Текст книги "Верховные судороги"

Автор книги: Кристофер Тэйлор Бакли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

По мере того как неминуемая ратификация поправки становилась предметом все более разгоряченных дебатов в разного рода ток-шоу, страна начинала осознавать возможность возникновения неминуемого же тупика: что будет, если и поправку ратифицируют, и президент Вандердамп победит на выборах? Сможет ли он – законным порядком – вступить в должность?

Споры на этот счет выдвинулись теперь на самый передний план. Проводились, как это заведено, «круглые столы» ученых и экспертов; равно как и «круглые столы» людей мало что в этой истории понимавших, однако умевших высказываться со знающим видом.

Один ведущий (действительно ведущий) специалист по конституционному праву написал для страницы политических комментариев «Нью-Йорк таймс» наделавшую шуму статью, в которой пришли к выводу о том, что дилемма эта «вполне может оказаться неразрешимой – самой настоящей конституционной бурей».

Он писал:

«Ситуация столь беспрецедентная и даже гротескная Конституцией США не предусматривается. Да и невозможно винить отцов-основателей за то, что они не учли неизбывную, твердолобую невоздержанность американского народа, который, как и всегда, хочет всего и сразу: снижения налогов и расширения предоставляемых государством услуг; отказа от опоры на иноземную нефть и запрета на сверление скважин в нашей стране; бесплатного медицинского обслуживания, за которое, по определению, должен платить кто-то другой; сокращения денежной эмиссии и приобретения огромных автомобилей; использования энергии ветра, но без ветряков на наших задних дворах; запрета применения пыток к террористам и полного уничтожения терроризма; строгого контроля границ, но чтобы при этом Мануэль и Иоланда продолжали постригать наши лужайки и ухаживать за нашими детьми, получая 5 долларов в час и не получая (o siento) [101]101
  Увы (исп.).


[Закрыть]никаких льгот; и так далее, ad nauseumи ad absurdam. [102]102
  До тошноты… до абсурда (лат).


[Закрыть]Пока же будем надеяться (да, собственно говоря, и молиться), что законодатели штатов и национальный электорат не загонят нас в угол, выход из которого неопределен, но совершенно определенно неприятен».

Пеппер читала эту статью, одновременно следя за голосованием в Остине. И внезапно у нее свело живот, ибо она поняла, с большей, возможно, ясностью, чем кто-либо еще во всей стране, что эта дилемма, эта крыса, которая вот-вот испустит дух на полу национальной гостиной, в конце концов попадет сюда, в мраморный дворец, в недрах которого сидела сейчас она, Пеппер.

И именно в эту минуту, пока она, сжимая руками живот, вглядывалась в экран телевизора (за – 43, против – 21), позвонила ее секретарша, сообщившая, что пришли посетители, которым было назначено на три часа дня.

Дверь кабинета отворилась, вошли двое агентов, директор вашингтонского отделения и, подумать только, сам второй заместитель директора ФБР. Впрочем, его присутствие, догадалась Пеппер, было не более чем уважительным жестом. В конце концов, они пришли не куда-нибудь, а в Высокочтимый Верховный суд страны.

Обмен любезностями, предложение кофе, вежливый отказ от него, затем Пеппер сказала:

– При всем моем уважении к вам идея втянуть в эту историю ФБР принадлежала не мне. Я бы просто махнула на все рукой.

Второй заместитель кивнул:

– Понимаю и одобряю, судья. Однако председатель суда Хардвизер официально попросил нас провести расследование, так что этот поезд уже ушел.

– Ну хорошо, – сказала Пеппер и покосилась на телеэкран (за – 51, против – 25). – Так чем я могу вам помочь?

Один из агентов спросил:

– Имеются ли у кого-либо из членов суда мотивы для того, чтобы поставить вас в неприятное положение?

Пеппер улыбнулась:

– Да. Такие мотивы имеются, в той или иной мере, практически у каждого из них.

Агент покивал, явно недоумевая.

