Текст книги "Соседи по квартире (ЛП)"

Автор книги: Кристина Лорен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Потом я возвращаюсь домой, открываю свои записи про Келвина, постановку и мою охоту за нью-йоркскими талантами, и, подобно карлику из сказки «Румпельштильцхен» братьев Гримм, пытаюсь преобразовать собственную черную тоску в золото будущей прозы, изо всех сил стараясь при этом не думать, что скоро придет Келвин, и тогда между нами все действительно будет кончено.

***

Я вовсю стучу по клавиатуре, на взводе от потока слов и двух бокалов вина, но все моя решимость тает, едва Келвин заходит в квартиру и вешает пальто на крючок.

Постояв немного с хмурым лицом у двери, он делает глубокий вдох и идет в комнату.

Сев на краешек журнального столика, тихо говорит:

– Тебя даже в лобби не было.

Келвин выглядит сильно уставшим: темные круги под покрасневшими глазами, а на месте фирменной улыбки красуется мрачная гримаса.

Закрыв ноутбук, я кладу его на столик.

– Я позвонила Брайану и уволилась.

Похоже, что мой ответ его не удивил. Опустив взгляд на сложенные руки, Келвин кивает. Я перестаю дышать, когда замечаю блеск его обручального кольца в свете уличных фонарей.

– Где твои мама с сестрой? – спрашиваю я. Сейчас уже далеко за полночь, а значит, спектакль закончился не меньше двух часов назад.

– Вернулись в отель.

– Им понравилось?

Он молча кивает.

– Уверена, они тобой очень гордятся.

– Думаю, да, – отвечает Келвин.

Снова это слово, будто звяканье монетки [имеется в виду ранее упоминавшееся звучание английского think с ирландским акцентом как tink – прим. перев.].

Эта ситуация совсем не похожа на мое расставание с Брэдли, когда единственное, что нам требовалось сделать, – всего лишь поставить точку. Сейчас же у меня сердце болит. Оно с силой сокращается, словно нарочно пытаясь удержать меня в этом моменте – где, для того чтобы найти себя, мне нужно потерять Келвина.

– Я рассказал им про Аманду, – потирая несуществующее пятнышко на брюках, говорит он. – Они в бешенстве. Но справятся.

Я не знаю, что ему ответить. Поэтому только сочувственно хмыкаю.

Келвин встречается со мной взглядом.

– А ты?

– Справлюсь ли с этим я?

Он кивает.

– Возможно, – отвечаю я. – Но не сразу. Нет, я прекрасно понимаю, почему ты их обманывал. Ты не хотел, чтобы они о тебе беспокоились. Но потом не рассказал и мне. Наверное, все это было просто… удобно. Мне и так трудно поверить в искренность твоих чувств, а твое ожидание, что я буду отзываться на другое имя, мало помогает делу.

– Я готов еще раз объяснить тебе все, о чем только попросишь, – говорит Келвин. – Тогда я просто запаниковал. И понимаю, что с твоей точки зрения все выглядит очень плохо.

– Это точно, – подняв на него взгляд, замечаю я. – И хотя мы можем обсудить Аманду и все, что с ней связано, вряд ли ты сможешь объяснить историю с Натали.

Келвин подается вперед и берет обе мои руки в свои.

– С Натали у меня ничего нет. Когда она позвонила мне тогда, я ответил, что теперь в отношениях. И не просил позвонить мне позже, – он наклоняется и целует мои ладони. – Я повел себя как трус, когда не рассказал родителям про Аманду. Надо было просто взять себя в руки и не молчать. И да, изначально я женился на тебе, чтобы остаться в стране, но моя любовь к тебе – не ложь. Я идиот, раз решил, будто ты станешь врать вместе со мной. Просто… – покачав головой, Келвин смотрит в окно. – В тот момент, кажется, я толком не разобрался в собственной голове. Но сейчас я здесь и сделаю что угодно, чтобы наладить наши отношения.

Я внимательно всматриваюсь в его лицо. Гладкая кожа, беспокойный взгляд зеленых глаз, слегка пухлые губы, которые я целовала тысячи раз. Келвин выглядит сейчас таким несчастным, а мне даже нечего сказать.

