Текст книги "Изверги-кровососы"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Это и впрямь извращение, знаешь?

– Ну да, – кивнула она. – Томми, мне бы не хотелось прерывать этот прекрасный миг, но мне нужно в душ. – Она его поцеловала и мягко оттолкнула, после чего направилась в ванную.

– Э-э, Джоди, – крикнул Томми ей вслед. – Я тебе подарок в Чайна-тауне купил.

«Этому должно быть объяснение, – думала она, стоя в ванной и глядя на черепах. Есть очень разумная причина, по которой у меня в ванне сидят две огромные каймановые черепахи».

– Нравятся? – Том стоял в дверях у нее за спиной.

– Это, значит, мне? – Джоди попыталась улыбнуться. Честное слово.

– Ну да – мне их Саймон помог довезти до дому. Я подумал, что в автобус меня с ними, наверно, не пустят. Здоровские, правда?

Джоди снова заглянула в ванну. Черепахи старались залезть друг на дружку. Их когти скрежетали по фаянсу.

– Я даже не знаю, что сказать, – произнесла Джоди.

– Я подумал, их можно рыбой кормить и прочим, а у тебя прямо в доме будет запас крови. Ну, кроме меня, конечно.

Джоди повернулась и посмотрела на него. Да, он не шутит. Он говорит очень серьезно.

– Ты не…

– Их зовут Скотт и Зелда. У Зелды на задней лапе не хватает мизинца. Их только так и можно различить. Тебе нравятся? Ты как-то немного сдержанна.

«Немного, – подумала она. – Цветов или украшений каких-нибудь ты мне принести, конечно, не мог, как большинство парней. Ты должен был сказать это рептилиями».

– Полагаю, шансы того, что ты сохранил чек, близки к нулю?

Лицо Томми сошло вниз горной лавиной.

– Они тебе не нравятся.

– Нет, с ними все отлично. Но мне правда очень нужно принять душ. Я не уверена, что мне бы хотелось перед ними раздеваться.

– А! – Томми моментально просиял. – Я перенесу их в комнату.

Он стянул с вешалки полотенце и принялся маневрировать вокруг ванны, чтобы половчее ухватить Зелду.

– Только надо осторожней. Они этой пастью и мизинец могут отхватить.

– Я вижу, – сказала Джоди. Но видеть она ничего не могла. От мысли о том, чтобы кусать в ванне шипастых тварей, на нее напала жуть промышленных размеров.

Томми спикировал и вынырнул из ванны с Зелдой, завернутой в свивальник. Она пыталась цапнуть его за нос.

– Очень не любит, когда ее берут на ручки. – Когтями Зелда рвала полотенце и рубашку Томми – она пыталась уплыть по воздуху. Томми положил ее на спину посередине ванной и приготовил полотенце для нырка за Скоттом. – Лестат, когда голодный, умеет подманивать животных к себе. Может, ты их выдрессируешь.

– Хватит уже мне про Лестата, Томми. Не стану я сосать черепах.

Он развернулся к ней, поскользнулся и рухнул в ванну. Скотт щелкнул челюстями и вцепился в джинсовый рукав, чуть-чуть промахнувшись мимо руки.

– Все хорошо, все хорошо. Он меня не достал.

Джоди вытащила его из ванны. Скотт не отпускал рукав и полнился решимостью не отпускать его и дальше.

Черепахи терпеть не могут высоту. Им не нравится даже бывать в нескольких футах от земли. Это главная причина, по которой они так долго сопротивлялись эволюции. Боязнь высоты. Черепаха мыслит так: «Конечно, сначала чешуя у нас превращается в перья, а потом и глазом моргнуть не успеешь, а уже летаешь, чирикаешь и сидишь на деревьях. Знаем, видали. Спасибо, но мы лучше останемся тут, в грязи, где нам самое место. Не дождетесь, что мы полетим, даже упившись в стельку и в раздвижные стеклянные двери».

Скотт, короче говоря, не намеревался выпускать рукав из челюстей, пока Томми держался на ногах.

– Помоги мне, – сказал тот. – Оторви его от меня.

Джоди присмотрелась, за что в этой черепахе можно ухватиться, несколько раз протянула руку – и тут же отдернула.

