Текст книги "Грешный и влюбленный (Древнее проклятие)"
Автор книги: Кристина Додд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
– Не надо. Со мной все В порядке. Я просто переволновалась. Мне и похуже раны видеть приходилось.
Ранд и слушать ее не стал, впрочем, он никогда не обращал внимания на любые ее протесты. Джаспер только что прибыл в специальной закрытой карете, которую перестроили для Ранда. Дверцу экипажа сделали пошире, а сидение, обращенное назад, сняли. На это место поставили кресло на колесах с Рандом и надежно привязали его ремнями, так что, похоже, он не чувствовал ни малейшего неудобства. Довольно улыбнувшись, он заявил:
– Можно считать, что мы уже почти вернулись в Клэрмонт-курт.
Силван с раздражением обернулась на его голос. Она очень не любила, если кому-то удавалось застать ее не в лучшей форме, и сейчас стыдилась своей слабости. Дело было даже не в самом несчастном случае – и уж, конечно, дурно ей стало не потому, что в цеху такой тарарам и такая суета, а из-за ощущения чего-то неладного, какого-то напряженного ожидания несчастья, разлитого в тамошнем воздухе.
После Ватерлоо ей повсюду мерещилась угроза. Так мать, когда дитя ее только-только научилось ходить, все время трясется, как бы с чадом ее ничего не случилось. Вот и Силван чувствовала себя сейчас такой беспокойной мамашей. Ей плохо становилось при одной мысли о крови, проливаемой зря, безо всякой разумной причины, просто потому, что война, или по неосторожности.
А Ранд, думая, что она все еще переживает случившееся, старался ее утешить:
– Гарт повез Роз с Лореттой на другой коляске, и он побудет с ними, пока они не успокоятся. Повар пошлет корзину еды. Мать отправит одеяла, а Лоретта пообещала, что сделает для Роз все, что нужно будет сделать. – Она увидела, как в темноте блеснули его зубы. – Лоретта уверена, что вы способны творить чудеса. Она так мне и сказала. Мол, делай то, что она тебе велит, и выздоровеешь.
Силван усмехнулась, но этот смешок очень уж походил на всхлип. Не умеет она никого лечить. Ни единой души не спасла. Она просто перевязывала раны и молилась за раненых, а те все равно почти всегда умирали.
– Так что вы сейчас пойдете поужинаете и в постель. Все и без вас сделается. Никаких споров, никаких шатающихся духов.
Какие еще духи? Ее память опять вернулась к тем страшным дням у Ватерлоо, опять перед глазами встали искалеченные трупы. Все они некогда были живыми мужчинами с упругими телами, а теперь кости их гниют в могилах, а сами они оживают лишь в ее кошмарных фантазиях.
– Откуда вы знаете про моих духов?
Он замялся, потом мягко сказал:
– Я не о ваших духах говорил. Я имел в виду привидение Клэрмонт-курта.
– Ох! – Она издала коротенький смешок. – Вы про этого духа. Нет, ваш дух меня не пугает. Это просто какой-то безумец, изображающий из себя привидение и нападающий на женщин. – Она оборвала свои разглагольствования, почувствовав, как в испуге сжалась Гейл. И поспешила добавить:
– Но у меня есть твердая уверенность, что его скоро изловят.
– А вы, мисс Силван, боитесь духа?
– Нет! – У Силван руки чесались стукнуть Ранда как следует. Нашел время затеять разговор о духах. Да еще при ребенке. Вон как Гейл побледнела! И она ласково погладила девочку. – И ты не бойся. Он тебе вреда не причинит.
– Есть разумное объяснение для всех этих выдумок про духа. – Голос Гейл зазвучал громче и увереннее, как это бывало всегда, когда она цитировала кого-то из взрослых.
– Мы духа поймаем и поглядим, как ему придет конец.
Карета резко затормозила, и Силван почти не расслышала, как Ранд пробормотал:
– Вот и правда. И конец будет.
Джаспер соскочил со своего облучка и распахнул заднюю дверцу так резко, что карета закачалась. Всунув свое грубое озабоченное лицо внутрь, он спросил:
– Мистер Ранд, с вами все ладно?
На ступенях ведущей на террасу лестницы их встречала прислуга. В руках люди держали фонари, пытаясь укрыть пламя от вечного здесь ветра с моря.