– Я все испортил, – шепчет он и закрывает глаза. – Все разрушил.

Господи.

Как же больно.

Терпеть не могу этот момент. Ненавижу.

Когда Келвин открывает глаза, я понимаю, что не хочу, чтобы он уходил. Но мне придется сказать ему об этом. Мы оба порядочно запутались.

– Как и говорил, я вернулся собрать вещи… – начинает он и замолкает.

Я пытаюсь сглотнуть, но безуспешно. В горле, в груди, в животе, – во всем теле больно и пусто.

– Да.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Нет. Не хочу. Но сейчас мне необходимо, чтобы ты ушел.

Опустив голову и глядя в пол, Келвин спрашивает:

– А хочешь ли ты оставаться в этом браке?

Мое сердце, да и все тело, кричит «Да». Да, да, да! Но что-то крошечное внутри, искра, которая чуть было не потухла, шепчет «Нет». Мы можем обсудить Аманду, Натали и все секреты, которые храним от своих родных, так же, как поговорили об обвиняющей меня в сталкерстве Лулу. Но все это мелочи; нечто большее должно начинаться с чистого листа. До сих пор в моей жизни ничего не происходило. Этот мужчина явился как вариант среди возможных приключений, и я была готова выйти за него, лишь бы сделать хоть что-то. Лишь бы ощутить свою жизнь как более значимую. Одержать хоть какую-то победу.

Оглядываясь назад, я вижу свое желание нырнуть в фиктивный брак с незнакомцем весьма удручающим. Тот факт, что Келвин врал мне, ужасен. Но от того, что я по-прежнему не уверена в его чувствах, ощущаю себя совершенно растоптанной.

Самое паршивое, что в глубине души я не понимаю, за что Келвину вообще меня любить; я чувствую себя неинтересной и докучливой. Что бы мои дяди ни говорили, мы с Келвином не похожи на Джеффа с Робертом. Наши отношения не начались с искренних намерений и откровенных признаний в любви. В нашей паре я не смогу быть Джеффом и оставаться в стороне, в то время как Келвин взлетит к своему успеху, словно ракета. Мне нужно наполнить жизнь собственными достижениями, а не просто быть свидетелем чужих.

– Я люблю тебя, – искренне говорю я Келвину и несколько раз сглатываю, чтобы не заплакать. Теперь настала моя очередь говорить эти слова впервые. Каждый раз, когда герои книг, которые я читала, собирались сделать то же, что и я сейчас, меня охватывала такая злость, что я кричала, глядя на страницы… Но сейчас их чувства мне понятны. – И часть меня действительно хочет остаться замужем, справиться с трудностями, после чего насладиться неожиданным и идеальным хэппи-эндом. Но я слишком привыкла к заботе о себе со стороны других и уже давно на автомате принимаю решения, исходя из их интересов. Слишком долго я боялась заглянуть внутрь себя и познакомиться с самой собой. Как и попробовать что-нибудь и потерпеть неудачу. А сейчас я сижу и думаю: «Я бы ни за что в саму себя не влюбилась. Как же мне тогда верить его словам?».

Келвин хочет возразить, но я протестующе поднимаю руку. Знаю, он хочет убедить меня в искренности своих чувств, вот только в качестве доказательства нашей взаимной любви упомянул лишь то, что секс был весьма хорош.

– У нас все могло бы получиться, но прямо сейчас я не довольна собой. Мне хочется делать хоть что-нибудь, вместо того чтобы просто наблюдать, как ты воплощаешь свои мечты.

Не сводя с меня глаз, Келвин тихо отвечает:

– Я понимаю, о чем ты.

Конечно же, он понимает. У него есть музыка, которую большую часть жизни он ставил на первое место. Было много проблем и пришлось приложить немало усилий, но в конце концов он справился.

Келвин окидывает взглядом мое лицо – лоб, щеки, нос, губы, подбородок, – а потом внимательно смотрит мне в глаза.

Медленно наклоняется и целует меня.

– Хорошо.

Когда он отодвигается, я с вопросительной улыбкой переспрашиваю:

– Хорошо?

– Я буду ждать.