– Вы же читаете газеты, – сказала Пеппер. – Ни для кого не секрет, что меня воспринимают здесь как… (она едва не сказала «никчемушницу») как причину раздора. Хотя в нашем не отличающемся особым единодушием Суде я – единственное, возможно, явление, о котором все держатся одного мнения.

– А возникали у вас личные осложнения с кем-нибудь в частности?

– Не хочу показаться вам грубой, – ответила Пеппер, – но это, вообще говоря, не ваше дело.

Агенты переглянулись.

– Мы всего лишь пытаемся…

– Мальчики, – улыбнулась Пеппер, – я едва ли не с пеленок вращаюсь среди стражей порядка. И прекрасно понимаю, что именно вы «всего лишь пытаетесь» сделать. Бросьте. В эту сторону я с вами не пойду.

Агенты перевели взгляды на экран телевизора.

– Это голосование в Техасе, – сказала Пеппер. – Не Опра.

– Я понимаю и принимаю сказанное вами, – произнес второй заместитель, – но нельзя ли мне задать вам прямой вопрос?

–  Задатьможно, – ответила Пеппер.

– Имеются ли у вас какие-либо причины полагать, что утечка могла произойти из офиса судьи Сантамарии?

– Решительно никаких, – ровным тоном ответила Пеппер, – судья Сантамария – человек прямой, честный и обладающий незапятнанной репутацией.

Взгляд второго заместителя выразил удивление.

– Но, насколько я понимаю, отношения между вами сложились непростые?

– Мы – коллеги. А коллеги всегда в чем-то приходят к согласию и в чем-то не приходят. У нас состоялся полезный, открытый, не лишенный некоторой остроты обмен мнениями по вопросам права – такой же можно найти, ну, скажем, на страницах платоновского «Государства». Бросьте, джентльмены. То, чем вы занимаетесь, сильно смахивает на рыбалку. Вы разбрасываете подкормку, которой у меня уже весь кабинет провонял. Ну так вот – я не знаю, от кого исходила утечка, и знать этого не хочу. Тех дел, которые загромождают мой стол, хватит, чтобы наградить меня язвой на ближайшую тысячу лет. Я понимаю – вы выполняете вашу работу, и ничего, кроме благодарности к вам и уважения к ФБР, по этому поводу не испытываю. А теперь – хватит. Это все, что вы от меня услышите, не считая самых добрых пожеланий.

Фэбээровцы встали:

– Спасибо, что уделили нам время, судья Картрайт.

– Пожалуйста. Спасибо, что потратили на меня ваше.

Агенты удалились – все, кроме одного, сказавшего:

– Мэм?

– Да? – отозвалась Пеппер – с опаской, поскольку именно в такой момент детективы обычно и произносят что-нибудь вроде: «Не могли бы вы объяснить, как появилось на вашем ковре вон то большое пятно крови и почему так покорежен один из стоящих на вашей каминной полке серебряных подсвечников?»

– Я всего лишь хотел сказать вам, что «Шестой зал» был моим любимейшим шоу. Он был лучшим. Попросту лучшим.

– Ну что же, спасибо, – ответила Пеппер. – Агент…

– Лодато. Джо.

– Спасибо, агент Лодато.

Он закрыл за собой дверь. Пеппер перевела взгляд на экран телевизора: «за – 66, против – 32. Поправка принята».

Ладно, подумала она, все равно Вандердамп отстает от Декстера на десять пунктов. Может быть, ситуация разрядится сама собой. Однако и этой мысли боль в ее желудке умерить не удалось.

Президент Вандердамп настоял на том, что ночь после выборов он проведет в своем доме в Вапаконете, где он, собственно говоря, надеялся провести и следующие четыре года, и четыре следующих за ними, и так во веки веков и до скончания его дней, аминь.

Чарли предупредил его, что ночь может оказаться долгой. Результаты выборов были «почти непредсказуемыми». Поллстеры, промахнувшиеся с тремя предыдущими выборами, вели себя с непривычной сдержанностью и исход этой ночи предрекать отказывались, лишь повторяя, что она «заставит всех поволноваться».