– Со мной все в порядке, – отозвался Ранд. – Ты дамам выйти помоги.
– Но, сэр… Слушаюсь, сэр.
Джаспер предложил руку Гейл, но девочка соскочила на землю сама, вовсе не нуждаясь в помощи. А когда его рука прикоснулась к Силван, она поразилась: у Джаспера дрожали пальцы.
– У нас тут только и разговору, что про несчастный случай да про пострадавших. – Джаспер сжал ее ладонь чуть сильнее, пожалуй, слишком сильно. – Вовек себе не прощу, если с мистером Рандом что стрясется, а меня рядом не будет.
Он полез в карету и стал распутывать ремни и веревки, удерживавшие кресло-коляску, а потрясенная Силван осталась одна на лестнице.
Джаспер ревновал.
Она знала, что ему не по душе их ежедневные прогулки с Рандом. О том нетрудно было догадаться: с каждым днем Джаспер если и помогал ей, то все более неохотно и все сильнее ворчал. Но то, что она так явственно, осязаемо ощутила его недоброжелательность, привело ее в замешательство, и ей оставалось лишь смятенно разглядывать широкие плечи слуги. Уж не он ли бродил духом по залам и коридорам?
Да нет, вряд ли. С чего бы это Джасперу взбрело в голову пугать ее? Да еще с такими сложностями – переодеваться, походку менять. Тут Силван облегченно вздохнула: не мог это быть Джаспер. Ростом он гораздо ниже и фигурой совсем на Радолфа не похож. Вот и опять ей померещилась опасность. Там, где ее и в помине не было.
Крик с верхней ступеньки лестницы заставил ее вздрогнуть. Боже, что еще случилось?
– Сын мой! – Леди Эмми мчалась вниз, широко распахнув объятия. – Как ты, сыночек?
Силван только глаза закрыла и вздохнула поглубже. Нет, надо себя в руки взять, не то, чего доброго, сорвешься в такую же истерику.
– Со мной все в порядке. – Ранд стоически перенес объятия матери. – Мама, у меня все хорошо.
– Мать о тебе беспокоится. – Тетя Адела величественным шагом спускалась с лестницы, опираясь на руку Джеймса. – Она решила, что это ты на фабрике поранился. Вот почему она так встревожилась. Я ее убеждала, что Малкины – сильные и решительные, но разве она меня послушает? – Ранд проплыл мимо нее, возносимый вверх по ступеням мощными руками Джаспера и лакеев и сопровождаемый что-то неслышно бормочущей леди Эмми. Тетя Адела застыла на минуту, а потом, не прерывая своих рассуждений, так же неспешно начала подниматься вверх.
– Все наши беды от этой фабрики. Сколько хлопот, сколько беспокойства. Как же не стыдно тебе и твоему брату упорствовать? Почему вы так держитесь за нее? Ведь это – погибель наша, и ничто больше.
Устав от отчаянных причитаний, Ранд перебил:
– Мама, это Силван не очень хорошо. Леди Эмми, стоя на верху лестницы, поглядела вниз.
– Силван, дорогая, что случилось?
Старая леди принялась было опять спускаться, но Силван подняла руку, останавливая ее.
– Лакей мне поможет.
– Да и Гейл могла бы помочь вам подняться. – На верхней ступеньке лестницы стояла Бетти, руки ее мяли фартук, до того сморщенный, что можно было подумать, она его специально скручивала. – И вы это сделаете, мисс Гейл.
Гейл тут же вняла призыву:
– Да, мэм.
Она подхватила Силван под одну руку, лакей под другую, но леди Эмми все никак не могла успокоиться. Она не сводила с Силван обеспокоенного взгляда.
– Бедняжка! – Вдруг глаза леди Эмми распахнулись еще шире. – У вас кровь на платье. Вы ранены?
– Нет, ваша милость. – Силван преодолела несколько ступенек. – Мне лишь пришлось ухаживать за раненой женщиной.
– Благодарение небесам! Я уж боялась, что придется объясняться с вашим батюшкой. От него сегодня как раз письмо пришло. Даже два – и вам и мне. Гейл, милочка, тебе тяжело, вон как ты согнулась. Я лучше сама мисс Силван помогу. – И она заняла место Гейл.
