Текст книги "Изверги-кровососы"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 19
Деликатное состояние Джоди

Первые несколько недель Томми было неуютно жить с мертвым мужиком в морозилке, но через некоторое время мертвый мужик стал просто предметом мебели – заиндевелое лицо к каждому замороженному обеду. Томми назвал его Пири, в честь другого исследователя Арктики.[23]23
  Роберт Эдвин Пири-старший (1856–1920) – американский исследователь Арктики, утверждавший, что в 1909 г. достиг Северного полюса.


[Закрыть]

Днем, когда возвращался с работы и до того, как забраться к Джоди в постель, Томми бродил по студии и беседовал – поначалу сам с собой, а затем, когда привык к этой мысли, – с Пири.

– Знаешь, Пири, – сказал как-то утром Томми, отстучав на машинке две страницы рассказа, – я не очень могу обрести в этом рассказе собственный голос. Когда я пишу о маленькой девочке с фермы где-то в Джорджии, как она босиком идет в школу по проселку, звучит, как Харпер Ли, но стоит заговорить о ее несчастном отце, несправедливо приговоренном к каторжным работам за то, что украл кусок хлеба для семьи, начинается какой-то Марк Твен. Но вот девочка вырастает и становится крестным отцом мафии – и я впадаю в какую-то сиднейщину, коллинзовщину и кранцовщину.[24]24
  Имеются в виду коммерческие писатели, авторы бестселлеров американец Сидни Шелдон (1917–2007), англичанка Джеки Коллинз (р. 1937) и американка Джудит Кранц (р. 1928).


[Закрыть] Что мне делать?

Пири, надежно упрятанный под крышку, с погашенным светом, не ответил.

– И как мне прикажешь сосредоточиться на литературе, если я из-за Джоди читаю только книжки про вампиров? Она не понимает, что писатель – существо особое, я не такой, как все прочие. Я не говорю, что лучше других, – просто, наверное, чувствительней. И ты заметил, что она никогда не ходит в магазин? Что она делает целыми ночами, когда я на работе?

Томми изо всех сил старался вникнуть в состояние Джоди – и на основе прочитанного даже разработал серию экспериментов, дабы определить, до каких границ это состояние простирается. По вечерам, когда они просыпались, принимали душ и раз-другой кувыркались в постели, начинался научный процесс.

– Ну давай же, милая, попробуй, – говорил Томми, только что дочитав «Дракулу».

– Я стараюсь, – отвечала Джоди. – Только не знаю, что именно пытаться.

– Сосредоточься, – советовал Томми. – Тужься.

– В каком смысле – тужься? Я не рожаю, Томми. С чем я должна тужиться?

– Попробуй отрастить себе мех. Попробуй себе руки превратить в крылья.

Джоди закрывала глаза и сосредоточивалась – даже вся напрягалась, – и Томми казалось, что даже на лице у нее при этом проступает легкий румянец.

Наконец она сказала:

– Ерунда какая-то. – Так они определили, что в летучую мышь Джоди не превратиться.

– Туман, – говорил Томми. – Попробуй стать туманом. Если когда-нибудь забудешь ключ от дома, просочишься под дверью и захватишь.

– Не выходит.

– Еще пробуй. Знаешь же, твои волосы собираются в сливе из душа? Он забивается, а так ты сможешь туда проникнуть и все прочистить.

– Ну и мотивация.

– Попытайся.

Она попыталась, и ей не удалось, и на следующий день Томми принес из магазина «Драно».

– Но тогда буду гулять с тобой в парке и кидать тебе фрисби.

– Я знаю, но не могу.

– Буду покупать тебе всякие жевательные игрушки. Хочешь утенка, чтоб пищал?

– Извини, Томми, я не могу превратиться в волка.

– В книжке Дракула спускается по стене замка вниз головой.

– Ну и молодец.

– Можешь попробовать на нашем доме. Тут только три.

– И мы это пробовали, нет?

– Ну… ну.

– Тогда, я бы сказала, книжка эта – выдумки, верно?

– Давай кое-что еще попробуем. Сейчас список принесу.