Президент же сказал поскучневшему менеджеру своей кампании: «Чарли, я практически каждый вечер ложусь в десять. Лягу и в этот». Он составил прощальную речь, в которой поздравил «избранного президента Митчелла» с победой и пообещал «лучшую передачу власти за всю историю страны». Писать речь, которую « кто-топроизнесет, если победитель определится после десяти часов вечера», пришлось сотруднику Белого дома, специально для сочинения речей и нанятому. Этот бедняга, коему демонстративные надежды его шефа на проигрыш внушали чувства самые мрачные, первым делом напечатал слова: «Наконец-то свободен. Наконец-то свободен. Хвала Всемогущему Господу – я наконец-то свободен», но затем стер их, заменив шаблонной трепотней относительно «нового начала».

Последние недели предвыборной кампании выглядели странными даже по американским политическим меркам. Ратификация Двадцать восьмой поправки, ограничивавшей срок правления президента единственными четырьмя годами, привела к результату превратному – или, во всяком случае, обратному – росту симпатий к президенту Вандердампу. На следующий же день после голосования в Техасе отставание Вандердампа от Декстера сократилось до двух пунктов.

В результате представители Митчелла оказались в положении крайне невыгодном, им пришлось говорить, что, даже если президент Вандердамп выиграет,вновь обосноваться в Овальном кабинете он, по закону, не сможет. Подразумевалось при этом следующее: так что голосуйте за нас, какая вам разница?Беда состояла в том, что это самое «Голосуйте за нас, какая вам разница?» нисколько не походило на боевой клич, приятный политическому слуху Америки.

И потому в первый вторник ноября охваченная волнением нация глубоко вздохнула, пришла на избирательные участки, полюбовалась на избирательные машинки, клеточки в бюллетенях, перфокарты, поскребла в затылках и сказала себе: «Да какого…»

Бывший сенатор Митчелл провел ночь после выборов в декорациях «Пресоша» – и с обеими, если можно так выразиться, первыми леди – Рамоной и Терри. Две женщины заключили временное перемирие, однако выглядели способными в любую минуту выхватить пилки для ногтей и вонзить их одна другой в яремные вены. Эта неправдоподобная, хоть и вполне каноническая троица казалась словно нарочно созданной для захватывающего фоторомана. Один телевизионный комментатор сказал, что она поднимает известную шуточку, произнесенную президентом Клинтоном в 1992 году: выберете одного, вторую получите даром – «на новый уровень».

Верный своему слову президент Вандердамп поступил вопреки мольбам и протестам членов его избирательной команды: поблагодарил их и сразу после десяти вечера улегся спать. Следует отдать должное спокойствию разума и силе характера этого человека – к одиннадцати он и вправду заснул; впрочем, должное следует отдать также и проглоченной им таблетке снотворного. Попросить своего военного советника, чтобы тот уведомил Комитет начальников штабов о том, что главнокомандующий впал в спячку, он не потрудился.

Вскоре после часа ночи президента разбудила, легко похлопав его по плечу, первая леди.

– Мм?

– Дональд?

Что случилось, он понял сразу – едва увидев лицо Матильды.

– Мне очень жаль, милый, – сказала она.

Дональд Вандердамп принял вторую таблетку снотворного. Пусть на страну нападает враг. В этот миг и Армагеддон показался бы президенту милостью Божьей.

Глава 28

ВАНДЕРДАМП ПОБЕЖДАЕТ С МИНИМАЛЬНЫМ ПЕРЕВЕСОМ; ПОПРАВКА ОБ ОГРАНИЧЕНИИ СРОКА ПРАВЛЕНИЯ ГРОЗИТ ХАОСОМ; ВМЕШАТЕЛЬСТВО ВЕРХОВНОГО СУДА ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ «НЕИЗБЕЖНЫМ»

Неизбранный президент (как его непочтительно прозвали в блогосфере) Декстер Митчелл обдумывал оставшиеся у него возможности.

