсер только что с безрассудной поспешностью уволил четвертую свою „личную помощницу“, юную и прекрасную, в обязанности которой входило не одно лишь снабжение его кофе с молоком?»
Пеппер хлопнула дверью спальни и тут же почувствовала себя полной дурой – какой смысл запираться в четырех стенах, если ты и вправду голодна? Впрочем, несколько минут спустя она услышала ответный хлопок входной двери. Она отправилась в «Линкольн-центр», набила там два больших пакета книгами о Верховном суде, в том числе и биографиями работавших в нем судей. (Удивительно, но многие из этих книг рассказывали о судьях, все еще действующих. Пеппер почему-то полагала, что итоги их работы подводятся несколько позже.)
Затем она накупила в китайском ресторанчике еды, приобретя в итоге сходство с не испытывающей недостатка в средствах рачительной домохозяйкой, оттащила свои трофеи домой и устроилась с книгами в спальне. Читала Пеппер допоздна и ощущала себя при этом нарушительницей неких правил, – она все прислушивалась, не вернулся ли Бадди, – снова оказавшейся в летнем лагере девочкой, которая после того, как в общей спальне выключают свет, читает, накрывшись с головой одеялом и освещая фонариком страницы, книжку «Нэнси Дрю [14]14
Нэнси Дрю – героиня издающейся с 1930-х годов серии детективов для подростков.
[Закрыть]и странный кандидат в члены Верховного суда».
На следующее утро Пеппер обнаружила Бадди спящим на кушетке. Она забралась к нему под бок, а когда они встали, вчерашняя размолвка была уже забыта или, по крайней мере, засунута под сукно.
Они соорудили себе по «Кровавой Мери», позавтракали яичницей с зеленым луком и салатом, попутно следя краем глаза за одним из воскресных ток-шоу.
Еще нарезая лук, Пеппер спросила:
– Как тебе эта свистопляска с Верховным судом?
– Жопы они все, – ответил пребывавший в задумчивости Бадди.
– Малость смахивает на зоопарк, верно?
– И кому вообще это нужно? – сказал, разбивая яйцо, Бадди.
– Заседать в Верховном суде? Ты серьезно?
– Сидят девять старых пердунов в мантиях и перебрасываются записками.
– Ренквист. Уоррен. Брандейс. Франкфутер. Харлан. Блэк. Холмс. Маршалл. [15]15
Ренквист, Уоррен, Брандейс, Франкфутер, Харлан, Блэк, Холмс, Маршалл, – видные юристы, в разные годы заседавшие в Верховном суде США.
[Закрыть]Старые пердуны в мантиях? Я начинаю понимать, почему тебя занесло на телевидение, дорогой. У тебя подлинный талант к старому, доброму reductio ad absurdum. [16]16
Доведение до абсурда (лат.).
[Закрыть]
– Ты телевидение не трожь, – проворчал Бадди, – оно тебе эту квартиру с видом из окна купило. Кстати, я тут поразмыслил немного, – как тебе идея насчет того, чтобы подстегнуть обмен веществ нашего шоу?
– Ты это о чем? – опасливо поинтересовалась Пеппер.
– Да знаешь, я подумал, может, нам хватит возиться с гражданскими исками, – пора начать настоящие приговоры выносить?
– Бадди, – сказала Пеппер, – наша специальность – гражданские иски. И А:по таким искам люди в тюрьму не попадают; Б:я давно уже не настоящий судья. Так что не понимаю, каким образом мы можем отправлять кого-то в тюрьму.
– А я все продумал, – ответил Бадди. – Вместо того чтобы заставлять людей подписывать хиленькие мировые соглашения, мы по контракту обяжем их выполнять твои решения: проиграл – отсиди настоящий срок.
– Какой еще срок? Я же не могу посылать людей в тюрьму. Повторяю, я не настоящий судья. Что я, по-твоему, должна буду делать – звонить в городское Управление исправительных заведений и говорить: «Это судья Картрайт, будьте любезны, окажите мне услугу, посадите пару людей в тюрягу»?
– Да нет же, мы свою собственнуютюрьму заведем, – торжествующе улыбаясь, сообщил Бадди.