– Чтение мыслей. Передавай мысли мне в мозг.

– Ладно, передаю. О чем я думаю?

– Я и так по лицу вижу.

– Можешь ошибаться – о чем я думаю?

– Ты бы хотела, чтоб я перестал тебя доставать этими экспериментами.

– И?

– Ты хочешь, чтоб я отнес нашу одежду в прачечную.

– И?

– Больше ничего не улавливаю.

– Я хочу, чтобы ты перестал натирать меня чесноком, когда я сплю.

– Ты можешь читать мысли!

– Нет, Томми, но сегодня вечером я проснулась, и от меня несло, как от пиццерии. Хватит меня чесночить.

– Так о распятии ты не знаешь?

– Ты трогал меня распятием?

– Было неопасно, и я предохранялся. Поставил огнетушитель – вдруг загоришься.

– Мне кажется, не очень хорошо с твоей стороны экспериментировать на мне, когда я сплю. Каково было б тебе, натирай я тебя всякой дрянью, пока ты спишь?

– Ну, все зависит. Мы о какой именно дряни говорим?

– Просто не трогай меня во сне и все, ладно? Основа отношений – взаимное доверие и уважение.

– Значит, колотушка и колья не обсуждаются?

– Томми!

– В «К-марте» распродажа киянок. Ты же интересовалась, насколько ты бессмертна, нет? Я б не стал пробовать, сначала не спросившись у тебя.

– Сколько времени, по-твоему, тебе понадобится, чтобы забыть, что такое секс?

– Прости меня, Джоди. Я правда больше не буду.

Но вопрос бессмертия Джоди и впрямь беспокоил. Старый вампир сказал, что ее можно убить, но проверить такое не так-то просто. Испытание, конечно, как-то утром придумал Томми – после долгой беседы с Пири, когда он всячески отлынивал от сочинения рассказа про маленькую девочку с Юга.

Однажды вечером Джоди проснулась и застала Томми в ванной – он сыпал в ванну на лапах гору ледяных кубиков из лотка.

– Как-то летом в старших классах я работал спасателем, – сообщил он.

– И?

– Пришлось научиться реанимации. Пол-лета откачивал зассанную воду бассейна из изможденных девятилеток.

– И?

– Утопить.

– Утопить?

– Ну, мы тебя утопим. Если ты бессмертна, с тобой все будет хорошо. Если нет, в холодной воде ты не протухнешь, и я тебя реанимирую. На Пири стоит еще лотков тридцать со льдом. Захвати по дороге?

– Томми, я как-то не очень уверена.

– Но знать же хочется, нет?

– Но в ванне с ледяной водой?

– Я перебрал все возможности: пистолет, нож, инъекция нитрата калия – это единственное может не получиться и тебя не прикончить. Я знаю, ты хочешь знать, но терять тебя ради этого не хотелось бы.

Джоди это невольно тронуло.

– Ничего приятнее мне никогда не говорили.

– Ну, тебе же не захочется меня убить, правда? – Томми несколько переживал, что Джоди кормится им каждые четыре дня. Ни тошноты, ни слабости – напротив, Томми чувствовал, что с каждым ее укусом у него вроде бы прибывает энергии, силы. В магазине он разметывал вдвое больше коробок, а мозг работал лучше, яснее. И рассказ неплохо продвигался. Он уже предвкушал, как его укусят. – Тогда залезай, – сказал он. – В ванну.

На Джоди была шелковая ночнушка, и теперь она соскользнула на пол.

– Ты уверен, что если не получится…

– Все с тобой будет отлично.

Она взяла его за руку.

– Я тебе доверяю.

– Я знаю. Залазь.

Джоди шагнула в холодную воду.

– Бодрит, – сказала она.

– Мне казалось, ты не почувствуешь.

– Я чувствую колебания температуры, но мне безразлично.

– С этим поэкспериментируем потом. Заныривай. Джоди легла в ванну, и ее волосы расплылись по воде алой ламинарией.

Томми глянул на часы.

– Когда погрузишься, не задерживай дыхание. Будет трудно, но набери в легкие воды. Я оставлю тебя там на четыре минуты, потом вытащу.