– Я не хочу к нему прикасаться.

Зазвонил телефон.

– Я возьму, – сказала Джоди и выбежала из ванной.

Томми подтащил Скотта к двери, стараясь держать ноги подальше от челюстей Зелды.

– Забыл тебе сказать… – начал он.

– Алло? – произнесла Джоди в трубку. – Ой, привет, мам.

ГЛАВА 23
Мама и черепаховый пирог

– Она в городе, – сказала Джоди. – Зайдет через несколько минут. – Она положила трубку.

В дверях спальни возник Томми. У него на рукаве по-прежнему болтался Скотт.

– Шутишь.

– Тебе запонки не хватает, – сказала Джоди.

– По-моему, он не отпустит. У нас есть ножницы?

Джоди взялась за его рукав в нескольких дюймах от накрепко сомкнутой пасти Скотта.

– Готов?

Томми кивнул, и она оторвала рукав у плеча. Скотт уполз и затаился в спальне, так и не выпустив рукав.

– Это была моя лучшая рубашка, – сказал Томми, глядя на голую руку.

– Извини, но нам нужно здесь порядок навести и договориться о легенде.

– Откуда она звонила?

– Она в отеле «Фэрмонт». У нас минут десять.

– Так она не с нами поселится?

– Смеешься, да? Моя мать – и под одной крышей с теми, кто живет во грехе? Только не в этой жизни, черепашонок.

К черепашонку Томми отнесся философски. Сейчас все-таки аврал, не время для обид.

– Твоя мама пользуется такими оборотами? «Жить во грехе»?

– По-моему, у нее такая вышивка над телефоном висит – чтобы не забывала повторять раз в месяц, когда я ей звоню.

Томми покачал головой.

– Мы обречены. А почему ты ей в этом месяце не позвонила? Она сказала, ты ей всегда звонишь.

Джоди ходила взад-вперед по комнате, стараясь привести в порядок мысли.

– Потому что мне не напомнили.

– Кто не напомнил?

– Месячные. Я всегда звоню ей, когда у меня месячные. Чтобы за раз покончить со всеми неприятностями.

– И когда они у тебя в последний раз были?

Джоди задумалась. Еще до того, как ее обратили.

– Не помню, недель восемь-девять назад. Прости – это невероятно, но я забыла.

Томми подошел к футону, сел и обхватил голову руками.

– Что же нам теперь делать?

Джоди подсела к нему.

– На ремонт у нас времени, наверное, нет.

За следующие десять минут, пока они прибирались в студии, Джоди пыталась подготовить Томми к тому, что ему предстояло пережить.

– Ей не нравятся мужчины. Мой отец ушел от нее к женщине помоложе, когда мне было двенадцать лет, и мама думает, что все мужчины – змеи. Женщины ей вообще-то не нравятся тоже, поскольку одна такая ее предала. Она одной из первых женщин выпустилась из Стэнфорда и по этому поводу немножко сноб. Утверждает, будто я разбила ей сердце, когда сама туда не поступила. И с тех пор я-де иду по кривой дорожке. Ей не нравится, что я живу в Городе, и она никогда не одобряла ни тех мест, где я работала, ни моих молодых людей, ни того, как я одеваюсь.

Томми прекратил отдраивать кухонную раковину.

– Так о чем мне с ней разговаривать?

– Наверное, лучше всего, если ты будешь сидеть молча и с покаянным видом.

– Я всегда такой.

Джоди услышала, как внизу открылась дверь.

– Пришла. Иди переоденься.

Томми забежал в спальню, на ходу стаскивая однорукавную рубашку. «Я к такому не готов, – думал он. – Мне еще надо поработать над собой, а уж потом меня можно представлять».

Джоди открыла дверь, едва ее мать занесла руку в нее постучать.

– Мама! – В голосе Джоди звучало ровно столько воодушевления, сколько ей было по силам в него вложить. – Ты отлично выглядишь.