Главное, понимал он, не признавать себя побежденным.Как сказал Уинстон Черчилль, «никогда, никогда и ни в чемне сдаваться». Ну хорошо, заклинание у него имеется, теперь дело за стратегией. Басси Скрамп сказал ему: самое важное – показать всем, что ты не дрогнул и продолжаешь стоять на своем, – и потому на следующий же после выборов день Декстер бодро выступил перед прессой. Сколь ни твердо держался он мнения о том, что является законным президентом страны, называть имена членов его кабинета, решил Декстер, пока не время. Да и журналистов вообще-то интересовало совсем другое.

– Вы собираетесь обратиться в суд, сенатор?

Хороший вопрос. Но, собственно, с чем?

– Нет. Я хотел сказать… мы не… мы изучаем сейчас все аспекты сложившейся ситуации. Все мы… послушайте, каждый из нас прилагает все силы… ситуация очень сложная. Да. Да. Однако я…

– Правда ли, что вы решили прибегнуть к услугам Благгера Форкморгана, сенатор?

– Нет-нет. Нет. Вообще говоря, мы… эта возможность обсуждалась, однако…

– Десять минут назад агентство Рейтер сообщило, что вы наняли его, чтобы он защищал ваши права в суде.

– Мои права в защите не нуждаются. Послушайте, совершенно ясно, что Конституция не позволяет президенту Вандердампу снова занять в следующем январе место, которое он занимает сейчас. Для того чтобы заявить об этом, мистер Форкморган мне не требуется.

– В таком случае зачем вы его наняли?

– Пока я могу сказать лишь следующее. Послушайте, он является авторитетом по такого рода… выдающимся юристом. Да. Весьма выдающимся. Так почему же я не могупроконсультироваться с ним?

И действительно, почему? Благгер Форкморган, эсквайр, занимал в вашингтонском юридическом сообществе примерно такое же место, какое занимает в подводном царстве тигровая акула. Одного лишь заявления какой-либо корпорации о том, что ее интересы будет представлять в суде Благой (как его иронически именовали) Форкморган, зачастую хватало, чтобы припугнуть тяжущуюся с ней сторону, будь ею даже Министерство юстиции. Форкморган начинал как клерк Верховного суда (при Эрле Уоррене), был прокурором штата, федеральным атторнеем, заместителем министра юстиции и генеральным прокурором. В последние же десятилетия он возглавлял сверхдорогую частную юридическую практику и время от времени выступал в роли специального прокурора – извещение об этом неизменно сопровождалось громом правительственных литавр. За годы своей карьеры Форкморган ухитрился повергнуть в прах: вице-президента страны, двенадцать членов кабинета министров, двух губернаторов, восемнадцать конгрессменов, четырех сенаторов, четырнадцать донов мафии и двадцать восемь генеральных директоров корпораций. Федеральные тюрьмы были переполнены свидетельствами его успехов. Он отстаивал в Верховном суде 66 дел – и 54 из них отстоял. Он был «Человеком, с Которым Стоит Поговорить» – если, конечно, вам по карману поверенный, берущий за разговоры 2500 долларов в час.

Ответы Декстера на пресс-конференции были двусмысленными, однако на данном этапе то же самое можно было сказать и обо всем остальном. Даже Секретная служба и та пребывала в растерянности, не понимая, следует ли ей – теперь, когда Декстер, строго говоря, выборы проиграл, – лишить его охраны. Президент Вандердамп мирно и снисходительно приказал оставить ее при Декстере вплоть до полного прояснения ситуации. Между тем, едва лишь штат Огайо обеспечил победу своего любимого сына, Хейден Корк снял с телефона трубку и хрипло прошептал в нее: «Мистера Кленнденнинна, пожалуйста».

Грейдон, находившийся на борту частного «Боинга-757» – он летел на встречу с эмиром Васаби, – новость к этому времени уже услышал и сам приказал пилоту развернуть самолет и взять курс на США.