Джоди глубоко подышала и посмотрела на него, в глазах мелькнула паника. Томми нагнулся и поцеловал ее.

– Я тебя люблю, – сказал он.

– Правда?

– Конечно. – И он погрузил ее голову под воду.

Джоди вынырнула снова.

– Я тоже, – сказала она. И вновь занырнула. Попыталась набрать в легкие воды, но те не дали, и она задержала дыхание. Четыре минуты спустя Томми подхватил ее под мышки и вытянул из воды.

– Я не утонула, – сказала она.

– Господи, Джоди, я не могу топить тебя все время.

– Я задержала дыхание.

– На четыре минуты?

– Мне кажется, и на несколько часов бы получилось.

– Попробуй еще. Вдохни воды, иначе не умрешь.

– Спасибо, тренер.

– Прошу тебя.

Она опять скользнула под воду и всосала в себя воды, не успев ничего сообразить. Послушала, как на поверхности постукивают кубики льда, посмотрела, как в воде преломляется свет ванной, который изредка перекрывался лицом Томми – тот проверял, как там она. Джоди не паниковала и не захлебывалась – она не чувствовала и ожидаемой клаустрофобии. Вообще-то ей было даже как-то приятно.

Томми вытянул ее, и она откашлялась фонтаном воды, после чего задышала нормально.

– Ты как?

– Прекрасно.

– Ты действительно утонула.

– Не так уж и плохо.

– Попробуй еще.

На сей раз Томми продержал ее под водой десять минут и только потом вытащил.

Прокашлявшись, Джоди сказала:

– Наверное, всё.

– Ты видела длинный тоннель со светом в конце? Где ждут все твои покойные родственники? Или пламенные врата ада?

– Не-а – только кубики льда.

Томми развернулся и плюхнулся на коврик, а спиной привалился к ванне.

– Будто сам утопился.

– Мне здорово.

– Тогда, знаешь, и впрямь всё. Ты бессмертна.

– Видимо, да. Насколько мы можем проверить. Мне теперь можно из ванны вылезти?

– Конечно. – Через плечо он подал ей полотенце. – Джоди, ты меня бросишь, когда я состарюсь?

– Тебе девятнадцать лет.

– Да, но на следующий год мне станет двадцать, потом двадцать один; оглянуться не успею, как буду чавкать фасолевым пюре и пускать на себя слюни, а каждые пять секунд переспрашивать, как тебя зовут. Тебе останется двадцать шесть, и ты будешь меня презирать всякий раз, когда придется менять мне подгузники.

– Оптимистично мыслишь.

– Но тебе же будет противно, правда?

– А ты не очень вперед забегаешь? Ты прекрасно контролируешь мочевой пузырь – я видела, как ты шесть банок пива выпил и ни разу не попросился в туалет.

– Ну да, это теперь, но…

– Послушай, Томми, ты не мог бы взглянуть на все это с моей точки зрения? Я тоже об этом впервые задумываюсь. Ты отдаешь тебе отчет, что у меня никогда не будет голубых волос и я не буду ходить крохотными шажочками? Никогда не буду очень медленно водить машину и часами жаловаться на недомогания? Никогда не буду ходить в кофейни к «Денни», красть там лишние пакетики с желе и прятать их в огромный ридикюль?

Томми поднял голову и посмотрел на нее.

– А ты хотела такого?

– Не в этом дело, Томми. Может, я и бессмертна, но у меня уже не будет огромного куска жизни. Вроде картошки фри. Мне не хватает картошки фри, знаешь. Я же ирландка. Со времен Великого картофельного голода мой народ нервничает, если каждые несколько дней не ест картошку фри. Ты об этом задумывался?

– Не, наверное, нет.

– Я даже не знаю, что я такое. Не знаю, зачем я здесь. Меня создала какая-то загадочная тварь, а у меня нет ни малейшего понятия, ни зачем, ни чего он от меня хочет, ни что я должна делать. Знаю только, что он портит мне жизнь так, что мне даже не понять. Ты представляешь, каково это?