– Мне письмо от отца? – Силван едва не застонала. – И вам он написал? Надеюсь, хоть грубостей он себе не позволяет?
– Он очень беспокоится по поводу вашей репутации. Я его понимаю – разлука.
Это, конечно, не ответ. Леди Эмми просто не хотела расстраивать ее. Силван поежилась, представив себе, какие невероятные требования могут взбрести в голову ее настырному отцу. И он, разумеется, не постесняется обрушить их На эту милую даму.
– И еще вам письмо от доктора.
– От доктора Морланда?
– Кажется, да. – Леди Эмми смутилась. – Я лишь мельком взглянула на конверт. Это так нехорошо – читать чужие письма.
– Мой отец с вами бы не согласился. Это его любимое занятие.
Леди Эмми снисходительно отнеслась к этой слабости родителя Силван, помогая молодой женщине подниматься вверх по ступенькам.
– Знаете, у каждого свои методы. Если вам станет дурно, вы мне скажите, чтобы я успела вас подхватить.
Силван с сомнением глянула на леди Эмми, едва достававшую ей до плеча. Пожалуй, вздумай она опять в обморок упасть, от леди Эмми толку большого не будет.
– А я сзади иду, мисс Силван, – пропищала Гейл.
– О, я ощущаю себя в полнейшей безопасности, – успокоила их Силван. Она была растрогана такой заботой о ней.
– Так ужасно, что вам стало нехорошо как раз тогда, когда вы у нас гостите. – Леди Эмми обвила свою ручку вокруг талин Силван, что, видимо, можно было счесть знаком крайней расположенности. – Конечно, вы – медсестра, и ваш долг – оказывать помощь пострадавшим.
Тетя Адела, мимо которой они проходили, кисло поджала губы.
– Я всегда говорила, что женщины слишком слабы, чтобы переносить вид крови и прочие ужасы, но в наше время молодые особы никого и слушать не хотят.
– Адела, дорогая, это не совсем так. – Леди Эмми возвела Силван на верхнюю ступеньку лестницы и остановилась подле Ранда сидящего в своем кресле-коляске. – Подумай, во все времена женщины бывали акушерками и целительницами. Тебе следовало бы признать, что часто женщины обладают куда большей выносливостью и силой духа, чем мужчины.
Бетти схватила Гейл и крепко ее обняла. Потом сказала:
– Если вы во мне больше не нуждаетесь, ваша милость, я бы хотела уложить мисс Гейл в постель.
– Ну, конечно. – Леди Эмми оторвалась от Силван и торопливо чмокнула Гейл в щечку. – Спи хорошо, детка. Сегодня ты была очень смелой девочкой.
– Женщины-сиделки – это возмутительно! Какой соблазн! За ними нужен глаз да глаз. – Тетя Адела молниеносно метнулась на место леди Эмми и, встав рядом с Силван, понизила голос:
– Приходится смотреть на раздетых мужчин. Вы понимаете, разумеется, о чем я говорю.
– Мама! – Джеймс замешкался около коляски Ранда. Его явно смущало то направление, которое приняла беседа.
– О, может быть, раньше я не стала бы с тобой спорить. – Леди Эмми поспешно вернулась, велев лакею удалиться, и тут же заняла его место рядом с Силван. – Но сейчас, когда я познакомилась с мисс Силван, мое мнение о сиделках изменилось. Она такая прелестная женщина, такая милая, а манеры какие замечательные. И такая храбрая!
– А сейчас вот-вот в обморок упадет, – победоносно провозгласила тетя Адела. Обе дамы заботливо вели Силван, поддерживая ее с двух сторон и обмениваясь колкими репликами поверх ее головы. – Так что, выходит, не по плечу ей дела, за которые она берется.
– Со мной все в порядке. – Силван чувствовала себя костью, которую никак не могут поделить две задиристые собачонки. – И смею вас уверить, леди Адела, что, когда мне доводилось смотреть на обнаженных мужчин, никто этому не придавал значения, потому что кровь хлестала ручьем.
Тетя Адела упрямо покачала головой.
– Ни за что не поверю.
– Ох, успокойся же, Адела! – недовольно сказала леди Эмми.
Они наконец добрались до гостиной и уселись в кресла.