Сохранить его появление в Белом доме в тайне было невозможно. Оно сопровождалось щелчками тысячи фотокамер. В Интернете немедля появилась сомнительная по вкусу виртуальная игра, главными персонажами коей были Кленнденнинн («Белый рыцарь») и Форкморган («Черный рыцарь»), сошедшиеся в «Верховной схватке». Пресс-секретарь Белого дома спокойно отметила, что мистер Кленнденнинн – «доверенный советник» президента и потому лишь естественно, что «при нынешнем», – она запнулась, подыскивая наиболее мягкое выражение, – «положении вещей» президент «обратился к нему за консультацией». Вообще-то говоря, ей следовало сказать «при нынешнем кризисе». Страна пребывала в смятении. За три дня цены на бирже упали почти на две тысячи пунктов, и продажу ценных бумаг пришлось прекратить. Когда биржа открылась на следующий день, масла в огонь подлил вице-президент, – фигура, как правило, большого влияния не имеющая, – произнесший короткую, но радостную речь о «неразрывности правления», на которую рынок отреагировал падением еще на семьсот пунктов. А особенно тревожными были смутные намеки воинствующих блогов на то, что «некоторые элементы Пентагона» развитием событий «недовольны».

– Черт знает что за каша, Дональд, – сказал Грейдон, заметно побледневший и ссутулившийся. И отмахнулся, что было для него абсолютно нехарактерно, от мартини. – Черт знает что.

Он тяжело осел в кресло, и президент едва ли не впервые заметил, насколько Грейдон стар.

– Я не пытался победить, – словно оправдываясь, сказал президент, сжимавший в ладони бокал уже согревшегося, но так и оставшегося нетронутым пива. – Однако какой теперь смысл стенать, скрежетать зубами и раздирать на себе одежды? Вопрос в том, что делать дальше.

– Понятия не имею, – ответил Кленнденнинн. – Мы заплыли в воды, которых нет на карте. У вас просто мания какая-то – заводить наш корабль в такие места. Не понимаю, как вам удавалось справляться со службой во флоте.

– У нас имелся радар.

– Ну так теперь нам одним радаром не обойтись, – сказал Кленнденнинн. – Он нанял Благого Форкморгана.

– Это точно?

– Форкморган сам позвонил мне в машину десять минут назад, – ответил, вытирая лоб, Кленнденнинн.

– О. Вот, значит, как.

– Да. Вот так. К бою, джентльмены.

– Да не хочу я никакого боя, – жалобно сообщил президент. – Я домой хочу.

– В таком случае вам стоило подумать о этом раньше, не так ли? – раздраженно произнес Кленнденнинн.

– Вот только не надо все валить на меня. Разве не вы приставали ко мне – боритесь, боритесь?

– Вы и боролись – и победили. Вы делали это из принципа.Ну и радуйтесь теперь. Только в окно не выглядывайте, потому что страна из-за вашего принципастоит на рогах. И все это снова валится в конечном счете на мои плечи. Грейдон Кленнденнинн, личный президентский разгребатель навоза. Каждый раз, как вы ухитряетесь все изгадить, мне приходится тащиться в кокпит и говорить пилоту: «Забудьте о том, куда мы летели, и возвращайтесь в Вашингтон. Президент Вандердамп опять устроил черт знает что. Из принципа».

– Ах-ах-ах. Что же, по крайней мере, у меня имеютсяпринципы. И прошу прощения за то, что помешал возглавляемой Грейдоном Кленнденнинном корпорации «Розничная торговля влиянием» – офшорной,должен добавить, корпорации – положить в карман очередной грандильон долларов.

– Пожалуйста, не могли бы вы оба просто-напросто взять и… заткнуться?

Президент Соединенных Штатов и Грейдон Кленнденнинн мгновенно умолкли и, повернувшись к двери Овального кабинета, уставились на Хейдена Корка, произнесшего эти резкие, повелительные, непривычные в его устах слова.

– Прошу прощения? – произнес президент.

– Извините, – сказал Хейден. – Но не пора ли нам заняться делом – или вы так и собираетесь реветь друг на друга, точно парочка престарелых буйволов?

– Пожалуй, я бы все-таки выпил мартини, – сообщил, промокая лоб, Кленнденнинн.