– Вообще-то очень хорошо представляю.

– Правда?

– Конечно, так у всех. Кстати, Император мне сказал, что сегодня нашли еще один труп. В прачечной где-то в Вырезке. Сломанная шея и никакой крови.

ГЛАВА 20
Ангел

Если бы инспектор Альфонс Ривера был птичкой, он был бы вороной. Жилистый и смуглый, острые резкие черты и черные глаза, сиявшие и бегавшие подозрительно и с коварством. Время от времени этот вороний экстерьер обеспечивал ему роли торговцев кокаином, исполнявшиеся под прикрытием. Когда кубинцев, когда мексиканцев, а один раз – даже колумбийца. Он водил больше «Мерседесов» и носил больше костюмов от Армани, чем многие настоящие толкачи, но после двадцати лет борьбы с наркотиками в трех различных управлениях перевелся в убойный отдел, утверждая, что ему нужно поработать с людьми повыше классом. А именно – с мертвецами.

О радости смертоубийства! Простые преступления страсти, большинство раскрывается за сутки или не раскрывается вообще. Никаких тебе афер, никаких чемоданов с деньгами правительства, никакого притворства – одна простая дедукция. Иногда – очень простая: мертвая супруга на кухне; пьяный супруг стоит в прихожей с дымящимся «тридцать восьмым»; и Ривера в дешевом костюме, содранном с итальянских моделей, мягко разоружает свежего вдовца, который только и может произнести «Печень с лучком». Тело, подозреваемый, орудие убийства и мотив: преступление раскрыто, переходим к следующему, чисто и аккуратно. До нынешнего дела.

Ривера подумал: «Если мою удачу можно закупорить в бутылку, она будет считаться химическим оружием». Он снова прочел рапорт судмедэксперта. «Причина смерти: компрессионный перелом пятого и шестого позвонков (сломанная шея). Потерпевший потерял значительное количество крови – видимых ран не обнаружено». Сам по себе рапорт достаточно загадочен, но сам по себе он не существовал. То был второй труп за месяц с такой же потерей значительного количества крови без видимых ранений.

Ривера перевел взгляд за стол, где сидел его напарник Ник Кавуто. Он читал копию того же рапорта.

– Что скажешь? – спросил Ривера.

Кавуто пожевал незажженную сигару. Он был дороден и лысоват, говорил сипло – легавый в третьем поколении, но на шесть градусов круче отца и деда лишь потому, что был геем.

– Скажу, что если тебе полагается отпуск, самое время его взять, – ответил он.

– Значит, нас выебли.

– Для ебли рановато. Я бы сказал, нас пригласили на ужин и сунули язык, целуя на прощанье.

Ривера улыбнулся. Ему нравилось, как напарник старался, чтобы все у него звучало диалогом из фильма с Богартом. Особым предметом радости и гордости здоровяка-следователя была коллекция всех первых изданий романов Дэшилла Хэмметта с автографами. «Мне бы те деньки, когда полиция работала „тупорылыми“ и глушарями со свинчаткой, – говаривал он. – А компьютеры – это для слабаков».

Ривера вернулся к рапорту.

– Похоже, этот парень все равно бы через месяц сыграл в ящик: «десятисантиметровая опухоль в печени». Злокачественный грейпфрут, не меньше.

Кавуто переместил сигару в другой угол рта.

– Старушенция у мотеля на Ван-Несс тоже была не жилец. Застойная сердечная недостаточность. Для шунтирования слишком слабый организм. Трескала нитроглицерин, как «М-и-М».

– Убийца-эвтанатор, – сказал Ривера.

– Так мы предполагаем, что парень тот же?

– Как скажешь, Ник.

– Два убийства одним способом и без всякого мотива. Мне даже на слух уже не нравится. – Кавуто потер виски, словно выдаивая беспокойство из слезных проток. – Ты же был в Сан-Хуниперо, когда работал Ночной Охотник.[25]25
  Имеется в виду либо так и не найденный серийный убийца и насильник, действовавший в Южной Калифорнии в 1979–1986 гг., чьими жертвами стало 10 человек («Первоначальный ночной охотник»), либо Рикардо Рамирес (р. 1960), действовавший с 1984 г. и прозванный прессой так же. Его жертвами стали свыше 14 человек; арестован в 1985-м, приговорен к смертной казни в 1989-м. До сих пор ожидает исполнения приговора в тюрьме Сан-Квентин.