– Выпейте, дорогая! – Леди Эмми подала Силван бокал хереса. – Хотя, по-моему, вы справляетесь со своим недомоганием, и если бы не Ранд, мы, может быть, ничего бы и не заметили.
– Ранду просто нравится, что хлопочут не о нем, а ком-то еще, разнообразия ради. – Силван отхлебнула из бокала и вздохнула. Эти Малкины подавали очень хороший херес, и она сразу же почувствовала на себе укрепляющие свойства этого славного напитка.
– Наша мисс Силван выглядит замечательно. – Тетя Адела наполнила хересом еще два бокала, один протянула леди Эмми, и обе дамы начали изучающе разглядывать Силван. – Что касается повитух, тут я полностью с тобой согласна. Через муки деторождения приходится пройти почти всем женщинам и, конечно, никто, кроме опытной повитухи, не может облегчить страдания роженицы и сделать все нужное для ребенка.
– Есть ведь и врачи-мужчины, – слабо возразила леди Эмми.
– Но нельзя же оставлять все эти дела в мужских руках! – Тетя Адела нахмурилась и грозно поглядела на входящих в комнату Ранда и Джеймса, словно бы эти двое несли личную ответственность за все безрассудства мужского пола. – Вот мой дражайший супруг, брат покойного герцога, как же он пугался, если Джеймсу случалось коленку оцарапать! И я знаю, что твой муж, дорогой покойный герцог, вел себя Точно так же.
– Это верно, но в бою ему храбрости было не занимать, – вздохнула леди Эмми.
– А вот сиделкой при мужчине женщине быть не подобает. – Тетя Адела строго нахмурилась. – Это неприлично. И тяжело к тому же.
– Дорогая, ты не права.
Они разговаривали так, словно Силван не было рядом, и она еле сдерживала свое возмущение. Судя по лицам Джеймса и Ранда, эти двое тоже чувствовали себя неловко. Ранд постарался отвлечь внимание дам очень простым способом:
У мисс Силван обморок был.
Обе леди замолкли в самом разгаре перебранки.
– Гарт успел подхватить ее, – продолжал Ранд. – Но, по-моему, ее следовало бы незамедлительно уложить в постель.
– Это уж когда я сама того пожелаю, – отрезала Силван. Он ухмыльнулся, и так самодовольно, что Силван убедилась в правоте своих слов. Ранду в самом деле нравилось, что удалось переключить всеобщее внимание с себя на кого-то еще. Явный признак выздоровления, удовлетворенно подумала Силван.
– Ужин готов, – сказала леди Эмми. – Мисс Силван, вы предпочитаете ужинать в своей комнате или же окажете нам честь и посидите с нами? В качестве дорогого гостя.
Ну, как могла Силван отказаться от подобного предложения? Очень приятный час миновал за яствами и винами, пока, наконец, семейство вновь не перебралось в гостиную, чтобы продолжить прерванную беседу. Силван немного отстала, ее взгляд упал на письма, лежавшие на столике у входа. Читать их она, конечно, сейчас не будет, но ей не терпелось узнать, что там написал отец, и она украдкой сунула письма в карман, прежде чем войти в гостиную, откуда уже доносились возбужденные голоса.
Стоя перед камином, тетя Адела сложила руки на животе.
– Это все из-за того, что Гарт фабрику завел.
Усевшись, Силван приняла поданный ей херес и тихонько вытянула письма из кармана. Ранд громко вздохнул:
– Ох, тетя Адела, опять? Надо ли? Сколько можно?
Силван тоже сначала вздохнула, наткнувшись на послание от родителя, потом усмехнулась, увидав послание от наставника. Горькое лекарство – в первую очередь, решила она. Виновато поглядев на хозяев, она сломала печати на конверте, пришедшем от отца.
В голосе тети Аделы зазвучало горделивое, но оскорбленное достоинство:
– А почему бы и нет? Разве это не правда? Да, не спорю, до прибытия этой барышни у меня были некоторые сомнения на ее счет, и я их не скрывала. Очень хорошо, что она, как оказалось, умеет поддерживать беседу и вообще благовоспитанная леди. Тем более зачем же ее в эту сомнительную затею втягивать? Не для того она приехала, чтобы за немощными крестьянками ухаживать.
– Да при чем тут немощи. Это был несчастный случай! – запротестовал Ранд.
В дверь проскользнул Гарт.