– Это как же?
– Поставим в каждой тюремной камере по телевизионной. Скажем, проигрывает человек дело – ты отправляешь его в кутузку. В нашу собственную. На неделю там или больше. Мы устроим собственную тюрьму. Вернее, построим. В каком-нибудь месте помрачнее. На юге. Со сторожевыми вышками и – да! – со рвом.А во рву акулы. Можно еще крокодилов будет напустить. Крокодилы, они как, с акулами уживаются?
– Могу выяснить, – ответила Пеппер.
– И почему я до этого раньше не додумался? Охранников оденем в форму. Такую, как у Дарта Вейдера. [17]17
Персонаж «Звездных войн», занявший третье место в списке ста героев и злодеев американского кино.
[Закрыть]Чтоб пострашнее было. И для заключенных форму придумаем. За хорошее поведение они будут очки получать и так далее – чтобы пораньше освободиться. И – господи! – мы назначим денежный приз за побег!
Пеппер пыталась сосредоточиться на редиске, которую резала для салата:
– А если беглецов акулы с крокодилами слопают?
– Это я обговорю с нашим юридическим отделом. Что-нибудь да придумаем. Но ты понимаешь, какая роскошная может получиться штука? «Тюрьма Оз» встречается с «Последним героем». [18]18
Популярные телешоу; действие первого происходит в страшной тюрьме, второго – на острове в тропиках, где нет ни одного «Старбакса», а попавшим туда горожанам приходится самим выращивать руколу. (Прим. авт.)
[Закрыть]Фантастика. Что скажешь?
– Только одно, дорогой, по выходным ты становишься очень изобретательным. Этот факт мне стоит обдумать, – ответила Пеппер, продолжая резать редиску.
В понедельник Хейдену Корку оказалось достаточно провести за рабочим столом всего один утренний час, чтобы понять: день складывается неудачно.
– Сэр, я прошу только об одном, давайте отложим этот разговор до возвращения мистера Кленнденнинна. Его самолет приземлится в Эндрюсе в…
«Черт, – одернул себя Хейден. – Проболтался».
– В Эндрюсе? – подняв глаза от бумаг, переспросил президент. – С каких это пор личные самолеты садятся на военно-воздушных базах США?
– Он летит военным самолетом, сэр. Я сам отправил его за ним.
И Хейден Корк приготовился к разносу за расход правительственных средств. Однако президент сказал:
– Отлично сработано, Хейден.
– Сэр?
– Он сможет провести нашего кандидата через сенат. То есть, – президент усмехнулся, – если ему удастся на достаточно долгий срок забыть о главах корпораций, которым он помогает уговаривать китайских комми не цепляться за долговые обязательства этой публики.
Президент принадлежал к старой школе. В частных разговорах он все еще именовал Китайскую республику «Красным Китаем».
– Сэр, – впав в окончательную мрачность, произнес Хейден, – я не уверен в том, как он отреагирует на… на эту идею в целом.
– По этому поводу я бы на вашем месте не волновался. Грейдон старый профи. Он ее быстро усвоит. А если все закончится пшиком, скажет: «Ну а что я мог поделать? Президент попросил меня оказать ему личную услугу». Хитрый старый прохвост.
– Сэр, может быть, вы все же подумаете о встрече с Быстрой Водой? – спросил Хейден. – Я уверен, он произведет на вас очень сильное впечатление. Его племя прославилось своим…
– Хейден, – сказал президент, – придерживайтесь намеченной нами программы.
– Да, господин президент.
В Вашингтоне стала уже банальной фраза о том, что наибольшей опасности подвергает себя человек, оказавшийся между сенатором и телекамерой – или микрофоном, – однако применительно к Декстеру Митчеллу эта банальность приобрела своего рода дарвиновское совершенство. Декстер Митчелл любил поговорить, он жил говорением. Первое свое законченное предложение он произнес в четырнадцать месяцев и с тех пор уже не останавливался.