Фрэнсес Ивлин Страуд стояла на площадке и смотрела на младшую дочь со сдержанным неодобрением. Низенькая крепенькая женщина во множестве слоев шерсти и шелка под кашемировым пальто цвета яичной скорлупы. Светлые волосы седеют и завиты наружу, прическа отлакирована, в ушах – жемчужные серьги диаметром с шарики для пинг-понга. Брови у нее были выщипаны и нарисованы заново, скулы высокие, подчеркнуты румянами, губы очерчены помадой, а внутри контура накрашены и плотно сжаты. У нее были те же поразительно зеленые глаза, что и у дочери, только в них искрилось осуждение. Некогда она была хорошенькой, но теперь переходила в чистилище тех менопаузальных женщин, которых иначе как интересными не назовешь.

– Могу войти? – произнесла она.

Джоди, осекшись на желании обнять родительницу, уронила руки.

– Конечно, – сказала она, отступая вбок. – Приятно тебя видеть. – Она закрыла за матерью дверь.

Томми выпрыгнул из спальни на кухню в носках и пошел юзом по полу.

– Здрасте, – сказал он.

Джоди поддержала мать за спину. Та от касания дернулась – еле заметно.

– Мама, это Томас Флад. Он писатель. Томми, моя мама, Фрэнсес Страуд.

Томми подошел ближе и протянул руку.

– Приятно познакомиться…

Мать Джоди покрепче сжала сумочку от «Гуччи», после чего заставила себя взять Томми за руку.

– Миссис Страуд, – представилась она, постаравшись уклониться от неприятного звучания ее имени из уст Томми.

Джоди нарушила мгновение неловкости, чтобы тут же перейти к следующему.

– Давай, мам, я тебе пальто повешу? Не хочешь ли присесть?

Фрэнсес Страуд уступила дочери пальто, будто кредитки гоп-стопщику, – словно ей не хотелось знать, куда оно денется, потому что больше никогда она его не увидит.

– Это твой диван? – спросила она, поведя подбородком в сторону футона.

– Присаживайся, мама; мы нальем тебе что-нибудь выпить. У нас есть… – Джоди поняла, что у нее ни малейшего понятия о том, что у них есть. – Что у нас есть, Томми?

Томми не ожидал, что вопросы начнутся так скоро.

– Схожу посмотрю, – ответил он и побежал в кухонный угол. Распахнул дверцу шкафчика. – У нас есть кофе, обычный и без кофеина. – Он порылся за пачками кофе, сахара и молочного порошка. – Есть «Овалтин» и… – Он распахнул дверцу холодильника. – Пиво, молоко, клюквенный сок и еще пиво – пива у нас много… ну, то есть не то чтобы много, но хватит, и еще… – Он открыл ларь морозилки. В щель между замороженными обедами на него посмотрел Пири. Томми захлопнул крышку. – Всё. Больше ничего нет.

– Декаф, пжалста, – не разжимая губ, изрекла Мамаша Страуд. Она повернулась к Джоди, которая, свернув материно кашемировое пальто в ком и швырнув его в угол встроенного гардероба, возвращалась в комнату. – Так ты, значит, бросила работу в «Трансамерике». А сейчас работаешь, дорогая?

Джоди села в плетеное кресло, отгородившись от матери плетеным кофейным столиком. (Томми решил обставить студию в стиле «дешевая срань из „Импорта с Пирса 1“». В результате до тайского борделя студия не дотягивала лишь отсутствием потолочного вентилятора и какаду на жердочке.)

Джоди ответила:

– Я устроилась в маркетинг. – Солидный ответ. Профессиональный. Полное вранье.

– Могла бы меня предупредить, мне б тогда не было неловко звонить в «Трансамерику» и выслушивать, что тебя уволили.

– Я сама ушла, мама. Меня не увольняли.

Томми, всеми силами желая стать невидимкой, с поклонами проюлил между ними, доставляя декаф, аранжированный на плетеном подносе с сахаром и сухими сливками.

– А вы, мистер Флад, – вы писатель? И что вы пишете?

Томми просиял.

– Я в данное время работаю над рассказом о маленькой девочке, чье детство проходит на Юге. Ее отец на каторге.

– Вы, стало быть, сами с Юга?

– Нет, я из Индианы.

– О, – произнесла она, словно он признался в том, что его воспитали крысы. – И какой университет оканчивали?

– Я, э-э, как бы это сказать, самоучка. Убежден, что личный опыт – лучший педагог. – Томми поймал себя на том, что потеет.