– Никаких несчастных случаев не было бы не будь этой фабрики, – не уступала тетя Адела.
Гарт попятился, намереваясь ускользнуть из комнаты.
– Нет, нет, сюда, пожалуйста, молодой человек. – Тетя Адела поспешила В погоню за Гартом. – Вернись.
Пробежав глазами пространное послание, Силван подумала, что отец просто переписывает свои письма, настолько каждое следующее его письмо походило на предыдущее.
Она была его неудачей, разочарованием. Он так тяжко трудился, стремясь заработать столько, сколько надо, чтобы она ни в чем не нуждалась, чтобы у нее было все, чего ее душа пожелает. Он купил себе баронство, потому что хотел помочь ей попасть в высший свет, в общество хорошего тона, в надежде, что она сыщет себе какого-нибудь знатного жениха. Но увы. Она упрямо отвергала все предложения. Она уничтожила все свои лучшие шансы, когда умер Хибберт, но, коль скоро она обитает сейчас в Клэрмонт-курте, пусть заполучит для себя герцога. Нечего ловить ворон, надо ловить момент. К этому вкратце сводилось послание заботливого родителя.
– Мы уже столько раз это обсуждали, И ничего не переменилось. – Появился Гарт, понуро следуя за крепко державшей его за руку тетей Аделой. Вид у герцога Клэрмонтского был отнюдь не аристократический, можно даже сказать, простоватый, во всяком случае, гляделся он на фоне безукоризненной обстановки и модных, респектабельных дам и господ, занятых светской беседой, каким-то грубоватым простолюдином.
– Какие бы там оправдания и доводы ты ни изобретала, всем нам известно, что тревожит тебя только пятно на добром имени герцога Клэрмонтского.
Силван скомкала письмо, подошла к камину и швырнула комок бумаги в огонь.
– А что, кто-то же должен и о репутации волноваться, – подхватила тетя Адела. – Ясно, что ты этим вовсе не озабочен.
Силван старалась унять свое разочарование. Во всяком случае, не показывать его слишком явно. Сунув письмо доктора Морланда в карман, она решила распечатать его позже, в своей комнате. Читать его в разгар такого бурно разворачивающегося спора было бы уж совсем невежливо. Да еще после письма от отца – отхлебнула хереса – такой мерзкий вкус остался во рту.
Подойдя к буфету, Гарт достал графинчик бренди и налил себе немного.
– Моя репутация – она моя.
– Если б это было так. Пятно на твоем добром имени порочит всех нас. Торговля! – Слово это Джеймс, только что ввязавшийся В склоку, произнес с такой брезгливостью, словно оно было неприличным. – Герцоги Клэрмонты обитали на этом клочке земли пять сотен лет…
– Четыреста, – перебил его Ранд.
– ..и никто из них никогда не пачкал свои руки торговлей.
– Наши предки занимались другими делами. Но все они так или иначе трудились. – Ранд взял у брата предложенный ему бокал с бренди, и хрусталь фигурных бокалов, соприкоснувшись, зазвенел.
– О, конечно, вы двое всегда поддерживаете друг друга. Всегда. – Горечь Джеймса была настолько осязаемой, что ее, казалось, можно было потрогать рукой. В его голосе звенела обида. – Вы и не представляете, каково мне, когда кто-то пригласит меня в Лондон, и там на виду у всех какой-нибудь торгаш-выскочка поинтересуется у меня, как, мол, идут дела с нашим – нашим! – предприятием. – Его губы скривила гримаса отвращения. – Купец, спекулянт, и он имеет наглость обращаться со мной, как с себе подобным. Словно я ему – ровня.
– Когда, разумеется, ты ему – не ровня, – заметил Гарт.
Силван услышала в словах Гарта язвительную насмешку, и, видимо, тете Аделе послышалось то же. Гордо вскинув голову, она ринулась в бой:
– Как ты можешь, Гарт! Джеймс – единственный из вас, кто помнит о своем долге и гордится своей принадлежностью к столь древнему роду. И хоть он тоже является одним из наследников герцогского титула, он вовсе не завидует вам, мальчики, на ваше он не претендует. Ему нужно лишь его положение и его достоинство.
– Я не отнимаю у него ни того, ни другого, – сказал Гарт.