[Закрыть] Тогда же отлить невозможно было отойти, чтоб не споткнуться о журналиста. Мое мнение – надо перекрывать кран. Для газет всех жертв ограбили. Связи нет.

Ривера кивнул.

– Мне надо покурить. Пошли поговорим с теми ребятками, на кого в прачечной напали пару недель назад. Может, хоть там связь найдется.

Кавуто вытолкнул себя со стула и сгреб со стола шляпу.

– Кто предложил запретить курение в участке, тому по шее бы револьвером накостылять.

– Разве не Президент указ подписал?

– Тем более. Слабак.

Томми лежал и пялился в потолок, пытаясь отдышаться, а также извлечь левую ногу из безнадежно перепутавшихся простыней. Джоди пальцем рисовала крестики-нолики на его потной груди.

– Ты же больше не потеешь, правда? – спросил он.

– Похоже, нет.

– И даже не запыхалась. Я что-то не так делаю?

– Нет, все было здорово. У меня дыханье перехватывает, только если я… когда я…

– Кусаешь меня.

– Ну.

– А ты…

– Да.

– Уверена?

– А ты?

– Нет, я сымитировал, – ухмыльнулся Томми.

– Правда? – Джоди посмотрела на мокрое пятно (на ее стороне, конечно).

– А чего ради, по-твоему, я так запыхался? Не так-то просто симулировать семяизвержение.

– Я, к примеру, купилась.

– Вот видишь.

Томми дотянулся и выпутал ногу из простыней, после чего опять выпрямился и снова уставился в потолок. Джоди принялась крутить рожки из его потных волос.

– Джоди? – робко поинтересовался Томми.

– Хммм?

– Когда я состарюсь, то есть – если мы еще будем вместе…

Она дернула его за волосы.

– Ай. Ладно, мы еще будем вместе. Ты когда-нибудь слыхала про сатириаз?

– Нет.

– Ну, это с очень старыми дядьками бывает. Они бегают везде с неослабным стояком, за молоденькими девчонками гоняются и дрючат все, что движется, пока на них смирительную рубашку не наденут.

– Ух какое интересное заболевание.

– Ага, в общем, это… когда я состарюсь, и у меня появятся симптомы…

– Так?

– Пусть болезнь своим ходом идет, хорошо?

– Буду ждать с нетерпением.

Ривера поднес пластмассовый стаканчик апельсинового сока бесформенной массе гипса и трубок, которая была Ла-Отисом Смоллом. Ла-Отис пососал через соломинку, затем вытолкнул ее языком. Гипс охватывал все его тело, от коленей до макушки. В нем имелись дырки только для лица и выходящих трубок. Кавуто стоял у больничной кровати и все записывал.

– Так вы с друзьями, значит, стирали, когда на вас напала невооруженная рыжеволосая женщина, и вы все втроем оказались в больнице? Верно?

– Это ниндзя была, чувак. Я-то знаю. У меня по кабельному кикбоксинг идет.

Кавуто пожевал незажженную сигару.

– Твой дружок Джеймс показывает, что в ней росту было шесть и два, а весила она двести фунтов.

– Не, чувак, пять и пять – пять и шесть.

– Другой твой дружок… – Кавуто сверился с блокнотом. – Пацан Джей, утверждает, что там была банда мексиканцев.

– Не, чувак, это ему приглючилось. Одна сучка-ниндзя и была.

– Пяти-с-половиной-футовая женщина отправила троицу таких больших здоровых парней в больницу?

– Ну. Мы своим делом занимаемся. А она заходит такая и мелочь спрашивает. Джеймс ей грит, нет мелочи, ему для сушилки надо, а она ему 51–50.[26]26
  51–50 – принятое калифорнийской полицией кодовое обозначение буйнопомешанного. Происходит от номера статьи Калифорнийского кодекса соцобеспечения, в которой оговариваются условия принудительного задержания лица, представляющего угрозу для окружающих.