В одном – прославленном – случае он направлялся на похороны в Национальный кафедральный собор и дорогу ему заступил репортер какого-то нового мелкого канала кабельного телевидения, задавший вопрос, который требовал коротенького ответа. Час и пятнадцать минут спустя – почетный караул уже выносил гроб из собора – сенатор Митчелл все еще говорил. Рассказывают, что один из его коллег-сенаторов заметил: «Не проще ли было попросить его произнести надгробное слово?» Запись этого интервью стала культовой классикой, ее и поныне показывают в ранние утренние часы по три-четыре раза за год. Некоторые считают ее лучшим доводом в пользу круглосуточной и каждодневной работы кабельного телевидения.
Сейчас Декстеру уже основательно перевалило за сорок, а это возраст, в котором мужчина начинает глотать понижающие уровень холестерина и поднимающие пенис таблетки. Проведший тридцать лет в служении обществу, он имеет за плечами солидную карьеру: государственный обвинитель, конгрессмен, трижды избиравшийся сенатором от великого штата Коннектикут. Последние четыре года он возглавляет сенатский Комитет по вопросам судоустройства, именуемый, как правило, «могучим сенатским Комитетом по вопросам судоустройства». И правильно именуемый: если вам приспичило размахивать молотком федерального судьи, мимо этого комитета вы не проскочите.
Декстер обладает приятной, можно даже сказать, отполированной до блеска внешностью. На передних зубах его стоят коронки до того ослепительно белые, что, когда сенатор улыбается, вы едва ли не слышите «дзынь!» и видите вспыхивающую на резце, совершенно как в телерекламе, звездочку отраженного света. Он весело признается в том, что колет ботокс, тот самый, разглаживающий морщины, и даже придумал – специально для расспросов об этом – такие слова: «Я ни от какой помощи не отказываюсь. А при моей работе мне часто приходится хмуриться». У него привлекательная жена по имени Терри, привлекательные дети и привлекательный бигль по кличке Амтрак. [19]19
Амтрак – сокращенное название Национальной корпорации железнодорожных пассажирских перевозок.
[Закрыть](Сенатор Митчелл входил одно время в состав подкомитета по железнодорожным перевозкам и яростно сражался за субсидии для американских железных дорог – в особенности для той, что связывает Стамфорд [20]20
Стамфорд – город в штате Коннектикут.
[Закрыть]с Вашингтоном.)
Если бы какому-нибудь компьютеру дали задание спроектировать президента Соединенных Штатов, у него вполне мог получиться Декстер Митчелл. И действительно, все в нем выглядело просчитанным. И однако же, несмотря на все достоинства Декстера, он непонятным образом выглядел чем-то меньшим, нежели сумма его составных частей. Эпическая словоохотливость сенатора к числу его достоинств не принадлежала. В ходе проводимых им предвыборных кампаний советники Декстера безуспешно пытались уговорить его отвечать на вопросы коротко, однако ничто не способно было остановить словесный понос сенатора, преградить путь цунами придаточных предложений и замечаний «в скобках», неумолимому оползню анекдотов. Его «выступления перед избирателями» порождали вспышки радостного веселья в сообществе политических журналистов, которые их в основном и слушали. Декстер Митчелл с большим удовольствием распространялся по любому вопросу, в любое время и в любом месте.
В президенты Митчелл баллотировался три раза. В первый он собрал 12 миллионов долларов и занял на партийной конференции [21]21
Способ привлечения журналистов в штат, в который они иначе ни за что не поехали бы; второе назначение – давать прессе материал для сообщений о том, что кандидат, победа которого предсказывалась уже месяцами, занял второе или третье место, а то и вовсе никакого. (Прим. авт.)
[Закрыть]в Айове третье место. Во второй собрал 20 миллионов и занял четвертое. В третий – 22 миллиона: седьмое место. Но его это не расхолодило. Откуда-то из-за радуги до него доносились голоса, скандирующие: «Мит-челл! Мит-челл!» Правда, к настоящему времени он начал приобретать ощущение некоторой исчерпанности, «удостоверенной второсортности», как немилосердно выразился один мудрец от политики.
Когда он объявил о своем намерении баллотироваться в четвертый раз, его жена, работающая ныне лоббисткой на К-стрит, [22]22
K-стрит – общее название района Вашингтона, в котором находятся разного рода влиятельные организации, адвокатские конторы и лоббистские фирмы.