– Ради Бога, ты не принимаешь меня всерьез, – взорвался Джеймс. – Никто не принимает меня всерьез. Я хорошо разбираюсь в политике, но у меня нет покровителя. Если бы ты помог мне… Тебе достаточно замолвить лишь слово…
– Ты хочешь, чтобы я отправил тебя в парламент, а ты там будешь ставить палки в колеса всем моим начинаниям? – Гарт хохотнул, коротко и очень резко. – Ну уж нет.
Вне себя от изумления, Силван во все глаза глядела на герцога, которого она привыкла видеть сдержанным, тихим человеком с мягкими манерами. Как оказалось, за его миролюбием скрывалась могучая воля и решимость идти своей дорогой, невзирая на то, нравится это кому-то или нет. Какие еще тайны кроются за его самообладанием?
– Привилегии аристократов изо дня в день подрываются средним классом, и если ничего не предпринимать, то все мы скоро будем подавать чай нашим дворецким! – в запальчивости выкрикнул Джеймс, враждебно глядя на Гарта.
Силван поняла, что этот спор начался не сегодня и не вчера и что, судя по ожесточению противников, к согласию им прийти не удастся.
– Выходит, что мы должны лишь узаконить наши привилегии, а не идти в ногу со временем и не зарабатывать, не заслуживать их? Это – битва, заведомо обреченная на поражение, Джеймс. – Слова Ранда звучали так, словно он уже не впервые пытается выступить посредником в этом столкновении. – Неужто тебе это непонятно?
– Лучше сражаться, зная, что поражение неминуемо, чем сдаваться без единого выстрела.
– О, я не капитулировал, – сказал Гарт. – Я перешел на сторону противника.
Джеймс распахнул табакерку с нюхательным табаком и захватил пальцами внушительную порцию.
– Ну и позор тебе.
Оглушительное «апчхи» слегка смазало впечатление от величественной реплики Джеймса, но тетя Адела подхватила выпавшее было из рук знамя:
– Да бесполезно с ним разговаривать, Джеймс. – Она проглотила свой херес одним залихватским глотком, подобавшим, скорее, гусару, чем леди. – Его милость упивается своим позором.
Гарт подчеркнуто вежливо произнес:
– Должен ли я понимать вас так, что вы будете против, если я оснащу свою фабрику новыми машинами и расширю производство?
– Скажи мне, что ты шутишь! – простонала тетя Адела.
– Гарт такими вещами не шутит, мама. – Джеймс взял мать под руку и повел ее к выходу. – Нам сейчас остается лишь разойтись по своим комнатам и поучиться там искусству вдевания нитки в иголку.
– О, мое сердце. – Тетя Адела прижала ладонь к своей грудной клетке и повисла на руке уводящего ее Джеймса. – Мое бедное сердце не выдерживает таких нагрузок.
Гарт хмуро смотрел вслед уходящим. Потом криво усмехнулся:
– Мне очень жаль, что вам довелось все это выслушать, мисс Силван. ;
Глядя на остатки хереса на донышке своего бокала, Силван тоже чувствовала сожаление и печаль. Она и не замечала, какие страсти кипят в этом столь благополучном на вид семействе.
Гарт продолжал:
– Но мы воюем только несколько месяцев. И это будет продолжаться до тех пор, пока они не поймут, что я не пойду на попятный.
– Или пока ты не протолкнешь Джеймса в парламент, – вставил Ранд.
– Я не хочу платить свои собственные деньги за то, что сработает против меня же, пусть даже речь идет о моем двоюродном брате! – взревел Гарт.
– Тогда ты – дурак проклятый! – выкрикнул в ответ Ранд. – У нас в Клэрмонт-курте хоть тишина бы настала, А что он сможет в Лондоне? В одиночку такую революцию не остановишь. Это то же самое, что пытаться остановить прилив.
– Джеймс будет работать именно против меня.
– Не будет. – Долго молчавшая леди Эмми заговорила. – Джеймс хороший мальчик и никогда не сделает того, что может повредить Клэрмонт-курту.
– Может, он мальчик и замечательный, но он еще и разочарованный мальчик, обиженный, – Взявшись за графин, Гарт налил себе, потом налил бренди и Ранду. Силван вертела в пальцах свой опустевший бокал, и Гарт, бросив быстрый взгляд на ее раскрасневшиеся щеки, после некоторого колебания наполнил до краев и ее бокал. Держа графин в руке, он спросил:
– Мама?