глава двадцать седьмая

Думаю, мне стоит признать правоту однажды услышанного высказывания: «Иногда, когда все разваливается на части, что-то другое в жизни наконец встает на свои места». В конце концов, не будь разрушены наши отношения в тот день, на выходе из здания госучреждения, я бы ни за что не решилась уйти из театра. Не уволившись из театра, я никогда не устроилась бы официанткой в кафе Friedman’s в Адской кухне, где работаю три дневные и три вечерние смены в неделю. Без этой работы у меня не появилось бы свободного времени, чтобы писать. А без писательства я бы так и не почувствовала, как внутри меня будто укореняется нечто важное, рвущееся при этом наружу и жаждущее проявиться.

Мои черновики о том, каково было расти в зале симфонического оркестра, об уличных музыкантах, о блеске и изнанке Бродвея превратились из зарисовок в полноценное эссе.

Сейчас это кажется таким очевидным: пиши о музыке, дурочка!

Я уже и забыла о том восторге, когда из-под пальцев струятся слова, не успев толком сформулироваться в голове. Когда закрываю глаза и печатаю, я представляю, как рука Келвина движется по грифу гитары. Слышу звон падающих в футляр монет и вспоминаю, как он едва замечал толпу людей, сталкивающихся между собой и огибающих его на станции метро.

Пару недель подряд я стараюсь о нем не думать. Отвлекаюсь, работая официанткой, ведя подсчет словам в файле и бегая в Центральном парке не меньше одного раза в день. Я даже немного рада, поскольку мое тело сбросило несколько килограммов и стало более четко очерченным там, где раньше ничего подобного и не было. Но каждый раз, когда события замедляются, и я сажусь на диван или ложусь в кровать, то пялюсь в потолок и чувствую себя несчастной.

Старая привычка развлекать себя при помощи интернета больше не годится. Потому что повсюду, в Фейсбуке и в Твиттере, на афишах в метро и автобусах на меня смотрят фотографии Келвина. Он заполонил собой город.

Несколько раз он отправлял мне сообщения – однажды, когда забыл какие-то ноты, и забрал, пока меня не было дома. Четыре следующих раза Келвин справлялся о моих делах, и во всех случаях я отвечала односложно, строго по теме вопроса.

«Как ты пережила первую неделю расставания?»

«Стараюсь держаться».

«Я отправил тебе деньги за квартиру за полгода. Ты получила?»

«Да, получила, спасибо».

«Я не видел тебя в театре уже несколько недель. Где ты сейчас работаешь?»

«Устроилась на новое место. В Friedman’s».

«Поужинаешь со мной в понедельник?»

«Прости, но я не могу. Вечером по понедельникам работаю».

Последнее сообщение Келвин отправил всего четыре дня назад, и я не врала ему – по понедельникам действительно мои смены. Но у меня хороший менеджер, и он очень доволен, что я много тружусь и не жалуюсь; уверена, я запросто могла бы с кем-нибудь поменяться сменами. Вот только в сообщениях Келвина я не уловила намека на романтику. Моя главная проблема по-прежнему в том, что я знаю, как его понять. И еще меня терзает беспокойство, что если мы начнем общаться чуть больше, эта новая улучшенная версия Холлэнд растворится, потому что возвращения Келвина я жажду больше, чем измениться самой.

Несколько минут в день мне все-таки позволительно думать о Келвине. В конце концов, я по-прежнему живая и у меня маловато самоконтроля: я регулярно включаю запись выступления Келвина и Рамона.

Оно великолепно.

Когда после обеда толпа в ресторане редеет, я прошу шеф-повара Хосе включить на кухне саундтрек. Потом иду в темный угол и, прижав ко лбу стакан ледяной воды, слушаю «Без тебя». Звук гитары Келвина – полные надежды начальные аккорды, превращающиеся в тревожный и лихорадочный ритм мелодии – находят отклик во всем моем теле.

Я помню это звучание, когда оно доносилось с противоположного конца комнаты. Или кровати. Помню, как Келвин напевал мне эту мелодию на ухо, когда лежал, прижав меня спиной к своей груди. От желания разрыдаться я прижимаю стакан к разгоряченному лбу – катая его вправо и влево, вправо и влево, – и пытаюсь отвлечься мыслями о работе и эссе. Когда к чувству потери добавляется искренняя гордость собой, я выбираюсь из угла, отправляюсь к своим столикам и зарабатываю в итоге достаточно, чтобы оплатить квартиру – впервые в жизни полностью самостоятельно.