– Понятно, – изрекла она. – И где можно ознакомиться с вашими работами?

– Меня пока не публиковали. – Томми замялся. – Но я этим как раз сейчас занимаюсь, – быстро добавил он.

– Так у вас, значит, есть другая работа. Вы тоже маркетингом занимаетесь?

Джоди не могла не вмешаться – она видела, как от Томми уже валит пар.

– Он управляет «Безопасным способом» в Марине, мама. – Мелкая ложь – пустяк на фоне того гобелена вранья, что она много лет ткала для матери.

Мамаша Страуд обратила скальпель взгляда на дочь.

– Знаешь, Джоди, еще не поздно подать документы в Стэнфорд. Ты будешь чуть постарше остальных абитуриентов, но я подергаю за кое-какие рычаги.

«Вот как она это делает? – спросила себя Джоди. – Как ей удается приходить ко мне домой и всего за несколько минут превращать меня в грязь у себя под ногами? Зачем она так?»

– Мама, мне кажется, я уже переросла школу.

Мамаша Страуд приподняла чашку, словно собираясь отхлебнуть из нее, но помедлила.

– Разумеется, дорогая. Ни к чему пренебрегать карьерой и семьей.

То был внезапный апперкот, исполненный с безукоризненно вежливой жестокостью и отставленным мизинчиком. Джоди ощутила, как в ней что-то опускается – будто катышки цианида в кислоту. Совесть нырнула в люк виселицы и задергалась со сломанной шеей, окончательно и бесповоротно. Джоди пожалела лишь о тех десяти тысячах фраз, которые начинала с «Я люблю свою маму, но…» Их произносишь лишь ради того, чтобы люди не судили тебя и не считали холодной и бесчеловечной. А теперь уже слишком поздно.

Она сказала:

– Вероятно, мама, ты права. Быть может, пойди я в Стэнфорд, я бы поняла, отчего не родилась с унаследованным знанием готовки, уборки, воспитания детей, делания карьеры и поддержания отношений. Мне всегда было интересно – это от недостатка образования или генетический порок?

Но Мамаша Страуд осталась непоколебима.

– Не могу отвечать за генетические особенности твоего отца, дорогая.

Томми был признателен, что внимание Мамаши Страуд отвлеклось от него, но видел: у Джоди сужаются глаза. Ей уже не было больно – она злилась. Хотелось прийти ей на помощь. Хотелось всех помирить. Забиться в угол. Встать в полный рост и надрать задницу. Томми взвесил свою воспитанность против тех анархистов, бунтарей и богоборцев, что были его героями. Он бы сожрал эту женщину живьем. Он – писатель, слова – его оружие. У нее нет ни шанса. Он ее расплющит.

И расплющил бы. Он уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы обрушиться на мать Джоди, – но тут заметил, как под рамой футона медленно скрывается лоскут джинсы. То был рукав его расчлененной рубашки. Томми затаил дыхание и посмотрел на Джоди. Та улыбалась и ничего не говорила.

Мамаша Страуд вновь открыла рот:

– Твой отец учился в Стэнфорде по спортивной квоте, знаешь ли. Иначе его бы ни за что не приняли.

– Я уверена, мама, что ты права, – ответила Джоди. И вежливо улыбнулась, слушая не ее, но мелодичный шорох черепашьих когтей по ковру. Она полностью сосредоточилась на этом звуке – слышала даже медленное, холодное биенье сердца Скотта.

Мамаша Страуд отпила декафа. Томми ждал. Джоди сказала:

– Так долго ты еще пробудешь в Городе?

– Я приехала только пройтись по магазинам. Спонсирую благотворительный концерт Монтерейского симфонического оркестра, и мне нужно новое вечернее платье. Разумеется, я могла бы что-нибудь себе подобрать и в Кармеле, но тогда бы его все уже видели. Таково проклятье жизни в небольшой общине.

Джоди кивнула, будто поняла. У нее с этой женщиной больше не было никакой связи. Фрэнсес Ивлин Страуд – женщина чужая, неприятная. Черепаха под футоном Джоди роднее.