Перспектива того, что дело «Митчелл против Вандердампа», или «Вандердамп против Митчелла», или «Народ против Конституции США» – не так уж и важно, как поименует себя сей юридический Франкенштейн, – в конце концов придется рассматривать Верховному суду, привела к тому, что три с чем-то сотни обитателей его мраморного дворца обуяло жутковатое спокойствие.

Монастырское безмолвие опустилось на этот дворец. Разговоры в его коридорах умолкли. Кафетерий обрел сходство с похоронной конторой. Даже прохожие, приближаясь по тротуару к зданию суда, переходили на шепот, бросали на него косые нервные взгляды и убыстряли шаги. Что ни час, к нему подъезжал очередной грузовой фургон с аппаратурой спутникового телевидения. И понемногу здание это начало обретать сходство с древним мраморным эпицентром неминуемого взрыва – с храмом, в котором вскоре сойдутся в схватке разъяренные боги. Вот такая обстановка сложилась здесь к тому вечеру, когда Пеппер услышала, как зазвонил ее сотовый телефон, номер которого, не значившийся ни в каких справочниках, был известен лишь горстке людей.

– Судья Картрайт?

Голос показался ей смутно знакомым, и Пеппер разозлил сам тот факт, что звучит он в трубке именно этоготелефона.

– Кто вы?

– Джо Лодато, мэм. ФБР. Мы познакомились в вашем офисе – помните? И немного поговорили перед тем, как я ушел.

– Откуда у вас этот номер?

Негромкий смешок. А, так он еще и смеется?И Пеппер почувствовала, что у нее краснеет лицо.

– Простите, мэм. Довольно смешно задавать такой вопрос агенту ФБР.

– Что вам нужно?

– Хочу попросить вас о встрече. Где-нибудь вне суда.

– Речь идет о деловойвстрече?

Еще один смешок.

– Мэм, я, может быть, и не самая умная в нашем бюро голова, но все-таки не настолько глуп, чтобы клеиться к члену Верховного суда.

– Тогда почему бы вам не прийти сюда?

– Обстановка у вас, насколько я понимаю, сейчас нервная. Зачем вам еще и рыскающая по вашим коридорам горилла из ФБР, верно? На Капитолийском холме есть одно заведение, «Казенный пирог» называется, это…

– Я знаю, где это.

Они заняли кабинку в глубине зала, заказали кофе.

– Я понимаю, для вас это чувствительная тема… – извиняющимся тоном начал фэбээровец.

– Агент Лодато, – перебила его Пеппер, – с этим я как-нибудь справлюсь. Вы затащили меня в бар лоббистов посреди рабочего дня. Так в чем дело?

Агент Лодато извлек из кармана листок бумаги, в котором Пеппер мгновенно узнала исписанную замечаниями страницу ее проекта решения по делу «Суэйл».

Агент Лодато ткнул пальцем в самый верх страницы, и Пеппер увидела слова, напечатанные ею прописными буквами: «ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ В ЖОПУ».

Она застыла.

– Нет, – сказала она. – Нет. Постойте. Что-то не так. Я же это стерла.

Агент Лодато указал на правый нижний угол страницы:

– Вам знакомы эти инициалы и почерк?

Пеппер пригляделась. «ИХ». Исигуро Харо. Рядом с инициалами стояла дата.

– Мне говорили, что он ставит свои инициалы и дату на каждом прочитанном им документе.

– Не понимаю, – сказала Пеппер. – Да, я написала эти слова, но я их стерла.

Теперь ее мысли бежали наперегонки.

– Он послал мне свои замечания по «Суэйлу». Они показались мне покровительственными, надменными и я… напечатала вот это. А потом сходила в спортзал, поостыла и, вернувшись, стерла «Поцелуй меня в жопу» и напечатала…

Агент Лодато кивал – ни дать ни взять метроном.

– …и напечатала что-то вроде «Хорошо, спасибо, все поняла, отличная мысль, замечательно, все верно» и…

Голос Пеппер пресекся. Она взглянула на Лодато. «О, черт!»

– Это случается сплошь и рядом, – пожал плечами агент Лодато. – Вы думаете, что закрываете файл, а вместо этого нажимаете кнопку «Send» [103]103
  Отправить (англ.).