***

Однажды в среду я наконец заканчиваю свое эссе.

Выжидающе и терпеливо мигает курсор. Но для этой истории у меня больше не находится слов. Я еще не перечитывала эссе полностью, но когда это сделаю, то обнаружу, что оно не только про музыку – оно о Келвине, о моем личном пути, на который я свернула после встречи с ним, о том, что подлинный талант можно найти где угодно. Что грохот поездов и запахи станций уходили куда-то на задний план, когда там играл Келвин. И что так же куда-то словно растворяются зрители, когда он выступает в театре. В эссе я горжусь, что обнаружила этот талант и сделала все возможное, чтобы он реализовался и не был зарыт в землю.

Написанное мной – это искреннее любовное послание, и самое неожиданное в нем то, что адресовано оно мне самой.

***

Словно ребенок, запускающий в небо самодельную ракету в надежде, что та достигнет Юпитера, я отправляю свое эссе в журнал «Нью-Йоркер». На самом деле, я смеялась, пока наклеивала марки на конверт, – идея, что меня там опубликуют, нелепа, но терять мне нечего. Издание такого уровня я раньше не стала бы даже рассматривать. Воображение рисует, как редактор – настолько сосредоточенный на интеллектуальном, что не заботится о красоте и комфорте, и на разбросанных по столу бумагах видны следы от кофе, а в обыденной речи он пользуется словами вроде «полнозвучие», «исход» или «минорное настроение», – откроет мое письмо, с пренебрежительной усмешкой бросит его за спину, и оно приземлится на стопку эссе других начинающих авторов с неадекватно завышенной самооценкой. С сарказмом шепнув своему сочинению «Порви там всех!», я отправляю конверт в почтовый ящик.

А потом, три недели спустя, теряю способность дышать, наверное, минут на десять, когда получаю ответ, что мое эссе готовы напечатать.

Держа в руках письмо из редакции, я нарезаю круги по квартире и перечитываю его вслух. Хочется позвонить Роберту с Джеффом, но для начала мне придется пробраться сквозь паутину мыслей о Келвине. Поскольку эта статья о нас, мне нужно не только получить согласие на публикацию, но еще я хочу, чтобы он ее прочитал.

И чтобы увидел в ней меня.

Хотя, мне кажется, что он никогда и не переставал этого делать. Вот только решиться позвонить ему спустя пять недель молчания не так-то просто.

Я отправляюсь на пробежку, чтобы освободиться от нервного напряжения и волнения.

Потом звоню Дэвису и едва не глохну от его радостных воплей.

Принимаю душ, делаю себе сэндвич, сортирую белье перед стиркой.

«Не трусь, Холлси», – звучит у меня в голове голос Джеффа.

Я смотрю на часы: еще только три. Прокрастинировать день напролет я себе позволить не могу, а Келвин как раз должен быть свободен.

Раздается один гудок, второй, и на середине третьего он берет трубку.

– Холлэнд?

От звука его голоса покалывает кожу – словно пронесся электрический заряд. На меня накатывает мучительная ностальгия.

– Привет, – говорю я и прикусываю губу, чтобы не улыбаться, как идиотка. Как же приятно его услышать.

– Привет, – я слышу, как Келвин улыбается и представляю, что он отбрасывает прядь волос со лба, а на лице появляется радостное выражение лица. – Какой приятный сюрприз.

– Решила поделиться хорошими новостями.

– Правда? Какими?

Стараясь перестать дергаться, я киваю и перевожу взгляд на письмо в своей руке.

– Я написала эссе… – я и сама не до конца понимаю, о чем оно, – о тебе… И о себе. О музыке и Нью-Йорке. Даже не знаю…

– Ты говоришь про то, над которым работала, прежде чем…

Прежде чем мы расстались.

– Ага. Про него.

Келвин ждет несколько секунд, потом спрашивает:

– И?..

– И… отправила его в «Нью-Йоркер», – сдерживая улыбку, отвечаю я. – И его приняли.

– Да ладно! Быть не может!

– Может!