А под футоном Скотт засек узор чешуек на туфлях Мамаши Страуд. Он никогда раньше не видел итальянских туфель из якобы крокодильей кожи, но чешую признал. Когда мирно лежишь, зарывшись в ил на дне пруда, и видишь чешую, она означает еду. Ее кусаешь.

Фрэнсес Страуд завизжала и вскочила, изымая правую ногу из туфли в падении на плетеный кофейный столик. Джоди перехватила мать за плечи и утвердила на полу. Фрэнсес оттолкнула ее и отступила спиной через всю комнату – подальше от каймановой черепахи, что извлекалась из-под футона, весело жуя туфлю.

– Что это? Что это за тварь? Она ест мою туфлю. Остановите ее! Убейте ее!

Томми прыжком преодолел футон и спикировал на черепаху, успев схватить туфлю за каблук, пока та не исчезла в пасти совсем. Скотт уперся всеми когтями в ковер и попятился. У Томми в руках остался только каблук.

– Частично отбил.

Джоди подошла к матери.

– Все никак не вызову санэпидстанцию, мама. Если б ты предупредила заранее…

Мамаша Страуд дышала разъяренными вяками.

– Как ты можешь так жить?

Томми протягивал ей каблук.

– Мне это не нужно. Подайте мне такси.

На миг Томми завис, присмотрелся к вероятности, отказался от нее и пошел к телефону.

– Мама, нельзя же выходить в одной туфле. Давай я тебе что-нибудь найду. – Джоди зашла в спальню и вернулась с самой затасканной парой своих теннисок. – Вот, надень эти, до гостиницы как раз.

Опасаясь на что-нибудь сесть, Мамаша Страуд привалилась к двери и сунула ноги в тапки. Джоди нагнулась и завязала ей шнурки, а несъеденную туфлю сунула в сумку.

– Ну вот. – Она шагнула назад. – Так что мы делаем на праздники?

Не спуская глаз со Скотта, мать покачала головой. Черепаха застряла меж ножек кофейного столика и теперь таскала его по всей комнате.

Снаружи подъехало такси, водитель бибикнул. Мамаша Страуд оторвала взгляд от черепахи и посмотрела на дочь.

– На праздниках я буду в Европе. А теперь мне пора. – Она открыла дверь и вышла в нее задом.

– Пока, мама, – сказала Джоди.

– Приятно было познакомиться, миссис Страуд, – крикнул вслед Томми.

Когда такси отъехало, Томми повернулся к Джоди и сказал:

– Ну что, все прошло неплохо, а? По-моему, я ей понравился.

Джоди стояла, опершись на дверь, и смотрела на пол. Затем подняла голову и безмолвно захихикала. А вскоре от хохота вся сложилась вдвое.

– Что? – спросил Томми.

Джоди посмотрела на него снизу вверх. По лицу ее струились слезы.

– Мне кажется, я готова знакомиться и с твоей родней, что скажешь?

– Даже не знаю. Они могут как бы расстроиться, что ты не методистка.

ГЛАВА 24
Возвращение завтрака

Император лежал навзничь, разбросав в стороны все свои конечности, на конце пирса в яхт-клубе имени Святого Франциска в Марине и смотрел, как над заливом плывут облака. Фуфел с Лазарем лежали рядом, задрав лапы в воздух, дремали. Будто распятие на троих, если б собаки при этом не улыбались.

– Гвардейцы, – произнес Император, – сдается мне, что в песне Отиса Реддинга про сидение на пирсе у залива наконец появился некий смысл.[28]28
  Имеется в виду песня американского соул-исполнителя Отиса Рея Реддинга-младшего (1941–1967) и гитариста Стива Кроппера «(Сидя) на причале у залива» (1968), записанная Реддингом за несколько дней до смерти.


[Закрыть] После долгой ночной охоты на вампиров это самый приятный способ провести день. Фуфел, полагаю, тебе причитается благодарность. Когда ты вел нас сюда, мне казалось, ты зря тратишь наше время.

Фуфел не ответил. Ему снился парк, полный огромных деревьев и крохотных, на один укус, почтальонов. Лапы его подергивались, и всякий раз, хрумкая крохотной головой, он сонно взрыкивал. В грезах почтальоны на вкус – как курица.