[Закрыть] Ниндзя, говорю же.

– Спасибо, Ла-Отис, ты очень нам помог. – Кавуто значительно посмотрел на Риверу, и они вышли из палаты.

В коридоре Ривера произнес:

– Так мы ищем банду рыжих ниндзь-мексиканцев.

Кавуто ответил:

– Ты считаешь, во всем этом есть хоть молекула правды?

– Их привезли без сознания, и они явно не пытались договориться о показаниях. Поэтому, если выбросить все, что у них не совпадает, останется женщина с длинными рыжими волосами.

– Считаешь, женщина могла такое сделать и свернуть шеи еще двоим без борьбы?

– Маловероятно, – ответил Ривера. У него запищал пейджер, и он проверил номер. – Надо в контору звонить.

Кавуто приосанился.

– Тогда давай, а я вернусь еще с этим Ла-Отисом потолкую. Встретимся у входа в неотложку.

– Полегче только, Ник, у него гипс на все тело.

Кавуто ухмыльнулся.

– Эротично, а? – Развернулся и потопал обратно в палату Ла-Отиса Смолла.

Джоди довела Томми до Маркет-стрит, посмотрела, как он ест бургер с картошкой, и посадила его на 42-й автобус до работы. Убивать время, пока Томми работал, становилось скучно. Джоди пыталась сидеть дома, смотрела ночные ток-шоу и старые фильмы по кабельному, читала журналы и немного прибиралась, но к двум часам ночи ее охватывало томленье кошки в клетке, и она выходила бродить по улицам.

Иногда Джоди гуляла по Маркет среди уличного народа и публики со съездов, иногда ехала автобусом до Северного пляжа и тусовалась на Бродвее – смотрела, как по тротуарам телепает пьяную и обдолбанную матросню и всякое отребье, как шлюхи и шмаровозы разводят клиентов. Ей нигде не было так одиноко, как в этих уличных толпах. Время от времени хотелось обратиться к кому-нибудь и рассказать о том, насколько уникален их ореол тепла, или показать на темную ауру больных: так ребенку хочется поделиться с кем-нибудь зверями в облаках, что плывут по летнему небу. Но никто не видел того, что видела она, как никто не слышал шепота гнусных предложений, резких отказов или шелеста денег, переходящих из рук в руки в парадных и переулках.

А бывали разы, когда Джоди кралась по задворкам и прислушивалась к симфонии шумов, которые никто и не мог слышать, принюхивалась к многообразию запахов, давно уже истощивших ее словарный запас. Каждую ночь ей открывалось все больше безымянных зрелищ, ароматов и звуков, и налетали они на нее так быстро и тонко, что Джоди в итоге бросила даже попытки их как-то назвать.

Она думала: «Вот каково быть зверем. Сплошное переживание – непосредственное, мгновенное и бессловное; вспомнить и узнать, а слов для этого нет. Поэт с моими ощущениями всю жизнь пытался бы описать, каково это – слышать, как дышит здание, чуять, как стареет бетон. И зачем? К чему писать песню, если никто не сыграет ноты и не разберет текста? Я одна».

Кавуто вышел в двойные двери отделения неотложки. Ривера ждал его у бурого «Форда» городской модели и курил сигарету.

– Чего звонили? – спросил Кавуто.

– Еще один. Сломанная шея. Южнее Маркета. Пожилой мужчина.

– Блядь, – выразился Кавуто, открывая дверцу. – А потеря крови?

– Пока не знают. Он еще тепленький. – Ривера щелчком отправил окурок на парковку и тоже сел в машину. – Ты из Ла-Отиса еще что-нибудь выжал?

– Ничего существенного. Они не стирали там, они эту девчонку искали и зашли, но от рыжей ниндзя он не отступается.

Ривера завел машину и посмотрел на Кавуто.

– Ты его не прессовал?

Кавуто вынул из кармана рубашки авторучку «Кросс».