– Ну ни хрена себе! – звук смеха Келвина бьет меня наотмашь. Я так по нему соскучилась. – Это замечательно, mo stóirín.

Мое старое прозвище… Сердце разламывается на куски.

– Хочешь прочитать?

Он снова смеется.

– Это что, серьезный вопрос?

– Я могу поменяться с кем-нибудь сменами в понедельник, и, если хочешь, поужинаем.

Ужин. С Келвином. Такое ощущение, что я много лет не ощущала подобный восторг.

– Скажи, куда, – отвечает он, – и я подъеду.

***

– Наконец решила дать нам прочитать свое эссе?

Это первое, что говорит мне Джефф, когда открывает дверь днем в понедельник и видит меня, прижимающую к груди объемный конверт с письмом редактора и печатной версией эссе.

– И не только его, а кое-что получше, – радостно помахав конвертом, отвечаю я. Я чувствую себя почти пьяной от восторга. – А где Боберт?

– На кухне, – говорит Джефф и строит гримасу. – Иди помоги ему.

Я захожу в квартиру и по запахам горелого хлеба и переваренного томатного соуса сразу же понимаю: готовит Роберт.

– Золотце, иди скорей сюда! Кажется, я испортил пасту.

Хотя Роберт так же говорит и Джеффу, я знаю, что сейчас он обращается ко мне. Положив конверт на столик к прихожей, я поворачиваюсь к Джеффу:

– Руки прочь. У меня есть новости, и я сама хочу обо всем рассказать.

Он поднимает руки вверх, пообещав не притрагиваться, а я иду на кухню.

– Ты же знал, что я приду, – заявляю я Роберту, когда он, передав мне всю ответственность, садится за стол с бокалом красного вина. – Почему не дождался?

– Хотел сделать сюрприз.

Роберт просто очарователен. Я изучающе осматриваю еду: это действительно всего лишь паста и соус из банки.

– Надо выбрасывать, – говорю я. – Тут все испорчено.

Сочувственно улыбнувшись Роберту, я отправляю приготовленное в мусорку. Пока он заказывает вьетнамскую еду, Джефф приносит на кухню мой конверт, и тот лежит теперь на столе, молча напоминая о своем присутствии.

Мы разговариваем на отвлеченные темы, но время от времени я ловлю их взгляды в сторону конверта.

– Как дела? – интересуюсь я.

– На прошлой неделе отличился Брайан, – говорит Роберт. Я и так с большим удовольствием предвкушаю грядущий ужин с Келвином, а новость о том, что Брайан облажался, вызывает невероятный душевный подъем. – Он устроил в вестибюле скандал с женой какого-то иностранного дипломата, которая возвращалась из дамской комнаты и заблудилась.

Я морщусь. Злорадство стихает, так как прекрасно понимаю, какими проблемами это обернулось в итоге Роберту и Майклу.

– Ох. Мне очень жаль.

Роберт пожимает плечами.

– В последние пару недель Келвин как будто ожил, – осторожно подбирая слова, поскольку понимает, что ступил на зыбкую почву, говорит он. – А Рамон обручился, так что на прошлой неделе мы закатили для него вечеринку.

Знаю, мне стоило бы порадоваться за Келвина, но с типичным для подобных ситуаций эгоизмом я чувствую облегчение, раз без меня ему было невесело целый месяц. Вдобавок к этому расстраиваюсь, что пропустила, судя по всему, действительно классную вечеринку. Ну я и тупица.

Прочитав эти мысли по моему лицу, Джефф добродушно смеется.

– Знаешь, Холлси, ты в любой момент можешь заполучить его обратно.

– Сомневаюсь, – отвечаю я. Как бы я ни радовалась возможности увидеть его сегодня вечером, мне до сих пор не понятно, что у нас происходит на эмоциональном уровне. У меня было много времени как следует подумать – во время пробежек и на работе – и понять, почему отношения между нами развивались настолько быстро и интенсивно и почему они, скорее всего, были бы такими же, даже если его чувства не были похожи на любовь. Присоединиться к исполнительскому составу спектакля для Келвина было весьма эмоциональным событием, а облегчение, что он может жить в стране легально, так же сопровождалось взрывом эмоций. Иногда люди за что-то глубокое принимают обычную благодарность. Расставание далось мне нелегко, но думаю, что оно отличный барометр, который покажет, каковы наши чувства на самом деле.