Леди Эмми покачала головой, но потом придумала.
– Может, чуточку. В Джеймсе нет злобы.
– Смотря что под этим понимать. Мухам он крылышки не обрывает, это верно, – согласился Гарт. – Но он ненавидит мою фабрику и готов на все…
– Не на все, – перебила леди Эмми.
– Ошибаешься, мама, – на все. Лишь бы уничтожить мое предприятие. – Гарт издал короткий смешок. – Он и на самом деле озабочен тем, что подумают другие люди.
– Приходится, Гарт. Не всем же довелось герцогами родиться, – с усмешкой сказал Ранд.
– Тебя-то вот людские пересуды не волнуют, – возразил Гарт.
– Да? А почему же я, по-твоему, год из дому не выходил, пока мисс Силван меня не заставила?
– Я как-то про это не думал, – рассеянно сказал Гарт.
– Хотелось бы мне, чтобы ты чаще о других задумывался, дорогой, – сказала на это леди Эмми. – А что с Джеймсом делать, ума не приложу. Очень тяжело жить в одном доме с разобиженным на весь свет человеком.
– Я поразмыслю над этим. – Гарт поглядел на входную дверь и спросил, словно кто-то должен был стоять за нею. – Готово? – И, похоже, что этот кто-то кивнул в ответ, потому что он сказал:
– Хорошо, иду. Спокойной ночи. Желаю всем приятных сновидений, а что день грядущий принесет – поглядим.
Леди Эмми печально проводила взглядом старшего сына, но Ранд успокаивающе погладил ее по плечу:
– Не расстраивайся, мама. Ты же понимаешь, что бесполезно пытаться переубедить Гарта. Он себе на уме и сделает то, что считает нужным.
– Да, я понимаю. – Леди Эмми поднялась на ноги с таким трудом, словно очень устала. – Мне лишь хотелось найти в себе силы согласиться с его мнением. Доброй ночи, дорогой. – Она поцеловала Ранда в щеку. – Доброй ночи, Силван. – Она поцеловала и Силван и выплыла из комнаты.
Ранд изумился, заметив, что Силван дотронулась до щеки, а потом поглядела на свои пальцы, как будто ожидая увидеть на них след поцелуя.
– Она – очень милая дама, правда? – спросил он.
– У вас замечательные родственники. – Поднявшись, Силван дотянулась до графинчика налила себе еще один бокал бренди.
– И вы это говорите? После того как видели всю эту суматоху?
Она поглядела на него, и в глазах ее была печаль, древняя, как окрестные холмы. – У меня дома тоже ругаются. – Отпив из бокала, она встряхнула головой, словно желая прогнать дурные мысли, и продолжала:
– Ссоры в нашей семье сводятся к тому, что отец говорит то, что говорить ни в коем случае нельзя, но он не повышает голос, не бранится и вообще прекрасно владеет собой. Мне кажется, им движет не гнев, а холодный расчет. А мать его попросту боится. Иногда она делает слабые попытки уговорить его, но у нее ничего не выходит.
– А вы, что?
– Я? О, я – дерзкая и непокорная и сделаю все по-своему, как всегда.
– Забавно. – Ранд подъехал поближе к камину, а она последовала за ним. – Вы никогда не вспоминали о своей матери. Я думал, что она умерла.
– Так оно и есть. То есть она, конечно, дышит и ходит, но даже говорить не смеет, а уж думать никогда не смела.
– Присядьте. – Он указал на кресло напротив своего, и она послушно опустилась в него. – Поэтому вы до сих пор не замужем?
Повертев в руках бокал, она отпила из него.
– У мужа вся власть, у жены никакой, и я не намерена надевать на себя такое ярмо.
– Ну, не всегда это такой уж гнет. Мои родители обожали друг друга и жили душа в душу до самого дня папиной смерти, и вы, может, не поверите, но тетя Адела любила дядю Тома, а он ее.
Она покусала губы и покрутила бокал, глядя, как переливается на донышке бренди.
– Нет, семья не для меня.
– А Хибберт не сватался к вам?
Она улыбнулась, но улыбка вышла вымученной.
– Хибберт был мне самым дорогим другом.