Император меж тем продолжал:

– Но как бы приятно это ни было, нам все ж не дают покоя муки совести, тревожит ответственность. Два месяца мы выслеживаем этого изверга, но к тому, чтобы его действительно найти, не приблизились ни на шаг. Однако же вот лежим, наслаждаемся погожим деньком. А в этих облаках я вижу лица его жертв.

Лазарь перевернулся и лизнул Императора в руку.

– Ты прав, Лазарь, без сна мы не годны в бою. Вероятно, приведя нас сюда, Фуфел был мудрее, нежели нам казалось.

Император закрыл глаза, и ласковые шлепки волн об опоры пирса убаюкали его.

А в сотне ярдов мористее на якоре стояла стофутовая моторная яхта, приписанная к порту где-то в Нидерландах. В ее трюме, в водонепроницаемом склепе из нержавеющей стали спал вампир.

Томми проспал час, когда его разбудил грохот в нижнюю дверь. Во тьме спальни он ткнул локтем Джоди, но та уже вырубилась на день. Томми посмотрел на часы: 7.30 утра.

От грохота трясло всю студию. Томми сполз с кровати и заковылял к двери в одном исподнем. Утренний свет, лившийся в окна студии, на миг ослепил его, и он ободрал лодыжку об угол морозилки, пока плелся через кухонный угол.

– Иду уже, – заорал он. Похоже, в дверь били кувалдой.

Исполняя походку Квазимодо, он сполз по лестнице, держа поврежденную лодыжку в руке, и приоткрыл дверь на щелочку. С другой стороны в нее заглянул Саймон. В руке у него Томми заметил молоток с фасонным бойком, занесенный для следующего удара.

Саймон произнес:

– Напарник, нам надо сесть и потолковать.

– Я сплю, Сайм. Джоди тоже спит.

– Ну так теперь ты же встал. И женщинку свою буди, нам нужен завтрак.

Томми отворил дверь пошире, и из-за спины Саймона Дрю засветил ему обдолбанную дурацкую ухмылку.

– Неустрашимый Вождь!

На тротуаре стояли все Животные – в руках пакеты с продуктами, ждали.

Томми подумал: «Вот каково было Анне Франк, когда к ней постучалось гестапо».

Саймон взял дверной проем нахрапом, и Томми пришлось отскочить, чтоб ему не содрали кожу с пальцев на ногах.

– Эй!

Саймон глянул на трусы Томми, растянутые утренней эрекцией.

– Это просто доброе утро или вы чем-то заняты?

– Говорю же, я спал.

– Ты еще молод, он у тебя все еще растет. Не грусти.

Томми перевел взгляд на свой оскорбленный член, а Саймон тем же мигом просквозил мимо него вверх по лестнице. Следом затопали остальные Животные. Клинт и Хлёст помогли Томми подняться на ноги.

– Я спал, – жалко произнес Томми. – У меня сегодня выходной.

Хлёст потрепал его по плечу.

– А я сегодня с занятий сачкую. Мы решили, тебе нужна моральная поддержка.

– Зачем? У меня все хорошо.

– Вчера в магаз легавые приходили, искали тебя. Мы им не стали твой адрес давать, ничего.

– Легавые? – Вот теперь Томми начал просыпаться. Из студии сверху доносились чпоки открываемых пивных банок. – А чего им надо было от меня?

– Хотели взглянуть на твою хронокарту. Убедиться, что в какие-то ночи ты работал. Зачем, не сказали. Саймон попробовал их отвлечь – обвинил меня, что я руковожу группой черных террористов.

– Как это мило с его стороны.

– Да, он просто лапа. А новой кассирше, Маре этой, сказал, что ты в нее влюблен, только слишком робкий, поэтому не признаешься.

– Прости его, – вставил Клинт, – ибо не ведает он, что творит.

На площадку высунулся Саймон:

– Флад, ты эту сучку удолбал, что ли? Она просыпаться не хочет.

– Не лезьте в спальню! – Томми стряхнул Хлёста и Клинта и ринулся вверх по лестнице.

Кавуто жевал незажженную сигару.

– А я говорю: поехали к пацану домой и там нажмем.

Ривера оторвался от пачки компьютерных распечаток в зеленую полоску.