– Сильнее меча.[27]27
  Отсылка к знаменитой фразе английского писателя Эдварда Булвер-Литтона (1803–1873) из пьесы «Ришелье, или Заговор» (1839): «Перо сильнее меча».


[Закрыть]

Ривера поежился, представив, что Кавуто мог сделать с Ла-Отисом при помощи авторучки.

– Но следов-то хоть не оставил?

– Массу, – ухмыльнулся напарник.

– Ник, нельзя так…

– Расслабься, – перебил Кавуто. – Я просто написал ему на гипсе: «Спасибо за предоставленную информацию. Уверен, она приведет к хорошим приговорам». Потом расписался и сказал ему, что не сотру, пока не скажет мне правду.

– И стер?

– Не-а.

– Увидят дружки – убьют же его.

– Да и хуй с ним, – сказал Кавуто. – Рыжие ниндзя, щас.

Четыре утра. Джоди смотрела, как неоновые вывески пивных брызжут цветом на мокрые от ночной влаги тротуары Полк-стрит. Улица была пуста, поэтому Джоди для развлечения играла в рецепторные игры – закрывала глаза и прислушивалась к мягкому шороху своих кроссовок, что отдавался на ходу от стен. Если сосредоточиться, можно было и несколько кварталов так пройти – не открывая глаз, ориентируясь лишь на слух по щелчкам светофоров на перекрестках и ощущая почти неуловимые перемены ветра из боковых улиц. А подозревая, что сейчас с чем-нибудь столкнется, Джоди могла шаркать ногами – тогда звук лепил у нее в уме грубые очертания стен, столбов и проводов вокруг. Если постоять так неподвижно, можно всю карту Города представить – звуки рисовали контуры, а запахи их раскрашивали.

Она слушала рыболовные суденышки, чьи двигатели урчали вхолостую у пирсов в миле от нее, когда раздались шаги. Джоди открыла глаза. Из-за угла в паре кварталов впереди вывернула одинокая фигура. Человек брел по Полку, опустив голову. Джоди шагнула в дверной проем русского ресторана. От человека черными волнами расплывалась печаль.

Звали его Филип, для друзей – Филли. Ему было двадцать три. Вырос в Джорджии, а в Город сбежал в шестнадцать, чтобы не притворяться тем, кем на самом деле не был. В Город он сбежал, чтобы обрести любовь. После перепихонов с мужчинами постарше и побогаче, после баров и бань, после того, как понял, что он не урод, есть и другие, кто на него похож, после того, как остатки смятения и стыда осели, словно красная пыль Джорджии, любовь он обрел.

С возлюбленным они жили в студии, в районе Кастро. И в той же студии, сидя на краешке прокатной больничной койки, он набрал в шприц морфия и ввел своему возлюбленному. И остался сидеть рядом, держа его за руку, пока он не умер. Потом убрал подкладные судна, капельницу и машинку, которая отсасывала жидкость из легких его возлюбленного, и выбросил на свалку. Хотя врачи выбрасывать не велели – сказали, пригодится.

Возлюбленного Филли похоронили утром. Сняли вышитый квадрат материи, которой накрывали гроб, сложили и вручили ему – как флаг вдове солдата. Он похранит его немножко, а потом его подошьют к лоскутному одеялу. Сейчас этот кусок ткани лежал у него в кармане.

Волосы у него выпали после химиотерапии. В легких болело, ноги ломило; саркомы, усеявшие все его тело, хуже всего были на ногах и на лице. У него ныли все суставы, пища не задерживалась внутри, но ходить он по-прежнему мог. И он шел.

Он шел по Полк-стрит, опустив голову, в четыре утра, потому что еще мог идти. Он по-прежнему мог идти.

Когда он поравнялся с дверями русского ресторана, Джоди заступила ему дорогу. Он остановился и посмотрел на нее.

Где-то в самой глубине, понял он, у него еще сохранилась улыбка.

– Ты Ангел Смерти? – спросил он.

– Да, – ответила она.

– Рад тебя видеть, – сказал Филли.

Она раскрыла ему объятия.