– Это вы уже говорили. Но он разве не хотел, чтоб вы за него вышли? ;
– Хотел. – Она поглядела на Ранда. Веки тяжелые, еле поднимаются. – И раз уж я не вышла замуж за такого золотого человека, можете биться об заклад с кем угодно, что никому иному не удастся повести меня к алтарю.
Ее категорический отказ выходить замуж привел Ранда в неожиданно хорошее расположение духа. Значит, до сих пор никому не удалось завоевать ее сердце, даже милейшему Хибберту, к которому он, признаться, слегка ревновал. Хибберт был славным малым, но Ранду не хотелось думать, что Силван с ним жила, каким бы ни был этот союз – греховным или освященным законом.
– Так, выходит, вы пожертвовали своим добрым именем ради Хибберта.
Силван засмеялась и погрозила ему пальцем. Она уже порядком опьянела.
– Вовсе нет. Я потеряла свое доброе имя, когда переступила порог госпиталя в Брюсселе.
Ранду вспомнились грязные, заскорузлые простыни, запах крови, изуродованные трупы. Воспоминание заставило его содрогнуться, хотя он-то в больнице пробыл всего ничего.
– Ну, а зачем вам это понадобилось?
– Его искала.
– Хибберта? – Ранд наморщил лоб. Тогда, после боя, он находился в каком-то исступлении и почти ничего не помнил. Хибберт погиб, это он знал, но как, при каких обстоятельствах? Никаких подробностей память не сохранила. – И вы его нашли?
– На поле боя. – Она приложила бокал к пылающему лбу и закрыла глаза, потому что потекли слезы и надо было что-то с этим делать. – Мертвого. И ограбленного. Мародеры стащили с трупа все более-менее ценное, даже зубы выдрали. Мне потом сказали, что зубы можно было продать для пересадки тому, кто был настолько удачлив, что остался в живых, но, к несчастью, зубов лишился.
– Силван. – Он протянул к ней руку, но она ее не заметила.
– Там, на поле боя, бродили и другие женщины, много их было. Но они своих искали, мужей или братьев, и не рвались помочь тем, кому еще можно было помочь.
Его рука безвольно опустилась и вернулась на поручень кресла-коляски. Ни к чему сейчас Силван его утешения. Гнев и обида – вот что сквозило в ее словах, и она продолжала жаловаться:
– Я одного не понимаю – и не пойму, почему меня так ненавидят знатные дамы. Откуда такая злоба?
Свечи догорели, и Ранд осмелился пристальнее вглядеться в лицо Силван. Отсвет пламени камина поблескивал на ее губах, влажных от бренди, и она говорила неуверенно, сглатывая слова, язык у нее заплетался. Но она хорошо понимала, что говорит, и говорила то, что хотела сказать.
– Обо мне и раньше ходили сплетни. Я знала, что эти важные леди недолюбливают меня. Они шушукались и злословили за моей спиной, а потом подходили ко мне и льстили и лгали в глаза, и все это время я знала, что они мне завидуют, им была ненавистна моя свобода. А потом я уехала в Брюссель танцевать и пьянствовать и вела себя совсем уж скандально, а потом – неожиданно для самой себя – я стала сиделкой.
Ее дыхание затуманило стенки бокала, который она поднесла к губам.
– И тут я поняла, какая пропасть отделяет меня теперь от всех этих людей. Мне довелось беседовать с одной леди, сын которой выжил благодаря мне. Она на меня с таким презрением смотрела, будто я грязь под ее ногами. Я-то стала ей рассказывать, как ухаживать за сыном, как раны его осушать, а она и слушать не захотела, сразу спиной повернулась. Я спасла ее сына. Я спасла его жизнь и тем самым погубила свое доброе имя. Когда все, что я делала, сводилось только к танцам, флирту и дурачествам, мною восхищались, возмущались, увлекались! Но стоило мне сделать что-то стоящее, не побояться крови и грязи и спасти нескольких славных английских парней, как я стала прокаженной. Где справедливость? Я потеряла покой, и ради чего? Боже!
Бокал выскользнул из ее пальцев и покатился по каменному полу. Силван откинула голову на изголовье кресла. В ее позе были отчаяние и безысходность, и Ранду стало нестерпимо жалко ее. Как же угораздило эту красивую женщину попасть в такое положение? И чем он может помочь ей?