В своих я уверена, они настоящие. Надеюсь, его тоже.

У меня внутри от беспокойства все завязывается в узел.

– Насколько я понимаю, именно ты была инициатором, – напоминает мне Джефф.

– Да, но я думаю, расставание пошло Келвину на пользу, – отвечаю я, а потом делаю глубокий вдох. – Сегодня мы договорились поужинать… так что посмотрим.

Роберт широко улыбается и тянется ко мне через стол.

– Мы очень гордимся тобой, Лютик.

– Спасибо, ребята, – отвечаю я и думаю, что, возможно, мне стоит не ограничиваться коротким спасибо и добавить деталей: за то, что вырастили меня, что привезли в Нью-Йорк и заботились обо мне. И что поддерживали меня во всех сумасшедших начинаниях этого года. Но одного взгляда достаточно, чтобы понять: они и так знают, насколько я им благодарна. Поэтому тихо добавляю: – Спасибо вам за все. Даже не представляю свою жизнь без вас обоих.

– Ты ребенок, которого у нас никогда не было, – говорит Роберт. – Ты наша гордость и радость.

Нужно переходить к новости про эссе, иначе я разревусь.

– Итак, чуть больше месяца назад на меня снизошло озарение, – постукивая пальцами по столу, объявляю я. – Сейчас все кажется таким очевидным, но, наверное, меня к этому подтолкнули отношения с Келвином.

Джефф с Робертом выжидательно на меня смотрят.

И тогда я кладу конверт на середину стола.

Роберт его открывает и, едва увидев название журнала, зажимает рот ладонью. Вскрикнув, Джефф подскакивает со своего места, бросается ко мне и обнимает, подняв над полом на добрые полметра.

После радостных возгласов, поздравлений и нескольких повторных прочтений письма вслух мы успокаиваемся, снова садимся за стол, и со слезами гордости на глазах мои дяди читают само эссе.

Выражение лица Роберта становится полным нежности, когда он понимает, что в эссе я написала о его влиянии на свою жизнь и будущее. Пусть я уже включила в текст редакционные заметки – и понимаю, что с ними статья стала сильнее, – мне все равно было страшно дать прочитать эссе Роберту. Я писала так, будто хорошо разбираюсь в музыке, а сейчас, когда он держит текст в руках, внезапно ощущаю ужас, что он укажет, где я допустила ошибки, рассуждая об интонации, композиции или талантах-самородках.

Я слежу, как взгляд Роберта скользит по строчкам, задерживаясь на некоторых по нескольку раз, и пытаюсь угадать, про что именно он читает. От растущей нервозности меня начинает потряхивать. Становится невыносимо просто сидеть, смотреть, как они читают, и ждать обед.

Поэтому я иду в гостиную. Поджав под себя ноги, устраиваюсь на диване и неторопливо прокручиваю ленту Твиттера. Новости, новости, новости, мир вот-вот погибнет, снова новости… а потом мне на глаза попадается фотография, где Келвин на красной ковровой дорожке стоит рядом с красивой брюнеткой. Фото опубликовано не с его и даже не с аккаунта театра. А в еженедельнике Entertainment Weekly.

Я словно проглотила льдинку – в горле все застыло до боли. На губах Келвина красуется его фирменная улыбка, а женщину он обнимает за талию. Мне не стоит открывать саму статью. Ни в коем случае. Но разве я смогла бы удержаться? Поэтому перехожу по ссылке.

«Бродвейский гитарист и любимец публики Келвин Маклафлин вот уже второй раз за месяц замечен в обществе звезды независимого кино, актрисы Натали Нгуен. На этот раз они появились в Нью-Йорке на премьере политического триллера «Привести в исполнение», в главной роли которого снялся партнер Маклафлина по спектаклю «Его одержимость» Рамон Мартин.

Привлекательная парочка появлялась вместе и ранее, в Нью-Йорке на…»

Не дочитав, я швыряю телефон на журнальный столик. У бушующего урагана внутри меня есть имя – Натали Нгуен.

Привет! Пишу поинтересоваться, свободен ли ты?

В последние пару недель Келвин как будто ожил.