– Зачем? Когда совершались убийства, он был на работе.

– Затем, что у нас есть только он. А отпечатки пальцев на книге? Хоть что-нибудь?

– На обложке полдюжины годных. Но компьютер не выдает никаких соответствий. Самое интересное, что ни один – не жертвы. Покойник до книги даже не дотрагивался.

– А пацан? Совпадает?

– Тут не скажешь, у него никогда не брали отпечатки пальцев. Оставь его в покое, Ник. Этот парнишка никого не убивал.

Кавуто провел пятерней по лысине, словно искал на черепе бугорок, в котором отыщется ответ.

– Давай его арестуем и снимем пальчики.

– На каком основании?

– Спросим у него. Знаешь же, как говорят китайцы: «Лупи ребенка каждый день; если не знаешь, за что, спроси – и он тебе ответит».

– Ник, ты никогда не думал кого-нибудь усыновить? – Ривера перелистнул последние страницы распечатки и швырнул ее в мусорную корзину у стола. – В Управлении ни хера нет. У всех висяков с потерей крови трупы уродовали. У нас нет вампиров.

Уже два месяца они избегали этого слова. А теперь вот оно всплыло. Кавуто достал деревянную спичку, чиркнул о подметку ботинка и поводил ею вокруг кончика сигары.

– Ривера, мы больше не будем обозначать этого негодяя словом на букву «В». Ты не помнишь Ночного Охотника. И так фигово, что пресса зацепилась за этого ебаного Головорота.

– Не стоит здесь курить, – сказал Ривера. – Шпинатоеды жалобу накатают.

– И на хуй. Я не могу думать без курева. Давай проверим половых бандитов. Было ли что-то с изнасилованиями и нападениями с кровопусканием. Может, этот парень перешел в класс убийств. А потом сопоставим с трансвеститами.

– Трансвеститами?

– Ну, я хочу списать уже со счетов эту версию с рыжей. А то зацепка эта нам идеальную картину портит.

Она проснулась в миазмах запахов, шарахнувших по всем ее чувствам, как носок с песком: сгоревшая яичница, сало от бекона, пиво, кленовый сироп, застоявшийся травяной дым, виски, рвота и мужской пот. Вместе с запахами нахлынули воспоминания о временах до обращения – пивные вечеринки в старших классах и пьяные сёрферы рожами в лужах блевотины. Воспоминания о похмельях. Сразу после мамочкиного визита они с собой несли стыд и отвращение – и неодолимый позыв рухнуть обратно в постель и спрятаться под одеялом.

Джоди подумала: «Наверное, я все ж не жалею, что во мне нет кое-чего человеческого».

Натянув пару тренировочных штанов и майку Томми, она открыла дверь спальни. Похоже, в кухне село на мель исправное судно «Международные блинчики». Все горизонтальные поверхности до единой покрывал слой сброшенного с борта завтракового груза. Джоди аккуратно пошла через обломки, стараясь не наступать на тарелки, сковородки, кофейные кружки и пивные банки, покрывавшие весь пол. За морозилкой и кухонной стойкой она обнаружила выжившего в кораблекрушении.

Томми лежал на футоне, раскинув члены, и храпел. У головы покоилась пустая бутылка из-под «Бушмиллз».

Джоди постояла, прикидывая в уме варианты. С одной стороны, хотелось впасть в ярость – растолкать Томми и наорать на него за то, что осквернил святость их жилища. Обоснованная истерика очень соблазняла. С другой стороны, прежде Томми всегда был заботлив. И конечно же, он все уберет. Больше того, бодун, который ему придется пережить, – сам по себе такое наказание, которое она и на неделю ему не назначит. Ну и да – на самом деле Джоди не очень злилась. Какая разница? Просто беспорядок. В общем, решение принять было трудно.

Она подумала: «Ай, черт, ни вреда, ни ущерба. Сделаю ему кофе и посмотрю в глаза, мол, ты меня так разочаровал».

– Томми, – произнесла она, присев на край футона и мягко потрепав его плечо. – Проснись, милый; ты разгромил нам весь дом, и я хочу, чтоб ты помучился.

Томми приоткрыл налитый кровью глаз и простонал.