[Закрыть]где она представляла – так уж получилось – индустрию железных дорог, не стесняясь в выражениях, объявила ему, что не проведет больше ни единого уикэнда, ни единого дня, часа, минуты в какой бы то ни было из кофеен Айовы, изображая озабоченность судьбами этанола – да и любого биотоплива тоже; или, уж если на то пошло, судьбами цен на пшеницу, кукурузу, сою – все, что растет на суглинистом пахотном слое штата Соколиного Глаза. Обиженный Декстер удалился в Давос, на Всемирный экономический форум, где потопил свои печали в лихорадочных дискуссиях многосторонних комиссий, высказываясь по вопросам климатических изменений и глобализации.
Осознав всю тщету своих президентских амбиций, Декстер решил, что более разумный – и надежный – путь к величию пролегает через место члена Верховного суда Соединенных Штатов. А почему бы и нет? Для этой работы он подходит идеально. «Собственно говоря, – спросил он себя, – почему я раньше до этого не додумался?» И сенатор осудил своих друзей за то, что они не додумались до этого раньше.
Именно мысль о своей идеальной пригодности – в соединении с бодрящим отсутствием скромности – и подтолкнула его к тому, чтобы позвонить Хейдену Корку и попросить о встрече с президентом в Овальном кабинете. Причину этой просьбы Митчелл уточнять не стал, сказав лишь, что она «важна и конфиденциальна». Президент постонал-постонал, однако встретиться с ним согласился.
Явившись на аудиенцию, Декстер плюхнулся в кресло и сказал президенту (все это известно нам благодаря магнитофонной записи, хранящейся в архивах «Библиотеки Вандердампа»): «По моим данным, шариков в голове Бриннина осталось не больше, чем в хорошо надутом футбольном мяче. Мы с вами ни разу не встречались с глазу на глаз, однако я всегда относился к вам с большим уважением. (Не далее как за три недели до этого Декстер назвал Вандердампа „худшим президентом, какой у нас был со времен Уоррена Г. Хардинга“.) Но давайте забудем о тех философского толка разногласиях, какие у нас имеются. Я хотел бы, чтобы вы подумали о возможности порекомендовать меня в преемники Бриннина».
За этим на ленте следует краткое и, возможно, красноречивое молчание. Потом Декстер продолжает: «Итак, почему я выдвигаю мою кандидатуру? Честно говоря, потому, что считаю себя подходящим для этой работы. А почему я так считаю? Причин множество, но я укажу только пять. Хотя нет, шесть. Итак, Дон, – вы позволите мне называть вас так? – когда тридцать лет назад я начинал мою юридическую деятельность…»
Продолжительность записи – двадцать шесть минут. На заднем ее звуковом плане слышно, как президент протягивает руку к воображаемой, но вожделенной кнопке «ИЗВЛЕЧЬ КАССЕТУ». Несколько раз он пытается остановить словесный вал замечаниями вроде: «Я обдумаю ваше предложение так, как оно того заслуживает». Однако Митчелл, добравшийся лишь до причины номер три (четвертый абзац), продолжает неуклонно продвигаться вперед.
В конце концов дверь кабинета отворяется и один из помощников сообщает президенту, что наступило время неотложного совещания (почти наверняка ложь). После того как дверь закрывается (за помощником и словоохотливым визитером), мы слышим, как президент переводит дух, и звук этот мгновенно приводит на ум человека, добравшегося наконец до позарез необходимого ему писсуара.
Президент не предложил Декстера Митчелла в преемники судьи Бриннина – и по пяти, самое малое, причинам. Сообщив прессе о кандидатуре Куни, он велел Хейдену Корку организовать утечку информации о том, что Митчелл в короткий список кандидатов не попал, да и в длинный тоже. (Неизменно стремившийся оградить президента от неприятностей, Хейден мудро проигнорировал это распоряжение.) Тем не менее Митчелл оказался не расположенным, мягко говоря, к тому, чтобы благосклонно отнестись к выбору президента. И не отнесся. И, стерев со своего председательского молотка кровь и мозги Куни и Берроуза, Митчелл улыбнулся и произнес – с нехарактерной для него краткостью: «Следующий?»