Прижав подушку к лицу, я кричу.

– Холлэнд, это потрясающе! – неверно истолковав мой вопль, кричит из-за стола Роберт.

– У Келвина появилась какая-то паршивая девушка? – зашвырнув подушку в другой конец комнаты, восклицаю я.

Позади дивана раздаются звуки торопливых шагов.

– У Келвина появилась девушка? – переспрашивает Роберт. – Насколько мне известно, нет… но, кроме как на спектаклях, я с ним не вижусь.

Джефф осторожно берет мой телефон и читает открытую статью.

– О! Это же та актриса… – начинает он и нетерпеливо щелкает пальцами. – Из фильма с Джошем Магелланом про группу туристов, которые отправились в…

– Да-да-да, – подхватывает Роберт, – в Новую Шотландию, – он похлопывает кончиком пальца по губам, пытаясь вспомнить. – Как ее зовут? Она превосходно сыграла.

– Ее зовут Натали Нгуен, – выдав хук справа другой подушке, отвечаю я. – Вот только давайте пропустим ту часть рассказа, какая она замечательная и талантливая, и перейдем сразу к развязке: где рука моего мужа красуется на ее тонкой талии, в то время как оба они позируют на красной ковровой дорожке.

глава двадцать восьмая

Неудивительно, что ужин я отменила.

Джефф и Роберт убеждали меня не верить этой истории и что подобные слухи не редкость. Но, несмотря на их попытки, оба они должны понимать: нет ничего нереального в том, что Келвин встречается с Натали. Все к тому и шло.

Я оставляю дядям копию эссе для Келвина, чтобы тот прочитал и одобрил, и договариваюсь встретиться с Лулу. Будем праздновать мою маленькую писательскую победу. Если буду оставаться на позитиве, надеюсь, я не превращусь в лужу слез и сожалений.

Принимаю решение как следует напиться, но после первого бокала вина пишу Келвину.

«Думаю, будет лучше, если мы отменим ужин. Я попрошу Роберта завтра отдать тебе копию эссе».

«Кому будет лучше?»

Мне становится еще более грустно. Уверена на все сто, что если напьюсь, как собиралась, потом обязательно позвоню ему и буду реветь в трубку. Знаю, что несправедлива к нему, но я в ярости от того, как быстро Келвин заново начал налаживать личную жизнь. Всего месяц спустя! Но когда я злюсь, то плачу. Эти два проводка в моей эмоциональной паутине почему-то всегда сплетены воедино.

Лулу про Келвина с Натали я ничего рассказывать не стала, но несмотря на занятость своими делами – записаться на следующей неделе на инъекции ботокса, купить те туфли, даже если не может себе их позволить, и понять, стоит ли бросать Джина, – она умудряется заметить мое настроение.

– Я думала, мы празднуем будущую публикацию эссе, – говорит она и придвигает ко мне поближе бокал вина. – Ты же была так рада. Почему тогда выглядишь какой-то унылой какашкой, когда я расписываю тебе новые туфли от Валентино?

Я окунаю картофель-фри в трюфельный соус. От ее вопроса мне хочется сопротивляться и выглядеть веселее. Почему в присутствии Лулу мне всегда кажется, будто мои чувства неудобны и отвлекают ее от важного?

– Я и есть сейчас унылая какашка, – раздраженно отвечаю я. – Потому что Келвин встречается с Натали Нгуен.

Сунув картошку в рот, она кивает.

– На днях видела их фото.

Такое ощущение, будто меня ударили.

Мысленно сосчитав до десяти, я с возмущением смотрю на нее и закипаю от гнева.

– Спасибо, что держала меня в курсе и предупредила заранее.

– А что ты хотела, чтобы я тебе сказала? «Удачи в соперничестве»? – продолжая жевать, интересуется Лулу. – Разве так не было бы хуже?

И в этот момент моя дружба с Лулу окончательно умирает.

***

– Как ты? – спрашивает Дэвис, и на заднем плане я не слышу звуков ни телевизора, ни приготовления какой-нибудь еды. Значит, мой брат действительно беспокоится обо мне.