– Болею, – выдавил он.

Джоди расслышала конвульсивный плеск у него в желудке и, не успев толком ничего сообразить, подхватила его под мышки и поволокла к кухонной раковине.

– О боже мой! – возопил Томми, но если и собирался что-либо к вышесказанному добавить, все речи его заглушил желудок, извергнувшийся в раковину. Джоди придерживала его, тайно улыбаясь от удовлетворения праведного трезвого человека.

Через несколько секунд рвоты Томми ахнул и посмотрел на нее. По лицу его текли слезы. Из носа тянулись нити соплей.

Джоди бодро произнесла:

– Выпьешь что-нибудь? Я сделаю.

– О боже мой! – Голова снова нырнула в раковину, и спазмы вновь сотрясли все его тело. Джоди хлопала его по спине и повторяла:

– Бедный малыш, – пока он опять не вынырнул оттуда за воздухом. – А позавтракать не хочешь? – участливо спросила она.

Томми снова нырнул поближе к сливу.

Минут через пять спазмы утихли, и Томми обвис на краю раковины. Джоди отвернула кран и обмыла ему лицо из душевой лейки.

– Мне кажется, вы с ребятами утром небольшую вечеринку тут устроили, нет?

Томми кивнул, не подымая головы.

– Я старался их не пустить. Прости меня. Я подонок.

– Это правда, милый. – Она потрепала его по волосам.

– Я все уберу.

– Да, уберешь, – сказала она.

– Мне очень, очень плохо.

– Конечно, плохо. Мы хотим обратно на футон и сесть?

– Воды, – сказал Томми.

Джоди налила ему стакан воды и поддерживала, пока он пил, а потом нацелила в раковину, когда вода забила струей обратно.

– Ты закончил? – спросила она.

Томми кивнул.

Джоди втащила его в ванную и умыла ему лицо – терла при этом жестковато, как сердитая мамаша, плюющая в носовой платок и абразивно стирающая шоколад с мордашки перемазавшегося чада.

– А теперь поди сядь, я тебе кофе сделаю.

Томми доплелся до большой комнаты и рухнул на футон. Джоди нашла в буфете фильтры, но вот все чашки испачкали Животные. Они стояли по всей студии – или валялись, или из них не допили виски, разбавленный растаявшим льдом.

Льдом?

– Томми!

Он застонал и схватился за голову.

– Не ори.

– Томми, вы лед из морозилки брали?

– Не знаю. Саймон был барменом.

Джоди смахнула тарелки и сковородки с крышки морозильного ларя и распахнула ее. Лотки льда, которые Томми покупал для экспериментов с утоплением, были пусты и разбросаны по всей камере. На нее глядело мерзлое лицо Пири. Джоди захлопнула крышку и ринулась через всю комнату к футону.

– Черт бы тебя задрал, Томми, как ты мог быть таким безответственным?

– Не ори. Пожалуйста, не надо. Я все уберу.

– Жопу мою ты уберешь. Кто-то лазил в морозилку. Кто-то видел труп.

– По-моему, меня сейчас вырвет.

– А в спальню они тоже заходили, пока я спала? Они меня видели?

Томми обхватил голову так, будто она сейчас треснет и мозги в любой миг выплеснутся на пол.

– Им в туалет надо было. Все в порядке – я тебя накрыл, чтобы свет не попал.

– Идиот! – Джоди схватила кофейную кружку, чтобы запустить в него, но осеклась. Надо свалить отсюда, покуда она его не изувечила. Пока она ставила чашку на стойку, ее всю трясло. – Я пошла, Томми. Приберись здесь хорошенько.

Джоди развернулась и двинула в спальню одеваться.

А когда вышла, по-прежнему трясясь от ярости, Том стоял посреди кухни с покаянным видом.

– Ты вернешься до того, как я уйду на работу?

Она злобно посмотрела на него.

– Не знаю. Понятия не имею, когда я вернусь. Почему ты табличку на дверь не повесил: «Смотреть на вампира – сюда»? Ты же с моей жизнью играешь, Томми.

Он не ответил. Джоди развернулась и вышла, хлопнув дверью.

– Я покормлю тебе черепашек, – крикнул Томми ей вслед.