[Закрыть]и не успеваете опомниться, как… Я вам такие истории могу порассказать.

У Пеппер стучало в висках.

– А у вас-то это откуда?

– Мэм, – улыбнулся он. – Я агент ФБР. Работа у меня такая.

– Но вы же не можете просто-напросто взять и… это все-таки Верховный суд.

– Не для протокола – судья Харо, похоже, не пользуется у своих клерков большой популярностью.

– Ну ладно, – сказала Пеппер, – но что это доказывает?

Агент Лодато достал из внутреннего кармана пиджака еще один сложенный листок, расправил его и положил перед Пеппер на стол. Счет за разговоры по сотовому телефону. С одной помеченной желтым маркером строкой.

– Это счет, выписанный на имя некой Авроры Фонасье, – сказал Лодато. – Номер, который стоит в подчеркнутой строке, принадлежит репортеру газеты «Вашингтон таймс» – автору анонимной заметки о «Суэйле». Имя автора газета не указала, чтобы оградить его от судебного преследования, хотя, насколько мне известно, Министерство юстиции подумывает о том, чтобы отдать под суд редактора газеты, ее издателя и председателя правления директоров. Видите дату разговора? Он состоялся через день после того, как Харо прочитал и пометил своими инициалами ваше «поцелуй меня…» на его замечаниях.

– Кто такая Аврора Фонасье?

– Домашняя работница судьи Харо.

Пеппер молча смотрела на Лодато.

– Филиппинка. Очень милая, как мне удалось выяснить, женщина. По-английски изъясняется с трудом. Тихая работяга. И потому возникает вопрос: о чем она могла двадцать две минуты разговаривать по телефону с репортером, который освещает в «Вашингтон таймс» работу Верховного суда?

Пеппер устало откинулась на жесткую деревянную стену кабинки и, помолчав пару секунд, спросила:

– Что вы собираетесь предпринять?

– Как видите, мэм, я решил попросить совета у вас.

– Кто об этом знает?

– В настоящий момент только вы и я.

– Разве вы не обязаны докладывать обо всем начальству?

Агент Лодато улыбнулся:

– Обязан, мэм. Но, поскольку вы – член Верховного суда, я решил, что мне будет позволительно проявить инициативу. Начальство это одобряет. До определенной черты. Насколько я понимаю, для всех, кто работает в суде, вот-вот настанет время суровых испытаний. И я подумал: если из этого, – Лодато пододвинул два листка поближе к Пеппер, – вырастет дело, пусть им займется «Шестой зал суда».

Он встал.

– Мне всегда нравились разбирательства судьи Картрайт. Хотя, если говорить честно, теперь веры в нее у меня поубавилось, особенно после голосования по «Суэйлу»… – Он изумленно присвистнул. – Но я решил, что стоит дать ей еще один шанс. Спасибо, что уделили мне время.

Если Благгер Форкморган и полагал, что ему предстоит сражаться с другими богами юриспруденции в утонченной атмосфере, осеняющей вершину Олимпа, то теперь он обнаружил себя топчущимся по пояс в грязи и овечьем помете, которым усыпано подножие этой горы. А стоит отметить, что Декстер Митчелл, позвонив Форкморгану в ночь выборов (точнее – в четыре утра), пообещал ему нечто совсем иное.

Клиент Форкморгана сидел перед ним, то и дело меняя местами скрещенные ноги, – нервничающий, потеющий, мертвенно-бледный.

– Вот именно этогоя ей не говорил, – торопливо бормотал Декстер, – по крайней мере, я почти никогда… чтобы в таких словах… черт, не могу же я помнить все, что говорил разным людям… каждое обещание, которое давал каждой группе…

Глаза Форкморгана всматривались в него из-под набрякших век – глаза сокола, наблюдающего за кротом, который ковыляет по раскинувшемуся внизу полю.

Он налил в стакан граненого хрусталя холодной воды, протянул его Декстеру, тот принял стакан и выпил до донышка – скорее из послушания, чем от жажды.