– Зависла в нерешительности. То ли прыгать от восторга по поводу эссе, то ли грустить из-за парня, – насчет грустить – это еще мягко сказано. С тех пор как увидела фотографию, прошла неделя, и большую часть этого времени я провела, рыдая в подушку.

Дэвис мудро решает не отпускать комментарии, насколько хороша Натали Нгуен или что мне стоило это предвидеть.

– Мне очень жаль, Холлс. Ты с ним разговаривала?

– Нет, – я не упоминаю, что на этой неделе Келвин звонил мне дважды. Оба оставленных голосовых сообщения были короткими и безэмоциональными: «Холлэнд, это я. Пожалуйста, перезвони». И хотя Келвин, которого я знаю (а не тот, которым он притворялся, заваливая меня интимными смс-ками, чтобы продемонстрировать, если понадобится, на собеседовании), предпочитает показывать эмоции скорее лично, нежели в голосовом сообщении, от меня не укрывается его отстраненность.

Наверное, мне стоит взять себя в руки и начать переговоры о расторжении брака. И пусть Джефф с Робертом настаивают, что тут может быть какая-то ошибка, мне тяжело допускать даже крошечную возможность, что это правда.

– Джефф сказал, ты больше не общаешься с Лулу.

Я издаю стон, но не от расстройства, а из-за удивительного облегчения, что стресс, связанный с этой дружбой, закончился. Имя Лулу и все, что с ней связано, – особенно неспособность на нежность и эмоциональность, – напоминает мне, что я собиралась следить за собой и не быть эгоистичной, а заодно о том, зачем звоню брату.

– Но у меня есть и хорошие новости. Речь о Роберте.

Вчера мы узнали, что Роберт выиграл премию «Драма Деск», одну из самых престижных в театральной среде, за постановку «Его одержимость». Джефф, который сейчас просто на седьмом небе от счастья, планирует одновременное празднование этого события и пятьдесят пятого дня рождения своего супруга. Конечно же, я должна присутствовать… и, конечно же, там будет Келвин.

Ни за что на свете я не пойду без пары. Мне нужна поддержка, а никто не умеет смешить меня лучше, чем мой брат Дэвис.

– Я понимаю, куда ты клонишь, – с глубоким вздохом говорит он, когда я обрисовываю ему ситуацию. – То есть мне нужно купить билет на самолет и арендовать смокинг?

– О да. Потому что рядом со мной на мероприятии должен быть красавчик.

– Это слишком в стиле «Цветов на чердаке», Холлс. Не сходи с ума.

***

– Готова к субботе? – обняв меня за плечи, пока мы пробираемся мимо полок в самом дорогом продуктовом магазине города, интересуется Джефф.

– Нервничаю, – признаюсь я.

– А ты уже выбрала себе платье?

– Нет, – терпеть не могу ходить по магазинам. – У меня есть черное. Его и надену.

Мое подходящее платье.

– Нужно купить новое. Все-таки это большое мероприятие, – говорит Джефф и останавливается у одной из полок, не заметив моего ужаса – похоже, мой дядя всерьез собирается купить крошечную корзинку черешни за двенадцать долларов. – Рад, что приедет Дэвис. Я не видел его почти год.

Несмотря на собственное уныние, я не могу не заметить, что вокруг происходит много всего хорошего. Публикация эссе, награда Роберта, приезд Дэвиса. Кажется, Джефф прав, и со временем я буду чувствовать себя все лучше и лучше. Просто еще не сейчас.

Отложив в сторону черешню, Джефф поворачивается ко мне, и по выражению мрачной покорности на лице я заранее знаю, что новость, которой он со мной поделится, меня прикончит.

– Что? – низким голосом угрожающе спрашиваю я.

В ответ он смеется, но взгляд остается напряженным.

– Думаю, ты уже знаешь, что Рамон не продлил свой контракт на следующий сезон.

– Роберт говорил об этом пару месяцев назад, но я не знала, изменилось ли решение Рамона в связи с возросшей популярностью их с Келвином дуэта.

– И да, и нет, – Джефф переводит взгляд на грушу в своей руке – уверена, чтобы не смотреть на мое обеспокоенное лицо. – Контракт Рамона заканчивается в конце этого года. Он с невестой обосновался в Лос-Анджелесе, а два дня назад Роберту предложили поставить спектакль там.