– Избирательная кампания, – успокоительно произнес Форкморган, – неизменно изобилует обещаниями. Для нас значение имеет лишь следующее: действительно ли вы сказали мисс Альвилар, что собираетесь оставить вашу супругу и жениться на ней?

– Нет. Нет-нет. Нет. То есть… а-ак. – Декстер вздохнул. – Может быть… я не… в пылу… я… послушайте, иногда в пылу… в общем, говоришь… это просто вырывается… само собой… Это же не значит,что ты действительно…

Коротко говоря: ты пообещал твоей телевизионной жене и, скорее всего, во время полового акта, совершавшегося в разгар избирательной кампании, что разведешься с нынешней женой, женишься на ней, на телевизионной, и сделаешь ее первой леди Соединенных Штатов.

– Да, – подтвердил Форкморган, – бывает.

– Да. Бывает. Да, – залопотал Декстер. – А она, сами понимаете, латинянка…

Форкморган вопросительно приподнял бровь.

– Эмоции, понимаете? Сплошные эмоции. Говорливость.

Форкморган кивнул:

– Да, им порою недостает нашей англосаксонской сдержанности и благовоспитанности.

Декстер нахмурился.

– Ну, что-то вроде этого, – неуверенно произнес он. – Я ей все объяснил, сказал: «Послушай, Рамона, ради всего святого… сейчас не время говорить об этом. Давай продвигаться постепенно, шаг за шагом, идет?» А что я должен был сделать – объявить посреди разбирательства в Верховном суде, что бросаю Терри?

– И как она отреагировала на ваши доводы?

– Взбеленилась, понесла какую-то херню. Пригрозила, что обратится в газеты. – Декстер покачал головой, словно жалуясь на несправедливое обхождение. – Тогда-то она и сказала, что у нее все записано на пленку.

Глаза Благгера Форкморгана округлились.

– А у нее действительноимеется запись?

– Я не знаю, – ответил Декстер. – Господи боже, это же произошло, ну, в самый разгар кампании.

– Да, – сказал Форкморган. – Я понимаю, голова у вас была занята… другим. Хорошо, давайте выясним, существует ли эта запись на самом деле.

И он сделал в блокноте пометку.

– Теперь о вашей жене. Какие отношения сложились между вами к настоящему времени?

Декстер снова вздохнул – вздохом мужчины, размышляющего о женском коварстве.

– Терри? Ну, онатоже взбеленилась. С другой стороны, она все же не jalapeño [104]104
  Мексиканский перец (исп.).


[Закрыть] вроде Рамоны. Беленится, конечно, но способности мыслить логично не теряет. И понимает, что сейчас не время хвататься за руль нашего автобуса и направлять его в пропасть.

– Вы сказали ей, что несобираетесь разводиться и вступать в брак с мисс Альвилар?

– Сказал, и совершенно недвусмысленно.

– Припомните, пожалуйста, в каких именно выражениях.

– Я сказал ей: «Об этом не беспокойся. Нам следует держаться друг за друга. Команда Митчелла. Команда Митчелла».

Форкморган покивал:

– Дала ли она вам основания для уверенности в том, что действительно состоит в «команде Митчелла»?

Декстер пожал плечами:

– Ну, при последнем нашем разговоре она немного разнервничалась, понимаете? Однако ей хочется стать первой леди, так что она вряд ли станет совать мне палки в колеса.

– Да, – согласился Форкморган. – Этим, скорее, будет заниматься мисс Альвилар.

– Я вот думаю, – сказал Декстер, и в голосе его вдруг явственно проступили интонации прожженного политикана, – может, предложить Рамоне место посла? В какой-нибудь теплой стране, где все говорят по-испански. Там она стала бы героиней. Королевой. Латиносам понравилось, как она не согласилась со мной насчет минирования границы…

Форкморган покачал головой:

– Нет, думаю, пока что с мисс Альвилар хватит и тех обещаний, которые она уже от вас получила. Не говоря уж о том, что это незаконно.

– Я же не утверждаю,что такое решение идеально, – фыркнул Декстер.